На тему блокадного эрзац-хлеба хочется напомнить два проверенных советской властью подхода к форсированной выкачке ресурсов из деревни.
Подход первый, ленинский, военно-коммунистический, ёмко описанный Егором Гайдаром в формуле "за хлебом с пулемётами": крестьянам выкатывают план по хлебозаготовкам, неисполнение которого расценивается как экономический саботаж со всеми вытекающими.
Подход второй, сталинский: всех крестьян сгоняют в колхозы, которым передаётся и земля, и скот, и семенной фонд, и весь дорогостоящий инвентарь, включая сельхозтехнику. После чего колхозам выкатывается план по хлебосдаче, неисполнение которого расценивается как экономический саботаж со всеми вытекающими.
В чём же разница? Разница в том, что исполнение плана (а вернее, личный вклад в него) оценивается особой "валютой" - трудоднями.
Но что такое трудодень? Сколько это в рублях или в килограммах зерна?
А вот в этом и суть. Объём денежных и натуральных выплат на трудодень определяется властью по собственному усмотрению. В этом году можно раздать по три кило зерна на трудодень (и раструбить об этом по всем газетам), а в следующем - по 300 грамм на точно такой же трудодень, без затей сославшись на невыполнение колхозом плана по хлебосдаче.
Поэтому трудодень и представлял собой такую же эрзац-валюту, как блокадный хлеб - эрзац-продукт. И именно советская власть, и только она, имела привилегию определять, какая доля этого эрзаца придётся на питательные вещества, а какая - на неперевариваемые примеси.
#SU #голод #стратегия
Подход первый, ленинский, военно-коммунистический, ёмко описанный Егором Гайдаром в формуле "за хлебом с пулемётами": крестьянам выкатывают план по хлебозаготовкам, неисполнение которого расценивается как экономический саботаж со всеми вытекающими.
Подход второй, сталинский: всех крестьян сгоняют в колхозы, которым передаётся и земля, и скот, и семенной фонд, и весь дорогостоящий инвентарь, включая сельхозтехнику. После чего колхозам выкатывается план по хлебосдаче, неисполнение которого расценивается как экономический саботаж со всеми вытекающими.
В чём же разница? Разница в том, что исполнение плана (а вернее, личный вклад в него) оценивается особой "валютой" - трудоднями.
Но что такое трудодень? Сколько это в рублях или в килограммах зерна?
А вот в этом и суть. Объём денежных и натуральных выплат на трудодень определяется властью по собственному усмотрению. В этом году можно раздать по три кило зерна на трудодень (и раструбить об этом по всем газетам), а в следующем - по 300 грамм на точно такой же трудодень, без затей сославшись на невыполнение колхозом плана по хлебосдаче.
Поэтому трудодень и представлял собой такую же эрзац-валюту, как блокадный хлеб - эрзац-продукт. И именно советская власть, и только она, имела привилегию определять, какая доля этого эрзаца придётся на питательные вещества, а какая - на неперевариваемые примеси.
#SU #голод #стратегия
Что имеем по итогу? Военный коммунизм привёл к голоду с многомиллионными жертвами в 1921-1922 годах.
И коллективизация привела к голоду с многомиллионным жертвами в 1932-1933 годах.
Но.
По итогам провала политики продразвёрстки (ничем не стесняемой) от неё пришлось отказаться в пользу продналога (куда более скромного и ограниченного), восстановив основы рыночной экономики под названием нэпа.Ох и ругались же тогда ещё не перестрелянные идейные большевики на это очевидное отступление от идей марксизма.
А по итогам Голодомора с колхозным строем вообще ничего не произошло.
И в 1951 году множество превосходно сохранившихся советских колхозов не выдадут своим работникам на трудодень ни копейки денег и ни грамма зерна - но никаких крестьянских восстаний в стране даже не всколыхнётся.
Вот что такое управляемость через суррогаты.
