Анна Баснер. «Парадокс Тесея» («Альпина»)
Все питерские мифы, упакованные в хулиганский арт-детектив: тут и всадник, преследующий бедного бездомного, и ХАРМС — Художественно-анархическая реставрационная мастерская Санкт-Петербурга, и черный рынок, и белые ночи, и сбитая метлахская плитка, и восстановленные витражи... Керамист по прозвищу Нельсон хочет реставрировать бальный зал в заброшенном особняке. Откуда взять деньги — пойти на небольшой подлог или провести скандальную акцию? Гордый, ветшающий город иронично наблюдает за странными персонажами разной степени достоверности: подпольными реставраторами, акционистами, старухами-перекупщицами, сторожами и бандитами. Человек, мумия, любовь, здание, город, тело, — все это требует бережной реставрации, а иногда и серьезного оперативного вмешательства. Но тут начинает работать парадокс Тесея: корабль героя, ежегодно отправляющийся в плавание, столько раз обновляли, что не осталось ни одной доски, помнящей прикосновение самого Тесея. Если все составные части исходного объекта были заменены, остается ли объект тем же объектом? Дебютный роман ученицы Ольги Славниковой — добротный и уютный, как керамическая чашка с надписью «Я люблю Питер».
@knizhnikc
Все питерские мифы, упакованные в хулиганский арт-детектив: тут и всадник, преследующий бедного бездомного, и ХАРМС — Художественно-анархическая реставрационная мастерская Санкт-Петербурга, и черный рынок, и белые ночи, и сбитая метлахская плитка, и восстановленные витражи... Керамист по прозвищу Нельсон хочет реставрировать бальный зал в заброшенном особняке. Откуда взять деньги — пойти на небольшой подлог или провести скандальную акцию? Гордый, ветшающий город иронично наблюдает за странными персонажами разной степени достоверности: подпольными реставраторами, акционистами, старухами-перекупщицами, сторожами и бандитами. Человек, мумия, любовь, здание, город, тело, — все это требует бережной реставрации, а иногда и серьезного оперативного вмешательства. Но тут начинает работать парадокс Тесея: корабль героя, ежегодно отправляющийся в плавание, столько раз обновляли, что не осталось ни одной доски, помнящей прикосновение самого Тесея. Если все составные части исходного объекта были заменены, остается ли объект тем же объектом? Дебютный роман ученицы Ольги Славниковой — добротный и уютный, как керамическая чашка с надписью «Я люблю Питер».
@knizhnikc
Робер Колонна д’Истрия. «Дом» («Лайвбук», перевод Нины Хотинской)
Все детство Х провела на острове, но когда ее матери не стало, дом ее детства достался не ей, а брату. Теперь Х мечтает построить собственный идеальный дом на острове, простой, гостеприимный и светлый. Она уверена, что дом — это место, где создаются воспоминания, она хочет вернуть детское ощущение лучезарности, защищенности, безмятежности, а если получится, то и переосмыслить свою жизнь. Но, похоже, единственное, чего она добьется, — потратит кучу денег и сил на неподъемный проект, который с каждым годом становится все более катастрофическим. Французский журналист и эссеист Робер Колонна д’Истрия написал не роман, а скорее философское эссе, меланхоличное и ясное, о том, что это не ты строишь дом, а дом строит тебя. Разбираясь с проводкой, бойлерами, соседями, резким морским ветром, героиня книги врастает в остров, постигает его смысл. Ведь человек — тоже, безусловно, остров: существо, со всех сторон окруженное миром.
@knizhnikc
Все детство Х провела на острове, но когда ее матери не стало, дом ее детства достался не ей, а брату. Теперь Х мечтает построить собственный идеальный дом на острове, простой, гостеприимный и светлый. Она уверена, что дом — это место, где создаются воспоминания, она хочет вернуть детское ощущение лучезарности, защищенности, безмятежности, а если получится, то и переосмыслить свою жизнь. Но, похоже, единственное, чего она добьется, — потратит кучу денег и сил на неподъемный проект, который с каждым годом становится все более катастрофическим. Французский журналист и эссеист Робер Колонна д’Истрия написал не роман, а скорее философское эссе, меланхоличное и ясное, о том, что это не ты строишь дом, а дом строит тебя. Разбираясь с проводкой, бойлерами, соседями, резким морским ветром, героиня книги врастает в остров, постигает его смысл. Ведь человек — тоже, безусловно, остров: существо, со всех сторон окруженное миром.
@knizhnikc
Мира Лобе. «Инсу-Пу: Остров потерянных детей» («Самокат», перевод Татьяны Набатниковой)
Антипод «Повелителя мух» Голдинга, детская духоподъемная утопия. Тринадцатилетний Штефан живет с младшим братом в воюющей Урбии, и каждую ночь они не спят из-за воздушной тревоги. Штефан пишет письмо президенту Террании с просьбой пригласить всех детей Урбии к себе, чтобы дети могли выспаться. По пути в Терранию корабль с детьми подрывается на мине, спасают всех, лишь одна шлюпка теряется в океане. Штефан, его брат, юная циркачка, маленькая баронесса, будущий великий скрипач, сын рабочего, дочь кухарки — в общем, одиннадцать детей оказываются на необитаемом острове, где почти все будет как у взрослых, от тоски по дому до маленькой революции. Только войны не будет. Австрийская писательница Мира Лобе родилась в Германии в 1913 году, эмигрировала в Палестину в 1936 году, и там же начала писать детские книги, а в начале 50-х переехала с мужем и детьми в Вену. «Инсу-пу» был написан в 1947 году, в нем звучит эхо Второй мировой. Это одна из лучших книг о взрослении и ответственности, и еще о том, что только дети понимают, насколько на самом деле важна человеческая жизнь и данное кому-то слово.
