Женщины Украины. Лена, Харьков/Львов:
«Меня зовут Лена, я из Харькова. 24 февраля, когда все началось, я не могла уснуть после речи Путина, и вскоре мы услышали взрывы. Мои родители уехали в Закарпатье, мама с сёстрами оттуда перебрались в Польшу, а отчим остался в Закарпатье. Первые пять дней войны мы с моим партнёром, лучшей подругой и ее партнёром провела в Харькове, потому что у подруги начались сильные нервные тики, и пришлось искать ей медицинскую помощь. Ее положили в реанимацию, почему-то привязали руки и ноги и начали с ходу капать галоперидолом, тремя разными нейролептиками и противотревожными. Потом выяснилось, что врач применяет к ней физическое насилие, и нам пришлось вытаскивать ее. После этого мы вчетвером добрались до вокзала под звуки взрывов и сели в первый же эвакуационный поезд. Подруге стало плохо на станции во Львове, к ней прибежали врачи, сняли с поезда и отправили в больницу. Сейчас она в Черновцах, волонтерит и более-менее в порядке.
Я осталась во Львове. Наш далёкий знакомый открыл горячую линию Харьков SOS, которая помогает людям, оставшимся в Харькове, добраться до вокзала, получить гуманитарную помощь, организовать захоронение, получить пенсию, перебраться в Западную Украину. Я понимаю звонки и разговариваю с людьми из Харькова. Сначала нас было четверо, сейчас нас около пятидесяти человек — и все волонтёры. Я осталась без работы в Харькове, мой партнёр — тоже. Он был курьером в веганской доставке, которая сейчас работает как волонтёрская кухня и кормит всех нуждающихся.
У меня ментальные проблемы. Мои таблетки сейчас продают без рецептов, и я этому очень рада: не знаю, как бы справлялась без них. Во Львове мы живем в общежитии, в которое нас устроили через волонтерство. Нас грозятся выселить, и мы пока не смогли найти никакое другое жилье.
Мне очень страшно. Мне было страшно в Харькове, когда мы несколько дней провели в бомбоубежище, и страшно сейчас во Львове, куда тоже прилетает. Военные говорят, что здесь не будет, как в Харькове, и что российские войска будут целиться по стратегическим объектам, но после Харькова и Мариуполя я уже ни во что не верю.
Моя товарищка-волонтерка погибла первого марта в Харькове. Только недавно ее тело вытащили из-под завалов и опознали труп. Как жить дальше, непонятно, но я живу, потому что что еще делать? Надеюсь, что скоро станет лучше. Опыт работы в техподдержке и опыт работы с людьми помогает на горячей линии. Я рада, что мы помогаем людям, но если честно, мне самой очень страшно и бессмысленно. Надеюсь, что это все закончится».
#женщиныукраины
«Меня зовут Лена, я из Харькова. 24 февраля, когда все началось, я не могла уснуть после речи Путина, и вскоре мы услышали взрывы. Мои родители уехали в Закарпатье, мама с сёстрами оттуда перебрались в Польшу, а отчим остался в Закарпатье. Первые пять дней войны мы с моим партнёром, лучшей подругой и ее партнёром провела в Харькове, потому что у подруги начались сильные нервные тики, и пришлось искать ей медицинскую помощь. Ее положили в реанимацию, почему-то привязали руки и ноги и начали с ходу капать галоперидолом, тремя разными нейролептиками и противотревожными. Потом выяснилось, что врач применяет к ней физическое насилие, и нам пришлось вытаскивать ее. После этого мы вчетвером добрались до вокзала под звуки взрывов и сели в первый же эвакуационный поезд. Подруге стало плохо на станции во Львове, к ней прибежали врачи, сняли с поезда и отправили в больницу. Сейчас она в Черновцах, волонтерит и более-менее в порядке.
Я осталась во Львове. Наш далёкий знакомый открыл горячую линию Харьков SOS, которая помогает людям, оставшимся в Харькове, добраться до вокзала, получить гуманитарную помощь, организовать захоронение, получить пенсию, перебраться в Западную Украину. Я понимаю звонки и разговариваю с людьми из Харькова. Сначала нас было четверо, сейчас нас около пятидесяти человек — и все волонтёры. Я осталась без работы в Харькове, мой партнёр — тоже. Он был курьером в веганской доставке, которая сейчас работает как волонтёрская кухня и кормит всех нуждающихся.
У меня ментальные проблемы. Мои таблетки сейчас продают без рецептов, и я этому очень рада: не знаю, как бы справлялась без них. Во Львове мы живем в общежитии, в которое нас устроили через волонтерство. Нас грозятся выселить, и мы пока не смогли найти никакое другое жилье.
Мне очень страшно. Мне было страшно в Харькове, когда мы несколько дней провели в бомбоубежище, и страшно сейчас во Львове, куда тоже прилетает. Военные говорят, что здесь не будет, как в Харькове, и что российские войска будут целиться по стратегическим объектам, но после Харькова и Мариуполя я уже ни во что не верю.
Моя товарищка-волонтерка погибла первого марта в Харькове. Только недавно ее тело вытащили из-под завалов и опознали труп. Как жить дальше, непонятно, но я живу, потому что что еще делать? Надеюсь, что скоро станет лучше. Опыт работы в техподдержке и опыт работы с людьми помогает на горячей линии. Я рада, что мы помогаем людям, но если честно, мне самой очень страшно и бессмысленно. Надеюсь, что это все закончится».
#женщиныукраины
Женщины Украины. Татьяна, Киев:
«Привыкла спать чутко, в конце концов, родительство — моя основная профессия уже многие годы. Проснулась от взрывов. Муж тоже. Пошли варить кофе, решили пока не будить детей. Они спят по своим комнатам. Дочери 13, среднему сыну 10 и младшему 5. Сегодня 24 февраля.
Ровно 4 дня назад мне исполнилось 45, и я решила, что наконец смогу действовать не под давлением обстоятельств, а по собственному выбору. Взрослая уже девочка.
