Трудно писать вдвоем
105 subscribers
3 photos
10 files
14 links
Мы два соавтора. Назовем нас, по классике, "Загадочная славянская душа" и "Загадочная еврейская душа" (так называли друг друга Ильф и Петров). Мы пишем роман. И мы его допишем.
А сюда будем скидывать кусочки переписки, потому что она интереснее романа
Download Telegram
С.Д.
То есть Пыльный ушел, оставив Шорина в груде железа?
А как он это сделал технически, напомни?
Е.Д.
Склоняюсь ко второму варианту. Вот что они о нем знают? Опять же, каждый по-настоящему сильный Особый (а щиты не тройки ставят) у них на глазах... наверное. Или нет? Может, нам нужен гастролер. Например, коллега Лики...
Не, Пыльного - отставить и не вспоминать
С.Д.
Я тоже подумала про гастролера. Его не жалко будет даже убить в процессе
Е.Д.
Думаю, "прибыла в Одессу банда из Ростова". В смысле, та самая женская банда, о которой я мечтала - такая же Лика со своими девочками, только без моральных принципов. Было бы здорово, конечно, чтобы Лику лишили силы... Но нет - так нет.
С.Д.
Женская банда? Давно я не писала в нашем чатике это слово... Ну, это, на букву "о"...
Е.Д.
Ага, только в этом кордебалете самая слабенькая - троечка.
С.Д.
И тем не менее
Хотя ладно, согласна на женскую банду
Но пусть они сами в своих разговорах прокомментируют ее именно как экзотику
Е.Д.
Несомненно.
С.Д.
И пусть атаманша будет именно что Ликой - в смысле, командиром женского особого подразделения в годы войны
Е.Д.
Ну то есть, реально, бабы хапнули адреналинчику, им понравилось... А тут мирная жизнь, скучные коммуналки, жрать нечего, все такое...

Ну да, именно командир женского подразделения. И те, кому она дала право на жизнь. Потому что поняла - всех не спасешь. Но вот кое-кого - можно. Это же Лика свою единственную дочь послала в самую мясорубку...
С.Д.
Ох-ох-ох
Е.Д.
Поясни
С.Д.
Ну, тяжелая история. Но красивая
Е.Д.
С другой стороны, убить женщину - как-то не по-шорински...
С.Д.
Она не женщина, она циничная убийца кучи невинных людей
Е.Д.
Блин, еще преступления ей придумать... Ох...
Любой Особый рангом выше тройки - военнообязанный по умолчанию. Чем выше ранг - тем с более юного возраста. Тройки - с шестнадцати, драконы - с двенадцати.
Много есть дел для ведьмы на войне.
Ликина эскадрилья в бумагах именовалась “особыми частями воздушной обороны”. Самолет стоит дорого. Это ценный алюминий, сталь, множество рабочих часов. Если самолет разобьется - полбеды, а вот если угонят его немцы себе - то у нас будет на один самолет меньше, а у них - на один больше. Для этого и взлетали в небо девочки Лики, выставляя заслоны. Гибли десятками, сотнями - но это самолет стоит дорого, а простая деревенская ведьмочка - так, мелочевка.
Были задачи и посложнее. Несколько раз даже сами захватывали вражеские самолеты - и вели до наших аэродромов. И в разведку летали. И картографам, бывало, помогали. Но главное - заграждение.
Ликиных девочек называли мотыльками. Потому что рядом с огромными машинами казались они невесомыми. Потому что парили. Потому, что мало кто из них жил после попадания в эскадрилью больше месяца.
Лика старалась сберечь своих девочек как могла. Снова и снова пыталась рассчитать безопасные места, отрабатывала с ними приемы… Это продлевало жизни на дни, иногда - на недели. Не больше. Лика рычала и плакала в бессилии.
А вот у Фимы в эскадрильи порядки были иные. Ее девочки могли купить себе жизнь. И не жалкие дни, а месяцы и годы. Одни говорили, что Фимка берет золотом, другие - что привечает красивых и покорных, третьи - еще что-то придумывали… Лика не знала правды. Знала только, что вокруг Фимы постепенно образовалась компания из девушек, находящихся в эскадрильи не первый год. И ни разу не летавших в заслоне. Не обласканные Фимкой девочки погибали быстро. Очень быстро. Редко кто из них доживал до своего третьего вылета.
