Странные исторические связи.
Кто-нибудь задумывался, почему "я резал кожаные ремни, стянувшие слабую грудь"? Мне это всегда казалось странным. Почему-то никогда не вызывало вопросов и сомнений, что это метафора [роскомнадзора], но не руки ведь, не горло, а грудь. И еще эти ремни. Познакомившись с Телемой, начал подозревать, что Кормильцев поднатаскался каких-то обрывков из Кроули в причудливой анархо-нацболо-евразо-тусе, богатой на странные сближенья в мире маргинальных людей и странных идей. Потом как-то позабыл, и тут вдруг.
Константин Коровин "Михаил Врубель / Знакомство у Трифоновского":
«Было лето. Жарко. Мы пошли купаться на большой пруд в саду. Михаил Александрович, голый, был хорошо сложен, и крепкие мускулы этого небольшого, даже маленького роста человека делали его красивым. “Это — жокей”, — подумал я. “Вы хорошо ездите верхом? —неожиданно спросил он. — Я езжу, как жокей”. Я испугался: он как будто понял мои мысли. “Что это у вас на груди белые большие полосы, как шрамы?” — “Да, это шрамы. Я резал себя ножом”. Он полез купаться, я тоже. “Хорошо купаться, летом вообще много хорошего в жизни, а все-таки скажите, Михаил Александрович, что же это такое вы себя резали-то ножом — ведь это должно быть больно. Что это — операция, что ль, как это?” Я посмотрел поближе — да, это были большие белые шрамы, их было много. “Поймете ли вы, — сказал Михаил Александрович. — Значит, что я любил женщину, она меня не любила — даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались”. Но так как я тогда не страдал от любви к женщине, то <...> действительно не понял, но все же подумал и сказал: “Да, сильно вы любили”. — “Если любовь, то она сильна».
Вряд ли это случайно для стиха Кормильцева, вот что я вам скажу. В Википедии идиотский Быков, естественно, обесценивает Кормильцева (а что ему еще делать, бездарной автоговорилке), сообщая якобы инсайд про ожидание девушки на свидание. Обородевший престарелый Бутусов что-то лопочет о воцерковлении и обожении. Но это как-то всё мелко, Хоботов.
#история #20век #музыка #литература #живопись #Кормильцев #Врубель #Россия #первоисточник
Кто-нибудь задумывался, почему "я резал кожаные ремни, стянувшие слабую грудь"? Мне это всегда казалось странным. Почему-то никогда не вызывало вопросов и сомнений, что это метафора [роскомнадзора], но не руки ведь, не горло, а грудь. И еще эти ремни. Познакомившись с Телемой, начал подозревать, что Кормильцев поднатаскался каких-то обрывков из Кроули в причудливой анархо-нацболо-евразо-тусе, богатой на странные сближенья в мире маргинальных людей и странных идей. Потом как-то позабыл, и тут вдруг.
Константин Коровин "Михаил Врубель / Знакомство у Трифоновского":
«Было лето. Жарко. Мы пошли купаться на большой пруд в саду. Михаил Александрович, голый, был хорошо сложен, и крепкие мускулы этого небольшого, даже маленького роста человека делали его красивым. “Это — жокей”, — подумал я. “Вы хорошо ездите верхом? —неожиданно спросил он. — Я езжу, как жокей”. Я испугался: он как будто понял мои мысли. “Что это у вас на груди белые большие полосы, как шрамы?” — “Да, это шрамы. Я резал себя ножом”. Он полез купаться, я тоже. “Хорошо купаться, летом вообще много хорошего в жизни, а все-таки скажите, Михаил Александрович, что же это такое вы себя резали-то ножом — ведь это должно быть больно. Что это — операция, что ль, как это?” Я посмотрел поближе — да, это были большие белые шрамы, их было много. “Поймете ли вы, — сказал Михаил Александрович. — Значит, что я любил женщину, она меня не любила — даже любила, но многое мешало ее пониманию меня. Я страдал в невозможности объяснить ей это мешающее. Я страдал, но когда резал себя, страдания уменьшались”. Но так как я тогда не страдал от любви к женщине, то <...> действительно не понял, но все же подумал и сказал: “Да, сильно вы любили”. — “Если любовь, то она сильна».
Вряд ли это случайно для стиха Кормильцева, вот что я вам скажу. В Википедии идиотский Быков, естественно, обесценивает Кормильцева (а что ему еще делать, бездарной автоговорилке), сообщая якобы инсайд про ожидание девушки на свидание. Обородевший престарелый Бутусов что-то лопочет о воцерковлении и обожении. Но это как-то всё мелко, Хоботов.
#история #20век #музыка #литература #живопись #Кормильцев #Врубель #Россия #первоисточник
Семейно-юмористическая жанровая сценка из романтического “галантного века”.
Уильям Хогарт “Осмотр” (1743) из секстиптиха “Женитьба по моде”.
Молодой виконт, страдающий сифилисом (черный декоративный пластырь, patch, на шее) привел ко врачу-французу девочку, находящуюся под его “покровительством”, чтобы пожаловаться на качество пилюль, которые не помогают. Девочка богато одета, потому что ее не зря продали в его дом (бекеша, часы), но находится уже в фазе “звездной сыпи” (уже есть бледность и отечность, и она смазывает шанкр). Виконт подозревает, что девочку ему доставили уже больной, недвусмысленно указывая глазами на стоящую тут же ее мать, ее и продавшую, залепленную такими же пластырями, как у него, и измазанную свинцовой мазью. Мать, напротив, злоумышляет юридические подлости в адрес виконта (символика раскрываемого ножа). Но виконт не лыком шит (трость).
