Два года назад у Маруси на осенних каникулах было такое задание по русскому - нарисовать фразеологизм, сфотографировать и отправить русичке.
Я предложила: нарисуй "развесить уши". На веревочке на прищепках уши - смешно. Она говорит: "Я сама знаю, что хочу нарисовать!" И нарисовала крупно нос в профиль, с горбинкой, с ноздрями. В переносицу воткнут топор, из-под него хлещет кровища, как в сцене в ресторане в фильме "Убить Билла".
- Если ты отправишь этот рисунок, меня вызовут к директору, а тебя заставят ходить к школьному психологу, - говорю.
- Лажа, - согласилась Машка и нарисовала другой триллер: довольно жуткий медведь наступает на ухо мужику, лежащему в траве среди ромашек.
- Ставлю пятёрку, но медведем можно заикание лечить, - написала в ответ Елена Ивановна. Она любила пошутить.
"Это вы ещё "зарубите на носу" не видели", - подумала я.
Вообще было бы любопытно и другие работы посмотреть.
Я предложила: нарисуй "развесить уши". На веревочке на прищепках уши - смешно. Она говорит: "Я сама знаю, что хочу нарисовать!" И нарисовала крупно нос в профиль, с горбинкой, с ноздрями. В переносицу воткнут топор, из-под него хлещет кровища, как в сцене в ресторане в фильме "Убить Билла".
- Если ты отправишь этот рисунок, меня вызовут к директору, а тебя заставят ходить к школьному психологу, - говорю.
- Лажа, - согласилась Машка и нарисовала другой триллер: довольно жуткий медведь наступает на ухо мужику, лежащему в траве среди ромашек.
- Ставлю пятёрку, но медведем можно заикание лечить, - написала в ответ Елена Ивановна. Она любила пошутить.
"Это вы ещё "зарубите на носу" не видели", - подумала я.
Вообще было бы любопытно и другие работы посмотреть.
Отпустить
- Не хочу петь на новогоднем концерте в музыкалке «Ласт кристмас»! - ворчит Маруся.
- Так откажись! – говорю.
- Ага, откажись, я эту песню месяц выпрашивала!
- Зачем выпрашивала?
- Она же самая популярная на Новый год?
- Она же.
- Ну вот. Я перевод прочитала, а там не про зиму, а про несчастную любовь. Не хочу теперь.
- Значит, не пой!
- Да как не пой-то?... Столько ее выпрашивала!
Однажды на сплаве мы загорелись найти старинный скит, основанный Сергием Радонежским аж в 1365 году. Пустынь стояла среди непролазных болот при впадении реки Лух в реку Клязьму. Конечно, за шестьсот лет храм много раз была сожжен и разрушен, но потом в конце 1990-х снова отстроен и нас к себе поманил.
Мы навоображали, что в этом затерянном скиту на нас обязательно снизойдет откровение. Или озарение. В общем, чуда искали. Чуда же всегда хочется.
Весь день проплутали. То в одном русле в кустах застрянем, то в другом на мель сядем. То не в ту протоку зайдем, то рукавом промахнемся. Ближе к вечеру дошли наконец-то. Посреди озера островок, а на островке церковка деревянная, маковкой в небо упирается. Тишина кругом хрустальная. Облака в воде отражаются, и душа в высь летит. Ну, думаем, сейчас, будет чудо!
Подошли на байдарках к мосткам. На берегу высокий мужик в спортивных шортах и в огромных резиновых сапогах чинил моторную лодку.
- Здравствуйте! - Крикнули радостно. - Можно мы у вас воды наберём?
- Колодец там! – сказал мужик и головой к храму мотнул.
Мы вылезли из байдарок, подошли к церковке. Внутри темно, свежей доской пахнет, лампадка в углу горит. Потоптались, перекрестились, головами покрутили. На крыльцо вышли. Никого. Только тишь стоит великая. Воды из колодца набрали, на берег вернулись.
- А где батюшка? – У мужика в шортах спрашиваем.
- Я батюшка. Чего хотели?
Не будешь же говорить, что чуда хотели. Стоим, переминаемся. Тут еще дети давай дурака валять. Засиделись в лодках. Скачут по берегу, будто в них бесы вселились, в салки играют, кричат звонко.
- Вы тут что, совсем один? – спрашиваем у священника.
- Нет, Алексей в лес пошел. Скоро вернется. А Григорий в деревню уехал. – Отвечает, а сам с детей глаз не сводит. Тоже ему одному-то, наверное, тоскливо...
