“Тонкий доктор” (Doctor subtilis) Иоанн Дунс Скотт родился в Шотландии или Ирландии неведомо когда (1260-1274) и довольно долго слыл тупоумным, пока после некого видения не стал внезапно богословом и вскорости кандидатом богословия, гастролировавшим по Англии. В 1305 году он переехал из Оксфорда в Париж, где агрессивно отстаивал в Сорбонне свою dissertatio о доказательствах непорочного зачатия Девы Марии в ходе disputatio с ретроградными доминиканцами. Они были многочисленны и въедливы, но стоявшая в комнате статуя Девы Марии благодушно кивала Дунсу Скотту на протяжении всего диспута, раздражая оппонентов и лишая мужества жюри. Став доктором, он продолжил философствовать и проповедовать, но всего лишь три года спустя отправился по церковным делам в Кёльн, где его хватил удар, от которого он и помер. Говорят, что келейника он отослал за помощью, а только тот знал о подверженности учителя глубоким комообразным обморокам (что вообще для эпилепсии нормально, наряду с внезапными видениями, припадками, меняющими личность и т.п.) – ну и в итоге Дунса Скотта, возможно, погребли живым.
Дунс Скотт был человеком глубочайшего образования, широчайшей эрудиции, тонкого религиозного чувства и причудливого экстравагантного нрава. Он является основоположником моды, мема и стереотипа – ношения мудрецами и колдунами остроконечного колпака. То есть современные пост-ньюэйджевские утверждатели могут утверждать, что корни идут от зороастрийских жрецов или магов Халдеи, но факт в том, что в европейской культуре мудрец-маг-ведьма-ученый ходит в остроконечном колпаке как раз с Дунса Скотта, и не раньше. Потому что это инвертированная воронка, через которую знание устремляется к своему истоку в недостижимой выси. Как говорится, см. и Босха, и Кранаха, и десятки граверов и художников самых разных времен, когда в живописи все покоилось на символизме.
Последователи Дунса Скотта носили остроконечные колпаки. За ними – другие богословы-схоласты и философы. Потом их в этих колпаках начала жечь инквизиция. Но уже в циническое и язвительное Просвещение на эту традицию нахлынул ridicule publique, подвергая карикатуризации. Экономные и бескружевные XIX и XX века редуцировали колпак до скромной ермолки, носившейся профессорами вплоть до Лосева. А в англо-саксонской культуре остроконечная шапка и треножник оракула вообще стали символами глупости, и к ним до 1980-х годов приговаривали самых недалеких учеников класса или просто детей с СДВГ, мешавших вести урок. По традиции, на шапке было написано Dunce. В остальном-прочем, Дунс Скотт не впал в забвение, его “аргумент из лжи” знают и используют до сих пор, он входит в хрестоматии и пр. У него всё хорошо в этом плане. Но вы-таки будете что-то там говорить о посмертной славе. #история #Средневековье #философия #религия #ДунсСкотт #историябыта
Дунс Скотт был человеком глубочайшего образования, широчайшей эрудиции, тонкого религиозного чувства и причудливого экстравагантного нрава. Он является основоположником моды, мема и стереотипа – ношения мудрецами и колдунами остроконечного колпака. То есть современные пост-ньюэйджевские утверждатели могут утверждать, что корни идут от зороастрийских жрецов или магов Халдеи, но факт в том, что в европейской культуре мудрец-маг-ведьма-ученый ходит в остроконечном колпаке как раз с Дунса Скотта, и не раньше. Потому что это инвертированная воронка, через которую знание устремляется к своему истоку в недостижимой выси. Как говорится, см. и Босха, и Кранаха, и десятки граверов и художников самых разных времен, когда в живописи все покоилось на символизме.