Не сказать, чтоб Фимины фрейлины скучали. Как только появлялась возможность “сделать красиво” - скажем, угнать немецкий самолет с ВПП, предоставив “расходному материалу” разбираться с недовольными этим фактом немцами. Хотя не брезговали мародерством, получили за свои проделки изрядно наград.
Что с ними стало после войны - Лика была не в курсе.
Е. Д.
В мире Левантии, но в другое время должен существовать дракон с татуировкой девушки.
С.Д.
В другое время? Ладно, как скажешь. А вот у Мони точно должна быть хоть одна татуировка - флот все-таки
Е. Д.
Ну слушай, я не буду его раздевать.
С.Д.
Это говорит человек, который хотел его... гм...
Не надо его раздевать, просто мы будем об этом знать
Е. Д.
Да. Мы знаем. Но могу и м-о-н-я на костяшках
С.Д.
Фу, это банально. И потом, он всё-таки мальчик из очень хорошей семьи
Е. Д.
У меня был знакомый очень крутой и интеллигентный нейрохирург из очень хорошей семьи, У которого было написано "Федя". Потому что юность бывает У всех. А тебе золотого зуба мало?
С.Д.
В том-то и дело, что мне золотого зуба более чем достаточно
Ближе к вечеру имущества оказалось достаточно даже на взгляд Мони.
- А можно я вам… себя сдам? - тихо спросил Цыбина Володя Камаев.
- Не, у нас это… крепостное право отменили.
- Я не крепостным… Я художником. У меня все соседи уже портреты свои заказали… и эти… по фотографиям… ну, чтоб большие были.
- А это идея. Поедешь завтра с нами. И еще пару товарищей сагитируй - для менее художественных работ: помочь фрукты собрать, или там дрова наколоть…
- О! Кстати, я и наколоть могу, - улыбнулся Володя, показывая кривоватые буквы “вова” на костяшках пальцев, - я ж с флота, у нас многие умели…
- А вот такую живопись мы поощрять не должны, так как пользуется она популярностью у криминального элемента, которому уподобляться не стоит, - улыбнулся Моня, - но приборчик возьми. Может, и пригодится.
Арина усмехнулась про себя. Моня автоматически почесал левое предплечье. Как-то раз она видела Моню без сорочки - и знала, что именно на этом месте изображена дикого вида русалка.
Е.Д.
Вопрос. Итак, 1948 год (или 1947-й, если есть разница). Ты покупаешь у меня из-под полы бутылку знакомой формы со знакомого вида этикеткой по цене вдвое меньше, чем водка в коммерческом магазине. Принеся ее домой, ты обнаруживаешь, что в бутылке вода. Внимательно разглядев этикетку, ты замечаешь, что там так и написано: "Вода из колонки". Что мне будет за такое развлечение?
С.Д.
Хм. Забавно. Полагаю, что ничего
Е.Д.
Жалко. Думала, хороший бизнес Тазику придумала. А Михал при нем художником - этикетки перерисовывает...
С.Д.
Так это ж и есть идеальный бизнес
Е.Д.
И кто тогда Михала посадит?
С.Д.
А пусть он не удержится и отправится от добра добра искать
Подработает на стороне, в какой-нибудь менее изящной и хуже продуманной операции
Е.Д.
Или уверится в своем художническом таланте - и начнет рисовать деньги?
С.Д.
Кстати, чтобы не отличить нарисованную от руки этикетку от печатной, надо быть или очень пьяным, или полуслепым
Е.Д.
Посмотри этикетки 1947-го года... Они вообще выглядят, как напечатанные на машинке.
С.Д.
Все равно. Для того, чтобы скопировать ее идеально, надо вбухать столько времени, что каждая бутылка по себестоимости выйдет золотой
Короче, побочная линия с Тазиком хороша, но для Михала надо что-то другое придумать
Арина присела на крылечко и приготовилась слушать.
Рот ее постепенно открывался - да, такой истории, пожалуй, ни в одной книжке не вычитаешь.
Боярские, а скорее всего - Зося Боярская, женщина, по мнению всей Левантии, большого ума, придумали идеальный план. Раздобыв где-то укупорочную машинку, они купили несколько ящиков водочных бутылок и начали производство.