- Можно мы у вас тут лагерь разобьём? - говорим.
- Можно! - отвечает обрадованно. - Вон там на полянке место хорошее! Только клещей в этом году много, осторожнее...
У них там повыше дуб стоял огромный, раскидистый, столетний, наверное. А под дубом столик и две лавочки. Ну такое место живописное. Прямо над озером, с видом на закат.
Подошла я к дубу, в траве сухой остановилась, вокруг смотрю – господи, красота-то какая! Река в разливе до самого горизонта, от заката вода нежно-розовая. Благодать прямо в сердце нисходит. Под ноги себе глянула: матттерь божья! По штанам сразу три клеща ползут по левой ноге и два по правой! Шустрые такие, голодные наверняка. Ну я скакать, визжать, клещей сбивать, с пригорка кубарем скатилась.
Батюшка на меня с грустью смотрит:
- Клещей нынче много? - повторяет неуверенно.
- М-м-много? – переспрашиваю, заикаясь. – Дети, живо по лодкам!
- Не останетесь? – говорит батюшка.
- Видит бог, очень хотели! – кричим ему, а сами от берега отталкиваемся.
"Научись отпускать! - говорю Марусе. - Даже если когда-то об этом сильно мечтала - отпускай!
- Легко сказать...
- Сказать легко, а вот отпустить очень непросто. Но это, пожалуй, также важно, как уметь добиваться.
- Это ещё почему?
- Да чтобы не быть сожранной клещами, доча!"
- Не хочу петь на новогоднем концерте в музыкалке «Ласт кристмас»! - ворчит Маруся.
- Так откажись! – говорю.
- Ага, откажись, я эту песню месяц выпрашивала!
- Зачем выпрашивала?
- Она же самая популярная на Новый год?
- Она же.
- Ну вот. Я перевод прочитала, а там не про зиму, а про несчастную любовь. Не хочу теперь.
- Значит, не пой!
- Да как не пой-то?... Столько ее выпрашивала!
Однажды на сплаве мы загорелись найти старинный скит, основанный Сергием Радонежским аж в 1365 году. Пустынь стояла среди непролазных болот при впадении реки Лух в реку Клязьму. Конечно, за шестьсот лет храм много раз была сожжен и разрушен, но потом в конце 1990-х снова отстроен и нас к себе поманил.
Мы навоображали, что в этом затерянном скиту на нас обязательно снизойдет откровение. Или озарение. В общем, чуда искали. Чуда же всегда хочется.
Весь день проплутали. То в одном русле в кустах застрянем, то в другом на мель сядем. То не в ту протоку зайдем, то рукавом промахнемся. Ближе к вечеру дошли наконец-то. Посреди озера островок, а на островке церковка деревянная, маковкой в небо упирается. Тишина кругом хрустальная. Облака в воде отражаются, и душа в высь летит. Ну, думаем, сейчас, будет чудо!
Подошли на байдарках к мосткам. На берегу высокий мужик в спортивных шортах и в огромных резиновых сапогах чинил моторную лодку.
- Здравствуйте! - Крикнули радостно. - Можно мы у вас воды наберём?
- Колодец там! – сказал мужик и головой к храму мотнул.
Мы вылезли из байдарок, подошли к церковке. Внутри темно, свежей доской пахнет, лампадка в углу горит. Потоптались, перекрестились, головами покрутили. На крыльцо вышли. Никого. Только тишь стоит великая. Воды из колодца набрали, на берег вернулись.
- А где батюшка? – У мужика в шортах спрашиваем.
- Я батюшка. Чего хотели?
Не будешь же говорить, что чуда хотели. Стоим, переминаемся. Тут еще дети давай дурака валять. Засиделись в лодках. Скачут по берегу, будто в них бесы вселились, в салки играют, кричат звонко.
- Вы тут что, совсем один? – спрашиваем у священника.
- Нет, Алексей в лес пошел. Скоро вернется. А Григорий в деревню уехал. – Отвечает, а сам с детей глаз не сводит. Тоже ему одному-то, наверное, тоскливо...
- Можно мы у вас тут лагерь разобьём? - говорим.
- Можно! - отвечает обрадованно. - Вон там на полянке место хорошее! Только клещей в этом году много, осторожнее...
У них там повыше дуб стоял огромный, раскидистый, столетний, наверное. А под дубом столик и две лавочки. Ну такое место живописное. Прямо над озером, с видом на закат.