@knizhnikc
Антипод «Повелителя мух» Голдинга, детская духоподъемная утопия. Тринадцатилетний Штефан живет с младшим братом в воюющей Урбии, и каждую ночь они не спят из-за воздушной тревоги. Штефан пишет письмо президенту Террании с просьбой пригласить всех детей Урбии к себе, чтобы дети могли выспаться. По пути в Терранию корабль с детьми подрывается на мине, спасают всех, лишь одна шлюпка теряется в океане. Штефан, его брат, юная циркачка, маленькая баронесса, будущий великий скрипач, сын рабочего, дочь кухарки — в общем, одиннадцать детей оказываются на необитаемом острове, где почти все будет как у взрослых, от тоски по дому до маленькой революции. Только войны не будет. Австрийская писательница Мира Лобе родилась в Германии в 1913 году, эмигрировала в Палестину в 1936 году, и там же начала писать детские книги, а в начале 50-х переехала с мужем и детьми в Вену. «Инсу-пу» был написан в 1947 году, в нем звучит эхо Второй мировой. Это одна из лучших книг о взрослении и ответственности, и еще о том, что только дети понимают, насколько на самом деле важна человеческая жизнь и данное кому-то слово.
@knizhnikc
Родриго Бланко Кальдерон. «Симпатия» (NoAge, перевод Дарьи Синицыной)
Неожиданный детективно-кинологический роман о крахе политической системы Венесуэлы и об экзистенциальном кризисе Улисеса Кана, которого бросила жена. Его тесть, генерал, дочку свою не любил, но зато с зятем нашел общий язык, так что после смерти генерала огромная квартира должна отойти Улисесу. Но лишь в том случае, если тот успеет в срок превратить фамильный особняк в приют для брошенных собак. Таких собак в Венесуэле стало очень много: все бегут из страны, оставляя животных на произвол судьбы. Это ощущение брошенности, ненужности, оставленности на фоне разлагающегося государства, пожалуй, главное в романе. Но здесь нет ни капли безысходности: Родриго Бланко Кальдерон пишет диковатую детективную историю о наследстве, семейных связях, о том, как писать книги и смотреть кино, о том, как любить и как лучше всего провести конец света. Здесь есть отголоски магического реализма, но гораздо больше здесь реализма кинологического: огромные собаки нашли себе место чуть ли не на всех кроватях этой книги. Отчасти это автобиографическая история: семья Родриго Бланко Кальдерона в Каракасе основала фонд по спасению брошенных собак.
@knizhnikc
Неожиданный детективно-кинологический роман о крахе политической системы Венесуэлы и об экзистенциальном кризисе Улисеса Кана, которого бросила жена. Его тесть, генерал, дочку свою не любил, но зато с зятем нашел общий язык, так что после смерти генерала огромная квартира должна отойти Улисесу. Но лишь в том случае, если тот успеет в срок превратить фамильный особняк в приют для брошенных собак. Таких собак в Венесуэле стало очень много: все бегут из страны, оставляя животных на произвол судьбы. Это ощущение брошенности, ненужности, оставленности на фоне разлагающегося государства, пожалуй, главное в романе. Но здесь нет ни капли безысходности: Родриго Бланко Кальдерон пишет диковатую детективную историю о наследстве, семейных связях, о том, как писать книги и смотреть кино, о том, как любить и как лучше всего провести конец света. Здесь есть отголоски магического реализма, но гораздо больше здесь реализма кинологического: огромные собаки нашли себе место чуть ли не на всех кроватях этой книги. Отчасти это автобиографическая история: семья Родриго Бланко Кальдерона в Каракасе основала фонд по спасению брошенных собак.
@knizhnikc
Петер Фламм. «Я?» (Corpus, перевод Александра Кабисова)
Солдат возвращается с Первой мировой, по дороге все больше запутываясь в себе и в окружающем мире. Он приезжает домой — но его ли это дом? И кто эта женщина — его жена? А это — его новорожденный ребенок? Где его сестра? Он действительно врач? Разве до войны он не был пекарем? Как его зовут? Какие воспоминания реальны? Поменялся ли он разумом с мертвецом на поле боя, или сам там остался? Поразительной мощи экспрессионистский роман «Я?» был написан в 1920-е годы, его автор — немецкий психиатр Эрих Моссе, взявший псевдоним Петер Фламм, — бежал из Германии в 1933 году. «Я?» — свидетельство тех, чей разум и чья жизнь осталась на поле боя, ослепляющий и отрезвляющий роман обо всех, из кого мы состоим и из кого состоит наше прошлое, обо всех, кто в глубинах нашего сердца и нашей памяти «говорит на своем глухом языке».
@knizhnikc
Солдат возвращается с Первой мировой, по дороге все больше запутываясь в себе и в окружающем мире. Он приезжает домой — но его ли это дом? И кто эта женщина — его жена? А это — его новорожденный ребенок? Где его сестра? Он действительно врач? Разве до войны он не был пекарем? Как его зовут? Какие воспоминания реальны? Поменялся ли он разумом с мертвецом на поле боя, или сам там остался? Поразительной мощи экспрессионистский роман «Я?» был написан в 1920-е годы, его автор — немецкий психиатр Эрих Моссе, взявший псевдоним Петер Фламм, — бежал из Германии в 1933 году. «Я?» — свидетельство тех, чей разум и чья жизнь осталась на поле боя, ослепляющий и отрезвляющий роман обо всех, из кого мы состоим и из кого состоит наше прошлое, обо всех, кто в глубинах нашего сердца и нашей памяти «говорит на своем глухом языке».
