Forwarded from Südosteuropäische Rundschau
Из полевых дневников.
В одном из славянских населенных пунктов Северной Греции, 2015:
«На каком языке ты обычно пишешь записки жене?» - «На македонском». – «А какой алфавит ты используешь?» Мнется. «Ну, напиши мне пример, как обычно ты жене пишешь?» (в уме я представляю себе холодильник, обклеенный липучими листочками, ну или печку в доме № 13 по Андреевскому спуску). В блокноте моем тем временем появилась запись большими печатными буквами (и с очень неуверенным написанием): ΓΕΩ ΘΑΕΡΘΟ.
С одной стороны, не у меня одного проблемы с греческой орфографией.
С другой - я не знал, что можно жить, вообще не умея писать (кириллицу он тоже не знает, потому что всю жизнь живет в Греции).
С третьей, испытываю угрызения совести, вот ведь прикопался к человеку, поставил его в неловкое положение.
С четвертой, когда в школе нет обучения на родном языке, а обучение на языке государства поставлено из рук вон плохо (здесь я говорю про ситуацию в начале-середине 1950-х, когда информант ходил в школу) - получается то, что получается.
PS. Пишется пресловутая фраза в современной греческой орфографии так: Εγώ θα έρθω (а в той орфографии, которая была в 1950-е, насколько я понимаю, как Ἐγὼ θα '΄ερθω)
#ditari
В одном из славянских населенных пунктов Северной Греции, 2015:
«На каком языке ты обычно пишешь записки жене?» - «На македонском». – «А какой алфавит ты используешь?» Мнется. «Ну, напиши мне пример, как обычно ты жене пишешь?» (в уме я представляю себе холодильник, обклеенный липучими листочками, ну или печку в доме № 13 по Андреевскому спуску). В блокноте моем тем временем появилась запись большими печатными буквами (и с очень неуверенным написанием): ΓΕΩ ΘΑΕΡΘΟ.
С одной стороны, не у меня одного проблемы с греческой орфографией.
С другой - я не знал, что можно жить, вообще не умея писать (кириллицу он тоже не знает, потому что всю жизнь живет в Греции).
С третьей, испытываю угрызения совести, вот ведь прикопался к человеку, поставил его в неловкое положение.
С четвертой, когда в школе нет обучения на родном языке, а обучение на языке государства поставлено из рук вон плохо (здесь я говорю про ситуацию в начале-середине 1950-х, когда информант ходил в школу) - получается то, что получается.
PS. Пишется пресловутая фраза в современной греческой орфографии так: Εγώ θα έρθω (а в той орфографии, которая была в 1950-е, насколько я понимаю, как Ἐγὼ θα '΄ερθω)
#ditari
8 августа 2020
«Д., тут к нам чья-то овца прибилась, больная, еле ходит, ты уж вызови нам ветеринара!» — «Вызову!». «А у М. в стаде овца новая, больная, кажется, и непонятно, чья». «Ума не приложу, откуда она взялась, соседи говорят, не их». О чём бы мы ни говорили в этот день, разговор в каждом доме неизбежно сводился к приблудной овце. И у одинокой бабушки, которая боялась коронавируса, и на пчельнике. Казалось, что воздух сгустился вокруг нас, и мы только что и слышали: «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa»! (Про себя я отметил, что в преспанском диалекте "о" в анлауте реализуется с протетическим билабиальным глайдом, как и в ряде эгейских говоров по ту сторону греческой границы).
Уже вечером после примерно пяти часов интервью мы брели по дороге от Долна-Горицы в сторону отеля и совсем не удивились, увидев одинокого пастуха, который тащил по обочине овцу. Она не то чтобы сопротивлялась, но у нее заплетались ноги, руно свалялось и вид был еще более убогий, чем у нас. Под поредевшей шерстью просвечивала розоватая кожа. Мужик тащил ее довольно долго, она явно спотыкалась и падала, поэтому коленочки ее были совсем сбиты, морда была расцарапана колючками, в нос воткнулся пучок соломы, а глаза выражали бесконечную усталость от всего.
«Отец, а тебе помочь?»
Пастух кивнул и отпустил овцу, та обмякла и сползла на землю.
«Жизнь — это страдание», — сказала Н. «Так почему бы не облегчить эту боль тем, кому мы можем помочь?» — спросил я.
Мы подхватили овцу под брюхо. Она весила, наверное, килограммов пятьдесят, если не больше, и была похожа на наполненный жидким жиром бурдюк. Когда мы приподняли ее, она обсыпала нас мелким сухим пометом, и я отдёрнул ногу. Каждый шаг давался нам с трудом, овца норовила выскользнуть из рук. Пастырь добрый носил на плечах маленького ягненочка и все вот уже две тысячи лет умиляются, а тут огромная страдающая овца, с которой мы еле управляемся вдвоем, она срёт, а ты ее тащи. Зачем мы вообще в это дело впряглись? Еще и туфли мне изгадила, а я их в Карштадте за 50 евро купил прямо перед поездкой. «Так вы ее за ноги возьмите» — сказал пастух.
Н. взяла овцу за передние ноги, я за задние, и мы подняли ее. Она вытаращила глаза и сжалась. Дело сначала пошло веселее, но пока мы дошли до загона, конечно, полностью выдохлись. Сгрузили ее в центре площадки у небольшого стога сена, и она так и осталась лежать копытцами кверху. Пастух, кряхтя, перевернул ее на брюхо. Овца немигающими глазами смотрела перед собой. Мы вздохнули и пошли дальше к отелю.
#dele #ditari
«Д., тут к нам чья-то овца прибилась, больная, еле ходит, ты уж вызови нам ветеринара!» — «Вызову!». «А у М. в стаде овца новая, больная, кажется, и непонятно, чья». «Ума не приложу, откуда она взялась, соседи говорят, не их». О чём бы мы ни говорили в этот день, разговор в каждом доме неизбежно сводился к приблудной овце. И у одинокой бабушки, которая боялась коронавируса, и на пчельнике. Казалось, что воздух сгустился вокруг нас, и мы только что и слышали: «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa»! (Про себя я отметил, что в преспанском диалекте "о" в анлауте реализуется с протетическим билабиальным глайдом, как и в ряде эгейских говоров по ту сторону греческой границы).
Уже вечером после примерно пяти часов интервью мы брели по дороге от Долна-Горицы в сторону отеля и совсем не удивились, увидев одинокого пастуха, который тащил по обочине овцу. Она не то чтобы сопротивлялась, но у нее заплетались ноги, руно свалялось и вид был еще более убогий, чем у нас. Под поредевшей шерстью просвечивала розоватая кожа. Мужик тащил ее довольно долго, она явно спотыкалась и падала, поэтому коленочки ее были совсем сбиты, морда была расцарапана колючками, в нос воткнулся пучок соломы, а глаза выражали бесконечную усталость от всего.