И вот зачем Путину нужны дорогостоящие эрзац-выборы с абсолютно бутафорским "парламентом" и рабски покорными ему "судами".
#SU #голод #стратегия
И коллективизация привела к голоду с многомиллионным жертвами в 1932-1933 годах.
Но.
По итогам провала политики продразвёрстки (ничем не стесняемой) от неё пришлось отказаться в пользу продналога (куда более скромного и ограниченного), восстановив основы рыночной экономики под названием нэпа.
А по итогам Голодомора с колхозным строем вообще ничего не произошло.
И в 1951 году множество превосходно сохранившихся советских колхозов не выдадут своим работникам на трудодень ни копейки денег и ни грамма зерна - но никаких крестьянских восстаний в стране даже не всколыхнётся.
Вот что такое управляемость через суррогаты.
И вот зачем Путину нужны дорогостоящие эрзац-выборы с абсолютно бутафорским "парламентом" и рабски покорными ему "судами".
#SU #голод #стратегия
Вот простые и понятные показатели смертности детей не в жутких финских концлагерях, а в самых что ни на есть родных советских домах ребёнка.
Сразу уточним, что дом ребёнка МВД - это не исправительная колония для несовершеннолетних. Это детский дом для тех, кого родили уже в лагере. И тех, кто остался сиротой после ареста последнего из родителей (особенно мощный поток дал Большой террор, когда многих женщин автоматически сажали за недонесение на репрессированных мужей, и было даже учреждено несколько спецлагерей чисто для жён изменников Родины).
То есть речь идёт не малолетних преступниках, а о детях, которых советское государство оставило без мамы и папы, отправило в закрытое учреждение, а там уже в мирное смогло вымаривать куда более эффективно, чем Гиммлер вымаривал заключённых Бухенвальда и Дахау в разгаре войны.
И если деятельность финских концлагерей в оккупированной Карелии со смертностью на уровне 20-23% в 1942 году нельзя охарактеризовать иначе, чем масштабное военное преступление, то как тогда описать деятельность советских детских домов для репрессированных, показавших 41% смертности в 1947 и сразу вслед за этим - почти 32% в 1948 годах?
Выразительная деталь напоследок.
Буквально в том же самом 1947 году, когда почти половина детей в системе учреждений МВД вымерла от голода, почти 168 тысяч тонн зерна были отправлены на экспорт... в Финляндию (см. стр. 136). Да-да, в ту самую.
И если вы думаете, что после вымирания 41% детей кто-то в Москве одумался и прекратил массовый вывоз хлеба из голодающей страны, то вы, наверное, недавно на этом канале.
В 1948 в ту же самую Финляндию ушло уже почти 300 тысяч тонн зерна.
На фоне гибели 32% детей в системе советского МВД.
Того самого, где работал двухметровый дядя Стёпа.
#голод #цифры #FIN #SU #гойда
Сразу уточним, что дом ребёнка МВД - это не исправительная колония для несовершеннолетних. Это детский дом для тех, кого родили уже в лагере. И тех, кто остался сиротой после ареста последнего из родителей (особенно мощный поток дал Большой террор, когда многих женщин автоматически сажали за недонесение на репрессированных мужей, и было даже учреждено несколько спецлагерей чисто для жён изменников Родины).
То есть речь идёт не малолетних преступниках, а о детях, которых советское государство оставило без мамы и папы, отправило в закрытое учреждение, а там уже в мирное смогло вымаривать куда более эффективно, чем Гиммлер вымаривал заключённых Бухенвальда и Дахау в разгаре войны.
И если деятельность финских концлагерей в оккупированной Карелии со смертностью на уровне 20-23% в 1942 году нельзя охарактеризовать иначе, чем масштабное военное преступление, то как тогда описать деятельность советских детских домов для репрессированных, показавших 41% смертности в 1947 и сразу вслед за этим - почти 32% в 1948 годах?
Выразительная деталь напоследок.