@knizhnikc
Имран Махмуд. «Я знаю, что видел» («Дом историй», перевод Александра Перекреста)
Ксандер Шют, много лет живущий на улице, страдает от провалов в памяти. Точнее, страдает он, когда память к нему возвращается: он потерял слишком многое, и лучше ему об этом не вспоминать. Однажды он забирается в чью-то квартиру, чтобы переждать дождь, и там становится свидетелем жестокого убийства. Полиция Ксандеру не верит, бывший друг, готовый его приютить, ведет себя странно, память возвращается урывками. Гениальный брат, гигантская сумма денег, возлюбленная, которая слишком увлекалась йогой, — где все это? Британский юрист и писатель Имран Махмуд исследует посттравматический синдром, изменчивость памяти и силу забвения. Ксандер Шют — как Шалтай-Болтай, взболтанные мозги которого не в силах собрать ни судебная система, ни полиция, ни вся королевская рать.
@knizhnikc
Ксандер Шют, много лет живущий на улице, страдает от провалов в памяти. Точнее, страдает он, когда память к нему возвращается: он потерял слишком многое, и лучше ему об этом не вспоминать. Однажды он забирается в чью-то квартиру, чтобы переждать дождь, и там становится свидетелем жестокого убийства. Полиция Ксандеру не верит, бывший друг, готовый его приютить, ведет себя странно, память возвращается урывками. Гениальный брат, гигантская сумма денег, возлюбленная, которая слишком увлекалась йогой, — где все это? Британский юрист и писатель Имран Махмуд исследует посттравматический синдром, изменчивость памяти и силу забвения. Ксандер Шют — как Шалтай-Болтай, взболтанные мозги которого не в силах собрать ни судебная система, ни полиция, ни вся королевская рать.
@knizhnikc
Моника Вуд. «Как читать книги» («Фантом-пресс», перевод Эллы Гохмарк)
Вайолет доверилась одному типу, отсидела почти два года, и вот только теперь, в свои двадцать два, получила досрочное освобождение. И смотрите, она собирается довериться еще одному типу. Харриет, учительница на пенсии, ведет в женской тюрьме книжный клуб. И никак не может найти книжку, которую читательницы бы одобрили. Фрэнк, вдовец, пенсионер, часто думает о своей жене, погибшей в ДТП, и о той девчонке, которая стала причиной ее смерти. Попугай Оливер, долгожитель, слишком стар для того, чтобы быстро и правильно запоминать человеческую речь, но он всегда готов сказать что-нибудь вроде «Я тебя люблю». Недотыкомки, лузеры, одиночки, любители слов, — вместе они способны на все. Например, они способны изменить мир, стать счастливыми. Нежнейшая книжка о том, что в жизни есть основной сюжет, а есть то, что происходит «между тем». И самое важное всегда происходит «между тем». Американская писательница Моника Вуд уверена, что главное в человеке — умение прощать слабость и силу, мерзость и готовность к чуду — и в себе, и в других.
@knizhnikc
Вайолет доверилась одному типу, отсидела почти два года, и вот только теперь, в свои двадцать два, получила досрочное освобождение. И смотрите, она собирается довериться еще одному типу. Харриет, учительница на пенсии, ведет в женской тюрьме книжный клуб. И никак не может найти книжку, которую читательницы бы одобрили. Фрэнк, вдовец, пенсионер, часто думает о своей жене, погибшей в ДТП, и о той девчонке, которая стала причиной ее смерти. Попугай Оливер, долгожитель, слишком стар для того, чтобы быстро и правильно запоминать человеческую речь, но он всегда готов сказать что-нибудь вроде «Я тебя люблю». Недотыкомки, лузеры, одиночки, любители слов, — вместе они способны на все. Например, они способны изменить мир, стать счастливыми. Нежнейшая книжка о том, что в жизни есть основной сюжет, а есть то, что происходит «между тем». И самое важное всегда происходит «между тем». Американская писательница Моника Вуд уверена, что главное в человеке — умение прощать слабость и силу, мерзость и готовность к чуду — и в себе, и в других.
@knizhnikc
Джордж Оруэлл. «1984» (МИФ, перевод Виктора Голышева)
Роман Оруэлла известен всем: главная антиутопия ХХ века, лидер топа продаж зарубежной литературы в России и даже лидер «топа пропаж» — именно эту книгу чаще всего воруют из книжных магазинов. Новое издание «1984» — это классический перевод Виктора Голышева (пожалуй, лучший из возможных) и иллюстрации португальского художника и карикатуриста Андре Каррильо. В этих иллюстрациях есть и энергия комиксов, и сюрреализм политического плаката, и знаменитое оруэлловское «двоемыслие», посмотрите хотя бы на обложку: на первый взгляд, здесь темнеет город, дымя заводами, но если приглядеться, это чей-то ботинок впечатан в чье-то лицо. Сорок три иллюстрации, то лаконичные, то наполненные деталями, то распадающиеся в черно-бело-оранжевую пыль, — и знакомый текст вдруг сгущается, становится совсем уж непроглядным.