Последователи Дунса Скотта носили остроконечные колпаки. За ними – другие богословы-схоласты и философы. Потом их в этих колпаках начала жечь инквизиция. Но уже в циническое и язвительное Просвещение на эту традицию нахлынул ridicule publique, подвергая карикатуризации. Экономные и бескружевные XIX и XX века редуцировали колпак до скромной ермолки, носившейся профессорами вплоть до Лосева. А в англо-саксонской культуре остроконечная шапка и треножник оракула вообще стали символами глупости, и к ним до 1980-х годов приговаривали самых недалеких учеников класса или просто детей с СДВГ, мешавших вести урок. По традиции, на шапке было написано Dunce. В остальном-прочем, Дунс Скотт не впал в забвение, его “аргумент из лжи” знают и используют до сих пор, он входит в хрестоматии и пр. У него всё хорошо в этом плане. Но вы-таки будете что-то там говорить о посмертной славе. #история #Средневековье #философия #религия #ДунсСкотт #историябыта
Нередко приходилось читать про Джона Теофила Дезагюлье (1683-1744) – создателя современного масонства, знаменитого для своего времени экспериментального физика, кальвинистского проповедника, пропагандиста ньютоновских теорий и первоисследователя электричества, придворного фейерверк-мастера герцога Чандоса, друга Ньютона, Генделя, Баха и Бойля, члена Королевского общества, лоббиста при партии вигов и советника Парламента, члена инженерного комитета по строительству Вестминстерского моста, – что он умер в нищете и одиночестве, без гроша в выделенной ему при постоялом дворе каморке, в безумии, одетым арлекином, потому что так он потребовал.
По разным причинам – из мизантропически-философских соображений, из любви к “желтизне” и “клубничке”, по иным причинам – это диккенсовское описание кочует из популярной тематической книги в книгу.
А теперь следим за руками.
Дезагюлье никогда особенно не жировал, но оставил своему старшему сыну Томасу (практикующему химику и инженеру, автору большинства фейерверков при дворе Чандоса) дом и порядочно средств для содержания семьи и лаборатории.
Мем про его смерть в нищете порожден одним лишь произведением художественной литературы – нравственной поэмой Джеймса Которна “Тщета радости человеческой” (1749), которая имела единственной своей святой целью привлечение госзаказа и корпоративных грантов в наукоемкие отрасли и в фундаментальные исследования, для чего в ней живописались страдания академических ученых от нищеты. Поэма была элементом виганского лоббизма и была представлена в Парламент на рассмотрение.
Мем про каморку рожден на материале реальных обстоятельств смерти Дезагюлье в номере “Кофейни Бедфорд” в Ковент-гарден. Как и его приятель философ Джон Толанд, Дезагюлье любил жить в Амстердаме. Там была зона веротерпимости, буржуазной зажиточности и треш-развлечений. Само собой, это была также ярмарка и круглосуточный парад-алле шпионажа, промышленного и политического, где Дезагюлье был, естественно, одним из колонновожатых. В последний заезд он прожил в Нидерландах четыре года и, конечно, за это время продал или передал сыну свою недвижимость. Вернувшись умирать в Англию, он буквально не успел сориентироваться по приезде в Лондон, как, собственно, умер. С момента приезда до смерти он находился в “Кофейне Бедфорд”. Посмотрим, что пишет о ней “Коноссёр” за 1754 г.: “Эта кофейня всякий вечер полнится людьми света. Чуть ли не каждый встреченный там вами будет либо человек учтивый и ученый, либо острослов. Анекдоты и bon-mots несутся из каждой ложи, эхом отражаясь друг от друга. Здесь вам критически оценят всякое литературное направление, найдут положительные и отрицательные стороны во всяком материале прессы, всякий спектакль на театре взвесят и вынесут ему вердикт”.
Примы театра Ковент-гарден Гаррик и Фут в переписке подчеркивают, что после упадка и крушения “Инспектора” ночью только и осталось, что идти в “Бедфорд”, потому что там остался старый добрый дух “непристойного транжирства” (indecent extravagance). Реалия и язык прямо трогательные – хоть сейчас в современную светскую хронику.
Короче говоря, Дезагюлье из порта поехал прямо в элитный клуб для левой творческой интеллигенции в центре города с элитной гостиницей над ним. Там он жил и умер.
Про арлекина еще интереснее. Идиоты писатели повторяют байку за идиотами мемуаристами, закономерно не углубляясь в контекст. Просить одеть себя в домино – это не обязательно значит “быть одетым в домино”. Хотя кто этих родственников знает, что они могли сделать с бессильным стариком целых шестидесяти лет, умиравшим от сердечной недостаточности, отягченной подагрой.
Великий писатель Рабле, умирая, требовал, чтобы его одели в домино, потому что “beati sunt qui requescan in Domino” (блаженны покоящиеся во Господе). Любой каламбур ценен только в том случае, если есть аудитория его понять. Рабле, видимо, повезло с окружением. Дезагюлье – нет. #история #18век #17век #тайныеобщества #конспирология #масоны #Англия #историябыта
По разным причинам – из мизантропически-философских соображений, из любви к “желтизне” и “клубничке”, по иным причинам – это диккенсовское описание кочует из популярной тематической книги в книгу.
А теперь следим за руками.