В углу стоит сложный аппарат с лежащим на нем мануалом “Изъяснение двух превосходных машин: одна для вправления плеча и другая для вытаскивания пробок. Изобретения доктора Де Ла Пилюля. Одобрено Парижской академией наук”, потому что врач – француз, а следовательно, дурак и жулик.
#история #медицина #Англия #18век #живопись #Хогарт
Уильям Хогарт “Осмотр” (1743) из секстиптиха “Женитьба по моде”.
Молодой виконт, страдающий сифилисом (черный декоративный пластырь, patch, на шее) привел ко врачу-французу девочку, находящуюся под его “покровительством”, чтобы пожаловаться на качество пилюль, которые не помогают. Девочка богато одета, потому что ее не зря продали в его дом (бекеша, часы), но находится уже в фазе “звездной сыпи” (уже есть бледность и отечность, и она смазывает шанкр). Виконт подозревает, что девочку ему доставили уже больной, недвусмысленно указывая глазами на стоящую тут же ее мать, ее и продавшую, залепленную такими же пластырями, как у него, и измазанную свинцовой мазью. Мать, напротив, злоумышляет юридические подлости в адрес виконта (символика раскрываемого ножа). Но виконт не лыком шит (трость).
В углу стоит сложный аппарат с лежащим на нем мануалом “Изъяснение двух превосходных машин: одна для вправления плеча и другая для вытаскивания пробок. Изобретения доктора Де Ла Пилюля. Одобрено Парижской академией наук”, потому что врач – француз, а следовательно, дурак и жулик.
#история #медицина #Англия #18век #живопись #Хогарт
Еще одна прекрасная картина из секстиптиха Уильяма Хогарта «Модный брак» - «Тет-а-тет» (1743). Вторая по очередности в этом комиксе. Ранее уже рассматривалась третья.
Супруги — молодые виконт и виконтесса наутро после брачной ночи. На часах 12.20, то есть они встретились за поздним завтраком, которого еще может и не быть. Слуга-методист (в кармане у него вероучительный сборник «Возрождение») в отчаянии и презрении идет восвояси, держа в руках кипу неоплаченных счетов, штырь для их натыкания и огромную книгу счетов. Вероятно, он получил от виконта однозначный ответ на вопрос, как будем платить. Для методиста — это смертный грех. У его правой ноги обрезанный и завернутый, чтобы обогнуть колонну, ковер: это верх нерачительности и непредусмотрительности при заказе отделки дома.
Виконт же попросту провел брачную ночь отдельно от супруги, довольно бурно, и только что пришел. Домашняя собачка вытаскивает у него из кармана женский ночной чепец (трофей, скорее всего, как в наше время иногда трусики), а шпага его лежит изломанная на полу (может означать как драку из-за похождений с чужой женой, так и импотенцию). На бледном лице его следы треволнений и тоски, а на шее свинцовый сифилитический пластырь: ему явно нехорошо.
Супруга же его демонстрирует все признаки полнокровия, здоровья и удовлетворенной радости-гордости. Она довольна собой и закинула за голову руку со складным зеркальцем, в которое не может налюбоваться. Сам Хогарт писал, что ее поза призвана однозначно показать, какова она есть и чем занималась в отсутствие супруга. А для дураков и глухих он выпустил ей из-под чепца волосы на виски, как по улице ходят только шлюхи. Она явно подмигивает и помахивает кому-то из задержавшихся на ночь гостей за спиной художника. Справа от нее продирает глаза другой гость или лакей.
На полу валяются скрипка в футляре, тетрадка с переписанными у кого-то нотами, разбросанные карты и самоучитель Хойла по игре в вист (в Лондон попал только в 1728 году и еще не всеми освоен).
На каминной полке выставлен явно готовый, а не собранный хозяевами, набор китайского фарфора. По словам журнала «World» за сентябрь 1753 года, это обычный свадебный подарок со значением «пожелания счастья в семейной жизни». Его явно портит здоровенный бюст Мессалины в центре, не оставляющий сомнений в причинах умиротворенности супруги. Над ней картина, где купидон играет по книжке на волынке «The Happy Groves» - это учебная мелодия из сборника Джона Барретта для начинающих, что-то вроде «Сурка» или «В траве сидел кузнечик». Вероятно, призвана продемонстрировать, что супруги, по идее, должны были только начать учиться браку, но пока что демонстрируют только сугубый идиотизм. Тетивы на его купидоновом луке нет.
Комната обставлена в неопалладианском стиле, который Хогарт ненавидел и считал чем-то вроде рублевского стиля «кококо». На стене портреты троих апостолов, а вместо четвертого — нечто настолько непристойное, что пришлось прикрыть занавеской даже в таком вертепе, но голая нога лежащего человека осталась видна.
Считается, что миляга Хогарт списал виконта со своего приятеля художника Фрэнсиса Хеймана, одного из основателей Королевской академии художеств.
#живопись #Англия #18век #Хогарт #история #первоисточник
Супруги — молодые виконт и виконтесса наутро после брачной ночи. На часах 12.20, то есть они встретились за поздним завтраком, которого еще может и не быть. Слуга-методист (в кармане у него вероучительный сборник «Возрождение») в отчаянии и презрении идет восвояси, держа в руках кипу неоплаченных счетов, штырь для их натыкания и огромную книгу счетов. Вероятно, он получил от виконта однозначный ответ на вопрос, как будем платить. Для методиста — это смертный грех. У его правой ноги обрезанный и завернутый, чтобы обогнуть колонну, ковер: это верх нерачительности и непредусмотрительности при заказе отделки дома.
