"Купальщицы"
1911 г.
Илья Иванович Машков
Частная коллекция.
В 2013 году «Купальщицы» Машкова были проданы на аукционе русского искусства Christie`s за 6,7 миллионов долларов. Картина создана на грани неопримитивизма, фовизма и кубизма. В отличие от коллег по сообществу «Бубновый валет», Машков не особо жаловал кубизм, отдавая свое внимание и кисть фовистическому буйству красок. Но здесь довольно очевидно разделение фигур на составные части, груди «зеленой» – конусообразные, на спине у «фиолетовой» вообще прекрасный геометрический узор. И все же главным остается цвет.
В данном случае речь даже не об оттенках: женские тела просто написаны зеленым и фиолетовым. «Неадекватное» для академизма использование чистого цвета – методика не только Машкова. «Почему Вава зеленая?» – позже будут спрашивать критики и зрители, глядя на портрет второй жены Марка Шагала.
В то время нередко русские авангардисты, увлеченные французскими направлениями в искусстве и французскими художниками – Сезанном, Матиссом, – писали чистыми цветами в противовес сторонникам академического течения, которые смешивали на палитре цвета, чтобы добиться нужного «оттенка телесности». Но пришедшие на смену им живописцы не желали следовать канонам, они создавали свои, следующим же шагом их разрушая.
У Машкова с изображением женских тел вообще интересная история. Он это дело любил и писал обнаженных женщин практически всю жизнь. Как правило, они напрочь лишены изящности, зато написаны объемно. Художник словно специально подчеркивает их массу, телесность, плоть искрится и переливается, нередко благодаря цветовым решениям.
Критика воспринимала такие эксперименты очень неоднозначно. Его обвиняли в том, что натурщицы «все в синяках и кровоподтеках; одна вишневая, как будто купалась в настойке, и на самом неудобном месте желтый туз, вырезан сердечком».
Известно, что иногда Машков пресловутое «я художник, я так вижу» писал с натуры, предварительно раскрасив своих натурщиц в соответствующие цвета. Чаще он применял все же переливы цветов, а не чистый «ненормальный». Он явно склонен к натурному изображению, то есть творческое преобразование реальности для Ильи Машкова начинается не в момент прикосновения кисти к холсту, а еще на этапе взаимодействия с собственно реальностью.
При этом представитель академизма Константин Маковский считал, что «среди русских «Матиссов и Ван Гогов» наиболее впечатляющее дарование все-таки — москвич Илья Машков...А если уступает Матиссу и Ван Гогу в четкости красочного рисунка и умении «гармонировать» диссонансы, которыми поражают французы, то самым «цветом» может соперничать с любым лауреатом крайнего модернизма».
#ИльяМашков
@pic_history
1911 г.
Илья Иванович Машков
Частная коллекция.
В 2013 году «Купальщицы» Машкова были проданы на аукционе русского искусства Christie`s за 6,7 миллионов долларов. Картина создана на грани неопримитивизма, фовизма и кубизма. В отличие от коллег по сообществу «Бубновый валет», Машков не особо жаловал кубизм, отдавая свое внимание и кисть фовистическому буйству красок. Но здесь довольно очевидно разделение фигур на составные части, груди «зеленой» – конусообразные, на спине у «фиолетовой» вообще прекрасный геометрический узор. И все же главным остается цвет.
В данном случае речь даже не об оттенках: женские тела просто написаны зеленым и фиолетовым. «Неадекватное» для академизма использование чистого цвета – методика не только Машкова. «Почему Вава зеленая?» – позже будут спрашивать критики и зрители, глядя на портрет второй жены Марка Шагала.
В то время нередко русские авангардисты, увлеченные французскими направлениями в искусстве и французскими художниками – Сезанном, Матиссом, – писали чистыми цветами в противовес сторонникам академического течения, которые смешивали на палитре цвета, чтобы добиться нужного «оттенка телесности». Но пришедшие на смену им живописцы не желали следовать канонам, они создавали свои, следующим же шагом их разрушая.
У Машкова с изображением женских тел вообще интересная история. Он это дело любил и писал обнаженных женщин практически всю жизнь. Как правило, они напрочь лишены изящности, зато написаны объемно. Художник словно специально подчеркивает их массу, телесность, плоть искрится и переливается, нередко благодаря цветовым решениям.
Критика воспринимала такие эксперименты очень неоднозначно. Его обвиняли в том, что натурщицы «все в синяках и кровоподтеках; одна вишневая, как будто купалась в настойке, и на самом неудобном месте желтый туз, вырезан сердечком».
