Летом в издательстве Ad Marginem выйдет вторая после «Одинокого города» книжка английской писательницы Оливии Лэнг «К реке. Путешествие под поверхностью». Я ее уже прочитала и эта изложенная сквозь гладь воды личная история о ней самой, об известной писательнице, об английских королях и динозаврах, очень откликнулась во мне, Маше из города-на-Енисее, которая никогда не видела реку Уз в графстве Суссекс, где когда-то утопилась Вирджиния Вулф и вдоль которой совершила своё паломничество Лэнг: она пешком прошла расстояние от устья до места, где река впадает в море. Этот путь - основа книги.
«Моя задумка была провести исследование или зондирование, понять и записать, что собой представляет этот уголок Англии в разгар лета в начале двадцать первого века. Во всяком случае, так я говорила окружающим. Объяснить истинные мотивы было сложнее. Мне хотелось стряхнуть с себя повседневность, как спящий отрешается от обыденности и проваливается в сновидения»
В прошлом году читая «Одинокий город», я пришла в полное согласие с Лэнг. Она воспевала понятный мне процесс гармоничного существования наедине с собой, теперь же разбирается с памятью — как она работает и зачем нужна? Поднимает со дна речного самых разных призраков и через их истории создаёт свою.
«Казалось, прошлое навалилось на эти места, точно тело, — пусть оно и безмолвно, но из него непрерывно льется и истекает речь. Ужас произошедших событий, как капли дождя, впитался в почву, залег в пустотах между пластами пород, точно грунтовые воды перед наводнением. «Прошлое возвращается лишь тогда, — писала Вирджиния Вулф в неоконченных воспоминаниях, — когда настоящее гладко, словно скользящая поверхность глубокой реки. Тогда человек видит сквозь воду дно»»
Лэнг плывет по реке памяти, погружаясь то во времена Генриха II, то выныривая на пороге собственного детства. Путешествие неспешное, не всегда логически обозримое, но все наполненное чувством и эхом интересных мыслей. Такие своеобразные мемуары, перетекающие то в чужую биографию, то в учебник по истории или справочник местной фауны.
#нонфикшн #биография #зарубежнаялитература
«Моя задумка была провести исследование или зондирование, понять и записать, что собой представляет этот уголок Англии в разгар лета в начале двадцать первого века. Во всяком случае, так я говорила окружающим. Объяснить истинные мотивы было сложнее. Мне хотелось стряхнуть с себя повседневность, как спящий отрешается от обыденности и проваливается в сновидения»
В прошлом году читая «Одинокий город», я пришла в полное согласие с Лэнг. Она воспевала понятный мне процесс гармоничного существования наедине с собой, теперь же разбирается с памятью — как она работает и зачем нужна? Поднимает со дна речного самых разных призраков и через их истории создаёт свою.
«Казалось, прошлое навалилось на эти места, точно тело, — пусть оно и безмолвно, но из него непрерывно льется и истекает речь. Ужас произошедших событий, как капли дождя, впитался в почву, залег в пустотах между пластами пород, точно грунтовые воды перед наводнением. «Прошлое возвращается лишь тогда, — писала Вирджиния Вулф в неоконченных воспоминаниях, — когда настоящее гладко, словно скользящая поверхность глубокой реки. Тогда человек видит сквозь воду дно»»
Лэнг плывет по реке памяти, погружаясь то во времена Генриха II, то выныривая на пороге собственного детства. Путешествие неспешное, не всегда логически обозримое, но все наполненное чувством и эхом интересных мыслей. Такие своеобразные мемуары, перетекающие то в чужую биографию, то в учебник по истории или справочник местной фауны.
#нонфикшн #биография #зарубежнаялитература
«114 страниц таланта и трагедии»
Киевлянке Ольге Раницкой было чуть больше тридцати, когда она по ложному обвинению в шпионаже была приговорена к пяти годам заключения. В 1937 году ей пришлось расстаться с сыном - подростком Сашкой - и приехать в Карлаг, куда за шесть лет до этого привезли 52 тысяч крестьянских семей и бросили под открытым небом.
Выстроенный здесь трудовой лагерь кормил армию, давал государству зерно, мясо, оружие и одежду. Сама Ольга не была из крестьянской семьи, ее мать - зубной врач, отец - юрист, а она училась в медицинском. Прожив в лагере какое-то время, Раницкая, рискуя жизнью (если бы бумагу и карандаши обнаружили - расстреляли бы неминуемо), начала рисовать истории о лагерной жизни для своего сына. Придумала лирического героя чертика, который также как она работал на метеостанции, дружил с волчицей и не терял надежду. Каждый кадр в своей книжечке она сопровождала короткими стишками - смешными и грустными. Читаешь и забываешь в каких обстоятельствах они написаны, когда вспоминаешь - сразу забываешь обо всем остальном.
Просуществовав 68 лет, пережив свою хозяйку, в 2009 году эта книжечка попала к журналистке «Новой газеты» Зое Ершок, чей профессионализм и большая удача, помогли восстановить историю женщины, создавшей эти рисунки. Ведь миллионы таких как Ольга не просто забирали в лагерь, о них старательно уничтожали любую информацию. Их хотели сразу во всех смыслах стереть из истории. В случае Ольги сведения о ней, хоть и весьма скудные - даже без фотографий, все-таки сохранились.
Ольга Михайловна вышла из лагеря не через пять положенных, а лишь через девять лет. Ее сын покончил с собой, не выдержал травли. Как только она узнала об этом в 1943 году - рисовать перестала. Зато продолжила писать стихи, которые в этой книжечке сохранились.
В 2017 году дневник был издан Музеем истории ГУЛАГа в качестве отдельной книги, включающей в себя те самые стихи, статьи из «Новой газеты» и протоколы допросов Ольги Раницкой. Экземпляров «Метео-чертика» всего 500, но хочется, чтобы книжечка была у каждого. Не дать плану по забвению сбыться - это очень важно.