Виконт же попросту провел брачную ночь отдельно от супруги, довольно бурно, и только что пришел. Домашняя собачка вытаскивает у него из кармана женский ночной чепец (трофей, скорее всего, как в наше время иногда трусики), а шпага его лежит изломанная на полу (может означать как драку из-за похождений с чужой женой, так и импотенцию). На бледном лице его следы треволнений и тоски, а на шее свинцовый сифилитический пластырь: ему явно нехорошо.
Супруга же его демонстрирует все признаки полнокровия, здоровья и удовлетворенной радости-гордости. Она довольна собой и закинула за голову руку со складным зеркальцем, в которое не может налюбоваться. Сам Хогарт писал, что ее поза призвана однозначно показать, какова она есть и чем занималась в отсутствие супруга. А для дураков и глухих он выпустил ей из-под чепца волосы на виски, как по улице ходят только шлюхи. Она явно подмигивает и помахивает кому-то из задержавшихся на ночь гостей за спиной художника. Справа от нее продирает глаза другой гость или лакей.
На полу валяются скрипка в футляре, тетрадка с переписанными у кого-то нотами, разбросанные карты и самоучитель Хойла по игре в вист (в Лондон попал только в 1728 году и еще не всеми освоен).
На каминной полке выставлен явно готовый, а не собранный хозяевами, набор китайского фарфора. По словам журнала «World» за сентябрь 1753 года, это обычный свадебный подарок со значением «пожелания счастья в семейной жизни». Его явно портит здоровенный бюст Мессалины в центре, не оставляющий сомнений в причинах умиротворенности супруги. Над ней картина, где купидон играет по книжке на волынке «The Happy Groves» - это учебная мелодия из сборника Джона Барретта для начинающих, что-то вроде «Сурка» или «В траве сидел кузнечик». Вероятно, призвана продемонстрировать, что супруги, по идее, должны были только начать учиться браку, но пока что демонстрируют только сугубый идиотизм. Тетивы на его купидоновом луке нет.
Комната обставлена в неопалладианском стиле, который Хогарт ненавидел и считал чем-то вроде рублевского стиля «кококо». На стене портреты троих апостолов, а вместо четвертого — нечто настолько непристойное, что пришлось прикрыть занавеской даже в таком вертепе, но голая нога лежащего человека осталась видна.
Считается, что миляга Хогарт списал виконта со своего приятеля художника Фрэнсиса Хеймана, одного из основателей Королевской академии художеств.
#живопись #Англия #18век #Хогарт #история #первоисточник
Масонские традиции Шотландии невероятно разнообразны: в них смешались слои первичных местных и наносных иностранных легенд, создавая особое мистическое пространство. В целом, шотландское масонство, по общей атмосфере, довольно приземленно и ремесленно, в отличие от французского номинально «шотландского» масонства-экоссез, которое стало для всего мира источником масонского мистицизма, магизма и оккультизма. Ну вот так сложилось.
Но идейные реки и ручейки текут так, как им угодно. Середина XIX века стала периодом «возвратного тока» континентального масонства на Острова, когда в тамошних ложах проросли всходы тамплиеризма, розенкрейцерства и мистических орденов. В конце XIX века по мурам и маршам загуляли оккультисты и теософы. Один из них дошагал и до ложи «Скун и Перт» № 3 в неочевидном и некрупном городе Перте. Для самих шотландских масонов это, конечно, веха и столп — основанная в 1193 году, в 1658 году заявленная как масонская для джентльменов, ложа «Скун и Перт» утверждает, что именно в ней был посвящен Иаков VI Стюарт Шотландский, он же Иаков I Английский. Недаром изгнанный из страны его внук Иаков II, младший брат Карла II, раздавал во Франции патенты как «наследственный великий мастер» восторженным немцам-Хундам, португальцам-Паскуалисам и французам-Саваллетам, чем и породил эзотерическое «шотландское» масонство, где сам он известен как полумифическая фигура «Рыцаря Алого Пера» и «Неизвестного Начальника», первого этого имени.
Ну так вот: когда-то в 1920-е годы на пороге ложи «Скун и Перт» появился молодой человек по имени Т.Х. Педдл и попросил о приеме. Его приняли, и он фактически сразу вызвался расписать стены ложи, потому что был художником. Расписал — и прекрасно — сценами символической преемственности масонского Света и Знания, в духе актуального для того времени арт-нуво. Потом его приняли в Мастера — и он оставил на стенах ложи нечто вроде католической и православной житийной иконы, а именно комиксообразную последовательность картин, иллюстрирующую центральную масонскую легенду о гибели архитектора Иерусалимского храма, убиенного троими изменниками. К нему сразу возникли вопросики, потому что сцены легенды следуют от запада ложи к востоку, и на востоке они увенчаны финалом, который радикально отличается от обычной масонской интерпретации образа великого архитектора Хирама.
В масонских парабиблейских апокрифах тело убитого Мастера вынимают из могилы и захоранивают в Святая Святых Храма. Всё. Педдл же изобразил в конце а) Хирама Воскресшего, б) Хирама Реинтегрированного, то есть сливающегося с Творцом в новом качестве обновленного Адама Кадмона. Изобразил — и больше на пороге ложи не появлялся. Скрылся куда-то. И остался в истории еще только одним полотном с изображением горского шотландского полка. Шотландские архивы могут дать по нему какие-то сведения, но пока что никто ими не занимался всерьез.
