Мы начинаем набор на новый поток «Безмолвия»!

В этот раз мы будем исследовать видеопоэзию, поэтому к участию приглашаем как режиссеров, так и поэтов

В течение 10 дней (22 - 31 августа) участники лаборатории собираются в загородном доме и общаются посредством только киноязыка.

Заявка на участие: https://docs.google.com/forms/d/1FRX5GcpipcApvttP0EeJmw9Bst4IHM7uhAqNHhmlYAs/edit

Заявки принимаются до 9 августа. Результаты будут 12 августа.

Задача лаборатории: исследование киноязыка как способа общения на практике.

Описание: Мы научились говорить в возрасте 3-х лет. Но что было до того, как мы узнали, что слон - это слон, а дерево - это дерево? До освоения речи мы существовали не в мире слов, а в чистой не описанной реальности.
Витгенштейн сказал, наш мир ограничен нашим языком, то есть для говорящих есть только то, что они могут назвать.

Стоимость: 500 рублей в день (проживание + участие)

Место действия: Суздальская область, недалеко от домиков находятся три города, речка, поле и озеро. Домики оборудованы всем необходимым для комфортного проживания

Каждый день мы будем снимать по этюду, а в последние дни каждый сделает по полноценному короткому метру

Горизонтальные отношения: у мастерской нет как такового мастера, только создательницы.

Создательницы:
Софья Манулиц
Настья Иванова

Давайте вместе вернемся в язык до языка!

Кадры из этюда с февральского безмолвия Алисы Тамаровой

Егана Джаббарова


гамбургский блюз.

я не знаю, чем живут мои соседи и почему они здесь.
только то, что они иногда едят и пьют
только их сложные имена на почтовых ящиках и лица.
и то, что у них нет дома
и у меня его больше нет.

они смотрят на меня как на чужеродный элемент
женщина в магазине спрашивает türk müsün?
и я ищу ответ, но на немецких полках этого товара нет

одинаковые белые стены и деревянные доски вместо полов
это не дом, не квартира, не комната
это точка обнаружения тех, кого еще вчера не было тут,

здесь нет интернета так что можно считать это детокс,
только стены железного оранжевого контейнера,
рельефы которого омывает дождь,
говорят, теперь дожди будут каждый день
словно они оплакивают нас тут

у меня совсем нет одежды для жизни здесь,
только цветастые платья, рубашки и нарядные вещи,
я не достаю их из чемодана ведь это не дом
я не на празднике, а на социальном дне,
но в журналах не рассказывают, что в этом случае носят?

я зачем-то повесила на стену гезмунджук
словно можно сглазить того, у кого ничего нет
я думаю о том, как иронична жизнь
мой отец работает в таком, а я живу
я годами вела русский как иностранный, а теперь преподавать будут мне
я думаю еще, как хочется вернуться к нормальности,
но две маленькие девочки дергают меня за руку и просят интернет.


(Авторский блог)
#выбор_Зои_Фальковой

Томас Авена
Перевод: Дмитрий Кузьмин

СЛИВЫ



Ка‌рен приносит сливы,

поспевшие у неё в саду, —

падалицу

или вызревшие на ветках,

поклёванные птицами, те

и другие в одном и том же буром пакете.



Годами она их приносит,

побитые, но ещё не испорченные

плоды, дары,



как будто мешок

нежных, подтекающих слив

может нас спасти от

отчаяния;



всяким урожайным летом они являются...



словно маленькие священные органы

вырванные



шумерами

сливовое насилие

сладкая медленно шлёпающаяся лавина



и съедим ли мы их

или нет

они превращаются в гниль

Источник

#выбор_Ксении_Боровик
#переводы

Алексей Чудиновских

* * *
Цве́та обезглавленных пчёл
кошки облепили бабочку позвоночника.
Свет оскопляет цветы. Здесь,
с обратной стороны крови, наизнанку
произносят слово репрессии. И мы,
выпив мелатонин, засыпаем

в советских шифоньерах. Ответь,
Астрея, сестра стыдливости, это
оскалившийся воздух кровоточит?
Ночью, пока мы спим, не с той ноги
просыпаются снеговики — и вместе
с чекистами делят кишечник.