Буквально в том же самом 1947 году, когда почти половина детей в системе учреждений МВД вымерла от голода, почти 168 тысяч тонн зерна были отправлены на экспорт... в Финляндию (см. стр. 136). Да-да, в ту самую.
И если вы думаете, что после вымирания 41% детей кто-то в Москве одумался и прекратил массовый вывоз хлеба из голодающей страны, то вы, наверное, недавно на этом канале.
В 1948 в ту же самую Финляндию ушло уже почти 300 тысяч тонн зерна.
На фоне гибели 32% детей в системе советского МВД.
Того самого, где работал двухметровый дядя Стёпа.
#голод #цифры #FIN #SU #гойда
Выразительное описание быта тех самых детей репрессированных экстремисток и иноагенток, о которых шла речь вчера. Из воспоминаний Хавы Волович.
Нас было три мамы. Нам выделили небольшую комнатку в бараке. Клопы здесь сыпались с потолка и со стен как песок. Все ночи напролет мы их собирали с детей. А днем — на работу, поручив малышей какой-нибудь актированной старушке, которая съедала оставленную детям еду. Тем не менее, пишет Волович, целый год я ночами стояла у постельки ребенка, обирала клопов и молилась. Молилась, чтобы бог продлил мои муки хоть на сто лет, но не разлучал с дочкой. Чтобы, пусть нищей, пусть калекой, выпустил из заключения вместе с ней. Чтобы я могла, ползая в ногах у людей и выпрашивая подаяние, вырастить и воспитать ее. Но бог не откликнулся на мои молитвы. Едва только ребенок стал ходить, едва только я услышала от него первые, ласкающие слух, такие чудесные слова — «мама», «мамыця», как нас в зимнюю стужу, одетых в отрепья, посадили в теплушку и повезли в «мамочный» лагерь, где моя ангелоподобная толстушка с золотыми кудряшками вскоре превратилась в бледненькую тень с синими кругами под глазами и запекшимися губками.
Волович работала сначала на лесоповале, потом на лесопилке. Вечерами она приносила в лагерь вязанку дров и отдавала нянечкам, которые за это пускали ее к дочке помимо обычных свиданий.
Видела, как в семь часов утра няньки делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых постелей. <…> Толкая детей в спинки кулаками и осыпая грубой бранью, меняли распашонки, подмывали ледяной водой. А малыши даже плакать не смели. Они только кряхтели по-стариковски и — гукали. Это страшное гуканье целыми днями неслось из детских кроваток. Дети, которым полагалось уже сидеть или ползать, лежали на спинках, поджав ножки к животу, и издавали эти странные звуки, похожие на приглушенный голубиный стон.
На семнадцать детей приходилась одна няня, которая должна была кормить, мыть, одевать детей и содержать палату в чистоте. Она старалась облегчить себе задачу: из кухни няня принесла пылающую жаром кашу. Разложив ее по мисочкам, она выхватила из кроватки первого попавшегося ребенка, загнула ему руки назад, привязала их полотенцем к туловищу и стала, как индюка, напихивать горячей кашей, ложку за ложкой, не оставляя ему времени глотать.
Элеонора начала чахнуть.
При свиданиях я обнаруживала на ее тельце синяки. Никогда не забуду, как, цепляясь за мою шею, она исхудалой ручонкой показывала на дверь и стонала: «Мамыця, домой!» Она не забывала клоповника, в котором увидела свет и была все время с мамой. Маленькая Элеонора, которой был год и три месяца, вскоре почувствовала, что ее мольбы о «доме» — бесполезны. Она перестала тянуться ко мне при встречах, а молча отворачивалась. Только в последний день своей жизни, когда я взяла ее на руки (мне было позволено кормить ее грудью), она, глядя расширенными глазами куда-то в сторону, стала слабенькими кулачками колотить меня по лицу, щипать и кусать грудь. А затем показала рукой на кроватку.