#нонфикшн #история #биография
Киевлянке Ольге Раницкой было чуть больше тридцати, когда она по ложному обвинению в шпионаже была приговорена к пяти годам заключения. В 1937 году ей пришлось расстаться с сыном - подростком Сашкой - и приехать в Карлаг, куда за шесть лет до этого привезли 52 тысяч крестьянских семей и бросили под открытым небом.
Выстроенный здесь трудовой лагерь кормил армию, давал государству зерно, мясо, оружие и одежду. Сама Ольга не была из крестьянской семьи, ее мать - зубной врач, отец - юрист, а она училась в медицинском. Прожив в лагере какое-то время, Раницкая, рискуя жизнью (если бы бумагу и карандаши обнаружили - расстреляли бы неминуемо), начала рисовать истории о лагерной жизни для своего сына. Придумала лирического героя чертика, который также как она работал на метеостанции, дружил с волчицей и не терял надежду. Каждый кадр в своей книжечке она сопровождала короткими стишками - смешными и грустными. Читаешь и забываешь в каких обстоятельствах они написаны, когда вспоминаешь - сразу забываешь обо всем остальном.
Просуществовав 68 лет, пережив свою хозяйку, в 2009 году эта книжечка попала к журналистке «Новой газеты» Зое Ершок, чей профессионализм и большая удача, помогли восстановить историю женщины, создавшей эти рисунки. Ведь миллионы таких как Ольга не просто забирали в лагерь, о них старательно уничтожали любую информацию. Их хотели сразу во всех смыслах стереть из истории. В случае Ольги сведения о ней, хоть и весьма скудные - даже без фотографий, все-таки сохранились.
Ольга Михайловна вышла из лагеря не через пять положенных, а лишь через девять лет. Ее сын покончил с собой, не выдержал травли. Как только она узнала об этом в 1943 году - рисовать перестала. Зато продолжила писать стихи, которые в этой книжечке сохранились.
В 2017 году дневник был издан Музеем истории ГУЛАГа в качестве отдельной книги, включающей в себя те самые стихи, статьи из «Новой газеты» и протоколы допросов Ольги Раницкой. Экземпляров «Метео-чертика» всего 500, но хочется, чтобы книжечка была у каждого. Не дать плану по забвению сбыться - это очень важно.
#нонфикшн #история #биография
О чем я думала, пока читала комикс «Персеполис» иранской художницы Маржан Сатрапи:
Хорошо, что я никогда не видела войны.
Было бы круто нарисовать то, как я повзрослела.
Я бы не смогла подружиться с панками.
Под этой новой красной обложкой (в 2013 впервые на русском вышла зелёная версия) уместилось 14 лет жизни самой Сатрапи: от верящей в бога десятилетки до разведённой двадцатичетырехлетней художницы. За это время она хоронит родственников, убитых властями, учится играть и веселиться в платке, ходит на демонстрации, где рядом избивают протестующих, пытается эмигрировать, но возвращается в Тегеран, чтобы через несколько лет покинуть его навсегда. Как же много историй я ещё не слышала. Со всего мира, от самых разных женщин. Вот и сама Сантрапи продолжает ими делиться. Скоро выйдет уже ее третья книга на русском - «Вышивки». Графический роман из историй, услышанных ею во время посиделок с дорогими людьми: мамой, бабушкой, тетями, подругами и соседками. Иранские женщины откровенно говорят о раннем замужестве, браках по расчету, гомосексуальности и пластических операциях и многом другом.
#комиксы #биография #зарубежнаялитература #женщинывкомиксах
Хорошо, что я никогда не видела войны.
Было бы круто нарисовать то, как я повзрослела.
Я бы не смогла подружиться с панками.
Под этой новой красной обложкой (в 2013 впервые на русском вышла зелёная версия) уместилось 14 лет жизни самой Сатрапи: от верящей в бога десятилетки до разведённой двадцатичетырехлетней художницы. За это время она хоронит родственников, убитых властями, учится играть и веселиться в платке, ходит на демонстрации, где рядом избивают протестующих, пытается эмигрировать, но возвращается в Тегеран, чтобы через несколько лет покинуть его навсегда. Как же много историй я ещё не слышала. Со всего мира, от самых разных женщин. Вот и сама Сантрапи продолжает ими делиться. Скоро выйдет уже ее третья книга на русском - «Вышивки». Графический роман из историй, услышанных ею во время посиделок с дорогими людьми: мамой, бабушкой, тетями, подругами и соседками. Иранские женщины откровенно говорят о раннем замужестве, браках по расчету, гомосексуальности и пластических операциях и многом другом.
#комиксы #биография #зарубежнаялитература #женщинывкомиксах
«Порно никогда не сможет стать заменой секспросвету»
Дочитала эссе Джессики Стоядинович (порноактрисы и колумнистки The New York Times, Playboy, Esquire) «Философия, порно и котики» и так и не поняла, как отношусь к этому жанру. Представить мир без него, кажется, уже совсем нереально, но и то, как выглядит то, что в ближайшем доступе - вообще не радует.
Собственно, ещё «сложнее» чувствуют себя сами люди из порноиндустрии. Вот что пишет об этом сама Джессика:
«Да, это звучит парадоксально, но я охотно работаю в сфере, которая низводит меня до набора сексуальных характеристик, и при этом жду, что все остальное время окружающие будут видеть во мне многогранную личность».
Содержание книги полностью соответствует названию. Тут болтают обо всем: есть и первый разговор с бабушкой о том, что ее внучка снимается в фильмах голенькой, и рассуждения о ретроградном Меркурии. Ну то есть те самые диалоги, что в порно обычно проматывают, но которые должны быть, чтобы напомнить каждому - перед вами живые существа.
#нонфикшн #биография
Дочитала эссе Джессики Стоядинович (порноактрисы и колумнистки The New York Times, Playboy, Esquire) «Философия, порно и котики» и так и не поняла, как отношусь к этому жанру. Представить мир без него, кажется, уже совсем нереально, но и то, как выглядит то, что в ближайшем доступе - вообще не радует.