#масонство #тайныеобщества #20век #Шотландия #Англия #Франция #живопись
Но идейные реки и ручейки текут так, как им угодно. Середина XIX века стала периодом «возвратного тока» континентального масонства на Острова, когда в тамошних ложах проросли всходы тамплиеризма, розенкрейцерства и мистических орденов. В конце XIX века по мурам и маршам загуляли оккультисты и теософы. Один из них дошагал и до ложи «Скун и Перт» № 3 в неочевидном и некрупном городе Перте. Для самих шотландских масонов это, конечно, веха и столп — основанная в 1193 году, в 1658 году заявленная как масонская для джентльменов, ложа «Скун и Перт» утверждает, что именно в ней был посвящен Иаков VI Стюарт Шотландский, он же Иаков I Английский. Недаром изгнанный из страны его внук Иаков II, младший брат Карла II, раздавал во Франции патенты как «наследственный великий мастер» восторженным немцам-Хундам, португальцам-Паскуалисам и французам-Саваллетам, чем и породил эзотерическое «шотландское» масонство, где сам он известен как полумифическая фигура «Рыцаря Алого Пера» и «Неизвестного Начальника», первого этого имени.
Ну так вот: когда-то в 1920-е годы на пороге ложи «Скун и Перт» появился молодой человек по имени Т.Х. Педдл и попросил о приеме. Его приняли, и он фактически сразу вызвался расписать стены ложи, потому что был художником. Расписал — и прекрасно — сценами символической преемственности масонского Света и Знания, в духе актуального для того времени арт-нуво. Потом его приняли в Мастера — и он оставил на стенах ложи нечто вроде католической и православной житийной иконы, а именно комиксообразную последовательность картин, иллюстрирующую центральную масонскую легенду о гибели архитектора Иерусалимского храма, убиенного троими изменниками. К нему сразу возникли вопросики, потому что сцены легенды следуют от запада ложи к востоку, и на востоке они увенчаны финалом, который радикально отличается от обычной масонской интерпретации образа великого архитектора Хирама.
В масонских парабиблейских апокрифах тело убитого Мастера вынимают из могилы и захоранивают в Святая Святых Храма. Всё. Педдл же изобразил в конце а) Хирама Воскресшего, б) Хирама Реинтегрированного, то есть сливающегося с Творцом в новом качестве обновленного Адама Кадмона. Изобразил — и больше на пороге ложи не появлялся. Скрылся куда-то. И остался в истории еще только одним полотном с изображением горского шотландского полка. Шотландские архивы могут дать по нему какие-то сведения, но пока что никто ими не занимался всерьез.
#масонство #тайныеобщества #20век #Шотландия #Англия #Франция #живопись
В 1787 году Франсиско Гойя (1746-1828) выполнил очередной заказ и предоставил два гобелена для украшения столовой дворца Прадо, принадлежавшего его заказчику — принцу Астурийскому Карлосу Бурбону, будущему Карлу IV Испанскому.
По замыслу принца, сюжеты гобеленов должны были отражать благотворение простому народу в годы правления его отца Фердинанда VII. Сам Карл категорически не умел и не хотел править, но отец его умер, старший брат был сумасшедшим, и престол он все-таки занял в 1788 году, хотя сразу делегировал все полномочия череде премьер-министров.
Фердинанд же выпустил в 1778 году указ об устрожении техники безопасности при ведении строительных работ, а в 1781 году — о предоставлении отопительного минимума неимущим слоям населения в холодное время года (благо, оно в Испании короткое).
Гобелены Гойи были повешены в столовой именно в символических целях — напоминать о вспомоществовании неимущим, сирым и убогим в те самые часы, когда двором поглощаются ананасы и рябчики. Они назывались «Буран» (La nevada, 1787) и «Раненый каменщик» (1787).
Спустя несколько лет концепция поменялась, и «Невада» вошла в тетраптих «Времена года», став просто «Зимой».
На втором же гобелене двое встревоженных каменщиков несут пострадавшего третьего с плохо укрепленных, по-видимому, лесов, на которых висит блок, подчеркивая, что они расположены на большой высоте. Для этой драматической сцены они аккуратно одеты, несмотря на рабочий ремесленный день, и преисполнены сострадания на схематичных иконных лицах. Почему раненый без штанов — загадка.
А разгадка одна. Это полотно является доведением до ума сатирической зарисовки от предыдущего 1786 года «Пьяный каменщик». На ней всё то же и все те же, но какие же другие лица — живые, язвительные и веселые. Их одежда здесь правдива и соответствует профессии и ситуации. Как и несомый ими сотоварищ без штанов. И непропорционально огромное для жанровой зарисовки небо здесь, очевидно, - не просто прихоть Гойи, которому понравились облака, а в первом случае оно подчеркивает высоту падения непристегнутого нарушителя без каски, а во втором — свободу и безмятежность выходного дня.
Вечная история: творец и заказчик.
#Гойя #Испания #18век #19век #искусство #живопись
По замыслу принца, сюжеты гобеленов должны были отражать благотворение простому народу в годы правления его отца Фердинанда VII. Сам Карл категорически не умел и не хотел править, но отец его умер, старший брат был сумасшедшим, и престол он все-таки занял в 1788 году, хотя сразу делегировал все полномочия череде премьер-министров.
Фердинанд же выпустил в 1778 году указ об устрожении техники безопасности при ведении строительных работ, а в 1781 году — о предоставлении отопительного минимума неимущим слоям населения в холодное время года (благо, оно в Испании короткое).