Вечером, когда я пришла с охапкой дров в группу, кроватка ее уже была пуста. Я нашла ее в морге голенькой, среди трупов взрослых лагерников.
Энн Эппблаум
ГУЛАГ. Паутина Большого террора
#слова #голод #SU
Нас было три мамы. Нам выделили небольшую комнатку в бараке. Клопы здесь сыпались с потолка и со стен как песок. Все ночи напролет мы их собирали с детей. А днем — на работу, поручив малышей какой-нибудь актированной старушке, которая съедала оставленную детям еду. Тем не менее, пишет Волович, целый год я ночами стояла у постельки ребенка, обирала клопов и молилась. Молилась, чтобы бог продлил мои муки хоть на сто лет, но не разлучал с дочкой. Чтобы, пусть нищей, пусть калекой, выпустил из заключения вместе с ней. Чтобы я могла, ползая в ногах у людей и выпрашивая подаяние, вырастить и воспитать ее. Но бог не откликнулся на мои молитвы. Едва только ребенок стал ходить, едва только я услышала от него первые, ласкающие слух, такие чудесные слова — «мама», «мамыця», как нас в зимнюю стужу, одетых в отрепья, посадили в теплушку и повезли в «мамочный» лагерь, где моя ангелоподобная толстушка с золотыми кудряшками вскоре превратилась в бледненькую тень с синими кругами под глазами и запекшимися губками.
Волович работала сначала на лесоповале, потом на лесопилке. Вечерами она приносила в лагерь вязанку дров и отдавала нянечкам, которые за это пускали ее к дочке помимо обычных свиданий.
Видела, как в семь часов утра няньки делали побудку малышам. Тычками, пинками поднимали их из ненагретых постелей. <…> Толкая детей в спинки кулаками и осыпая грубой бранью, меняли распашонки, подмывали ледяной водой. А малыши даже плакать не смели. Они только кряхтели по-стариковски и — гукали. Это страшное гуканье целыми днями неслось из детских кроваток. Дети, которым полагалось уже сидеть или ползать, лежали на спинках, поджав ножки к животу, и издавали эти странные звуки, похожие на приглушенный голубиный стон.
На семнадцать детей приходилась одна няня, которая должна была кормить, мыть, одевать детей и содержать палату в чистоте. Она старалась облегчить себе задачу: из кухни няня принесла пылающую жаром кашу. Разложив ее по мисочкам, она выхватила из кроватки первого попавшегося ребенка, загнула ему руки назад, привязала их полотенцем к туловищу и стала, как индюка, напихивать горячей кашей, ложку за ложкой, не оставляя ему времени глотать.
Элеонора начала чахнуть.
При свиданиях я обнаруживала на ее тельце синяки. Никогда не забуду, как, цепляясь за мою шею, она исхудалой ручонкой показывала на дверь и стонала: «Мамыця, домой!» Она не забывала клоповника, в котором увидела свет и была все время с мамой. Маленькая Элеонора, которой был год и три месяца, вскоре почувствовала, что ее мольбы о «доме» — бесполезны. Она перестала тянуться ко мне при встречах, а молча отворачивалась. Только в последний день своей жизни, когда я взяла ее на руки (мне было позволено кормить ее грудью), она, глядя расширенными глазами куда-то в сторону, стала слабенькими кулачками колотить меня по лицу, щипать и кусать грудь. А затем показала рукой на кроватку.
Вечером, когда я пришла с охапкой дров в группу, кроватка ее уже была пуста. Я нашла ее в морге голенькой, среди трупов взрослых лагерников.
Энн Эппблаум
ГУЛАГ. Паутина Большого террора
#слова #голод #SU
Telegram
Записки у изголовья
О, милая русская воля, как счастье моё далеко!
