Создается впечатление, что о дальнейшем отдельном существовании души ребенка греки не находили оснований заботиться и опасений насчет возможного вреда с ее стороны не испытывали, т. е. просто не считали ее существующей, по крайней мере, в том смысле, в каком … душу взрослого», возможно, потому, что «взрослый не помнит себя в младенчестве и может либо вообще отрицать на этом основании душевную жизнь маленького ребенка, либо представлять ее себе совсем не такой, как у старших».
В этом смысле стоит вспомнить, что некоторые греки делили душу на части, из которых, по, например, Аристотелю, «растениям присуща только растительная … [животным] — и эта … и … стремящаяся … иным — [все предыдущие, а] также способность размышления, т.е. ум, например людям». Стоики же, согласно Плутарху, полагали, что эмбрион всякого существа подобен растению, и лишь в момент рождения появляется душа, животная её часть, тогда как, пишет Диоген Лаэрций, разумная только начинает в нём тогда развиваться, созревая к 14 годам.
Обычай, о котором идёт речь, встречается на удалении от классической Греции не только в пространстве, но и времени: проф.-клас. Р. Онианс (1999 [1935]) приводит мнение коллеги, проф. клас. арх. Ф. Дуна (1924), который, по его словам, «отмечает, что в могилах палеолита огнем обрабатывали лишь тела тех, кто достиг зрелости, а значит, только у них была душа, нуждавшаяся в освобождении от тела … проявлявшаяся лишь по достижении половой зрелости». Проф.-клас. Г. Роуз (1926), по Ониансу, приводит доказательства того, как позднее в Риме «тех, кто не достиг зрелости, хоронили с иными обрядами», и «к ним применялся эпитет acerbus — „кислый, незрелый“, как к несозревшим плодам, и их погребение именовалось funus acerbum».
Для греков, кроме того, было важно, чтобы тело перешло в мир иной не повреждённым, хотя, конечно, крайностей, подобных тем, что приняты, скажем, у египтян, в этом им не были присущи; даже наоборот: если египтяне прилагали сверхусилия для того, чтобы предохранить тела успопших, то греки оные уничтожали, предавая огню. Гомеров Патрокл молит Ахилла сделать это как можно скорее, ведь иначе ему не под силу «войти в обитель Аида»: «души, тени умерших меня от ворот его гонят». Непогребённый обречён на вечное скитание: именно такую судьбу пророчит герой планирует убийце любимца, Гектору, который «сюда привлечен и повергнется псам на терзанье».
В «Энеиде» Вергилий пишет то же о тех, кто в царстве Аида «жалкой толпой …стоят», поскольку «землей не покрыты»: Харон «перевозит … лишь погребенных. На берег мрачный нельзя переплыть через шумные волны прежде теням, чем покой обретут в могиле останки».
Ахилл грозится насчёт Гектора: «не огню на пожрание — псам я оставлю!». Проф.-клас. и струк. Ж.-П. Вернан (1986 [1979]) обращает внимание, что герой и ранее в этой же песни насчёт огня прибегает к эпитетам, связанным с поеданием, причём обычно употребляемыми тогда, когда говорят о том, что делают дикие звери. Тем самым создаётся противопоставление: останкам в любом случае суждено быть поглощёнными, съеденными, однако в том случае, если эту манипуляцию проделывает огонь, душа переходит в иной мир неповреждённой, такой, каким было тело.
Иную же ситуацию лучше всего передаёт известный отрывок из фильма «Троя» (2004), где Ахиллес обещает Гектору: «Сегодня ты лишишься глаз, ушей и даже языка. Ты явишься в Аид слепым, глухим, немым, и мертвецы будут говорить: „Это Гектор. Глупец, решивший, что он сразил Ахиллеса“». Сюда же относится наше «костей не соберёшь», означающее, что угрожаемый погибнет-то в любом случае, но кроме этого от него мало что останется для захоронения, отчего он может даже не мечтать упокоиться.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 5/14 ⤴️➡️
В этом смысле стоит вспомнить, что некоторые греки делили душу на части, из которых, по, например, Аристотелю, «растениям присуща только растительная … [животным] — и эта … и … стремящаяся … иным — [все предыдущие, а] также способность размышления, т.е. ум, например людям». Стоики же, согласно Плутарху, полагали, что эмбрион всякого существа подобен растению, и лишь в момент рождения появляется душа, животная её часть, тогда как, пишет Диоген Лаэрций, разумная только начинает в нём тогда развиваться, созревая к 14 годам.
Обычай, о котором идёт речь, встречается на удалении от классической Греции не только в пространстве, но и времени: проф.-клас. Р. Онианс (1999 [1935]) приводит мнение коллеги, проф. клас. арх. Ф. Дуна (1924), который, по его словам, «отмечает, что в могилах палеолита огнем обрабатывали лишь тела тех, кто достиг зрелости, а значит, только у них была душа, нуждавшаяся в освобождении от тела … проявлявшаяся лишь по достижении половой зрелости». Проф.-клас. Г. Роуз (1926), по Ониансу, приводит доказательства того, как позднее в Риме «тех, кто не достиг зрелости, хоронили с иными обрядами», и «к ним применялся эпитет acerbus — „кислый, незрелый“, как к несозревшим плодам, и их погребение именовалось funus acerbum».
Для греков, кроме того, было важно, чтобы тело перешло в мир иной не повреждённым, хотя, конечно, крайностей, подобных тем, что приняты, скажем, у египтян, в этом им не были присущи; даже наоборот: если египтяне прилагали сверхусилия для того, чтобы предохранить тела успопших, то греки оные уничтожали, предавая огню. Гомеров Патрокл молит Ахилла сделать это как можно скорее, ведь иначе ему не под силу «войти в обитель Аида»: «души, тени умерших меня от ворот его гонят». Непогребённый обречён на вечное скитание: именно такую судьбу пророчит герой планирует убийце любимца, Гектору, который «сюда привлечен и повергнется псам на терзанье».
В «Энеиде» Вергилий пишет то же о тех, кто в царстве Аида «жалкой толпой …стоят», поскольку «землей не покрыты»: Харон «перевозит … лишь погребенных. На берег мрачный нельзя переплыть через шумные волны прежде теням, чем покой обретут в могиле останки».
Ахилл грозится насчёт Гектора: «не огню на пожрание — псам я оставлю!». Проф.-клас. и струк. Ж.-П. Вернан (1986 [1979]) обращает внимание, что герой и ранее в этой же песни насчёт огня прибегает к эпитетам, связанным с поеданием, причём обычно употребляемыми тогда, когда говорят о том, что делают дикие звери. Тем самым создаётся противопоставление: останкам в любом случае суждено быть поглощёнными, съеденными, однако в том случае, если эту манипуляцию проделывает огонь, душа переходит в иной мир неповреждённой, такой, каким было тело.
Иную же ситуацию лучше всего передаёт известный отрывок из фильма «Троя» (2004), где Ахиллес обещает Гектору: «Сегодня ты лишишься глаз, ушей и даже языка. Ты явишься в Аид слепым, глухим, немым, и мертвецы будут говорить: „Это Гектор. Глупец, решивший, что он сразил Ахиллеса“». Сюда же относится наше «костей не соберёшь», означающее, что угрожаемый погибнет-то в любом случае, но кроме этого от него мало что останется для захоронения, отчего он может даже не мечтать упокоиться.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 5/14 ⤴️➡️
Как сообщает проф.-клас. Р. Онианс (1999 [1935]), при жизни, по мнению греков, человек наполнен влагой, называемой «эон» (αιών), которую он теряет по мере старения и/или умирания; понятие это тесно связано с иным, с «псюхе» (ψυχή), или душой: оба они в наличии у живого, но не у мёртвого.
Так, Гераклит полагал, что «души испаряясь влажными вечно рождаются», а Диоген из Аполлонии был уверен, что в детях «содержится много влаги», которую те теряют с возрастом, Софрон же проклинал «ненавистную старость», которая его «сморщила и высушила», а Гиппон выражал убеждённость, что жизнь покидает нас по мере того, как «наша собственная влага» высыхает: потому «старики сухи».