@knizhnikc
Роман Оруэлла известен всем: главная антиутопия ХХ века, лидер топа продаж зарубежной литературы в России и даже лидер «топа пропаж» — именно эту книгу чаще всего воруют из книжных магазинов. Новое издание «1984» — это классический перевод Виктора Голышева (пожалуй, лучший из возможных) и иллюстрации португальского художника и карикатуриста Андре Каррильо. В этих иллюстрациях есть и энергия комиксов, и сюрреализм политического плаката, и знаменитое оруэлловское «двоемыслие», посмотрите хотя бы на обложку: на первый взгляд, здесь темнеет город, дымя заводами, но если приглядеться, это чей-то ботинок впечатан в чье-то лицо. Сорок три иллюстрации, то лаконичные, то наполненные деталями, то распадающиеся в черно-бело-оранжевую пыль, — и знакомый текст вдруг сгущается, становится совсем уж непроглядным.
@knizhnikc
Джонатан Лосос. «От саванны до дивана: Эволюционная история кошек» («Альпина нон-фикшн», перевод Елены Борткевич)
Как называть котовладельцев — «мама и папа», «хозяин» или «друг и компаньон» кота? Почему только львы и домашние кошки поднимают хвост трубой в знак приветствия? Зависит ли кошачий окрас от человека? Мяукают ли представители семейства кошачьих в разговоре друг с другом? Каким образом выяснилось, что домашние кошки всего мира находятся в родстве с североафриканскими степными кошками? Эволюционный биолог Джонатан Лосос разъезжает по Африке, закапывается в научные архивы, проводит интернет-опросы — и пытается объяснить, в первую очередь самому себе, каким образом коты и кошки заняли столько места в наших сердцах. Он даже создает новый термин для науки о кошках: не «фелинология», а «айлурология» («айлурос» по-древнегречески «кошка» или буквально «машущий хвостом»). Книга, полная баек, историй и научных расследований, может многое рассказать о будущем человечества. Вкратце это будущее сформулировал в последней главе кот Джонатана Лососа, Нельсон: «мур-р-р-мя-я-я-у-у-у!».
@knizhnikc
Как называть котовладельцев — «мама и папа», «хозяин» или «друг и компаньон» кота? Почему только львы и домашние кошки поднимают хвост трубой в знак приветствия? Зависит ли кошачий окрас от человека? Мяукают ли представители семейства кошачьих в разговоре друг с другом? Каким образом выяснилось, что домашние кошки всего мира находятся в родстве с североафриканскими степными кошками? Эволюционный биолог Джонатан Лосос разъезжает по Африке, закапывается в научные архивы, проводит интернет-опросы — и пытается объяснить, в первую очередь самому себе, каким образом коты и кошки заняли столько места в наших сердцах. Он даже создает новый термин для науки о кошках: не «фелинология», а «айлурология» («айлурос» по-древнегречески «кошка» или буквально «машущий хвостом»). Книга, полная баек, историй и научных расследований, может многое рассказать о будущем человечества. Вкратце это будущее сформулировал в последней главе кот Джонатана Лососа, Нельсон: «мур-р-р-мя-я-я-у-у-у!».
@knizhnikc
Даниэль Шрайбер. «Один и ОК. Как мы учимся быть сами по себе» (Individuum, перевод Сергея Ташкенова)
Речь не идет об одиночестве отшельника или человека, попавшего на необитаемый остров. Немецкого писателя и журналиста Даниэля Шрайбера интересует, можно ли жить полноценной жизнью без романтических отношений, как научиться жить одному, «не испытывая боли и не обманывая себя». Он работал над книгой об одиночестве во время пандемии, и изоляция дала неожиданные ответы на некоторые его вопросы. Шрайбер рассказывает в первую очередь о себе, и все труды, которые он цитирует, от Аристотеля до Ханны Арендт, воспринимает как книги о его личном одиночестве. И «нарратив апокалипсиса» — пустые полки супермаркета в начале пандемии, и опасность, которую таят современные средства коммуникации, и философию дружеских отношений, — все это Шрайбер пропускает через себя, проверяет на прочность, примеряет к собственной жизни. А потом внезапно понимает, что слишком пристально смотрит на себя самого, и не видит, что окружающие проживают то же отчаяние, так же присматриваются к друзьям в поисках близости, так же отшатываются от них в надежде удержать свободу.
@knizhnikc
Речь не идет об одиночестве отшельника или человека, попавшего на необитаемый остров. Немецкого писателя и журналиста Даниэля Шрайбера интересует, можно ли жить полноценной жизнью без романтических отношений, как научиться жить одному, «не испытывая боли и не обманывая себя». Он работал над книгой об одиночестве во время пандемии, и изоляция дала неожиданные ответы на некоторые его вопросы. Шрайбер рассказывает в первую очередь о себе, и все труды, которые он цитирует, от Аристотеля до Ханны Арендт, воспринимает как книги о его личном одиночестве. И «нарратив апокалипсиса» — пустые полки супермаркета в начале пандемии, и опасность, которую таят современные средства коммуникации, и философию дружеских отношений, — все это Шрайбер пропускает через себя, проверяет на прочность, примеряет к собственной жизни. А потом внезапно понимает, что слишком пристально смотрит на себя самого, и не видит, что окружающие проживают то же отчаяние, так же присматриваются к друзьям в поисках близости, так же отшатываются от них в надежде удержать свободу.