Подошла я к дубу, в траве сухой остановилась, вокруг смотрю – господи, красота-то какая! Река в разливе до самого горизонта, от заката вода нежно-розовая. Благодать прямо в сердце нисходит. Под ноги себе глянула: матттерь божья! По штанам сразу три клеща ползут по левой ноге и два по правой! Шустрые такие, голодные наверняка. Ну я скакать, визжать, клещей сбивать, с пригорка кубарем скатилась.
Батюшка на меня с грустью смотрит:
- Клещей нынче много? - повторяет неуверенно.
- М-м-много? – переспрашиваю, заикаясь. – Дети, живо по лодкам!
- Не останетесь? – говорит батюшка.
- Видит бог, очень хотели! – кричим ему, а сами от берега отталкиваемся.
"Научись отпускать! - говорю Марусе. - Даже если когда-то об этом сильно мечтала - отпускай!
- Легко сказать...
- Сказать легко, а вот отпустить очень непросто. Но это, пожалуй, также важно, как уметь добиваться.
- Это ещё почему?
- Да чтобы не быть сожранной клещами, доча!"
Forwarded from Стрелец-Молодец
Вот они — смертные, — продолжал Смерть. — Все, что у них есть — совсем немного лет в этом мире. И они проводят драгоценные годы жизни за усложнением всего, к чему прикасаются.
Терри Пратчетт
"Мор, ученик Смерти"
Терри Пратчетт
"Мор, ученик Смерти"
Я русский бы выучил
- Я люблю тебя так сильно, как море любит берег! - Воскликнул Педро, доедая вторую тарелку борща. – Ты – лучшая женщина на земле. Твой суп – лучший суп на земле!
- Суп – это гаспачо. А у нас борщ! - поправила Людмила, деревенская учительница начальных классов.
Угораздило же её познакомиться с испанцем по переписке. Приехал вот. Кольцо подарил. Замуж зовёт, малахольный. В бане ему слишком жарко, водка - слишком крепкая, зима – слишком холодная. Как он тут жить собрался? В Испанию она, конечно, не поедет, пусть не мечтает. У неё тут всё: дом родительский, корова Ночка, пёс Тузик, мама за околицей у берёзы похоронена, первый «А» только-только через десяток складывать научился. Нееет, она отсюда ни ногой…
- Хочу вечно сидеть возле тебя в кухне…
- На кухне, - снова поправила Люда.
- Подожди, - Педро нахмурился. – В спальне. В гостиной. В коридоре. В детской. Но НА кухне?
- Да.
- Почему? Что не так с русской кухней?
- С русской кухней всё так. Тебе же борщ понравился?
- Борщ! – Педро закатил глаза. – Ради твоего борща я готов совершить подвиг. Что ты хочешь?
- Даже не знаю, - вздохнула Людмила, которой, откровенно признаться, надоели восторженные ухаживания назойливого иностранца. - Попробуй русский выучить что ли?
Педро сник:
- У вас очень трудный язык, любовь моя. Но я пробую!
- Правильно! "Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин!" - процитировала Люда.
- Ленин? Джон Ленин из «Битлз» говорил по-русски?!
- Какой еще Джон Ленин из «Битлз»? Владимир Ленин - из мавзолея.
- У вас всех великих мужчин называют Владимир?
- Да уж не Педро...- Хмыкнула учительница. - Потрогай чайник. Что-то долго остывает.
- Чайник долго остывает, - повторил Педро, таращась на чайник. – И чайник долго не остывает. Это одно и то же?
- Получается, что так, - Людмила пожала плечами.
- Дурдом.
- А вот тебе еще пример. Я борщ не пересолила?
- Пересолила? – в недоумении переспросил Педро, осмысливая новое слово. – Пересолила. Значит, много соли?
- Ну да. А по-другому можно сказать: с солью переборщила.
- Переборщила?! Что это такое вообще? Много борща? – Мужчина выкатил карие глаза.
- Говорю же, много соли.
- Людмила, ты ломаешь мой мозг!
- Это только присказка, сказка впереди. Часы, вон на стене висят, видишь?
- Вижу.
- Они могут идти, когда лежат, и стоять, когда висят.
- Прошу тебя! – Педро молитвенно сложил руки. – Ради всех святых!
- Ладно, не грусти – похрусти! – Люда протянула Педро сухарик.
- Как это называется?
- Сухарик.
- Хочешь, чтобы я сухариком похрустел?
- Нет, суставами! – Съязвила Людмила. – Вот говоришь с тобой, говоришь, а как об стенку горох, прости, но мне даже нажраться захотелось!
- Ты голодна? Захотела жрать? Горох?!