Не приходится, ergo, удивляться, что ранние философы такое значение придавали жидкости: скажем, Фалес «началом всех вещей полагал воду», а «Анаксимандр, согласно Псевдо-Плутарху, был убеждён, что «первые животные были рождены во влаге».
Согласно Ониансу, эон можно уподобить водяным часам, отсчитывающим отпущенный срок, вот почему «в итоге эон получил значение „вечность“, которое и вошло в европейские языки». Римляне же «называли эту жидкость umor» или humor; отсюда, например, т.н. «гуморальная теория», та самая, согласно которой человеческий темперамент якобы зависит от доминирующей в его теле жидкости: например, в случае слизи, φλέγμα, он будет флегматиком, тогда как чёрная желчь, µέλαινα χολή, сделает его меланхоликом.
Гомер упоминает «утекающий сладостный αιών» и убеждён, что когда тот кончится, «тление тело обымет». Напротив, «влажными» называют живых, например, гомерова Навсикая говорит, что «нет такого „влажного смертного“». Эсхил упоминает «мёртвых, не имеющих влаги»; кроме того, пишет Онианс, одно из греческих названий для умерших, άλίβαντες, ими объяснялось как «не обладающие жидкостью», другое, δαναοί, прямо означало «сухие».
Теперь, учитывая всё это, подытоживает исследователь, мы можем «разрешить загадку кремации и понять, для чего сжигали умерших: кремация ускоряла „высыхание“, испарение жизненной влаги», а «cуть гомеровского погребального обряда сводилась к воздействию на тело огнем … [который] „высушивал“».
Как он отмечает, «у Гомера погребальная церемония определяется глаголом ταρχύειν», который, по его мнению, первоначально означал «именно „высушивать“», с чем согласна, например, византийская Суда, а кроме того, таковы «наиболее ранние случаи [его] употребления».
Итак, смысл обряда кремации заключался в освобождении тела от жидкости, «от парообразной ψυχή … [которая] не попадает в Аид до тех пор, пока огонь не сделает свою работу».
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 6/14 ⤴️➡️
Так, Гераклит полагал, что «души испаряясь влажными вечно рождаются», а Диоген из Аполлонии был уверен, что в детях «содержится много влаги», которую те теряют с возрастом, Софрон же проклинал «ненавистную старость», которая его «сморщила и высушила», а Гиппон выражал убеждённость, что жизнь покидает нас по мере того, как «наша собственная влага» высыхает: потому «старики сухи».
Не приходится, ergo, удивляться, что ранние философы такое значение придавали жидкости: скажем, Фалес «началом всех вещей полагал воду», а «Анаксимандр, согласно Псевдо-Плутарху, был убеждён, что «первые животные были рождены во влаге».
Согласно Ониансу, эон можно уподобить водяным часам, отсчитывающим отпущенный срок, вот почему «в итоге эон получил значение „вечность“, которое и вошло в европейские языки». Римляне же «называли эту жидкость umor» или humor; отсюда, например, т.н. «гуморальная теория», та самая, согласно которой человеческий темперамент якобы зависит от доминирующей в его теле жидкости: например, в случае слизи, φλέγμα, он будет флегматиком, тогда как чёрная желчь, µέλαινα χολή, сделает его меланхоликом.
Гомер упоминает «утекающий сладостный αιών» и убеждён, что когда тот кончится, «тление тело обымет». Напротив, «влажными» называют живых, например, гомерова Навсикая говорит, что «нет такого „влажного смертного“». Эсхил упоминает «мёртвых, не имеющих влаги»; кроме того, пишет Онианс, одно из греческих названий для умерших, άλίβαντες, ими объяснялось как «не обладающие жидкостью», другое, δαναοί, прямо означало «сухие».
Теперь, учитывая всё это, подытоживает исследователь, мы можем «разрешить загадку кремации и понять, для чего сжигали умерших: кремация ускоряла „высыхание“, испарение жизненной влаги», а «cуть гомеровского погребального обряда сводилась к воздействию на тело огнем … [который] „высушивал“».
Как он отмечает, «у Гомера погребальная церемония определяется глаголом ταρχύειν», который, по его мнению, первоначально означал «именно „высушивать“», с чем согласна, например, византийская Суда, а кроме того, таковы «наиболее ранние случаи [его] употребления».
Итак, смысл обряда кремации заключался в освобождении тела от жидкости, «от парообразной ψυχή … [которая] не попадает в Аид до тех пор, пока огонь не сделает свою работу».
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 6/14 ⤴️➡️
Тот же, кто не подвергся этому процессу, становится ни жив, ни мёртв: теперь это охотник до влаги, вампир: «в европейском фольклоре зачастую упоминается мертвец, продолжающий активную ночную жизнь, — его могилу вскрывают и обнаруживают там полнокровное тело, в котором по-прежнему обитает дух». Только кремация способна надёжно предотвратить подобное существование.
Как пишет Онианс, «умершие испытывали величайшую потребность во влаге, в жизненной жидкости … или хотя бы в самой простой … которая возвратила бы им состояние „живущего“, „влажного“» . Вот почему «жертвоприношения умершим чаще всего совершались в виде возлияний»; стоит отдельно упомянуть «поверье, согласно которому непосвященные тщетно пытаются добыть воды в подземном царстве, наполнить протекающий сосуд»: таковы, например, Данаиды, а также Тантал.
Одиссей, добравшись до Аида, потчует мёртвых мёдом, вином и водой. Однако всё же самой вкусной влагой для тех была та, что течёт по венам смертных, она давала наибольший эффект: вот почему герой далее «барана и овцу над ямой глубокой зарезал; черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою души усопших». Испив этой влаги, тени мёртвых на какое-то время словно возвращаются к жизни: Тересий «напившися, мог … по правде пророчить». Сам прорицатель подтверждает этот факт, говоря Одиссею: «та из безжизненных теней, которой приблизиться к крови дашь ты, разумно с тобою начнет говорить»; так, например, «мать [Одиссея] … напилася и сына узнала».
До крови более всего были охочи т.н. «хтонические», принадлежащие земле (или χθών) существа, к которым в первую очередь безусловно относятся любые мёртвые, а кроме того — Эринии, богини мщения, одна из которых у Эсхила грозит Оресту: «Я у тебя, живого, высосу густой и красный сок. Из жил твоих я досыта напьюсь напитком страшным»; другая подхватывает: «Иссохнув, ты сойдешь под землю заживо».
Подобно тому, как в своё время был деконструирован (а точнее реконструирован) не кем иным как yours truly популярный образ оборотней, который ничем не похож на то, во что действительно верили древние, следует, учитывая уместность, сейчас поступить так и с вампирами, хотя бы и лишь вкратце.
Хотя, учитывая, что было сказано об иссушении, может показаться, что Солнце, оказывающее как раз такой эффект, вполне логично полагать угрозой для вампиров, которые, как известно, от него погибают, в действительности такая их уязвимость впервые появляется только в фильме «Носферату» (1922), а вот, скажем, Дракула у Б. Стокера (1897) ещё преспокойно разгуливает при свете дня. В этом они подобны оборотням, которые стали умирать от серебра только в произведениях XX в., не ранее; в итоге какие-нибудь, да простят меня боги, «Сумерки» оказываются (по крайней мере, в ряде вещей) едва ли не реконструкцией.
Сапковский в своё время прибег к пересмотру образа вампира как кровососущего трупа, предположив, что такое сочинили люди, не способные принять существование организма, более совершенного, чем они, и компенсировавшие это в своей голове тем, что приписали вампирам бытие живого мертвеца. Как мы, однако, видим, вампир изначально это undead par exellence, которого за пределы подобного существования способна вывести только кровь и, реже, иная влага, да и то ненадолго.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 7/14 ⤴️➡️
Как пишет Онианс, «умершие испытывали величайшую потребность во влаге, в жизненной жидкости … или хотя бы в самой простой … которая возвратила бы им состояние „живущего“, „влажного“» . Вот почему «жертвоприношения умершим чаще всего совершались в виде возлияний»; стоит отдельно упомянуть «поверье, согласно которому непосвященные тщетно пытаются добыть воды в подземном царстве, наполнить протекающий сосуд»: таковы, например, Данаиды, а также Тантал.