@knizhnikc
Ребекка Маккай. «У меня к вам несколько вопросов» («Лайвбук», «Букмейт», перевод Дмитрия Шепелева)
Сорокалетняя Боди Кейн, преподавательница киноведения и успешный подкастер, возвращается в школу-интернат в Нью-Гэмпшире, где она училась в 1990-е. Она чувствует себя достаточно сильной и взрослой и думает, что переросла ту «стремную» Боди из 1990-х, носившую черное и отмечавшую все странности своих соучеников. Но оказывается, что прошлое никогда не отпускает.
В 1995-м в школе убили соседку Боди по комнате. Дело было громким, и до сих пор некоторые уверены, что посадили не того человека. Есть какие-то подробности того дела, которые известны только Боди. Есть что-то, чего все эти 20 с лишним лет никто не видел и не хотел видеть. Две недели преподавания в своей старой школе заставят Боди полностью пересмотреть отношение к тому давнему делу, отношение к вине и наказанию. Американка Ребекка Маккай, автор эпической драмы «Мы умели верить», не просто сталкивает оптику двух поколений, не просто вовлекает читателя в медленный, вязкий, мощный детектив, в котором все — убийцы и все — жертвы. Она исследует работу памяти, работу правосудия, мучительные подростковые попытки быть как все, быть лучше всех, просто быть.
@knizhnikc
Сорокалетняя Боди Кейн, преподавательница киноведения и успешный подкастер, возвращается в школу-интернат в Нью-Гэмпшире, где она училась в 1990-е. Она чувствует себя достаточно сильной и взрослой и думает, что переросла ту «стремную» Боди из 1990-х, носившую черное и отмечавшую все странности своих соучеников. Но оказывается, что прошлое никогда не отпускает.
В 1995-м в школе убили соседку Боди по комнате. Дело было громким, и до сих пор некоторые уверены, что посадили не того человека. Есть какие-то подробности того дела, которые известны только Боди. Есть что-то, чего все эти 20 с лишним лет никто не видел и не хотел видеть. Две недели преподавания в своей старой школе заставят Боди полностью пересмотреть отношение к тому давнему делу, отношение к вине и наказанию. Американка Ребекка Маккай, автор эпической драмы «Мы умели верить», не просто сталкивает оптику двух поколений, не просто вовлекает читателя в медленный, вязкий, мощный детектив, в котором все — убийцы и все — жертвы. Она исследует работу памяти, работу правосудия, мучительные подростковые попытки быть как все, быть лучше всех, просто быть.
@knizhnikc
Рагим Джафаров. «Песнь о Сиде» («Альпина.Проза»)
Бодрейший авантюрный триллер о магических артефактах и мексиканце с пугающей улыбкой, который эти артефакты собирает. Зовет он себя Сидом, а если подробнее, то он «вор, убийца, бабулина гордость». В Сиде есть романтизм то ли мексиканских революционеров, то ли Карлсона, который живет на крыше. Он сентиментален, как сахарный череп в мексиканский День мертвых, его заносит то в какую-то тюрьму в пустыне, то в банк в Дании, и везде начинается катавасия: ограбления, убийства, философские разговоры, бойскаутские посиделки. Кто читал «Марка и Эзру» Джафарова, сразу узнает и место работы Сида, и его начальника. Джафаров, лауреат премий НОС, «Ясная Поляна» и «Новые горизонты», кинематографически точен в описании битв и неумолимо ироничен в рассказе о серьезных вещах. Он берет читателя за руку, рассказывает ему веселые байки, ведет его по пустыням, перестрелкам, артефактам и истлевшим костям, приговаривая: осторожно, вот тут не упади, а вот тут — давай, падай. И читатель падает — и летит, летит, летит.
@knizhnikc
Бодрейший авантюрный триллер о магических артефактах и мексиканце с пугающей улыбкой, который эти артефакты собирает. Зовет он себя Сидом, а если подробнее, то он «вор, убийца, бабулина гордость». В Сиде есть романтизм то ли мексиканских революционеров, то ли Карлсона, который живет на крыше. Он сентиментален, как сахарный череп в мексиканский День мертвых, его заносит то в какую-то тюрьму в пустыне, то в банк в Дании, и везде начинается катавасия: ограбления, убийства, философские разговоры, бойскаутские посиделки. Кто читал «Марка и Эзру» Джафарова, сразу узнает и место работы Сида, и его начальника. Джафаров, лауреат премий НОС, «Ясная Поляна» и «Новые горизонты», кинематографически точен в описании битв и неумолимо ироничен в рассказе о серьезных вещах. Он берет читателя за руку, рассказывает ему веселые байки, ведет его по пустыням, перестрелкам, артефактам и истлевшим костям, приговаривая: осторожно, вот тут не упади, а вот тут — давай, падай. И читатель падает — и летит, летит, летит.
@knizhnikc
Шамиль Идиатуллин. «Бояться поздно» («Редакция Елены Шубиной»)
Аля опять опаздывает. Часы в ее ноуте отстают на четыре минуты, и она лишь чудом успевает на электричку, в которой едет с подругой и полузнакомыми ребятами-студентами в коттеджный поселок встречать Новый год. Шашлыки, тюбинг, веселье, новая уникальная онлайн-игра — но почему-то, когда Аля в эту игру входит, все ее новые друзья оказываются уже мертвыми. Не только в игре, но и в реальности. А сама она просыпается в той же электричке и снова отправляется туда же, в коттеджный поселок: шашлыки, тюбинг, веселье, смерть. Сначала ей неприятно, потом страшно, после очередного возвращения в начало временной петли она пробует все рассказать ребятам — может быть, вместе они смогут выбраться. Только ей никто не верит. Четырехминутное опоздание станет и проблемой, и возможным спасением, кошки окажутся полезнее собак и уж тем более волков. В общем, «Алиса в Стране чудес», «День сурка» и «Матрица», упакованные в янг-эдалт. Идиатуллин, дважды лауреат «Большой книги», умеет играть с жанрами и героями: он замешивает фантастический триллер с психологическим хоррором, оглушает героев социальным боевиком, а на самом деле говорит о том, каково это — точно знать, что выхода нет, что бояться поздно. Сам автор говорит: этот фантастический детектив «оказался запутаннее, жестче и даже беспощаднее, чем я сам ожидал».