Дезагюлье никогда особенно не жировал, но оставил своему старшему сыну Томасу (практикующему химику и инженеру, автору большинства фейерверков при дворе Чандоса) дом и порядочно средств для содержания семьи и лаборатории.
Мем про его смерть в нищете порожден одним лишь произведением художественной литературы – нравственной поэмой Джеймса Которна “Тщета радости человеческой” (1749), которая имела единственной своей святой целью привлечение госзаказа и корпоративных грантов в наукоемкие отрасли и в фундаментальные исследования, для чего в ней живописались страдания академических ученых от нищеты. Поэма была элементом виганского лоббизма и была представлена в Парламент на рассмотрение.
Мем про каморку рожден на материале реальных обстоятельств смерти Дезагюлье в номере “Кофейни Бедфорд” в Ковент-гарден. Как и его приятель философ Джон Толанд, Дезагюлье любил жить в Амстердаме. Там была зона веротерпимости, буржуазной зажиточности и треш-развлечений. Само собой, это была также ярмарка и круглосуточный парад-алле шпионажа, промышленного и политического, где Дезагюлье был, естественно, одним из колонновожатых. В последний заезд он прожил в Нидерландах четыре года и, конечно, за это время продал или передал сыну свою недвижимость. Вернувшись умирать в Англию, он буквально не успел сориентироваться по приезде в Лондон, как, собственно, умер. С момента приезда до смерти он находился в “Кофейне Бедфорд”. Посмотрим, что пишет о ней “Коноссёр” за 1754 г.: “Эта кофейня всякий вечер полнится людьми света. Чуть ли не каждый встреченный там вами будет либо человек учтивый и ученый, либо острослов. Анекдоты и bon-mots несутся из каждой ложи, эхом отражаясь друг от друга. Здесь вам критически оценят всякое литературное направление, найдут положительные и отрицательные стороны во всяком материале прессы, всякий спектакль на театре взвесят и вынесут ему вердикт”.
Примы театра Ковент-гарден Гаррик и Фут в переписке подчеркивают, что после упадка и крушения “Инспектора” ночью только и осталось, что идти в “Бедфорд”, потому что там остался старый добрый дух “непристойного транжирства” (indecent extravagance). Реалия и язык прямо трогательные – хоть сейчас в современную светскую хронику.
Короче говоря, Дезагюлье из порта поехал прямо в элитный клуб для левой творческой интеллигенции в центре города с элитной гостиницей над ним. Там он жил и умер.
Про арлекина еще интереснее. Идиоты писатели повторяют байку за идиотами мемуаристами, закономерно не углубляясь в контекст. Просить одеть себя в домино – это не обязательно значит “быть одетым в домино”. Хотя кто этих родственников знает, что они могли сделать с бессильным стариком целых шестидесяти лет, умиравшим от сердечной недостаточности, отягченной подагрой.
Великий писатель Рабле, умирая, требовал, чтобы его одели в домино, потому что “beati sunt qui requescan in Domino” (блаженны покоящиеся во Господе). Любой каламбур ценен только в том случае, если есть аудитория его понять. Рабле, видимо, повезло с окружением. Дезагюлье – нет. #история #18век #17век #тайныеобщества #конспирология #масоны #Англия #историябыта
Итого: нищий сумасшедший старик в каморке при таверне, одетый в шутовской колпак, – постепенно превращается в пожилого состоятельного фигуранта лондонского научного и светского круга, с ироническим постмодернистским комментарием-цитатой уходящего в мир иной посреди местного “Красного октября”, образно говоря. Это поучительно. #история #18век #17век #тайныеобщества #конспирология #масоны #Англия #историябыта
Самуэль Пипс и день забот
29 июня 1663 г.
Встал вовремя [5 часов утра] и в свою контору, потом, со временем, к Темплу, там назначил вечером встречу по своему делу и оттуда домой пешком. На улицах газетчики везде кричат о великой победе португальцев над испанцами, 10 000 убито, 3 или 4000 взяты в плен со всеми артиллерией, обозами, деньгами и т.д. Дон Хуан Австрийский вынужден был бежать с горсткой людей. Это хорошие новости.
Оттуда домой, и все утро провел в своей конторе, оттуда по воде на Сент-Джеймс-сквер, но собрания там сегодня не было по причине выходного, зато встретил в Парке г-на Крида и, сделав с ним пару кругов по парку, обсуждая его дело, оставил его в Вестминстер-холле, куда мы дошли.