Одиссей, добравшись до Аида, потчует мёртвых мёдом, вином и водой. Однако всё же самой вкусной влагой для тех была та, что течёт по венам смертных, она давала наибольший эффект: вот почему герой далее «барана и овцу над ямой глубокой зарезал; черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою души усопших». Испив этой влаги, тени мёртвых на какое-то время словно возвращаются к жизни: Тересий «напившися, мог … по правде пророчить». Сам прорицатель подтверждает этот факт, говоря Одиссею: «та из безжизненных теней, которой приблизиться к крови дашь ты, разумно с тобою начнет говорить»; так, например, «мать [Одиссея] … напилася и сына узнала».
До крови более всего были охочи т.н. «хтонические», принадлежащие земле (или χθών) существа, к которым в первую очередь безусловно относятся любые мёртвые, а кроме того — Эринии, богини мщения, одна из которых у Эсхила грозит Оресту: «Я у тебя, живого, высосу густой и красный сок. Из жил твоих я досыта напьюсь напитком страшным»; другая подхватывает: «Иссохнув, ты сойдешь под землю заживо».
Подобно тому, как в своё время был деконструирован (а точнее реконструирован) не кем иным как yours truly популярный образ оборотней, который ничем не похож на то, во что действительно верили древние, следует, учитывая уместность, сейчас поступить так и с вампирами, хотя бы и лишь вкратце.
Хотя, учитывая, что было сказано об иссушении, может показаться, что Солнце, оказывающее как раз такой эффект, вполне логично полагать угрозой для вампиров, которые, как известно, от него погибают, в действительности такая их уязвимость впервые появляется только в фильме «Носферату» (1922), а вот, скажем, Дракула у Б. Стокера (1897) ещё преспокойно разгуливает при свете дня. В этом они подобны оборотням, которые стали умирать от серебра только в произведениях XX в., не ранее; в итоге какие-нибудь, да простят меня боги, «Сумерки» оказываются (по крайней мере, в ряде вещей) едва ли не реконструкцией.
Сапковский в своё время прибег к пересмотру образа вампира как кровососущего трупа, предположив, что такое сочинили люди, не способные принять существование организма, более совершенного, чем они, и компенсировавшие это в своей голове тем, что приписали вампирам бытие живого мертвеца. Как мы, однако, видим, вампир изначально это undead par exellence, которого за пределы подобного существования способна вывести только кровь и, реже, иная влага, да и то ненадолго.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 7/14 ⤴️➡️
От греков, точнее, из их языка, нам, кроме прочего, досталось выражение «вносить свою лепту», означающее делиться ради благого дела и тем небольшим, что имеешь; впрочем, в этом деле надо соблюдать известную, чисто греческую умеренность, иначе может случиться так, что не останется «ни обола за душой». Последнее было бы невероятно грустным, ведь даже мёртвым нужен хотя бы один, иначе он иначе никак не сумеет упокоиться.
По крайней мере, в это верили древние, которые клали умершим в рот эту монету (ναῦλος), дабы те могли расплатиться с перевозчиком мёртвых, Хароном, — но никогда, против известного мифа, на глаза: примеров последнего для Античности попросту не существует. Как пишет Лукиан, «стоит лишь умереть кому-нибудь из близких, как люди прежде всего торопятся положить умершему в рот обол, который должен будет послужить платою лодочнику за перевоз». По Ювеналу, «бедному нет надежды на челн среди грязной пучины, [если] нет монетки во рту, [и] оплатить перевоз ему нечем».
Согласно проф.-клас. С. Стивенс (1991), «как греческая, так и римская литература в эпоху с V в. до н.э. по II в. н.э. регулярно упоминает обычай помещения в рот покойного монеты в качестве платы перевозчику Харону за перевоз души через реку в подземном мире»; источники явления «достаточно изобильны и последовательны, чтобы заключить, что практика „харонова обола“ была широко распространённым погребальным обычаем греко-римского мира».
Причём монета действительно должна быть самой ничтожной, медной, чем выражался символизм платы: так, по Лукиану, Харон, оказавшись в Дельфах, очень удивляется: «Так вот оно, золото … я сейчас впервые его увидал … его почти и не отличишь от меди … [которую] я хорошо знаю, взимая, как тебе известно, обол с каждого переезжающего на ту сторону». Эппиграматик Аммиан, подтрунивая над неким богачом, обещает ему: «Слой земли, одинаковый для всякого человека, ожидает тебя, под которым ты будешь покоиться … с не большей суммой, чем один обол».
Лукиан шутит: «Не гораздо ли лучше было бы не иметь вовсе возможности уплатить провозную плату: ведь таким образом, ввиду отказа перевозчика принять их, мертвецы были бы отправлены обратно наверх и вернулись бы в жизнь».
Однако, как отмечает проф.-клас. И. Моррис (1992), если бы Лукиан «почаще посещал похороны, то знал бы, что большинство погребений не содержит монеты для перевозчика. Так, в Олинфе IV в. только 66 из 644 могил имели обол, и ни одна — из римских могил в Коринфе примерно времени Лукиана»; итак, «добрые 95% захоронений обходились без монеты», а мы снова убеждаемся, что обряды греков очень отличаются от случая к случаю, и нет там никакой обязаловки, никакого диктата обычая, в отличие от некоторых.
Следует, пользуясь случаем, заодно развенчать иное распространённое заблуждение, согласно которому Харон будто бы переправлял мёртвых через реку Стикс; в действительности не существует греческих источников, которые бы утверждали подобное. При этом народонаселение страстно убеждено в том, что то был Стикс, и никак иначе, иной ситуации и представить не в силах, что заставляет вновь вспомнить фразу Ницше «что этому верит весь мир, есть уже возражение».
По мнению греков, переправа осуществлялась через реку Ахерон, о чём пишут Пиндар, Тимофей, Эсхил и Еврипид. Так же полагал и Вергилий, а вот у Овидия Орфей пересекает уже Стикс, как и у Проперция. У Аристофана говорится об озере, которое, согласно Платону, называется Ахерусиада; как сообщает Cуда, именно его пересекают мёртвые с помощью Харона.
У Сенеки описан «Ахеронт, которого назад не переплыть», но также он упоминает «лодку, бортами влагу Леты зачерпнувшую». У Статия тоже «чрез Лету перевозчик»: итак, есть и третья версия, с Летой. Данте же, описывая Ад, возвращается к Ахерону.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 8/14 ⤴️➡️
По крайней мере, в это верили древние, которые клали умершим в рот эту монету (ναῦλος), дабы те могли расплатиться с перевозчиком мёртвых, Хароном, — но никогда, против известного мифа, на глаза: примеров последнего для Античности попросту не существует. Как пишет Лукиан, «стоит лишь умереть кому-нибудь из близких, как люди прежде всего торопятся положить умершему в рот обол, который должен будет послужить платою лодочнику за перевоз». По Ювеналу, «бедному нет надежды на челн среди грязной пучины, [если] нет монетки во рту, [и] оплатить перевоз ему нечем».
Согласно проф.-клас. С. Стивенс (1991), «как греческая, так и римская литература в эпоху с V в. до н.э. по II в. н.э. регулярно упоминает обычай помещения в рот покойного монеты в качестве платы перевозчику Харону за перевоз души через реку в подземном мире»; источники явления «достаточно изобильны и последовательны, чтобы заключить, что практика „харонова обола“ была широко распространённым погребальным обычаем греко-римского мира».