«Отец, а тебе помочь?»
Пастух кивнул и отпустил овцу, та обмякла и сползла на землю.
«Жизнь — это страдание», — сказала Н. «Так почему бы не облегчить эту боль тем, кому мы можем помочь?» — спросил я.
Мы подхватили овцу под брюхо. Она весила, наверное, килограммов пятьдесят, если не больше, и была похожа на наполненный жидким жиром бурдюк. Когда мы приподняли ее, она обсыпала нас мелким сухим пометом, и я отдёрнул ногу. Каждый шаг давался нам с трудом, овца норовила выскользнуть из рук. Пастырь добрый носил на плечах маленького ягненочка и все вот уже две тысячи лет умиляются, а тут огромная страдающая овца, с которой мы еле управляемся вдвоем, она срёт, а ты ее тащи. Зачем мы вообще в это дело впряглись? Еще и туфли мне изгадила, а я их в Карштадте за 50 евро купил прямо перед поездкой. «Так вы ее за ноги возьмите» — сказал пастух.
Н. взяла овцу за передние ноги, я за задние, и мы подняли ее. Она вытаращила глаза и сжалась. Дело сначала пошло веселее, но пока мы дошли до загона, конечно, полностью выдохлись. Сгрузили ее в центре площадки у небольшого стога сена, и она так и осталась лежать копытцами кверху. Пастух, кряхтя, перевернул ее на брюхо. Овца немигающими глазами смотрела перед собой. Мы вздохнули и пошли дальше к отелю.
#dele #ditari
01.08.2020
Мы пошли с главным информантом, М., мужиком под пятьдесят, на футбольное поле, которое ровно на границе Албании с Македонией, так что мячик может легко улететь в Македонию. Естественно, это одна из тех балканских границ, которая никем не охраняется — при желании (и если проломиться через несколько километров колючек и не переломать себе ноги на камнях) можно выйти на македонское шоссе Дебар-Струга. За нами увязались какие-то мальчишки. М. закурил, а потом говорит какому-то белобрысому одиннадцатилетке: а ты хочешь?
Я вздрогнул, потому что сразу вспомнил "Веселье в семье художника" Яна Стена, где обыгрывается многозначный голландский глагол pijpen 'курить'.
Парень для виду помялся, но потом с радостью взял сигарету. Остальные мальчишки были в восторге, в том числе и двое сыновей М. (тот показал им кулак). М. мне сказал по-гречески (он работал в Лерине; дети в селе греческого не знают, так что он использует его как тайный язык с другими гастарбайтерами и со мной): "Вроде хороший мальчишка, но он в душе испорченный, и ничего с этим сделать нельзя".
"Так ты-то зачем ему сигарету дал?" — "Ах, ведь это уже совсем ни на что не влияет".
"Нет, всё влияет на всё!" — и я вспомнил нашу первую встречу.
* * *
В тот день мы с ветерком въехали в село. Вроде только что мы ехали вот уже час по узкой дороге между отвесной скалой и пропастью, Н. закрыла глаза и сжала зубы, но молчала, а А., высунувшись из окна, фотографировала с телеобъективом другой край ущелья, пушистых овечек на его дне и парящего над нами коршуна.
И вдруг перед нами выросли каменные стены домов, а машину окружила целая толпа светленьких голубоглазых ребят, в основном детей, и среди них возвышался М. Они все кем-то друг другу приходились, но я довольно быстро запутался в "а отец этого парня — двоюродный брат моей жены". М. вызвался показать нам дорогу, и мы стали перекладывать скарб из салона в багажник. "А это что, мусор?" — указал М. на пакет с коробками от йогурта, пустыми пластиковыми бутылками от воды и еще каким-то хламом, который мы безуспешно пытались выкинуть уже третий день, но нигде не находили урны. "Да-да, мы потом выкинем". — "Да я выкину". — "Куда?" — "Я знаю, куда". Он схватил пакет и, размахнувшись, бросил его в ущелье в сторону Македонии. Немецкий научный сотрудник, финская фотограф и швейцарская студентка схватились за сердце. "Он их даже не отсортировал, какой ужас".
"М., если вы все будете разбрасывать тут неперерабатываемый мусор, то ваши внуки уже не увидят тут травы из-за отходов" (сказал я и почувствовал, как у меня растет пробковый шлем и стыдное желание поучать туземцев европейскому образу жизни) — "Да тут все кидают, от нас ничего не зависит". — "Всё зависит от того, кто первым остановится" (ощущение пробкового шлема стало еще более явным).
* * *
"Знаете, котики, а я понял, в чем дело", — сказал я вечером коллегам. "Мы просто смотрим глазами первого мира на третий мир и думаем: как же всё просто. Просто не кидайте мусор. Просто не давайте табак малолетним. Просто не репрессируйте личную жизнь подростков и молодежи. Просто взаимодействуйте друг с другом и с государством в легальном пространстве. Просто займите более активную позицию в выстраивании личной карьерной траектории. Просто дифференцируйте свои доходы и наймите налогового консультанта. Знаете, я более чем уверен, что когда у них будут зарплаты как в Швейцарии и образование, как в Финляндии, всё будет именно так просто. У них будет скучная долгая счастливая жизнь. Но пока этого не произошло, мы с ними по-прежнему смотрим друг на друга из разных миров, И даже если они перестанут бросать мусор в пропасть, Швейцария у них тут автоматически не образуется, к сожалению".
#ditari
Мы пошли с главным информантом, М., мужиком под пятьдесят, на футбольное поле, которое ровно на границе Албании с Македонией, так что мячик может легко улететь в Македонию. Естественно, это одна из тех балканских границ, которая никем не охраняется — при желании (и если проломиться через несколько километров колючек и не переломать себе ноги на камнях) можно выйти на македонское шоссе Дебар-Струга. За нами увязались какие-то мальчишки. М. закурил, а потом говорит какому-то белобрысому одиннадцатилетке: а ты хочешь?
Я вздрогнул, потому что сразу вспомнил "Веселье в семье художника" Яна Стена, где обыгрывается многозначный голландский глагол pijpen 'курить'.
