Отливаю слова в граните и всегда так делаю!

Между тем выступил на форуме «Территория смыслов» в солнечном Солнечногорске. Полтора часа беседовал с аудиторией о национализме, глобализме и судьбах Родины. Задавая вопросы, некоторые участники начинали с того, что их слова могут показаться резкими или провокационными. В действительности же вопросы были корректными, указывающими на глубокое понимание сути обсуждаемой темы. Плюс, прямо скажем, после участия в ток-шоу трудно найти какое-то высказывание слишком уж провокационным. Школа жизни.

Who is Mr. Fakespert? Действительно, как отличить фейксперта от эксперта? Проще было бы отмахнуться от вопроса, поскольку, мол, если надо объяснять, значить, не надо объяснять. Умному достаточно, а для глупого это всё какая-то необязательная шляпа. И всё-таки хотелось бы прояснить, кого можно – и нужно – относить к фейкспертам. Полагаю, здесь следует аналитически выделить две большие группы товарищей. Которые нам вовсе не товарищи.

Первая группа фейкспертов определяется довольно просто. Это люди без профильного образования (или вообще без какого-либо), которые титруются как политологи, экономисты, историки и пр. и существуют в публичном поле как специалисты по соответствующим дисциплинам. Вред для имиджа (настоящих) политологов, экономистов и др. здесь очевиден, однако отсюда не следует какого-то пренебрежения к выпускникам заборостроительных или унитазолитейных техникумов. Более того, последние бывают вполне себе смышлёными ребятами, с довольно любопытными позициями. Как быть? Для таких людей в западных странах существует вполне себе честная титровка: Commentator или, например, Political Commentator. И соответствует действительности, и не смешивает сферу науки со свободным комментированием.

Но есть и вторая группа фейкспертов. В отличие от первой, эти люди… действительно имеют профильное образование, а порой и академическую аффилиацию. Их фейковость определяется собственно тем, что свои знания они применяют в угоду конъюнктуре, обосновывая изначально заданные выводы или, например, свои собственные неортодоксальные (в плохом смысле слова) взгляды на проблематику. На днях слушал подкаст с одним американским профессором, который высказал простую, но крайне важную идею – своего рода экспертный категорический императив: чем ближе ваше публичное высказывание к сфере вашей формальной научной компетенции, тем более осторожны и сдержанны вы должны быть. То есть если специалист по заборостроению рассказывает о том, что мировая экономика – это игра с нулевой суммой, – это приемлемо как мнение (ошибочное) заборостроителя, но для экономиста такое высказывание недопустимо. Если специалист по унитазолитейным делам утверждает, что в мире вообще нет, не было и не бывает никакой демократии, – это допустимое (ошибочное) высказывание для унитазолитейщика, но не для политолога.

Кто бы мог подумать, что ранний рассказ Виктора Пелевина «Принц Госплана» – на самом деле про Александра Дугина?

Кстати, читая суровые диатрибы лунного Дугина о восстановлении сего органа, не могу не вспомнить бессмертную песню легендарного ВИА «Инструкция по выживанию» (композиция более известна в исполнении Егора Летова):

Структура капвложений мне запрещает любить –
Чтобы любить, нужен бетон,
Нужны стены и двери, нужны гайки и болты.
Чтобы любить, нужен дом,
Чтоб умереть, нужен дом,
Чтобы просто ходить без штанов, нужен дом.

Зря только дразнит меня весна —
Мне запрещает любить Госплан,
Мне запрещает любить Госстрой.
Накажи их, товарищ Горбачёв!
Накажи их, отец родной!

