Пивоварение для женщины в Средние и Новые века было одним из немногочисленных видов самостоятельного дохода. Всем известны и знакомы в наших деревнях (по крайней мере, вплоть до начала 2000-х) диалоги приезжих с местными: «А где тут это?» - «А, вон в тот дом стукнись, к тёть-Анфисе». Но для Англии, Голландии, Франции и германских земель актуальнее самогона было пиво, и женщины — чаще вдовы и старые девы — производили его в солидных количествах кустарными способами. Замужние — конечно, тоже, но на продажу выставляли, только если количества превышали семейное потребление, а это еще надо потрудиться.
В отличие от тёть-Анфисы производительницы домашнего пива вывешивали над входом сноп ячменя или пшеницы на длинной палке. По рынку они прохаживались в мужских высоких шляпах, чтобы видно было издалека. На английском они назывались «alewives» или «brewesses» и кто же, интересно, был их естественными врагами и хищниками?
Неудивительно, что ими были пивоваренные артели и усадебные заводы, чьи корпоративные правила ничем не отличались от любых стандартных уложений и регламентов корпораций и подразумевали а) отказ женщинам в членстве, б) установление ценового стандарта для территории влияния корпорации, в) борьбу с демпингом и нелицензионной торговлей продуктом.
Кто же, интересно, осаждал муниципальные и церковные власти жалобами и кляузами на «пивных жен»? Кто распространял лубочные картинки и листовки про старых ведьм в остроконечных шляпах с метлами? Конечно, имагология ведьм ведет свою историю даже не со Средневековья, а с античной мифологии. Но мало кто привнес столько целостности именно в повсеместно используемый англо-американский образ ведьмы, как добропорядочные ремесленники, от которых к 1650-м годам уже осталось порядочное изобразительное наследие.
#17век #Англия #история #тайныеобщества #оккультизм
В отличие от тёть-Анфисы производительницы домашнего пива вывешивали над входом сноп ячменя или пшеницы на длинной палке. По рынку они прохаживались в мужских высоких шляпах, чтобы видно было издалека. На английском они назывались «alewives» или «brewesses» и кто же, интересно, был их естественными врагами и хищниками?
Неудивительно, что ими были пивоваренные артели и усадебные заводы, чьи корпоративные правила ничем не отличались от любых стандартных уложений и регламентов корпораций и подразумевали а) отказ женщинам в членстве, б) установление ценового стандарта для территории влияния корпорации, в) борьбу с демпингом и нелицензионной торговлей продуктом.
Кто же, интересно, осаждал муниципальные и церковные власти жалобами и кляузами на «пивных жен»? Кто распространял лубочные картинки и листовки про старых ведьм в остроконечных шляпах с метлами? Конечно, имагология ведьм ведет свою историю даже не со Средневековья, а с античной мифологии. Но мало кто привнес столько целостности именно в повсеместно используемый англо-американский образ ведьмы, как добропорядочные ремесленники, от которых к 1650-м годам уже осталось порядочное изобразительное наследие.
#17век #Англия #история #тайныеобщества #оккультизм
363 года назад – 1 октября 1661 года – состоялись первые гонки на яхтах по Темзе между королем Карлом II Стюартом и его братом Иаковом. Постепенно они разрослись в национальную скрепу и соблюдаются по сей день свято. За 25 лет периода Реставрации в Англии вообще очень многое произошло впервые, особенно если это касалось пускания денег по ветру, фигурально или буквально. Зато было весело.
Парламентский чиновник по особым поручениям Джон Ивлин, однако, пишет, что королю так и не дали оторваться по полной и посвятить весь день развлечениям. Ну в смысле он сам и не дал.
Дневник Джона Ивлина
1 октября 1661 г.
Чрезвычайно тошнотворная, промозглая осень. Сегодня утром я отплыл с Его величеством на одной из его яхт (или «лодок для развлечений»), суден, не известных у нас ранее, вплоть до того, как голландская Вест-индская компания подарила Королю эту диковину, и это превосходные парусные суда. Это был турнир между другой его новой лодкой для развлечений, построенной как фрегат, и лодкой герцога Йоркского, ставка была 100 фунтов, дистанция – от Гринвича до Грейвсенда и обратно. Король проигрывал по дороге туда по причине встречного ветра, но нагнал на обратном пути.
На борту было много лордов и прочей знати. Временами Его величество сам становился за руль. За яхтой поспевали его баржа и кухонная лодка. Я завтракал с Его величеством на обратном пути: ему было угодно пригласить меня и лишь еще четверых дворян, а обедали уже все вместе там же, на яхте.
По пути ему было угодно обсудить со мною мою книгу, направленную против так всех раздражающего в Лондоне дыма и предлагающую средства, как путем удаления некоторых неудобств, описанных мной, это можно исправить; он повелел мне подготовить к следующей сессии Парламента соответствующий билль, потому что, как он сказал, он решительно намерен что-то со всем этим делать. После он беседовал со мной об улучшении положения с приусадебными садами в Англии, которая проигрывает по их количеству другим странам. Затем он попросил меня разобраться в кровавом столкновении, недавно происшедшем между французским и испанским послами близ Тауэра из-за спора об очередности представления шведскому послу. Он велел мне обратиться к сэру Уильяму Комптону, начальнику Арсенала, чтобы он рассказал мне все, что ему об этом известно, и его фавориту сэру Чарльзу Беркли, начальнику личной стражи Герцога, который тогда там присутствовал во главе своего отряда и трех рот пикинеров; также он сам высказал ряд соображений и рекомендаций, чтобы я подготовил Декларацию, которая опровергла бы распространившиеся слухи о том, что Его величество якобы занял одну из сторон в этом деле, а также о якобы имевших место грубости и наглости со стороны присутствовавших во время конфликта солдат и наблюдателей.
Вечером я приехал домой, а наутро отправился в Лондон собрать у офицеров в Тауэре, сэра Уильяма Комптона, сэра Чарльза Беркли и прочих посетивших три дня назад то собрание у посла все возможные сведения, после чего составил Послание в защиту Его величества и поведения солдат и наблюдателей.