Парень для виду помялся, но потом с радостью взял сигарету. Остальные мальчишки были в восторге, в том числе и двое сыновей М. (тот показал им кулак). М. мне сказал по-гречески (он работал в Лерине; дети в селе греческого не знают, так что он использует его как тайный язык с другими гастарбайтерами и со мной): "Вроде хороший мальчишка, но он в душе испорченный, и ничего с этим сделать нельзя".
"Так ты-то зачем ему сигарету дал?" — "Ах, ведь это уже совсем ни на что не влияет".
"Нет, всё влияет на всё!" — и я вспомнил нашу первую встречу.
* * *
В тот день мы с ветерком въехали в село. Вроде только что мы ехали вот уже час по узкой дороге между отвесной скалой и пропастью, Н. закрыла глаза и сжала зубы, но молчала, а А., высунувшись из окна, фотографировала с телеобъективом другой край ущелья, пушистых овечек на его дне и парящего над нами коршуна.
И вдруг перед нами выросли каменные стены домов, а машину окружила целая толпа светленьких голубоглазых ребят, в основном детей, и среди них возвышался М. Они все кем-то друг другу приходились, но я довольно быстро запутался в "а отец этого парня — двоюродный брат моей жены". М. вызвался показать нам дорогу, и мы стали перекладывать скарб из салона в багажник. "А это что, мусор?" — указал М. на пакет с коробками от йогурта, пустыми пластиковыми бутылками от воды и еще каким-то хламом, который мы безуспешно пытались выкинуть уже третий день, но нигде не находили урны. "Да-да, мы потом выкинем". — "Да я выкину". — "Куда?" — "Я знаю, куда". Он схватил пакет и, размахнувшись, бросил его в ущелье в сторону Македонии. Немецкий научный сотрудник, финская фотограф и швейцарская студентка схватились за сердце. "Он их даже не отсортировал, какой ужас".
"М., если вы все будете разбрасывать тут неперерабатываемый мусор, то ваши внуки уже не увидят тут травы из-за отходов" (сказал я и почувствовал, как у меня растет пробковый шлем и стыдное желание поучать туземцев европейскому образу жизни) — "Да тут все кидают, от нас ничего не зависит". — "Всё зависит от того, кто первым остановится" (ощущение пробкового шлема стало еще более явным).
* * *
"Знаете, котики, а я понял, в чем дело", — сказал я вечером коллегам. "Мы просто смотрим глазами первого мира на третий мир и думаем: как же всё просто. Просто не кидайте мусор. Просто не давайте табак малолетним. Просто не репрессируйте личную жизнь подростков и молодежи. Просто взаимодействуйте друг с другом и с государством в легальном пространстве. Просто займите более активную позицию в выстраивании личной карьерной траектории. Просто дифференцируйте свои доходы и наймите налогового консультанта. Знаете, я более чем уверен, что когда у них будут зарплаты как в Швейцарии и образование, как в Финляндии, всё будет именно так просто. У них будет скучная долгая счастливая жизнь. Но пока этого не произошло, мы с ними по-прежнему смотрим друг на друга из разных миров, И даже если они перестанут бросать мусор в пропасть, Швейцария у них тут автоматически не образуется, к сожалению".
#ditari
02.08.2020
Н. (студентка из Швейцарии): Какая у вас чудесная кошечка! А сколько ей лет?
М. (информант из горного албанского села): Два! А у тебя есть кошка?
Н.: Да, она уже старенькая, ей восемнадцать лет.
М: Так, Максим, переведи нам, мы не понимаем друг друга. Сколько лет ее кошке?
Я.: Ее кошке восемнадцать лет, она же сказала.
М. (безаппеляционно): Столько кошки не живут!.
Н.: А сколько, по-твоему, живут кошки?
М.: Ну, два-три года живут, максимум четыре.
Я и Н. (в один голос): Конечно, если кошкам давать жареные сосиски с айваром, они больше четырех лет не проживут.
М.: Ну вот столько они живут, что тут поделать.
Я хотел сказать, что кошкам надо давать специальный сбалансированный корм и витамины, прививать, а потом посмотрел на закиданный мусором склон ущелья, на Х, которая в свои сорок выглядела на все шестьдесят, на М., который в свои сорок выглядел на пятьдесят, и подумал,что лучше я переведу тему на опросник по народной мифологии.
#ditari
Н. (студентка из Швейцарии): Какая у вас чудесная кошечка! А сколько ей лет?
М. (информант из горного албанского села): Два! А у тебя есть кошка?
Н.: Да, она уже старенькая, ей восемнадцать лет.
М: Так, Максим, переведи нам, мы не понимаем друг друга. Сколько лет ее кошке?
Я.: Ее кошке восемнадцать лет, она же сказала.
М. (безаппеляционно): Столько кошки не живут!.
Н.: А сколько, по-твоему, живут кошки?
М.: Ну, два-три года живут, максимум четыре.
Я и Н. (в один голос): Конечно, если кошкам давать жареные сосиски с айваром, они больше четырех лет не проживут.
М.: Ну вот столько они живут, что тут поделать.
Я хотел сказать, что кошкам надо давать специальный сбалансированный корм и витамины, прививать, а потом посмотрел на закиданный мусором склон ущелья, на Х, которая в свои сорок выглядела на все шестьдесят, на М., который в свои сорок выглядел на пятьдесят, и подумал,что лучше я переведу тему на опросник по народной мифологии.
#ditari
Наверное, с Грецией будет совсем просто, подумали мы. И может быть, даже поэтичнее! Написали одному профессору с летней школы, с которым мы знакомы восемь лет, но тот молчал (и если бы не сторис в инстаграме, мы бы подумали, что на той стороне и вовсе никого нет). Написали другому профессору с летней школы. «А? Диалекты? Напиши такому-то чуваку!» Пишем чуваку: «Многоуважаемый, нам порекомендовал к Вам обратиться такой-то профессор, а вот такое дело, а вот так и так»... — «Что? Что?!» — «Ну вот, такое вот дело...» — «Так, позвоните мне завтра в кабинет по рабочему телефону, поговорим». На следующий день в офисе никто не отвечает. Пишем. «Что? Что??! Так, я Вам просто сразу скажу, чтобы не было никаких недопониманий, я сам исследователь, поэтому никакого опросника я заполнять не буду». — «Но мы же написали, что речь идет о студентах»... — «Об этом не может быть и речи!».
Как-то так и идет сбор материала. Что ж, ищите информантов, и найдете, стучитесь к ним, и они вам откроют, так что надеемся, что всё удастся записать, не через одного профессора, так через другого, не с теми студентами, так с другими. Мы не верим в менталитеты, но общение с коллегами с Балкан, даже если оно ведется по исключительно деловым вопросам, всегда оставляет ощущение причастности к этому удивительному и полному неожиданностей миру. Вроде бы мы и сидим в Home Office‘е, а такое ощущение, будто мы проехали на ослике от Белграда до Эпира, повидав по дороге много разного.
