НАВИГАЦИЯ

Nota bene: стрелочки и не только в постах и здесь КЛИКАБЕЛЬНЫ:
➡️ приведёт к следующему посту
⬅️ к предыдущему
⬆️ к первому в серии
⤴️ к посту, где будет статья целиком
#хештеги выведут все посты из одного цикла

Критика, дебаты, опровержения
С Криптоплатоником о греках, труде, спорте и философии: #crypl
С М. Велецким о греческой религии, матриархате, советском антиковедении: #velec
Заблуждения Сурикова
Укролиберал
Ростбиф мурзилки
Свидетели ДЕГиовы
Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео «Арзамаса» «Древняя Греция за 18 минут»: #arzamas ⤴️
О религии Олимпийских игр

Кинокритика
Триста гиперреалистов, Долония Александра

Биография
Аристоклея ономастики, или Как на самом деле звали Платона ⤴️

Метафизика и онтология
Цикл и линия ⤴️
Нищета отсылок
Магия против технологии: противостояние, неизвестное древним грекам

Этика
(Не) будь как все
Аморальность глупости
Ложная скромность и греки
Максим М., Элли и дядя Чарли
Мы не преклоняем коленей
Слово о воинах света и добра
Тирания альтруизма
Прогенитор
Явление cuckold как апофеоз платонизма

Политика
Либеральный сыр
Хозяин, ты где?
Идiотъ
Прокруст-эгалитарист

Эстетика
Гребни шлемов
Сдержанность фаллосов
Поклоняющиеся воде
В поисках кайроса
Чёрный и белый
Догоняя Гомера
Избыточность пирамид
О греческом спорте и спорте советском
Пролетарское чтиво

Экономика
ВВП Римской Италии
Сравнение реальных зарплат в Древних Афинах и в Новое время

Эпистемология, или О науке и всём, с ней связанном
Правда ли, что научный метод родился из древнегреческой мифологии?: #scientia ⤴️
Кто такие «средневековые дебилы»?: #debily ⤴️

Аксиология, или Быт и нравы древних
Расплетая греческую ДНК: могла ли причиной успехов древних быть их „нордическая“ кровь?: #racewar ⤴️
Вечная юность
Кто и зачем выдумал ложь, что античными гребцами были прикованные рабы?: #grebcy ⤴️
Почему древние греки так легко относились к обнажению тела?: #nagota
Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?: #cremation ⤴️
Мужчина номад, а женщина оседла?
Уперевшись рогом

Мифология
50 оттенков Геракла: как он попал в БДСМ-рабство к Омфале: #bdsm ⤴️
Тот самый мономиф: как античные ритуалы взросления породили знаменитый «Путь героя»: #monomif ⤴️
Жертва трансцендентности
Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки: #red ⤴️
О (бес)смертности божьей
«Улучшаторам» мифа

Законотворчество
Как (не) преследовали за оскорбление чувств верующих в Древних Афинах?: #impiety ⤴️
Кому выгоден миф о том, будто в Античности царила «культура изнасилования»?: #rape ⤴️

Среди явлений человеческой культуры трудно назвать более известное, нежели сказки: если их кто и не читал, то уж точно слышал, о чём они, знает основные сюжеты хотя бы примерно.

По идее, впрочем, это говорит не в их пользу, ведь ведь всякая массовость сразу же подразумевает некоторую степень кастрации произведения, которое вынуждено как бы потерять часть себя, упроститься тем сильнее, чем более широким слоям населения оно хочет стать доступным. Иначе быть и не может, ведь выравнивание всегда происходит по нижней возможной планке.

В результате зачастую получаются совсем отрешённые от первоначального замысла пересказы мифов и легенд, в особенности этим страдают таковские, что сделаны для детей, по которым, собственно, абсолютное большинство в основном и знакомо с фольклором древних: оный доходит до них в виде, скажем так, не позволяющим заподозрить в его авторах интеллектуальной глубины.