Собственно, ещё «сложнее» чувствуют себя сами люди из порноиндустрии. Вот что пишет об этом сама Джессика:
«Да, это звучит парадоксально, но я охотно работаю в сфере, которая низводит меня до набора сексуальных характеристик, и при этом жду, что все остальное время окружающие будут видеть во мне многогранную личность».
Содержание книги полностью соответствует названию. Тут болтают обо всем: есть и первый разговор с бабушкой о том, что ее внучка снимается в фильмах голенькой, и рассуждения о ретроградном Меркурии. Ну то есть те самые диалоги, что в порно обычно проматывают, но которые должны быть, чтобы напомнить каждому - перед вами живые существа.
#нонфикшн #биография
«Быть здесь - уже чудо» Мари Дарьесек
Элизабет Виже-Лебрен, Констанция Майер, Аделаида Лабиль-Гиар и Гортензия Одебор-Леско. Картины только этих четырёх художниц выставлялись в Лувре в начале XX века. Немка Паула Модерзон-Беккер (1856-1907) на это даже и не рассчитывала. Она рисовала много и неистово, но при жизни продала всего три работы, а после смерти слава ее распространилась только на Германию. Французская писательница Мари Дарьесек написала ее биографию в 2016 году. Она хотела показать миру «женщину, которая пишет в одиночестве и чьи картины не видны». Женщину, что рисовала женщин как есть, и женщину, что первой нарисовала свой обнаженный автопортрет.
«Паула писала настоящих женщин. Я бы даже сказала по-настоящему обнаженную натуру, сбросившую с себя мужской взгляд. Эти женщины не позируют перед мужчиной; Паула увидела их - не через призму мужского желания, подавленности, собственничества, доминирования и стремления противопоставить. На картинах Модерзон-Беккер женщины не соблазнительны (как у Жерве) и не экзотичны (как у Гогена), они не дразнят (Мане) и не выставлены жертвами (Дега), не отчаянные (Тулуз-Лотрек), не рыхлые (Ренуар) и не исполинские (Пикассо), не статные (Пюви де Шаванн) и не воздушные (Каролюс-Дюран). Паула не пытается взять реванш. Она не пытается что-то доказать. Никого не оценивает. Она показывает то, что видит»
Паула была очень увлечённой художницей, другие занятия даже не рассматривала. В
книге много прекрасных цитат из ее дневников и писем, где она усердно трудится, размышляет о будущем и ждёт момента, когда будет гордиться тем, что она художница: «„Я становлюсь кем-то“. Эта мантра все звучит в письмах Паулы. Не Модерзон, не Беккер - кто-то». Паула часто сбегала от мужа в Париж, где в одиночестве рисовала-рисовала-рисовала. Автопортреты, портреты маленьких девочек, портреты матерей, кормящих грудью. Дарьесек подробно описывает, чем они так хороши. Но ещё очевиднее из текста видна ее любовь.
«Я хочу показать ее картины, рассказать о ее жизни. Я не просто хочу воздать ей по заслугам: я хочу совершить чудо, чтобы она была здесь»
Добавлю, что в пару к этой книге отлично подходит дневник Марии Башкирцевой (его читала и Паула) - художницы, что также пыталась свободно творить во времена, когда женщин не допускали в классы с обнаженными натурщиками и всячески высмеивали их попытки творить. Я же нашла в этой книге идеальное пожелание себе (у меня сегодня день рождения) на годы вперёд:
Я - это я
и надеюсь все больше и больше становиться собой
#нонфикшн #биография #искусство
Элизабет Виже-Лебрен, Констанция Майер, Аделаида Лабиль-Гиар и Гортензия Одебор-Леско. Картины только этих четырёх художниц выставлялись в Лувре в начале XX века. Немка Паула Модерзон-Беккер (1856-1907) на это даже и не рассчитывала. Она рисовала много и неистово, но при жизни продала всего три работы, а после смерти слава ее распространилась только на Германию. Французская писательница Мари Дарьесек написала ее биографию в 2016 году. Она хотела показать миру «женщину, которая пишет в одиночестве и чьи картины не видны». Женщину, что рисовала женщин как есть, и женщину, что первой нарисовала свой обнаженный автопортрет.
«Паула писала настоящих женщин. Я бы даже сказала по-настоящему обнаженную натуру, сбросившую с себя мужской взгляд. Эти женщины не позируют перед мужчиной; Паула увидела их - не через призму мужского желания, подавленности, собственничества, доминирования и стремления противопоставить. На картинах Модерзон-Беккер женщины не соблазнительны (как у Жерве) и не экзотичны (как у Гогена), они не дразнят (Мане) и не выставлены жертвами (Дега), не отчаянные (Тулуз-Лотрек), не рыхлые (Ренуар) и не исполинские (Пикассо), не статные (Пюви де Шаванн) и не воздушные (Каролюс-Дюран). Паула не пытается взять реванш. Она не пытается что-то доказать. Никого не оценивает. Она показывает то, что видит»
Паула была очень увлечённой художницей, другие занятия даже не рассматривала. В
книге много прекрасных цитат из ее дневников и писем, где она усердно трудится, размышляет о будущем и ждёт момента, когда будет гордиться тем, что она художница: «„Я становлюсь кем-то“. Эта мантра все звучит в письмах Паулы. Не Модерзон, не Беккер - кто-то». Паула часто сбегала от мужа в Париж, где в одиночестве рисовала-рисовала-рисовала. Автопортреты, портреты маленьких девочек, портреты матерей, кормящих грудью. Дарьесек подробно описывает, чем они так хороши. Но ещё очевиднее из текста видна ее любовь.