* * *
спой, пожалуйста, о земле, на которой сандалии детские
топчут лепестки букетов невест и наступают
на подол небоснежного платья
спой об этом, прошу, мне так это надо
или о том, как рано вставать до зари полезно родным
не узнали бы только они, что ты уже с ними, что ими
любуешься

ты помнишь ту песню, которую пел на вокзале?
все замерли, слушая, как будто заснули в лунной воде
спой про воду хотя бы, которая вынесла утром тебя
помнишь, я сидела на берегу в синем платье
волны ласкали волны, а я любовалась водной тоской

ну вспомни же!
ты долго смотрел, наблюдал, на меня
я синим лежала платьем на камне
я сжалась я мёрзла безмолвно ознобом воды любовалась
— была до небес полой
и не было птиц, и не было пляжа
и ног моих не было

а только синее платье и волны о волны
ты понял меня, наблюдая, и пел
о перьях и косточках ягод
о том, что на ощупь в тёплом песке — женские ноги,
как хвост у русалки
о тёмной заре и о существе, живущем в жёлтом цветке
о том, где на теле могли бы лежать сатурн и венера

не помнишь?

(Из книги "Ошибка в фамилии", Полифем. – Екатеринбург, 2024)


#выбор_Дмитрия_Гуревича

Ирина Машинская, вспоминая Бахыта Кенжеева, написала: “мне нравилось, что Бахыт был по образованию химик, то есть обладал какими-то знаниями по ту строну от, условно говоря, "литературы"”. У Чудиновских важно, что он киновед. В вышедшей у него недавно второй книге стихов собраны очень разные тексты. Я выбрал два, первый и последний, показывающие разность стилистики, но далеко не исчерпывающие ее разнообразие. Кино в книге иногда появляется в явном виде (“кино берёзового цвета / у самого синего моря”),
иногда фокусируется в ясную кинематографичность текста:

тронулся поезд минуту назад
каштановые волосы проводницы
собраны на затылке, белый карандаш
не даст рассыпаться причёске, деревья
медленно ускоряются

берёзовая роща, я складываю пополам
чёрный квадрат, прожигаю салфетку
и делаю из неё орхидею

Но чаще, как в выбранных мною текстах, кино присутствует менее очевидно. Евгения Суслова в послесловии пишет про попытку “изобретения сверхкино в языке”, пишет про “камеру более чуткую, чем камера кинематографа” и “не линейный монтаж, а монтаж между различными режимами чувственности”.

На мой взгляд, Чудиновских минималистично использует средства из языка кино (искусства, неизбежно, хотя бы по своему процессу, более связанного с вещным миром) как точечные опоры, позволяющие выстраивать разнообразные поэтические конструкции.

Синее платье, появляясь в каждой строфе (“небоснежное” явно имеет синеватый оттенок) отвечает за преемственность и непрерывность, связывает текст внутри, а за счет крупных планов соотносится с миром за пределами рамки текста:

и не было птиц, и не было пляжа
и ног моих не было

а только синее платье и волны о волны

(По Лотману: “Основным средством штурма бокового периметра является крупный план. Вырванная деталь, заменяя целое, становится метонимией. Она изоморфна миру”.)

В первом стихотворении переходящий объект — кровь: обезглавленные, репрессии, “вампирский” сон в шифоньере и финальная, очевидно, кровавая сцена. Такие тексты, реагирующие на трагические события последних лет, в книге важны — они “штурмуют периметр” и дают необходимую сейчас изоморфность уже всей книги нашей чудовищной реальности.

#комментарий_Дмитрия_Гуревича

Мария Землянова

* * *

моё сердце знает что и твоё знает

не предполагает гарантий
но и подводных камней

сердце это вообще довольно грязно

рыцарь в солнцезащитных очках поёт:
пока ты спала, твоя постель поросла мхом

а я действительно променяла
революционную борьбу
на ещё один день без тюрьмы?
(вечер на инди-фестивале)

или всё несколько иначе
откуда вообще эта речь

как-то мы опять протусовались, и если
не уснуть в ближайшие полчаса
— придется перескочить день

речь впрочем идёт о поиске
возможностей для жизни

что проще сказать: я тебя люблю
или: я тебя никогда не отменю?

полтора часа, пока солнце не набралось жестокости

горы в провале между многоэтажками
как всё будет хорошо — в сообщении
или: обнимаю

или: мне важно что тебе важно

(Источник: телеграм-канал Софии Амировой)

#выбор_Нины_Александровой

Геннадий Каневский

ИЗ ЦИКЛА [СТРУКТУРЫ]

морщины на коже
похожие
на трещины
в пересохшей глине

сохранённый
и пересохранённый
файл
с неверными результатами

неуместность
любимой цитаты
«искусственный снег
на бумажных цветах»

многоуровневая развязка
на фоне слепящего неба
под которой
на фоне стройки
железнодорожная станция
в стиле хайтек
час до поезда
агавы в ряд
и ни глотка воды

с одной стороны
то что должно быть
с другой стороны —

а с другой
лезвия
ногтей из акрила
ресницы
длиной в день субботний
и если бы
не спазменный очерк лодыжек