Покойный Вадим Цымбурский как-то назвал Россию «цивилизацией-спутником Запада». Действительно, Россия в интеллектуальном плане светится отражённым светом, а единственной «нашей» идеологией, которая имела (и имеет) общемировое признание, является, натурально, анархизм. Во всём остальном Россия следует, зачастую неосознанно, западным трендам. И даже идеология отстаивания традиционных ценностей является по сути попыткой отрицания тех тенденций, которые ассоциируются с Западом. Правда, эти тенденции не только западные, но и вообще современные, связанные с определённым экономическим, техническим и образовательным развитием социума, а не с подрывной деятельностью тех или иных недружественных стран или агентов оных.

«Спутниковая» привязанность к Западу – отрицаемая, но от этого не менее реальная – доходит до смешного. Долго-долго рассказывают о том, что на этом самом загнивающем Западе слишком увлекаются всяческими ранее запретными темами, связанными с личной жизнью граждан, а мы, мол, не такие («Гриффины – здоровая семья!»)… Но в какой-то момент – бац! – латентные устремления, помноженные на привязанность к Западу, дают о себе знать – и народные избранники (которых никто не избирал, ну да ладно) начинают поднимать малоактуальную в общем-то LGBT-тематику и чего-то там требуют запретить. Доктор, откуда у вас такие картинки?

Никто:
Абсолютно никто:
Народные избранники (нет): LGBT! LGBT! LGBT!

Громкость доносящейся из автомобиля музыки обратно пропорциональна качеству (а) музыки, (б) автомобиля и (в) водителя. С мотоциклами уравнение, однако, не работает.

Один из центральных признаков низкого уровня политической аналитики – опора автора на идеологизированные нормативные (ненормативные?) суждения, которые он ошибочно принимает за дискриптивные, описывающие реальность-как-она-есть, и на их основе выводит те или иные рекомендации. Среди часто встречающихся в наших широтах нормативных суждений:

* как известно, Москва – это Третий Рим, поэтому…
* как известно, русский народ един в трёх лицах – великороссов, белорусов и малороссов (украинцев), поэтому…
* как известно, русский, значит, православный, поэтому…
* как известно, США – это плавильный котёл, поэтому…
* как известно, Россия всегда расширялась мирно, поэтому…

Здесь нужно указывать, конечно, кому именно нечто известно: старцу Филофею, составителю Киевского синопсиса, покойному Фёдору Достоевскому и др. Это люди, безусловно, авторитетные, но ваше убеждение в том, что они имели доступ к реальности-как-она-есть (к кантовской вещи-в-себе!), да ещё и делились этим сокровенным знанием с нами, простыми смертными, нужно доказывать. А здесь-то и возникает проблема – метафизические высказывания никак не доказываются.

Екатерина Шульман предложила в своё время оригинальную концепцию обратного карго-культа. В общем виде это означает, что западный грузовой самолёт на самом деле не летает и никаких товаров в его трюме нет, – просто у западных шаманов более сильные заклинания, которые и позволяют им на весь остальной мир наводить коллективную галлюцинацию. В политологическом виде обратный карго-культ в России выражается, скажем, в утверждении сервильных, фейковых или просто плохих политологов (политических комментаторов) в том, что никакой демократии на этом Западе нет и никогда не было, а есть просто пиар-технологии, которые отлично работают для оболванивания собственной и иностранной аудитории. Сами пиарщики подчиняются глобальным элитам и всяческим рептилоидам, естественно.

В качестве некоего технического дополнения к концепции Шульман я бы обратил внимание на такую практику, которую назвал византийским подмигиванием. Это ситуация, когда вы оба знаете, что говорите неправду, но при этом считаете необходимым и политически корректным – применительно к данному этапу нашей истории – всё равно проговаривать эту неправду, даже если никто третий её не слышит. «У нас конкурентность выборов побольше, чем у некоторых», – говорят они с гордостью и подмигивают друг другу. «У нас демократии-то побольше, чем у англосаксов», – и подмигивают. «Нас там нет, оно само», – и подмигивают эдак заговорщически. При этом человек ведь – существо адаптивное. От многократного проговаривания слова «халва» во рту вполне может стать сладко. Более того, если человек смог убедить себя в существовании бога, да ещё и во всеблагости оного, то почему бы не предположить, что, действительно, лохматость у нас повысилась? Ну, в смысле, что демократии у нас – о-го-го!