Известно, что иногда Машков пресловутое «я художник, я так вижу» писал с натуры, предварительно раскрасив своих натурщиц в соответствующие цвета. Чаще он применял все же переливы цветов, а не чистый «ненормальный». Он явно склонен к натурному изображению, то есть творческое преобразование реальности для Ильи Машкова начинается не в момент прикосновения кисти к холсту, а еще на этапе взаимодействия с собственно реальностью.
При этом представитель академизма Константин Маковский считал, что «среди русских «Матиссов и Ван Гогов» наиболее впечатляющее дарование все-таки — москвич Илья Машков...А если уступает Матиссу и Ван Гогу в четкости красочного рисунка и умении «гармонировать» диссонансы, которыми поражают французы, то самым «цветом» может соперничать с любым лауреатом крайнего модернизма».
#ИльяМашков
@pic_history
Машкова называют «королем натюрмортов», и это звание вполне заслужено. «Фрукты на блюде» написаны в период освоения художником плоскостной живописи, жанра вывески. Этот натюрморт – старт Машкова в жанре. Здесь максимально упрощена и примитивизирована композиция. Если уж центр – то это будет ярко-оранжевый апельсин, вокруг – темные, как ночь, сливы. Белая смятая скатерть и серый нейтральный фон отлично оттеняют яркость и фактуру персиков и яблок вокруг блюда. Явственно заметно влияние Матисса. Кстати, эту картину в свое время Матисс и Серов порекомендовали приобрести меценату Морозову. Это для Машкова было настоящее признание: ранее отвергший его преподаватель и кумир московских художников, сам Анри Матисс!
Искусствовед Дмитрий Сарабьянов писал, что Машкова «привлекает самое земное, самое здоровое. В его картинах торжествует плоть, в какой бы форме она ни выступала – в форме плодов земли, обнаженного женского тела или медной посуды». И действительно, в этих фруктах – необузданное торжество, хочется сказать – смак! Картина действует сразу не все органы восприятия – мы видим яркую фруктовую россыпь, чувствуем аромат спелых плодов и, кажется, если прикоснемся, то ощутим гладкость слив, мягкую, чуть шершавую кожицу персика и бугристую кожуру апельсина. Вкусовым рецепторам и подавно отдыхать не приходится возле «съедобных» картин Машкова.
В дальнейшем его натюрморты станут более объемными – по определению Сарабьянова, «опредметятся». В «Натюрморте с овощами» 1914 года или «Натюрморте с хлебом и тыквой» 1915 года мы уже наблюдаем объем, контраст размеров и более мягкое, не столь гиперболизированное противопоставление фактур изображенных плодов и предметов.
@pic_history
#ИльяМашков #Натюрморт #Постимпрессионизм
Искусствовед Дмитрий Сарабьянов писал, что Машкова «привлекает самое земное, самое здоровое. В его картинах торжествует плоть, в какой бы форме она ни выступала – в форме плодов земли, обнаженного женского тела или медной посуды». И действительно, в этих фруктах – необузданное торжество, хочется сказать – смак! Картина действует сразу не все органы восприятия – мы видим яркую фруктовую россыпь, чувствуем аромат спелых плодов и, кажется, если прикоснемся, то ощутим гладкость слив, мягкую, чуть шершавую кожицу персика и бугристую кожуру апельсина. Вкусовым рецепторам и подавно отдыхать не приходится возле «съедобных» картин Машкова.
В дальнейшем его натюрморты станут более объемными – по определению Сарабьянова, «опредметятся». В «Натюрморте с овощами» 1914 года или «Натюрморте с хлебом и тыквой» 1915 года мы уже наблюдаем объем, контраст размеров и более мягкое, не столь гиперболизированное противопоставление фактур изображенных плодов и предметов.
@pic_history
#ИльяМашков #Натюрморт #Постимпрессионизм
Машков неоднократно обращался к теме хлеба. Первый хлебный натюрморт датируется 1912 годом. Это период увлечения неопримитивизмом, от картины исходит ощущение необузданности, радости от бесконечности собственных сил, вызова академизму. Все эти булки и батоны гипертрофированы, их лучше всего описывают слово «очень», меры художник пока не знает. Один из критиков того времени написал: «Чувствуется радость дикаря, который впервые видит вот это вот удивление – эти «Хлеба», эти формы фруктов».