Потом сделал круг, вернулся к Холлу и заговорил с миссис Лейн и после преотличной беседы о том, что она никогда не ходила в город с мужчинами, по крайней мере, до сих пор, я в два счета уговорил ее пойти со мной и встретиться в Рейнской пивной напротив, и там я накормил ее омаром и отлично ей вдул (фр. touze) и лапал ее везде, при этом вешая ей на уши лапшу про то, какая у нее гладкая и светлая кожа, и действительно, у нее очень белые ляжки и ноги, но чудовищно жирные. Подустав, я перестал, и тут кто-то, увидев в окно наши забавы, громко крикнул на улице: «Сэр! Что вы так к барышне-то присосались?» - и бросил в окно камнем, что меня взбесило, но, по-видимому, они не видели, как я ей вдувал. Потом мы расстались, я вышел черным ходом, никем не замеченный, кажется, и она пошла к [Вестминстер-]Холлу, а я – к Уайтхоллу, откуда я по воде – к Темплу, там встретился с кузеном Роджером и г-ном Голдсборо и с ними – в Грейс-Инн к его консультанту, некому г-ну Ровворту, очень приятному человеку, где обсуждали вопрос, должен ли я как душеприказчик выписать Голдсборо исполнительный лист о передаче им их собственности обратно… <…>
На том мы и расстались. Оттуда по воде от Темпла домой и оттуда – к сэру У. Баттену, и с ним обедал вместе с его супругой и сэром Дж. Миннесом, который сегодня весь день провел за рекой с моряками, которые возвратились из Ост-Индий, но мне он ничего про это не рассказывал, кроме того, что они поселились в Вуличе и Дептфорде, и он с ними все время очень занят. Ну и помогай им всем Бог.
Домой и долго занимался на лютне, потом выслушал латинскую главу от Уилла [юноша-лакей] и спать. Впрочем, в последнее время я пристрастился, пока жена в отъезде, злоупотреблять своей фантазией и воображать себе всяких женщин, к которым я расположен, и весьма этого стыжусь. Постараюсь больше так не делать. Потом – спать.
#история #17век #историябыта #Англия #Пипс #психология #первоисточник
29 июня 1663 г.
Встал вовремя [5 часов утра] и в свою контору, потом, со временем, к Темплу, там назначил вечером встречу по своему делу и оттуда домой пешком. На улицах газетчики везде кричат о великой победе португальцев над испанцами, 10 000 убито, 3 или 4000 взяты в плен со всеми артиллерией, обозами, деньгами и т.д. Дон Хуан Австрийский вынужден был бежать с горсткой людей. Это хорошие новости.
Оттуда домой, и все утро провел в своей конторе, оттуда по воде на Сент-Джеймс-сквер, но собрания там сегодня не было по причине выходного, зато встретил в Парке г-на Крида и, сделав с ним пару кругов по парку, обсуждая его дело, оставил его в Вестминстер-холле, куда мы дошли.
Потом сделал круг, вернулся к Холлу и заговорил с миссис Лейн и после преотличной беседы о том, что она никогда не ходила в город с мужчинами, по крайней мере, до сих пор, я в два счета уговорил ее пойти со мной и встретиться в Рейнской пивной напротив, и там я накормил ее омаром и отлично ей вдул (фр. touze) и лапал ее везде, при этом вешая ей на уши лапшу про то, какая у нее гладкая и светлая кожа, и действительно, у нее очень белые ляжки и ноги, но чудовищно жирные. Подустав, я перестал, и тут кто-то, увидев в окно наши забавы, громко крикнул на улице: «Сэр! Что вы так к барышне-то присосались?» - и бросил в окно камнем, что меня взбесило, но, по-видимому, они не видели, как я ей вдувал. Потом мы расстались, я вышел черным ходом, никем не замеченный, кажется, и она пошла к [Вестминстер-]Холлу, а я – к Уайтхоллу, откуда я по воде – к Темплу, там встретился с кузеном Роджером и г-ном Голдсборо и с ними – в Грейс-Инн к его консультанту, некому г-ну Ровворту, очень приятному человеку, где обсуждали вопрос, должен ли я как душеприказчик выписать Голдсборо исполнительный лист о передаче им их собственности обратно… <…>
На том мы и расстались. Оттуда по воде от Темпла домой и оттуда – к сэру У. Баттену, и с ним обедал вместе с его супругой и сэром Дж. Миннесом, который сегодня весь день провел за рекой с моряками, которые возвратились из Ост-Индий, но мне он ничего про это не рассказывал, кроме того, что они поселились в Вуличе и Дептфорде, и он с ними все время очень занят. Ну и помогай им всем Бог.