Впрочем, этого там и не ищут, ведь когда сказки, например, читаются на ночь, там не бывает каких-либо попыток семиотического анализа, более того, он и не предполагается, сама возможность здесь герменевтики у широких масс зачастую вызывает исключительно насмешку или даже неприязнь. Принято полагать, что проще сюжетов, чем сказочные, и быть не может, наивность пресловутых fairy tales хрестоматийна.

Приходилось, скажем, встречать текст, где «Красная шапочка» была охарактеризована как «явно философский труд … где волк есть искушение хаосом, которому подверглась девочка, а её спасли охотники, борцы за чистоту леса». Подразумевалось это как стопроцентный стёб, автор этих строк был убеждён, что подобного смысла в «простой детской истории» не может быть по определению, в том состоял их юмор.

Исследование же, восстанавливающее первоначальные смыслы, в особенности такие, которые сейчас принято от юных стыдливо прятать, легко может спровоцировать возмущение в духе: «Ой, сколько всего напридумывали, да это же явно из современной развращённой головы всё взято», «Вы зачем невинную историю опошлили, не надо моё детство портить, да где вы вообще это всё увидели там», и т.д. и т.п.

Другие же, не такие простаки, всё же ощутившие, что какие-то подобные слои в известных сказках таки скрыты, могут признать это словами навроде таких: «Ну да, сказки вообще-то не для детей писались первоначально. Это не новость». Тут они, однако, ошибутся: как раз для оных, просто отношение к тому, что те должны знать, было совсем иным.

Сейчас считается, что от юных следует всячески прятать реальность, подсовывая совсем иную картину мира. Скажем, от детей последние века два ожидается сексуальная наивность, из-за чего, собственно, из сказок и прочих мифов в пересказах для младшего школьного и удалён сексуальный элемент. Воображается, похоже, что ежели они не знают чего-либо, то не смогут и столкнуться с оным, то есть перед нами желание защитить от зла, изолируя от всяческого знания о реальности: see no evil, do no evil.

Нечто подобное, как говорят, пытался с отцом-основателем буддизма провернуть его царственный отец, кончилось же это тем, что оный Сиддхартха только на 30 году жизни увидел впервые нищету, болезнь, смерть и т.д. и был мягко говоря шокирован этими реалиями.

Затем же и сочиняются в ответ на общеизвестный вопрос всякие глупости по поводу аистов, капусты и проч. В последнее время, впрочем, уже, кажется, совсем всем стало ясно, что подобное только вредит, и возрастом, с которого уже всё следует знать, является никак не более поздний, чем 6 лет — потому что потом одноклассники и так всё расскажут, а если очень не повезёт, то и покажут. В прежние времена же от детей никогда не скрывали, что их ждёт в этом мире, полном, чего уж там, зла, но готовили к встрече с ним — и победе над — с ранних лет.

#red
«Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки», 1/6 ⤴️➡️

Замалчиванием же ничего хорошего не добиться: так, пишет Плутарх, ведь и «искусству врачевания приходится исследовать недуги, а искусству гармонии неблагозвучия ради того, чтобы создать противоположные свойства и состояния»: вы только представьте, как эти науки выглядели бы, если бы пренебрегли подобным!

«И даже самые совершенные среди искусств … отнюдь не хвалят невинности, кичащейся неведением зла, но считают ее признаком незнания того, что обязан знать всякий человек, желающий жить достойно». Того же мнения позднее был Ницше: «Утверждение и отрицание связаны неразрывно друг с другом. Можно быть добрым только тогда, когда умеешь быть и дурным». В ином же случае получается то, о чём говорит эта приписываемая Наполеону фраза: «Есть люди добродетельные только потому, что у них не было повода предаться порокам».

Итак, нет ничего положительного в том, чтобы пытаться спасти дитятко от этого мира, навек укрыв его своей юбкой, это способствует только рецидиву Серебряного века, и не того, который поэзии или хотя бы комиксов, но гесиодовского, когда «сотню годов возрастал человек неразумным ребенком, дома близ матери доброй забавами детскими тешась», «а наконец, возмужавши и зрелости полной достигнув, жили лишь малое время, на беды себя обрекая собственной глупостью».