Вой сирен слышен где-то вдали. Мы тихо пьем кофе на кухне, почему-то без света, только зажгли свечу. Не знаю, почему мы решили, что свет нельзя включать. Наверное боялись, что его тут же накроет тьма.
Война. Страшно даже произносить эти слова, пока они воспринимаются как что-то чужеродное, как будто снимаешься в плохом фильме. Это очень странное чувство, когда на вопрос «что делать» у тебя нет ни одного ответа. Я почему-то ударяюсь в философию. А такая ли это война, что нужно куда-то бежать? А может, больше ничего и не будет? Ведь что-то уже взорвали, и война, может, уже закончилась? Такие смешные и глупые для взрослого человека вопросы.
Нужно решение. Любое. Я же обещала себе, что больше не буду принимать решения под давлением обстоятельств.
Я родилась и выросла на Северном Кавказе. Все мое детство меня дразнили «русской свиньей». Я привыкла быть изгоем, но держалась за свою «русскость» и сильный «русский характер». Обидно было, правда, знать, что никакая я не русская. По маме все предки беларусы, а по отцу кубанские казаки, пережившие Голодомор и сильно обижавшиеся, когда их называли русскими.
В 91-м, когда я училась в 9 классе, начало происходить странное, о чем принято было молчать. Плакать и молчать. Приходили цинковые гробы из Чечни. В гробах были молодые парни, которые только что ушли служить в армию.
В 93-м году я бежала от этого ужаса. Светлым будущим мне тогда казался Санкт-Петербург, город музеев и культурных людей. Я поступила в университет и обнаружила себя в новом кино под названием «Бандитский Петербург». Многие мои знакомые это кино не пережили. Мне удалось избежать нескольких попыток изнасилования, стать свидетелем бандитских перестрелок, спрятаться от бандитов, которые преследовали старшую сестру, пытавшуюся тогда делать бизнес. Надо было куда-то бежать от всего этого.
Я получила студенческую визу и бежала в США. На юге, где я жила, проповедуют американскую исключительность. Это сложное испытание для человека, который построил свою идентичность на «русском характере». 11 сентября 2001 года, когда моему старшему сыну было 2 года, все сново бесповоротно изменилось. Я позвонила тогда еще живой маме в Россию, мама плакала и просила бежать. В 2005-м я уехала в Москву.
А в Москве меня поставили на учет в местном отделе милиции из-за кавказской прописки. Участковый полгода рандомно приходил домой с проверкой. У меня сняли опечатки пальцев, занесли в какую-то базу. Но жизнь все же была прекрасной. У меня была карьера, два ребенка, безоблачная жизнь. Потом у одного из близких случились неприятности, мне звонили с угрозами. Были неофициальные допросы, приходы домой… На работе появилась возможность уехать в Киев. И я уехала.
Шел 2009 год. Эти 13 лет в Киеве, в Украине, были самими счастливыми годами в моей жизни. Здесь у меня родилось еще двое детей. Здесь у меня появились самые близкие и настоящие друзья. Здесь я наконец построила дом, семью и жизнь, о которых мечтала.
24 февраля 2022 года я сидела у себя на кухне в Киеве и принимала решение.
«Я устала бежать. Уедем, если город займут русские», — сказала я мужу. А в голове сбой: я, русская, бегу от русских.
24 февраля я собрала небольшой чемодан на всю семью. Любимый кофе, запасное белье, немного теплых вещей, духи. Надо было будить детей, сообщать им о войне, гулять со своей большой собакой. И куда мы с собакой? Тогда я впервые заплакала. Слёзы, они лечат. Не такой уж у меня и сильный «русский характер».
Сегодня 29 марта. Мы по-прежнему здесь. В последнюю неделю стало спокойнее. Наша армия отбивает прилегающие к Киеву города. Есть надежда, что Киев оставят в покое».
#женщиныукраины
«Привыкла спать чутко, в конце концов, родительство — моя основная профессия уже многие годы. Проснулась от взрывов. Муж тоже. Пошли варить кофе, решили пока не будить детей. Они спят по своим комнатам. Дочери 13, среднему сыну 10 и младшему 5. Сегодня 24 февраля.
Ровно 4 дня назад мне исполнилось 45, и я решила, что наконец смогу действовать не под давлением обстоятельств, а по собственному выбору. Взрослая уже девочка.
Вой сирен слышен где-то вдали. Мы тихо пьем кофе на кухне, почему-то без света, только зажгли свечу. Не знаю, почему мы решили, что свет нельзя включать. Наверное боялись, что его тут же накроет тьма.
Война. Страшно даже произносить эти слова, пока они воспринимаются как что-то чужеродное, как будто снимаешься в плохом фильме. Это очень странное чувство, когда на вопрос «что делать» у тебя нет ни одного ответа. Я почему-то ударяюсь в философию. А такая ли это война, что нужно куда-то бежать? А может, больше ничего и не будет? Ведь что-то уже взорвали, и война, может, уже закончилась? Такие смешные и глупые для взрослого человека вопросы.
Нужно решение. Любое. Я же обещала себе, что больше не буду принимать решения под давлением обстоятельств.
Я родилась и выросла на Северном Кавказе. Все мое детство меня дразнили «русской свиньей». Я привыкла быть изгоем, но держалась за свою «русскость» и сильный «русский характер». Обидно было, правда, знать, что никакая я не русская. По маме все предки беларусы, а по отцу кубанские казаки, пережившие Голодомор и сильно обижавшиеся, когда их называли русскими.
В 91-м, когда я училась в 9 классе, начало происходить странное, о чем принято было молчать. Плакать и молчать. Приходили цинковые гробы из Чечни. В гробах были молодые парни, которые только что ушли служить в армию.
В 93-м году я бежала от этого ужаса. Светлым будущим мне тогда казался Санкт-Петербург, город музеев и культурных людей. Я поступила в университет и обнаружила себя в новом кино под названием «Бандитский Петербург». Многие мои знакомые это кино не пережили. Мне удалось избежать нескольких попыток изнасилования, стать свидетелем бандитских перестрелок, спрятаться от бандитов, которые преследовали старшую сестру, пытавшуюся тогда делать бизнес. Надо было куда-то бежать от всего этого.