@knizhnikc
Аля опять опаздывает. Часы в ее ноуте отстают на четыре минуты, и она лишь чудом успевает на электричку, в которой едет с подругой и полузнакомыми ребятами-студентами в коттеджный поселок встречать Новый год. Шашлыки, тюбинг, веселье, новая уникальная онлайн-игра — но почему-то, когда Аля в эту игру входит, все ее новые друзья оказываются уже мертвыми. Не только в игре, но и в реальности. А сама она просыпается в той же электричке и снова отправляется туда же, в коттеджный поселок: шашлыки, тюбинг, веселье, смерть. Сначала ей неприятно, потом страшно, после очередного возвращения в начало временной петли она пробует все рассказать ребятам — может быть, вместе они смогут выбраться. Только ей никто не верит. Четырехминутное опоздание станет и проблемой, и возможным спасением, кошки окажутся полезнее собак и уж тем более волков. В общем, «Алиса в Стране чудес», «День сурка» и «Матрица», упакованные в янг-эдалт. Идиатуллин, дважды лауреат «Большой книги», умеет играть с жанрами и героями: он замешивает фантастический триллер с психологическим хоррором, оглушает героев социальным боевиком, а на самом деле говорит о том, каково это — точно знать, что выхода нет, что бояться поздно. Сам автор говорит: этот фантастический детектив «оказался запутаннее, жестче и даже беспощаднее, чем я сам ожидал».
@knizhnikc
Нюта Федермессер. «Камера хранения» («КоЛибри», «Азбука-Аттикус»)
Нюта Федермессер, учредительница фонда помощи хосписам «Вера», дочь Веры Миллионщиковой, основавшей хосписное движение в России. Она верит «в труд и результат», у нее всегда «все с собой — от зубочистки до мачете», и она не может уснуть, если не вымоет на ночь зеркало или унитаз. Нюта видит себя как огромную камеру хранения с серыми закрытыми ящиками, переполненными воспоминаниями, и собрала книгу из своих записей, которые ведет много лет. Дневниковые заметки, рассказы о близких, и о фонде, и о боли, и об усталости. И о китах — главное, не пропустите рассказ о китах. И о маме. И о том, что мир полон любви и движется любовью. Здесь все вперемешку — какие-то стихи, разговоры, дурацкие сны («Планета Земля накренилась и изменила форму, стала как папайя, ну и, соответственно, изменились скорость и траектория вращения. Надо выяснить, понять: почему»). Честный автопортрет, собранный из фантиков, фотографий, цветов, шишек, осколков, обрывков. Как детский секретик: расчищаешь верхний слой, тот, где боль и усталость, — и в глаза бьет свет.
@knizhnikc
Нюта Федермессер, учредительница фонда помощи хосписам «Вера», дочь Веры Миллионщиковой, основавшей хосписное движение в России. Она верит «в труд и результат», у нее всегда «все с собой — от зубочистки до мачете», и она не может уснуть, если не вымоет на ночь зеркало или унитаз. Нюта видит себя как огромную камеру хранения с серыми закрытыми ящиками, переполненными воспоминаниями, и собрала книгу из своих записей, которые ведет много лет. Дневниковые заметки, рассказы о близких, и о фонде, и о боли, и об усталости. И о китах — главное, не пропустите рассказ о китах. И о маме. И о том, что мир полон любви и движется любовью. Здесь все вперемешку — какие-то стихи, разговоры, дурацкие сны («Планета Земля накренилась и изменила форму, стала как папайя, ну и, соответственно, изменились скорость и траектория вращения. Надо выяснить, понять: почему»). Честный автопортрет, собранный из фантиков, фотографий, цветов, шишек, осколков, обрывков. Как детский секретик: расчищаешь верхний слой, тот, где боль и усталость, — и в глаза бьет свет.
@knizhnikc
Теодор Зельдин. «Интимная история человечества» (МИФ, перевод Ирины Ильковой)
Это не история секса, как может показаться из названия, и даже не история эволюции любовных отношений, хотя в книге можно найти, к примеру, рассуждение об эволюции свиданий в ХХ веке. Британский философ и историк Теодор Зельдин делает нечто большее: он исследует человечество, задавая вопросы своим героям (героиням, если точнее) и вписывая их в контекст мировой истории. Он вообще уверен, что «чем больше у нас выбор контекстов, тем меньше трудности кажутся нам неизбежными и непреодолимыми». Вот женщина, считающая себя неудачницей. Вот полицейская, живущая в провинциальном городке, где женщины редко разговаривают с мужчинами. Официантка в кафе, у которой есть степень магистра истории искусств. Владелица автомастерской, в 63 года начавшая жизнь заново. Все они — словно часть гигантской мозаики, маленькие камешки, без которых невозможно понять, что такое человечество, к чему оно стремится, что заставляет человека испытывать счастье или страдать, как менялись наши страхи, эмоции, мечты на протяжении веков. Более того, книга дает почувствовать именно «нас» — человечество как единое целое, и это удивительно оптимистическое ощущение.