#Англия #17век #история #первоисточник
Парламентский чиновник по особым поручениям Джон Ивлин, однако, пишет, что королю так и не дали оторваться по полной и посвятить весь день развлечениям. Ну в смысле он сам и не дал.
Дневник Джона Ивлина
1 октября 1661 г.
Чрезвычайно тошнотворная, промозглая осень. Сегодня утром я отплыл с Его величеством на одной из его яхт (или «лодок для развлечений»), суден, не известных у нас ранее, вплоть до того, как голландская Вест-индская компания подарила Королю эту диковину, и это превосходные парусные суда. Это был турнир между другой его новой лодкой для развлечений, построенной как фрегат, и лодкой герцога Йоркского, ставка была 100 фунтов, дистанция – от Гринвича до Грейвсенда и обратно. Король проигрывал по дороге туда по причине встречного ветра, но нагнал на обратном пути.
На борту было много лордов и прочей знати. Временами Его величество сам становился за руль. За яхтой поспевали его баржа и кухонная лодка. Я завтракал с Его величеством на обратном пути: ему было угодно пригласить меня и лишь еще четверых дворян, а обедали уже все вместе там же, на яхте.
По пути ему было угодно обсудить со мною мою книгу, направленную против так всех раздражающего в Лондоне дыма и предлагающую средства, как путем удаления некоторых неудобств, описанных мной, это можно исправить; он повелел мне подготовить к следующей сессии Парламента соответствующий билль, потому что, как он сказал, он решительно намерен что-то со всем этим делать. После он беседовал со мной об улучшении положения с приусадебными садами в Англии, которая проигрывает по их количеству другим странам. Затем он попросил меня разобраться в кровавом столкновении, недавно происшедшем между французским и испанским послами близ Тауэра из-за спора об очередности представления шведскому послу. Он велел мне обратиться к сэру Уильяму Комптону, начальнику Арсенала, чтобы он рассказал мне все, что ему об этом известно, и его фавориту сэру Чарльзу Беркли, начальнику личной стражи Герцога, который тогда там присутствовал во главе своего отряда и трех рот пикинеров; также он сам высказал ряд соображений и рекомендаций, чтобы я подготовил Декларацию, которая опровергла бы распространившиеся слухи о том, что Его величество якобы занял одну из сторон в этом деле, а также о якобы имевших место грубости и наглости со стороны присутствовавших во время конфликта солдат и наблюдателей.
Вечером я приехал домой, а наутро отправился в Лондон собрать у офицеров в Тауэре, сэра Уильяма Комптона, сэра Чарльза Беркли и прочих посетивших три дня назад то собрание у посла все возможные сведения, после чего составил Послание в защиту Его величества и поведения солдат и наблюдателей.
#Англия #17век #история #первоисточник
О запрещенных субстанциях, мимопроходящих современниках и исторических жерновах
Не только августовским путчем 1991 года характеризовалась эпоха, в которую нам довелось жить и бороться. Но и октябрьским путчем 1993 года. В отличие от многих я могу с точностью высказаться о том, где я был в этот день и насколько мне неприятны были эти красно-коричневые люди.
3 октября 1993 года с 18.00 я, студент аж четвертого курса, сидел на метро «Бабушкинская» дома у бывшего старшего вожатого в компании бывших вожатых лагеря «Рябинка» и социализировался. Никаких особых событий с утра я не зарегистрировал, да и воскресенье было. В 1992-1993 гг. я обучался по обмену в США, вернулся в июне, выяснил, что правил зачтения иностранного обучения в институте нет и надо либо отстать от своей группы на год либо сдать всё экстерном за третий курс. И только похмельный физрук молча принял булькнувшее приношение, молча расписался в табеле и показал рукой на дверь. Остальные преподаватели были фанатами своих дисциплин и искренне верили, что я хочу с ними об этом поговорить.
Этой истерии сдачи непройденного были посвящены июнь, июль и сентябрь. Параллельно с многостаночной личной жизнью, которой я заедал стресс. И с подторговыванием пирожками за лотком у расписания чужого факультета вместе с товарищем бывшим старшим вожатым, потому что с работой как-то не клеилось. Как-то с трудом вспоминаются политические расклады того времени: я узнавал их разве что от сумасшедшей старухи* на красной ветке метро.
Закономерно, что алкоголизация за вожатским столом продвигалась стандартным темпом 21-летних людей и сопровождалась песнями под гитару и соответствующими разговорами. Каким-то образом в руках у одного из наших старших (года 24 ему было) коллег оказалась папироса, которой он хвалился и кичился, после чего затянулся и пустил по кругу. Это было забавно и интересно. До меня оставался еще один человек, когда в квартире истошно затрезвонил телефон, и моя мама не менее истошно потребовала (у приличных детей было принято оставлять телефоны друзей мамам), чтобы я возвращался домой, потому что в городе восстание. Я горделиво отказался. Звонки продолжались с периодичностью в четверть часа, и наконец трубку взял папа, который угрозил, что «сейчас они победят, и начнутся погромы». Папа был единственным русским в этой суматошной семье.
Трагедия моего отбытия граничила с немым фильмом серебряного века. У меня была травма размером с дыру от Бога, потому что мне не дали расширить сферу экспансии, и родители оказались тому виной. Добрался через пол-Москвы за час, вообще без изменений сравнительно с прошлыми днями. В понедельник мы все, как обычно, пошли в институт, и там, конечно, обсуждались события в городе, но душу они особенно не затрагивали. После созвонов с вожатской компанией, выяснилось, что особо рассидеться не получилось ни у кого, и оставшаяся в одиночестве группа из троих юношей таки сходила к Дому советов и даже (по их словам) пару раз слышала фюить пуль, летящих мимо. Потому что папиросу они все же добили, и следом за ней — вторую. Уже где-то неделю спустя я ездил смотреть на обугленную стену Дома советов, по телевизору заставал время от времени какие-то сообщения о событиях, со злорадством наблюдал арест всей этой своры. Ну они реально были карикатурно отвратительные.