Даже те, кто наверху, могут совершать ошибки. Эта простейшая, как силлогизм о смертности Сократа, идея вызывает у многих какое-то экзистенциальное отторжение. Хотя казалось бы, вся история человечества, не говоря уже о современности, нас учит, натурально, вот именно этому. Посмеивались как-то над низкопоклонством перед Западом, а вот веру в то, что сверху видно всё, берегут как зеницу ока. Если те, что наверху, могут просчитаться, то и вера наша тщетна. Впрочем, вера в руководство сама по себе архаична. Не читали старика Вебера про бюрократию и модерные варианты легитимизации власти. Всё царя или харизматика ищут, который помещает на небе звёзды и вызывает дождь или, к примеру, вертолётные деньги.

Одна из причин такого заблуждения относительно власти таится в неправомерном выводе из справедливого утверждения: чем выше ваш пост, тем выше цена вашей ошибки. Из этого выводят уже неверное: осознавая, что цена вашей ошибки настолько высока, вы её не совершите. И уже из этого ложного вывода переходят к тому, что всё, что вы делаете, находясь наверху, по умолчанию правильно, адекватно и планомерно. А если такого впечатления нет, то это просто значит, что мы не так высоко сидим и нам не под силу увидеть всю картину. Такая же цепь ложных рассуждений применяется – уже с обратным знаком – и к «чужим» политикам и странам. Только все их шаги, разумеется, направлены на то, чтобы сделать «нам» какую-нибудь пакость. Даже если это гуманитарная помощь в виде «ножек Буша». Это они нашу бдительность – и желудок – усыпляли и геном портили!

В национал-патриотической среде и приравненных к оной сообществах есть убеждение, что творчество братьев Стругацких по своей сути русофобское. Действительно, в их книгах существуют всяческие людены, которые принципиально умнее обычных людей, при этом, зная на собственном горьком опыте, что общество не сможет или, правильнее сказать, не захочет принять их экспертизу, они стараются максимально отгородиться от социума – вплоть до коллективной иммиграции на другую планету. Казалось бы, что в этой идее такого? Люди ведь на самом деле разные, а во многих знаниях многие печали. Трудно быть богом, но ведь и просто идти против течения сложно – а выдающиеся люди, тем более в чувствительных общественных сферах, так или иначе должны идти против сложившегося консенсуса. К таким людям двойственное отношение, причём в обоих случаях негативное: их либо подозревают в том, что они что-то знают, но из-за презрения к социуму отказываются делиться, либо же считают, что те решения, которые они всё-таки предлагают простому народу, – это какая-то уловка, трюк, желание одурачить, а то и поработить; то бишь людены действительно обладают скрытыми знаниями, но то, чем они готовы поделиться, на самом деле не то.

Думал я, думал – и в какой-то момент я понял, где собака зарыта. Я как-то всю дорогу воспринимал творчество Стругацких безотносительно к самим братьям, а самих братьев – безотносительно к тому, что они Стругацкие. Но национал-патриоты не таковы. Вот были бы братья Ивановы, тогда другое дело. А тут нехорошие параллели обнаруживаются: меньшинство, закрытые сообщества, секреты, желание коллективно иммигрировать…

Гуглил картинку, а наткнулся на лот в "Алиэкспрессе". Куда смотрит КПК?!

Чем безопасность схожа со здоровьем или, к примеру, деньгами? Безопасности никогда не бывает слишком много. Точнее говоря, при желании вы всегда найдёте уязвимый элемент в своей безопасности, который нужно как-то залатать – а то мало ли что… Денег тоже много не бывает: даже если вся сумма вам сейчас не нужна – инвестируйте куда-нибудь, пусть оно там спокойно растёт. Здоровье – тоже бездонный колодец, ведь даже самый здоровый человек стареет и вообще смертен, а этого хочется как-то избежать или, во всяком случае, оттянуть. Это не говоря уже о всяческих ипохондриках.