«Я хочу показать ее картины, рассказать о ее жизни. Я не просто хочу воздать ей по заслугам: я хочу совершить чудо, чтобы она была здесь»
Добавлю, что в пару к этой книге отлично подходит дневник Марии Башкирцевой (его читала и Паула) - художницы, что также пыталась свободно творить во времена, когда женщин не допускали в классы с обнаженными натурщиками и всячески высмеивали их попытки творить. Я же нашла в этой книге идеальное пожелание себе (у меня сегодня день рождения) на годы вперёд:
Я - это я
и надеюсь все больше и больше становиться собой
#нонфикшн #биография #искусство
«Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней» Дебора Фельдман
Больше двадцати лет Дебора Фельдман жила среди запретов. Она родилась и выросла в ультраортодоксальной еврейской общине в Бруклине, где каждый ее шаг был под контролем старших. Самостоятельно она не могла выбрать ни одежду, ни будущего мужа. Тайком она читала светские книги — поттериану, «Матильду» и «Маленьких женщин» — и мечтала, что однажды и она сможет просто быть собой. Точнее, оставит себя прошлую — ненастоящую, играющую роль примерной еврейской девушки, и познакомится с собой будущей — свободной, той, что не оглядывается в страхе по сторонам.
«Я тоже хочу быть женщиной, которая сама творит чудеса, не дожидаясь воли Бога»
Это время пришло, пусть и не быстро: сбежать Деборе удалось только в 23 года. Сначала она жила в Нью-Йорке, а потом вместе с сыном переехала в Берлин. В 2012 году Фельдман издала биографию, в которой подробно описала жизнь в общине — патриархальные, травмирующие традиции и собственные страхи. С каждой страницей она словно сбрасывала очередной камень с души, чтобы в конце концов примирить свое прошлое и настоящее.
«Почему я решилась высказаться? Кто-то должен был это сделать, и так вышло, что этим человеком оказалась я. Несмотря на то что первым моим инстинктом было сохранить свое прошлое в секрете, я рада, что написала «Неортодоксальную». Меня больше не мучают стыд и тревога, которые сопутствуют хасидскому прошлому. Напротив, озвучив свою историю, я ощутила прилив сил. Приятно рассказать все без утайки и знать, что это побуждает других поступить так же. Я с воодушевлением наблюдала, как после выхода книги такие же бунтари, как я, выступали из тени: кто-то писал серьезные статьи в поддержку образовательной реформы, кто-то соглашался рассказать о пережитом насилии. Их труды вселяют в меня надежду, и я знаю, что это только начало»
В 2020 году Netflix выпустил мини-сериал по мотивам книги Деборы. Я сначала посмотрела его, а потом взялась и за первоисточник. Получилось два абсолютно самостоятельных произведения: одно другого не замещает, так что смело беритесь за них в произвольном порядке. Следить за побегом навстречу себе — увлекательно в любом формате.
#биография #нонфикшн #зарубежнаялитература
Больше двадцати лет Дебора Фельдман жила среди запретов. Она родилась и выросла в ультраортодоксальной еврейской общине в Бруклине, где каждый ее шаг был под контролем старших. Самостоятельно она не могла выбрать ни одежду, ни будущего мужа. Тайком она читала светские книги — поттериану, «Матильду» и «Маленьких женщин» — и мечтала, что однажды и она сможет просто быть собой. Точнее, оставит себя прошлую — ненастоящую, играющую роль примерной еврейской девушки, и познакомится с собой будущей — свободной, той, что не оглядывается в страхе по сторонам.
«Я тоже хочу быть женщиной, которая сама творит чудеса, не дожидаясь воли Бога»
Это время пришло, пусть и не быстро: сбежать Деборе удалось только в 23 года. Сначала она жила в Нью-Йорке, а потом вместе с сыном переехала в Берлин. В 2012 году Фельдман издала биографию, в которой подробно описала жизнь в общине — патриархальные, травмирующие традиции и собственные страхи. С каждой страницей она словно сбрасывала очередной камень с души, чтобы в конце концов примирить свое прошлое и настоящее.
«Почему я решилась высказаться? Кто-то должен был это сделать, и так вышло, что этим человеком оказалась я. Несмотря на то что первым моим инстинктом было сохранить свое прошлое в секрете, я рада, что написала «Неортодоксальную». Меня больше не мучают стыд и тревога, которые сопутствуют хасидскому прошлому. Напротив, озвучив свою историю, я ощутила прилив сил. Приятно рассказать все без утайки и знать, что это побуждает других поступить так же. Я с воодушевлением наблюдала, как после выхода книги такие же бунтари, как я, выступали из тени: кто-то писал серьезные статьи в поддержку образовательной реформы, кто-то соглашался рассказать о пережитом насилии. Их труды вселяют в меня надежду, и я знаю, что это только начало»
В 2020 году Netflix выпустил мини-сериал по мотивам книги Деборы. Я сначала посмотрела его, а потом взялась и за первоисточник. Получилось два абсолютно самостоятельных произведения: одно другого не замещает, так что смело беритесь за них в произвольном порядке. Следить за побегом навстречу себе — увлекательно в любом формате.
#биография #нонфикшн #зарубежнаялитература
«Выгон» Эми Липтрот
Десять лет шотландская писательница Эми Липтрот жила вдалеке от своей семьи: в восемнадцать она покинула Оркнейские острова между Атлантическим океаном и Северным морем и уехала в Лондон, надеясь, что там наконец заживет комфортно и гламурно без ветров, морских приливов и овец. Тут Эми я могу понять: будучи подростком трудно оценить прелести жизни на ферме, хочется быть в центре событий. Но постепенно городская жизнь превращает большие надежды в фатальные неудачи. Эми начинает пить - она будет зависимой от алкоголя до 28 лет. После трёх месяцев в реабилитационном центре, она отправляется в путешествие подлиннее - возвращается на родные далекие острова и начинает искать новую трезвую себя.
«"Стать трезвой" - это не однократное решение, после которого все идет отлично: это продолжающийся медленный процесс перенастройки, с постоянными откатами, колебаниями и соблазнами».
Все два года трезвости вдали от большого города, переезжая с одного малонаселенного острова на еще более уединенный, она пытается понять, чем заменить крепкие напитки, которыми раньше был наполнен весь ее день. Кто такая Эми Липтрот без десятой по счету бутылки пива? Может быть астроном, орнитолог, дайвер или все же геолог? На страницах этой книги она перебирает разные занятия и открывает десятки вкладок «Википедии» в попытке изучить мир вокруг себя. Но исследует ли она коростелей по заданию Королевского общества защиты птиц или карту звездного неба - все дороги ведут Эми к самой себе. Каждое новое знание она преобразует в метафору.