#история #Россия #20век #ивсебылоэ
Не только августовским путчем 1991 года характеризовалась эпоха, в которую нам довелось жить и бороться. Но и октябрьским путчем 1993 года. В отличие от многих я могу с точностью высказаться о том, где я был в этот день и насколько мне неприятны были эти красно-коричневые люди.
3 октября 1993 года с 18.00 я, студент аж четвертого курса, сидел на метро «Бабушкинская» дома у бывшего старшего вожатого в компании бывших вожатых лагеря «Рябинка» и социализировался. Никаких особых событий с утра я не зарегистрировал, да и воскресенье было. В 1992-1993 гг. я обучался по обмену в США, вернулся в июне, выяснил, что правил зачтения иностранного обучения в институте нет и надо либо отстать от своей группы на год либо сдать всё экстерном за третий курс. И только похмельный физрук молча принял булькнувшее приношение, молча расписался в табеле и показал рукой на дверь. Остальные преподаватели были фанатами своих дисциплин и искренне верили, что я хочу с ними об этом поговорить.
Этой истерии сдачи непройденного были посвящены июнь, июль и сентябрь. Параллельно с многостаночной личной жизнью, которой я заедал стресс. И с подторговыванием пирожками за лотком у расписания чужого факультета вместе с товарищем бывшим старшим вожатым, потому что с работой как-то не клеилось. Как-то с трудом вспоминаются политические расклады того времени: я узнавал их разве что от сумасшедшей старухи* на красной ветке метро.
Закономерно, что алкоголизация за вожатским столом продвигалась стандартным темпом 21-летних людей и сопровождалась песнями под гитару и соответствующими разговорами. Каким-то образом в руках у одного из наших старших (года 24 ему было) коллег оказалась папироса, которой он хвалился и кичился, после чего затянулся и пустил по кругу. Это было забавно и интересно. До меня оставался еще один человек, когда в квартире истошно затрезвонил телефон, и моя мама не менее истошно потребовала (у приличных детей было принято оставлять телефоны друзей мамам), чтобы я возвращался домой, потому что в городе восстание. Я горделиво отказался. Звонки продолжались с периодичностью в четверть часа, и наконец трубку взял папа, который угрозил, что «сейчас они победят, и начнутся погромы». Папа был единственным русским в этой суматошной семье.
Трагедия моего отбытия граничила с немым фильмом серебряного века. У меня была травма размером с дыру от Бога, потому что мне не дали расширить сферу экспансии, и родители оказались тому виной. Добрался через пол-Москвы за час, вообще без изменений сравнительно с прошлыми днями. В понедельник мы все, как обычно, пошли в институт, и там, конечно, обсуждались события в городе, но душу они особенно не затрагивали. После созвонов с вожатской компанией, выяснилось, что особо рассидеться не получилось ни у кого, и оставшаяся в одиночестве группа из троих юношей таки сходила к Дому советов и даже (по их словам) пару раз слышала фюить пуль, летящих мимо. Потому что папиросу они все же добили, и следом за ней — вторую. Уже где-то неделю спустя я ездил смотреть на обугленную стену Дома советов, по телевизору заставал время от времени какие-то сообщения о событиях, со злорадством наблюдал арест всей этой своры. Ну они реально были карикатурно отвратительные.
#история #Россия #20век #ивсебылоэ
*Сноска о сумасшедшей старухе
В начале 1990-х годов в первом вагоне от центра по красной ветке московского метро ездила туда-сюда старуха, которая садилась в середине лавки и, глядя прямо перед собой, не переставая, эмоционально говорила будто страницами из раннего Сорокина: «Бурбулис на пленуме демократической платформы выступил с суровым осуждением программы пять шагов, которую разработал Явлинский на основе выступления Сажи Умалатовой, а Шохин тогда же ему и говорит, после пленума, что сами посмотрите, что Шахрай-то подумает, это вам не третья конференция Нашего дома России ведь». Мы студентами от нее узнавали новости. Ну то есть как узнавали. Ржали.
И сейчас встречаешь временами в сети литераторов, жестко привязывающих свои тексты к моменту. И в собраниях сочинений прошлого читаешь что-то подобное. Но ведь все эти фамилии и реалии утрачивают сигнификаты через год или пять. Кто такой Бурбулис? А Грызлов? А Фрадков? А Марычев? А Марков-второй, Кокошкин, Струве? А панамский кризис, суэцкий кризис, путч 1991-го, 1993-го? Тлен же всё, суета и погоня за ветром.
#история #Россия #20век #ивсебылоэ
В начале 1990-х годов в первом вагоне от центра по красной ветке московского метро ездила туда-сюда старуха, которая садилась в середине лавки и, глядя прямо перед собой, не переставая, эмоционально говорила будто страницами из раннего Сорокина: «Бурбулис на пленуме демократической платформы выступил с суровым осуждением программы пять шагов, которую разработал Явлинский на основе выступления Сажи Умалатовой, а Шохин тогда же ему и говорит, после пленума, что сами посмотрите, что Шахрай-то подумает, это вам не третья конференция Нашего дома России ведь». Мы студентами от нее узнавали новости. Ну то есть как узнавали. Ржали.
И сейчас встречаешь временами в сети литераторов, жестко привязывающих свои тексты к моменту. И в собраниях сочинений прошлого читаешь что-то подобное. Но ведь все эти фамилии и реалии утрачивают сигнификаты через год или пять. Кто такой Бурбулис? А Грызлов? А Фрадков? А Марычев? А Марков-второй, Кокошкин, Струве? А панамский кризис, суэцкий кризис, путч 1991-го, 1993-го? Тлен же всё, суета и погоня за ветром.