Я получила студенческую визу и бежала в США. На юге, где я жила, проповедуют американскую исключительность. Это сложное испытание для человека, который построил свою идентичность на «русском характере». 11 сентября 2001 года, когда моему старшему сыну было 2 года, все сново бесповоротно изменилось. Я позвонила тогда еще живой маме в Россию, мама плакала и просила бежать. В 2005-м я уехала в Москву.
А в Москве меня поставили на учет в местном отделе милиции из-за кавказской прописки. Участковый полгода рандомно приходил домой с проверкой. У меня сняли опечатки пальцев, занесли в какую-то базу. Но жизнь все же была прекрасной. У меня была карьера, два ребенка, безоблачная жизнь. Потом у одного из близких случились неприятности, мне звонили с угрозами. Были неофициальные допросы, приходы домой… На работе появилась возможность уехать в Киев. И я уехала.
Шел 2009 год. Эти 13 лет в Киеве, в Украине, были самими счастливыми годами в моей жизни. Здесь у меня родилось еще двое детей. Здесь у меня появились самые близкие и настоящие друзья. Здесь я наконец построила дом, семью и жизнь, о которых мечтала.
24 февраля 2022 года я сидела у себя на кухне в Киеве и принимала решение.
«Я устала бежать. Уедем, если город займут русские», — сказала я мужу. А в голове сбой: я, русская, бегу от русских.
24 февраля я собрала небольшой чемодан на всю семью. Любимый кофе, запасное белье, немного теплых вещей, духи. Надо было будить детей, сообщать им о войне, гулять со своей большой собакой. И куда мы с собакой? Тогда я впервые заплакала. Слёзы, они лечат. Не такой уж у меня и сильный «русский характер».
Сегодня 29 марта. Мы по-прежнему здесь. В последнюю неделю стало спокойнее. Наша армия отбивает прилегающие к Киеву города. Есть надежда, что Киев оставят в покое».
#женщиныукраины
Женщины Украины. Алина, Киев/Ивано-Франковск:
«Я проспала начало войны, если честно. Мы договорились с другом встретиться в четверг 24-го в кофейне и поработать оттуда. А утром я получила от него сообщение, что, видимо, планы поменялись. Я не сразу поняла, что произошло. Пошла смотреть новости, а там война. И шок. Теперь мы шутим, что у нас украли четверг.
Не так давно я уволилась, поэтому находилась в поиске новой работы. На тот день у меня были запланированы два интервью, а потом была запись на массаж. Так смешно сейчас вспоминать, как я до последнего думала, может, ничего не отменится и день все-таки пройдет как задумано?
А потом начались переписки, созвоны. Новости отовсюду. Первый день я не помню. Потом я заклеила окна скотчем и вечером завешивала их пледом и одеялом. У меня рядом с домом не было нормальных убежищ, поэтому две ночи я спала в душевой (у меня нет ванны). Набрасывала туда пледов и спала калачиком. Сирены тогда у меня на районе еще не орали, но все равно было очень страшно.
Так продолжалось пару дней, а потом друг забрал меня вместе с кошками в поселок в Киевской области, четко между Бучей и Васильковым. Каждый день я просыпалась, занималась своими делами и засыпала под звуки взрывов и летающих туда-сюда истребителей. В какой-то момент они начали мне сниться, или я просто слышала их сквозь сон?
После одной из ночей, когда обстрелы были особенно интенсивными и ночью стало светло как днем, мы решили уезжать. Утром я прочитала в новостях, что осколки ракеты упали на участок неподалеку. Стало понятно, что безопасность здесь мнимая.
Сейчас я нахожусь в Ивано-Франковске, это запад Украины. Тут все спокойнее, и воздушные сирены не кричат каждый час, как в Киеве. Нас приютили родственники друга. Я понимаю, насколько мне повезло, ведь у меня есть отдельная комната, горячая вода и магазины рядом, в которых полно еды. Но первые пару дней тут я дергалась от любого громкого звука или проезжающей мимо машины. Моя мать не захотела выезжать из Киева и осталась. Киев бомбят, но у нее на районе вроде бы все спокойно. Каждое утро я проверяю, что там происходит и со стыдом испытываю облегчение, что попали в какой-то другой дом.
Я родилась и все свои 29 лет прожила в Киеве. Несмотря на то, что я полностью ощущаю себя украинкой, русский всегда был моим основным языком, на нем я общалась с близкими, читала книги, смотрела кино. Даже когда начались все эти события на востоке моей страны в 2014-м, это никак не влияло на мое отношение к русскому населению, везде есть плохие и хорошие люди.
Сейчас, наверное, это поменялось. Это не значит, что хорошие люди в России пропали, нет. Но есть вот это ощущение, что они все это допустили. Я все еще не испытываю ненависти. Но больше не хочу никого защищать».
#женщиныукраины
«Я проспала начало войны, если честно. Мы договорились с другом встретиться в четверг 24-го в кофейне и поработать оттуда. А утром я получила от него сообщение, что, видимо, планы поменялись. Я не сразу поняла, что произошло. Пошла смотреть новости, а там война. И шок. Теперь мы шутим, что у нас украли четверг.
Не так давно я уволилась, поэтому находилась в поиске новой работы. На тот день у меня были запланированы два интервью, а потом была запись на массаж. Так смешно сейчас вспоминать, как я до последнего думала, может, ничего не отменится и день все-таки пройдет как задумано?
А потом начались переписки, созвоны. Новости отовсюду. Первый день я не помню. Потом я заклеила окна скотчем и вечером завешивала их пледом и одеялом. У меня рядом с домом не было нормальных убежищ, поэтому две ночи я спала в душевой (у меня нет ванны). Набрасывала туда пледов и спала калачиком. Сирены тогда у меня на районе еще не орали, но все равно было очень страшно.