- Не жрать, а нажраться! Нажраться, Педро, это значит напиться!
- Ты хочешь пить?!
- Тьфу, ты…
- Не злись, я выучу русский! Хотя в нем мало логики. Но я уже знаю, что "очень умный" - это не всегда комплимент. А если говорят "умный очень" - то это точно не комплимент!
- А если тебе сказали: "слишком умный" - то это уже угроза!
- Мадре де Диос! Что с вами русские? Зачем так усложнять?
Людмила развела руками. Разве русскую душу объяснишь.
Педро очень нравилась эта красивая женщина. Нравились её серые глаза и русые волосы. Нравился её борщ. Он хотел, чтобы она сказала, что он молодец и что у него всё получится.
- Как думаешь, я смогу когда-нибудь выучить русский? – встревоженно спросил он.
- Да нет, наверное, - ответила Люда, погладила его по голове и вышла из кухни.
- Да. Нет. Наверное, – повторил Педро, обмозговывая каждое из трёх слов с противоположным значением. Это какая-то шарада? - Людааа, помоги!
- Я люблю тебя так сильно, как море любит берег! - Воскликнул Педро, доедая вторую тарелку борща. – Ты – лучшая женщина на земле. Твой суп – лучший суп на земле!
- Суп – это гаспачо. А у нас борщ! - поправила Людмила, деревенская учительница начальных классов.
Угораздило же её познакомиться с испанцем по переписке. Приехал вот. Кольцо подарил. Замуж зовёт, малахольный. В бане ему слишком жарко, водка - слишком крепкая, зима – слишком холодная. Как он тут жить собрался? В Испанию она, конечно, не поедет, пусть не мечтает. У неё тут всё: дом родительский, корова Ночка, пёс Тузик, мама за околицей у берёзы похоронена, первый «А» только-только через десяток складывать научился. Нееет, она отсюда ни ногой…
- Хочу вечно сидеть возле тебя в кухне…
- На кухне, - снова поправила Люда.
- Подожди, - Педро нахмурился. – В спальне. В гостиной. В коридоре. В детской. Но НА кухне?
- Да.
- Почему? Что не так с русской кухней?
- С русской кухней всё так. Тебе же борщ понравился?
- Борщ! – Педро закатил глаза. – Ради твоего борща я готов совершить подвиг. Что ты хочешь?
- Даже не знаю, - вздохнула Людмила, которой, откровенно признаться, надоели восторженные ухаживания назойливого иностранца. - Попробуй русский выучить что ли?
Педро сник:
- У вас очень трудный язык, любовь моя. Но я пробую!
- Правильно! "Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин!" - процитировала Люда.
- Ленин? Джон Ленин из «Битлз» говорил по-русски?!
- Какой еще Джон Ленин из «Битлз»? Владимир Ленин - из мавзолея.
- У вас всех великих мужчин называют Владимир?
- Да уж не Педро...- Хмыкнула учительница. - Потрогай чайник. Что-то долго остывает.
- Чайник долго остывает, - повторил Педро, таращась на чайник. – И чайник долго не остывает. Это одно и то же?
- Получается, что так, - Людмила пожала плечами.
- Дурдом.
- А вот тебе еще пример. Я борщ не пересолила?
- Пересолила? – в недоумении переспросил Педро, осмысливая новое слово. – Пересолила. Значит, много соли?
- Ну да. А по-другому можно сказать: с солью переборщила.
- Переборщила?! Что это такое вообще? Много борща? – Мужчина выкатил карие глаза.
- Говорю же, много соли.
- Людмила, ты ломаешь мой мозг!
- Это только присказка, сказка впереди. Часы, вон на стене висят, видишь?
- Вижу.
- Они могут идти, когда лежат, и стоять, когда висят.
- Прошу тебя! – Педро молитвенно сложил руки. – Ради всех святых!
- Ладно, не грусти – похрусти! – Люда протянула Педро сухарик.
- Как это называется?
- Сухарик.
- Хочешь, чтобы я сухариком похрустел?
- Нет, суставами! – Съязвила Людмила. – Вот говоришь с тобой, говоришь, а как об стенку горох, прости, но мне даже нажраться захотелось!
- Ты голодна? Захотела жрать? Горох?!
- Не жрать, а нажраться! Нажраться, Педро, это значит напиться!
- Ты хочешь пить?!
- Тьфу, ты…
- Не злись, я выучу русский! Хотя в нем мало логики. Но я уже знаю, что "очень умный" - это не всегда комплимент. А если говорят "умный очень" - то это точно не комплимент!