#история #Россия #20век #ивсебылоэ
В жизни всегда есть место ритуализму
После революции в России и провозглашения независимости Финляндии Репины оказались за границей. 29 сентября 1930 года в возрасте 86 лет великий художник скончался. Его 53-летний сын и в день похорон вел себя странно. По воспоминаниям очевидцев, покойника положили на столе на веранде. Юрий Ильич с утра ушел в лес с ружьем и вернулся к обеду, неся в руке убитого зайца. Пройдя на веранду, он прибил этого зайца в распятом виде к столу в ногах покойного. Затем, вбив еще один гвоздь, подвесил корзинку с яблоками. Когда его спросили, что это значит, Юрий Ильич ответил: «Я принес в дар папе все, что мог самого дорогого». После смерти художника его дети продолжали жить продажей его вещей и картин. Но все равно испытывали нужду. "Вечерний Харьков", 2007 г.
#Россия #20век #история #живопись
После революции в России и провозглашения независимости Финляндии Репины оказались за границей. 29 сентября 1930 года в возрасте 86 лет великий художник скончался. Его 53-летний сын и в день похорон вел себя странно. По воспоминаниям очевидцев, покойника положили на столе на веранде. Юрий Ильич с утра ушел в лес с ружьем и вернулся к обеду, неся в руке убитого зайца. Пройдя на веранду, он прибил этого зайца в распятом виде к столу в ногах покойного. Затем, вбив еще один гвоздь, подвесил корзинку с яблоками. Когда его спросили, что это значит, Юрий Ильич ответил: «Я принес в дар папе все, что мог самого дорогого». После смерти художника его дети продолжали жить продажей его вещей и картин. Но все равно испытывали нужду. "Вечерний Харьков", 2007 г.
#Россия #20век #история #живопись
Вам, переводчики.
Ранее уже говорилось, что Иван Алексеевич Бунин в переводе «Песни о Гайавате» «игрался оттенками» и допускал вольности. И это наложило отпечаток на наименование индейской народности в русском языке. А применительно к оружейной истории Северной Америки он напортачил значительно серьезнее.
Основную роль сыграла «Песнь о Гайавате» в распространении в русском языке слова «томагавк» в качестве наименования якобы основного индейского боевого оружия — топорика. Примечательно, однако, что сама «Песнь» не содержит вообще ни одного слова «томагавк» (tomahawk), и его Бунин привнес в перевод из массовой культуры своего времени — вестернов при нем было уже много.
События «Песни» относятся к былинной эпохе, лишь в самом конце которой в страну индейцев приезжают белые поселенцы. Но именно поселенцы познакомили индейцев с железными топорами, которые те стали использовать и называть томагавками. До того они пользовались каменными и костяными рубилами, прикрепленными иногда к рукояткам, и причудливыми боевыми дубинками и палицами, иногда клевцами (палица с длинным штырем). Поэтому закономерно, что там, где Бунин пишет «Погребен топор кровавый, / Погребен навеки в землю / Тяжкий, грозный томагаук», в оригинале значится «Buried was the bloody hatchet, / Buried was the dreadful war-club, / Buried were all warlike weapons», то есть «Погребено было кровавое рубило, погребены были жуткие боевые дубинки, погребены были все военные орудия».
Характерно, что к томагавкам, а до них — к дубинкам приделывалась зачастую чашечка, а в рукояти просверливался канал, что делало орудие войны также и трубкой мира. Это очень символично и мило.
#история #США #литература #19век
Ранее уже говорилось, что Иван Алексеевич Бунин в переводе «Песни о Гайавате» «игрался оттенками» и допускал вольности. И это наложило отпечаток на наименование индейской народности в русском языке. А применительно к оружейной истории Северной Америки он напортачил значительно серьезнее.
Основную роль сыграла «Песнь о Гайавате» в распространении в русском языке слова «томагавк» в качестве наименования якобы основного индейского боевого оружия — топорика. Примечательно, однако, что сама «Песнь» не содержит вообще ни одного слова «томагавк» (tomahawk), и его Бунин привнес в перевод из массовой культуры своего времени — вестернов при нем было уже много.
События «Песни» относятся к былинной эпохе, лишь в самом конце которой в страну индейцев приезжают белые поселенцы. Но именно поселенцы познакомили индейцев с железными топорами, которые те стали использовать и называть томагавками. До того они пользовались каменными и костяными рубилами, прикрепленными иногда к рукояткам, и причудливыми боевыми дубинками и палицами, иногда клевцами (палица с длинным штырем). Поэтому закономерно, что там, где Бунин пишет «Погребен топор кровавый, / Погребен навеки в землю / Тяжкий, грозный томагаук», в оригинале значится «Buried was the bloody hatchet, / Buried was the dreadful war-club, / Buried were all warlike weapons», то есть «Погребено было кровавое рубило, погребены были жуткие боевые дубинки, погребены были все военные орудия».
Характерно, что к томагавкам, а до них — к дубинкам приделывалась зачастую чашечка, а в рукояти просверливался канал, что делало орудие войны также и трубкой мира. Это очень символично и мило.
#история #США #литература #19век
Единственный полученный комментарий на эту лекцию (кроме отзывов непосредственных слушателей, за что им земной поклон) касался «перекоса» в сторону «мужской истории» и отсутствия описания женской роли в истории оккультизма.
Нельзя достаточно подробно описать апельсины, если лекция – о бананах. Тайные общества нового образца и Нового времени – это чисто патриархатная история. Наша уважаемая редакция, конечно, по самому рождению своему, абьюзер, и праматери всего этого умилительного дискурса учат, что клеймо абьюзера с ней (с редакцией) навечно просто по факту принадлежности к гендеру. Но мы ранее уже писали (и отдельной своей длинной и искрометной лекцией подчеркивали), что женская инициация и мужская инициация – явления принципиально разные, непересекающиеся и имеющие разную историю. К ним, в их взаимоотношениях на протяжении всей истории, никак не применим социально-политический термин «гонения» и «геноцид». Зато отлично применимы другие термины – «сегрегация» и «апартхайд» (апартеид). Они существуют параллельно, в них задействован разный контингент, а точки их пересечения намечаются на историческом векторе только в тех случаях, когда представители одной залезают на территорию другой, либо тщетно пытаясь жить не по своим правилам, либо стараясь насадить свой устав не в своем монастыре.