Так продолжалось пару дней, а потом друг забрал меня вместе с кошками в поселок в Киевской области, четко между Бучей и Васильковым. Каждый день я просыпалась, занималась своими делами и засыпала под звуки взрывов и летающих туда-сюда истребителей. В какой-то момент они начали мне сниться, или я просто слышала их сквозь сон?
После одной из ночей, когда обстрелы были особенно интенсивными и ночью стало светло как днем, мы решили уезжать. Утром я прочитала в новостях, что осколки ракеты упали на участок неподалеку. Стало понятно, что безопасность здесь мнимая.
Сейчас я нахожусь в Ивано-Франковске, это запад Украины. Тут все спокойнее, и воздушные сирены не кричат каждый час, как в Киеве. Нас приютили родственники друга. Я понимаю, насколько мне повезло, ведь у меня есть отдельная комната, горячая вода и магазины рядом, в которых полно еды. Но первые пару дней тут я дергалась от любого громкого звука или проезжающей мимо машины. Моя мать не захотела выезжать из Киева и осталась. Киев бомбят, но у нее на районе вроде бы все спокойно. Каждое утро я проверяю, что там происходит и со стыдом испытываю облегчение, что попали в какой-то другой дом.
Я родилась и все свои 29 лет прожила в Киеве. Несмотря на то, что я полностью ощущаю себя украинкой, русский всегда был моим основным языком, на нем я общалась с близкими, читала книги, смотрела кино. Даже когда начались все эти события на востоке моей страны в 2014-м, это никак не влияло на мое отношение к русскому населению, везде есть плохие и хорошие люди.
Сейчас, наверное, это поменялось. Это не значит, что хорошие люди в России пропали, нет. Но есть вот это ощущение, что они все это допустили. Я все еще не испытываю ненависти. Но больше не хочу никого защищать».
#женщиныукраины
Женщины Украины. Саша, Киев:
«Здравствуйте! Меня зовут Саша, мне 35 лет. Присылаю свою историю для #женщиныукраины.
Для меня никогда не была важна национальность. Для меня всегда была важна личность.
Я переехала к любимой девушке из России в Киев в 2016 году. Мои родители в панике звонили по скайпу и кричали: «Не выходи на улицу! Не говори на русском языке! Тут русских убивают!» Я отвечала в недоумении: «Но тут половина спокойно говорит на русском».
Вечером мы с моей девушкой гуляли по Контрактовой. Там люди пели песни под гитару — на русском. Все радовались чудесному летнему вечеру. Так лопнул первый российский миф. Тот, что о геноциде и ненависти к русским.
Прошло 6 лет. Я работала, ходила в любимую кофейню, гуляла собаку, учила испанский и html-разметку. Мы с моей девушкой катались в гости к друзьям, жарили шашлыки, гуляли по киевским барам. Я не слышала ни одного слова ненависти. Я не видела ни одного нациста, о которых говорит путинская пропаганда.
В день перед войной мы в кофейне обсуждали, в какую стоматологию лучше записаться. В какой цвет покраситься. Не поменять ли работу на другую.
Последний миф — об интеллекте и благородстве — лопнул в войну. Когда Харьков, город моих друзей, стали стирать с лица земли русскими ракетами. Когда за моим окном вместо мирного пения птиц и мартовских котов зазвучали взрывы и перестрелки. Когда мать моей девушки скинула видео, как через один дом от нее от русского снаряда загорелась нефтебаза. Когда оккупанты стали расстреливать мирных жителей в украинских селах и городах.
Тогда моя сестра сказала мне: «Война, она такая. Это история, надо читать Гумилева. Идёт война, война между близкими и родными народами, она началась очень давно».
Тогда моя мать сказала мне: «Мы так берегли тебя, а ты уехала в это грязное бандеровское болото». И заспамила стишками про бандеровцев.
Мой бывший коллега сказал мне: «Наши стратеги всерьез считают, что если Украина вступит в НАТО, война станет неизбежной. И тогда ближнее окружение придется срочно бомбить уже ядерным оружием. Либо тысячи гражданских погибнут сейчас, либо миллионы лет через десять. Так говорят те, кому доверено решать».
Моя знакомая из Иркутска написала: «Это вам за Донбасс. Когда сильный годами избивает слабого, иногда нужен другой сильный, который придет и даст ему отпор. Это должен быть такой отпор, чтобы больше рука не поднялась».
Знакомая из Омска написала: «Так много фейков с обеих сторон, неизвестно, кому верить».
Я вижу и знаю немногих русских, которые ходят на митинги, которые против войны. Которые едут волонтерами, чтобы исправлять то, что сломано Россией. Хотя с каждым днем становится все тяжелее верить им. С каждым днем, как уничтожают Мариуполь, Харьков, Херсон, села вокруг Киева. Устраивают самый настоящий, не мифический геноцид украинцев. Русские солдаты уничтожают жизнь моих друзей и родственников. Их матери и жены в России поддерживают войну прямым текстом. Я все еще хочу верить, что не все русские — такие.
Я верю в личности. А не в мифы. Я верю, что правда победит».
«Здравствуйте! Меня зовут Саша, мне 35 лет. Присылаю свою историю для #женщиныукраины.
Для меня никогда не была важна национальность. Для меня всегда была важна личность.
Я переехала к любимой девушке из России в Киев в 2016 году. Мои родители в панике звонили по скайпу и кричали: «Не выходи на улицу! Не говори на русском языке! Тут русских убивают!» Я отвечала в недоумении: «Но тут половина спокойно говорит на русском».
Вечером мы с моей девушкой гуляли по Контрактовой. Там люди пели песни под гитару — на русском. Все радовались чудесному летнему вечеру. Так лопнул первый российский миф. Тот, что о геноциде и ненависти к русским.