Гобелены Гойи были повешены в столовой именно в символических целях — напоминать о вспомоществовании неимущим, сирым и убогим в те самые часы, когда двором поглощаются ананасы и рябчики. Они назывались «Буран» (La nevada, 1787) и «Раненый каменщик» (1787).
Спустя несколько лет концепция поменялась, и «Невада» вошла в тетраптих «Времена года», став просто «Зимой».
На втором же гобелене двое встревоженных каменщиков несут пострадавшего третьего с плохо укрепленных, по-видимому, лесов, на которых висит блок, подчеркивая, что они расположены на большой высоте. Для этой драматической сцены они аккуратно одеты, несмотря на рабочий ремесленный день, и преисполнены сострадания на схематичных иконных лицах. Почему раненый без штанов — загадка.
А разгадка одна. Это полотно является доведением до ума сатирической зарисовки от предыдущего 1786 года «Пьяный каменщик». На ней всё то же и все те же, но какие же другие лица — живые, язвительные и веселые. Их одежда здесь правдива и соответствует профессии и ситуации. Как и несомый ими сотоварищ без штанов. И непропорционально огромное для жанровой зарисовки небо здесь, очевидно, - не просто прихоть Гойи, которому понравились облака, а в первом случае оно подчеркивает высоту падения непристегнутого нарушителя без каски, а во втором — свободу и безмятежность выходного дня.
Вечная история: творец и заказчик.
#Гойя #Испания #18век #19век #искусство #живопись
Сергей Сергеевич Соломко (1867-1928) очень широко известен и не известен вовсе. Этот талантливый, самобытный и очень глубокий художник при жизни получал от коллег только два определения – о нем писали либо как о лубочном пошляке, либо как о сумасшедшем оккультисте.
Он известен всем в мире и уж точно в России как главный автор костюмов к «балу в русском стиле» 1903 года и соответствующей колоде карт. Всё то время, что он был в России, он, в основном, занимался книжной графикой в стиле национального романтизма. Но почему-то, с точки зрения арт-сообщества, Мухе это было можно, Гимару, Грассе, Осповату – тоже можно, а Соломко – нельзя. Его поливали в статьях и мемуарах Бенуа, Грабарь и другие, много лет спустя Эйзенштейн всё не мог успокоиться и в воспоминаниях поминал «лакированные открытки Соломко», говоря о прилизанных декорациях «Свинарки и пастуха».
А Соломко вел себя очень и очень тихо. Просто он еще в конце 1890-х годов плавно переехал в Париж и уже оттуда проектировал костюмы императорского двора, сценические костюмы Кшесинской и Павловой, иллюстрировал Готье, Франса и Верлена, - но огромное количество времени посвящал занятиям розенкрейцерских и теософских обществ. Он был единственным русским посетителем первого Салона Розы+Креста Жозефена Пеладана в 1892 году, и тот самолично встретил его в фойе словами, что «его приход был предсказан». В приложении к журналу «Ребус» в 1894 году снисходительно-презрительный тогдашний Прокопенко – капитан-редактор Виктор Прибытков – уж как только не прохаживается по «мракобесу-открыточнику» в «интервью о спиритизме», больше напоминающем ютьюбовскую «прожарку». Соломко же не огрызается в ответ, а искренне недоумевает, зачем его вообще пригласили. Благо он редко бывал на родине.
После революции он уж тем более не возвращался в Россию, иллюстрировал оккультные издания и пытался организовывать русские выставки. Рак начал убивать его в 1922 году, но еще шесть лет Сергей Сергеевич пытался с ним бороться.
После его смерти в 1928 году все его архивы и достояние поступили в распоряжение Русского дома в Сен-Женевьев-де-Буа, были растащены по частным рукам и пропали во время и после Второй мировой войны. В настоящее время существуют только сравнительно небольшие коллекции его книжной графики – в парижских издательствах и открыток – в частных руках. Описанные в мемуарах портреты Пеладана, Папюса и ряд картин духовного содержания пропали.
#история #живопись #Соломко #Россия #Франция #20век
Он известен всем в мире и уж точно в России как главный автор костюмов к «балу в русском стиле» 1903 года и соответствующей колоде карт. Всё то время, что он был в России, он, в основном, занимался книжной графикой в стиле национального романтизма. Но почему-то, с точки зрения арт-сообщества, Мухе это было можно, Гимару, Грассе, Осповату – тоже можно, а Соломко – нельзя. Его поливали в статьях и мемуарах Бенуа, Грабарь и другие, много лет спустя Эйзенштейн всё не мог успокоиться и в воспоминаниях поминал «лакированные открытки Соломко», говоря о прилизанных декорациях «Свинарки и пастуха».
А Соломко вел себя очень и очень тихо. Просто он еще в конце 1890-х годов плавно переехал в Париж и уже оттуда проектировал костюмы императорского двора, сценические костюмы Кшесинской и Павловой, иллюстрировал Готье, Франса и Верлена, - но огромное количество времени посвящал занятиям розенкрейцерских и теософских обществ. Он был единственным русским посетителем первого Салона Розы+Креста Жозефена Пеладана в 1892 году, и тот самолично встретил его в фойе словами, что «его приход был предсказан». В приложении к журналу «Ребус» в 1894 году снисходительно-презрительный тогдашний Прокопенко – капитан-редактор Виктор Прибытков – уж как только не прохаживается по «мракобесу-открыточнику» в «интервью о спиритизме», больше напоминающем ютьюбовскую «прожарку». Соломко же не огрызается в ответ, а искренне недоумевает, зачем его вообще пригласили. Благо он редко бывал на родине.