#ditari
Как-то так и идет сбор материала. Что ж, ищите информантов, и найдете, стучитесь к ним, и они вам откроют, так что надеемся, что всё удастся записать, не через одного профессора, так через другого, не с теми студентами, так с другими. Мы не верим в менталитеты, но общение с коллегами с Балкан, даже если оно ведется по исключительно деловым вопросам, всегда оставляет ощущение причастности к этому удивительному и полному неожиданностей миру. Вроде бы мы и сидим в Home Office‘е, а такое ощущение, будто мы проехали на ослике от Белграда до Эпира, повидав по дороге много разного.
#ditari
10.08.2022
В Theth’e пытались заказать кофе по-турецки, говорим камариеру: Një kafe turke, të lutem. Он поправляет: Të moçme. В общем, пьем древний кофе с видом на Проклятые горы (Bjeshkët e Nemuna), которые особо сознательные христиане всё называют Bjeshkët e Bekuara (Благословенные горы). Это Североалбанские Альпы, которые продолжают Динарское нагорье в наших палестинах.
#ditari
В Theth’e пытались заказать кофе по-турецки, говорим камариеру: Një kafe turke, të lutem. Он поправляет: Të moçme. В общем, пьем древний кофе с видом на Проклятые горы (Bjeshkët e Nemuna), которые особо сознательные христиане всё называют Bjeshkët e Bekuara (Благословенные горы). Это Североалбанские Альпы, которые продолжают Динарское нагорье в наших палестинах.
#ditari
25.08.22
СЯУ, что для сербских граждан, проживающих в Республике Сербии ("uža Srbija" + Воеводина) и для сербских граждан, проживающих на территории Республики Косово, визовые требования для третьих стран различаются. Например, для краткосрочных поездок в страны Шенгенского соглашения для жителей Сербии действует безвизовый режим, а для сербских граждан, зарегистрированных на территории Косова, необходима виза. Иными словами, сербских граждан с регистрацией в Косово консульства шенгенских стран рассматривают на тех же основаниях, что и косовских граждан.
Нас всегда впечатляет, насколько особая реальность внутри сербских анклавов в Косово. Допустим, вы пересекаете незримую линию между Хайвалией и Грачаницей — кругом сербские флаги, реклама сербских политических партий (которая, кажется, вообще не связана с тем, когда следующие выборы; во всяком случае, когда бы мы ни оказывались в Грачанице, там всегда висят сербские политические плакаты), есть даже отделение сербской почты, а в магазинчиках продается сербская пресса. Или пересекаете легендарный мост через Ибар и оказываетесь в Косовской *Jer Odavde Nema Nazad* Митровице.
На первый беглый взгляд ощущение такое, будто мы где-нибудь в Нише или Ужице. Но потом вы натыкаетесь на многочисленные зазоры между символическим представлением и самой реальностью — полиция всё равно косовская, отделения "Почты Сербии", хотя номинально присутствуют, не примут у вас к отправке, например, посылку ("Ах, мы работаем только с письмами, открытками и телеграммами" — тут наш опыт ограничен Грачаницей, откуда мы хотели отправить посылку с книгами; интересно, как бы это выглядело в Митровице), количество машин с сербскими номерами (или без номеров вообще) сильно упало, зато кругом косовские номера на 01 или 02, огромное количество сортов сербского пива куда-то подевалось и найти можно только те марки, которые доступны в той же Приштине. В магазинчике в Грачанице разговариваем с продавщицей по-сербски, в какой-то момент она поворачивается в сторону и начинает на албанском выговаривать мужикам, которые лезут без очереди; сербские этнорестораны забиты косоварами, которых спокойно обслуживают по-албански. Теперь вот оказывается, что и визовая реальность для сербских граждан с регистрацией на территории Косово имеет свои особенности.
Вокруг пешеходного моста через Ибар постоянно кипят такие страсти, что ощущение такое, будто это улица Ледра в Никосии или современный чекпойнт "Чарли". В августе нам надо было метнуться в Косовскую Митровицу по делам. Мы, честно говоря, рассматривали вариант бросить машину на парковке в Южной Митровице и идти на север пешком, но потом посмотрели на карту, увидели еще три моста поблизости и решили — ну, если не пропустят, всегда можно вернуться к первоначальному плану. Выехали на мост у стадиона (улица Ибэр). В руках все документы, страховки, едем медленно — если остановят на блокпосту, мы готовы. Раз, и мы уже на другой стороне реки в западной части Косовской Митровицы, километр-два, и вокруг сербские флаги и вездесущая предвыборная реклама, правда, и флаги потрепанные, и реклама линялая, и света мало, и вообще мало кто по этой дороге ездит, видимо. Никаких блокпостов, никакого KFOR — мы оказались в сербской части, практически не заметив перехода. Проезжаем мимо перекрестка с круговым движением, откуда начинается пешеходный мост — там KFOR, бронетранспортеры и ощущение линии фронта. Очень странной линии фронта, которая существует только в одном пункте.
Что ж, паркуемся в переулке, снимаем с зеркала заднего вида албанского орла и Священный Коранчик, небрежно раскладываем на торпеде пару сербских кириллических проспектов из Высоких Дечан. Пара штрихов, и из "албанских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии", мы превращаемся в "сербских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии". Конечно, если захотят снять колеса, их все равно снимут, но хоть стекла не разобьют и корпус не будут царапать. Впереди — Мúтровица, она же Митровúца и прикосновение к реальности сербской части Косово.
#ditari
СЯУ, что для сербских граждан, проживающих в Республике Сербии ("uža Srbija" + Воеводина) и для сербских граждан, проживающих на территории Республики Косово, визовые требования для третьих стран различаются. Например, для краткосрочных поездок в страны Шенгенского соглашения для жителей Сербии действует безвизовый режим, а для сербских граждан, зарегистрированных на территории Косова, необходима виза. Иными словами, сербских граждан с регистрацией в Косово консульства шенгенских стран рассматривают на тех же основаниях, что и косовских граждан.
Нас всегда впечатляет, насколько особая реальность внутри сербских анклавов в Косово. Допустим, вы пересекаете незримую линию между Хайвалией и Грачаницей — кругом сербские флаги, реклама сербских политических партий (которая, кажется, вообще не связана с тем, когда следующие выборы; во всяком случае, когда бы мы ни оказывались в Грачанице, там всегда висят сербские политические плакаты), есть даже отделение сербской почты, а в магазинчиках продается сербская пресса. Или пересекаете легендарный мост через Ибар и оказываетесь в Косовской *Jer Odavde Nema Nazad* Митровице.
На первый беглый взгляд ощущение такое, будто мы где-нибудь в Нише или Ужице. Но потом вы натыкаетесь на многочисленные зазоры между символическим представлением и самой реальностью — полиция всё равно косовская, отделения "Почты Сербии", хотя номинально присутствуют, не примут у вас к отправке, например, посылку ("Ах, мы работаем только с письмами, открытками и телеграммами" — тут наш опыт ограничен Грачаницей, откуда мы хотели отправить посылку с книгами; интересно, как бы это выглядело в Митровице), количество машин с сербскими номерами (или без номеров вообще) сильно упало, зато кругом косовские номера на 01 или 02, огромное количество сортов сербского пива куда-то подевалось и найти можно только те марки, которые доступны в той же Приштине. В магазинчике в Грачанице разговариваем с продавщицей по-сербски, в какой-то момент она поворачивается в сторону и начинает на албанском выговаривать мужикам, которые лезут без очереди; сербские этнорестораны забиты косоварами, которых спокойно обслуживают по-албански. Теперь вот оказывается, что и визовая реальность для сербских граждан с регистрацией на территории Косово имеет свои особенности.
Вокруг пешеходного моста через Ибар постоянно кипят такие страсти, что ощущение такое, будто это улица Ледра в Никосии или современный чекпойнт "Чарли". В августе нам надо было метнуться в Косовскую Митровицу по делам. Мы, честно говоря, рассматривали вариант бросить машину на парковке в Южной Митровице и идти на север пешком, но потом посмотрели на карту, увидели еще три моста поблизости и решили — ну, если не пропустят, всегда можно вернуться к первоначальному плану. Выехали на мост у стадиона (улица Ибэр). В руках все документы, страховки, едем медленно — если остановят на блокпосту, мы готовы. Раз, и мы уже на другой стороне реки в западной части Косовской Митровицы, километр-два, и вокруг сербские флаги и вездесущая предвыборная реклама, правда, и флаги потрепанные, и реклама линялая, и света мало, и вообще мало кто по этой дороге ездит, видимо. Никаких блокпостов, никакого KFOR — мы оказались в сербской части, практически не заметив перехода. Проезжаем мимо перекрестка с круговым движением, откуда начинается пешеходный мост — там KFOR, бронетранспортеры и ощущение линии фронта. Очень странной линии фронта, которая существует только в одном пункте.
Что ж, паркуемся в переулке, снимаем с зеркала заднего вида албанского орла и Священный Коранчик, небрежно раскладываем на торпеде пару сербских кириллических проспектов из Высоких Дечан. Пара штрихов, и из "албанских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии", мы превращаемся в "сербских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии". Конечно, если захотят снять колеса, их все равно снимут, но хоть стекла не разобьют и корпус не будут царапать. Впереди — Мúтровица, она же Митровúца и прикосновение к реальности сербской части Косово.
#ditari
4.08.2022
Хорватские автобаны — прямые, ровные и длинные — убаюкивают. Когда после словенской границы выруливаешь на Е71 и навигатор говорит тебе: "Двигайтесь прямо 450 километров. Затем поверните направо", появляется ощущение какой-то предсказуемости и простоты, которых так не хватает в жизни.
В этот раз в составе нашей выездной редакционной группы пополнение — наш швейцарский корреспондент выполняет также функции водителя (заметим, он водит лучше, чем кто бы то ни было в широком балканском регионе, включая нашего главного редактора), поэтому мы можем несколько расслабиться и выполнять функции штурмана. Из пункта А в пункт В можно двигаться разными путями, и возможно, самые интересные вещи встречаются, если свернуть с наезженного автобана.
В частности, почему бы нам не искупаться этим жарким августовским днем? На карте мы видим Висовацкое озеро, довольно близко к автобану — что еще нужно? Прокладываем новый маршрут, и тут обращаем внимание, что совсем неподалеку от озера, в городке Скрадин, находится сербская православная церковь св. Петки. Надо сказать, что наш швейцарский корреспондент исследует южнославянские жития св. Петки. Отлично, значит мы совместим отдых на озере и посещение культурного объекта с научными целями.
Где церковь, там и кладбище, а ведь еще в прошлом году наш швейцарский корреспондент решил, что на кладбище славяне проводят свой досуг. В этой генерализации виноваты мы, поскольку мы действительно побывали с ним на полутора десятках кладбищ в юго-западной Северной Македонии, Эпире и южной Албании, правда, исключительно в научных целях (мы искали — и находили — влахов). Что ж, пойдем на кладбище.
И там мы обнаружили то, на что раньше никогда не обращали внимание. Вот относительно новая (2016 г.) могила. Деревянный крест на ней, как это часто делается, установили сразу после похорон, а когда возвели надгробие, то крест включили в надгробный комплекс. Однако мы обратили внимание на бумажную записку на кресте — вот она, аккуратно упакованная в пластиковый пакет и закрепленная проволокой.
С одной стороны, записка явно предназначена не для нас. С другой — это явно что-то новое для нас в погребальной обрядности. Этично ли прочитать этот текст? А если бы он был написан на самом памятнике (такое тоже встречается)? Кроме того, если бы адресант не хотел, чтобы записку читали, то пакет был бы полностью запаян/заклеен и прикреплен не на самом видном месте, а, допустим, хотя бы за крестом, или в расщелине между плитками. Что ж, ознакомимся с текстом — это, в конце концов, важно и для понимания практик, связанных с погребальными обрядами. Никого вокруг нет, так что ничьи чувства мы также не потревожим, а после ознакомления аккуратно всё положим на место, как было.
Судя по оформлению и подписи, пишет школьница.
"Дорогая бабушка <...>,
желаю тебе всего самого лучшего на небе,
и чтобы тебе всегда было хорошо.
Если тебе что-нибудь нужно, дай мне какой-нибудь знак.
Да хранят тебя все Ангелы и Бог!
Спасибо за жизнь с тобой :)
Очень тебя люблю
Люблю тебя
(другим почерком) Мы все любим тебя❤️
Моей бабушке <...>
Целую, <...>"
Нарисованы сердечки, цветочки, солнышки, галочки-чайки и поцелуй.
Вот так — девочка написала письмо умершей бабушке и прикрепила его на могиле. Записки, оставляемые на могилах, известны и в других местах южнославянского ареала (наверное, самый известный случай — это могила Серафима Соболева в Русской церкви в Софии). При этом оформление записки полностью современное, и явно под влиянием электронной коммуникации (ср. смайлик, латиницу вместо традиционно связываемой с православием кириллицы, пропущенная диакритика и т.д.), однако, кажется, с некоторыми диалектизмами (nekaj, sa tebom). Что ж, будем знать, как может выглядеть коммуникация с тем светом в современном балканском преломлении.
(Мы вообще ехали купаться, но как это часто получается в поле, одно влечет за собой другое, и вот уже вместо купания мы читаем надгробные записки на кладбище — а могли бы просто проехать мимо и даже не узнать.)
#ditari
Хорватские автобаны — прямые, ровные и длинные — убаюкивают. Когда после словенской границы выруливаешь на Е71 и навигатор говорит тебе: "Двигайтесь прямо 450 километров. Затем поверните направо", появляется ощущение какой-то предсказуемости и простоты, которых так не хватает в жизни.
В этот раз в составе нашей выездной редакционной группы пополнение — наш швейцарский корреспондент выполняет также функции водителя (заметим, он водит лучше, чем кто бы то ни было в широком балканском регионе, включая нашего главного редактора), поэтому мы можем несколько расслабиться и выполнять функции штурмана. Из пункта А в пункт В можно двигаться разными путями, и возможно, самые интересные вещи встречаются, если свернуть с наезженного автобана.
В частности, почему бы нам не искупаться этим жарким августовским днем? На карте мы видим Висовацкое озеро, довольно близко к автобану — что еще нужно? Прокладываем новый маршрут, и тут обращаем внимание, что совсем неподалеку от озера, в городке Скрадин, находится сербская православная церковь св. Петки. Надо сказать, что наш швейцарский корреспондент исследует южнославянские жития св. Петки. Отлично, значит мы совместим отдых на озере и посещение культурного объекта с научными целями.
Где церковь, там и кладбище, а ведь еще в прошлом году наш швейцарский корреспондент решил, что на кладбище славяне проводят свой досуг. В этой генерализации виноваты мы, поскольку мы действительно побывали с ним на полутора десятках кладбищ в юго-западной Северной Македонии, Эпире и южной Албании, правда, исключительно в научных целях (мы искали — и находили — влахов). Что ж, пойдем на кладбище.
И там мы обнаружили то, на что раньше никогда не обращали внимание. Вот относительно новая (2016 г.) могила. Деревянный крест на ней, как это часто делается, установили сразу после похорон, а когда возвели надгробие, то крест включили в надгробный комплекс. Однако мы обратили внимание на бумажную записку на кресте — вот она, аккуратно упакованная в пластиковый пакет и закрепленная проволокой.
С одной стороны, записка явно предназначена не для нас. С другой — это явно что-то новое для нас в погребальной обрядности. Этично ли прочитать этот текст? А если бы он был написан на самом памятнике (такое тоже встречается)? Кроме того, если бы адресант не хотел, чтобы записку читали, то пакет был бы полностью запаян/заклеен и прикреплен не на самом видном месте, а, допустим, хотя бы за крестом, или в расщелине между плитками. Что ж, ознакомимся с текстом — это, в конце концов, важно и для понимания практик, связанных с погребальными обрядами. Никого вокруг нет, так что ничьи чувства мы также не потревожим, а после ознакомления аккуратно всё положим на место, как было.
Судя по оформлению и подписи, пишет школьница.
"Дорогая бабушка <...>,
желаю тебе всего самого лучшего на небе,
и чтобы тебе всегда было хорошо.
Если тебе что-нибудь нужно, дай мне какой-нибудь знак.
Да хранят тебя все Ангелы и Бог!
Спасибо за жизнь с тобой :)
Очень тебя люблю
Люблю тебя
(другим почерком) Мы все любим тебя❤️
Моей бабушке <...>
Целую, <...>"
Нарисованы сердечки, цветочки, солнышки, галочки-чайки и поцелуй.
Вот так — девочка написала письмо умершей бабушке и прикрепила его на могиле. Записки, оставляемые на могилах, известны и в других местах южнославянского ареала (наверное, самый известный случай — это могила Серафима Соболева в Русской церкви в Софии). При этом оформление записки полностью современное, и явно под влиянием электронной коммуникации (ср. смайлик, латиницу вместо традиционно связываемой с православием кириллицы, пропущенная диакритика и т.д.), однако, кажется, с некоторыми диалектизмами (nekaj, sa tebom). Что ж, будем знать, как может выглядеть коммуникация с тем светом в современном балканском преломлении.
(Мы вообще ехали купаться, но как это часто получается в поле, одно влечет за собой другое, и вот уже вместо купания мы читаем надгробные записки на кладбище — а могли бы просто проехать мимо и даже не узнать.)
#ditari
Август, 2020
Еще к вопросу о непонимании. Мы с коллегой из Швейцарии уже несколько дней сидим в анонимизированном горном селе на берегу анонимизированного озера.
Один сельский дяденька узнал, что приехали "городские, вроде иностранцы, которые интересуются нашим языком, задают идиотские вопросы про наших овец и всем показывают какие-то безумные картинки про лягушек" и почувствовал, что пришел момент, которого он, возможно, ждал всю свою жизнь — наконец-то с кем-то можно обсудить геополитику Великих Держав и Славянское Единство. Поскольку дяденька говорит на местном македонском диалекте, мы с радостью начинаем с ним общаться. Дело происходит в селе, в то время, которое мы считаем ранними утренними часами (около девяти утра), у местных уже полдень.
"А кто вы, а что вы, а откуда вы". Услышав, что коллега из Швейцарии, дяденька на седьмом небе от счастья:
— Ах, я так много читал про твою замечательную страну. А кто ты по национальности, немка, француженка или итальянка?.
— Я швейцарка.
— Я понимаю! Но в Швейцарии живут немцы, французы и итальянцы. Так кто ты тогда?
— Я швейцарка (коллега в принципе была не очень многословна, так как очень ограниченно владела македонским).
— Так, еще раз.
Наш главный редактор вмешивается:
— Понимаешь, у швейцарцев это так не работает. Они все швейцарцы, просто говорят на разных языках, но по национальности они все швейцарцы (пожалуй, кроме тех ребят, которые ездят по Цюриху, Берну и Женеве на громких крутых тачках с орлами и слушают албанскую патриотическую попсу плюс еще кое-каких ребят — но не будем усложнять).
— Нет, это ты не понимаешь! Мы тут тоже все албанцы, я паспорт могу показать. Но на самом деле мы македонцы и наша родина — Македония (далее следует десятиминутный рассказ о том, как Македония стала жертвой Великих Держав и колонией Запада, а ведь ее подлинное призвание — быть вместе со славянами, вместе с Путиным, продолжать славное дело Александра Македонского). Так кто ты?
— Я швейцарка.
Наш главный редактор расшифровывает:
— Понимаешь, дома она говорит на родном немецком диалекте (который непонятен ни одному немцу и большинству швейцарцев), учится она в Цюрихе на швейцарской норме литературного верхненемецкого языка и на английском, а с цюрихскими друзьями общается на цюрихском городском диалекте, плюс в школе она учила французский и итальянский на случай, если окажется в Монтрё или в Лугано, чтобы как-то объясняться с местными. Но поскольку она швейцарка, она не определяет свою идентичность через язык.
— Так немка она тогда. Терпеть не могу Меркелиху! Объясни ей: Меркель плохой лидер, а самый лучший лидер — Владимир Путин.
Главный редактор достает из рукава графический опросник с Историей Лягушки:
— Ой, кстати, мы так интересуемся вашим старым и очень чистым и красивым македонским языком, может быть, ты нам расскажешь, что ты видишь на этих картинках, чтобы мы могли тебя записать?
— Зачем? Убери это. Мы ведь о серьезных вещах говорим, а об этих картинках пусть тебе бабы рассказывают.
Дальше на записи продолжительный нарратив, в котором периодически всплывают Владимир Путин, Ангела Меркель, Александр Македонский и Энвер Ходжа и шепот главного редактора: "Просто кивай и улыбайся. Это очередной разговор, который нам просто надо пережить".
#ditari
Еще к вопросу о непонимании. Мы с коллегой из Швейцарии уже несколько дней сидим в анонимизированном горном селе на берегу анонимизированного озера.
Один сельский дяденька узнал, что приехали "городские, вроде иностранцы, которые интересуются нашим языком, задают идиотские вопросы про наших овец и всем показывают какие-то безумные картинки про лягушек" и почувствовал, что пришел момент, которого он, возможно, ждал всю свою жизнь — наконец-то с кем-то можно обсудить геополитику Великих Держав и Славянское Единство. Поскольку дяденька говорит на местном македонском диалекте, мы с радостью начинаем с ним общаться. Дело происходит в селе, в то время, которое мы считаем ранними утренними часами (около девяти утра), у местных уже полдень.
"А кто вы, а что вы, а откуда вы". Услышав, что коллега из Швейцарии, дяденька на седьмом небе от счастья:
— Ах, я так много читал про твою замечательную страну. А кто ты по национальности, немка, француженка или итальянка?.
— Я швейцарка.
— Я понимаю! Но в Швейцарии живут немцы, французы и итальянцы. Так кто ты тогда?
— Я швейцарка (коллега в принципе была не очень многословна, так как очень ограниченно владела македонским).
— Так, еще раз.
O'pitaj go gla'vnio legenda'ren oslobodi'telen he'roj Vi'liam Te'l. A o'voj što' beše, Ge'rmanec, Fra'ncuzin, Ita'ljanec? А я тебе сейчас расскажу, кем был Вильгельм Телль на самом деле: немец он был!Наш главный редактор вмешивается:
— Понимаешь, у швейцарцев это так не работает. Они все швейцарцы, просто говорят на разных языках, но по национальности они все швейцарцы (пожалуй, кроме тех ребят, которые ездят по Цюриху, Берну и Женеве на громких крутых тачках с орлами и слушают албанскую патриотическую попсу плюс еще кое-каких ребят — но не будем усложнять).
— Нет, это ты не понимаешь! Мы тут тоже все албанцы, я паспорт могу показать. Но на самом деле мы македонцы и наша родина — Македония (далее следует десятиминутный рассказ о том, как Македония стала жертвой Великих Держав и колонией Запада, а ведь ее подлинное призвание — быть вместе со славянами, вместе с Путиным, продолжать славное дело Александра Македонского). Так кто ты?
— Я швейцарка.
Наш главный редактор расшифровывает:
— Понимаешь, дома она говорит на родном немецком диалекте (который непонятен ни одному немцу и большинству швейцарцев), учится она в Цюрихе на швейцарской норме литературного верхненемецкого языка и на английском, а с цюрихскими друзьями общается на цюрихском городском диалекте, плюс в школе она учила французский и итальянский на случай, если окажется в Монтрё или в Лугано, чтобы как-то объясняться с местными. Но поскольку она швейцарка, она не определяет свою идентичность через язык.
— Так немка она тогда. Терпеть не могу Меркелиху! Объясни ей: Меркель плохой лидер, а самый лучший лидер — Владимир Путин.
Главный редактор достает из рукава графический опросник с Историей Лягушки:
— Ой, кстати, мы так интересуемся вашим старым и очень чистым и красивым македонским языком, может быть, ты нам расскажешь, что ты видишь на этих картинках, чтобы мы могли тебя записать?
— Зачем? Убери это. Мы ведь о серьезных вещах говорим, а об этих картинках пусть тебе бабы рассказывают.
Дальше на записи продолжительный нарратив, в котором периодически всплывают Владимир Путин, Ангела Меркель, Александр Македонский и Энвер Ходжа и шепот главного редактора: "Просто кивай и улыбайся. Это очередной разговор, который нам просто надо пережить".
#ditari
31.08.2022
Наша мобильная балканистическая лаборатория под славным палеобалканским именем "Дакия" пересекает боснийско-хорватскую границу под Неумом. Позади полтора месяца летнего зноя, диалектные бабы, вспоминающие свою молодость во время войны, а также ребята нашего возраста, вспоминающие свою молодость во время другой войны. Кроме багажа летних воспоминаний и вороха записей про лягушек, овец, свадьбы и похороны, мы также везем белградскую пару из Котора в Макарску (спасибо блаблакару за connecting people: белградцы дешево и быстро переезжают из одной отпускной локации в другую, а мы слегка компенсируем затраты на бензин, ведь цены растут сообразно удалению от Македонии). Наш редакционный водитель следит за дорогой, а главный редактор планирует дальнейший маршрут.
После Макарской на блаблакар приходит новое сообщение. "Da li bi mogli povesti štene jazavčara naviknuto na putovanje od 3kg u plastičnom transporteru. Može biti u prtljažniku?". Мы никогда еще не возили штене (щенка) — но звучит очень мило. На всякий случай редактор проверяет, кто такой jазавчар. Оказывается, такса. Что ж, в Сплите на пункте оплаты проезда забираем пластиковый контейнер с трехмесячным щенком по имени Лимун и держим курс на Риеку. Лимун громко скулит и скребется в своем контейнере, и в этом поскуливании мы слышим вселенское одиночество. Редактор перебирается на заднее сидение. Щенок немного успокаивается, но настойчиво требует, чтобы его выпустили на свободу, поэтому следующие четыреста километров редактор и щенок едут в обнимку, до самой Риеки, где Лимун переходит в очередные объятья — на этот раз своих новых хозяев.
Породистые щенки по дороге из Сплита в Риеку, ведра с брынзой и чаны с краской по дороге из Корчи в Салоники и многие другие неожиданные существа и вещи неизбежно сопровождают почти любого, кто пересекает регион. Это малая толика огромного объема отправлений, который минует официальные почтовые и транспортные агентства по ряду причин: щенка без сопровождения не очень-то и отправишь (и чтобы это еще не обошлось в миллион местных денег), а между какими-то пунктами почтовое сообщение и вовсе отсутствует (после той или другой войны).
Сегодня с огромным интересом прочитали в The Guardian перепечатку статьи из нашего любимого журнала "Kosovo 2.0" о неформальных почтовых отправлениях в регионе. Очень ее рекомендуем: это во многом взгляд изнутри (ведь наш взгляд даже после стольких лет в регионе по-прежнему остается внешним). Текст на английском, албанском и сербохорватском здесь; если вы предпочитаете пролистывать The Guardian за чаем в пять часов вечера, вам сюда.
#ditari
Наша мобильная балканистическая лаборатория под славным палеобалканским именем "Дакия" пересекает боснийско-хорватскую границу под Неумом. Позади полтора месяца летнего зноя, диалектные бабы, вспоминающие свою молодость во время войны, а также ребята нашего возраста, вспоминающие свою молодость во время другой войны. Кроме багажа летних воспоминаний и вороха записей про лягушек, овец, свадьбы и похороны, мы также везем белградскую пару из Котора в Макарску (спасибо блаблакару за connecting people: белградцы дешево и быстро переезжают из одной отпускной локации в другую, а мы слегка компенсируем затраты на бензин, ведь цены растут сообразно удалению от Македонии). Наш редакционный водитель следит за дорогой, а главный редактор планирует дальнейший маршрут.
После Макарской на блаблакар приходит новое сообщение. "Da li bi mogli povesti štene jazavčara naviknuto na putovanje od 3kg u plastičnom transporteru. Može biti u prtljažniku?". Мы никогда еще не возили штене (щенка) — но звучит очень мило. На всякий случай редактор проверяет, кто такой jазавчар. Оказывается, такса. Что ж, в Сплите на пункте оплаты проезда забираем пластиковый контейнер с трехмесячным щенком по имени Лимун и держим курс на Риеку. Лимун громко скулит и скребется в своем контейнере, и в этом поскуливании мы слышим вселенское одиночество. Редактор перебирается на заднее сидение. Щенок немного успокаивается, но настойчиво требует, чтобы его выпустили на свободу, поэтому следующие четыреста километров редактор и щенок едут в обнимку, до самой Риеки, где Лимун переходит в очередные объятья — на этот раз своих новых хозяев.
Породистые щенки по дороге из Сплита в Риеку, ведра с брынзой и чаны с краской по дороге из Корчи в Салоники и многие другие неожиданные существа и вещи неизбежно сопровождают почти любого, кто пересекает регион. Это малая толика огромного объема отправлений, который минует официальные почтовые и транспортные агентства по ряду причин: щенка без сопровождения не очень-то и отправишь (и чтобы это еще не обошлось в миллион местных денег), а между какими-то пунктами почтовое сообщение и вовсе отсутствует (после той или другой войны).
Сегодня с огромным интересом прочитали в The Guardian перепечатку статьи из нашего любимого журнала "Kosovo 2.0" о неформальных почтовых отправлениях в регионе. Очень ее рекомендуем: это во многом взгляд изнутри (ведь наш взгляд даже после стольких лет в регионе по-прежнему остается внешним). Текст на английском, албанском и сербохорватском здесь; если вы предпочитаете пролистывать The Guardian за чаем в пять часов вечера, вам сюда.
#ditari
Kosovo 2.0
The alternative Balkan postal system - Ilir Gashi
Or how to transport a mysterious powder across borders.
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Сретечка-Жупа, 24.08.2024. Село Горно-Любинье находится на высоте 1100 метров среди горного комплекса Шар-Планина, в Косово. Вчера мы ходили собирать горные травы и старательно фиксировали то, что нам рассказывали местные. #ditari
Фото и видео всё равно не передадут чистоту шарпланинского воздуха, а вот нарративы вполне фиксируются. У региона непростая история и сложная идентичность. Еще при Югославии в одном из местных сёл раскопали большой красивый крест, принадлежавший священнику села до исламизации. Православные из соседнего села потребовали крест на основании того, что он принадлежал православному священнику. Раскопавший крест на это ответил: "Это вам он поп, а мне он прадедушка". И так крест остался в мусульманской семье. #ditari
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Звуковой ландшафт Приштины (29.08.2024, бульвар Матери Терезы)
Mora fjalë, mora fjalë e mora vargun
Mora qarkun
me i thurr' kang' me i thurr' kang' bashklegjendarit,
t'i këndoj t'i këndoj Adem Jasharit, t'i këndoj
Tash sa vjet
tash sa vjet s'e sheh Prekazin dhe Reçakun,
tash sa vjet
Tash sa vjet s'e sheh Drenicën,
tash sa vjet
Tash sa vjet dhe Mitrovicën tash sa vjet
Скорость рецепции традицией песен недавней войны, конечно, впечатляет — лет через сорок, когда эти мужички поседеют и наденут плисы, чем это будет отличаться от исполнения легендарной эпики про каких-нибудь Муйо и Халиля?
#ditari
Mora fjalë, mora fjalë e mora vargun
Mora qarkun
me i thurr' kang' me i thurr' kang' bashklegjendarit,
t'i këndoj t'i këndoj Adem Jasharit, t'i këndoj
Tash sa vjet
tash sa vjet s'e sheh Prekazin dhe Reçakun,
tash sa vjet
Tash sa vjet s'e sheh Drenicën,
tash sa vjet
Tash sa vjet dhe Mitrovicën tash sa vjet
Скорость рецепции традицией песен недавней войны, конечно, впечатляет — лет через сорок, когда эти мужички поседеют и наденут плисы, чем это будет отличаться от исполнения легендарной эпики про каких-нибудь Муйо и Халиля?
#ditari