Прошло 6 лет. Я работала, ходила в любимую кофейню, гуляла собаку, учила испанский и html-разметку. Мы с моей девушкой катались в гости к друзьям, жарили шашлыки, гуляли по киевским барам. Я не слышала ни одного слова ненависти. Я не видела ни одного нациста, о которых говорит путинская пропаганда.
В день перед войной мы в кофейне обсуждали, в какую стоматологию лучше записаться. В какой цвет покраситься. Не поменять ли работу на другую.
Последний миф — об интеллекте и благородстве — лопнул в войну. Когда Харьков, город моих друзей, стали стирать с лица земли русскими ракетами. Когда за моим окном вместо мирного пения птиц и мартовских котов зазвучали взрывы и перестрелки. Когда мать моей девушки скинула видео, как через один дом от нее от русского снаряда загорелась нефтебаза. Когда оккупанты стали расстреливать мирных жителей в украинских селах и городах.
Тогда моя сестра сказала мне: «Война, она такая. Это история, надо читать Гумилева. Идёт война, война между близкими и родными народами, она началась очень давно».
Тогда моя мать сказала мне: «Мы так берегли тебя, а ты уехала в это грязное бандеровское болото». И заспамила стишками про бандеровцев.
Мой бывший коллега сказал мне: «Наши стратеги всерьез считают, что если Украина вступит в НАТО, война станет неизбежной. И тогда ближнее окружение придется срочно бомбить уже ядерным оружием. Либо тысячи гражданских погибнут сейчас, либо миллионы лет через десять. Так говорят те, кому доверено решать».
Моя знакомая из Иркутска написала: «Это вам за Донбасс. Когда сильный годами избивает слабого, иногда нужен другой сильный, который придет и даст ему отпор. Это должен быть такой отпор, чтобы больше рука не поднялась».
Знакомая из Омска написала: «Так много фейков с обеих сторон, неизвестно, кому верить».
Я вижу и знаю немногих русских, которые ходят на митинги, которые против войны. Которые едут волонтерами, чтобы исправлять то, что сломано Россией. Хотя с каждым днем становится все тяжелее верить им. С каждым днем, как уничтожают Мариуполь, Харьков, Херсон, села вокруг Киева. Устраивают самый настоящий, не мифический геноцид украинцев. Русские солдаты уничтожают жизнь моих друзей и родственников. Их матери и жены в России поддерживают войну прямым текстом. Я все еще хочу верить, что не все русские — такие.
Я верю в личности. А не в мифы. Я верю, что правда победит».
Женщины Украины. Татьяна, Харьков/Испания:
«Меня зовут Татьяна. С 12 лет я жила в Харькове, до этого моя семья жила в Волгограде. Моя семья — это дети, партнёрка, мама и собака.
Я живу (жила) на восточной окраине Харькова. 24 февраля в 5 утра увидела на горизонте, там, где была военная часть, зарево пожара и столб дыма. Из соседней комнаты прибежала мама: «Это война?..»
Сначала казалось, что все неправда. Потом взорвали школу старшего сына. Попали во двор садика младшей дочери. Вот уже нет и нашего магазина на районе. При обстрелах у детей начинались панические атаки, младшая начала заикаться, мы прятались в подвале нашей деятиэтажки.
С каждым днём бои подходили ближе. Пропало электричество, отопление, вода. Невозможно было купить продуктов, лекарств, бензина. С первого дня мы с партнеркой остались без работы и зарплаты. Цены подскочили, и мы всерьез обсуждали, как будем отлавливать бездомных животных, чтобы накормить детей. Как хорошо, что моя бабушка, пережившая Сталинградскую битву, не дожила до этого... Помню её рассказы про съеденных животных и суп из травы.
Стали бежать из города друзья и соседи. Нам некуда было бежать. Но когда видишь истребители над своим кварталом, страх берет тебя и несёт. Последней каплей были вопросы моей 8-летней дочери: «Мама, а умирать больно?»
На остатках бензина мы добрались до вокзала. В тот день уже бомбили центр. Мы стояли на перроне и не знали, прилетит или нет. Поезда подавались каждые 3 часа. Никаких объявлений не было, нельзя было отойти даже в туалет. Нам удалось попасть в четвертый поезд. Было неважно, куда он едет.
Так началась наша эвакуация длиною в 7 дней. Поезда, электрички, пешие переходы. С детьми, мамой (71 год), большой собакой. Не имея возможности поспать, помыться, поесть. Мы уехали настолько далеко, насколько сил хватило. Сейчас мы в Испании.
Нас распределили в городок под Валенсией, в социальную квартиру. В пяти комнатах живёт 11 человек и 2 собаки. Пособий Испания не платит. Работы нет. Но есть кров и еда.
Начиная от границы с Польшей, мы перемещались и питались только благодаря помощи стран ЕС и волонтеров. Они выдавали все: бутерброды, чай, средства гигиены, корм собаке. Проезд по Европе сделали бесплатным для украинцев, европейцы делились интернетом, чтобы мы могли написать своим. Поляки дарили детям игрушки, сладости. Собаке в Берлине подарили ошейник, миски и даже пакетики для сбора экскрементов. Поддержка колоссальная, до слез и кома в горле.
В Испании мы с 10 марта. Я начала говорить. До этого не могла ни говорить, ни писать, плакать тоже. Все тело и лицо будто закаменели. В зеркале был кто-то другой, не я. Полнейшая деперсонализация.
В социальном жилье у нас четкий порядок: в понедельник на собрании обговариваем, кто и что будет готовить, распределяются обязанности по уборке. На прошлой неделе я мыла санузлы, на этой — готовлю ужины.
День начинается в 7 утра, я поднимаю детей и отвожу в школы. Они учатся в разных концах городка, поэтому отвожу по очереди. После этого веду гулять собаку, параллельно провожу рейд по мусоркам. Боже, стыдно это писать, но так и есть. В Испании на мусорках можно найти практически все. Отделений Красного креста у нас нет, гуманитарки тоже, для этого надо ехать в город побольше, но проезд платный, нам это дорого. Это сложно — понимать, что ты, человек с высшим образованием и некогда стабильной жизнью, теперь копаешься, оглядываясь, по мусоркам.