Впрочем, прежде чем изучать версии, не пострадавшие от упрощения, стоит обратить внимание на то, что мы не способны прочесть зачастую и «неочищенные», даже произведения нашей собственной культуры полуторавековой давности так, чтобы увидеть сходу хотя бы малую часть культурного кода, который там был заложен автором. В этом легко можно убедиться, открыв, скажем, знаменитый анализ Набоковым «Евгения Онегина», где и последняя строка может разбираться не одну страницу. (Весьма характерно, что доводилось встречать людей, которые искренне не понимали, зачем это можно делать, ведь что мешает «просто читать» текст: о чём и речь.)

С текстами же, куда более удалёнными от нас по времени всё ещё хуже, причём на порядки. Вот почему обыватель, совсем простой человек, в принципе не будет способен понять и оценить ту же Илиаду. На что она ему? При чтении им её произойдёт лишь пустое поглощение непрожёванной словесности, проникновения разума в глубину тонкостей нарратива же не случится, он в лучшем случае лишь скользнёт по поверхности, и, хуже того, многим кажется, что этого достаточно, что это и есть чтение. На деле подобное принято обозначать термином «книгоглотательство», оно же пресловутое «смотришь в книгу — видишь фигу».

Вот и сказки с XIX в. стали использоваться так, служить лишь праздному развлечению, прежде же в них всегда имелся пресловутый «добрым молодцам урок», посыл, в наши дни понятный не каждому филологу, для современников же вполне прозрачный, легко читаемый. Предназначен же он был, как уже было сказано, для дидактических целей, иначе говоря, воспитания.

Как пишет д.ф.н. В.Ю. Михайлин (2005), такие тексты «существовали в контексте сугубо ритуальном и являли собой … план ритуального действа», служили для демонстрации comme il faut, предписывали, как, когда и что надо делать, следует поступать.

По его словам, всякий сюжет здесь отвечает за «непрямое постулирование общезначимых в пределах данной конкретной традиции истин», он вовлекает «слушателя (позже — читателя) … в индивидуально-личностный акт „вчувствования“ в судьбу персонажа с одновременным усвоением некой суммы социально значимого опыта»; здесь «под „судьбой“ понимается … изменение статуса персонажа, переводящее его из одного пространственно-магистического контекста в другой».

Итак, искомый пушкинский намёк призван научить, как совершить переход в новое состояние, рассказав о том, «как оно бывает» в тех условиях, в которые предстоит оказаться. В его функции входит «„переключение“ базисных, зачастую взаимоисключающих моделей поведения при переходе из одной культурной зоны в другую», сообщает Михайлин. В частности, множество мифов и легенд посвящено маргинальному пространству, «Дикому полю».

#red
⬅️ «Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки», 2/6 ⤴️➡️

В этом смысле особенно выделяются сказки, где имеются персонажи-волки, функция которых для знатока компаративистики довольно очевидна. Как уже было подробно исследовано, наука эта убеждена, что волками себя осознавали члены индоевропейских юношеских союзов, проходивших инициацию в том самом пространстве; компаративисты договорились именовать их *kóryos.

Как пишет д.ф.н. А.И. Иванчик (1988), «все члены союза … считались псами-волками. Инициация молодых воинов состояла в их магическом превращении в волков». Это те самые оборотни, которых так до неузнаваемости изуродовало современное фэнтези.

Интереснее всего в данном контексте скрытые смыслы сказки, известной как «Красная Шапочка». Наиболее она известна в вариантах Ш. Перро (1697) и братьев Гримм (1812). У них у всех, напомню, речь идёт о девочке, которая была проглочена волком, который имперсонировал её бабушку, прежде серым разбойником также съеденную.