- А если тебе сказали: "слишком умный" - то это уже угроза!
- Мадре де Диос! Что с вами русские? Зачем так усложнять?
Людмила развела руками. Разве русскую душу объяснишь.
Педро очень нравилась эта красивая женщина. Нравились её серые глаза и русые волосы. Нравился её борщ. Он хотел, чтобы она сказала, что он молодец и что у него всё получится.
- Как думаешь, я смогу когда-нибудь выучить русский? – встревоженно спросил он.
- Да нет, наверное, - ответила Люда, погладила его по голове и вышла из кухни.
- Да. Нет. Наверное, – повторил Педро, обмозговывая каждое из трёх слов с противоположным значением. Это какая-то шарада? - Людааа, помоги!
Forwarded from Тихо, я читаю
❤️ Самуил Маршак
Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни звезд, ни пепельниц, ни книг.
#стихи
Любите жизнь, покуда живы.
Меж ней и смертью только миг.
А там не будет ни крапивы,
Ни звезд, ни пепельниц, ни книг.
#стихи
Что подумала Рената
Когда я работала в газете, я сидела в одном кабинете с корреспондентом, который боялся звонить по телефону. Семëн писал талантливые статьи и колонки, но перспектива звонка незнакомому человеку повергала его в панический ужас. Он курил одну за другой, бледнел, потел, ложился лицом на клавиатуру, заламывал руки, стонал, раскачивался маятником у окна, нервно бегал по длинному коридору редакции. Просил у пожилой сотрудницы тонометр и мерил давление. Считал пульс и говорил: «Волошина, 150 ударов в минуту! Ты понимаешь, что это тахикардия, ты понимаешь, что я могу сдохнуть от какого-то несчастного телефонного звонка Юрию Стоянову (тут можно вставить любое имя). Я тебя умоляю, позвони вместо меня? А я тебе вина куплю!» И, не дожидаясь моего ответа, натягивал куртку и убегал в винный на углу.
Стоит ли говорить, что я там вместе с ним чуть не спилась, потому что журналисты звонят кому-нибудь незнакомому и спрашивают что-нибудь неприятное или же глупое (это гораздо чаще) каждый день – такая работа.
Естественно, я поначалу и сама сильно стеснялась, даже приветствие записывала на листочек и дрожащим голосом зачитывала в трубку какому-нибудь депутату: «Здравствуйте, Юрий Венедиктович! Меня зовут Наталья Волошина, я из газеты «Комсомольская правда». Я к вам с нашей постоянной рубрикой «Вопрос дня». И сегодня он звучит так: «На квасе или на кефире?» Переживать из-за подобной чепухи не стоило абсолютно, и я довольно быстро привыкла. А вот мой коллега, видимо, слишком тонко был устроен, и никак привыкнуть не мог.
Однажды ему нужно было взять по телефону интервью у Ренаты Литвиновой. Она тогда сняла фильм «Богиня». И никто не мог позвонить вместо него, потому что это было большое интервью, а не «вопрос дня». Я думала, его хватит удар. Семён выкурил всю пачку, обошёл здание редакции по периметру три раза и в каждом кабинете пожаловался, что ему надо поговорить с богиней Литвиновой, а он совсем-совсем не в форме, посмотрите, как дрожат руки. Все очень сочувствовали, но помочь ничем не могли. Это был его путь. Он ходил и бормотал: «Алло, Рената! Меня зовут Семён! Алло, Рената! Алло, Рената, здравствуйте!...»
Наконец настроился и собрался. Я вышла из кабинета, чтобы его не смущать. Сходила пообедать в столовку, выждала еще время, чтобы они там нормально поговорили без посторонних. Когда я вернулась в кабинет, Семён сидел неподвижно, уставившись в одну точку.
- Что случилось? Ты дозвонился?
- Я дозвонился, - произнес он мёртвым голосом.
- И что?
- Я дозвонился. Она взяла трубку и произнесла «алло».
- А ты?
- А я в ответ сказал: «Алло, ЛитвИна...»
Я не сдержалась и расхохоталась.
- Я же репетировал весь день: алло, Рената, алло, Рената. И вот, пожалуйста: какая-то ЛитвИна!!!
- Ну, она-то что?
- Я не знаю. Не смог больше говорить. Засмеялся. И положил трубку.
И он ей больше не перезвонил. Интервью так и не вышло.
А мне вот всë-таки любопытно, что тогда подумала Рената Литвинова...