@knizhnikc
Это не история секса, как может показаться из названия, и даже не история эволюции любовных отношений, хотя в книге можно найти, к примеру, рассуждение об эволюции свиданий в ХХ веке. Британский философ и историк Теодор Зельдин делает нечто большее: он исследует человечество, задавая вопросы своим героям (героиням, если точнее) и вписывая их в контекст мировой истории. Он вообще уверен, что «чем больше у нас выбор контекстов, тем меньше трудности кажутся нам неизбежными и непреодолимыми». Вот женщина, считающая себя неудачницей. Вот полицейская, живущая в провинциальном городке, где женщины редко разговаривают с мужчинами. Официантка в кафе, у которой есть степень магистра истории искусств. Владелица автомастерской, в 63 года начавшая жизнь заново. Все они — словно часть гигантской мозаики, маленькие камешки, без которых невозможно понять, что такое человечество, к чему оно стремится, что заставляет человека испытывать счастье или страдать, как менялись наши страхи, эмоции, мечты на протяжении веков. Более того, книга дает почувствовать именно «нас» — человечество как единое целое, и это удивительно оптимистическое ощущение.
@knizhnikc
Анна Матвеева. «Картинные девушки. Музы и художники: от Веласкеса до Анатолия Зверева» («Редакция Елены Шубиной»)
Анна Матвеева, лауреат премии имени Бажова, финалистка «Большой книги» и «Нацбеста», выпустила вторую часть своих «Картинных девушек» — историй натурщиц, позировавших великим мастерам. Иногда в своих нежных и строгих эссе писательница рассуждает в основном о живописце и его отношениях с искусством: например, в случае с «Неизвестной» Крамского так до конца и не ясно, кто изображен на портрете; но кто не изображен, Матвеева рассказывает в подробностях. Иногда муза для нее, наоборот, оказывается важнее: Надя Ходасевич прожила не менее, а то и более удивительную жизнь, чем ее муж, французский скульптор и художник Фернан Леже. «Девушки» — не просто сборник биографий, это зарисовки об отношениях мужчины и женщины, художника и музы, какими они были в разные эпохи. Книга о цене бессмертия. Хорошо, что тема неисчерпаема: есть надежда, что появятся «Картинные девушки — 3».
@knizhnikc
Анна Матвеева, лауреат премии имени Бажова, финалистка «Большой книги» и «Нацбеста», выпустила вторую часть своих «Картинных девушек» — историй натурщиц, позировавших великим мастерам. Иногда в своих нежных и строгих эссе писательница рассуждает в основном о живописце и его отношениях с искусством: например, в случае с «Неизвестной» Крамского так до конца и не ясно, кто изображен на портрете; но кто не изображен, Матвеева рассказывает в подробностях. Иногда муза для нее, наоборот, оказывается важнее: Надя Ходасевич прожила не менее, а то и более удивительную жизнь, чем ее муж, французский скульптор и художник Фернан Леже. «Девушки» — не просто сборник биографий, это зарисовки об отношениях мужчины и женщины, художника и музы, какими они были в разные эпохи. Книга о цене бессмертия. Хорошо, что тема неисчерпаема: есть надежда, что появятся «Картинные девушки — 3».
@knizhnikc
Светлана Лаврова. «Больница для динозавров: мезозойские истории» («Самокат»)
Книга, которая «посвящается всем, кто в детстве играл пластмассовыми динозаврами», вроде бы детская (на обложке стоит 6+), но, как в лучших детских книгах, здесь все всерьез и все по-взрослому. Это рассказ о больнице № 17, в которой врачи принимают пациентов, как это обычно происходит в конце мелового периода (то есть 67–70 миллионов лет назад). Главврач-динозавр читает письмо от тетушки Аделаиды, хирург-птеродактиль оперирует, терапевт-анкилозавр ворчит и ноет, что скоро все погибнут. Но вот к ним прибивается юный дромеозавр, который тоже мечтает стать врачом. Млекопитающие путаются у них под ногами, но людей в этом мире нет. Пока нет. Всем героям — и юным, и не очень, и двухметровым, и восьмитонным — то и дело приходится кого-то спасать, кому-то рассказывать сказки, оперировать птеранодонов, выслушивать тараканов и рассуждать об эволюции. Сказочница Светлана Лаврова — не только автор 90 детских книг, но и врач-нейрофизиолог, поэтому «Больница» читается как захватывающий врачебный детектив, только с настоящими динозаврами.
@knizhnikc
Книга, которая «посвящается всем, кто в детстве играл пластмассовыми динозаврами», вроде бы детская (на обложке стоит 6+), но, как в лучших детских книгах, здесь все всерьез и все по-взрослому. Это рассказ о больнице № 17, в которой врачи принимают пациентов, как это обычно происходит в конце мелового периода (то есть 67–70 миллионов лет назад). Главврач-динозавр читает письмо от тетушки Аделаиды, хирург-птеродактиль оперирует, терапевт-анкилозавр ворчит и ноет, что скоро все погибнут. Но вот к ним прибивается юный дромеозавр, который тоже мечтает стать врачом. Млекопитающие путаются у них под ногами, но людей в этом мире нет. Пока нет. Всем героям — и юным, и не очень, и двухметровым, и восьмитонным — то и дело приходится кого-то спасать, кому-то рассказывать сказки, оперировать птеранодонов, выслушивать тараканов и рассуждать об эволюции. Сказочница Светлана Лаврова — не только автор 90 детских книг, но и врач-нейрофизиолог, поэтому «Больница» читается как захватывающий врачебный детектив, только с настоящими динозаврами.