Следующий хлебный натюрморт датируется 1915 годом и явно демонстрирует, что художник развивался, изменялся, не стоял на месте. Здесь мы уже видим сопоставление разных фактур и цветов: румяный хлеб, спокойные оттенки овощей, яркие и сочные груши, матовая и прозрачная бутылки.
А в 1925 году на выставке АХРР (Ассоциации художников революционной России) «Революция, быт и труд» Машков представил триптих «Снедь московская». Помимо описываемых здесь «Хлебов», в него вошли «Мясо, дичь» и «Фрукты», натюрморт с виноградом.
Машков так писал об этих «Хлебах»: «Я захотел доказать (…), что наше советское живописное искусство должно быть по ощущению созвучно нашему времени и понятно, убедительно, доходчиво каждому трудящемуся человеку. Натюрморт «Хлебы» – это наша московская рядовая пекарня своего времени… и композиция как бы безалаберная, нескладная, но нашенская, московская, тутошняя, а не парижская».
Машков искренне верил в революционные идеалы. Но картины получились кое-чем большим, чем предполагал сам художник. Вспомним исторический контекст – страна только выдохнула после железных тисков военного коммунизма, началась нестабильная эпоха нэпа, призывающая с одной стороны развиваться и богатеть (хотя уже и не с чего), а с другой – в любой момент грозящая раскулачиванием… И в это время Машков пишет «Московскую снедь». Советский быт? Ха, да это трапеза Гаргантюа, а не Советский Союз!
Есть разница в том, чтобы писать еду, когда она просто еда, и писать хлеб, когда ты уже хорошо знаешь, что его может и не быть. Здесь – второй случай. В этих щедрых, богатых, изобильных натюрмортах, на этом празднике жизни чувствуется некая нарочитость, преувеличенность, отчаянье карнавала, который вот-вот закончится. Закончился, как мы уже знаем. Знал ли Машков? Неизвестно. Он хотел «шагать в ногу» с революцией, но, сам того не ведая, шагнул дальше.
Кстати, последний «хлебный натюрморт» он пишет в 1936 году. Начиналась эпоха большой чистки… «Советские хлебы» по сделанным художником эскизам выпекал московский хлебокомбинат. Тут вам и каравай в виде герба СССР, и выпеченные колосья, и изобилие булок, кренделей, батонов… Сталинский ампир! Атрибуты советской власти, которые… можно съесть! Предполагал ли художник второе дно? Вопрос, на который нет ответа.
@pic_history
#ИльяМашков #Натюрморт
Следующий хлебный натюрморт датируется 1915 годом и явно демонстрирует, что художник развивался, изменялся, не стоял на месте. Здесь мы уже видим сопоставление разных фактур и цветов: румяный хлеб, спокойные оттенки овощей, яркие и сочные груши, матовая и прозрачная бутылки.
А в 1925 году на выставке АХРР (Ассоциации художников революционной России) «Революция, быт и труд» Машков представил триптих «Снедь московская». Помимо описываемых здесь «Хлебов», в него вошли «Мясо, дичь» и «Фрукты», натюрморт с виноградом.
Машков так писал об этих «Хлебах»: «Я захотел доказать (…), что наше советское живописное искусство должно быть по ощущению созвучно нашему времени и понятно, убедительно, доходчиво каждому трудящемуся человеку. Натюрморт «Хлебы» – это наша московская рядовая пекарня своего времени… и композиция как бы безалаберная, нескладная, но нашенская, московская, тутошняя, а не парижская».
Машков искренне верил в революционные идеалы. Но картины получились кое-чем большим, чем предполагал сам художник. Вспомним исторический контекст – страна только выдохнула после железных тисков военного коммунизма, началась нестабильная эпоха нэпа, призывающая с одной стороны развиваться и богатеть (хотя уже и не с чего), а с другой – в любой момент грозящая раскулачиванием… И в это время Машков пишет «Московскую снедь». Советский быт? Ха, да это трапеза Гаргантюа, а не Советский Союз!
Есть разница в том, чтобы писать еду, когда она просто еда, и писать хлеб, когда ты уже хорошо знаешь, что его может и не быть. Здесь – второй случай. В этих щедрых, богатых, изобильных натюрмортах, на этом празднике жизни чувствуется некая нарочитость, преувеличенность, отчаянье карнавала, который вот-вот закончится. Закончился, как мы уже знаем. Знал ли Машков? Неизвестно. Он хотел «шагать в ногу» с революцией, но, сам того не ведая, шагнул дальше.