В бутылки наливалась вода из колонки, укупоривалась, а затем бутылка украшалась этикеткой. В этикетках было все дело. На них точно такими же буквами, как на государственной водке, было написано: “Вода. Из колонки. Дураков 40%”.
Михал был в этой артели лицом не последним. Он с помощью штампа, тщательно вырезанного из старой покрышки, оттискивал этикетки, он таскал воду, а главное - он сбывал готовую продукцию из-под полы. Благо, места, где собираются страждущие, не имеющие сил прочесть этикетку, знал Михал досконально.
Стоила вода производства Тазика недорого - в два раза дешевле магазинной водки. Так что спрос был велик.
Сначала Михал боялся примелькаться, а потом понял, что главное - выбирать покупателей в таком состоянии, чтобы запомнить и догнать его уже не смогли бы.
Но были те, кому предприятие Боярских стояло поперек горла. Нет, не алкоголики, а торговцы спиртным. Таким же незаконным, но вполне настоящим.
И вот Михала подкараулили трое. Некий Буберман, уважаемый в узких кругах самогонщик, некий Калашников, грузчик спиртзавода, по-тихому приворовывающий ящик-другой в целях продажи, и самый интересный персонаж - некий Сокольский. Который с недавнего времени торговал спиртом на разлив.
Эти трое прижали бедного Михала к стенке и начали аргументированно объяснять политику в области цен на спиртное на черном рынке. Михал, поняв, что бить будут сильно, а возможно - до смерти, схватил первое, что попалось под руку. К несчастью Калашникова, это оказалась тяжелая металлическая урна. Михал ударил ею Калашникова по голове и сбежал. Калашников погиб на месте, по отчету Евгения Петровича - от черепно-мозговой травмы, несовместимой с жизнью.
Е.Д.
Поставлю тысячу на свадьбу. С учетом подешевевшей водки - может даже хватить.
С.Д.
Стоп, это ж до деноминации
Тысяча - это месячная маленькая зарплата
Е.Д.
http://cinemafirst.ru/statistika-tseny-na-produkty-v-1947-i-v-1953-godah/
http://cinemafirst.ru/statistika-srednie-zarplaty-1940-1955-gg/
Две высокие зарплаты.
Забавно. В первом документе внизу - цена потребительской корзины. С зарплатой соотносится... Примерно никак.
С.Д.
А как они считали корзину? В смысле, сами складывали или ориентировались на официальные статистические прикидки - сколько и чего людям надо?
В любом случае, двух зарплат на большую свадьбу мало
Е.Д.
Дай сумму. Любую, с любого потолка. Учти, самогон свой, оркестр по знакомству...
С.Д.
Самогон свой, но сахар покупной...
Е.Д.
И сентябрь, то есть, фрукты-овощи есть
С.Д.
Овощи-фрукты тоже небесплатно. Чем еще кормят гостей? Котлетами, картошкой, соленой рыбой... Форшмаком и фаршированной щукой по фамильному рецепту?
Придумай еще какое-нибудь опереточное блюдо, чтоб твоя душа была довольна
Е.Д.
Так. А давай завтра в фейсбуке спросим. Пусть накидают вкусненького. Вот Марийка у меня там есть, которая мою первую свадьбу готовила. Кило риса, кило яблок... Неделю доесть не могли. Салаты тазами.
С.Д.
Надо глянуть первое издание Книги о вкусной и здоровой пище. А вообще, мне кажется, салат - это более поздняя концепция
Е.Д.
Ну спросим у народа. И фоточки глянем.
С.Д.
Кстати. Когда женились мои бабушка с дедушкой с маминой стороны, прадед шокировал всю деревню двумя обстоятельствами. Во-первых, он к привычному наспех сколоченному навесу для праздничных столов прибил молодые целиком срубленные березки. А во-вторых, он своими руками смастерил гирлянду из электролампочек, чтоб под этим навесом вечером было светло
Арина выскочила из темной парадной - и зажмурилась. Солнце светило невозможно ярко. Накрытые скатертями всех мастей столы, выстроенные друг за другом, змеились по всему двору. Скамейки из стульев с перекинутыми между ними досками повторяли траекторию столов. Между деревьями были протянуты веревки с цветными флажками и бумажными цветами.
