26 июня 2024 года скончался Бахыт Кенжеев, один из поэтов группы «Московское время», блестяще развивавший и жанр элегии, и жанр едкой сатиры, великолепный собеседник и щедрый друг. «Полка» публикует воспоминания одного из его друзей — поэта и прозаика Александра Стесина.
Полка
Бахытик
Александр Стесин — памяти выдающегося поэта
«Полка» продолжает большой курс «История русской поэзии»: вторая лекция о 1990–2000-х (заглядывающая, впрочем, и в 1980-е, и в 2010-е) посвящена тому, что в новое время происходило с магистральной поэтической традицией на русском языке. Неоакмеизм и постакмеизм, а также обращение, подчас весьма вольное, к ещё более старым приёмам, лексике и мотивам — с целью показать, что они сохраняют свою силу: всего этого в первые два десятилетия постсоветской поэзии было много. Среди героев этой лекции — Владимир Гандельсман и Ирина Машинская, Борис Рыжий и Денис Новиков, Катя Капович и Юлий Гуголев, Максим Амелин и Фаина Гримберг, Виктор Iванiв и Григорий Дашевский.
Полка
Свободное время: 1990–2000-е. Приключения традиции
Мейнстрим, постакмеизм и обновление через архаику
130 лет со дня рождения Исаака Бабеля!
Писатель хотел, чтобы его рассказы был точными, «как военное донесение или банковский чек», написанными ровным, как у Киплинга, почерком и лаконичными настолько, чтобы из них нельзя было выкинуть ни единого слова.
Как-то раз он продемонстрировал тогда еще начинающему писателю Паустовскому черновики маленького рассказа «Любка Казак» — огромную кипу бумаги: 220 страниц — 22 варианта текста с бесконечными сокращениями и переделками.
При этом проза Бабеля стилистически очень разнообразна, даже эклектична: так Бабель пытался передать хаос переломного исторического момента.
На сайте «Полки» есть статьи о его «Конармии» и «Одесских рассказах». И эти же тексты попали в списки «Монтажный эпос о новом времени» и «Авантюристы нового времени».
А что вы больше всего цените у Бабеля?
🔺Исаак Бабель. Конец 1920-х годов. Фотография Татьяны Тэсс
Писатель хотел, чтобы его рассказы был точными, «как военное донесение или банковский чек», написанными ровным, как у Киплинга, почерком и лаконичными настолько, чтобы из них нельзя было выкинуть ни единого слова.
Как-то раз он продемонстрировал тогда еще начинающему писателю Паустовскому черновики маленького рассказа «Любка Казак» — огромную кипу бумаги: 220 страниц — 22 варианта текста с бесконечными сокращениями и переделками.
При этом проза Бабеля стилистически очень разнообразна, даже эклектична: так Бабель пытался передать хаос переломного исторического момента.
На сайте «Полки» есть статьи о его «Конармии» и «Одесских рассказах». И эти же тексты попали в списки «Монтажный эпос о новом времени» и «Авантюристы нового времени».
А что вы больше всего цените у Бабеля?
🔺Исаак Бабель. Конец 1920-х годов. Фотография Татьяны Тэсс
В «АСТ» вышла книга философа, литературоведа, культуролога и одного из авторов «Полки» Александра Маркова «Философия упадка» — с подзаголовком «Здесь научат самому дурному». На самом деле когда Марков говорит о философии, которую часто связывает с безнравственностью, жестокостью и цинизмом (начиная с древнегреческих софистов, профессионально умевших доказывать что угодно), он подчёркивает, что эта «тёмная» философия часто приносит немалую пользу, ставя под сомнение привычные, автоматические представления о власти, морали, мировом порядке — представления, под эгидой которых то и дело творится зло.
Здесь довольно много глав не только о «философах зла и упадка» (среди которых, кстати, заметно не хватает Макса Нордау), но и попросту о гуманистах XX века — таких, как Мигель де Унамуно, Антонен Арто, Ролан Барт. В отличие от порабощённых своей мыслью парадоксалистов XIX века, таких как Штирнер, или создателей утопии насилия, таких как маркиз де Сад, эти мыслители обращались к пересмешничеству, «театру жестокости», разоблачению стандартной речи, потому что не видели другого способа показать губительность духовного рабства. Марков доводит свой рассказ до теоретиков постмодернизма и новейших представителей спекулятивного реализма, таких как Грэм Харман и Ник Ланд — показывая, что подлинный расцвет «тёмной» философии происходит прямо сейчас.