цабар
танцующий
сарабанду

соль
выступает

соль

(опубликовано в журнале «Воздух» №43)

#выбор_Максима_Алпатова

В тексте Геннадия Каневского используется интересный приём, связанный с построением визуального ряда, который я в поэзии практически не встречал: в нём, если проводить аналогию с киноязыком, отсутствуют средние планы. Стихотворение постоянно смещает фокус читателя с детальных планов («морщины на коже», «лезвия ногтей») на общие и панорамные («многоуровневая развязка / на фоне слепящего неба»). Поскольку средние планы, как правило, выполняют роль визуальных склеек и переходов, а также придают сценам эмоциональную глубину (т.к. в кадр попадает не только мимика, но и язык тела), их отсутствие делает текст расколотым, фрагментарным, а аффекты повисают в воздухе, становясь очередными текстурами в структурном орнаменте художественного пространства.

Вторая часть цикла, которую я тут умышленно не привожу, наоборот, почти полностью состоит из средних планов и постоянно держит в фокусе субъекта — организующую силу, которая «умела вязать / неразвязываемые / узлы / одним движением пальцев / непроизносимые / сочетания звуков / произносила / одним движением / языка». Так текст приобретает цельность и законченность, но пропадает то самое магическое ощущение «структурности» всего и вся, находящейся на грани распада, но всё-таки каким-то образом избегающей его.

#комментарий_Максима_Алпатова

Григорий Стариковский

памяти б.к.

слово, набухшее в горестном рту,
брошенное в утешенье,
в полную меру на птичьем лету
в оторопь опустошения.

дайте мне лилии, я их пролью,
осыпь с лебяжьим отливом,
на невозвратную лодку твою,
весельным стану надрывом.

кровные буковки впрок соберу,
вспомню родимые лисьи
верткие строфы, но “весь не умру”
больше не вяжется с мыслью,

что песнопение – глина и тень
долгая – сладких деяний,
и ничего не дается взамен
времени, кроме зияний.

Источник: личный блог автора
#выбор_Людмилы_Казарян

На этой неделе исполнится месяц со дня ухода от нас Бахыта Кенжеева, и его отсутствие среди живых многими ещё ощущается с болью. Стихотворение Григория Стариковского - об этом зиянии, а лексика его (слово-птица-лодка-глина-время) для меня ассоциируется с рядом текстов Мандельштама ("Когда Психея-жизнь спускается к теням...", "Возьми на радость из моих ладоней...", "Батюшков"). Следует упомянуть и прямую цитату из "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." Пушкина, но сильнее всего (для меня) откликается "Только стихов виноградное мясо// Мне освежило случайно язык..." . Бахыт Кенжеев воспевается языком традиционной русской поэзии, которым виртуозно владел при жизни. Хотелось поставить под текстом #inmemoriam, но так мы отмечаем стихи самих авторов.

#комментарий_Людмилы_Казарян

Аман Рахметов


*

наверное, ты действительно ничего не понимаешь в этой жизни
но никаких драконов не существует
они все превратились в маленьких глупых птиц
которые тщетно пытаются сесть на провода
оставленные от пролетающих самолетов

а эти облака
они всегда такие белые и чистые
не потому
что их стирают в огромных стиральных машинах
они чистые потому
что их стирают вручную
каждую ночь
иначе как ты объяснишь
что луна постоянно заканчивается

да
жизнь очень сложная вещь и непонятная

вот взгляни на какого-нибудь бога
например бога ветров
ты думаешь
он раскручивает до бешенства ветряные мельницы
опрокидывает торговые корабли в негромких морях
танцует пустынной пылью на сухих площадках
мешает человеку с алюминиевыми спицами найти ключевую воду
рисует в конце концов
нет

он просто сидит на деревянной лавочке
и читает какую-то книгу
переворачивая страницы без помощи рук

_
из канала в тг математические знаки

#выбор_ивана_полторацкого

Казахстанский поэт Аман Рахметов последовательно развивает линию современного имажинизма: стихотворение построено на развитии системы самодостаточных образов, отталкивающихся от центрального мотива воздуха. Нарративная рамка удерживает композиционную структуру стихотворения: разговор о границах непонятного в жизни. Сначала драконы превращаются в самолеты, потом облака в простыни (луна как кусок мыла – замечательный образ!); четвёртая строфа самая насыщенная – боги действительно существуют и их занятия не изменились. Эпитеты в этой строфе распадаются на два ряда: связанные с водой и с пустыней.
В итоге последовательно работают три стихии: вода, земля и воздух. Огонь выпадает из этого ряда вместе с драконами в с самом начале.
Конец стихотворения напоминает конец "Ста лет одиночества", где последний Буэндиа дочитывает последнюю книгу. Я думаю, именно она и упоминается в тексте.
Перед нами хороший пример магического имажинизма. Образы существуют, потому что мы их видим. Рационально осознать не можем, но поэзия работает как принятие невозможного, в этом одна из её основных задач. Стихотворение Амана успешно справляется с ней.