Женщины бесконечной вереницей несли с летней кухни на столы все новые и новые блюда, кастрюли, тазы и супницы. Мужчины деловито расставляли бутылки. В углу, под навесом сыгрывались Аркадьичи - помимо самого Муштая там присутствовали аккордеонистка Алла Аркадьевна, гитарист Лев Аркадьевич и барабанщик Кузьма Аркадьевич, брандмейстер в отставке.
Звуки отражались от стен дома, множились и улетали вверх, в кроны деревьев, а оттуда - к солнцу.
С.Д.
Нет, сорвать абрикос в саду - это вообще не воровство, а так, машинальный жест
У них еще и отложено кое-что. У Белки-то наверняка.
Е.Д.
Блин, как же красиво, когда идет Моня по тенистой улице в яркий солнечный день - и так небрежно срывает абрикос... Блин. Какой же он лапочка, все-таки.
С.Д.
Они могут с Ариной прогуляться после работы мимо чьего-то сада, и он ей галантно протянет самый румяный))
Е.Д.
Не выйдет. Потому что после этого предпочесть Шорина уже невозможно. А понимаешь, когда идет такой... В костюме, с портфелем, на автомате срывает... Это... блин. Обнять и не отпускать. Хотя, блин, как вспомню эти холодные почти белые глаза и небрежное "мы будем говорить о поэзии, тебе будет скучно" - плакать хочется.
С.Д.
Стоп, это кто, кому и когда сказал?
Е.Д.
Каждой, примерно, третьей девушке - из тех, которые не понимают, что целая неделя на роман - это преизрядно.
С.Д.
Эх
Е.Д.
Такое "Донна Анна, вышивайте розы". Ну что поделать, если у него есть, о ком заботиться... Я так и не понимаю, любил ли он Арину, или просто Оську опекал...
Моня встал и подал руку Арине.
Они пошли вдоль линии прибоя, подальше от остальных.
- Разуйся. Почувствуй воду. Она хорошая сегодня, тепленькая.
Арина улыбнулась, сняла сапоги.
- Ну что ты все лето в таких тяжеленных сапожищах ходишь? У тебя что, другой обуви нет? - проворчал Моня, подхватывая Аринины сапоги.
- Есть. Валенки.
- На широкую ногу живешь!
- А смысл? Я на танцы редко хожу…
- Зря, ты хорошо танцуешь.
- Да… Все равно никто не приглашает. Там девочки молоденькие, в шелках и кудрях. Стою, как дурочка, жду своего принца.
- А у нас с Давыдом правило. Пришел на танцы - изволь протанцевать каждый танец, и каждый раз с другой дамой. Чтоб честно.
- Мда. Трудное правило. И не устаете?
- Еще как устаем! Как вагоны разгружали! Но мы договорились, что у нас это типа общественной нагрузки - дать понять каждой даме в городе, что она хороша собой.
- Благородно...
Моня дурашливо поклонился.
Они дошли до маленькой лодочной станции. Старик (“Мы его в детстве Хароном дразнили” - шепнул Моня) выдал им лодочку со скрипучими уключинами. Долго бормотал что-то, из чего Арина услышала только “правила эксплуатации транспортного средства”. Моня слушал со скучающим лицом, потом, взяв весла, сказал: “Не волнуйся, Харон, мы только до Турции - и сразу обратно” - и быстро отчалил от берега.
Он греб, пока берег не перестал быть виден. Остановил лодку - и они просто сидели, глядя на море и небо вокруг. Молча, даже без мыслей. А потом вернулись.
C.Д.
Мне тут рассказали историю про человека, которые в молодости заключал пари, что съест за один присест, не запивая и не морщась, целый большой торт - советский, с масляным кремом. Спортл на банку сгущенки, выигрывал ее, немедленно вскрывал и выпивал до дна
Мне кажется, кто-то в Левантии должен провернуть тот же фокус
Е.Д.
Съесть-то он съест, да кто ему даст? Шорин может, но времена голодные.
С.Д.
В том-то и дело! Это должно смотреться вдвойне эффектно
Е.Д.
Угу. Но если найду место. Если нет - скажешь, куда - я впишу.
Цирк был знатный. Шорин привез огромную стопку столичных тортов - вафельных, с шоколадом и украшенных фруктами из помадки. Выдавал один на троих рябчиков - благо, тортик уже в коробке был поделен на куски.
Моне, Ангелу и еще нескольким “особо приближенным” досталось по персональному торту.