@knizhnikc
Анна Баштовая. «Мода и сериалы» (АСТ)
Книга художника по костюмам. У нее, кстати, есть еще подкаст «История кинокостюма» — по уровню сравним с серией очень толковых лекций, которые обычно продают за деньги. Но там про сериалы всего один выпуск — последний, потому что фильмы в XXI веке перестали влиять на то, как мы одеваемся: эту нишу заняли сериалы. Например, возможно, вы не задумывались, но футболки с рисунком стали популярны после выхода «Теории большого взрыва». Из книги также узнаете, какой стиль у персонажей сериала «Друзья», что означает одежда в шкафу у героинь «Большой маленькой лжи», почему Ночной дозор в «Игре престолов» носит накидки из икеевских ковриков и как меняются костюмы Дейенерис от сезона к сезону.
В книге нескучная теория и много картинок, но один минус — это сложно читать, если вы не смотрели эти сериалы. Поэтому если вы не фанат современных проектов, то не стоит и браться. И, конечно же, хотелось бы увидеть такую книгу об отечественных сериалах, причем не о тех, которые выходят на платформах пачками и вы о них тут же забываете, а о тех, которые обрели действительно культовый статус для нашего зрителя.
@knizhnikc
Книга художника по костюмам. У нее, кстати, есть еще подкаст «История кинокостюма» — по уровню сравним с серией очень толковых лекций, которые обычно продают за деньги. Но там про сериалы всего один выпуск — последний, потому что фильмы в XXI веке перестали влиять на то, как мы одеваемся: эту нишу заняли сериалы. Например, возможно, вы не задумывались, но футболки с рисунком стали популярны после выхода «Теории большого взрыва». Из книги также узнаете, какой стиль у персонажей сериала «Друзья», что означает одежда в шкафу у героинь «Большой маленькой лжи», почему Ночной дозор в «Игре престолов» носит накидки из икеевских ковриков и как меняются костюмы Дейенерис от сезона к сезону.
В книге нескучная теория и много картинок, но один минус — это сложно читать, если вы не смотрели эти сериалы. Поэтому если вы не фанат современных проектов, то не стоит и браться. И, конечно же, хотелось бы увидеть такую книгу об отечественных сериалах, причем не о тех, которые выходят на платформах пачками и вы о них тут же забываете, а о тех, которые обрели действительно культовый статус для нашего зрителя.
@knizhnikc
Сегодня Анна Цивилева представляет новый сборник о героях СВО
Сборник рассказов участников СВО «Нет уз святее товарищества» состоится в Музее Победы 23 июля.
Книга выпущена Фондом «Защитники Отечества» под редакцией Захара Прилепина И как и первый сборник «Жизнь за други своя» - эта книга соткана из личных историй ветеранов специальной военной операции.
Главная цель книги - охранить историческую правду, сберечь её и донести до читателей. Цель благородная.
Сборник рассказов участников СВО «Нет уз святее товарищества» состоится в Музее Победы 23 июля.
Книга выпущена Фондом «Защитники Отечества» под редакцией Захара Прилепина И как и первый сборник «Жизнь за други своя» - эта книга соткана из личных историй ветеранов специальной военной операции.
Главная цель книги - охранить историческую правду, сберечь её и донести до читателей. Цель благородная.
Вадим Верник. «Пять дней с легендой» (АСТ)
Когда-то автор снимал фильм о Майе Плисецкой в Финляндии, а потом много лет спустя нашел исходники интервью. Они, разумеется, не вошли в монтаж, хотя журналист провел вместе с балериной целых пять дней. Каждый из них — новая глава с фотографиями и диалогами. Здесь много «вдохновляющего» для девушек. Например, есть же известное выражение о похудении, которое приписывают балерине: «Не жрать». В книге найдете похожее: «Чтобы выглядеть худой на сцене, в жизни тебя вообще не должно быть видно», — произнесла Майя Михайловна и заказала себе порцию зеленого салата.
Еще здесь много трогательных и необычных деталей об их с Щедриным жизни в Мюнхене — куда они ходили и что заказывали. В начале книги остановитесь на нежном вступлении, которое написал Верник и приложил фотографии из детских дневников о балете. История обязательна к прочтению тем, кто до сих пор грезит величайшей балериной. А таких немало!
@knizhnikc
Когда-то автор снимал фильм о Майе Плисецкой в Финляндии, а потом много лет спустя нашел исходники интервью. Они, разумеется, не вошли в монтаж, хотя журналист провел вместе с балериной целых пять дней. Каждый из них — новая глава с фотографиями и диалогами. Здесь много «вдохновляющего» для девушек. Например, есть же известное выражение о похудении, которое приписывают балерине: «Не жрать». В книге найдете похожее: «Чтобы выглядеть худой на сцене, в жизни тебя вообще не должно быть видно», — произнесла Майя Михайловна и заказала себе порцию зеленого салата.
Еще здесь много трогательных и необычных деталей об их с Щедриным жизни в Мюнхене — куда они ходили и что заказывали. В начале книги остановитесь на нежном вступлении, которое написал Верник и приложил фотографии из детских дневников о балете. История обязательна к прочтению тем, кто до сих пор грезит величайшей балериной. А таких немало!
@knizhnikc