После революции он уж тем более не возвращался в Россию, иллюстрировал оккультные издания и пытался организовывать русские выставки. Рак начал убивать его в 1922 году, но еще шесть лет Сергей Сергеевич пытался с ним бороться.
После его смерти в 1928 году все его архивы и достояние поступили в распоряжение Русского дома в Сен-Женевьев-де-Буа, были растащены по частным рукам и пропали во время и после Второй мировой войны. В настоящее время существуют только сравнительно небольшие коллекции его книжной графики – в парижских издательствах и открыток – в частных руках. Описанные в мемуарах портреты Пеладана, Папюса и ряд картин духовного содержания пропали.
#история #живопись #Соломко #Россия #Франция #20век
Отношение к мистериям и мистам современников, в отличие от романтических бредней «прекрасной эпохи», хорошо демонстрирует древний сюжет, отраженный прерафаэлитом Лоуренсом Альмой-Тадемой (1836-1912) на прекрасном, мудром, патетическом и вместе с тем ироничном полотне «Женщины Амфисы» (1887).
В 350 г. до н.э. город Амфиса был ареной столкновений местного василевса с правителем Фотиды. Закономерно, что фотидские вакханки, отправившиеся в ежегодное паломничества в Дельфы, на обратном пути в районе Амфисы были слегка не в себе и слегка этим измождены, отчего и повалились прямо на улицах города.
И достойные матроны города Амфисы ходили дозором и стояли над ними вахтами до утра. Достопочтенные искусствоведы изволят писать, что это делалось, чтобы их патриотические мужья не перебили гражданок вражеского полиса во сне. Галерея великолепно выписанных лиц матрон со всеми их эмоциями говорит нам о противоположном. Из них нет двух похожих: это просто калейдоскоп всех тех чувств и фраз, которые у каждой женщины и XIX и XXI века просто просятся на язык. Это умопомрачительное сочетание доброты, язвительности, злобы, зависти, иронии, ревности, осуждения, нежности и бдительной бдительности в отношении всех тех, кто посреди города, заваленного обдолбанными полуголыми девушками, решил как раз сейчас вынести мусор. Ни одного, правда, священного ужаса и религиозного почтения.
Автор достиг бы совершенства, приписав в углу пару мужчин. Но он решил соблюсти чистоту идеи. Тонкодушевный Джон Раскин в белом пальто (ну вот с каких куличей он Рёскин, а? как и Бестер Китон, почему тогда не Бёстер?) нашел эту картину «оскорбительной» и ругал прочие полотна художника, а в Париже, Амстердаме, Берлине, Риме и Петербурге его, наоборот, любили. И правильно.
#живопись #19век #история #мистерии
В 350 г. до н.э. город Амфиса был ареной столкновений местного василевса с правителем Фотиды. Закономерно, что фотидские вакханки, отправившиеся в ежегодное паломничества в Дельфы, на обратном пути в районе Амфисы были слегка не в себе и слегка этим измождены, отчего и повалились прямо на улицах города.
И достойные матроны города Амфисы ходили дозором и стояли над ними вахтами до утра. Достопочтенные искусствоведы изволят писать, что это делалось, чтобы их патриотические мужья не перебили гражданок вражеского полиса во сне. Галерея великолепно выписанных лиц матрон со всеми их эмоциями говорит нам о противоположном. Из них нет двух похожих: это просто калейдоскоп всех тех чувств и фраз, которые у каждой женщины и XIX и XXI века просто просятся на язык. Это умопомрачительное сочетание доброты, язвительности, злобы, зависти, иронии, ревности, осуждения, нежности и бдительной бдительности в отношении всех тех, кто посреди города, заваленного обдолбанными полуголыми девушками, решил как раз сейчас вынести мусор. Ни одного, правда, священного ужаса и религиозного почтения.
Автор достиг бы совершенства, приписав в углу пару мужчин. Но он решил соблюсти чистоту идеи. Тонкодушевный Джон Раскин в белом пальто (ну вот с каких куличей он Рёскин, а? как и Бестер Китон, почему тогда не Бёстер?) нашел эту картину «оскорбительной» и ругал прочие полотна художника, а в Париже, Амстердаме, Берлине, Риме и Петербурге его, наоборот, любили. И правильно.
#живопись #19век #история #мистерии
Опыты чтения картин продолжаются. Очередная прекрасная жанровая картина из секстиптиха Уильяма Хогарта «Модный брак» - «Баньо» (1743). Пятая по очередности в этом комиксе. Ранее уже рассматривались вторая и третья.
Растленное семейство молодого графа, только что схоронившего отца и пустившего по ветру состояние, в своем репертуаре. На этот раз приличия заставили графа проследить за супругой одним несчастным вечером и обнаружить плачевное, а именно не то даже, что она ему неверна (это лично ему довольно параллельно), а что она неверна с близким знакомым и деловым партнером адвокатом Силвертангом (Среброязыковым), мещанином, а это серьезный ущерб репутации в свете.