Интересный факт: норма дневной выработки на лесоповале для женщин в сталинских лагерях была вдвое выше, чем такая же норма для здоровых советских мужиков в финских лагерях для военнопленных. Четыре кубометра…
Интересный факт: норма дневной выработки на лесоповале для женщин в сталинских лагерях была вдвое выше, чем такая же норма для здоровых советских мужиков в финских лагерях для военнопленных. Четыре кубометра…
А вот ещё выразительный документ по теме позапрошлой записи о том, как полученные от капиталистов деньги на помощь голодающим Советской России расходовались на пропаганду скорого разорения этих же самых капиталистов.
В разгар страшного голода 1921-1922 годов Ленин пишет записку Молотову о необходимости выделения 200 тысяч рублей золотом... нет, не на срочную закупку хлеба для умирающих дистрофиков. А на выплаты бастующим британским шахтёрам. Они ведь теряют в доходах от своей забастовки, вот и надо помочь братьям-пролетариям выстоять дольше.
А родные братья-крестьяне перетопчутся, у них вон детей в семьях много, нехай их жрут.
Особенно мила рукописная виза Ленина под печатным текстом записки: "Затребовать от Лозовского бумаги, что гарантирует, что все уничтожил". Не золото уничтожил, разумеется, а документы о его выделении.
Но вы ошибаетесь, если думаете, что Ленин стеснялся перед голодающими Поволжья слать внушительные суммы английским горнякам. Как раз перед своими согражданами стесняться было нечего: резолюция о выделении этих двухсот тысяч была единогласно одобрена месяцем ранее на IV Всероссийском съезде профсоюзов, после чего пропечатана в «Правде» №113 от 26 мая 1921 г.
Нет, смущает Ильича лишь британское правительство. Ведь оно за три месяца до этого заключило экономическое и политическое соглашение с РСФСР, что означало если не прямое юридическое, то фактическое признание Советской России. И на этом фоне спонсировать парализующую английскую экономику шахтёрскую стачку по документу за подписью Ленина было не вполне уместно.
Вот перед британским королём Георгом V (кузеном уже благополучно расстрелянного Николая II) отправлять русское золото британским бастующим как-то неудобно.
А перед русскими крестьянами, которые буквально в эти же самые дни доедают последних собак и готовятся начать есть первые трупы - не стыдно ни разу, вообще хрррр-тьфу б@@@ ь, плюнуть да растереть.
#SU #голод
В разгар страшного голода 1921-1922 годов Ленин пишет записку Молотову о необходимости выделения 200 тысяч рублей золотом... нет, не на срочную закупку хлеба для умирающих дистрофиков. А на выплаты бастующим британским шахтёрам. Они ведь теряют в доходах от своей забастовки, вот и надо помочь братьям-пролетариям выстоять дольше.
А родные братья-крестьяне перетопчутся, у них вон детей в семьях много, нехай их жрут.
Особенно мила рукописная виза Ленина под печатным текстом записки: "Затребовать от Лозовского бумаги, что гарантирует, что все уничтожил". Не золото уничтожил, разумеется, а документы о его выделении.
Но вы ошибаетесь, если думаете, что Ленин стеснялся перед голодающими Поволжья слать внушительные суммы английским горнякам. Как раз перед своими согражданами стесняться было нечего: резолюция о выделении этих двухсот тысяч была единогласно одобрена месяцем ранее на IV Всероссийском съезде профсоюзов, после чего пропечатана в «Правде» №113 от 26 мая 1921 г.
Нет, смущает Ильича лишь британское правительство. Ведь оно за три месяца до этого заключило экономическое и политическое соглашение с РСФСР, что означало если не прямое юридическое, то фактическое признание Советской России. И на этом фоне спонсировать парализующую английскую экономику шахтёрскую стачку по документу за подписью Ленина было не вполне уместно.
Вот перед британским королём Георгом V (кузеном уже благополучно расстрелянного Николая II) отправлять русское золото британским бастующим как-то неудобно.
А перед русскими крестьянами, которые буквально в эти же самые дни доедают последних собак и готовятся начать есть первые трупы - не стыдно ни разу, вообще хрррр-тьфу б
#SU #голод