Прихожу домой, разбираю «добычу», стираю ее. Перед обедом учу испанский, идёт туго. Детям домашних заданий не задают (или они мне так говорят). Проверить не могу: в школы из-за пандемии зайти нельзя, телефон учитель не даёт. В школе дети общаются на пальцах.
Конечно, домой хочется. Но дом разбомблен, окон нет, мародёры могли похозяйничать, инфраструктуры тоже нет, территория может быть заминирована. Триггерит и свой опыт переезда в 12 лет, когда мама вышла замуж и забрала меня из Волгограда. Мне долгие годы снились улочки родного города, помнился запах города, утренней Волги, мокрого песка на пляже. Может, второй раз отрубать корни будет легче?»
#женщиныукраины
«Меня зовут Татьяна. С 12 лет я жила в Харькове, до этого моя семья жила в Волгограде. Моя семья — это дети, партнёрка, мама и собака.
Я живу (жила) на восточной окраине Харькова. 24 февраля в 5 утра увидела на горизонте, там, где была военная часть, зарево пожара и столб дыма. Из соседней комнаты прибежала мама: «Это война?..»
Сначала казалось, что все неправда. Потом взорвали школу старшего сына. Попали во двор садика младшей дочери. Вот уже нет и нашего магазина на районе. При обстрелах у детей начинались панические атаки, младшая начала заикаться, мы прятались в подвале нашей деятиэтажки.
С каждым днём бои подходили ближе. Пропало электричество, отопление, вода. Невозможно было купить продуктов, лекарств, бензина. С первого дня мы с партнеркой остались без работы и зарплаты. Цены подскочили, и мы всерьез обсуждали, как будем отлавливать бездомных животных, чтобы накормить детей. Как хорошо, что моя бабушка, пережившая Сталинградскую битву, не дожила до этого... Помню её рассказы про съеденных животных и суп из травы.
Стали бежать из города друзья и соседи. Нам некуда было бежать. Но когда видишь истребители над своим кварталом, страх берет тебя и несёт. Последней каплей были вопросы моей 8-летней дочери: «Мама, а умирать больно?»
На остатках бензина мы добрались до вокзала. В тот день уже бомбили центр. Мы стояли на перроне и не знали, прилетит или нет. Поезда подавались каждые 3 часа. Никаких объявлений не было, нельзя было отойти даже в туалет. Нам удалось попасть в четвертый поезд. Было неважно, куда он едет.
Так началась наша эвакуация длиною в 7 дней. Поезда, электрички, пешие переходы. С детьми, мамой (71 год), большой собакой. Не имея возможности поспать, помыться, поесть. Мы уехали настолько далеко, насколько сил хватило. Сейчас мы в Испании.
Нас распределили в городок под Валенсией, в социальную квартиру. В пяти комнатах живёт 11 человек и 2 собаки. Пособий Испания не платит. Работы нет. Но есть кров и еда.
Начиная от границы с Польшей, мы перемещались и питались только благодаря помощи стран ЕС и волонтеров. Они выдавали все: бутерброды, чай, средства гигиены, корм собаке. Проезд по Европе сделали бесплатным для украинцев, европейцы делились интернетом, чтобы мы могли написать своим. Поляки дарили детям игрушки, сладости. Собаке в Берлине подарили ошейник, миски и даже пакетики для сбора экскрементов. Поддержка колоссальная, до слез и кома в горле.
В Испании мы с 10 марта. Я начала говорить. До этого не могла ни говорить, ни писать, плакать тоже. Все тело и лицо будто закаменели. В зеркале был кто-то другой, не я. Полнейшая деперсонализация.
В социальном жилье у нас четкий порядок: в понедельник на собрании обговариваем, кто и что будет готовить, распределяются обязанности по уборке. На прошлой неделе я мыла санузлы, на этой — готовлю ужины.
День начинается в 7 утра, я поднимаю детей и отвожу в школы. Они учатся в разных концах городка, поэтому отвожу по очереди. После этого веду гулять собаку, параллельно провожу рейд по мусоркам. Боже, стыдно это писать, но так и есть. В Испании на мусорках можно найти практически все. Отделений Красного креста у нас нет, гуманитарки тоже, для этого надо ехать в город побольше, но проезд платный, нам это дорого. Это сложно — понимать, что ты, человек с высшим образованием и некогда стабильной жизнью, теперь копаешься, оглядываясь, по мусоркам.
Прихожу домой, разбираю «добычу», стираю ее. Перед обедом учу испанский, идёт туго. Детям домашних заданий не задают (или они мне так говорят). Проверить не могу: в школы из-за пандемии зайти нельзя, телефон учитель не даёт. В школе дети общаются на пальцах.
Конечно, домой хочется. Но дом разбомблен, окон нет, мародёры могли похозяйничать, инфраструктуры тоже нет, территория может быть заминирована. Триггерит и свой опыт переезда в 12 лет, когда мама вышла замуж и забрала меня из Волгограда. Мне долгие годы снились улочки родного города, помнился запах города, утренней Волги, мокрого песка на пляже. Может, второй раз отрубать корни будет легче?»
#женщиныукраины
Женщины Украины. Женя, Гостомель:
«Война застала меня на вокзале в Киеве. 24 февраля в 05:52 у меня был поезд во Львов, чтобы на следующий день выступить на конференции — я руководитель благотворительного фонда. В 5:30 я сидела в новом зале ожидания, когда увидела, что мне звонит сестра. Подумала, что это глюк телефона, ведь она никогда не звонит так рано. Отвечаю. Сестра кричит: «Женя, он начал войну, бомбят Борисполь!».
Пытаюсь отвечать спокойно, что это невозможно, но сама понимаю, что не чувствую ноги, руки не держат телефон. Вызываю такси домой, плачу и молюсь. Таксист смеётся, говорит, что это все бред, везде же тихо. Пока еду домой, мне звонят друзья, пишет команда — все слышат взрывы в Киеве.