Когда патриархальная культура влезала в женские горизонтальные социальные сети взаимного материального и духовного бартера, это всегда заканчивалось процессами над ведьмами либо бунтами, от легендарной Лисистраты до вполне реального марша «гражданок прядильщиц» на Версаль. Когда женщины проявляли настойчивость в надзоре за вечерним досугом своих спутников – или решали настоять на полном социальном равенстве – это всегда заканчивалось кавалерист-девицами в штанах, женскими цехами и Орденами Мопса. Вот про эту часть их истории в моих лекциях всегда много материала. Но это, образно говоря, история в образе Марлен Дитрих во фраке с подрисованными усиками. Это история имитации женщинами внешних форм мужской инициации, поскольку только так она представлена в общей истории закрытых обществ Нового и Новейшего времени. Которыми история западного эзотеризма, конечно, не ограничивается.
#история #социология
Нельзя достаточно подробно описать апельсины, если лекция – о бананах. Тайные общества нового образца и Нового времени – это чисто патриархатная история. Наша уважаемая редакция, конечно, по самому рождению своему, абьюзер, и праматери всего этого умилительного дискурса учат, что клеймо абьюзера с ней (с редакцией) навечно просто по факту принадлежности к гендеру. Но мы ранее уже писали (и отдельной своей длинной и искрометной лекцией подчеркивали), что женская инициация и мужская инициация – явления принципиально разные, непересекающиеся и имеющие разную историю. К ним, в их взаимоотношениях на протяжении всей истории, никак не применим социально-политический термин «гонения» и «геноцид». Зато отлично применимы другие термины – «сегрегация» и «апартхайд» (апартеид). Они существуют параллельно, в них задействован разный контингент, а точки их пересечения намечаются на историческом векторе только в тех случаях, когда представители одной залезают на территорию другой, либо тщетно пытаясь жить не по своим правилам, либо стараясь насадить свой устав не в своем монастыре.
Когда патриархальная культура влезала в женские горизонтальные социальные сети взаимного материального и духовного бартера, это всегда заканчивалось процессами над ведьмами либо бунтами, от легендарной Лисистраты до вполне реального марша «гражданок прядильщиц» на Версаль. Когда женщины проявляли настойчивость в надзоре за вечерним досугом своих спутников – или решали настоять на полном социальном равенстве – это всегда заканчивалось кавалерист-девицами в штанах, женскими цехами и Орденами Мопса. Вот про эту часть их истории в моих лекциях всегда много материала. Но это, образно говоря, история в образе Марлен Дитрих во фраке с подрисованными усиками. Это история имитации женщинами внешних форм мужской инициации, поскольку только так она представлена в общей истории закрытых обществ Нового и Новейшего времени. Которыми история западного эзотеризма, конечно, не ограничивается.
#история #социология
Liber 3-7-77, или Нравоучительный сказ о том, как масоны в Монтане поселились и всех там во имя добра перевешали
1.
В 1803 году Наполеон, первый консул Республики, продал Соединенным Штатам французскую территорию Луизианы. Раскатав свои чувственные губы от Тихого до Атлантического, Штаты загрезили расширением государства в освященных веками былинных границах «от моря и до моря». Для того, чтобы выяснить, что там вообще пролегает — от Луизианы и до моря — и какие народы наивно думают, что проживают там, президент Томас Джефферсон снарядил экспедицию, поставив ей задачу картографировать прямой водный путь от побережья до побережья и попутно собрать сведения о настроениях французских колонистов и местных племен. Во главе экспедиции он поставил офицера армейской контрразведки и своего личного секретаря Меривезера Льюиса и его бывшего начальника Уильяма Кларка. Оба офицера во время Войны за независимость служили на индейских территориях, умели с индейцами и драться и мириться, сами были привычны к быту «Кожаного Чулка» Натти Бампо и носили вот эти шикарные бобровые шапки пионеров со свисающими хвостами.
Экспедиция Льюиса и Кларка стартовала из Сент-Луиса (теперь Миссури) 14 мая 1804 года и положила начало освоению американского Запада, который был еще даже не диким, а первобытным. У США недолгая история, и все основные ее немногочисленные события приобретают характер легендарных. Такой же легендой стала эта экспедиция, принесшая ее тридцати трем участникам (точнее, тридцати двум вернувшимся) славу, статус и память поколений. Ей посвящены тома и тома художественной и научной литературы, фильмы, картины и анекдоты. Плотно и подробно освещен даже такой неочевидный аспект, как роль масонства в жизни главных фигурантов.
Кларку в экспедиции и так было несладко — как им всем. По всем военным и походным правилам, Льюис и Кларк двигались на первой и последней лодках экспедиции, соответственно, чередуясь. Но стоило им пересечься на привале или речном перекате, как Льюис возобновлял с ним разговор о том, что давно-де пора Кларку вступать в масоны. Очень это, мол, полезное общество, респектабельное, все товарищи офицеры в нем состоят, сам президент там состоит, и вообще это опора социума и очень прикольное времяпрепровождение. Кларк сомневался: он был воспитан в очень суровой церковной атмосфере, провел всю жизнь на фронте и, после всех войн став вольным разведчиком-траппером, не горел желанием искать себе новую иерархическую группу по интересам. Тем более не время и не место, наверное, говорил он. Но Льюиса это не останавливало, тем более что масонов в экспедиции было еще как минимум шестеро, потому что в своем путевом журнале Льюис отметил, что в день прибытия на территорию «горного края» Терра-Монтана 27 апреля 1805 года он провел там полевое собрание странствующей ложи. Протокола, впрочем, не сохранилось. Так что это не считается.