«Бывают в моей жизни величественные моменты, когда во время прогулок на холме я наслаждаюсь свежим воздухом и свободой. Я думаю тогда о своей личной геологии. Мое тело - континент. Ночью в нем происходит множество процессов. Я страдаю бруксизмом и скрежещу во сне зубами, как тектоническими плитами. Когда я моргаю, мерцает солнце, мое дыхание гонит по небу облака, а в унисон с биением моего сердца на берег накатывают волны. Стоит мне чихнуть, сверкает молния, каждый мой оргазм сопровождается землетрясением. Мысы островов поднимаются над морем, как мои коленки над водой, когда я лежу в ванне, каждая моя веснушка - достопримечательность, каждая слеза - река. А тектонические плиты и каменные соборы - мои любовники».
Книгу с трудом, но все же можно читать как путеводитель по Оркнейским островам, такую расширенную энциклопедию о местной природе и географии. Но моими любимыми моментами в книге были те, где Эми отрывалась от науки и возвращалась к своей жизни. Меня поражала ясность взгляда, который Эми устремляла в пропасть своей жизни. Трезвость - это ежедневная и временами утомительная борьба. Она выбралась, поделилась с миром, но это только середина пути.
«Пусть на меня льется дождь, пусть меня обжигает огонь. Я чувствую себя молнией в замедленном движении. Во мне столько глубины, во мне есть еще неизведанное. Я вибрирую с такой частотой, которую не в силах уловить человеческий глаз. Я готова быть смелой. С верхней палубы парома я наблюдаю, как Папей исчезает за горизонтом. Последние два года тянутся за мной и блестят, как следы, что оставляет за собой паром. Во мне кипит энергия».
#нонфикшн #биография
Десять лет шотландская писательница Эми Липтрот жила вдалеке от своей семьи: в восемнадцать она покинула Оркнейские острова между Атлантическим океаном и Северным морем и уехала в Лондон, надеясь, что там наконец заживет комфортно и гламурно без ветров, морских приливов и овец. Тут Эми я могу понять: будучи подростком трудно оценить прелести жизни на ферме, хочется быть в центре событий. Но постепенно городская жизнь превращает большие надежды в фатальные неудачи. Эми начинает пить - она будет зависимой от алкоголя до 28 лет. После трёх месяцев в реабилитационном центре, она отправляется в путешествие подлиннее - возвращается на родные далекие острова и начинает искать новую трезвую себя.
«"Стать трезвой" - это не однократное решение, после которого все идет отлично: это продолжающийся медленный процесс перенастройки, с постоянными откатами, колебаниями и соблазнами».
Все два года трезвости вдали от большого города, переезжая с одного малонаселенного острова на еще более уединенный, она пытается понять, чем заменить крепкие напитки, которыми раньше был наполнен весь ее день. Кто такая Эми Липтрот без десятой по счету бутылки пива? Может быть астроном, орнитолог, дайвер или все же геолог? На страницах этой книги она перебирает разные занятия и открывает десятки вкладок «Википедии» в попытке изучить мир вокруг себя. Но исследует ли она коростелей по заданию Королевского общества защиты птиц или карту звездного неба - все дороги ведут Эми к самой себе. Каждое новое знание она преобразует в метафору.
«Бывают в моей жизни величественные моменты, когда во время прогулок на холме я наслаждаюсь свежим воздухом и свободой. Я думаю тогда о своей личной геологии. Мое тело - континент. Ночью в нем происходит множество процессов. Я страдаю бруксизмом и скрежещу во сне зубами, как тектоническими плитами. Когда я моргаю, мерцает солнце, мое дыхание гонит по небу облака, а в унисон с биением моего сердца на берег накатывают волны. Стоит мне чихнуть, сверкает молния, каждый мой оргазм сопровождается землетрясением. Мысы островов поднимаются над морем, как мои коленки над водой, когда я лежу в ванне, каждая моя веснушка - достопримечательность, каждая слеза - река. А тектонические плиты и каменные соборы - мои любовники».
Книгу с трудом, но все же можно читать как путеводитель по Оркнейским островам, такую расширенную энциклопедию о местной природе и географии. Но моими любимыми моментами в книге были те, где Эми отрывалась от науки и возвращалась к своей жизни. Меня поражала ясность взгляда, который Эми устремляла в пропасть своей жизни. Трезвость - это ежедневная и временами утомительная борьба. Она выбралась, поделилась с миром, но это только середина пути.
«Пусть на меня льется дождь, пусть меня обжигает огонь. Я чувствую себя молнией в замедленном движении. Во мне столько глубины, во мне есть еще неизведанное. Я вибрирую с такой частотой, которую не в силах уловить человеческий глаз. Я готова быть смелой. С верхней палубы парома я наблюдаю, как Папей исчезает за горизонтом. Последние два года тянутся за мной и блестят, как следы, что оставляет за собой паром. Во мне кипит энергия».
#нонфикшн #биография
Так получилось, что отдельного рассказа про прекрасную книгу Туулы Карьялайнен «Туве Янссон: работай и люби» у меня не было, так что выход фильма о Туве, основанный в том числе и на этом материале, отличный повод это исправить.
Туула лично встречалась с Туве всего один раз, когда той уже было за восемьдесят. Затем для своей книги она очень долго работала с архивами - читала письма и записные книжки Туве. Ей хотелось вписать Туве в эпоху, в которой та жила, показать, кто был рядом с ней и дать нам понять, как и вопреки чему сформировался ее взгляд на мир и собственное творчество.
«Название моей книги, «Туве Янссон: работай и люби», взято с экслибриса Янссон. Работа и любовь - именно в таком порядке эти две важнейшие составляющие существовали в ее жизни. Жизнь и искусство Туве Янссон тесно переплетаются между собой. Свою жизнь она писала на холстах и в текстах, из неё же она черпала близкие сердцу сюжеты, которые находила в друзьях, островах, путешествиях и в своих переживаниях-впечатлениях».