Я еду домой, в Гостомель, это 10 минут от Киева. Три города рядом: Ирпень, Буча, Гостомель. Вы точно о них слышали из новостей, они закрывали собой Киев как щит. Все они разрушены российскими войсками.
Приезжаю в 6 утра, обнимаю спящего мужа, говорю: «Виталик, началась война». Вижу из окна, как соседи массово выезжают из жилого комплекса. Читаю новости, готовлю кашу для ребёнка. Вижу в чате дома, что открыли подвал.
Я пока не соображаю, что все всерьёз, кажется, что к вечеру все закончится. В 11 утра ко мне пришла соседка с ребенком, чтобы дети поиграли. Сидим на кухне, смотрю в окно... и вижу, как больше 20 вертолётов начинают бомбить аэропорт Антонов в паре километров от нас. Беру телефон, снимаю это на видео и понимаю, что авиация летит прямо над моим домом. Бегу к ребёнку, накрываю собой, мне кажется, сейчас снесут крышу. Мы бежим в подвал.
В подвале человек 70, все с детьми и животными. Там холодно, мужчины кладут на пол пенопласт, соседи принесли одеяла, чай, еду. Дети играют, рисуют на стенах мелом. Я просидела на стуле часов шесть не вставая, я слышала бомбы и авиацию.
Ночь была холодной и полной страшных звуков. Мой малыш перед сном спросил: «Мама, мы будем тут зить?». И это порвало меня на куски: мой малыш, 3 года, счастливый мой малыш, такой долгожданный, в 2022 году, в Европе скрывается в подвале от бомбежки России.
В 4 утра мы вернулись домой. На улице тихо. Я не знаю, что делать. Это мой дом, я не хочу уезжать. Я стою в ванной, смотрю на себя, опухшую от слез, у меня нет сил помыться. В зеркале вижу Женю, которая вчера была успешной CEO компании, а сегодня не может принять решение.
Я слышу, как снова бомбят, беру вещи ребёнка, себе две футболки, документы, котов в клетку, собак на поводки, складываю в мешочек украшения. Закрываю двери своей двухэтажной квартиры с огромной террасой и говорю себе, что я вернусь сюда. Мы садимся в машину, выезжаем и слышым взрыв . Это был мост на Киев, в 1 км от нас.
Сегодня месяц, как у меня украли прежнюю жизнь. В Гостомеле — кладбище. Когда смотрю на фото убитых людей, танки на улице, взорванные мосты, это не где-то там далеко, это мой город, мои улицы, мои соседи. Все, что было мне дорого.
Русские войска мародерствуют, вывозят машины, выносят из квартир все вплоть до ковров. Это орки, бедные ментально и физически. Воры, воры жизни, воры судеб. Все, к чему прикасается Россия, превращается в пустыню. Но на земле Украины Россию ждёт смерть.
Имея возможность уехать, я принимаю решение остаться в Украине. Внутри меня все плачет, мне больно за наших детей, за наших родителей, за украденную молодость. Боль за Мариуполь, боль за Харьков. Но я точно знаю, у этой Жени — Великое Будущее. У этой Жени есть жизнь и есть такой долгожданный малыш».
#женщиныукраины
«Война застала меня на вокзале в Киеве. 24 февраля в 05:52 у меня был поезд во Львов, чтобы на следующий день выступить на конференции — я руководитель благотворительного фонда. В 5:30 я сидела в новом зале ожидания, когда увидела, что мне звонит сестра. Подумала, что это глюк телефона, ведь она никогда не звонит так рано. Отвечаю. Сестра кричит: «Женя, он начал войну, бомбят Борисполь!».
Пытаюсь отвечать спокойно, что это невозможно, но сама понимаю, что не чувствую ноги, руки не держат телефон. Вызываю такси домой, плачу и молюсь. Таксист смеётся, говорит, что это все бред, везде же тихо. Пока еду домой, мне звонят друзья, пишет команда — все слышат взрывы в Киеве.
Я еду домой, в Гостомель, это 10 минут от Киева. Три города рядом: Ирпень, Буча, Гостомель. Вы точно о них слышали из новостей, они закрывали собой Киев как щит. Все они разрушены российскими войсками.
Приезжаю в 6 утра, обнимаю спящего мужа, говорю: «Виталик, началась война». Вижу из окна, как соседи массово выезжают из жилого комплекса. Читаю новости, готовлю кашу для ребёнка. Вижу в чате дома, что открыли подвал.
Я пока не соображаю, что все всерьёз, кажется, что к вечеру все закончится. В 11 утра ко мне пришла соседка с ребенком, чтобы дети поиграли. Сидим на кухне, смотрю в окно... и вижу, как больше 20 вертолётов начинают бомбить аэропорт Антонов в паре километров от нас. Беру телефон, снимаю это на видео и понимаю, что авиация летит прямо над моим домом. Бегу к ребёнку, накрываю собой, мне кажется, сейчас снесут крышу. Мы бежим в подвал.
В подвале человек 70, все с детьми и животными. Там холодно, мужчины кладут на пол пенопласт, соседи принесли одеяла, чай, еду. Дети играют, рисуют на стенах мелом. Я просидела на стуле часов шесть не вставая, я слышала бомбы и авиацию.
Ночь была холодной и полной страшных звуков. Мой малыш перед сном спросил: «Мама, мы будем тут зить?». И это порвало меня на куски: мой малыш, 3 года, счастливый мой малыш, такой долгожданный, в 2022 году, в Европе скрывается в подвале от бомбежки России.
В 4 утра мы вернулись домой. На улице тихо. Я не знаю, что делать. Это мой дом, я не хочу уезжать. Я стою в ванной, смотрю на себя, опухшую от слез, у меня нет сил помыться. В зеркале вижу Женю, которая вчера была успешной CEO компании, а сегодня не может принять решение.