Кстати, последний «хлебный натюрморт» он пишет в 1936 году. Начиналась эпоха большой чистки… «Советские хлебы» по сделанным художником эскизам выпекал московский хлебокомбинат. Тут вам и каравай в виде герба СССР, и выпеченные колосья, и изобилие булок, кренделей, батонов… Сталинский ампир! Атрибуты советской власти, которые… можно съесть! Предполагал ли художник второе дно? Вопрос, на который нет ответа.
@pic_history
#ИльяМашков #Натюрморт
В данном случае речь даже не об оттенках: женские тела просто написаны зеленым и фиолетовым. «Неадекватное» для академизма использование чистого цвета – методика не только Машкова. «Почему Вава зеленая?» – позже будут спрашивать критики и зрители, глядя на портрет второй жены Марка Шагала.
В то время нередко русские авангардисты, увлеченные французскими направлениями в искусстве и французскими художниками – Сезанном, Матиссом, – писали чистыми цветами в противовес сторонникам академического течения, которые смешивали на палитре цвета, чтобы добиться нужного «оттенка телесности». Но пришедшие на смену им живописцы не желали следовать канонам, они создавали свои, следующим же шагом их разрушая.
У Машкова с изображением женских тел вообще интересная история. Он это дело любил и писал обнаженных женщин практически всю жизнь. Как правило, они напрочь лишены изящности, зато написаны объемно. Художник словно специально подчеркивает их массу, телесность, плоть искрится и переливается, нередко благодаря цветовым решениям.
Критика воспринимала такие эксперименты очень неоднозначно. Его обвиняли в том, что натурщицы «все в синяках и кровоподтеках; одна вишневая, как будто купалась в настойке, и на самом неудобном месте желтый туз, вырезан сердечком».
Известно, что иногда Машков пресловутое «я художник, я так вижу» писал с натуры, предварительно раскрасив своих натурщиц в соответствующие цвета. Чаще он применял все же переливы цветов, а не чистый «ненормальный». Он явно склонен к натурному изображению, то есть творческое преобразование реальности для Ильи Машкова начинается не в момент прикосновения кисти к холсту, а еще на этапе взаимодействия с собственно реальностью.
При этом представитель академизма Константин Маковский считал, что «среди русских «Матиссов и Ван Гогов» наиболее впечатляющее дарование все-таки — москвич Илья Машков...А если уступает Матиссу и Ван Гогу в четкости красочного рисунка и умении «гармонировать» диссонансы, которыми поражают французы, то самым «цветом» может соперничать с любым лауреатом крайнего модернизма».
@pic_history
#ИльяМашков
В то время нередко русские авангардисты, увлеченные французскими направлениями в искусстве и французскими художниками – Сезанном, Матиссом, – писали чистыми цветами в противовес сторонникам академического течения, которые смешивали на палитре цвета, чтобы добиться нужного «оттенка телесности». Но пришедшие на смену им живописцы не желали следовать канонам, они создавали свои, следующим же шагом их разрушая.
У Машкова с изображением женских тел вообще интересная история. Он это дело любил и писал обнаженных женщин практически всю жизнь. Как правило, они напрочь лишены изящности, зато написаны объемно. Художник словно специально подчеркивает их массу, телесность, плоть искрится и переливается, нередко благодаря цветовым решениям.
Критика воспринимала такие эксперименты очень неоднозначно. Его обвиняли в том, что натурщицы «все в синяках и кровоподтеках; одна вишневая, как будто купалась в настойке, и на самом неудобном месте желтый туз, вырезан сердечком».
Известно, что иногда Машков пресловутое «я художник, я так вижу» писал с натуры, предварительно раскрасив своих натурщиц в соответствующие цвета. Чаще он применял все же переливы цветов, а не чистый «ненормальный». Он явно склонен к натурному изображению, то есть творческое преобразование реальности для Ильи Машкова начинается не в момент прикосновения кисти к холсту, а еще на этапе взаимодействия с собственно реальностью.
При этом представитель академизма Константин Маковский считал, что «среди русских «Матиссов и Ван Гогов» наиболее впечатляющее дарование все-таки — москвич Илья Машков...А если уступает Матиссу и Ван Гогу в четкости красочного рисунка и умении «гармонировать» диссонансы, которыми поражают французы, то самым «цветом» может соперничать с любым лауреатом крайнего модернизма».
@pic_history
#ИльяМашков