Порочные партнеры были на маскараде, коварная — в «венецианском» костюме: слева на полу разбросаны маски, корсет и туфли. Стол, на котором лежали вещи, перевернут — это крушение планов и семьи, как обычно у Хогарта. Рядом лежит чек с названием «Баньо»: после маскарада пара пришла в гостиницу с почасовой оплатой, известное в Лондоне заведение «Голова турка» в Ковент-гарден, кофейню с банными кабинетами и гостиничными номерами, - таких было много в 1740-е годы, но это указано автором конкретно. Пара приготовилась активно заночевать: если партнер просто в нижней рубахе, то партнерша озаботилась и халатом, и чепцом, и ампулой с ртутью и какими-то пилюлями (также на полу у перевернутого стола). Ну не от головной же боли эти снадобья: голова-то у нее явно не болит. Это средства нейтрализации сифилиса у обоих партнеров, которым они, понятное дело, заражены. Об этом недвусмысленно сообщает нам картина с изображением дамы справа от окна: она вооружена блохоловкой и белкой. И та и другая символизируют то, что порочная пара кишит заразой, «блохастая». А комически выступающие из-под дамы мужские ноги настенной росписи, расположенной под портретом, говорят о двуличности и двойной игре фигурантов.
Адвокат убегает от ответственности, но наклон его головы в окне точно тот же, что на предыдущей, четвертой картине, где он только впервые склоняется к графине, заигрывая. Убиенный граф же позирует на фоне зеркала и спиной к нему, как на первой картине цикла, где он любуется сам собой в зеркало с такой же оправой.
Граф вломился в нумер (сорванный засов лежит у его ног), но адвокат вступил с ним в поножовщину и, судя по формату окровавленности его шпаги, проткнул насквозь в области легких, потому что крови изо рта нет, лицо синюшное, и пациент медленно отключается стоя, а не падает навзничь сразу. Шпагу он уронил на пол, на шее его черной меткой продолжает горделиво фигурировать сифилисный пластырь. Супруга просит его о прощении, но уже поздно. В двери вбегают разбуженные хозяин гостиницы и его слуги.
Всё это хорошо уже не окончится.
На стене за спиной графа — роспись с Судом Соломона и расчленением младенца, потому что вот вам злонравия достойные плоды, и всех Бог накажет, и никто не спасется. Над дверью роспись со Святым Лукой, записывающим под диктовку Вола, исполненного очей, его канонического символа. Он оппонирует Суду Соломона, потому что Лука учил о том, что спасутся все, были бы желание и Божья воля.
#живопись #Англия #18век #Хогарт #история #первоисточник
Растленное семейство молодого графа, только что схоронившего отца и пустившего по ветру состояние, в своем репертуаре. На этот раз приличия заставили графа проследить за супругой одним несчастным вечером и обнаружить плачевное, а именно не то даже, что она ему неверна (это лично ему довольно параллельно), а что она неверна с близким знакомым и деловым партнером адвокатом Силвертангом (Среброязыковым), мещанином, а это серьезный ущерб репутации в свете.
Порочные партнеры были на маскараде, коварная — в «венецианском» костюме: слева на полу разбросаны маски, корсет и туфли. Стол, на котором лежали вещи, перевернут — это крушение планов и семьи, как обычно у Хогарта. Рядом лежит чек с названием «Баньо»: после маскарада пара пришла в гостиницу с почасовой оплатой, известное в Лондоне заведение «Голова турка» в Ковент-гарден, кофейню с банными кабинетами и гостиничными номерами, - таких было много в 1740-е годы, но это указано автором конкретно. Пара приготовилась активно заночевать: если партнер просто в нижней рубахе, то партнерша озаботилась и халатом, и чепцом, и ампулой с ртутью и какими-то пилюлями (также на полу у перевернутого стола). Ну не от головной же боли эти снадобья: голова-то у нее явно не болит. Это средства нейтрализации сифилиса у обоих партнеров, которым они, понятное дело, заражены. Об этом недвусмысленно сообщает нам картина с изображением дамы справа от окна: она вооружена блохоловкой и белкой. И та и другая символизируют то, что порочная пара кишит заразой, «блохастая». А комически выступающие из-под дамы мужские ноги настенной росписи, расположенной под портретом, говорят о двуличности и двойной игре фигурантов.
Адвокат убегает от ответственности, но наклон его головы в окне точно тот же, что на предыдущей, четвертой картине, где он только впервые склоняется к графине, заигрывая. Убиенный граф же позирует на фоне зеркала и спиной к нему, как на первой картине цикла, где он любуется сам собой в зеркало с такой же оправой.
Граф вломился в нумер (сорванный засов лежит у его ног), но адвокат вступил с ним в поножовщину и, судя по формату окровавленности его шпаги, проткнул насквозь в области легких, потому что крови изо рта нет, лицо синюшное, и пациент медленно отключается стоя, а не падает навзничь сразу. Шпагу он уронил на пол, на шее его черной меткой продолжает горделиво фигурировать сифилисный пластырь. Супруга просит его о прощении, но уже поздно. В двери вбегают разбуженные хозяин гостиницы и его слуги.
Всё это хорошо уже не окончится.
На стене за спиной графа — роспись с Судом Соломона и расчленением младенца, потому что вот вам злонравия достойные плоды, и всех Бог накажет, и никто не спасется. Над дверью роспись со Святым Лукой, записывающим под диктовку Вола, исполненного очей, его канонического символа. Он оппонирует Суду Соломона, потому что Лука учил о том, что спасутся все, были бы желание и Божья воля.
#живопись #Англия #18век #Хогарт #история #первоисточник
Когда б вы знали из какого сора
Уильям Хогарт прославлен, в первую очередь, как автор серий сатирических бытовых зарисовок из жизни георгианской Англии. Его комиксы довольно злобно бичуют непорядки и безнравственность окружающих и переполнены аллегориями, иносказаниями и скрытыми символическими цитатами.