Я слышу, как снова бомбят, беру вещи ребёнка, себе две футболки, документы, котов в клетку, собак на поводки, складываю в мешочек украшения. Закрываю двери своей двухэтажной квартиры с огромной террасой и говорю себе, что я вернусь сюда. Мы садимся в машину, выезжаем и слышым взрыв . Это был мост на Киев, в 1 км от нас.
Сегодня месяц, как у меня украли прежнюю жизнь. В Гостомеле — кладбище. Когда смотрю на фото убитых людей, танки на улице, взорванные мосты, это не где-то там далеко, это мой город, мои улицы, мои соседи. Все, что было мне дорого.
Русские войска мародерствуют, вывозят машины, выносят из квартир все вплоть до ковров. Это орки, бедные ментально и физически. Воры, воры жизни, воры судеб. Все, к чему прикасается Россия, превращается в пустыню. Но на земле Украины Россию ждёт смерть.
Имея возможность уехать, я принимаю решение остаться в Украине. Внутри меня все плачет, мне больно за наших детей, за наших родителей, за украденную молодость. Боль за Мариуполь, боль за Харьков. Но я точно знаю, у этой Жени — Великое Будущее. У этой Жени есть жизнь и есть такой долгожданный малыш».
#женщиныукраины
Женщины Украины. Оля, Днепр/Германия:
«Спасибо большое, что публикуете истории украинок. Поняла, что хочу написать и свою тоже.
Я из Днепра, но сейчас в Германии. Мы (я, мой 10-летний сын, сестра и ее будущая невестка) уехали после того, как обстреляли АЭС в Энергодаре. До этого никто из нас уезжать не собирался, так как наш город далеко от линии боевых действий, хотя в первую же ночь и у нас прогремели взрывы.
Дома у каждой из нас остались мужчины: кто в армии, кто в территориальной обороне. В день моего отъезда мой супруг отправился в часть, а за два дня до этого его отец, прошедший Афган, тоже пошел защищать страну. Одна из моих подруг, переехавшая из зоны, оккупированой в 2014 году, тоже дала присягу.
С другой стороны, дома остался мой отец, верящий пропагандонским СМИ, уверенный, что раз пуйло сказал, что по мирным жителям не стреляют, то так и есть. Ради каналов «Культура» и «Наука 2.0» я не пыталась ограничить доступ к спутниковым российским каналам, и за 8 лет отцу полностью вымыли мозги и лишили критического мышления. Каждый наш разговор заканчивается бредом, который он ретранслирует из российских СМИ.
Сестра сделала максимум — она увезла меня и моего ребенка. Дорога до волонтеров, которые нас приютили, заняла 7,5 суток. Я даже представить себе не могу, насколько тяжело ей было оставлять мужа и взрослого сына.
Даже уехав, мы продолжаем видеть сигналы сирен в чатах и каналах города. Через неделю после отъезда, после первой пятичасовой тревоги, я поняла, что правильно уехала и увезла сына. Но как же хочется вернуться домой, взять оружие... Я проклинаю свой чертов пацифизм, из-за которого в свое время не стала поступать на военную кафедру.
От начала войны до отъезда время прошло в работе. На выходных — приготовлении коктейлей Молотова и безуспешная попытка сдать кровь на донорство. Было столько желающих, что в банках крови были огромные очереди, а 1 и 2 группы вообще не принимали. Такого народного единения я не видела до этого никогда. Все, кто остался, в свободное время волонтерят.
Когда первый раз прозвучала воздушная тревога, нас с супругом не было дома. Мы позвонили сыну и сказали, куда нужно уйти. Это был самый первый раз, когда мой сын так сильно испугался. Если бы не желание спрятать его, я бы не уезжала вообще».
#женщиныукраины
«Спасибо большое, что публикуете истории украинок. Поняла, что хочу написать и свою тоже.
Я из Днепра, но сейчас в Германии. Мы (я, мой 10-летний сын, сестра и ее будущая невестка) уехали после того, как обстреляли АЭС в Энергодаре. До этого никто из нас уезжать не собирался, так как наш город далеко от линии боевых действий, хотя в первую же ночь и у нас прогремели взрывы.
Дома у каждой из нас остались мужчины: кто в армии, кто в территориальной обороне. В день моего отъезда мой супруг отправился в часть, а за два дня до этого его отец, прошедший Афган, тоже пошел защищать страну. Одна из моих подруг, переехавшая из зоны, оккупированой в 2014 году, тоже дала присягу.
С другой стороны, дома остался мой отец, верящий пропагандонским СМИ, уверенный, что раз пуйло сказал, что по мирным жителям не стреляют, то так и есть. Ради каналов «Культура» и «Наука 2.0» я не пыталась ограничить доступ к спутниковым российским каналам, и за 8 лет отцу полностью вымыли мозги и лишили критического мышления. Каждый наш разговор заканчивается бредом, который он ретранслирует из российских СМИ.
Сестра сделала максимум — она увезла меня и моего ребенка. Дорога до волонтеров, которые нас приютили, заняла 7,5 суток. Я даже представить себе не могу, насколько тяжело ей было оставлять мужа и взрослого сына.
Даже уехав, мы продолжаем видеть сигналы сирен в чатах и каналах города. Через неделю после отъезда, после первой пятичасовой тревоги, я поняла, что правильно уехала и увезла сына. Но как же хочется вернуться домой, взять оружие... Я проклинаю свой чертов пацифизм, из-за которого в свое время не стала поступать на военную кафедру.
От начала войны до отъезда время прошло в работе. На выходных — приготовлении коктейлей Молотова и безуспешная попытка сдать кровь на донорство. Было столько желающих, что в банках крови были огромные очереди, а 1 и 2 группы вообще не принимали. Такого народного единения я не видела до этого никогда. Все, кто остался, в свободное время волонтерят.
Когда первый раз прозвучала воздушная тревога, нас с супругом не было дома. Мы позвонили сыну и сказали, куда нужно уйти. Это был самый первый раз, когда мой сын так сильно испугался. Если бы не желание спрятать его, я бы не уезжала вообще».
#женщиныукраины