Кларка окончательно допекли, когда экспедиция вернулась обратно в Сент-Луис, да и то не сразу, а только еще три года спустя. Он вступил в местную ложу № 111 в день ее основания 18 сентября 1809 года, по случаю праздника, наверное.
#история #США #19век #масонство #тайныеобщества
1.
В 1803 году Наполеон, первый консул Республики, продал Соединенным Штатам французскую территорию Луизианы. Раскатав свои чувственные губы от Тихого до Атлантического, Штаты загрезили расширением государства в освященных веками былинных границах «от моря и до моря». Для того, чтобы выяснить, что там вообще пролегает — от Луизианы и до моря — и какие народы наивно думают, что проживают там, президент Томас Джефферсон снарядил экспедицию, поставив ей задачу картографировать прямой водный путь от побережья до побережья и попутно собрать сведения о настроениях французских колонистов и местных племен. Во главе экспедиции он поставил офицера армейской контрразведки и своего личного секретаря Меривезера Льюиса и его бывшего начальника Уильяма Кларка. Оба офицера во время Войны за независимость служили на индейских территориях, умели с индейцами и драться и мириться, сами были привычны к быту «Кожаного Чулка» Натти Бампо и носили вот эти шикарные бобровые шапки пионеров со свисающими хвостами.
Экспедиция Льюиса и Кларка стартовала из Сент-Луиса (теперь Миссури) 14 мая 1804 года и положила начало освоению американского Запада, который был еще даже не диким, а первобытным. У США недолгая история, и все основные ее немногочисленные события приобретают характер легендарных. Такой же легендой стала эта экспедиция, принесшая ее тридцати трем участникам (точнее, тридцати двум вернувшимся) славу, статус и память поколений. Ей посвящены тома и тома художественной и научной литературы, фильмы, картины и анекдоты. Плотно и подробно освещен даже такой неочевидный аспект, как роль масонства в жизни главных фигурантов.
Кларку в экспедиции и так было несладко — как им всем. По всем военным и походным правилам, Льюис и Кларк двигались на первой и последней лодках экспедиции, соответственно, чередуясь. Но стоило им пересечься на привале или речном перекате, как Льюис возобновлял с ним разговор о том, что давно-де пора Кларку вступать в масоны. Очень это, мол, полезное общество, респектабельное, все товарищи офицеры в нем состоят, сам президент там состоит, и вообще это опора социума и очень прикольное времяпрепровождение. Кларк сомневался: он был воспитан в очень суровой церковной атмосфере, провел всю жизнь на фронте и, после всех войн став вольным разведчиком-траппером, не горел желанием искать себе новую иерархическую группу по интересам. Тем более не время и не место, наверное, говорил он. Но Льюиса это не останавливало, тем более что масонов в экспедиции было еще как минимум шестеро, потому что в своем путевом журнале Льюис отметил, что в день прибытия на территорию «горного края» Терра-Монтана 27 апреля 1805 года он провел там полевое собрание странствующей ложи. Протокола, впрочем, не сохранилось. Так что это не считается.
Кларка окончательно допекли, когда экспедиция вернулась обратно в Сент-Луис, да и то не сразу, а только еще три года спустя. Он вступил в местную ложу № 111 в день ее основания 18 сентября 1809 года, по случаю праздника, наверное.
#история #США #19век #масонство #тайныеобщества
Liber 3-7-77
2.
Первое же настоящее собрание монтанской ложи, да и то с натяжкой, состоялось только полвека спустя и снова из-за очередной экспедиции по наведению транспортных путей. К сентябрю 1862 года до Монтаны добралась стартовавшая в июне из Миннесоты военно-инженерная экспедиция капитана армии Союза Джеймса Либерти Фиска. В ней служил добровольцем нью-йоркский клерк разорившегося банка и прогоревший фьючерсный инвестор Натаниэль Лэнгфорд, нанявшийся туда, чтобы начать новую жизнь. Вместе с другими двоими масонами Джорджем Гиром и Дэвидом Чарлтоном он и провел на стоянке Муллан-роуд полноценное масонское собрание 23 сентября 1862 года, посреди Гражданской войны и начинавшейся в низовьях Скалистых гор золотой лихорадки. В мемуарах он писал: «Никогда еще братское рукопожатие не было столь сердечным, как тогда, в отблесках сияния того чудесного осеннего вечера, когда мы открыли и закрыли первую ложу в Монтане, и когда, покинув вершину этого величественного горного кряжа, мы спустились в лагерь, каждый чувствовал, что стал счастливее и лучше после обмена в уединении масонскими мыслями и чувствами». Собрание, само собой, прошло по сокращенному ритуалу, рассчитанному на троих участников, но все же.
По пути Лэнгфорд выпытывал у местных жителей, кто здесь масоны, и собирал контакты. И наоборот, он пишет, что однажды мимо экспедиции проехала группа вооруженных всадников ну явно сомнительной профессиональной принадлежности. Скорее всего, «дорожных агентов» (road agents), как интеллигентно называли в те времена разбойников с большой дороги. Они и сами обращались к своим потерпевшим вежливо и деликатно: «Stand and deliver!» (Стой и предоставляй). Экспедиция включала 311 человек и перемещалась целым поездом фургонов на конной тяге, да и состояла преимущественно из новых эмигрантов, авантюристов и прогоревших инвесторов, которым было абсолютно нечего терять, кроме, разве что, своих многочисленных винчестеров и кольтов. Поэтому всадники разминулись с поездом мирно. Последний же из них поравнялся к Лэнгфордом и светски осведомился у его соседа в той самой манере, которую так любят сценаристы вестернов:
- Доброго дня вам, сэр. А не в вашем ли караване путешествует мистер Х.А. Бифф?
Сосед ответил, что нет.
- А не слыхали ли вы, где сейчас этот господин?
Тут Лэнгфорд ответил ему, что он это знает. Всадник проехал с ними до следующей стоянки, там они сердечно поговорили с Лэнгфордом на интересующие их темы, обменялись контактами, и так постепенно у Лэнгфорда сформировался список адресов монтанских масонов.