У Перро на этом всё и заканчивается, никакого счастливого конца не предполагается, а посыл поучительный в самом простом смысле, который он не преминет привести в послесловии: «Дети, не следует разговаривать с незнакомцами». То же и у Гримм, правда, там к таким выводам Шапочка приходит при жизни, точнее, после добавленного братьями хорошего финала, когда охотники выпускают и девочку, и её бабушку на волю из чрева волка, набивая оное камнями, из-за которых волк потом гибнет, или, в иной вариации — тонет.

Народных же, необработанных версий этой истории фольк. П. Деларье собрал целых 35, среди которых особенно интересна «История бабушки», которую, как сообщает антроп. А.Ю. Мельников (2015), впервые записал А. Мильен в 1885 г., именно на неё опирался Перро. Там ни разу не упоминается слово «волк», но говорится, что девочка, войдя в лес, «на перекрестке двух дорог … встретила bzou». Кто это, пишет А.Ю., «непонятно … было и … Мильену … Рассказчики объяснили, что это волк-оборотень (loup-garou)».

Тут уже нет нужды сомневаться, что перед нами представитель kóryos, которого героиня считала волком лишь иносказательно, ведь всякий из их числа не только осознавал себя таковым, но и, как сообщает д.ф. П. Кершов (1997), пытался соответствовать внешне: носил волчью шкуру, а голову покрывал шлемом, сделанным из головы зверя так, чтобы его лицо виднелось как бы из пасти, подобно римским велитам или героям Илиады в X песни. Итак, это «волк» лишь понарошку, концептуально — вот почему Шапочка столь без труда с ним общается.

К слову, не только надетая шкура отличала его облик, но, скажем так, очень особое отношение к гигиене: согласно Кершов, в Индии от юноши-волка требовалось «забыть … принятие ванн, расчёсывание, чистку зубов, мытьё ног, бритьё»; «„после года или нескольких в грязи“ он отмывался и выбривался, и был перерождён».

Тут становится понятен смысл другой сказки братьев Гримм про солдата-отставника, которому чёрт заявил, что тот «не должен ни мыться, ни чесаться, ни сморкаться, ни стричься, ни обрезать ногтей и глаз не протирать» не один год, и только тогда вновь получает разрешение на всё это, когда завершит своё становление. Такого вот косматого и немытого персонажа и встретила девочка, и немудрено ей было не увидеть в нём ничего человеческого.

Перро, пишет А.Ю., оборотня заменил на простого волка намеренно, поскольку стремился устранить элемент волшебного из обрабатываемого им фольклора. Зачем? По его мнению, подобное истребление крестьянских предрассудков помогало строить единое культурное пространство во всей Франции, объединять нацию, что и было его основным родом деятельности.

Хотя Перро и воспринимают обычно как очередного тихого сказочника, быть может, эдакого простодушного добряка навроде Г.-Х. Андерсена, мирно рассказывающего детям истории, в действительности это был далеко не простой человек, влиятельный и хваткий политик, первый зам небезызвестного Ж.-Б. Кольбера, главы правительства Людовика XIV.

#red
⬅️⬆️ «Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки», 3/6 ⤴️➡️

В версии «Истории бабушки» этот вервольф также просит Шапочку раздеться, лечь с ним в кровать, а всю одежду бросить в огонь, ведь она «больше не понадобится», а бабушкина кошка, кроме того, в открытую называет девочку «шлюхой». Немудрено, неправда ли, тут увидеть некоторый сексуальный подтекст?

Не приходится, соответственно, удивляться тому, что семиотический анализ этой сказки столь часто уходит в эту сторону, и что оным увлекались именитые и не очень психоаналитики: например, Фромм, действуя в лобовую, видел в проглатывании волком Шапочки попросту иносказание для полового акта.

Соглашались с этим и феминистки, некоторые из которых, к тому же, предположили, что секс, о котором идёт речь, не был из числа добровольных — такого мнения, скажем, придерживалась фем. актив. С. Браунмиллер (1975), убеждённая, что «„Красная шапочка“ есть иносказание изнасилования», а мораль, которую отсюда можно извлечь, утверждает она, заключается в том, что тому, кто хочет избежать оного, «лучше держаться ближе к хоженой тропе, не отклоняться, не искать приключений».