А сэр Джон Уиллс, сын и брат епископов и видный вигский парламентарий, неуклонно метил в Главные судьи суда общих тяжб. При этом славясь в народе как «судья-вешатель», по своей практике в Веймуте и Честере. При этом отличаясь переходящей все возможные пределы и границы страстью до азартных игр, алкоголя и слабого пола. Да еще постоянно сея смуту в рядах вигов, что заставляло видного парламентария-вига поэта Горация Уолпола стеснительно отмечать «пресильные обуревающие его страсти, скрыть коие не представлялось возможным». А спикер Палаты Общин, виг и государственный канцлер сэр Роберт Уолпол поправлял своего сына в том духе, что «качества сии более всех прочих у наших судейских и востребованы». Как бы то ни было, в 1731 году среди вигов анти-уиллсовские настроения достигли определенной точки кипения.
И чтобы слегка разрядить обстановку высокопоставленный виг Джон, виконт Монтермер, 2-й герцог Монтэгю, 5-й великий мастер Великой ложи Англии (1721-1723), заказал своему хорошему знакомому Уильяму Хогарту пренравоучительный диптих «До и после». Идея Хогарту так понравилась, что не прошло и полугода, как картины появились аж в двух вариантах — на природе и в интерьере.
Идея их довольно примитивна: «до» мужчина ищет внимания дамы и ему это всё нужно больше, чем ей, а «после» всё наоборот. Женщина — та же, что на картинах секстиптиха «Жизненный путь проститутки», который Хогарт писал в то же время. Прототипом ее была известная лондонская бандерша и куртизанка Кейт Хэкебаут, сестра еще более известного бандита с большой дороги, повешенного в Лондоне в 1730 году. Роль мужчины на всех полотнах исполняет сэр Джон Уиллс. Невзирая ни на что пост Главного судьи он получил шесть лет спустя. Наверное, сэр Роберт Уолпол оказался прав.
#Англия #18век #Монтэгю #история #живопись #Хогарт
Уильям Хогарт прославлен, в первую очередь, как автор серий сатирических бытовых зарисовок из жизни георгианской Англии. Его комиксы довольно злобно бичуют непорядки и безнравственность окружающих и переполнены аллегориями, иносказаниями и скрытыми символическими цитатами.
А сэр Джон Уиллс, сын и брат епископов и видный вигский парламентарий, неуклонно метил в Главные судьи суда общих тяжб. При этом славясь в народе как «судья-вешатель», по своей практике в Веймуте и Честере. При этом отличаясь переходящей все возможные пределы и границы страстью до азартных игр, алкоголя и слабого пола. Да еще постоянно сея смуту в рядах вигов, что заставляло видного парламентария-вига поэта Горация Уолпола стеснительно отмечать «пресильные обуревающие его страсти, скрыть коие не представлялось возможным». А спикер Палаты Общин, виг и государственный канцлер сэр Роберт Уолпол поправлял своего сына в том духе, что «качества сии более всех прочих у наших судейских и востребованы». Как бы то ни было, в 1731 году среди вигов анти-уиллсовские настроения достигли определенной точки кипения.
И чтобы слегка разрядить обстановку высокопоставленный виг Джон, виконт Монтермер, 2-й герцог Монтэгю, 5-й великий мастер Великой ложи Англии (1721-1723), заказал своему хорошему знакомому Уильяму Хогарту пренравоучительный диптих «До и после». Идея Хогарту так понравилась, что не прошло и полугода, как картины появились аж в двух вариантах — на природе и в интерьере.
Идея их довольно примитивна: «до» мужчина ищет внимания дамы и ему это всё нужно больше, чем ей, а «после» всё наоборот. Женщина — та же, что на картинах секстиптиха «Жизненный путь проститутки», который Хогарт писал в то же время. Прототипом ее была известная лондонская бандерша и куртизанка Кейт Хэкебаут, сестра еще более известного бандита с большой дороги, повешенного в Лондоне в 1730 году. Роль мужчины на всех полотнах исполняет сэр Джон Уиллс. Невзирая ни на что пост Главного судьи он получил шесть лет спустя. Наверное, сэр Роберт Уолпол оказался прав.
#Англия #18век #Монтэгю #история #живопись #Хогарт
Понятие иерархии жанров существовало в искусстве примерно с XV века. Литературовед Самуэль Джонсон писал: «Все критики сходятся во мнении, что первое место средь гениев надлежит отдать автору эпической поэмы, ибо ее создание требует собрания вместе всех сил, коих по одной достаточно для любого иного сочинения». То же относилось и к живописи, поэтому до середины ХХ века все выпускники академий должны были представлять на оценку полотна про пилатов, цезарей и иезавелей. Историческая живопись — возвышенная. Все прочие — низменные.
Однако иезавели, равно как и березки, и помидоры, и настурции, редко платят живописцам. Поэтому портрет был и остается основным источником дохода человека искусства. Но для очистки совести и повышения самооценки именно с XV века художники, сперва в Италии, затем везде, стали изображать клиентов в образах марсов и зигфридов.
В отличие от современной живописи рублевского стиля кококо, где окружные прокуроры позируют в образах николаевских сенаторов по инерции.
#история #живопись #18век
Однако иезавели, равно как и березки, и помидоры, и настурции, редко платят живописцам. Поэтому портрет был и остается основным источником дохода человека искусства. Но для очистки совести и повышения самооценки именно с XV века художники, сперва в Италии, затем везде, стали изображать клиентов в образах марсов и зигфридов.
В отличие от современной живописи рублевского стиля кококо, где окружные прокуроры позируют в образах николаевских сенаторов по инерции.
#история #живопись #18век