Он впервые разослал по этому списку циркулярное письмо уже через два месяца, когда умер брат Уильям Белл из Баннака. На зов к нему явились 76 масонов со всех окрестных территорий и провели первые в Монтане масонские похороны.
Лэнгфорд картографировал Йеллоустонский лесной массив, потом стал первым государственным суперинтендантом Национального парка, открыл в Баннаке мельницу, стал соучредителем ряда компаний и больше не прогорал. Лож он самолично учредил до двадцати.
Вокруг же бушевала война и одновременно с ней — золотая лихорадка, и все больше и больше путников на больших дорогах стояли и предоставляли, и никто не спрашивал у них про мистера Биффа.
#история #США #19век #масонство #тайныеобщества
2.
Первое же настоящее собрание монтанской ложи, да и то с натяжкой, состоялось только полвека спустя и снова из-за очередной экспедиции по наведению транспортных путей. К сентябрю 1862 года до Монтаны добралась стартовавшая в июне из Миннесоты военно-инженерная экспедиция капитана армии Союза Джеймса Либерти Фиска. В ней служил добровольцем нью-йоркский клерк разорившегося банка и прогоревший фьючерсный инвестор Натаниэль Лэнгфорд, нанявшийся туда, чтобы начать новую жизнь. Вместе с другими двоими масонами Джорджем Гиром и Дэвидом Чарлтоном он и провел на стоянке Муллан-роуд полноценное масонское собрание 23 сентября 1862 года, посреди Гражданской войны и начинавшейся в низовьях Скалистых гор золотой лихорадки. В мемуарах он писал: «Никогда еще братское рукопожатие не было столь сердечным, как тогда, в отблесках сияния того чудесного осеннего вечера, когда мы открыли и закрыли первую ложу в Монтане, и когда, покинув вершину этого величественного горного кряжа, мы спустились в лагерь, каждый чувствовал, что стал счастливее и лучше после обмена в уединении масонскими мыслями и чувствами». Собрание, само собой, прошло по сокращенному ритуалу, рассчитанному на троих участников, но все же.
По пути Лэнгфорд выпытывал у местных жителей, кто здесь масоны, и собирал контакты. И наоборот, он пишет, что однажды мимо экспедиции проехала группа вооруженных всадников ну явно сомнительной профессиональной принадлежности. Скорее всего, «дорожных агентов» (road agents), как интеллигентно называли в те времена разбойников с большой дороги. Они и сами обращались к своим потерпевшим вежливо и деликатно: «Stand and deliver!» (Стой и предоставляй). Экспедиция включала 311 человек и перемещалась целым поездом фургонов на конной тяге, да и состояла преимущественно из новых эмигрантов, авантюристов и прогоревших инвесторов, которым было абсолютно нечего терять, кроме, разве что, своих многочисленных винчестеров и кольтов. Поэтому всадники разминулись с поездом мирно. Последний же из них поравнялся к Лэнгфордом и светски осведомился у его соседа в той самой манере, которую так любят сценаристы вестернов:
- Доброго дня вам, сэр. А не в вашем ли караване путешествует мистер Х.А. Бифф?
Сосед ответил, что нет.
- А не слыхали ли вы, где сейчас этот господин?
Тут Лэнгфорд ответил ему, что он это знает. Всадник проехал с ними до следующей стоянки, там они сердечно поговорили с Лэнгфордом на интересующие их темы, обменялись контактами, и так постепенно у Лэнгфорда сформировался список адресов монтанских масонов.
Он впервые разослал по этому списку циркулярное письмо уже через два месяца, когда умер брат Уильям Белл из Баннака. На зов к нему явились 76 масонов со всех окрестных территорий и провели первые в Монтане масонские похороны.
Лэнгфорд картографировал Йеллоустонский лесной массив, потом стал первым государственным суперинтендантом Национального парка, открыл в Баннаке мельницу, стал соучредителем ряда компаний и больше не прогорал. Лож он самолично учредил до двадцати.
Вокруг же бушевала война и одновременно с ней — золотая лихорадка, и все больше и больше путников на больших дорогах стояли и предоставляли, и никто не спрашивал у них про мистера Биффа.
#история #США #19век #масонство #тайныеобщества
Liber 3-7-77
3.
28 июля 1862 года золото нашли в Кузнечиковом ручье, а 26 апреля 1863 года — у Ольховой балки на границе территорий Монтана и Айдахо. К концу 1863 года между этими точками на карте раскинулся выросший в размерах втрое город Баннак. Все дороги и тропы в окрестностях заполнили добытчики золота из ручья и добытчики золота из добытчиков золота из ручья. То в город прискачет норвежский предприниматель Холтер из соседней Елены, жалующийся на то, что всем известный с плохой стороны Джордж Айвс прострелил ему шляпу, и только осечка позволила ему бежать. То в горах найдут душу местных компаний Николя Тибо, изрешеченного и без золотого порошка. То местный скотопромышленник Конрад Корс поедет с порошком покупать скот, но не доедет. Хроники Монтаны до 1862-1863 гг. содержат упоминания о сотне только крупных ограблений. Джорджа Айвса выловили общенародной верховой облавой-охотой, притащили в Баннак и линчевали. Линчевали в Елене Комптона и Уилсона, напавших на герра Корса. Но это же не выход. Правительство не имело ни средств, ни людей, ни желания регулировать правопорядок на недоосвоенных территориях, поэтому выдавало общинам золотодобытчиков сомнительные права коллективного мирового судьи, но самим участникам процесса некогда было особенно отвлекаться от золотодобычи, да и полномочия их были им самим непонятны. Тоже не выход.
Выход нашли местные масоны, уже приученные к организованной деятельности. 23 декабря 1863 года в Вирджиния-сити собрались семеро масонов под руководством армейского капитана Ника Уолла, майора Элвина Бруки и владельца магазина Пэриса Суэйзи Пфаутса и учредили Комитет бдительности Ольховой балки (Alder Gulch), избрав своим председателем мистера Пфаутса, определенно ради звучного имени. Но скорее потому, что он был Мастером ложи.