Когда я работала в газете, я сидела в одном кабинете с корреспондентом, который боялся звонить по телефону. Семëн писал талантливые статьи и колонки, но перспектива звонка незнакомому человеку повергала его в панический ужас. Он курил одну за другой, бледнел, потел, ложился лицом на клавиатуру, заламывал руки, стонал, раскачивался маятником у окна, нервно бегал по длинному коридору редакции. Просил у пожилой сотрудницы тонометр и мерил давление. Считал пульс и говорил: «Волошина, 150 ударов в минуту! Ты понимаешь, что это тахикардия, ты понимаешь, что я могу сдохнуть от какого-то несчастного телефонного звонка Юрию Стоянову (тут можно вставить любое имя). Я тебя умоляю, позвони вместо меня? А я тебе вина куплю!» И, не дожидаясь моего ответа, натягивал куртку и убегал в винный на углу.
Стоит ли говорить, что я там вместе с ним чуть не спилась, потому что журналисты звонят кому-нибудь незнакомому и спрашивают что-нибудь неприятное или же глупое (это гораздо чаще) каждый день – такая работа.
Естественно, я поначалу и сама сильно стеснялась, даже приветствие записывала на листочек и дрожащим голосом зачитывала в трубку какому-нибудь депутату: «Здравствуйте, Юрий Венедиктович! Меня зовут Наталья Волошина, я из газеты «Комсомольская правда». Я к вам с нашей постоянной рубрикой «Вопрос дня». И сегодня он звучит так: «На квасе или на кефире?» Переживать из-за подобной чепухи не стоило абсолютно, и я довольно быстро привыкла. А вот мой коллега, видимо, слишком тонко был устроен, и никак привыкнуть не мог.
Однажды ему нужно было взять по телефону интервью у Ренаты Литвиновой. Она тогда сняла фильм «Богиня». И никто не мог позвонить вместо него, потому что это было большое интервью, а не «вопрос дня». Я думала, его хватит удар. Семён выкурил всю пачку, обошёл здание редакции по периметру три раза и в каждом кабинете пожаловался, что ему надо поговорить с богиней Литвиновой, а он совсем-совсем не в форме, посмотрите, как дрожат руки. Все очень сочувствовали, но помочь ничем не могли. Это был его путь. Он ходил и бормотал: «Алло, Рената! Меня зовут Семён! Алло, Рената! Алло, Рената, здравствуйте!...»
Наконец настроился и собрался. Я вышла из кабинета, чтобы его не смущать. Сходила пообедать в столовку, выждала еще время, чтобы они там нормально поговорили без посторонних. Когда я вернулась в кабинет, Семён сидел неподвижно, уставившись в одну точку.
- Что случилось? Ты дозвонился?
- Я дозвонился, - произнес он мёртвым голосом.
- И что?
- Я дозвонился. Она взяла трубку и произнесла «алло».
- А ты?
- А я в ответ сказал: «Алло, ЛитвИна...»
Я не сдержалась и расхохоталась.
- Я же репетировал весь день: алло, Рената, алло, Рената. И вот, пожалуйста: какая-то ЛитвИна!!!
- Ну, она-то что?
- Я не знаю. Не смог больше говорить. Засмеялся. И положил трубку.
И он ей больше не перезвонил. Интервью так и не вышло.
А мне вот всë-таки любопытно, что тогда подумала Рената Литвинова...
Forwarded from Ульяна Бисерова
Моя коллега-журналист долго собиралась с силами, чтобы позвонить за комментариями силачу-стронгмену Эльбрусу Нигматулину. И, конечно, первой фразой стало: "Алло, Эверест?!". А модельера Леона по тому же принципу назвала Марселем. А я каждый раз разминала губы, прежде чем позвонить финансовому аналитику Григорию Авангардовичу, чтобы не запнуться в приветствии
Forwarded from Варвара Лебедева
У меня нет такой проблемы со звонками. Но есть у нас региональная особенность: нужно, например, позвонить человеку и сказать: "Здравствуйте, Баир Баясхаланович". Ему по-другому не скажешь, он сенатор. Но пресс-секретарю одной, Елене Балдандоржиевне, я из лучших же побуждений всегда говорю просто "Елена" 😂
Forwarded from Анна
До дрожи в коленях боялась начальников в моём институте, и вот меня с какими-то документами отправили к начальнику Учебной части, звали его Тахир Турсунович, пока дошла, забыла напрочь...в итоге захожу и говорю... Тархун Тархунович)))
Forwarded from G.L.🇷🇺
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM