Forwarded from Südosteuropäische Rundschau
Из полевых дневников.
В одном из славянских населенных пунктов Северной Греции, 2015:
«На каком языке ты обычно пишешь записки жене?» - «На македонском». – «А какой алфавит ты используешь?» Мнется. «Ну, напиши мне пример, как обычно ты жене пишешь?» (в уме я представляю себе холодильник, обклеенный липучими листочками, ну или печку в доме № 13 по Андреевскому спуску). В блокноте моем тем временем появилась запись большими печатными буквами (и с очень неуверенным написанием): ΓΕΩ ΘΑΕΡΘΟ.
С одной стороны, не у меня одного проблемы с греческой орфографией.
С другой - я не знал, что можно жить, вообще не умея писать (кириллицу он тоже не знает, потому что всю жизнь живет в Греции).
С третьей, испытываю угрызения совести, вот ведь прикопался к человеку, поставил его в неловкое положение.
С четвертой, когда в школе нет обучения на родном языке, а обучение на языке государства поставлено из рук вон плохо (здесь я говорю про ситуацию в начале-середине 1950-х, когда информант ходил в школу) - получается то, что получается.
PS. Пишется пресловутая фраза в современной греческой орфографии так: Εγώ θα έρθω (а в той орфографии, которая была в 1950-е, насколько я понимаю, как Ἐγὼ θα '΄ερθω)
#ditari
В одном из славянских населенных пунктов Северной Греции, 2015:
«На каком языке ты обычно пишешь записки жене?» - «На македонском». – «А какой алфавит ты используешь?» Мнется. «Ну, напиши мне пример, как обычно ты жене пишешь?» (в уме я представляю себе холодильник, обклеенный липучими листочками, ну или печку в доме № 13 по Андреевскому спуску). В блокноте моем тем временем появилась запись большими печатными буквами (и с очень неуверенным написанием): ΓΕΩ ΘΑΕΡΘΟ.
С одной стороны, не у меня одного проблемы с греческой орфографией.
С другой - я не знал, что можно жить, вообще не умея писать (кириллицу он тоже не знает, потому что всю жизнь живет в Греции).
С третьей, испытываю угрызения совести, вот ведь прикопался к человеку, поставил его в неловкое положение.
С четвертой, когда в школе нет обучения на родном языке, а обучение на языке государства поставлено из рук вон плохо (здесь я говорю про ситуацию в начале-середине 1950-х, когда информант ходил в школу) - получается то, что получается.
PS. Пишется пресловутая фраза в современной греческой орфографии так: Εγώ θα έρθω (а в той орфографии, которая была в 1950-е, насколько я понимаю, как Ἐγὼ θα '΄ερθω)
#ditari
8 августа 2020
«Д., тут к нам чья-то овца прибилась, больная, еле ходит, ты уж вызови нам ветеринара!» — «Вызову!». «А у М. в стаде овца новая, больная, кажется, и непонятно, чья». «Ума не приложу, откуда она взялась, соседи говорят, не их». О чём бы мы ни говорили в этот день, разговор в каждом доме неизбежно сводился к приблудной овце. И у одинокой бабушки, которая боялась коронавируса, и на пчельнике. Казалось, что воздух сгустился вокруг нас, и мы только что и слышали: «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa»! (Про себя я отметил, что в преспанском диалекте "о" в анлауте реализуется с протетическим билабиальным глайдом, как и в ряде эгейских говоров по ту сторону греческой границы).
Уже вечером после примерно пяти часов интервью мы брели по дороге от Долна-Горицы в сторону отеля и совсем не удивились, увидев одинокого пастуха, который тащил по обочине овцу. Она не то чтобы сопротивлялась, но у нее заплетались ноги, руно свалялось и вид был еще более убогий, чем у нас. Под поредевшей шерстью просвечивала розоватая кожа. Мужик тащил ее довольно долго, она явно спотыкалась и падала, поэтому коленочки ее были совсем сбиты, морда была расцарапана колючками, в нос воткнулся пучок соломы, а глаза выражали бесконечную усталость от всего.
«Отец, а тебе помочь?»
Пастух кивнул и отпустил овцу, та обмякла и сползла на землю.
«Жизнь — это страдание», — сказала Н. «Так почему бы не облегчить эту боль тем, кому мы можем помочь?» — спросил я.
Мы подхватили овцу под брюхо. Она весила, наверное, килограммов пятьдесят, если не больше, и была похожа на наполненный жидким жиром бурдюк. Когда мы приподняли ее, она обсыпала нас мелким сухим пометом, и я отдёрнул ногу. Каждый шаг давался нам с трудом, овца норовила выскользнуть из рук. Пастырь добрый носил на плечах маленького ягненочка и все вот уже две тысячи лет умиляются, а тут огромная страдающая овца, с которой мы еле управляемся вдвоем, она срёт, а ты ее тащи. Зачем мы вообще в это дело впряглись? Еще и туфли мне изгадила, а я их в Карштадте за 50 евро купил прямо перед поездкой. «Так вы ее за ноги возьмите» — сказал пастух.
Н. взяла овцу за передние ноги, я за задние, и мы подняли ее. Она вытаращила глаза и сжалась. Дело сначала пошло веселее, но пока мы дошли до загона, конечно, полностью выдохлись. Сгрузили ее в центре площадки у небольшого стога сена, и она так и осталась лежать копытцами кверху. Пастух, кряхтя, перевернул ее на брюхо. Овца немигающими глазами смотрела перед собой. Мы вздохнули и пошли дальше к отелю.
#dele #ditari
«Д., тут к нам чья-то овца прибилась, больная, еле ходит, ты уж вызови нам ветеринара!» — «Вызову!». «А у М. в стаде овца новая, больная, кажется, и непонятно, чья». «Ума не приложу, откуда она взялась, соседи говорят, не их». О чём бы мы ни говорили в этот день, разговор в каждом доме неизбежно сводился к приблудной овце. И у одинокой бабушки, которая боялась коронавируса, и на пчельнике. Казалось, что воздух сгустился вокруг нас, и мы только что и слышали: «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa», «'ʷof.t͡sa»! (Про себя я отметил, что в преспанском диалекте "о" в анлауте реализуется с протетическим билабиальным глайдом, как и в ряде эгейских говоров по ту сторону греческой границы).
Уже вечером после примерно пяти часов интервью мы брели по дороге от Долна-Горицы в сторону отеля и совсем не удивились, увидев одинокого пастуха, который тащил по обочине овцу. Она не то чтобы сопротивлялась, но у нее заплетались ноги, руно свалялось и вид был еще более убогий, чем у нас. Под поредевшей шерстью просвечивала розоватая кожа. Мужик тащил ее довольно долго, она явно спотыкалась и падала, поэтому коленочки ее были совсем сбиты, морда была расцарапана колючками, в нос воткнулся пучок соломы, а глаза выражали бесконечную усталость от всего.
«Отец, а тебе помочь?»
Пастух кивнул и отпустил овцу, та обмякла и сползла на землю.
«Жизнь — это страдание», — сказала Н. «Так почему бы не облегчить эту боль тем, кому мы можем помочь?» — спросил я.
Мы подхватили овцу под брюхо. Она весила, наверное, килограммов пятьдесят, если не больше, и была похожа на наполненный жидким жиром бурдюк. Когда мы приподняли ее, она обсыпала нас мелким сухим пометом, и я отдёрнул ногу. Каждый шаг давался нам с трудом, овца норовила выскользнуть из рук. Пастырь добрый носил на плечах маленького ягненочка и все вот уже две тысячи лет умиляются, а тут огромная страдающая овца, с которой мы еле управляемся вдвоем, она срёт, а ты ее тащи. Зачем мы вообще в это дело впряглись? Еще и туфли мне изгадила, а я их в Карштадте за 50 евро купил прямо перед поездкой. «Так вы ее за ноги возьмите» — сказал пастух.
Н. взяла овцу за передние ноги, я за задние, и мы подняли ее. Она вытаращила глаза и сжалась. Дело сначала пошло веселее, но пока мы дошли до загона, конечно, полностью выдохлись. Сгрузили ее в центре площадки у небольшого стога сена, и она так и осталась лежать копытцами кверху. Пастух, кряхтя, перевернул ее на брюхо. Овца немигающими глазами смотрела перед собой. Мы вздохнули и пошли дальше к отелю.
#dele #ditari
01.08.2020
Мы пошли с главным информантом, М., мужиком под пятьдесят, на футбольное поле, которое ровно на границе Албании с Македонией, так что мячик может легко улететь в Македонию. Естественно, это одна из тех балканских границ, которая никем не охраняется — при желании (и если проломиться через несколько километров колючек и не переломать себе ноги на камнях) можно выйти на македонское шоссе Дебар-Струга. За нами увязались какие-то мальчишки. М. закурил, а потом говорит какому-то белобрысому одиннадцатилетке: а ты хочешь?
Я вздрогнул, потому что сразу вспомнил "Веселье в семье художника" Яна Стена, где обыгрывается многозначный голландский глагол pijpen 'курить'.
Парень для виду помялся, но потом с радостью взял сигарету. Остальные мальчишки были в восторге, в том числе и двое сыновей М. (тот показал им кулак). М. мне сказал по-гречески (он работал в Лерине; дети в селе греческого не знают, так что он использует его как тайный язык с другими гастарбайтерами и со мной): "Вроде хороший мальчишка, но он в душе испорченный, и ничего с этим сделать нельзя".
"Так ты-то зачем ему сигарету дал?" — "Ах, ведь это уже совсем ни на что не влияет".
"Нет, всё влияет на всё!" — и я вспомнил нашу первую встречу.
* * *
В тот день мы с ветерком въехали в село. Вроде только что мы ехали вот уже час по узкой дороге между отвесной скалой и пропастью, Н. закрыла глаза и сжала зубы, но молчала, а А., высунувшись из окна, фотографировала с телеобъективом другой край ущелья, пушистых овечек на его дне и парящего над нами коршуна.
И вдруг перед нами выросли каменные стены домов, а машину окружила целая толпа светленьких голубоглазых ребят, в основном детей, и среди них возвышался М. Они все кем-то друг другу приходились, но я довольно быстро запутался в "а отец этого парня — двоюродный брат моей жены". М. вызвался показать нам дорогу, и мы стали перекладывать скарб из салона в багажник. "А это что, мусор?" — указал М. на пакет с коробками от йогурта, пустыми пластиковыми бутылками от воды и еще каким-то хламом, который мы безуспешно пытались выкинуть уже третий день, но нигде не находили урны. "Да-да, мы потом выкинем". — "Да я выкину". — "Куда?" — "Я знаю, куда". Он схватил пакет и, размахнувшись, бросил его в ущелье в сторону Македонии. Немецкий научный сотрудник, финская фотограф и швейцарская студентка схватились за сердце. "Он их даже не отсортировал, какой ужас".
"М., если вы все будете разбрасывать тут неперерабатываемый мусор, то ваши внуки уже не увидят тут травы из-за отходов" (сказал я и почувствовал, как у меня растет пробковый шлем и стыдное желание поучать туземцев европейскому образу жизни) — "Да тут все кидают, от нас ничего не зависит". — "Всё зависит от того, кто первым остановится" (ощущение пробкового шлема стало еще более явным).
* * *
"Знаете, котики, а я понял, в чем дело", — сказал я вечером коллегам. "Мы просто смотрим глазами первого мира на третий мир и думаем: как же всё просто. Просто не кидайте мусор. Просто не давайте табак малолетним. Просто не репрессируйте личную жизнь подростков и молодежи. Просто взаимодействуйте друг с другом и с государством в легальном пространстве. Просто займите более активную позицию в выстраивании личной карьерной траектории. Просто дифференцируйте свои доходы и наймите налогового консультанта. Знаете, я более чем уверен, что когда у них будут зарплаты как в Швейцарии и образование, как в Финляндии, всё будет именно так просто. У них будет скучная долгая счастливая жизнь. Но пока этого не произошло, мы с ними по-прежнему смотрим друг на друга из разных миров, И даже если они перестанут бросать мусор в пропасть, Швейцария у них тут автоматически не образуется, к сожалению".
#ditari
Мы пошли с главным информантом, М., мужиком под пятьдесят, на футбольное поле, которое ровно на границе Албании с Македонией, так что мячик может легко улететь в Македонию. Естественно, это одна из тех балканских границ, которая никем не охраняется — при желании (и если проломиться через несколько километров колючек и не переломать себе ноги на камнях) можно выйти на македонское шоссе Дебар-Струга. За нами увязались какие-то мальчишки. М. закурил, а потом говорит какому-то белобрысому одиннадцатилетке: а ты хочешь?
Я вздрогнул, потому что сразу вспомнил "Веселье в семье художника" Яна Стена, где обыгрывается многозначный голландский глагол pijpen 'курить'.
Парень для виду помялся, но потом с радостью взял сигарету. Остальные мальчишки были в восторге, в том числе и двое сыновей М. (тот показал им кулак). М. мне сказал по-гречески (он работал в Лерине; дети в селе греческого не знают, так что он использует его как тайный язык с другими гастарбайтерами и со мной): "Вроде хороший мальчишка, но он в душе испорченный, и ничего с этим сделать нельзя".
"Так ты-то зачем ему сигарету дал?" — "Ах, ведь это уже совсем ни на что не влияет".
"Нет, всё влияет на всё!" — и я вспомнил нашу первую встречу.
* * *
В тот день мы с ветерком въехали в село. Вроде только что мы ехали вот уже час по узкой дороге между отвесной скалой и пропастью, Н. закрыла глаза и сжала зубы, но молчала, а А., высунувшись из окна, фотографировала с телеобъективом другой край ущелья, пушистых овечек на его дне и парящего над нами коршуна.
И вдруг перед нами выросли каменные стены домов, а машину окружила целая толпа светленьких голубоглазых ребят, в основном детей, и среди них возвышался М. Они все кем-то друг другу приходились, но я довольно быстро запутался в "а отец этого парня — двоюродный брат моей жены". М. вызвался показать нам дорогу, и мы стали перекладывать скарб из салона в багажник. "А это что, мусор?" — указал М. на пакет с коробками от йогурта, пустыми пластиковыми бутылками от воды и еще каким-то хламом, который мы безуспешно пытались выкинуть уже третий день, но нигде не находили урны. "Да-да, мы потом выкинем". — "Да я выкину". — "Куда?" — "Я знаю, куда". Он схватил пакет и, размахнувшись, бросил его в ущелье в сторону Македонии. Немецкий научный сотрудник, финская фотограф и швейцарская студентка схватились за сердце. "Он их даже не отсортировал, какой ужас".
"М., если вы все будете разбрасывать тут неперерабатываемый мусор, то ваши внуки уже не увидят тут травы из-за отходов" (сказал я и почувствовал, как у меня растет пробковый шлем и стыдное желание поучать туземцев европейскому образу жизни) — "Да тут все кидают, от нас ничего не зависит". — "Всё зависит от того, кто первым остановится" (ощущение пробкового шлема стало еще более явным).
* * *
"Знаете, котики, а я понял, в чем дело", — сказал я вечером коллегам. "Мы просто смотрим глазами первого мира на третий мир и думаем: как же всё просто. Просто не кидайте мусор. Просто не давайте табак малолетним. Просто не репрессируйте личную жизнь подростков и молодежи. Просто взаимодействуйте друг с другом и с государством в легальном пространстве. Просто займите более активную позицию в выстраивании личной карьерной траектории. Просто дифференцируйте свои доходы и наймите налогового консультанта. Знаете, я более чем уверен, что когда у них будут зарплаты как в Швейцарии и образование, как в Финляндии, всё будет именно так просто. У них будет скучная долгая счастливая жизнь. Но пока этого не произошло, мы с ними по-прежнему смотрим друг на друга из разных миров, И даже если они перестанут бросать мусор в пропасть, Швейцария у них тут автоматически не образуется, к сожалению".
#ditari
02.08.2020
Н. (студентка из Швейцарии): Какая у вас чудесная кошечка! А сколько ей лет?
М. (информант из горного албанского села): Два! А у тебя есть кошка?
Н.: Да, она уже старенькая, ей восемнадцать лет.
М: Так, Максим, переведи нам, мы не понимаем друг друга. Сколько лет ее кошке?
Я.: Ее кошке восемнадцать лет, она же сказала.
М. (безаппеляционно): Столько кошки не живут!.
Н.: А сколько, по-твоему, живут кошки?
М.: Ну, два-три года живут, максимум четыре.
Я и Н. (в один голос): Конечно, если кошкам давать жареные сосиски с айваром, они больше четырех лет не проживут.
М.: Ну вот столько они живут, что тут поделать.
Я хотел сказать, что кошкам надо давать специальный сбалансированный корм и витамины, прививать, а потом посмотрел на закиданный мусором склон ущелья, на Х, которая в свои сорок выглядела на все шестьдесят, на М., который в свои сорок выглядел на пятьдесят, и подумал,что лучше я переведу тему на опросник по народной мифологии.
#ditari
Н. (студентка из Швейцарии): Какая у вас чудесная кошечка! А сколько ей лет?
М. (информант из горного албанского села): Два! А у тебя есть кошка?
Н.: Да, она уже старенькая, ей восемнадцать лет.
М: Так, Максим, переведи нам, мы не понимаем друг друга. Сколько лет ее кошке?
Я.: Ее кошке восемнадцать лет, она же сказала.
М. (безаппеляционно): Столько кошки не живут!.
Н.: А сколько, по-твоему, живут кошки?
М.: Ну, два-три года живут, максимум четыре.
Я и Н. (в один голос): Конечно, если кошкам давать жареные сосиски с айваром, они больше четырех лет не проживут.
М.: Ну вот столько они живут, что тут поделать.
Я хотел сказать, что кошкам надо давать специальный сбалансированный корм и витамины, прививать, а потом посмотрел на закиданный мусором склон ущелья, на Х, которая в свои сорок выглядела на все шестьдесят, на М., который в свои сорок выглядел на пятьдесят, и подумал,что лучше я переведу тему на опросник по народной мифологии.
#ditari
Наверное, с Грецией будет совсем просто, подумали мы. И может быть, даже поэтичнее! Написали одному профессору с летней школы, с которым мы знакомы восемь лет, но тот молчал (и если бы не сторис в инстаграме, мы бы подумали, что на той стороне и вовсе никого нет). Написали другому профессору с летней школы. «А? Диалекты? Напиши такому-то чуваку!» Пишем чуваку: «Многоуважаемый, нам порекомендовал к Вам обратиться такой-то профессор, а вот такое дело, а вот так и так»... — «Что? Что?!» — «Ну вот, такое вот дело...» — «Так, позвоните мне завтра в кабинет по рабочему телефону, поговорим». На следующий день в офисе никто не отвечает. Пишем. «Что? Что??! Так, я Вам просто сразу скажу, чтобы не было никаких недопониманий, я сам исследователь, поэтому никакого опросника я заполнять не буду». — «Но мы же написали, что речь идет о студентах»... — «Об этом не может быть и речи!».
Как-то так и идет сбор материала. Что ж, ищите информантов, и найдете, стучитесь к ним, и они вам откроют, так что надеемся, что всё удастся записать, не через одного профессора, так через другого, не с теми студентами, так с другими. Мы не верим в менталитеты, но общение с коллегами с Балкан, даже если оно ведется по исключительно деловым вопросам, всегда оставляет ощущение причастности к этому удивительному и полному неожиданностей миру. Вроде бы мы и сидим в Home Office‘е, а такое ощущение, будто мы проехали на ослике от Белграда до Эпира, повидав по дороге много разного.
#ditari
Как-то так и идет сбор материала. Что ж, ищите информантов, и найдете, стучитесь к ним, и они вам откроют, так что надеемся, что всё удастся записать, не через одного профессора, так через другого, не с теми студентами, так с другими. Мы не верим в менталитеты, но общение с коллегами с Балкан, даже если оно ведется по исключительно деловым вопросам, всегда оставляет ощущение причастности к этому удивительному и полному неожиданностей миру. Вроде бы мы и сидим в Home Office‘е, а такое ощущение, будто мы проехали на ослике от Белграда до Эпира, повидав по дороге много разного.
#ditari
10.08.2022
В Theth’e пытались заказать кофе по-турецки, говорим камариеру: Një kafe turke, të lutem. Он поправляет: Të moçme. В общем, пьем древний кофе с видом на Проклятые горы (Bjeshkët e Nemuna), которые особо сознательные христиане всё называют Bjeshkët e Bekuara (Благословенные горы). Это Североалбанские Альпы, которые продолжают Динарское нагорье в наших палестинах.
#ditari
В Theth’e пытались заказать кофе по-турецки, говорим камариеру: Një kafe turke, të lutem. Он поправляет: Të moçme. В общем, пьем древний кофе с видом на Проклятые горы (Bjeshkët e Nemuna), которые особо сознательные христиане всё называют Bjeshkët e Bekuara (Благословенные горы). Это Североалбанские Альпы, которые продолжают Динарское нагорье в наших палестинах.
#ditari
25.08.22
СЯУ, что для сербских граждан, проживающих в Республике Сербии ("uža Srbija" + Воеводина) и для сербских граждан, проживающих на территории Республики Косово, визовые требования для третьих стран различаются. Например, для краткосрочных поездок в страны Шенгенского соглашения для жителей Сербии действует безвизовый режим, а для сербских граждан, зарегистрированных на территории Косова, необходима виза. Иными словами, сербских граждан с регистрацией в Косово консульства шенгенских стран рассматривают на тех же основаниях, что и косовских граждан.
Нас всегда впечатляет, насколько особая реальность внутри сербских анклавов в Косово. Допустим, вы пересекаете незримую линию между Хайвалией и Грачаницей — кругом сербские флаги, реклама сербских политических партий (которая, кажется, вообще не связана с тем, когда следующие выборы; во всяком случае, когда бы мы ни оказывались в Грачанице, там всегда висят сербские политические плакаты), есть даже отделение сербской почты, а в магазинчиках продается сербская пресса. Или пересекаете легендарный мост через Ибар и оказываетесь в Косовской *Jer Odavde Nema Nazad* Митровице.
На первый беглый взгляд ощущение такое, будто мы где-нибудь в Нише или Ужице. Но потом вы натыкаетесь на многочисленные зазоры между символическим представлением и самой реальностью — полиция всё равно косовская, отделения "Почты Сербии", хотя номинально присутствуют, не примут у вас к отправке, например, посылку ("Ах, мы работаем только с письмами, открытками и телеграммами" — тут наш опыт ограничен Грачаницей, откуда мы хотели отправить посылку с книгами; интересно, как бы это выглядело в Митровице), количество машин с сербскими номерами (или без номеров вообще) сильно упало, зато кругом косовские номера на 01 или 02, огромное количество сортов сербского пива куда-то подевалось и найти можно только те марки, которые доступны в той же Приштине. В магазинчике в Грачанице разговариваем с продавщицей по-сербски, в какой-то момент она поворачивается в сторону и начинает на албанском выговаривать мужикам, которые лезут без очереди; сербские этнорестораны забиты косоварами, которых спокойно обслуживают по-албански. Теперь вот оказывается, что и визовая реальность для сербских граждан с регистрацией на территории Косово имеет свои особенности.
Вокруг пешеходного моста через Ибар постоянно кипят такие страсти, что ощущение такое, будто это улица Ледра в Никосии или современный чекпойнт "Чарли". В августе нам надо было метнуться в Косовскую Митровицу по делам. Мы, честно говоря, рассматривали вариант бросить машину на парковке в Южной Митровице и идти на север пешком, но потом посмотрели на карту, увидели еще три моста поблизости и решили — ну, если не пропустят, всегда можно вернуться к первоначальному плану. Выехали на мост у стадиона (улица Ибэр). В руках все документы, страховки, едем медленно — если остановят на блокпосту, мы готовы. Раз, и мы уже на другой стороне реки в западной части Косовской Митровицы, километр-два, и вокруг сербские флаги и вездесущая предвыборная реклама, правда, и флаги потрепанные, и реклама линялая, и света мало, и вообще мало кто по этой дороге ездит, видимо. Никаких блокпостов, никакого KFOR — мы оказались в сербской части, практически не заметив перехода. Проезжаем мимо перекрестка с круговым движением, откуда начинается пешеходный мост — там KFOR, бронетранспортеры и ощущение линии фронта. Очень странной линии фронта, которая существует только в одном пункте.
Что ж, паркуемся в переулке, снимаем с зеркала заднего вида албанского орла и Священный Коранчик, небрежно раскладываем на торпеде пару сербских кириллических проспектов из Высоких Дечан. Пара штрихов, и из "албанских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии", мы превращаемся в "сербских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии". Конечно, если захотят снять колеса, их все равно снимут, но хоть стекла не разобьют и корпус не будут царапать. Впереди — Мúтровица, она же Митровúца и прикосновение к реальности сербской части Косово.
#ditari
СЯУ, что для сербских граждан, проживающих в Республике Сербии ("uža Srbija" + Воеводина) и для сербских граждан, проживающих на территории Республики Косово, визовые требования для третьих стран различаются. Например, для краткосрочных поездок в страны Шенгенского соглашения для жителей Сербии действует безвизовый режим, а для сербских граждан, зарегистрированных на территории Косова, необходима виза. Иными словами, сербских граждан с регистрацией в Косово консульства шенгенских стран рассматривают на тех же основаниях, что и косовских граждан.
Нас всегда впечатляет, насколько особая реальность внутри сербских анклавов в Косово. Допустим, вы пересекаете незримую линию между Хайвалией и Грачаницей — кругом сербские флаги, реклама сербских политических партий (которая, кажется, вообще не связана с тем, когда следующие выборы; во всяком случае, когда бы мы ни оказывались в Грачанице, там всегда висят сербские политические плакаты), есть даже отделение сербской почты, а в магазинчиках продается сербская пресса. Или пересекаете легендарный мост через Ибар и оказываетесь в Косовской *Jer Odavde Nema Nazad* Митровице.
На первый беглый взгляд ощущение такое, будто мы где-нибудь в Нише или Ужице. Но потом вы натыкаетесь на многочисленные зазоры между символическим представлением и самой реальностью — полиция всё равно косовская, отделения "Почты Сербии", хотя номинально присутствуют, не примут у вас к отправке, например, посылку ("Ах, мы работаем только с письмами, открытками и телеграммами" — тут наш опыт ограничен Грачаницей, откуда мы хотели отправить посылку с книгами; интересно, как бы это выглядело в Митровице), количество машин с сербскими номерами (или без номеров вообще) сильно упало, зато кругом косовские номера на 01 или 02, огромное количество сортов сербского пива куда-то подевалось и найти можно только те марки, которые доступны в той же Приштине. В магазинчике в Грачанице разговариваем с продавщицей по-сербски, в какой-то момент она поворачивается в сторону и начинает на албанском выговаривать мужикам, которые лезут без очереди; сербские этнорестораны забиты косоварами, которых спокойно обслуживают по-албански. Теперь вот оказывается, что и визовая реальность для сербских граждан с регистрацией на территории Косово имеет свои особенности.
Вокруг пешеходного моста через Ибар постоянно кипят такие страсти, что ощущение такое, будто это улица Ледра в Никосии или современный чекпойнт "Чарли". В августе нам надо было метнуться в Косовскую Митровицу по делам. Мы, честно говоря, рассматривали вариант бросить машину на парковке в Южной Митровице и идти на север пешком, но потом посмотрели на карту, увидели еще три моста поблизости и решили — ну, если не пропустят, всегда можно вернуться к первоначальному плану. Выехали на мост у стадиона (улица Ибэр). В руках все документы, страховки, едем медленно — если остановят на блокпосту, мы готовы. Раз, и мы уже на другой стороне реки в западной части Косовской Митровицы, километр-два, и вокруг сербские флаги и вездесущая предвыборная реклама, правда, и флаги потрепанные, и реклама линялая, и света мало, и вообще мало кто по этой дороге ездит, видимо. Никаких блокпостов, никакого KFOR — мы оказались в сербской части, практически не заметив перехода. Проезжаем мимо перекрестка с круговым движением, откуда начинается пешеходный мост — там KFOR, бронетранспортеры и ощущение линии фронта. Очень странной линии фронта, которая существует только в одном пункте.
Что ж, паркуемся в переулке, снимаем с зеркала заднего вида албанского орла и Священный Коранчик, небрежно раскладываем на торпеде пару сербских кириллических проспектов из Высоких Дечан. Пара штрихов, и из "албанских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии", мы превращаемся в "сербских гастарбайтеров, которые приехали в отпуск домой из Германии". Конечно, если захотят снять колеса, их все равно снимут, но хоть стекла не разобьют и корпус не будут царапать. Впереди — Мúтровица, она же Митровúца и прикосновение к реальности сербской части Косово.
#ditari
4.08.2022
Хорватские автобаны — прямые, ровные и длинные — убаюкивают. Когда после словенской границы выруливаешь на Е71 и навигатор говорит тебе: "Двигайтесь прямо 450 километров. Затем поверните направо", появляется ощущение какой-то предсказуемости и простоты, которых так не хватает в жизни.
В этот раз в составе нашей выездной редакционной группы пополнение — наш швейцарский корреспондент выполняет также функции водителя (заметим, он водит лучше, чем кто бы то ни было в широком балканском регионе, включая нашего главного редактора), поэтому мы можем несколько расслабиться и выполнять функции штурмана. Из пункта А в пункт В можно двигаться разными путями, и возможно, самые интересные вещи встречаются, если свернуть с наезженного автобана.
В частности, почему бы нам не искупаться этим жарким августовским днем? На карте мы видим Висовацкое озеро, довольно близко к автобану — что еще нужно? Прокладываем новый маршрут, и тут обращаем внимание, что совсем неподалеку от озера, в городке Скрадин, находится сербская православная церковь св. Петки. Надо сказать, что наш швейцарский корреспондент исследует южнославянские жития св. Петки. Отлично, значит мы совместим отдых на озере и посещение культурного объекта с научными целями.
Где церковь, там и кладбище, а ведь еще в прошлом году наш швейцарский корреспондент решил, что на кладбище славяне проводят свой досуг. В этой генерализации виноваты мы, поскольку мы действительно побывали с ним на полутора десятках кладбищ в юго-западной Северной Македонии, Эпире и южной Албании, правда, исключительно в научных целях (мы искали — и находили — влахов). Что ж, пойдем на кладбище.
И там мы обнаружили то, на что раньше никогда не обращали внимание. Вот относительно новая (2016 г.) могила. Деревянный крест на ней, как это часто делается, установили сразу после похорон, а когда возвели надгробие, то крест включили в надгробный комплекс. Однако мы обратили внимание на бумажную записку на кресте — вот она, аккуратно упакованная в пластиковый пакет и закрепленная проволокой.
С одной стороны, записка явно предназначена не для нас. С другой — это явно что-то новое для нас в погребальной обрядности. Этично ли прочитать этот текст? А если бы он был написан на самом памятнике (такое тоже встречается)? Кроме того, если бы адресант не хотел, чтобы записку читали, то пакет был бы полностью запаян/заклеен и прикреплен не на самом видном месте, а, допустим, хотя бы за крестом, или в расщелине между плитками. Что ж, ознакомимся с текстом — это, в конце концов, важно и для понимания практик, связанных с погребальными обрядами. Никого вокруг нет, так что ничьи чувства мы также не потревожим, а после ознакомления аккуратно всё положим на место, как было.
Судя по оформлению и подписи, пишет школьница.
"Дорогая бабушка <...>,
желаю тебе всего самого лучшего на небе,
и чтобы тебе всегда было хорошо.
Если тебе что-нибудь нужно, дай мне какой-нибудь знак.
Да хранят тебя все Ангелы и Бог!
Спасибо за жизнь с тобой :)
Очень тебя люблю
Люблю тебя
(другим почерком) Мы все любим тебя❤️
Моей бабушке <...>
Целую, <...>"
Нарисованы сердечки, цветочки, солнышки, галочки-чайки и поцелуй.
Вот так — девочка написала письмо умершей бабушке и прикрепила его на могиле. Записки, оставляемые на могилах, известны и в других местах южнославянского ареала (наверное, самый известный случай — это могила Серафима Соболева в Русской церкви в Софии). При этом оформление записки полностью современное, и явно под влиянием электронной коммуникации (ср. смайлик, латиницу вместо традиционно связываемой с православием кириллицы, пропущенная диакритика и т.д.), однако, кажется, с некоторыми диалектизмами (nekaj, sa tebom). Что ж, будем знать, как может выглядеть коммуникация с тем светом в современном балканском преломлении.
(Мы вообще ехали купаться, но как это часто получается в поле, одно влечет за собой другое, и вот уже вместо купания мы читаем надгробные записки на кладбище — а могли бы просто проехать мимо и даже не узнать.)
#ditari
Хорватские автобаны — прямые, ровные и длинные — убаюкивают. Когда после словенской границы выруливаешь на Е71 и навигатор говорит тебе: "Двигайтесь прямо 450 километров. Затем поверните направо", появляется ощущение какой-то предсказуемости и простоты, которых так не хватает в жизни.
В этот раз в составе нашей выездной редакционной группы пополнение — наш швейцарский корреспондент выполняет также функции водителя (заметим, он водит лучше, чем кто бы то ни было в широком балканском регионе, включая нашего главного редактора), поэтому мы можем несколько расслабиться и выполнять функции штурмана. Из пункта А в пункт В можно двигаться разными путями, и возможно, самые интересные вещи встречаются, если свернуть с наезженного автобана.
В частности, почему бы нам не искупаться этим жарким августовским днем? На карте мы видим Висовацкое озеро, довольно близко к автобану — что еще нужно? Прокладываем новый маршрут, и тут обращаем внимание, что совсем неподалеку от озера, в городке Скрадин, находится сербская православная церковь св. Петки. Надо сказать, что наш швейцарский корреспондент исследует южнославянские жития св. Петки. Отлично, значит мы совместим отдых на озере и посещение культурного объекта с научными целями.
Где церковь, там и кладбище, а ведь еще в прошлом году наш швейцарский корреспондент решил, что на кладбище славяне проводят свой досуг. В этой генерализации виноваты мы, поскольку мы действительно побывали с ним на полутора десятках кладбищ в юго-западной Северной Македонии, Эпире и южной Албании, правда, исключительно в научных целях (мы искали — и находили — влахов). Что ж, пойдем на кладбище.
И там мы обнаружили то, на что раньше никогда не обращали внимание. Вот относительно новая (2016 г.) могила. Деревянный крест на ней, как это часто делается, установили сразу после похорон, а когда возвели надгробие, то крест включили в надгробный комплекс. Однако мы обратили внимание на бумажную записку на кресте — вот она, аккуратно упакованная в пластиковый пакет и закрепленная проволокой.
С одной стороны, записка явно предназначена не для нас. С другой — это явно что-то новое для нас в погребальной обрядности. Этично ли прочитать этот текст? А если бы он был написан на самом памятнике (такое тоже встречается)? Кроме того, если бы адресант не хотел, чтобы записку читали, то пакет был бы полностью запаян/заклеен и прикреплен не на самом видном месте, а, допустим, хотя бы за крестом, или в расщелине между плитками. Что ж, ознакомимся с текстом — это, в конце концов, важно и для понимания практик, связанных с погребальными обрядами. Никого вокруг нет, так что ничьи чувства мы также не потревожим, а после ознакомления аккуратно всё положим на место, как было.
Судя по оформлению и подписи, пишет школьница.
"Дорогая бабушка <...>,
желаю тебе всего самого лучшего на небе,
и чтобы тебе всегда было хорошо.
Если тебе что-нибудь нужно, дай мне какой-нибудь знак.
Да хранят тебя все Ангелы и Бог!
Спасибо за жизнь с тобой :)
Очень тебя люблю
Люблю тебя
(другим почерком) Мы все любим тебя❤️
Моей бабушке <...>
Целую, <...>"
Нарисованы сердечки, цветочки, солнышки, галочки-чайки и поцелуй.
Вот так — девочка написала письмо умершей бабушке и прикрепила его на могиле. Записки, оставляемые на могилах, известны и в других местах южнославянского ареала (наверное, самый известный случай — это могила Серафима Соболева в Русской церкви в Софии). При этом оформление записки полностью современное, и явно под влиянием электронной коммуникации (ср. смайлик, латиницу вместо традиционно связываемой с православием кириллицы, пропущенная диакритика и т.д.), однако, кажется, с некоторыми диалектизмами (nekaj, sa tebom). Что ж, будем знать, как может выглядеть коммуникация с тем светом в современном балканском преломлении.
(Мы вообще ехали купаться, но как это часто получается в поле, одно влечет за собой другое, и вот уже вместо купания мы читаем надгробные записки на кладбище — а могли бы просто проехать мимо и даже не узнать.)
#ditari
Август, 2020
Еще к вопросу о непонимании. Мы с коллегой из Швейцарии уже несколько дней сидим в анонимизированном горном селе на берегу анонимизированного озера.
Один сельский дяденька узнал, что приехали "городские, вроде иностранцы, которые интересуются нашим языком, задают идиотские вопросы про наших овец и всем показывают какие-то безумные картинки про лягушек" и почувствовал, что пришел момент, которого он, возможно, ждал всю свою жизнь — наконец-то с кем-то можно обсудить геополитику Великих Держав и Славянское Единство. Поскольку дяденька говорит на местном македонском диалекте, мы с радостью начинаем с ним общаться. Дело происходит в селе, в то время, которое мы считаем ранними утренними часами (около девяти утра), у местных уже полдень.
"А кто вы, а что вы, а откуда вы". Услышав, что коллега из Швейцарии, дяденька на седьмом небе от счастья:
— Ах, я так много читал про твою замечательную страну. А кто ты по национальности, немка, француженка или итальянка?.
— Я швейцарка.
— Я понимаю! Но в Швейцарии живут немцы, французы и итальянцы. Так кто ты тогда?
— Я швейцарка (коллега в принципе была не очень многословна, так как очень ограниченно владела македонским).
— Так, еще раз.
Наш главный редактор вмешивается:
— Понимаешь, у швейцарцев это так не работает. Они все швейцарцы, просто говорят на разных языках, но по национальности они все швейцарцы (пожалуй, кроме тех ребят, которые ездят по Цюриху, Берну и Женеве на громких крутых тачках с орлами и слушают албанскую патриотическую попсу плюс еще кое-каких ребят — но не будем усложнять).
— Нет, это ты не понимаешь! Мы тут тоже все албанцы, я паспорт могу показать. Но на самом деле мы македонцы и наша родина — Македония (далее следует десятиминутный рассказ о том, как Македония стала жертвой Великих Держав и колонией Запада, а ведь ее подлинное призвание — быть вместе со славянами, вместе с Путиным, продолжать славное дело Александра Македонского). Так кто ты?
— Я швейцарка.
Наш главный редактор расшифровывает:
— Понимаешь, дома она говорит на родном немецком диалекте (который непонятен ни одному немцу и большинству швейцарцев), учится она в Цюрихе на швейцарской норме литературного верхненемецкого языка и на английском, а с цюрихскими друзьями общается на цюрихском городском диалекте, плюс в школе она учила французский и итальянский на случай, если окажется в Монтрё или в Лугано, чтобы как-то объясняться с местными. Но поскольку она швейцарка, она не определяет свою идентичность через язык.
— Так немка она тогда. Терпеть не могу Меркелиху! Объясни ей: Меркель плохой лидер, а самый лучший лидер — Владимир Путин.
Главный редактор достает из рукава графический опросник с Историей Лягушки:
— Ой, кстати, мы так интересуемся вашим старым и очень чистым и красивым македонским языком, может быть, ты нам расскажешь, что ты видишь на этих картинках, чтобы мы могли тебя записать?
— Зачем? Убери это. Мы ведь о серьезных вещах говорим, а об этих картинках пусть тебе бабы рассказывают.
Дальше на записи продолжительный нарратив, в котором периодически всплывают Владимир Путин, Ангела Меркель, Александр Македонский и Энвер Ходжа и шепот главного редактора: "Просто кивай и улыбайся. Это очередной разговор, который нам просто надо пережить".
#ditari
Еще к вопросу о непонимании. Мы с коллегой из Швейцарии уже несколько дней сидим в анонимизированном горном селе на берегу анонимизированного озера.
Один сельский дяденька узнал, что приехали "городские, вроде иностранцы, которые интересуются нашим языком, задают идиотские вопросы про наших овец и всем показывают какие-то безумные картинки про лягушек" и почувствовал, что пришел момент, которого он, возможно, ждал всю свою жизнь — наконец-то с кем-то можно обсудить геополитику Великих Держав и Славянское Единство. Поскольку дяденька говорит на местном македонском диалекте, мы с радостью начинаем с ним общаться. Дело происходит в селе, в то время, которое мы считаем ранними утренними часами (около девяти утра), у местных уже полдень.
"А кто вы, а что вы, а откуда вы". Услышав, что коллега из Швейцарии, дяденька на седьмом небе от счастья:
— Ах, я так много читал про твою замечательную страну. А кто ты по национальности, немка, француженка или итальянка?.
— Я швейцарка.
— Я понимаю! Но в Швейцарии живут немцы, французы и итальянцы. Так кто ты тогда?
— Я швейцарка (коллега в принципе была не очень многословна, так как очень ограниченно владела македонским).
— Так, еще раз.
O'pitaj go gla'vnio legenda'ren oslobodi'telen he'roj Vi'liam Te'l. A o'voj što' beše, Ge'rmanec, Fra'ncuzin, Ita'ljanec? А я тебе сейчас расскажу, кем был Вильгельм Телль на самом деле: немец он был!Наш главный редактор вмешивается:
— Понимаешь, у швейцарцев это так не работает. Они все швейцарцы, просто говорят на разных языках, но по национальности они все швейцарцы (пожалуй, кроме тех ребят, которые ездят по Цюриху, Берну и Женеве на громких крутых тачках с орлами и слушают албанскую патриотическую попсу плюс еще кое-каких ребят — но не будем усложнять).
— Нет, это ты не понимаешь! Мы тут тоже все албанцы, я паспорт могу показать. Но на самом деле мы македонцы и наша родина — Македония (далее следует десятиминутный рассказ о том, как Македония стала жертвой Великих Держав и колонией Запада, а ведь ее подлинное призвание — быть вместе со славянами, вместе с Путиным, продолжать славное дело Александра Македонского). Так кто ты?
— Я швейцарка.
Наш главный редактор расшифровывает:
— Понимаешь, дома она говорит на родном немецком диалекте (который непонятен ни одному немцу и большинству швейцарцев), учится она в Цюрихе на швейцарской норме литературного верхненемецкого языка и на английском, а с цюрихскими друзьями общается на цюрихском городском диалекте, плюс в школе она учила французский и итальянский на случай, если окажется в Монтрё или в Лугано, чтобы как-то объясняться с местными. Но поскольку она швейцарка, она не определяет свою идентичность через язык.
— Так немка она тогда. Терпеть не могу Меркелиху! Объясни ей: Меркель плохой лидер, а самый лучший лидер — Владимир Путин.
Главный редактор достает из рукава графический опросник с Историей Лягушки:
— Ой, кстати, мы так интересуемся вашим старым и очень чистым и красивым македонским языком, может быть, ты нам расскажешь, что ты видишь на этих картинках, чтобы мы могли тебя записать?
— Зачем? Убери это. Мы ведь о серьезных вещах говорим, а об этих картинках пусть тебе бабы рассказывают.
Дальше на записи продолжительный нарратив, в котором периодически всплывают Владимир Путин, Ангела Меркель, Александр Македонский и Энвер Ходжа и шепот главного редактора: "Просто кивай и улыбайся. Это очередной разговор, который нам просто надо пережить".
#ditari
31.08.2022
Наша мобильная балканистическая лаборатория под славным палеобалканским именем "Дакия" пересекает боснийско-хорватскую границу под Неумом. Позади полтора месяца летнего зноя, диалектные бабы, вспоминающие свою молодость во время войны, а также ребята нашего возраста, вспоминающие свою молодость во время другой войны. Кроме багажа летних воспоминаний и вороха записей про лягушек, овец, свадьбы и похороны, мы также везем белградскую пару из Котора в Макарску (спасибо блаблакару за connecting people: белградцы дешево и быстро переезжают из одной отпускной локации в другую, а мы слегка компенсируем затраты на бензин, ведь цены растут сообразно удалению от Македонии). Наш редакционный водитель следит за дорогой, а главный редактор планирует дальнейший маршрут.
После Макарской на блаблакар приходит новое сообщение. "Da li bi mogli povesti štene jazavčara naviknuto na putovanje od 3kg u plastičnom transporteru. Može biti u prtljažniku?". Мы никогда еще не возили штене (щенка) — но звучит очень мило. На всякий случай редактор проверяет, кто такой jазавчар. Оказывается, такса. Что ж, в Сплите на пункте оплаты проезда забираем пластиковый контейнер с трехмесячным щенком по имени Лимун и держим курс на Риеку. Лимун громко скулит и скребется в своем контейнере, и в этом поскуливании мы слышим вселенское одиночество. Редактор перебирается на заднее сидение. Щенок немного успокаивается, но настойчиво требует, чтобы его выпустили на свободу, поэтому следующие четыреста километров редактор и щенок едут в обнимку, до самой Риеки, где Лимун переходит в очередные объятья — на этот раз своих новых хозяев.
Породистые щенки по дороге из Сплита в Риеку, ведра с брынзой и чаны с краской по дороге из Корчи в Салоники и многие другие неожиданные существа и вещи неизбежно сопровождают почти любого, кто пересекает регион. Это малая толика огромного объема отправлений, который минует официальные почтовые и транспортные агентства по ряду причин: щенка без сопровождения не очень-то и отправишь (и чтобы это еще не обошлось в миллион местных денег), а между какими-то пунктами почтовое сообщение и вовсе отсутствует (после той или другой войны).
Сегодня с огромным интересом прочитали в The Guardian перепечатку статьи из нашего любимого журнала "Kosovo 2.0" о неформальных почтовых отправлениях в регионе. Очень ее рекомендуем: это во многом взгляд изнутри (ведь наш взгляд даже после стольких лет в регионе по-прежнему остается внешним). Текст на английском, албанском и сербохорватском здесь; если вы предпочитаете пролистывать The Guardian за чаем в пять часов вечера, вам сюда.
#ditari
Наша мобильная балканистическая лаборатория под славным палеобалканским именем "Дакия" пересекает боснийско-хорватскую границу под Неумом. Позади полтора месяца летнего зноя, диалектные бабы, вспоминающие свою молодость во время войны, а также ребята нашего возраста, вспоминающие свою молодость во время другой войны. Кроме багажа летних воспоминаний и вороха записей про лягушек, овец, свадьбы и похороны, мы также везем белградскую пару из Котора в Макарску (спасибо блаблакару за connecting people: белградцы дешево и быстро переезжают из одной отпускной локации в другую, а мы слегка компенсируем затраты на бензин, ведь цены растут сообразно удалению от Македонии). Наш редакционный водитель следит за дорогой, а главный редактор планирует дальнейший маршрут.
После Макарской на блаблакар приходит новое сообщение. "Da li bi mogli povesti štene jazavčara naviknuto na putovanje od 3kg u plastičnom transporteru. Može biti u prtljažniku?". Мы никогда еще не возили штене (щенка) — но звучит очень мило. На всякий случай редактор проверяет, кто такой jазавчар. Оказывается, такса. Что ж, в Сплите на пункте оплаты проезда забираем пластиковый контейнер с трехмесячным щенком по имени Лимун и держим курс на Риеку. Лимун громко скулит и скребется в своем контейнере, и в этом поскуливании мы слышим вселенское одиночество. Редактор перебирается на заднее сидение. Щенок немного успокаивается, но настойчиво требует, чтобы его выпустили на свободу, поэтому следующие четыреста километров редактор и щенок едут в обнимку, до самой Риеки, где Лимун переходит в очередные объятья — на этот раз своих новых хозяев.
Породистые щенки по дороге из Сплита в Риеку, ведра с брынзой и чаны с краской по дороге из Корчи в Салоники и многие другие неожиданные существа и вещи неизбежно сопровождают почти любого, кто пересекает регион. Это малая толика огромного объема отправлений, который минует официальные почтовые и транспортные агентства по ряду причин: щенка без сопровождения не очень-то и отправишь (и чтобы это еще не обошлось в миллион местных денег), а между какими-то пунктами почтовое сообщение и вовсе отсутствует (после той или другой войны).
Сегодня с огромным интересом прочитали в The Guardian перепечатку статьи из нашего любимого журнала "Kosovo 2.0" о неформальных почтовых отправлениях в регионе. Очень ее рекомендуем: это во многом взгляд изнутри (ведь наш взгляд даже после стольких лет в регионе по-прежнему остается внешним). Текст на английском, албанском и сербохорватском здесь; если вы предпочитаете пролистывать The Guardian за чаем в пять часов вечера, вам сюда.
#ditari
Kosovo 2.0
The alternative Balkan postal system - Ilir Gashi
Or how to transport a mysterious powder across borders.