Учитывая склонность столь многих представителей этого движения в силу нередко присущих им фрустрации, ресентимента и прочих таких качеств, видеть сексуальное насилие всюду, где только ни пожелают, можно было бы легко решить, что и здесь перед нами такой случай, и тем покончить с разбором этого мнения. Похоже, однако, что это из тех ситуаций, для которых справедливо известное выражение про иной раз случающуюся правоту сломанных часов.

Действительно, Перро в конце своей версии уточняет, что в особенности его наказ касается «девиц, красавиц и баловниц», которым следует осторожничать, «в пути встречая всяческих мужчин», чьих «нельзя речей коварных слушать», ибо то опасно для девичьей чести. Далее он прозрачно намекает, что хоть и «сказал … [он]: волк!», речь всё же шла не совсем о нём.

У Гримм героиня «не знала, насколько то был дурной (böses) зверь, и ничуть его не испугалась», из чего вновь видно, что волк перед нами вовсе не настоящий, в случае которого и знать-то нечего, всё довольно очевидно, если не быть совсем уж дурачком. Дурной? В каком это смысле? Тут речь идёт явно о неких наклонностях kóryos, из-за которых девочкам и вообще женщинам в лесу с ними и правда не стоило встречаться. Как сообщает проф.-клас. Р. Цебриан (2010), в таких местах, на вольном выпасе, он преимущественно «практиковал грабёж скота и женщин, занятия, являющиеся основной темой индоевропейских эпосов».

Причём подобное было там не просто дозволено, но даже обязательно. Согласно д.фил.н. М.Ф. Корецкой (2014), в маргинальной зоне от kóryos требовались «мародерство, сексуальное насилие, бессмысленное убийство младенцев, разного рода надругательства над трупами», иначе говоря, «нарушение на вражеской территории всех табу, старательно соблюдающихся дома»: в пределах родного полиса, разумеется, волчий юноша ничего такого себе не позволял, там он вёл себя «как надо». Там, по Михайлину, «оскорбление, нанесенное „статусной“ женщине, карается не менее, а зачастую и более сурово, [нежели таковое в адрес мужчины]».

Напротив, в условиях «Дикого поля», или, точнее, тут, как, впрочем, и зачастую, леса, всё иначе: там, сообщает Корецкая, «нельзя … вести себя так, как будто ты до сих пор сидишь в собственном доме, неподалеку от отеческих могил»; по В.Ю., в таких местах «„правильность“ … хюбристична … [и] нарушает права „здешних“ богов», которые за неё сурово карают.

Иными словами, *kóryos в шкуре волка, узрев девицу в лесу, был практически обязан, согласно своему мировоззрению, подвергнуть её надругательству, — примерно как к этому склонны определённого рода приезжие в некоторых странах, для которых эта территория тоже проходит по категории дикой, а местные женщины — доступных. Тут всё обстоит именно так, как это характеризовал психол. М.А. Лабковский: «изнасилование вместо „здравствуйте“».

#red
⬅️⬆️ «Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки», 4/6 ⤴️➡️

Человек, одетый волком, с насильником ассоциировался довольно прочно. Так, Лонг упоминает, что «Дор­кон решил напасть на Хлою, когда она будет одна», для чего «при­ду­мал он хит­рость … взял он шку­ру вол­ка огром­но­го … натя­нул он ее на себя … голо­ву — как воин шле­мом, вол­чьей мор­дой с рази­ну­той пастью покрыл». «Хитрость» эта вышла ему боком, поскольку собаки Хлои приняли его за настоящего волка и стали рвать на части, и вообще малопонятно, как могла помочь в осуществлении цели, без сомнения, имела лишь ритуальный, концептуальный смысл.

Шапочка же, оказавшаяся в лесу одна, без защиты статусных мужчин, на взгляд архаический, который разделял и kóryos, характеризуется словом «блядь»: приходилось слышать от некоторых т.н. «неоязычников», будто бы у славян это слово ничего дурного не значило, им именовалась женщина, ещё «не нагулявшаяся», «блуждающая».

На деле, по Михайлину, так обозначалась «женщина, попавшая на маргинальную, охотничье-воинскую территорию без сопровождения родственников-мужчин … заблудшая, блудящая, гулящая и т.д., вне зависимости от тех обстоятельств … Она лишается всех и всяческих … оберегов и становится законной добычей любого пса», или же волка. Это пресловутая ситуация «матушка слишком часто гуляла одна в лесу».

Впрочем, не стоит в этом рассуждении заходить слишком далеко, доводя его до того, что сейчас именуют victimblaming, иначе говоря, имплементировать мысль, что жертва волчьего юноши, мол, сама виновата; отнюдь, речь идёт лишь о восприятии этого самого последнего, которое, конечно же, автором этих строк вовсе не предлагается воспринимать справедливым, истинным.

Скорее напротив, это мировоззрение больше подходит как раз тому самому неразумному, дикому зверю, каким себя kóryos предпочитает ощущать. Не значит это и, к слову, что последний не подлежит наказанию в случае, если поступил по своим «понятиям», презрев «мусорской закон» — совсем даже напротив: оно, стоит сказать, забегая вперёд, нашло своего, гм, героя.

В наши дни, замечает Михайлин (2006), для молодёжи подобные «„статусные“ стратегии заказаны … по определению»: они, «связанные с самореализацией в „зоне судьбы“, с обретением высокого маргинального статуса „городским“ сообществом чаще всего не приветствуются … вплоть до прямого подавления … в порядке уголовного преследования». То же мы увидим и здесь.

Чем-то вроде бешеной волчьей стаи kóryos и воспринимался современниками, никакой симпатии он не вызывал даже у того общества, которое его породило: согласно ист.-компар. Б. Сержену (2003) родной полис и сам боялся повадок молодёжных союзов. Так, пишет Михайлин, они «рассматривались в качестве угрозы» как «имеющие выраженное маргинальное … другое по отношению к статусному культурному пространству происхождение — и потенциально для него опасное». В Индии местный *kóryos, сообщает Кершоу, и вовсе характеризовался как «безумное, опасное отребье (rabble, сброд)».

Вот и конкретное надругательство «волка» над Шапочкой без сомнения местными было бы квалифицировано как преступление, за которое те же греки, как мы помним, были привычны сурово карать. Впрочем, «бы» тут явно лишнее, ведь у нас вовсе нет нужды предполагать: проф.-клас. Г. Андерсон (2000) указывает на одну из историй, рассказанных Павсанием, которая явно восходит к самым древним версиям сюжета о Шапочке, и потому хранит те смыслы, что были утрачены поколениями пересказывавших.

Согласно Павсанию, «Одиссей после взятия Илиона … был занесен … в Темесу; здесь один из его спутников, напившись пьяным, изнасиловал девушку и за такое беззаконие был побит местными жителями камнями». Здесь следует вспомнить, кем были воевавшие под Троей — да всё тем же самым *kóryos: скажем, Фукидид полагал эту войну лишь самым выдающимся из числа грабежей, которыми промышляли всякого рода древнейшие морские разбойники. Так что разнузданность ветеранов Троянской войны неудивительна, особенно в условиях столь дикой и необжитой ещё тогда местности, как Южная Италия, где Темеса и находилась.

#red
⬅️⬆️ «Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки», 5/6 ⤴️➡️

У местных, однако, на сей счёт был свой взгляд, который они выразили довольно однозначно, получив в итоге труп. На этом всё, впрочем, не кончилось, поскольку усопший внезапно не упокоился, но продолжил творить бесчинства: «демон … побитого … все время предавал смерти без сожаления и старого и малого … так что они совсем уже были готовы бежать из Италии». В итоге «пифия … велела умилостивить Героя … каждый год приносить ему в жертву в качестве жены самую красивую из девушек (девиц, παρ­θέ­νων) Темесы».

