Мясоед Пафнутий, смотревший через монокль на спускающихся людей: «Фи, отвратительно». Он сопит скошенной переносицей и двумя пальцами окунает моллюсков в соус, а затем кладёт их в рот. «Чужеземцы в поисках лучшей жизни...Бестолковые создания, все до единого наивные. Зачем им Таргодон?».

Дворец в готическим стиле, вырубленный в скале. На просторный балкон заносят базуку.

— Как и просили, милорд.

Слуга, нагнувшись, покорно пятится назад и удаляется. Рядом с Пафнутием его сын. «Это орудие убийства, мой мальчик». Сын в дурацком костюме электрического ската. «Когда-то давным давно мы с твоей мамой увидели светоч зарты, парящий над нашим домом. Он медленно спускался вниз, освещая ночную улицу ярким пламенем, затем от туда вышел зелёный мужчина в фетровой шляпе за ручку с ребёнком». Сознание сына унесло к ебеням, он пропускал все мимо ушей. «Этот мужчина сообщил нам, используя телекинез, важную вещь. Он сказал, то есть спросил: вы — есть то, о чем вы думаете?». Сын молча наделал в штаны. «Ты меня слушает, мой мальчик?».

Рядом с Пафнутием сидела наряженная обезьяна, которая не могла ничего ответить. Он с досадой оглядел её, взял базуку и выстрелил в сторону эскалатора.

«Мы — есть то, о чем мы думаем». — сказал он обезьяне. Жестом подозвав слугу, он велел убрать сына в люльку для сна.

Ручной питон, вскормленный в зоопарке, висит на шее Ильдуса, пока его фоткает муж.

Ильдус — человек, который испытывает предсмертные состояния по несколько раз на дню. Склонный к психическим расстройствам, однажды он имел неосторожность с опытом диметилтриптамина, покурив его с муженьком после совокупления в грязевой ванне.

Эти состояния с виду не похожи на какой-нибудь приступ. Они вообще ни на что не похожи. Единственный внешний признак — едва увеличенные зрачки, в редких случаях — опорожнение кишечника или эякуляция.

Сам Ильдус называет такие приходы «казнью души», будто эфемерное тело расплющивают в гидравлическом прессе. Весьма странное ощущение...вроде панической атаки, но без паранойи и страха умереть.

«Это нечто входа в пустоту, — делился впечатлениями Ильдус со своим психотерапевтом. — Это как, а-а, выход в астрал без выхода в астрал...это как, а-а-а, свободное падение без самого падения...это как а-а-а-а...»

«С вас десять тысяч рублей».

Стоит он, в общем, с питоном порядка десяти минут, не двигаясь, и смотрит в одну точку. Укротитель: «что-то ваш дружок не в духе».

— Всё хорошо, просто задумался. — Бубня под нос: «сейчас начнётся, бля».

— Что, простите?

Бальзамированные коровы на задних сиденьях машины, которую заводят с толкача алкаши, страдающие похмельем. У одного из них прихватывает сердце и он падает замертво. «Бесполезный уёбок!» — кричит водитель. Подкошенными ногами и трясущимися руками алкаши немощно толкают кабриолет по грунтовой дороге; автомобиль схватывает вторую передачу и дёргается, по инерции откидывая корову назад — рогами в ещё одного бедолагу, которому пробивает голову. «Это вам за моральный ущерб!» — водитель кидает им бельевые веревки и половые тряпки.

Сволота-Юнберг теряет контроль над машиной и сносит забор местного зоопарка, на лобовое стекло приклеивается плакат, Юнберг едет вслепую, а когда плакат откидывает ветром, он видит перед собой человека с питоном на шее.

Аудитория престижного университета математики. Лектор обкуренным голосом произносит: «Каков шанс притянуть события мыслями?». Он велит ассистенту достать образец из сумки, тот устанавливает на стол чучело старика со страшным оскалом и небрежным обрезанием. Прыщавые студенты во главе с Радиком гогочут вонючими пуками. «Из другого кармана, чудовище!». Ассистент быстренько убирает чучело и достаёт светоч зарты.

— Так вот. Какова вероятность того, что вы, стадо никчёмных баранов...(кашляет, будто кость в горле). Х-х-х-хь...(задыхается). Узнаю кто, сука...(хрипит). Завалю (умирает).

Радик на стуле перед объективами, подпись в титрах: «потомственный ведун». Даёт комментарий лошади с рыжими зубами, которая делает свой первый сюжет: «как я это сделал? Все просто — визуализировал смерть в мыслях. Дубина сам учил нас этому, ха-ха. Пшла, а то и тя трахну! [в знач. „Ударю“]».