Попробовав кусочек, Ангел закатил глаза и сообщил, что во-первых, это самое вкусное, что он ел в своей жизни, а во-вторых, он прямо сейчас доест свой торт целиком.
Народ смотрел скептически - все-таки, дело было сразу после обеда, а торт не выглядел таким уж маленьким.
Наконец, трое рябчиков подошли к Ангелу и предложили пари: если он и вправду управится со своим тортом за раз, не оставив ни кусочка, они выдадут ему свой торт в качестве приза. Что случилось бы в случае Ангелова поражения - неизвестно, ибо торт он слопал в мгновение ока.
- А если я и этот торт в один присест съем - что будет? - спросил он у публики.
- Слипнется, - поставил диагноз Васько.
- Ладно, получишь наш, - заявила другая тройка рябчиков, пошушукавшись.
Второй торт исчез так же стремительно, как и первый.
- А если третий съем?
Кажется, желающих спорить среди рябчиков больше не нашлось. Зрелище-зрелищем, но и самому торт попробовать хочется.
- Была - не была! - выпалил подошедший на шум Яков Захарович, - Съешь этот - мой получишь!
И Ангел съел. По мнению публики, уже чуть медленнее. Но съел, не оставив ни крошки. Печально потряс над столом пустую розовую коробку.
Яков Захарович выдал Ангелу его трофей.
- Ну этот хоть оставь на завтра!
- А если я и этот съем?
- Лопнешь.
Рябчики о чем-то шушукались.
- Эй, Ангел! Если ты и этот торт съешь - мы тебе две банки сгущенки дадим! С сахаром!
У Ангела загорелись золотые чертики в глазах. Четвертый торт он ел уже медленно, обстоятельно, смакуя каждый кусочек. Но справился - и победно поднял над головой пустую коробку.
Получив сгущенку, он посмотрел на нее нежно, как на любимое существо.
- Эх, что-то последний тортик был лишним. Надо чем-то вкус перебить.
С этими словами он вскрыл банку сгущенки - и выхлебал ее через край. Глядя на оторопелые лица зрителей, проделал то же со второй. И умиротворенно откинулся на спинку стула.
- Осенька! Может, тебе чайку налить? - озабоченно спросила Арина, не на шутку волнуясь о здоровье проглота.
- Ох, спасибо, Арина Павловна! Очень надо чаю! Только сахара побольше положите, а то я несладкий не пью, - заявил Ангел под свист и аплодисменты публики.
https://www.youtube.com/watch?v=H2qTMzstkAQ

А вот так, примерно, выглядит форт Мыс, на котором держала оборону Марина, коллега и подруга Арины.
- Скучаешь по Маринке? - спросила Лика, глубоко затянувшись.
- Это тут ни при чем, - сказала Арина, но почувствовала, что врет.
- Она держала Мыс, неделю после того, как были захвачены остальные форты, - Лика говорила глухо, не глядя на Арину, - до последнего. Мыс взяли не с моря - а со стороны Левантии.
Со стороны Левантии. Значит, Маринка держала форт, когда город был уже взят. Арина вспомнила карту фортов, висевшую в классе истории. Двадцать один форт, делавший Левантию, а значит - и всю Украину, а значит - и всю страну, неприступной с моря. От Князя Кирилла, стоящего так далеко в море, что даже не видно с Андреевской Горки, до Мыса - на самом берегу. На Мысе Арина даже была в детстве, когда у коменданта Мыса разболелся зуб - и папу вызвали для срочного лечения. Папа ворчал, что проще было бы господину офицеру, то есть, товарищу командиру, пройти до кабинета, там и чище, и светлее, и бормашина новейшей немецкой конструкции. А Арина, открыв рот, разглядывала замшелые стены, огромные оружейные механизмы, крохотные окна-бойницы, бесконечные переходы.
Арина представила себе среди этих темных, почти тюремных стен маленькую Маринку в больших очках, в рваном рябчике не по размеру, в штанах-клешах - а может, в рваной юбке до пят - и как она держала форт до последнего.
C.Д.
Так, и кто это? Белка с Яном?
Е.Д.
Не знаю, но атмосфЭра
Рыжая вышла из комнаты, а Арина стала рассматривать фотографии: Давыд с какой-то девушкой, явно на маскараде - он в черкеске с газырями, с длинными подкрученными усами и накладной бородой, она - в вышиванке, смеется, запрокинув голову. Как же похожа на эту рыжую.