Причём монета действительно должна быть самой ничтожной, медной, чем выражался символизм платы: так, по Лукиану, Харон, оказавшись в Дельфах, очень удивляется: «Так вот оно, золото … я сейчас впервые его увидал … его почти и не отличишь от меди … [которую] я хорошо знаю, взимая, как тебе известно, обол с каждого переезжающего на ту сторону». Эппиграматик Аммиан, подтрунивая над неким богачом, обещает ему: «Слой земли, одинаковый для всякого человека, ожидает тебя, под которым ты будешь покоиться … с не большей суммой, чем один обол».
Лукиан шутит: «Не гораздо ли лучше было бы не иметь вовсе возможности уплатить провозную плату: ведь таким образом, ввиду отказа перевозчика принять их, мертвецы были бы отправлены обратно наверх и вернулись бы в жизнь».
Однако, как отмечает проф.-клас. И. Моррис (1992), если бы Лукиан «почаще посещал похороны, то знал бы, что большинство погребений не содержит монеты для перевозчика. Так, в Олинфе IV в. только 66 из 644 могил имели обол, и ни одна — из римских могил в Коринфе примерно времени Лукиана»; итак, «добрые 95% захоронений обходились без монеты», а мы снова убеждаемся, что обряды греков очень отличаются от случая к случаю, и нет там никакой обязаловки, никакого диктата обычая, в отличие от некоторых.
Следует, пользуясь случаем, заодно развенчать иное распространённое заблуждение, согласно которому Харон будто бы переправлял мёртвых через реку Стикс; в действительности не существует греческих источников, которые бы утверждали подобное. При этом народонаселение страстно убеждено в том, что то был Стикс, и никак иначе, иной ситуации и представить не в силах, что заставляет вновь вспомнить фразу Ницше «что этому верит весь мир, есть уже возражение».
По мнению греков, переправа осуществлялась через реку Ахерон, о чём пишут Пиндар, Тимофей, Эсхил и Еврипид. Так же полагал и Вергилий, а вот у Овидия Орфей пересекает уже Стикс, как и у Проперция. У Аристофана говорится об озере, которое, согласно Платону, называется Ахерусиада; как сообщает Cуда, именно его пересекают мёртвые с помощью Харона.
У Сенеки описан «Ахеронт, которого назад не переплыть», но также он упоминает «лодку, бортами влагу Леты зачерпнувшую». У Статия тоже «чрез Лету перевозчик»: итак, есть и третья версия, с Летой. Данте же, описывая Ад, возвращается к Ахерону.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 8/14 ⤴️➡️
Греки не только, против распространённого убеждения, не придерживались строго кремации, но и, наоборот, были теми, от кого христиане унаследовали известную свою склонность оказывать особое почтение останкам выдающихся людей.
Если иудеи, как сообщает Книга Чисел, полагали, что тот, «кто прикоснется к мертвому телу какого-либо человека, нечист будет семь дней», и ничего более, то христиане от этого отношения постепенно, по мере притока в их ряды греков-язычников, отказались. Впрочем, не до конца, им пришлось бороться с иудейской реакцией, такими течениями внутри своей религии, которым было не по вкусу влияние греков.
Вот почему, согласно «Деяниям святых соборов» (1909), в 787 г. на втором заседании Второго Никейского собора пришлось даже постановить, конкретно и явно утвердить, что «останки святых» даровал верующим сам Господь «как спасительные источники … источающие немощным многообразные благодеяния», а также подтвердил то, чему учил некий Афанасий Великий: что «кости мучеников прогоняют болезни, исцеляют немощных, слепым дают зрение, прокаженных очищают, искушения и скорби рассеивают».
У греков, как и у христиан, как отмечает д.ф. Г. Экрот (2007), «хотя захоронение обычного человека полагалось источником осквернения, погребение героя таковым не считалось, и могло помещаться в местах, где обитали живые, или даже таких, которые предназначались для богов; в общем, в областях, куда обычно мёртвым был путь заказан».
На седьмом заседании тот же собор утвердил решение, согласно которому «осмеливающиеся … отвергать … святые останки мученика … если это будут епископы или клирики, были низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы».
Подобная реакция неудивительна, ведь культ останков к моменту возвышения христианства явно был давно оставлен греками, и был теперь насажен заново, причём довольно искусственно, происходило агрессивное обращение к давно ушедшей в прошлое практике, что вообще было довольно характерно для азиатских культов эпохи эллинизма и за ней следующих, к числу которых относят и раннее христианство.
Эта практика почитания тел, похоже, встречала немного понимания равно у служителей и прихожан, и требовала насильственной имплементации. Со временем, однако, всё изменилось, и культ этот стал для христиан едва ли не основой религии, причём далеко оставив позади себя греческое отношение к вопросу, приобретя местами довольно гротескные формы.
Примерно то же стряслось с пифагорейским обществом в ту же эпоху: если во времена архаики, когда и жил основатель, это, против распространённого убеждения, была отнюдь не мракобесная секта тоталитарного толку, но глубоко рациональное общество, которое в первую очередь интересовала политика, то ко времени Цицерона она уже выродилась, приняв тот самый свой облик, каким его популярно и наблюдают. Столь же уродливое «возрождение», а скорее вырождение, стряслось и с культом останков.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 9/14 ⤴️➡️
Если иудеи, как сообщает Книга Чисел, полагали, что тот, «кто прикоснется к мертвому телу какого-либо человека, нечист будет семь дней», и ничего более, то христиане от этого отношения постепенно, по мере притока в их ряды греков-язычников, отказались. Впрочем, не до конца, им пришлось бороться с иудейской реакцией, такими течениями внутри своей религии, которым было не по вкусу влияние греков.
Вот почему, согласно «Деяниям святых соборов» (1909), в 787 г. на втором заседании Второго Никейского собора пришлось даже постановить, конкретно и явно утвердить, что «останки святых» даровал верующим сам Господь «как спасительные источники … источающие немощным многообразные благодеяния», а также подтвердил то, чему учил некий Афанасий Великий: что «кости мучеников прогоняют болезни, исцеляют немощных, слепым дают зрение, прокаженных очищают, искушения и скорби рассеивают».
У греков, как и у христиан, как отмечает д.ф. Г. Экрот (2007), «хотя захоронение обычного человека полагалось источником осквернения, погребение героя таковым не считалось, и могло помещаться в местах, где обитали живые, или даже таких, которые предназначались для богов; в общем, в областях, куда обычно мёртвым был путь заказан».
На седьмом заседании тот же собор утвердил решение, согласно которому «осмеливающиеся … отвергать … святые останки мученика … если это будут епископы или клирики, были низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы».
Подобная реакция неудивительна, ведь культ останков к моменту возвышения христианства явно был давно оставлен греками, и был теперь насажен заново, причём довольно искусственно, происходило агрессивное обращение к давно ушедшей в прошлое практике, что вообще было довольно характерно для азиатских культов эпохи эллинизма и за ней следующих, к числу которых относят и раннее христианство.
Эта практика почитания тел, похоже, встречала немного понимания равно у служителей и прихожан, и требовала насильственной имплементации. Со временем, однако, всё изменилось, и культ этот стал для христиан едва ли не основой религии, причём далеко оставив позади себя греческое отношение к вопросу, приобретя местами довольно гротескные формы.
Примерно то же стряслось с пифагорейским обществом в ту же эпоху: если во времена архаики, когда и жил основатель, это, против распространённого убеждения, была отнюдь не мракобесная секта тоталитарного толку, но глубоко рациональное общество, которое в первую очередь интересовала политика, то ко времени Цицерона она уже выродилась, приняв тот самый свой облик, каким его популярно и наблюдают. Столь же уродливое «возрождение», а скорее вырождение, стряслось и с культом останков.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 9/14 ⤴️➡️
Итак, именно культ героев и их останков в христианстве трансформировался в почитание мощей святых людей. Но были и различия: согласно Экрот, «выставление на обозрение останков героев … было менее важно для культа, нежели сам факт, что город или святилище обладает таковыми», и уж тем более древние не знали болезненных лобзаний трупов, пресловутая христианская одержимость мощами, которая столь неприятно впечатлила в своё время Галковского, была им неведома.