К безопасности государства эта история относится в той же мере, как и к безопасности отдельного человека. При отсутствии внутренних ограничений в виде, например, общественного мнения или парламентской оппозиции можно (не)прилично дел-то нагородить под эгидой укрепления безопасности. Хорошее же дело – безопасность, кто спорить будет? Только враги, а также придурки на пару с провокаторами, ясное дело. В политической науке для этого обстоятельства даже термин есть – секьюритизация, то есть волевое решение государства те или иные вещи поднять над обычными проблемами, которые решаются на своём уровне в установленном порядке, до наивысшего уровня – уровня безопасности.

Секьюритизация происходит произвольным образом и фиксируется в государственных документах. Появившись в документе, любая вещь – от ценностей и идеологий до военно-политических блоков – переходит их категории «можем обсудить» в раздел «есть два мнения: моё и запрещённое». Из этого расклада вовсе не следует, что секьюритизированные объекты «на самом деле» безопасны или, наоборот, объективно опасны. Нет, на этот вопрос сама по себе секьюритизация ответа не даёт, она лишь показывает процесс. Здесь подходит параллель с богословскими диспутами: мы можем проследить их историю, сравнить точки зрения разных людей, но не можем ответить на вопрос о том, чем в действительности является божественное.

На днях был приглашён одним арабским каналом на запись передачи о политической истории и трансформациях России при Путине. Другим спикером был известный всем политолог-лоялист. В разговоре я был традиционно сдержан и изрядно пессимистичен, он же – традиционно экспрессивен. Нас вынудили, но это даже хорошо – наконец-то мы этим американцам покажем кузькину мать! После записи все продюсеры и иже с ними не могли остановиться, выражая коллективное восхищение моему коллеге, который всё правильно сказал.

Уже вернувшись домой, я понял, иллюстрацию чего я тогда увидел. В недавнем интервью Юрию Дудю Александр @baunovhaus сурово, но справедливо высказался по внешнеполитическому положению страны: у России нет союзников, но есть болельщики. В лице арабских телевизионщиков, хваливших российского политолога, я увидел именно их.

Одна из тем, которые мы обсуждали со студентами в рамках семинаров по теориям международных отношений, – это мера ответственности граждан демократий и не-демократий за внешнюю политику собственной страны. Общим местом является базовая независимость (даже, не побоюсь этого слова, суверенитет) внешнеполитических решений от внутреннего состояния общества, однако возможность открытой полемики в демократиях даёт в перспективе возможность изменения внешней политики через, например, избрание партии или политика, который обещает скорректировать подход государства к взаимодействию с ближними и дальними.

И всё же: ответственны граждане или нет? Ключевой работой по данной проблематике считается книга «Справедливые и несправедливые войны» Майкла Уольцера, впервые вышедшая в 1977 г. Книга, выдержавшая уже пять изданий, до сих пор не переведена на русский, так что учите английский. Anyways, центральный вывод Уольцера по интересующему нас вопросу довольно печален: во время войны люди должны страдать. И здесь слово «должны» употребляется не в этическом смысле, а в описательном – как во фразе «каждый брошенный вверх камень должен упасть вниз». Для того, чтобы страданий не было, необходимо устранение их причины. И здесь здравый смысл идёт рука об руку с буддизмом.