Ночная сцена с неоновым освещением, где ворчливая уборщица подтирает асфальт зоопарка, где какой-то болван снес на машине другого болвана.

Ильдусовы муки.

Случайные посвистывания, мычание, причмокивания — это неосознанная магия.

Графиня Де Венус: «Я пержу амброзией?»

Из киоска выбрасывают таз с мочой. Нечистоты летят в крики порезанных ног, в стеклянные глаза затраченного труда мирного времени, который легко окупается в бою, в пастухов, ведущих коров по селу, в обильное слюновыделение робота, реагирующего только на одну команду — «покакать». Прощание с хозяйкой: «пока, Кать». Робот открывает клапан и делает то, о чем и думать-то стыдно.

Отец — сыну: «Мы будем водку жрать, мы будем баб ебать».

— Дядя, а вы кто?

А тот в ответ: «сынок, когда тело перемещается в пространстве, оно живет. В конце концов, ты можешь взять этот свящённый бальзам из спирулины и втереть в область шва на своём крохотном мешочке».

Чомай-стеклянный глаз вынимает протез на решающем интервью по случаю получения гражданства: «ну и что, что я чечен? Войдите в мое положение...». Он плюётся на важные документы, а затем открывает окно 79 этажа, ветер сдувает бумаги на оживленный таймсквер. Миграционная комиссия летит за ними. «Безобразие...»

Когда мы задумчиво ходим взад-вперёд, качаем ногой на стуле, убираемся, готовим, вышиваем, ремонтируем...из нас выходят звуки. У-у-у-у, бля. Оползень? Тело знает больше, тело знает лучше. Подмечайте действия, совершенные без задней мысли. Это могут быть как и знаки, так и состояния, связанные с особым ритуалом, о котором вам пока неизвестно.

Мира в дом

Больного вида Расул на оживлённой улице Кашхатау ощупывает свои женские органы, которые небрежно пересадил местный ученный-экспериментатор, прикинувшись первоклассным хирургом.

«Я сделаю из тебя хорошую соску, милый мой, тащи образцы и хорошенько там, э-э-э, вымой. — Он указал на промежность».

Расул отправился на поиски с мешком льда, куда положил наспех отрезанные груди и срезанную вонючую махнатку умирающей старухи, которую заживо изъедали блохи и клещи. Он сбрызнул ей на лицо в прощальном «иншаллах»...

Гигантские зубры в процессе спаривания у обхарканных подъездов, в забитых маршрутках, на бетономешалках — семенят, как на беговой дорожке и выделяют смазывающую эктоплазму. Грузовик останавливается и водитель: «а ну слезайте, твари безмозглые, кому сказал! Я на пол ставки, мне такие выкрутасы на хуй не сдались». Зубры покорно спрыгивают и виноватым взглядом провожают грузовик до горизонта, чтобы предаться утехам в сточной канаве.

Чихательный зал Кашхатау: «пчииих», «апчи», «уиииииуууу, бююююю». От натуги некоторые пердят, как гиппопотамы, а карлики продолжают накидывать на огромные вентиляторы перец, пух и пыльцу.

Под ручку и под предлогом неописуемого обогащения сюда заводят донельзя наивного и в усмерть брезгливого студента с завязанными глазами и заткнутыми ушами. Одна из женщин крайне бережно, словно бреет собственную пизду острым лезвием, вынимает беруши из его ушей и снимает повязку. Студент орёт, как порось, но его тут же заковывают в кандалы и бьют доской в лицо, отчего тот обсирается каким-то кровавым сгустком.

Ученный-экспериментатор, известный как «залупная нить» за его любовь пришивать детородные органы куда ни попадя, заявляет: «несите, э, жратву!».

Хуй пойми кто и хуй пойми откуда торжественно заносит хычины с поносом больного мула, лобио с кусочками ртути, хинкали с мраморной говядиной, сваренной на поту восьмидесяти бомжей, которых силком уволокли за шиворот с вокзала и поместили в парилку, обещая налить рюмку агуардиенте.

Некие высшие силы накидывают на Расула трусы из языков варана, дабы прикрыть причинные места, которые заживо на нем гниют, гноятся и отсыхают, и помещают его за стол с угощениями, где он впадает в бесчинство и страшный бзик, сопровождаемый смирительной рубашкой и обсосом с ног до головы неизвестным существом.

«Хорошая, э-э, соска»...

Черкесская трагедия.

Искатели чёрной семенной жидкости, которая выделяется только у магов в определённый момент времени; человек, которому физически больно от любых мыслей, вынужденный останавливать внутренний диалог; пидор говна, целующий иголки шиповника с натянутой улыбкой консультанта.

Вольфрам? Обхарканные лица невинных людей, которых запиздили досмерти совершенно обычными поджопниками члены группировки «грустная простата». «Ты, подошёл сюда. Парни, сделайте из него отбивную». И вот дюжина нигеров колошматит издевательскими пинками по заду случайного проходимца, пока у того не лопается тухлая вена.

Племя, заваривающее чай из сухих веток стланика путём нагрева цистерны с помощью небольшого увеличительного стекла в сезон муссонов. Лобовые стёкла, которые разлетаются на кусочки при первых же каплях дождя; машинисты, на спор завязывающие глаза от начала и до конца рейса.

Скупщики чёрных металлов, арендующие маленькое помещение на последнем этаже бизнес-центра, которые готовы приобрести даже самый низкопробный кусок прогнившей железки за бешеные деньги: бомжи, безработные и простые искатели легкой наживы волочат краденные арматуры, люки и оторванные городские заборы через все этажи, поднимаются на лифте, взламывают пожарные лестницы, чтобы занять большую очередь.

— Но нам некуда это складывать, Мансур.
— Молчи и выполняй свою никчёмную работу.

Офисные клерки с ужасом наблюдают через панорамные прозрачные стены за происходящим, по всем этажам слышится отвратительный скрежет, выкладываются сторис с подписями в духе «что за хуйня» и «куда они идут?». Некоторые работники срывают галстуки и, узнав расценки на металл, бегут на поиски хоть какой-нибудь железяки, явно испытывая презрение к своей корпорации.

Коммерческий директор бизнес-центра в будке охраны с трубкой в руке и глядя в экран: «кажется, пятый павильон, охрану баррикадирует толпа бездомных. Босс, я и представить не мог, что эти арабы устроят такое! Что? Как уволен?».

Директор вынимает из под стола кольт и стреляет себе в горло. А тем временем у здания скапливается ажиотаж, какого не видывал город с момента основания. Металла становится настолько много, что верхние этажи не выдерживают и рушатся, заживо погребая тысячи людей. Мансур и его подельник телепортируются в «кротовую нору»...

Подготовка к казни.

Самым ранним утром некие люди в штатском, измазанные ушной серой, забегают в жилые дома, где, надо вам сказать, напрочь отсутствуют двери, и будят поселенцев через громкоговоритель, прикладывая его вплотную к уху спящего: «Сеанс! Поторапливайтесь, скотобаза». Поселенцы в ужасе вскакивают и стремглав рвутся наружу, ведь при малейшем промедлении люди в штатском применяют шокеры и извлекают кал, мочу, сопли, ушную серу прямо из кишок, проточного канала, носа, ушей, составляя заверенные аутистами предписания на смеси арабского и полинезийского, в которых говорится о том, что «субъект отказывался выполнять указания и проявлял неуважение к вышестоящему Закону».

Часть поселенцев лишается слуха, так как перепонки лопаются от звукового давления, часть от неожиданности с разбега таранит стены головой, некоторые путают выход с балконом, который, к слову, также не имеет двери даже на самых верхних этажах, поэтому поселенцы пикируют вниз.

Тем, кому удалось вырваться и убежать, не останавливаясь продолжают плестись на площадь, пережидая в кустах летающие патрули, которые без особой причины могут включить турбину, засасывающую внутрь, и похитить неугодного жителя, делая с ним то, о чём и говорить-то не хочется.

По всему городу расставлены ловушки: ямы с пиками, замаскированными на грунте, ядовитые дротики, которые выстреливают из стен от датчика движения, невидимые лазеры, установленные на высоте туловища, срезающие бегущее тело напополам.

Примерно треть поселенцев гибнет по пути на казнь, посещение которой является обязательной. Добежав до площади, они могут быть спокойными: каждый, переступивший черту, попадает под охрану вооружённых наёмников (люди в штатском и наёмники — из одного подразделения, просто их управляющий, сошедший с ума наркоман, ежедневно даёт им странные задачи, хвастаясь этим перед своей маманькой, ещё более шизанутой особой, любительницей незаметно поглазеть, как сын мастурбирует в ванной).

Добравшихся поселенцев кормят вкуснейшими завтраками из самых дорогих ресторанов мира, выдают карнавальную одежду из средневековой Венеции, дарят сшитые на заказ костюмы Америки 30-х, дизайнерскую одежду будущего. Словом, обслуживают их по первому классу, как важных господ вплоть до того, как на виселицу выводят обвиняемую в сопровождении палача.

Подсчитать, когда именно настанет вечер, довольно сложно, ибо в течении дня солнце встаёт и садится по несколько раз, а может и вовсе передвигаться по небу спонтанно, наряду с другими планетами. Лишь секунданты с серебряными часами ХVIII века, которые научились считывать с бегущей в разные стороны стрелки намеки на временной отрезок, способны интуитивно предугадать, сколько реального времени прошло за определённый миг этой странной жизни.

Когда наступает вечер, свет в городе отключается, кроме прожекторов, наведённых на виселицу...

Бар «ебучий случай», где подают березовый сок, липовый мёд и опийную настойку. У входа низкочастотный динамик воспроизводит звуки динамитных взрывов и рекламу, обыгранную в стиле детских утренников: «первая шлюха в городе Маргарет вылижет ваше очко в присутствии собственного мужа Джейкоба, пока их сын, прилежный отличник, напишет конспект увиденного, а затем вручит это вам (звук дебильного джингла). ЗАХОДИ, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ».

— mama, хочу в этот бар! (воодушевленно, будто просит сладкую вату)
— сынок, твой папаша слил все деньги на подписки в музыкальных сервисах и поддержку подающих надежды некоммерческих изданий.
— У нас же оставались сбережения с продажи моей почки!
— Вчера он задонатил их на курсы дизайна, которые сразу же забросил.
— Хочу, хочу, хочу-у-у-у (раздражающий детский плач и топот деревянным протезом).

Мы как раз стояли в толпе поселенцев, когда Ларису вывели к народу в свинцовых кандалах. Под деревянным сооружением, похожим на пирс, где стояла виселица, теснился оркестр во главе с обезьяной-дирижёром, яростно размахивающей дубинкой для скота; скрипачей, пианистов и других полностью обнаженных музыкантов укалывали швейными иголками, если те играли невпопад, а специальная группа британцев, которая представляла собой якобы сливки музыкальной журналистики, нарочито выкрикивала оскорбления: «пиздуйте на завод!», «и это по вашему хороший продакшн?», «уёбки!». Обезьяну, в свою очередь, хвалили и возвышали, делая положительные рецензии на «выдающийся вклад в искусство», отчего та размахивала дубинкой ещё яростнее.

Подпольные политические партии, сокращённо «ППП», не упускали случая агитировать собравшихся на площади поселенцев. «ППП» в основном состояли из одного человека, который просто напросто интересовался личной выгодой и желал подогнуть под себя хоть одного человека, чтобы чувствовать превосходство над ним.

Не имея листовок или других средств пропаганды, лидеры партий шёпотом завлекали объект, если видели в нем невинную жертву. Нашёптывания были похожи на: «красавчик, тебе не помешала бы поддержка. Я знаю один секрет...присоединяйся». В общем, завлекалы из лидеров были, мягко говоря, никакие, поэтому долгие годы партия и существовала лишь с одним участником, к тому же многие поселенцы были осведомлены, что деятельность в подобных делах сулила изнасилование и арест.

Лидеры являлись заядлыми гомосексуалистами, которые совращали подчиненных и трахали их при любом возможном случае, преподнося сей акт, как «необходимость, направленную на развитие партии». В конечном итоге все заканчивалось тем, что трахающихся пидорков застукивал «отдел борьбы с пустыми мошонками» из подразделения бюро нравов, и заключал их под стражу, а затем устраивал публичную порку.

На волне подобных задержаний активизировались дилетанты, которые предлагали свои услуги по закачке бычей спермы в яички гомосексуалистов, дабы слыть честным гражданином перед Законом и пройти проверку ладонью. «Проверка ладонью» — ощупывание мошонки на предмет семенной жидкости. Её отсутсвие — это признак того, что поселенец совершал половой акт, официально находившийся под запретом в Таргодоне. Ввиду болезненности и опасности процедуры (у смельчаков могла начаться гангрена), даже самые ярые гомофобы рано или поздно становились пассивами, чтобы хоть как-то удовлетворить либидо, хотя стимулирование простаты нередко провоцировало всё то же семяизвержение. (не дай Бог после этого встретить проверку, не дай Бог...)

«Я против жестокости. Она неэффективна. А вот продолжительное дурное обращение почти без насилия вызывает, при умелом его применении, тревогу и чувство определенной вины.

Объект не должен сознавать, что упомянутое дурное обращение является тщательно спланированным нападением некоего немилосердного противника на его подлинную личность. Его надо заставить почувствовать, что при любом обращении он получает по заслугам, поскольку способен на некий (это никогда не уточняется) ужасно безнравственный поступок.

Голую потребность контроломанов следует скромно скрывать за ширмой капризной, запутанной бюрократии, причем так, чтобы исключить непосредственный контакт объекта с противником».

1959 г.

Всякое творчество есть по сути своей молитва. Всякое творчество направлено в ухо Всевышнего.

Иосиф Бродский

Махмуд без предупреждения начал ебать Рэйчел в пупок: она весила 250 кг, страдала ожирением.

Лёжа на спине, как черепаха, она визжала и звала на помощь, ибо её мучали пролежни, но поднять эту жирную суку могла только грузовая лебёдка.

Махмуд из любопытства нажал на какую-то кнопку и выдвижной пол тут же уехал из под тахты, оставив их наедине с бесконечной пропастью.

Сволота-Юнберг засыпает с пистолетом под одеялом так, что дуло направлено в лицо, а палец лежит на курке. Ему снится сон о биографе биографа, про которого его биограф пишет биографию. Он спит под надзором периферийного зрения Азиза.

Покусанный пробивает головой иллюминатор: «Фредди, не вздумай, побереги свою спермочку». Закатанный глаз на девяносто градусов и термометр из гнилой полипы. А пальчик-то напрягся...

Беременные женщины тайком пробрались в правительственную уборную и, когда начались схватки, выползли рожать на саммит. Посол одной из отсталых стран отогнал стражу, которая хотела вызволить рожениц: «предоставьте это мне, большой опыт в хирургии». Посол, с намерением произвести впечатление на западных партнеров, ловко сделал кесарь карманным ножом и извлёк малыша, начав слизывать эктоплазму, как корова телёнка. Тут же начался процесс воспитания и взросления, посол и малыш обрели светящуюся оболочку, где секунда равнялась году, но корреспонденты мировых телеканалов, транслирующих в прямом эфире, почему-то снимали вспоротое брюхо мамаши, откуда вытекали остатки светящейся слизи, а экспресс-старение так и не попало в кадр; спустя 80 секунд саммит покрылся янтарным пеплом, а Сволота-Юнберг выстрелил себе в голову.

Техника косого глаза на то и существует, чтобы применять её на всяких гнилых особах. Недаром говорят — «сглазил».

Слова, которые читаю перед дракой с матерью:

джипарик, тёмик, полакомиться, напиток, тельце, шеверюшка, машинёшка, тубзалет, пестик, закусь, окуклился, пёсель, напульсник, бифштекс, турик, шибздик, закуток, одеваюс, броюсь, кукис (Cookies), ибо, приплюснутый, парнишка, бархотка, штанцы, дурёха, попшыкай, питаньки

АААААААААААААААААААА

Мета-мошонка.

Под соломенной крышей, возле ручья паразитов, где вода состоит из печёночных сосальщиков и всяких глистоподобных, пидорковатый великан крутит мясорубку, куда скидывают сушенные отходы; их подвозят на огромных бензовозах, которые добираются сюда по опасному горному перевалу, проходящему вдоль трехсотметрового обрыва. Иногда фуры, за рулём которых усаживают стажеров, падают вниз и взрываются, а иногда просто исчезают без следа. Тем не менее добравшиеся до конца танкеры сгружают нечистоты в резервуар для сушки, чтобы великан непрерывно крутил из них фарш, падающий в острозубый рот гигантской миноги. Если этот процесс прекратится, ручей паразитов выйдет из берегов и город постигнут катаклизмы.

Мы затаились неподалеку от этого места. К нам присоединился Боб с новой железной рукой, гибридной моделью нового образца, которая могла трансформироваться в лопату, бур или тепловую пушку для отогрева почвы. Он побывал в мастерской подпольного трансплантолога и явно его смутил: «ми-и-истер, у меня заказывают ядерные боеголовки, оптические винтовки, культи-дробовики...археологи тут явление редкое». «Я копаю могилы». Трансплантолог взглянул на него с прищуром. «Там наверху это единственное, что меня интересует». Бобу повезло и он урвал последнюю гибридную кишку на замену старой, теперь больной зад его не беспокоил. Он включил пушку и окутал наш окоп теплотой.

А над пригородом сверкали молнии и трудились тысячи наемных рабочих, которые совершали холодные звонки, тестировали и разрабатывали приложения, создавали базы данных, управляли трафиком и без перерыва сочиняли рекламные тексты. Они работали практически за еду, если подслащённую воду можно было назвать едой, и не имели никакой деятельности, кроме труда и сна. Кулеры с водой предоставлялись корпорациями в бесконечных объёмах и преподносились, как лояльность к сотрудникам, а иногда, примерно раз в пять лет, рабочим выдавали премию в виде небольшого гонорара, которым они могли частично погасить долг за служебное жилье, если гипсокартонные коробки, куда они спускались спать, можно было назвать жильем.

В сотни метрах от них, уже в черте Таргодона, самого крупного города в округе, стояли точно такие же корпорации с точно такими же должностями и рабочими. Они получали неслыханные деньги в валюте и катались на дорогих машинах, при этом выполняя меньший объём работы. Все сложные задачи руководство перенаправляло в региональные штабы.

Вся эта нелепица происходила из кабинета Управления, где экономикой руководила огромная мета-мошонка, висящая под толстым бронебойным стеклом и подключённая к алюминиевой коробке, которая выполняла роль организма. Иногда она сжималась, иногда растягивалась вниз, её брили и намывали, прикладывали иконы и беспрекословно выполняли её поручения.

Каждое утро в кабинет мета-мошонки стучал пресс-секретарь, четырёхликий еврей с длинными волосами до щёк, который мог поворачивать шею на 180 градусов, оголяя нужную часть головы.

Левое яичко руководителя экономики означало столичный бюджет, правое — остальной. То, которое было ниже, и указывало, куда сегодня пойдут деньги. Как не сложно догадаться, левое всегда свисало ниже.

«Будет сделано, мой господин» — секретарь делал пометки в блокнот и агрессивно, будто решение требует незамедлительного исполнения, давал распоряжение на «выделение средств на поддержку нуждающегося населения». Вечерами Управление устраивало банкеты в честь очередного экономического успеха.

Пика.

Никто не замечал Джони, пока он не стал вредителем. Так его и прозвали — Джони Вредитель.

Везде, где бы он не появлялся, находили следы его присутствия. Если кто-то поломал снеговика или распотрошил песочницу, все знали — это сделал Джони. Когда на витринах маркета находили раздавленные сырки, покусанные овощи или открытые упаковки молока, не возникало сомнений, кто за этим стоит.

В мороз он заливал горячую воду на крыльцо дома престарелых, дожидался появления льда, а затем гнал старух на улицу, где, как он объяснял, ждут их дети с цветами и подарками. А что и говорить о его проделках в общественных банях, когда он выливал ведро мочи на камни, подпирая дверь парной — а перед этим, как ни в чем не бывало, слегка поддавал пар в компании завсегдатаев, медленно, чтобы не было подозрений: «немного разогреем, парни, что-то тут холодновато...кажется, забыл...шапочку...я сейчас...». ПШ-Ш-Ш-Ш...

— ЕБА-А-А-А-АТЬ!!!

Или вот это: находил моториста в автосервисе, который доделывал сложнейший, недельный ремонт поршневой, доставал масленный щуп и демонстративно закидывал стальной шарик внутрь, вынуждая бедолагу по новой разбирать мотор. Ну и конечно же он таился в женских туалетных кабинках торгового центра и гоготал, если кто-то из дам (а таких было много) садился по большому: «га-га-га, ну и вонь, да у тебя что-то с печенью в натуре».

У него был единственный друг Александр по кличке Герметик, который прилип к Джони ещё со школы. С ним они дрючили Винтюлька в заброшенном сарае и уже тогда у Джонни появлялась тяга к вредительству, он любил говорить всякие пакости Винтюльку: «ты мёртвый и воняешь». А тело Винтюлька, которого они забили молотком, продолжало разлагаться изо дня в день, пока стало непригодным.

На протяжении всей дружбы Герметик его всячески выгораживал. Стоило Джони попасться консультантам магазина техники, где он лапал рыбными пальцами клавиатуры и мониторы, Александр вставал на сторону друга: «отпустите, он сирота...». Когда он удерживал кнопку единственного лифта, заставляя весь небоскрёб пользоваться пожарной лестницей, Герметик объяснял охране, что его друг впал в маниакальный бред на фоне гибели хомячка, с которым он прожил много лет.

— Поставьте себя на его место, Ми-и-истер.

Но настал день, когда судьба ответила Джони тем же. Проворачивая в голове новый план, он залез на дерево, чтобы снять осиный улей, который хотел закинуть в окно полицейского участка...

«Смерть нашла его тут» — сказал Боб, указывая на пику высокого забора, рядом с которым установлен монумент «Тут покоится Джони Вредитель».

На планерке в ЖКХ.

— Георгич, бери сварных и на объект. Врезайтесь в водоканал, подключайте говновоз и пускайте по центральной. — Начальник промочил рот крепким чаем. — И что б ни грамма! Свободны...А ты, Исмаил, останься.

Рабочие взяли инструменты, натянули фуражки и покинули слесарку. Начальник, сидя на стуле, велел задвинуть щеколду и сделал пригласительный жест глазами, указывая на колени. Исмаил нерешительно присел. Он продолжил: «Георгич говорит ты голубым заделался. Ты это, гомосек что ли?». Начальник провёл рукой вдоль промежности подчиненного, а затем ловким движением просунул палец ему в зад, достав простату.

Исмаил оказался на космическом корабле, по борту которого гуляли Шивианы с хрустальными рогами, лысые пудели в дурацких скафандрах и люди-гульки в обосанном нижнем белье. Исмаил с интересом, словно в террариуме, блуждал по кораблю жгучей боли в анусе, а где-то через несколько миллиардов световых лет бригада Георгича подключала ассенизатор к центральному водоканалу, оцепив все в радиусе километра. Рабочие, которые уже были в стельку, звонили ближним: «mama, воду не включай», или звонили бывшим: «милая, попей говна (пик-пик-пик)». Тонны каловых масс ворвались в водонапорную систему города, а где-то Исмаил разрабатывал кишку с Валентинычем, предрекая ему долгую и мучительную болезнь: «начальник, я ведь СПИДный».

К вечеру все устаканилось, а на утро снова планерка. Исмаил в девичьем платье заваривает чай в трёхлитровой банке на всю бригаду. Его лапают и делают комплименты, касательно выпавшего геморроя, который виден через разрез на платье. «Какой красненький!», «прелесть!», «ути господи». Исмаила переполняет чувство гордости и он плачет от счастья. В каморку входит начальник:

— Георгич, бери сварных и на объект...А ты, Исмаил, останься.

Ты: полагаешь, что странице, на которой прочитал интересный отрывок, не нужна закладка — и так запомнится.

Память: пшено, блять

Свобода есть право на отрицание, поэтому конформизм победившей стерильной цивилизации порождает рабство и мучительную фрустрацию, преодолеть которые можно лишь через субверсию, карнавал, революцию, воображение и, вероятно, насилие.

М. Круг.

Квартал Истязаний.

Пройдя в переулок, мы видим невероятное разнообразие услуг, в том числе «центр помощи пробитых», «ЦПП». На его входе установлена леска, она видна лишь тем, у кого ОНИ полны семенной жидкости. Леска подвязана к деревяшке, которая подпирает огромный камень. Если ОНИ пусты или в «ЦПП» вошла женщина, камень падает.

Это выводит консьержа из себя, ведь каждый раз ему приходится отмывать останки и вызывать дорогостоящий кран, чтобы поднять камень обратно. Все кончается тем, что консьерж бьет по сканеру с криками «дебильная штуковина», а затем названивает в тех.поддержку.

— Почините эту хуйню! «Пустые» ломятся сломя голову, я разорву контракт с вашей ебучей компанией!

На другом конце провода сотрудница колл-центра накручивает жвачку на палец, дуя на растопыренные ногти и включая Mute: «вот кретин»; она поворачивается к коллеге, жукообразному человеку-осьминогу, и непристойно тычет языком в щеку, двигая у рта полуоткрытым кулаком. Затем отключает мут и вежливо отвечает:

— Наши специалисты сделают все возможное, чтобы устранить неполадки в кратчайшее сроки, приносим свои извинения.

«Шлюха-а-а-а!!!» — кричит консьерж и бросает трубку в стену.

При виде нас он успокаивается и извиняется, точно оператор, с кем разговаривал.

— Нервы, — оправдывается он. — Возраст...А вы зачем пожаловали?

— Ищем Айрата Энцефалита Пекишева.

— А-а, подпольная хирургия. Откуда вы?

— От туда, — Боб показывает наверх.

Консьерж понимающе кивает и принимается ковырять датчик, установленный на стене: «последняя модель, „семенной сканер SPERMUS 3000”. Слыхали о таком? Во всех гос. учреждениях и на пунктах досмотра. После Реформы (имеется ввиду закон 735, запрещающий соитие) у Бюро посносило головы...Вы не из легавых?». Мы ответили, что нет. От скачка напряжения зажглась неоновая вывеска «Своё говно не пахнет» с присущим транзисторным гулом.