Эта книга стала первым моим знакомством с Туве и было настоящим везением увидеть ее именно так. В книге много иллюстраций и фотографий, а для текста Туула явно использует фемоптику. Меня поразила история мамы Туве - Сигне Хаммарштен-Янссон, которая тоже была художницей, научила Туве рисовать, но оставила свои амбиции, как только вышла замуж. Вот что пишет Туула:
«Как правило, в семье из двух творческих людей условия для творчества находились лишь для мужчин. Для женщины не оставалось ни времени, ни места. Женщине приходилось поступаться своими желаниями и стремлениями и при этом находить время на заботу о детях и быт. На остальное времени уже просто не хватало».
У Туве, родившейся уже в новом двадцатом столетии, была возможность не отказывать ни одному из своих стремлений. «Лучшее, что может быть - это свобода» - под таким девизом она и прожила свою жизнь. Доказательств этому в книге Карьялайнен вы найдёте достаточно.
#нонфикшн #биография
Туула лично встречалась с Туве всего один раз, когда той уже было за восемьдесят. Затем для своей книги она очень долго работала с архивами - читала письма и записные книжки Туве. Ей хотелось вписать Туве в эпоху, в которой та жила, показать, кто был рядом с ней и дать нам понять, как и вопреки чему сформировался ее взгляд на мир и собственное творчество.
«Название моей книги, «Туве Янссон: работай и люби», взято с экслибриса Янссон. Работа и любовь - именно в таком порядке эти две важнейшие составляющие существовали в ее жизни. Жизнь и искусство Туве Янссон тесно переплетаются между собой. Свою жизнь она писала на холстах и в текстах, из неё же она черпала близкие сердцу сюжеты, которые находила в друзьях, островах, путешествиях и в своих переживаниях-впечатлениях».
Эта книга стала первым моим знакомством с Туве и было настоящим везением увидеть ее именно так. В книге много иллюстраций и фотографий, а для текста Туула явно использует фемоптику. Меня поразила история мамы Туве - Сигне Хаммарштен-Янссон, которая тоже была художницей, научила Туве рисовать, но оставила свои амбиции, как только вышла замуж. Вот что пишет Туула:
«Как правило, в семье из двух творческих людей условия для творчества находились лишь для мужчин. Для женщины не оставалось ни времени, ни места. Женщине приходилось поступаться своими желаниями и стремлениями и при этом находить время на заботу о детях и быт. На остальное времени уже просто не хватало».
У Туве, родившейся уже в новом двадцатом столетии, была возможность не отказывать ни одному из своих стремлений. «Лучшее, что может быть - это свобода» - под таким девизом она и прожила свою жизнь. Доказательств этому в книге Карьялайнен вы найдёте достаточно.
#нонфикшн #биография
«Опередившая историков в понимании исторических событий»
Я ровно месяц читала «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и не потому, что страниц много, а потому, что там описаны восемнадцать лет жизни, насыщенные таким ужасом, что справиться с ними, не разбавляя это повествование другим, просто невозможно.
«Симфония безумия и ужаса» началась для 33-летней Евгения Гинзбург в 1937 году, когда она зашла в Казанскую внутреннюю тюрьму НКВД - ее задержали по подозрению в террористической деятельности, не имеющей отношения к реальности. Евгения была преданной своему новому государству и никаких убийств партийных деятелей не планировала, но следующие двадцать лет в стране правили ложь и страх, так что шансов доказать свою невиновность ей не оставили. Без особых разбирательств Гинзбург получила суровое наказание: ей предстояло 10 лет провести в одиночном заключении в ярославской тюрьме. А это значит - совершенно другой порядок жизни, который движется только по пяти командам: подъем, кипяток, оправка, прогулка, отбой. О всех старых привычках приходится забыть. Всю книгу меня поражало, насколько человек может приспособиться к нечеловеческим условиям.
«В семье меня всегда считали страстной и неуемной пожирательницей книг. Но по-настоящему раскрылся передо мной внутренний смысл читаемого только здесь, в этом каменном гробу. Все, что я читала до этой камеры, было, оказывается, скольжением по поверхности, развитием души вширь, но не вглубь. И после выхода из тюрьмы я опять уже не умела больше читать так, как читала в Ярославской одиночной. Именно там я заново открыла для себя Достоевского, Тютчева, Пастернака и многих других».
Но через два года обстоятельства по независящим от неё причинам изменились и этапом Гинзбург направили на Колыму, где она пробыла до 1957 года. Больно было читать, как тысячи политзаключённых радовались, что из ужасной тюрьмы их все-таки увезут, как много надежд у них было на ссылку - смогут работать, смогут общаться, дышать свежим воздухом. На деле же их ждала убивающая все живое работа, постоянный холод, плохая еда, которой стало совсем мало в военные годы. За время заключения Гинзбург потеряла сына, отца и мать. Сама часто была близка к смерти, но каждый раз та отходила в сторону. Гинзбург нашла верных подруг, писала стихи, встретила своего нового мужа, удочерила девочку Тоню, смогла добиться разрешения увидеть младшего, выжившего, сына Васю и была реабилитирована в 1955 году и смогла покинуть Колыму.
«Много раз за восемнадцать долгих лет наших "страстей" мне приходилось быть наедине с подошедшей совсем вплотную Смертью. Но привычка все равно не выработалась. Каждый раз — все тот же леденящий ужас и судорожные поиски выхода. И каждый раз мой неистребимый здоровый организм находил какие-то лазейки для поддержания еле теплящейся жизни. И, что важнее, каждый раз возникало какое-то спасительное стечение обстоятельств, на первый взгляд абсолютно случайное, а по сути — закономерное проявление того Великого Добра, которое, невзирая ни на что, правит миром».
Мне кажется, прочитать «Крутой маршрут» и не понять, как ужасен Сталин и государственный порядок им устроенный - это нереально, при условии, конечно, что читающий вообще способен на какие-то чувства. Если у вас есть силы только на одну книгу лагерной прозы, то потратьте их именно на эту. В ней очень тонкий баланс личного и государственного, предвзятости и правдивости, страха и надежды.