Снова идут упорные разговоры о необходимости ввести в России государственную идеологию. У других, мол, она есть (нет), а у нас – нету, отсюда все наши беды, отсюда идёт наша внутренняя слабость, которой может воспользоваться враг (воображаемый) и сократить наше население до десяти миллионов, предназначенных для обслуживания Трубы. Люди доброй воли возмущаются самой возможности введения эксплицитной госидеологии, предполагая недоброе. Но почему обязательно недоброе? Кто знает, быть может, предполагается что-то хорошее – идеология просвещения и гуманизма, например…

Тут я уже собирался заплакать, рефлексируя собственную наивность (пусть и наигранную), но меня остановило вот какое соображение. В общем тренде тех, кто считает, что отказ от идеологии в своё время был ошибкой, есть и сторонники опоры актуальные ценности общества. Иными словами, они предлагают не выстраивать какие-то «измы», но исходить из того, чем само общество – эмпирически – живёт и дышит. И здесь есть некоторое окно возможностей (ладно, малюсенькое такое окошечко) для людей доброй воли вроде нас с вами, которые всякий раз будут напоминать: говоря об обществе, следует основываться на разбитой на когорты социологии, а не на соображения иных почвенников (и кровников) относительно того, что «наш народ» на самом деле хочет и какие у него настоящие ценности.

Читаем специалистов: Флориду, Инглхарта, Пинкера и нашего соотечественника Радаева (книга «Миллениалы»). И с удивлением (или нет) узнаём, что ценности нашей когорты – это, натурально, просвещение и гуманизм и есть. А не вот это вот всё.

Если стоять на точке зрения, что политология – это не наука, а так, болтология и продажная девка элит и воображаемого глубинного государства, причём иностранного, тогда Дугин прав. Действительно, можно ввести в оборот и «катехон», и «антикейменос», и много чего другого. Правда, несколько удивительно от доктора политических наук слышать, что «тоталитарный либерализм» – это привычный в политической науке термин. Нет, естественно. Нет такого термина. Это публицистическая фигура речи вместе с «либеральным фашизмом», «цифровым гулагом», «золотым миллиардом» и, если брать совсем уж помоечного уровня риторику, «либерастами».

А у нас в районе Братеевского каскадного парка на набережной Москвы-реки сегодня и завтра проходит международный фестиваль фейерверков «Ростех», уже седьмой. Такие фестивали и в мирное-то время представляют собой шумелку на любителя. А уж сейчас – откровенно неуместны. Это вообще одна из тем моих психолого-экономических рефлексий: почему люди с деньгами не мыслят таких простых вещей? и почему им никто из подчинённых не подскажет? Впрочем, есть вещи и пострашнее – и тоже подсказать некому. Вот беда.

О нашумевшем докладе Amnesty International скажу вот что. Начиная со Средневековья, умные люди разрабатывали концепцию справедливой войны. Справедливость или несправедливость изначально рассматривалась в двух измерениях – jus ad bellum и jus in bello, т.е. говорилось о целях войны и о средствах их достижения. Естественно, справедливые цели вовсе не обязательно достигаются приемлемыми средствами, а несправедливые цели – не обязательно запрещёнными методами. Например, обороняясь, вы можете в каких-то случаях использовать гражданских как живой щит или практиковать пытки и убийства пленных. И наоборот, наступая, вы можете (точнее, обязаны) попытаться обеспечить приемлемую жизнь беженцам и жителям тех населённых пунктов, которые оказываются под вашим контролем.

Поскольку мы говорим об эмоционально максимально заряженных обстоятельствах, всегда есть тенденция всё, что делает обороняющаяся (или «ваша») сторона, назвать добром, не подлежащим критическому рассмотрению, а всё, что делает нападающая, – злом, которое нельзя не только оправдывать, но даже просто объяснить. Для того, чтобы не впадать в аффект, как раз и существуют эксперты, чья должностная обязанность – рассматривать каждый конкретный эпизод в отдельности, скрупулёзно, отстранённо, вынося за скобки любые обобщения про борьбу добра со злом. В эмоционально заряженных обстоятельствах объективность может трактоваться как отсутствие эмпатии или даже, если у вас паранойя, подыгрывание одной из сторон. Мы ведь это не только в отношении Amnesty International встречаем, не так ли?