Потупив взор на источник звука, он продолжил: «это устройство способно сканировать ваши мошонки на наличие спермы. Производитель заверяет, что аппарат выдаёт предупредительный писк, если у организма недостаточное накопление семени, но эта ебучая хуйня. — Он неистово бьет по сканеру — Не работает!».

От ударов сканер запищал и начал моргать, направляя лазер на промежность Боба; зелёная бегущая строка гласила: «пустые, пустые, пустые...». Боб по-дурацки смутился и покраснел: «поллюции...».

— Заработай раньше, бедолагам бы крупно повезло. — Он стучит по камню, под которым лежат тела поселенцев. — Пробитые бегут сюда с разорванными анусами, мы их вырезаем и устанавливаем новые из сплава ванадия и кевлара — прочные дырки, которые открываются лишь при пердеже и дефекации. Как вы уже поняли, пробитые кончают от стимуляции простаты, поэтому прибегают сюда Пустыми, задевая невидимую для них леску...Так зачем вам, говорите, понадобился Айрат Энцефалит Пекишев?

<...>

Часть II, Таргодон.

Поздний ужин, Луисвилль. На столе горячая индейка. Женщина накладывает салат и косится на мальчика:

– Сын шлюхи.

Мальчик перестаёт жевать. Смотрит ей в глаза. Молчание...

– Ну мам.

Мать садится на место и кладёт ладонь на руку мужа. Гладит её с печальным видом, а затем радостно смотрит на сына.

– Шлюхи-шлюхи-шлюхи)))

Отец резко встаёт и смотрит в потолок. В его руке обмасленная вилка. Делает губы трубочкой.

– Достаточно, Маргарет.

Он креститься и усаживается на стул. Над столом появляется чудовищная вонь, все начинают кашлять.

На кухню заезжает робот Siri и распыляет освежитель. Женщина поднимает его на стол и, указывая на мальчика, спрашивает.

– Сири, чей это сын?

– Ваш, миссис Маргарет.

Она берет молоток для отбивки мяса и яростно колотит робота с десяток раз. Затем собирает останки и выкидывает в урну.

– Не правильный ответ.

Домочадцы в ужасе. Никто не шелохнулся с места. Мать обнюхивает свои руки, делает губы трубочкой – пародируя врожденный невроз отца – и нагибается к уху сына.

– Чей ты сын, Джейкоб?

– Маргарет, не надо, – говорит отец.

– Заткнись.

Мальчик начинает плакать и трестись. На уголках рта образуется пена, он мочится в штаны.

– Ну же, говори, чей ты сын?

– Ш-ш-ш, – неуверенно шипит он, – шлюхи.

Мать с довольным лицом усаживается на место и, как ни в чем не бывало, доедает ужин, ощущая ногами тёплую мочу под столом.


На компьютере в комнате открытая вкладка: «Недавние исследования Стэнфордского университета показали, что 80 процентов женщин хотя бы раз в жизни ощущали себя представителями древнейшей профессии. Психологический анализ выявил патологическую – чаще всего скрытую – страсть к возможности быть изнасилованной или использованной, а так же к ощущению причастности к тем категориям женщин, которых общество клеймит за разгульную половую жизнь».

На кухне снова повисла вонь. Маргарет выпрыгнула из стола, взяла разгон и со словами «с меня хватит» ударила мужа с двух ног. Она пролетела над тарелками, как самурай, разодрав спину осколками посуды. Окровавленная, она разорвала на себе халат и осталась совсем голая.

— Ты сын самой грязной шлюхи в этой стране. — Она начала водить обратной стороной молотка между ног. — Самой грязной, Джейкоб, самой грязной.

Из столешницы вдруг повылазили трое ниггеров и начали драть её на глазах сына, который уже бился в конвульсиях.

— Достаточно, Маргарет, — выл её муж.

Но она продолжала заглатывать черный прибор целиком, сблёвывая индейкой прямо в его сторону. Её раздирали на части, били по грудям и душили ровно до того момента, пока режиссёр не сказал: «Стоп, снято».

Из закулисья тут же посыпались апплодисменты, мужчин вытерли, а главную героиню укутали в плед. Велживые ниггеры преподнесли ей горячий кофе и ещё около десяти минут обсуждали между собой следующий сценарий. Взрослый актёр, сыгравший сына, пошёл смывать гримм..