Проще говоря, почитание останков для греков было лишь одним из очень перифирийных аспектов их религии, достаточно второстепенным, для христиан же это стало idée fixe. Характерно, однако, что подобная довольно-таки азиатская особенность была заимствована последними, против ожидания, не из иудейского субстрата, а у греков, пусть и пред-классических.
Только логично предположить, что эллины сохранили её из тех времён, когда и сами ещё были азиатами, ничем выдающимся не отличаясь, а именно в Микенскую эпоху. По словам проф.-клас. В. Буркерта (1985 [1977]), в этом страстно был убеждён М. Нильсон (1967), яростно доказывавший, что героический культ является прямым продолжением культа мёртвых, по его мнению, имевшегося у микенцев. В пользу ничего из этого, однако, нет вообще никаких свидетельств, не говоря уже о том, сколь наивно предполагать преемственность сквозь греческие Тёмные века. «Почитание героев, начавшееся с VIII в., таким образом, должно было возникнуть под исключительным влиянием процветающей эпической поэзии», заключает он.
По мнению проф. ист. Р.Ю. Виппера (1916), древнейшие греческие племена, или фратрии (φρατρία, «братство»), представляли собой «жертвенные товарищества, [которые] … есть основание думать … часто возникали вокруг местных святилищ, [где, например] … была какая-нибудь древняя могила героя и хранились его останки … к святому месту направлялись богомольцы, которые платили хранителям святыни и вообще местному населению». Он убеждён, что «вся ранняя история общин полна усобиц из-за похищения останков и древних идолов».
Так, согласно Геродоту, в своё время пифия присоветовала спартанцам «перенести в Спарту останки Ореста, сына Агамемнона», после чего «некто Лих … отыскал в Тегее [могилу Ореста] … раскопал … и собранные кости привез в Спарту. С этого времени … лакедемоняне неизменно оказывались гораздо сильнее [тегейцев]. И они покорили, таким образом, уже бо́льшую часть Пелопоннеса».
Орест у Эсхила обещает, что его останки будут оберегать Аргос от врагов, из которых никто и «никогда … на эту землю не придет с оружием»: «Не то я сам из гроба нарушителю моей священной клятвы в наказание пошлю напасти», а еврипидов Еврисфей, убиваемый Алкменой, просит его похоронить в афинских пределах: «Землей засыпан … останусь хранителем для вас и другом верным».
Плутарх сообщает, что вскоре после победы над персами «афинянам было дано прорицание оракула, повелевавшее им перевезти в свой город останки Тесея и оказывать ему почести, какие подобают герою … с большим трудом, после усердных поисков … Кимон привез прах Тесея на родину по прошествии без малого четырехсот лет после смерти героя», «ныне его останки покоятся в центре города, подле гимнасия».
По Павсанию, город Либефра был уничтожен наводнением из-за того, что кости Орфея оказались попраны, после чего его останки «македоняне из Дия … перевезли к себе», тогда как Филострат упоминает о временах, когда не было других оракулов, «но пророчествовал один Орфей, чья голова лишь недавно явилась из Фракии», i.e. была перенесена из иных мест.
Как можно заметить, грекам были доступны культурные, религиозные и метафилософские переживания, касающиеся обоих типов погребения, при этом они нимало не переживали по поводу их малосовместимости. Вот сколь силён был их культурный плюрализм.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 10/14 ⤴️➡️
Проще говоря, почитание останков для греков было лишь одним из очень перифирийных аспектов их религии, достаточно второстепенным, для христиан же это стало idée fixe. Характерно, однако, что подобная довольно-таки азиатская особенность была заимствована последними, против ожидания, не из иудейского субстрата, а у греков, пусть и пред-классических.
Только логично предположить, что эллины сохранили её из тех времён, когда и сами ещё были азиатами, ничем выдающимся не отличаясь, а именно в Микенскую эпоху. По словам проф.-клас. В. Буркерта (1985 [1977]), в этом страстно был убеждён М. Нильсон (1967), яростно доказывавший, что героический культ является прямым продолжением культа мёртвых, по его мнению, имевшегося у микенцев. В пользу ничего из этого, однако, нет вообще никаких свидетельств, не говоря уже о том, сколь наивно предполагать преемственность сквозь греческие Тёмные века. «Почитание героев, начавшееся с VIII в., таким образом, должно было возникнуть под исключительным влиянием процветающей эпической поэзии», заключает он.
По мнению проф. ист. Р.Ю. Виппера (1916), древнейшие греческие племена, или фратрии (φρατρία, «братство»), представляли собой «жертвенные товарищества, [которые] … есть основание думать … часто возникали вокруг местных святилищ, [где, например] … была какая-нибудь древняя могила героя и хранились его останки … к святому месту направлялись богомольцы, которые платили хранителям святыни и вообще местному населению». Он убеждён, что «вся ранняя история общин полна усобиц из-за похищения останков и древних идолов».
Так, согласно Геродоту, в своё время пифия присоветовала спартанцам «перенести в Спарту останки Ореста, сына Агамемнона», после чего «некто Лих … отыскал в Тегее [могилу Ореста] … раскопал … и собранные кости привез в Спарту. С этого времени … лакедемоняне неизменно оказывались гораздо сильнее [тегейцев]. И они покорили, таким образом, уже бо́льшую часть Пелопоннеса».
Орест у Эсхила обещает, что его останки будут оберегать Аргос от врагов, из которых никто и «никогда … на эту землю не придет с оружием»: «Не то я сам из гроба нарушителю моей священной клятвы в наказание пошлю напасти», а еврипидов Еврисфей, убиваемый Алкменой, просит его похоронить в афинских пределах: «Землей засыпан … останусь хранителем для вас и другом верным».
Плутарх сообщает, что вскоре после победы над персами «афинянам было дано прорицание оракула, повелевавшее им перевезти в свой город останки Тесея и оказывать ему почести, какие подобают герою … с большим трудом, после усердных поисков … Кимон привез прах Тесея на родину по прошествии без малого четырехсот лет после смерти героя», «ныне его останки покоятся в центре города, подле гимнасия».
По Павсанию, город Либефра был уничтожен наводнением из-за того, что кости Орфея оказались попраны, после чего его останки «македоняне из Дия … перевезли к себе», тогда как Филострат упоминает о временах, когда не было других оракулов, «но пророчествовал один Орфей, чья голова лишь недавно явилась из Фракии», i.e. была перенесена из иных мест.
Как можно заметить, грекам были доступны культурные, религиозные и метафилософские переживания, касающиеся обоих типов погребения, при этом они нимало не переживали по поводу их малосовместимости. Вот сколь силён был их культурный плюрализм.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 10/14 ⤴️➡️
Согласно Плинию, который писал в 77 н.э., «трупосожжение не было у римлян древним обычаем; раньше погребали в землю», причём «многие семьи остались верны старому обычаю»: так, например, «в семье Корнелиев никого до диктатора Суллы не сжигали».
Тацит, в свою очередь, записывая в 115 г. события 65 г., упоминает, что тело умершей жены Нерона «не было сожжено на костре, как это в обычае римлян». Как сообщает Моррис, на раскопках Помпей, погибших в 79 г., среди тысяч погребений найдено только одно труположение, а среди других римских захоронений того же времени нет и одного.
Такова была сила греческого влияния; сами же греки в то время подвергались иному, восточному, и успели отказаться от той практики, которую с такой охотой у них переняли римляне: в 60 г. Петроний уже называл ингумацию «греческим обычаем», что подтверждает, согласно Моррису, и археология.
Три века спустя Макробий (IV-V вв.), однако, утверждал следующее: «В нашем веке [уже] не существует никакого обычая сжигания скончавшихся людей … [лишь] чтение [книг] учит, что … [было] время, когда считалось, что огнем воздается честь мертвым»; к тому времени христианство успело уже строго утвердить ингумацию как безальтернативную норму.
Оная, надо сказать, в системе ценностей этой религии играла немалую роль, более того, по словам проф.-клас. В. Буркерта (1985 [1977]), «для образованных греков христианство выглядело как религия могилы», что заставляет вспомнить Галковского, который убеждён, что оно было создано артелью гробокопателей, могильщиков.
Как сообщает проф. рел. К. Гарсес-Фоули (2010), «кремация была официально запрещена Карлом Великим в 789 г. и каралась смертью как языческая практика, враждебная христианскому вероучению». Впрочем, это был светский запрет, не церковный, с которым отнюдь не спешили: Моррис сообщает, что хотя католическая Церковь истребила кремацию как языческую уже в Тёмные века, она «почувствовала необходимость запретить её только в 1886 г., на волне возрастающей популярности. Запрет просуществовал до 1963 г.»; впрочем, добавляет Гарсес-Фоли, только в 1997 г. впервые было осуществлено похоронное богослужение над кремированными останками.
Впрочем, иные конфессии и поныне не в большом восторге от кремации. В их число входят, пишет Гарсес-Фоли, иудаизм, ислам, а также православие, тогда как отношение протестантов варьируется. В отношении иудаизма любопытно отметить, что согласно стереотипу, секуляризированные евреи как раз предпочитают кремацию, постоянно к ней прибегают в кинофильмах США.
Христианство учит, что тела умерших следует подвергать захоронению в земле или же высеченных в камне усыпальницах, и ни в коем случае не повреждать лишний раз, тем более таким вот радикальным образом, ведь, как оно убеждено, настанет такой день, когда «земля извергнет мертвецов» и «посеянное в тлении восстанет в нетлении», иначе говоря, однажды наступит всеобщее воскресение из мёртвых (ἀνάστασις νεκρῶν); «дотоле же возвратится прах в землю, чем он и был».
Согласно Библии, «Церковь верует, что Господь властен воскресить любое тело и из любой стихии», а ранний христианин Минуций Феликс уже во II в. н.э. учил: «Мы вовсе не боимся, как вы думаете, какого-либо вреда от сжигания покойников».
Несмотря на это, как пишет проф. рел. Р. Буасклэр (2010), «долгие годы католики воспринимали осуществление кремации актом отвержения веры в загробную жизнь», очевидно, несмотря на всю свою веру в чудеса, всё-таки не будучи способны до конца заглушить здравый смысл, который говорит о том, что испепелённое тело уж точно не сможет восстать.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 11/14 ⤴️➡️
Тацит, в свою очередь, записывая в 115 г. события 65 г., упоминает, что тело умершей жены Нерона «не было сожжено на костре, как это в обычае римлян». Как сообщает Моррис, на раскопках Помпей, погибших в 79 г., среди тысяч погребений найдено только одно труположение, а среди других римских захоронений того же времени нет и одного.
Такова была сила греческого влияния; сами же греки в то время подвергались иному, восточному, и успели отказаться от той практики, которую с такой охотой у них переняли римляне: в 60 г. Петроний уже называл ингумацию «греческим обычаем», что подтверждает, согласно Моррису, и археология.
Три века спустя Макробий (IV-V вв.), однако, утверждал следующее: «В нашем веке [уже] не существует никакого обычая сжигания скончавшихся людей … [лишь] чтение [книг] учит, что … [было] время, когда считалось, что огнем воздается честь мертвым»; к тому времени христианство успело уже строго утвердить ингумацию как безальтернативную норму.
Оная, надо сказать, в системе ценностей этой религии играла немалую роль, более того, по словам проф.-клас. В. Буркерта (1985 [1977]), «для образованных греков христианство выглядело как религия могилы», что заставляет вспомнить Галковского, который убеждён, что оно было создано артелью гробокопателей, могильщиков.
Как сообщает проф. рел. К. Гарсес-Фоули (2010), «кремация была официально запрещена Карлом Великим в 789 г. и каралась смертью как языческая практика, враждебная христианскому вероучению». Впрочем, это был светский запрет, не церковный, с которым отнюдь не спешили: Моррис сообщает, что хотя католическая Церковь истребила кремацию как языческую уже в Тёмные века, она «почувствовала необходимость запретить её только в 1886 г., на волне возрастающей популярности. Запрет просуществовал до 1963 г.»; впрочем, добавляет Гарсес-Фоли, только в 1997 г. впервые было осуществлено похоронное богослужение над кремированными останками.
Впрочем, иные конфессии и поныне не в большом восторге от кремации. В их число входят, пишет Гарсес-Фоли, иудаизм, ислам, а также православие, тогда как отношение протестантов варьируется. В отношении иудаизма любопытно отметить, что согласно стереотипу, секуляризированные евреи как раз предпочитают кремацию, постоянно к ней прибегают в кинофильмах США.
Христианство учит, что тела умерших следует подвергать захоронению в земле или же высеченных в камне усыпальницах, и ни в коем случае не повреждать лишний раз, тем более таким вот радикальным образом, ведь, как оно убеждено, настанет такой день, когда «земля извергнет мертвецов» и «посеянное в тлении восстанет в нетлении», иначе говоря, однажды наступит всеобщее воскресение из мёртвых (ἀνάστασις νεκρῶν); «дотоле же возвратится прах в землю, чем он и был».
Согласно Библии, «Церковь верует, что Господь властен воскресить любое тело и из любой стихии», а ранний христианин Минуций Феликс уже во II в. н.э. учил: «Мы вовсе не боимся, как вы думаете, какого-либо вреда от сжигания покойников».
Несмотря на это, как пишет проф. рел. Р. Буасклэр (2010), «долгие годы католики воспринимали осуществление кремации актом отвержения веры в загробную жизнь», очевидно, несмотря на всю свою веру в чудеса, всё-таки не будучи способны до конца заглушить здравый смысл, который говорит о том, что испепелённое тело уж точно не сможет восстать.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 11/14 ⤴️➡️
Тут свою роль играет иудейский субстрат христианства: так, Яхве прощал Моаву многое, не сдержался лишь тогда, когда тот «пережег … в известь кости царя Эдомейского», на основании чего делают вывод, что это-то и есть самое страшное.
Того же мнения ислам, где кремация не допускается ни при каких, даже самых исключительных ситуациях, поскольку её полагают непочтением к мертвому телу, что основывают на аяте «потом умертвил его и предал погребению»; а «потом когда пожелает, он воскресит его». Мусульмане тоже убеждены, что «час, в котором нет сомнения, непременно наступит и потому что Аллах воскресит тех, кто в могилах».
Согласно катехезису Римской Католической Церкви, «с телами усопших следует обращаться … с верой в грядущее Воскрешение», а «Церковь дозволяет кремацию в том случае, если тот не служит для демонстрации сомнения в веру в воскресение тела». По канону РКЦ, «Церковь настоятельно рекомендует благостный обычай погребения; она не запрещает кремацию, если та не выбрана по причинам, которые противны христианскому учению».
В то же время РПЦ утверждает кремацию «явлением нежелательным и не одобряет ее», того же мнения и другие ветви православия, и, более того, во всей Греции до 2016 г. не существовало ни одного крематория, а на Кипре нет и поныне.
Итак, в наши дни Церковь вынуждена, скрепя сердце, идти на уступки, и соглашаться терпеть кремацию, но только как поветрие, каприз современности, и не упускает случая вздохнуть, что никто уже не уважает традиции, последним оплотом которых является она, которая терпеливо ждёт, пока заблудшие дети наиграются и вернутся к обычаям предков. Этому очень способствует тот факт, что те, кто взялся возрождать кремацию в XIX-XX вв., утверждали её как явление крайне, как это сейчас говорят, прогрессивное, способствовали её осмыслению в таких контекстах как «да весь цивилизованный мир уже делает вот так, а не иначе».
Учитывая наш небольшой обзор выше, здесь мы вновь имеем очередную возможность убедиться, как относительно понятие традиции… скажем, РПЦ утверждает нечто противоположное, что сторонники кремации, напротив, ретрограды, которые стремятся «привнести не нечто культурное, современное, новое, а наоборот, вернуть давно отжившее старье» (sic!), чудно не замечая беспощадной иронии этих слов.
Суть же цепкой и ярой, нарочитой хватки христиан и прочих примкнувших за погребение заключается исключительно в их продолжающейся вере в то, что мёртвые могут снова стать живыми. Любопытно напомнить, как древние относились к подобной инсинуации: как отмечает проф.-клас. Э. Доддс (2003 [1965]), описывая раннее возвышение этой религии, в христианстве «не было ничего более шокирующего для образованного человека, чем учение о воскресении тел»; так, Цельс характеризовал оное как «отвратительное и невозможное». Всерьёз его может восприять только крайне архаическое или средневековое мышление, но не таковское у обученного человека, и потому оно малоэффективно равно в среде эллинов и современников.
Согласно книге «Деяний», когда к ним наведался апостол Павел, все остальные его разглагольствования афинские греки ещё готовы были слушать, и только «услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время»: «итак Павел вышел из среды их», иначе говоря, убрался восвояси; впрочем, маловероятно, что это вообще имело место, однако характерно, что даже будучи выдуманной реакция греков весьма аутентична.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 12/14 ⤴️➡️
Того же мнения ислам, где кремация не допускается ни при каких, даже самых исключительных ситуациях, поскольку её полагают непочтением к мертвому телу, что основывают на аяте «потом умертвил его и предал погребению»; а «потом когда пожелает, он воскресит его». Мусульмане тоже убеждены, что «час, в котором нет сомнения, непременно наступит и потому что Аллах воскресит тех, кто в могилах».
Согласно катехезису Римской Католической Церкви, «с телами усопших следует обращаться … с верой в грядущее Воскрешение», а «Церковь дозволяет кремацию в том случае, если тот не служит для демонстрации сомнения в веру в воскресение тела». По канону РКЦ, «Церковь настоятельно рекомендует благостный обычай погребения; она не запрещает кремацию, если та не выбрана по причинам, которые противны христианскому учению».
В то же время РПЦ утверждает кремацию «явлением нежелательным и не одобряет ее», того же мнения и другие ветви православия, и, более того, во всей Греции до 2016 г. не существовало ни одного крематория, а на Кипре нет и поныне.
Итак, в наши дни Церковь вынуждена, скрепя сердце, идти на уступки, и соглашаться терпеть кремацию, но только как поветрие, каприз современности, и не упускает случая вздохнуть, что никто уже не уважает традиции, последним оплотом которых является она, которая терпеливо ждёт, пока заблудшие дети наиграются и вернутся к обычаям предков. Этому очень способствует тот факт, что те, кто взялся возрождать кремацию в XIX-XX вв., утверждали её как явление крайне, как это сейчас говорят, прогрессивное, способствовали её осмыслению в таких контекстах как «да весь цивилизованный мир уже делает вот так, а не иначе».
Учитывая наш небольшой обзор выше, здесь мы вновь имеем очередную возможность убедиться, как относительно понятие традиции… скажем, РПЦ утверждает нечто противоположное, что сторонники кремации, напротив, ретрограды, которые стремятся «привнести не нечто культурное, современное, новое, а наоборот, вернуть давно отжившее старье» (sic!), чудно не замечая беспощадной иронии этих слов.
Суть же цепкой и ярой, нарочитой хватки христиан и прочих примкнувших за погребение заключается исключительно в их продолжающейся вере в то, что мёртвые могут снова стать живыми. Любопытно напомнить, как древние относились к подобной инсинуации: как отмечает проф.-клас. Э. Доддс (2003 [1965]), описывая раннее возвышение этой религии, в христианстве «не было ничего более шокирующего для образованного человека, чем учение о воскресении тел»; так, Цельс характеризовал оное как «отвратительное и невозможное». Всерьёз его может восприять только крайне архаическое или средневековое мышление, но не таковское у обученного человека, и потому оно малоэффективно равно в среде эллинов и современников.
Согласно книге «Деяний», когда к ним наведался апостол Павел, все остальные его разглагольствования афинские греки ещё готовы были слушать, и только «услышав о воскресении мертвых, одни насмехались, а другие говорили: об этом послушаем тебя в другое время»: «итак Павел вышел из среды их», иначе говоря, убрался восвояси; впрочем, маловероятно, что это вообще имело место, однако характерно, что даже будучи выдуманной реакция греков весьма аутентична.
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 12/14 ⤴️➡️
Согласно Гарсес-Фоули, среди тех, кто особенно привечал кремацию в XIX в., выделялись представители т.н. Теософского общества, основанного небезызвестной Блаватской, именно они привнесли эту практику в США, а самым первым, кто был посмертно сожжён в этой стране, причём с большой помпой, стал в 1876 г. теософист барон Де Пальм, при том, что заодно являлся командором Ордена Гроба Господня, а также рыцарем иных христианских Орденов.
Он строго запретил присутствие на поминальной службе священников, но велел провести обряд некоему полковнику Олкотту, само же торжество прошло в здании на пересечении 23-ей ул. и 6-ой ав. Манхэттена, известном как «Масонский храм». Это не было совпадением: как отмечает проф. рел. С. Протеро (2001), «[журнал] Modern Crematist называл Бога „Великим Архитектором“».
Протеро сообщает, что когда в XIX в. случилось возрождение этого обряда, поклонники кремации аргументировали в её пользу, в основном избегая упоминания религиозной составляющей, акцентируя внимание на утилитарной части, в то время как противники действовали противоположным образом, для них важнее всего здесь была теология, кремация же, по их мнению, «являлась обычаем, зародившимся в среде „безбожников“ и „язычников“, антихристианским по определению, самим своим существованием оппонирующим христианской традиции погребения, тем самым осуществляя надругательство над писанием, отрицая святость тела как „храма Святого Духа“, и бесстыдно насмехаясь над доктриной воскресения тела». Таким образом противникам христиан удалось без труда усадить их на задуманные им роли в этом противостоянии, изображаемом как дихотомия науки и мракобесия.
Как пишет Протеро, ряд высокопоставленных служителей КЦ высказывались очень резко против кремации, в их число входил Папа Лео XIII, «который обозначил кремацию как „омерзительное надругательство“». По Протеро (2001: 74), «эти мыслители были убеждены … что „великая кремационистская армия [отсылает к (исторически недостоверной) „великой языческой армии“ (great heathen army) викингов, сыновей Рагнара Лодброка — Б.] в Европе состоит из атеистов и безбожников, открытых врагов Господа и Его откровения, [которые] возрождают дух … языческих толп, которые пожгли мучеников».
Более того, Дж. Мёрфи в труде «Движение за кремацию является антикатолическим» (1901) утверждал, что «попытки утвердить кремацию, наблюдаемые в наши дни, в первую и основную очередь являются направленным ударом, нацеленным в Католическую Церковь со стороны масонов». Протеро убеждён в справедливости замечания Мёрфи, что «у кремации очень много добрых друзей в среде вольных каменщиков».
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 13/14 ⤴️➡️
Он строго запретил присутствие на поминальной службе священников, но велел провести обряд некоему полковнику Олкотту, само же торжество прошло в здании на пересечении 23-ей ул. и 6-ой ав. Манхэттена, известном как «Масонский храм». Это не было совпадением: как отмечает проф. рел. С. Протеро (2001), «[журнал] Modern Crematist называл Бога „Великим Архитектором“».
Протеро сообщает, что когда в XIX в. случилось возрождение этого обряда, поклонники кремации аргументировали в её пользу, в основном избегая упоминания религиозной составляющей, акцентируя внимание на утилитарной части, в то время как противники действовали противоположным образом, для них важнее всего здесь была теология, кремация же, по их мнению, «являлась обычаем, зародившимся в среде „безбожников“ и „язычников“, антихристианским по определению, самим своим существованием оппонирующим христианской традиции погребения, тем самым осуществляя надругательство над писанием, отрицая святость тела как „храма Святого Духа“, и бесстыдно насмехаясь над доктриной воскресения тела». Таким образом противникам христиан удалось без труда усадить их на задуманные им роли в этом противостоянии, изображаемом как дихотомия науки и мракобесия.