В истории прославились несколько организаций народного самоуправления и судопроизводства, дублировавшие официальные суды, заменявшие их в отсутствие судей или становившиеся их антиподами и вершителями «истинного суда по справедливости». Лучше других известны вестфальские Суды Фемы (Vehmgericht) XII-XVI веков и японские ниндзя. В Штатах народные судилища (организованные и юридически подкрепленные в отличие от погромов и линчевания толпой) впервые появились в 1760-е годы еще при англичанах в Южной Каролине, где послужили образцом для создания и позднейших комитетов, и Национальной гвардии. Это попросту были патрули народного ополчения, решившие общинно защищаться от бандитов, как любая народная милиция с античных до наших времен.
Понятие же «комитет бдительности» пришло в Штаты из революционной Франции и сперва прижилось в Калифорнии, где золотая лихорадка и все сопутствующие ей проблемы разразились в конце 1840-х гг. Оттуда это понятие через отсутствующие границы перебралось в Техас и Мексику, где цветет пышным цветом до сих пор, потому что им называют себя крупные банды и частные армии наркокартелей. Даже само произношение этого слова несет на себе отпечаток испаноязычного тихоокеанского побережья США: члены комитетов называются по-испански - «вихилантес», не «виджилентс» - по-английски.
Члены комитета подписали вполне парамасонский текст клятвы, приводимой здесь полностью с особенностями написания: «Мы, нижеподписавшиеся, собравшиеся здесь и сейчас в группу, имеющую достохвальную цель орестовывать варов и убийц и возврощать краденную собственность, все клянемся нашей священной честью каждый всем и каждому и торжественно обезуемся никогда не раскрывать тайны, не нарушать законы праведности и никогда не оставлять друг друга и наш стяг Правосудия, и да поможет нам Бог и да станет свидетелем нашей клятвы, как о ней свидетельствуют наши подписи и сия печать. 23 декабря 1863 г.»
#история #США #19век #масонство #тайныеобщества
3.
28 июля 1862 года золото нашли в Кузнечиковом ручье, а 26 апреля 1863 года — у Ольховой балки на границе территорий Монтана и Айдахо. К концу 1863 года между этими точками на карте раскинулся выросший в размерах втрое город Баннак. Все дороги и тропы в окрестностях заполнили добытчики золота из ручья и добытчики золота из добытчиков золота из ручья. То в город прискачет норвежский предприниматель Холтер из соседней Елены, жалующийся на то, что всем известный с плохой стороны Джордж Айвс прострелил ему шляпу, и только осечка позволила ему бежать. То в горах найдут душу местных компаний Николя Тибо, изрешеченного и без золотого порошка. То местный скотопромышленник Конрад Корс поедет с порошком покупать скот, но не доедет. Хроники Монтаны до 1862-1863 гг. содержат упоминания о сотне только крупных ограблений. Джорджа Айвса выловили общенародной верховой облавой-охотой, притащили в Баннак и линчевали. Линчевали в Елене Комптона и Уилсона, напавших на герра Корса. Но это же не выход. Правительство не имело ни средств, ни людей, ни желания регулировать правопорядок на недоосвоенных территориях, поэтому выдавало общинам золотодобытчиков сомнительные права коллективного мирового судьи, но самим участникам процесса некогда было особенно отвлекаться от золотодобычи, да и полномочия их были им самим непонятны. Тоже не выход.
Выход нашли местные масоны, уже приученные к организованной деятельности. 23 декабря 1863 года в Вирджиния-сити собрались семеро масонов под руководством армейского капитана Ника Уолла, майора Элвина Бруки и владельца магазина Пэриса Суэйзи Пфаутса и учредили Комитет бдительности Ольховой балки (Alder Gulch), избрав своим председателем мистера Пфаутса, определенно ради звучного имени. Но скорее потому, что он был Мастером ложи.
В истории прославились несколько организаций народного самоуправления и судопроизводства, дублировавшие официальные суды, заменявшие их в отсутствие судей или становившиеся их антиподами и вершителями «истинного суда по справедливости». Лучше других известны вестфальские Суды Фемы (Vehmgericht) XII-XVI веков и японские ниндзя. В Штатах народные судилища (организованные и юридически подкрепленные в отличие от погромов и линчевания толпой) впервые появились в 1760-е годы еще при англичанах в Южной Каролине, где послужили образцом для создания и позднейших комитетов, и Национальной гвардии. Это попросту были патрули народного ополчения, решившие общинно защищаться от бандитов, как любая народная милиция с античных до наших времен.
Понятие же «комитет бдительности» пришло в Штаты из революционной Франции и сперва прижилось в Калифорнии, где золотая лихорадка и все сопутствующие ей проблемы разразились в конце 1840-х гг. Оттуда это понятие через отсутствующие границы перебралось в Техас и Мексику, где цветет пышным цветом до сих пор, потому что им называют себя крупные банды и частные армии наркокартелей. Даже само произношение этого слова несет на себе отпечаток испаноязычного тихоокеанского побережья США: члены комитетов называются по-испански - «вихилантес», не «виджилентс» - по-английски.
Члены комитета подписали вполне парамасонский текст клятвы, приводимой здесь полностью с особенностями написания: «Мы, нижеподписавшиеся, собравшиеся здесь и сейчас в группу, имеющую достохвальную цель орестовывать варов и убийц и возврощать краденную собственность, все клянемся нашей священной честью каждый всем и каждому и торжественно обезуемся никогда не раскрывать тайны, не нарушать законы праведности и никогда не оставлять друг друга и наш стяг Правосудия, и да поможет нам Бог и да станет свидетелем нашей клятвы, как о ней свидетельствуют наши подписи и сия печать. 23 декабря 1863 г.»
#история #США #19век #масонство #тайныеобщества