Характерно имя, которым именуется в тексте этот дух насильника: «Герой», что возвращает нас к моему прежнему тезису, что новоевропейское выделение «плохих» злодеев в противоположность «хорошим» героям было бы бессмыслицей для древних, которые называли героями тех, кто практиковал обе этих линии поведения, — в чём мы можем убедиться хотя бы на этом чудном примере.

Много позднее Евфим, прославленный кулачный боец, возвращался с Олимпийских игр (из чего следует, что происходили эти события в 472 г.), домой, в Италию, проходил по пути Темесу и «боролся там с Героем». Он, «придя в Темесу как раз в то время, как совершался этот обряд … пожелал … посмотреть на девушку… [которая] поклялась ему, что, если он спасет ее, она станет его женою; тогда Евфим, снарядившись, стал ожидать нападения демона … [которого] победил … [и] выгнал … из этой страны»: «Герой исчез, погрузившись в море». Итак этот призрак был побеждён при помощи дедовского способа: обыкновенного удара кулаком, своеобычного экзорцизма.

Таков рассказ Павсания о том, что он только слышал, своими же глазами он наблюдал полотно, посвящённое этим событиям, где «изображен и демон, которого изгнал Евфим, страшного черного цвета и видом во всех отношениях ужасный; на нем в качестве одежды была накинута волчья шкура. Надпись на картине давала ему имя имя Лика­са (Λύ­καν, от λύκος, „волк“)».

Тут он буквально перечисляет самые характерные признаки kóryos, например, заметные у гариев (harii) Тацита, которых Кершоу относит к числу волчьих союзов: «щиты у них чер­ные … они … мрач­ным обли­ком сво­его как бы при­зрач­но­го и замо­гиль­но­го вой­ска все­ля­ют во вра­гов … ужас». Цвет этот, по проф. арх. и линг. Дж. Мэллори (2006), был крайне характерен для kóryos, и использовался им как раз для пущего запугивания.

Как справедливо закругляет Андерсон, у Павсания мы можем наблюдать все элементы знаменитого сюжета: «смерть волкочеловека сперва при помощи камней, затем утопления, Евфим в роли охотника/лесоруба, а также сцену с кроватью», которая, впрочем, упоминается не у Павсания, у которого дух просит лишь храма в свою честь, где и следовало оставлять для него девиц, но у Каллимаха, где неупокоенный вытребовал для этого как раз кровать.

Вероятнее всего, Шапочка из сказки не оригинальная жертва «Героя», не та, за изнасилование которой он был убит, но из числа девиц, которых он затребовал в жертву, собственно, последняя, той одной, что удалось спастись, впрочем, не без помощи того, кого уже в наши дни безо всяких кавычек назвали бы героем. Вот почему «мать» так легко отправляет её в опасный лес «к бабушке», ясно теперь и зачем она ложится в кровать, а также избавляется от одежды. Встречает же она не просто человека, обернувшегося волком, но злой дух этого человека. Это призрак оборотня, дважды сверхъестественное существо.

Итак, пишет Михайлин, жертвы продолжались, «пока проезжающий мимо Евтим Локрийский не победил заложного мертвеца», i.e. неупокоенного, сиречь undead. То, что «Герой» стал таковым, немудрено, ведь он особо и не был жив. По В.Ю., «с точки зрения „нормального человеческого“ пространства любой человек, вышедший за [его] пределы … является магически мертвым», частью пресловутой «Дикой охоты»; «даже биологически живые участники „охоты“ с магической точки зрения являются мертвыми, ибо изначально погружены в смерть и обречены ей». Вот почему ему пришлось умереть дважды, чтобы всё-таки упокоиться.

#red
⬅️⬆️ «Экзорцизм кулака. Подлинная история Красной Шапочки», 6/6 ⤴️