Домой и долго занимался на лютне, потом выслушал латинскую главу от Уилла [юноша-лакей] и спать. Впрочем, в последнее время я пристрастился, пока жена в отъезде, злоупотреблять своей фантазией и воображать себе всяких женщин, к которым я расположен, и весьма этого стыжусь. Постараюсь больше так не делать. Потом – спать.
#история #17век #историябыта #Англия #Пипс #психология #первоисточник
Как дядюшка Уайт затейничал
Дневник Самуэля Пипса, 11 мая 1664 г.
Встал и весь день, и до и после полудня, в своем кабинете в конторе смотрел, как плотники его заканчивают, потом мыл и расставлял всё по местам. Наконец-то мой кабинет - удобный и во всем мне приятный. Вечером мой дядя Уайт заглянул ко мне в кабинет снова поговорить со мной о деле г-на Мэйса, а оттуда направился ко мне домой поговорить с моей женой.
Ну и можно представить мое удивление, когда через какое-то время жена послала за мной, когда он ушел, чтобы рассказать, что он завел с ней разговор о том, не хочет ли она детей, а он, мол, точно хочет, и что он счел бы за лучшее для себя и для нее завести ребенка с ней вместе, а он бы ей дал 500 фунтов, хоть деньгами, хоть украшениями, причем вперед, и сделал бы ребенка своим наследником. Он нахваливал ее тело и вовсю ей внушал, что всё это было бы совершенно законно. Она сказала, что ответила ему весьма гневно, так что он даже не сумел свести это к заверениям, что говорил в шутку, но сказал потом, что, коль скоро он узнал ее к этому делу отношение, то больше об этом с ней никогда не заговорит и ее просит никому не рассказывать.
Похоже, он говорил всё это с притворными смешками, но судя по всему им сказанному, что я пока не могу уложить у себя в голове, мне ясно, что он говорил от чистого сердца, и теперь я боюсь, вся его всегдашняя доброта к нам была лишь его похотью к ней.
Что мне теперь про все это думать, я не знаю, но полагаю, не стану ему показывать, что я знаю, пока не обдумаю всё получше. К тому же еще я, будучи в слегка взбаламученном и неспокойном от всего этого сознании, получил письмо от г-на Ковентри про мачту к герцоговой яхте, что наряду с прочими делами заставило меня решиться ехать завтра с рассветом в Вулич. Потом ужинать и спать.
#история #Англия #17век #Пипс #первоисточник #историябыта #литература
Дневник Самуэля Пипса, 11 мая 1664 г.
Встал и весь день, и до и после полудня, в своем кабинете в конторе смотрел, как плотники его заканчивают, потом мыл и расставлял всё по местам. Наконец-то мой кабинет - удобный и во всем мне приятный. Вечером мой дядя Уайт заглянул ко мне в кабинет снова поговорить со мной о деле г-на Мэйса, а оттуда направился ко мне домой поговорить с моей женой.
Ну и можно представить мое удивление, когда через какое-то время жена послала за мной, когда он ушел, чтобы рассказать, что он завел с ней разговор о том, не хочет ли она детей, а он, мол, точно хочет, и что он счел бы за лучшее для себя и для нее завести ребенка с ней вместе, а он бы ей дал 500 фунтов, хоть деньгами, хоть украшениями, причем вперед, и сделал бы ребенка своим наследником. Он нахваливал ее тело и вовсю ей внушал, что всё это было бы совершенно законно. Она сказала, что ответила ему весьма гневно, так что он даже не сумел свести это к заверениям, что говорил в шутку, но сказал потом, что, коль скоро он узнал ее к этому делу отношение, то больше об этом с ней никогда не заговорит и ее просит никому не рассказывать.
Похоже, он говорил всё это с притворными смешками, но судя по всему им сказанному, что я пока не могу уложить у себя в голове, мне ясно, что он говорил от чистого сердца, и теперь я боюсь, вся его всегдашняя доброта к нам была лишь его похотью к ней.
Что мне теперь про все это думать, я не знаю, но полагаю, не стану ему показывать, что я знаю, пока не обдумаю всё получше. К тому же еще я, будучи в слегка взбаламученном и неспокойном от всего этого сознании, получил письмо от г-на Ковентри про мачту к герцоговой яхте, что наряду с прочими делами заставило меня решиться ехать завтра с рассветом в Вулич. Потом ужинать и спать.
#история #Англия #17век #Пипс #первоисточник #историябыта #литература