Арина еще раз посмотрела на фото - да, это рыжая, как там ее Моня называл? Белка? Получается, что с бородой - не Давыд. Его отец?
Е.Д.
Ничего не хочу сказать, но:
С.Д.
Хоссспади
Е.Д.
Ага
С.Д.
А почему у Штепселя такая злобная рожа?
Е.Д.
По фоточке рисовали. Но скажи же, скажи!
С.Д.
И коллонада такая левантийская
И белый китель
Е.Д.
Гимнастерка. Кто ремень на китель вяжет?
С.Д.
Не придирайся, это детали
Е.Д.
Не, я сегодня наконец-то разобралась в обозначении званий на петлицах - и хожу такая вся шпициалист. Блин, я только сейчас увидела название... Это они совсем, сцуки, в точку. Ну я не могу, не могу так ржать
С.Д.
Блин, это 57-й год, я думала, в то время такое уже из моды вышло
Слушай, я хочу это видеть
Е.Д.
Ну погоны же красные. Шорин бирюзовые с серебром носил.
Я хочу это видеть ПОСЛЕ того, как мы все напишем.
Потому что если я это увижу ДО, я не смогу писать всерьез, как Штепсель женит Тарапуньку. Кстати, что их еще ни разу с ними не сравнили - это наше упущение.
Мы тут немного оживляем канал. В марте (если на то будет божья воля) сядем за новый роман. Плотно так сядем. Пока только наметки, мысли и прочие огрызки. Но уже любим героев.

А пока - стихи. Не наши. Маяковского. У нас действие будет в Петрограде 17-18 года. Стихи, правда, шестнадцатого - ну так и мы еще не начали.
Я и Наполеон
Я живу на Большой Пресне,
36, 24.
Место спокойненькое.
Тихонькое.
Ну?
Кажется — какое мне дело,
что где-то
в буре-мире
взяли и выдумали войну?

Ночь пришла.
Хорошая.
Вкрадчивая.
И чего это барышни некоторые
дрожат, пугливо поворачивая
глаза громадные, как прожекторы?
Уличные толпы к небесной влаге
припали горящими устами,
а город, вытрепав ручонки-флаги,
молится и молится красными крестами.
Простоволосая церковка бульварному
изголовью
припала, — набитый слезами куль, —
а У бульвара цветники истекают кровью,
как сердце, изодранное пальцами пуль.
Тревога жиреет и жиреет,
жрет зачерствевший разум.
Уже у Ноева оранжереи
покрылись смертельно-бледным газом!
Скажите Москве —
пускай удержится!
Не надо!
Пусть не трясется!
Через секунду
встречу я
неб самодержца, —
возьму и убью солнце!
Видите!
Флаги по небу полощет.
Вот он!
Жирен и рыж.
Красным копытом грохнув о площадь,
въезжает по трупам крыш!

Тебе,
орущему:
«Разрушу,
разрушу!»,
вырезавшему ночь из окровавленных карнизов,
я,
сохранивший бесстрашную душу,
бросаю вызов!

Идите, изъеденные бессонницей,
сложите в костер лица!
Все равно!
Это нам последнее солнце —
солнце Аустерлица!

Идите, сумасшедшие, из России, Польши.
Сегодня я — Наполеон!
Я полководец и больше.
Сравните:
я и — он!

Он раз чуме приблизился троном,
смелостью смерть поправ, —
я каждый день иду к зачумленным
по тысячам русских Яфф!
Он раз, не дрогнув, стал под пули
и славится столетий сто, —
а я прошел в одном лишь июле
тысячу Аркольских мостов!
Мой крик в граните времени выбит,
и будет греметь и гремит,
оттого, что
в сердце, выжженном, как Египет,
есть тысяча тысяч пирамид!

За мной, изъеденные бессонницей!
Выше!
В костер лица!
Здравствуй,
мое предсмертное солнце,
солнце Аустерлица!

Люди!
Будет!
На солнце!
Прямо!
Солнце съежится аж!
Громче из сжатого горла храма
хрипи, похоронный марш!
Люди!
Когда канонизируете имена
погибших,
меня известней, —
помните:
еще одного убила война —
поэта с Большой Пресни!