#русскаялитература #нонфикшн #биография
Я ровно месяц читала «Крутой маршрут» Евгении Гинзбург и не потому, что страниц много, а потому, что там описаны восемнадцать лет жизни, насыщенные таким ужасом, что справиться с ними, не разбавляя это повествование другим, просто невозможно.
«Симфония безумия и ужаса» началась для 33-летней Евгения Гинзбург в 1937 году, когда она зашла в Казанскую внутреннюю тюрьму НКВД - ее задержали по подозрению в террористической деятельности, не имеющей отношения к реальности. Евгения была преданной своему новому государству и никаких убийств партийных деятелей не планировала, но следующие двадцать лет в стране правили ложь и страх, так что шансов доказать свою невиновность ей не оставили. Без особых разбирательств Гинзбург получила суровое наказание: ей предстояло 10 лет провести в одиночном заключении в ярославской тюрьме. А это значит - совершенно другой порядок жизни, который движется только по пяти командам: подъем, кипяток, оправка, прогулка, отбой. О всех старых привычках приходится забыть. Всю книгу меня поражало, насколько человек может приспособиться к нечеловеческим условиям.
«В семье меня всегда считали страстной и неуемной пожирательницей книг. Но по-настоящему раскрылся передо мной внутренний смысл читаемого только здесь, в этом каменном гробу. Все, что я читала до этой камеры, было, оказывается, скольжением по поверхности, развитием души вширь, но не вглубь. И после выхода из тюрьмы я опять уже не умела больше читать так, как читала в Ярославской одиночной. Именно там я заново открыла для себя Достоевского, Тютчева, Пастернака и многих других».
Но через два года обстоятельства по независящим от неё причинам изменились и этапом Гинзбург направили на Колыму, где она пробыла до 1957 года. Больно было читать, как тысячи политзаключённых радовались, что из ужасной тюрьмы их все-таки увезут, как много надежд у них было на ссылку - смогут работать, смогут общаться, дышать свежим воздухом. На деле же их ждала убивающая все живое работа, постоянный холод, плохая еда, которой стало совсем мало в военные годы. За время заключения Гинзбург потеряла сына, отца и мать. Сама часто была близка к смерти, но каждый раз та отходила в сторону. Гинзбург нашла верных подруг, писала стихи, встретила своего нового мужа, удочерила девочку Тоню, смогла добиться разрешения увидеть младшего, выжившего, сына Васю и была реабилитирована в 1955 году и смогла покинуть Колыму.
«Много раз за восемнадцать долгих лет наших "страстей" мне приходилось быть наедине с подошедшей совсем вплотную Смертью. Но привычка все равно не выработалась. Каждый раз — все тот же леденящий ужас и судорожные поиски выхода. И каждый раз мой неистребимый здоровый организм находил какие-то лазейки для поддержания еле теплящейся жизни. И, что важнее, каждый раз возникало какое-то спасительное стечение обстоятельств, на первый взгляд абсолютно случайное, а по сути — закономерное проявление того Великого Добра, которое, невзирая ни на что, правит миром».
Мне кажется, прочитать «Крутой маршрут» и не понять, как ужасен Сталин и государственный порядок им устроенный - это нереально, при условии, конечно, что читающий вообще способен на какие-то чувства. Если у вас есть силы только на одну книгу лагерной прозы, то потратьте их именно на эту. В ней очень тонкий баланс личного и государственного, предвзятости и правдивости, страха и надежды.
#русскаялитература #нонфикшн #биография
«Неукротимая» Гленнон Дойл
Американской писательнице Гленнон Дойл было сорок лет, когда ее жизнь влетела в крутое пике: она полюбила женщину, развелась с мужем и стала собой. Никак кроме озарения этот период жизни Гленнон не назвать. Ее муж, отец троих детей, изменял ей с самого начала их брака. Она попыталась его простить, даже написала об этом книгу, но его предательство не давало ей покоя. Гленнон, которая всю жизнь пыталась всем угождать и быть во всех отношениях «хорошей женщиной» (как мы понимаем, существо это мифическое, в реальности не встречающееся), вдруг поняла, что пора бы уже этому периоду сойти на нет - у нее одна жизнь, запасной нет и не будет, и нужно наконец спросить себя «Чего я хочу?» О сложной практике обращения к себе в любой непонятной/неприятной/болезненной ситуации и написана «Неукротимая».
«Когда я увидела Эбби, гепард во мне поднял голову. Я захотела ее — впервые захотела не то, что меня научили хотеть. Я полюбила ее — впервые полюбила не того, которого должна была любить. Совместная жизнь с ней — это моя первая оригинальная идея и мое первое самостоятельное решение как свободной женщины. После тридцати лет обтачивания себя в попытках втиснуться в чужое представление о любви в моей жизни наконец появилась любовь, которая была мне впору — отлитая по моей форме, созданная моими же руками. Наконец я честно спросила у себя, чего хочу я сама, а не чего хочет от меня мир. И почувствовала, как во мне снова проснулась жизнь. Вкус свободы мне понравился. И я захотела еще».
Пожалуй, никогда я так рьяно не добавляла в избранное цитаты из книги. Если бы существовал инструмент, измеряющий количество дельных замечаний о жизни современной женщины на одну книжную страницу, то здесь бы он вышел из строя.
«В десять детям приходится распрощаться с теми, кем они являются на самом деле, и стать теми, кем их хочет видеть мир. В десять мир начинает дрессировку. В десять он усадил меня и велел вести себя тихо, а потом указал на ряд клеток, в которых мне предстояло жить:
Это — те чувства, которые тебе можно испытывать.
Это — та версия женственности, которую ты будешь показывать.
Это — идеал тела, к которому тебе нужно стремиться.
Это — то, во что ты будешь верить.
Это — те, кого ты можешь любить.
Это — те, кого ты будешь бояться.
А это — жизнь, которую ты будешь хотеть.