📓 Александр Марков. Философия упадка. Здесь научат самому дурному. М.: АСТ, 2024.
Здесь довольно много глав не только о «философах зла и упадка» (среди которых, кстати, заметно не хватает Макса Нордау), но и попросту о гуманистах XX века — таких, как Мигель де Унамуно, Антонен Арто, Ролан Барт. В отличие от порабощённых своей мыслью парадоксалистов XIX века, таких как Штирнер, или создателей утопии насилия, таких как маркиз де Сад, эти мыслители обращались к пересмешничеству, «театру жестокости», разоблачению стандартной речи, потому что не видели другого способа показать губительность духовного рабства. Марков доводит свой рассказ до теоретиков постмодернизма и новейших представителей спекулятивного реализма, таких как Грэм Харман и Ник Ланд — показывая, что подлинный расцвет «тёмной» философии происходит прямо сейчас.
📓 Александр Марков. Философия упадка. Здесь научат самому дурному. М.: АСТ, 2024.
Как обычно, по субботам «Полка» советует один рассказ из числа наших любимых.
Скандальную известность Пимену Карпову принёс в 1913 году роман «Пламень» — книга о сектантах-хлыстах, написанная в пику «Серебряному голубю» Андрея Белого и сожжённая по приговору Священного Синода. После этого «Пламень» не переиздавали почти сто лет. Стилизованная, сказовая проза Карпова многое напоминает — Ремизова, Бажова, Шергина. Конечно, она не столь виртуозна и насыщенна, но у Карпова характерное для такой стилизации лукавство. Рассказ 1920 года «Маруся-огонёк» — побасенка о столкновении старого и нового, вещь немного в замятинском духе. А ещё это актуальная, увы, история о том, что театр в эпоху исторического ресентимента (пусть даже в революционных одеждах) — опасное дело.
Талантливую деревенскую девушку Марусю односельчяане хотят отправить в Москву учиться, ради этого организуют для неё бенефис — но не тут-то было: появляются завистники, в дело вмешивается молодая советская власть. «Почему буржуазные пьесы ставите? Чтоб больше денег собрать? Не сметь платных спектаклей устраивать! А не то к стенке!» И заканчивается история грустно и обыденно — а кто-то сказал бы, что ещё и повезло: «Так и не поехала Маруся-огонёк в Москву, в пролетарскую студию. Да и играть-то в народном доме больше не играет: того и жди, доиграешься до стенки. Не велика радость!»
Прочитать «Марусю-огонёк» можно здесь.
Скандальную известность Пимену Карпову принёс в 1913 году роман «Пламень» — книга о сектантах-хлыстах, написанная в пику «Серебряному голубю» Андрея Белого и сожжённая по приговору Священного Синода. После этого «Пламень» не переиздавали почти сто лет. Стилизованная, сказовая проза Карпова многое напоминает — Ремизова, Бажова, Шергина. Конечно, она не столь виртуозна и насыщенна, но у Карпова характерное для такой стилизации лукавство. Рассказ 1920 года «Маруся-огонёк» — побасенка о столкновении старого и нового, вещь немного в замятинском духе. А ещё это актуальная, увы, история о том, что театр в эпоху исторического ресентимента (пусть даже в революционных одеждах) — опасное дело.
Талантливую деревенскую девушку Марусю односельчяане хотят отправить в Москву учиться, ради этого организуют для неё бенефис — но не тут-то было: появляются завистники, в дело вмешивается молодая советская власть. «Почему буржуазные пьесы ставите? Чтоб больше денег собрать? Не сметь платных спектаклей устраивать! А не то к стенке!» И заканчивается история грустно и обыденно — а кто-то сказал бы, что ещё и повезло: «Так и не поехала Маруся-огонёк в Москву, в пролетарскую студию. Да и играть-то в народном доме больше не играет: того и жди, доиграешься до стенки. Не велика радость!»
Прочитать «Марусю-огонёк» можно здесь.
Георгий Иванов
1
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сожженья.
2
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
«Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья…»
Мне говорят — ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
🔺О поэзии Георгия Иванова можно почитать в статье на сайте «Полки»
1
Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,
А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,
А в пепел, что остался от сожженья.
2
Игра судьбы. Игра добра и зла.
Игра ума. Игра воображенья.
«Друг друга отражают зеркала,
Взаимно искажая отраженья…»
Мне говорят — ты выиграл игру!
Но все равно. Я больше не играю.
Допустим, как поэт я не умру,
Зато как человек я умираю.
🔺О поэзии Георгия Иванова можно почитать в статье на сайте «Полки»