#комментарий_ивана_полторацкого

Ссылка на обсуждение книги Марии Земляновой "Для более прикольного мира"

https://www.youtube.com/watch?v=y1HKt9vPnY0

Милена Степанян

БАНШИ В МОСКВЕ

жара гроза дождь усиление ветра порывами до 15 м/с циклон назначает банши свидание его не видно целые сутки

пока она летит над храмами и асфальтами туристы принимают ее за рой ангелов гонимый стаей волков за белого птеродактиля за испарину самого плаксивого в мире ребенка

в попытке не угодить в ловушку электропроводов растянутых на уровне ее ирландской шеи банши спускается в метро и кричит туннелю

ее крик похож на тот которым она в 1965 пела здесь Блейка которым она звала на помощь при каждом туманном пожаре которым она чудом не задохнулась при последнем звонке циклона которым она ждала ливень ночь ночь ночь и автобус до дома

сейчас никто не целится в меня из рогаток не тычет пальцами думает банши все привыкли к витающей в воздухе панической атаке

источник

#выбор_Михаила_Постникова

Банши как символ смерти или воплощение female rage в этом тексте Милены Степанян отрывается от своей (установленной кем-то) роли и заземляется, чтобы не увязнуть в игре чужих означающих, норовящих определить летящую роем ангелов или испариной ребёнка-плаксы.

Я вижу в этом стихотворении эмансипаторный жест, который возвращает субъектность фигурам, вытесненным на периферию дискурса. И эта интенция смыкается, например, с текстами, посвящёнными шекспировской Офелии (из недавнего: у самой Милены Степанян, Максима Дрёмова, Дарии Солдо).

Спасением оказывается локализация в конкретном теле с шеей и задыханием, в ситуации романтического свидания, в Москве, с бесконечным неточным прогнозом погоды, ожиданием автобусов и sms-сообщениями от МЧС. Инструментом этой локализации становится крик, отобранный у тех, кому он не принадлежит, у туннеля и Аллена Гинзберга, певшего Блейка в Москве в 1965 году (спасибо авторке за уточнение). А отказ от сосредоточения, прицельного взгляда в такой системе становится погибелью прежде всего для смотрящих.

#комментарий_Михаила_Постникова

В этом тексте Евгении Сусловой техническая разметка речи мягко обозначает различие, которое в самом начале задается неотвратимо: «мы» не только входим «сюда» через других, но и те, другие, отодвинуты в прошедшее время любви. «Ввергающаяся в секунду» рана — рана различия, которая обозначает резкую границу между гомогенным полем обморока, нечувствительности, и новым состоянием острой имманентности переживания. Суслова пишет изнутри медиации, которая опосредует любое общение — даже, и в первую очередь, с самим собой. Зрение точно знает, в каком углу что расположено, и эти углы также сраслись со своими значениями. Эти значения функциональны: в верхнем правом углу «неразвернутый слайд разговора» - и он неразвернут, потому что существует в режиме мгновенного доступа, не требующего семантизации. В левом верхнем углу «И всё-таки этого никогда не было» остается скорее модусом контента — его знаком минус — который сразу же превращается в плюс, рифмуясь с предыдущей строфой. Различие, заданное в начале, сперва натыкается на спаянность взгляда и интерфейса, но оно никуда не девается: скорее, оно проходит через эту спаянность, отменяя симметрию и производя рассинхронизацию агентностей. Это похоже на то, как если бы, чтобы выключить телевизор, нам приходилось постепенно снижать яркость изображения. Ведь это то, что происходит в конце текста: получившее автономию, демедиированное зеркало встречается с зеркалом, то есть — с выключенным экраном, но экраном другим, хранящим следы медиации так же, как ее хранит память второго зеркала. Именно тип и способ удержания следа делает зеркало другим и делает «нас» отличными от «тех, кого мы любили». И этого отличия оказывается достаточно, чтобы трансформация состояния, при котором мы отодвинуты в прошлое роковой скоростью сообщения, позволила найти себя в имманентности встречи с такой отчетливостью, что прошлое перестает быть прошлым. «В секунду» проваливается уже само время, так что оглянуться и «некуда»: все расположилось под рукой — и в руке — сознания, разбуженного мгновением отклика.

#выбор_Кирилла_Азерного
#Комментарий_Кирилла_Азерного