Устраивайся. Поначалу тебе может быть неудобно, но не бойся, со временем ты забудешь о том, что это клетка, и перестанешь ее замечать. Вскоре ты поймешь, что это и есть жизнь. Я хотела быть хорошей и добровольно сдалась в клетку. Я выбрала себе такую мелкую личность, тело, веру и чувственность, что мне пришлось втягивать живот и задерживать дыхание, чтобы в них втиснуться. Неудивительно, что очень скоро мне поплохело».
При этом книгам в духе помоги-себе-сама я не могу следовать на сто процентов, даже при наличии в них четкой и понятной мне феминисткой позиции. Любая книга этого жанра так или иначе выводит универсальную формулу достижения счастья - попробуй сделать то и это и, возможно, это поможет. Возможно, вам, как и мне, будет интересно читать книгу Дойл, но вам также может быть совершенно непонятно, как приложить ее к вашей реальности. И это нормально.
Я понимаю, в чем именно не совпадаю с Гленнон. Мне, например, не близка тема божественного, даже если бог - женщина. А ещё я не богатая интеллектуалка с американским гражданством. Но ещё я точно уверена, что эта книга лучшее, что я пока читала в этом жанре. В ней простые, но очень показательные примеры, в ней много боли и радости, в ней, кажется, нет умолчаний удобных для такого повествования. Мне хочется верить Дойл, я чувствую, что она желает мне добра. Пару откровений, которые если и не изменят жизнь, то хотя бы подскажут способ, как взглянуть на нее по-другому, я точно здесь для себя нашла.
«Каждая жизнь — это беспрецедентный эксперимент. Моя жизнь принадлежит мне и только мне. Именно поэтому я перестала спрашивать у окружающих дорогу туда, где они все равно ни разу не были. Карты не существует. Мы все — в равной степени первооткрыватели».
#зарубежнаялитература #биография #нонфикшн
Американской писательнице Гленнон Дойл было сорок лет, когда ее жизнь влетела в крутое пике: она полюбила женщину, развелась с мужем и стала собой. Никак кроме озарения этот период жизни Гленнон не назвать. Ее муж, отец троих детей, изменял ей с самого начала их брака. Она попыталась его простить, даже написала об этом книгу, но его предательство не давало ей покоя. Гленнон, которая всю жизнь пыталась всем угождать и быть во всех отношениях «хорошей женщиной» (как мы понимаем, существо это мифическое, в реальности не встречающееся), вдруг поняла, что пора бы уже этому периоду сойти на нет - у нее одна жизнь, запасной нет и не будет, и нужно наконец спросить себя «Чего я хочу?» О сложной практике обращения к себе в любой непонятной/неприятной/болезненной ситуации и написана «Неукротимая».
«Когда я увидела Эбби, гепард во мне поднял голову. Я захотела ее — впервые захотела не то, что меня научили хотеть. Я полюбила ее — впервые полюбила не того, которого должна была любить. Совместная жизнь с ней — это моя первая оригинальная идея и мое первое самостоятельное решение как свободной женщины. После тридцати лет обтачивания себя в попытках втиснуться в чужое представление о любви в моей жизни наконец появилась любовь, которая была мне впору — отлитая по моей форме, созданная моими же руками. Наконец я честно спросила у себя, чего хочу я сама, а не чего хочет от меня мир. И почувствовала, как во мне снова проснулась жизнь. Вкус свободы мне понравился. И я захотела еще».
Пожалуй, никогда я так рьяно не добавляла в избранное цитаты из книги. Если бы существовал инструмент, измеряющий количество дельных замечаний о жизни современной женщины на одну книжную страницу, то здесь бы он вышел из строя.
«В десять детям приходится распрощаться с теми, кем они являются на самом деле, и стать теми, кем их хочет видеть мир. В десять мир начинает дрессировку. В десять он усадил меня и велел вести себя тихо, а потом указал на ряд клеток, в которых мне предстояло жить:
Это — те чувства, которые тебе можно испытывать.
Это — та версия женственности, которую ты будешь показывать.
Это — идеал тела, к которому тебе нужно стремиться.
Это — то, во что ты будешь верить.
Это — те, кого ты можешь любить.
Это — те, кого ты будешь бояться.
А это — жизнь, которую ты будешь хотеть.
Устраивайся. Поначалу тебе может быть неудобно, но не бойся, со временем ты забудешь о том, что это клетка, и перестанешь ее замечать. Вскоре ты поймешь, что это и есть жизнь. Я хотела быть хорошей и добровольно сдалась в клетку. Я выбрала себе такую мелкую личность, тело, веру и чувственность, что мне пришлось втягивать живот и задерживать дыхание, чтобы в них втиснуться. Неудивительно, что очень скоро мне поплохело».
При этом книгам в духе помоги-себе-сама я не могу следовать на сто процентов, даже при наличии в них четкой и понятной мне феминисткой позиции. Любая книга этого жанра так или иначе выводит универсальную формулу достижения счастья - попробуй сделать то и это и, возможно, это поможет. Возможно, вам, как и мне, будет интересно читать книгу Дойл, но вам также может быть совершенно непонятно, как приложить ее к вашей реальности. И это нормально.
Я понимаю, в чем именно не совпадаю с Гленнон. Мне, например, не близка тема божественного, даже если бог - женщина. А ещё я не богатая интеллектуалка с американским гражданством. Но ещё я точно уверена, что эта книга лучшее, что я пока читала в этом жанре. В ней простые, но очень показательные примеры, в ней много боли и радости, в ней, кажется, нет умолчаний удобных для такого повествования. Мне хочется верить Дойл, я чувствую, что она желает мне добра. Пару откровений, которые если и не изменят жизнь, то хотя бы подскажут способ, как взглянуть на нее по-другому, я точно здесь для себя нашла.
«Каждая жизнь — это беспрецедентный эксперимент. Моя жизнь принадлежит мне и только мне. Именно поэтому я перестала спрашивать у окружающих дорогу туда, где они все равно ни разу не были. Карты не существует. Мы все — в равной степени первооткрыватели».
#зарубежнаялитература #биография #нонфикшн