Как пишет Протеро, ряд высокопоставленных служителей КЦ высказывались очень резко против кремации, в их число входил Папа Лео XIII, «который обозначил кремацию как „омерзительное надругательство“». По Протеро (2001: 74), «эти мыслители были убеждены … что „великая кремационистская армия [отсылает к (исторически недостоверной) „великой языческой армии“ (great heathen army) викингов, сыновей Рагнара Лодброка — Б.] в Европе состоит из атеистов и безбожников, открытых врагов Господа и Его откровения, [которые] возрождают дух … языческих толп, которые пожгли мучеников».
Более того, Дж. Мёрфи в труде «Движение за кремацию является антикатолическим» (1901) утверждал, что «попытки утвердить кремацию, наблюдаемые в наши дни, в первую и основную очередь являются направленным ударом, нацеленным в Католическую Церковь со стороны масонов». Протеро убеждён в справедливости замечания Мёрфи, что «у кремации очень много добрых друзей в среде вольных каменщиков».
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 13/14 ⤴️➡️
Речь идёт, пишет он, о небезызвестном движении freemasonry (фр. franc-maçonnerie), в США поднявшемся во времена Просвещения. Оно является известно тем, что заявляет себя впитавшим характерную для философии XVIII в. ориентацию на разум, в противоположность откровению, чем извечно провоцировало понятный антагонизм с христианством, поступающим ровно наоборот.
Как пишет Протеро, масонство оказало сильнейшее влияние на радикальное крыло поклонников кремации; открытым масоном являлся тот самый полковник Олкотт, впрочем, как и барон Де Пальм, а также док. Х. Эрихсен, основавший в 1913 г. Ассоциацию Кремации Америки.
Не является секретом связь масонов с Античностью, из которой они порой даже имеют претензию вести происхождение (а, скажем, изобилие в таком городе, как Петербург, соответствующей архитектуры и наличие у приглашённых архитекторов очень определённых перчаток и передников тесно связаны). Оттуда же вытекает и их неприязнь к христианству, кое-кто даже убеждён, что часть лож и вовсе до сих пор тайно поклоняется древним богам, только и ожидая возможности, чтобы вернуть всё, как было. Всё дело именно в этом, говорят они, а вовсе не в рациональности, которую масоны якобы предпочитают всему иному… или, быть может, в ней, но только в изначальном, философском смысле слова. Приближением сей возможности по этой логике они и занимались, популяризируя кремацию и подрывая влияние христианства в такой важной, даже ключевой для всякой религии сфере бытия.
Психол. Ф. Скиннер показал своими опытами, что религия на таком примитивном уровне, как обрядность, доступна даже голубям, именно она является основой, а пространные богословские рассуждения — это уже сильно глубже, надстройка, отнюдь не ключевой элемент. Именно обрядную часть следует низлагать тому, что хочет сокрушить сердцевину религии, прочее же скорее ложная цель.
Как бы ни был человек настроен против, будь он даже самым распоследним атеистом, всё-таки так или иначе он вынужден приобщаться к выстроенной церковью обрядовой системе, пребывает в том или ином смысле внутри её парадигмы, сильнейшим образом от неё зависим.
Особенно это наглядно в случае смерти близкого, почтить память которого в смысле обрядов никак нельзя иначе, кроме как обратившись к услугам церкви: немного тех, кто, как, например, де Пальм, додумываются поручить провести отпевание человеку, не относящемуся к первому сословию. Секуляризируя этот аспект бытия, масоны наносят христианству сильнейший удар, быть может, самый мощный, который только возможен: нет обрядов, нет и христианства.
Согласно Доддсу, император Юлиан Философ, прозванный за то, что он держался староотеческой религии и препятствовал христианизации, Отступником, «объясняет успехи христиан», кроме прочего, «заботой о погребении мертвых», сиречь контролем за погребальными обрядами. Действительно, по А.-Ж. Фестюжьеру (1961), «если бы это не было так», и они бы не имели этой власти, «мир был бы еще языческим», «и в тот день, когда это перестанет быть так, мир снова станет языческим».
Вот зачем это всё: мы наблюдаем уверенное возвращение к былому, до которого, если верить прогнозам Галковского, остаётся какой-нибудь век, ведь он утверждал, что античная религия находится на уровне, который мы сумеем постигнуть как раз к XXII в.: по его словам, лишь тогда наконец «люди осознают, что христианство или мусульманство по сравнению с античной религиозной культурой — примитивное варварство».
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 14/14 ⤴️
Как пишет Протеро, масонство оказало сильнейшее влияние на радикальное крыло поклонников кремации; открытым масоном являлся тот самый полковник Олкотт, впрочем, как и барон Де Пальм, а также док. Х. Эрихсен, основавший в 1913 г. Ассоциацию Кремации Америки.
Не является секретом связь масонов с Античностью, из которой они порой даже имеют претензию вести происхождение (а, скажем, изобилие в таком городе, как Петербург, соответствующей архитектуры и наличие у приглашённых архитекторов очень определённых перчаток и передников тесно связаны). Оттуда же вытекает и их неприязнь к христианству, кое-кто даже убеждён, что часть лож и вовсе до сих пор тайно поклоняется древним богам, только и ожидая возможности, чтобы вернуть всё, как было. Всё дело именно в этом, говорят они, а вовсе не в рациональности, которую масоны якобы предпочитают всему иному… или, быть может, в ней, но только в изначальном, философском смысле слова. Приближением сей возможности по этой логике они и занимались, популяризируя кремацию и подрывая влияние христианства в такой важной, даже ключевой для всякой религии сфере бытия.
Психол. Ф. Скиннер показал своими опытами, что религия на таком примитивном уровне, как обрядность, доступна даже голубям, именно она является основой, а пространные богословские рассуждения — это уже сильно глубже, надстройка, отнюдь не ключевой элемент. Именно обрядную часть следует низлагать тому, что хочет сокрушить сердцевину религии, прочее же скорее ложная цель.
Как бы ни был человек настроен против, будь он даже самым распоследним атеистом, всё-таки так или иначе он вынужден приобщаться к выстроенной церковью обрядовой системе, пребывает в том или ином смысле внутри её парадигмы, сильнейшим образом от неё зависим.
Особенно это наглядно в случае смерти близкого, почтить память которого в смысле обрядов никак нельзя иначе, кроме как обратившись к услугам церкви: немного тех, кто, как, например, де Пальм, додумываются поручить провести отпевание человеку, не относящемуся к первому сословию. Секуляризируя этот аспект бытия, масоны наносят христианству сильнейший удар, быть может, самый мощный, который только возможен: нет обрядов, нет и христианства.
Согласно Доддсу, император Юлиан Философ, прозванный за то, что он держался староотеческой религии и препятствовал христианизации, Отступником, «объясняет успехи христиан», кроме прочего, «заботой о погребении мертвых», сиречь контролем за погребальными обрядами. Действительно, по А.-Ж. Фестюжьеру (1961), «если бы это не было так», и они бы не имели этой власти, «мир был бы еще языческим», «и в тот день, когда это перестанет быть так, мир снова станет языческим».
Вот зачем это всё: мы наблюдаем уверенное возвращение к былому, до которого, если верить прогнозам Галковского, остаётся какой-нибудь век, ведь он утверждал, что античная религия находится на уровне, который мы сумеем постигнуть как раз к XXII в.: по его словам, лишь тогда наконец «люди осознают, что христианство или мусульманство по сравнению с античной религиозной культурой — примитивное варварство».
#cremation
⬅️⬆️ «Почему христиане запрещали кремацию, а греки считали, что её нужно заслужить?», 14/14 ⤴️