Вавиленовы скрепы. Оливье.
Некоторые традиции складываются или насаждаются прямо у нас на глазах. А память потребителя современных медиа сродни памяти кролика и не держит информацию «перед глазами» более суток. Так, например, "культ оливье" на Новый год создал Первый канал (еще ОРТ) в 1995-1997 гг., когда в рамках новой пост-перестроечной идеологии стал формировать в народе тоску по совку "Старыми песнями о главном". В самом СССР никакого культа оливье не было, он был фоном для таких салатов, как мимоза, крабовый, селедка под шубой, свекольный с чесноком и грецкими орехами (отдельная шуба) и др., - их подавали все вместе. Таким же фоном были салаты из свежих овощей (огурцы и лук, остальное – кто что достал), из капусты с морковкой. Речь идет, конечно, о советском среднем классе. Пресловутой Наде никогда бы и в голову не пришло потчевать гостей (орально призывать употреблять) оливье: это все равно что попросить мыть руки с мылом, потому что вот оно у нас есть.
Даже наоборот: собственно "праздничный стол" - это были салаты мимоза (с дефицитными консервами горбуши), из печени трески (тоже дефицитные консервы – из них делали салаты, потому что одной банки из праздничного заказа на работе должно было хватить на всю семью), красная рыба, ветчина. А вот чтобы не вставать из-за стола голодными, был нужен оливье (вареная колбаса, яйца, картошка, морковь, майонез, если повезет – зеленый горошек), которого резали большую миску.
И только в конце 1990-х гг. слово "оливье" стало мемом и символом Нового года. В СССР этим символом скорее было слово "мандарины".
Снобизм госпиарщиков выдает как раз то, что только оливье и винегрет иностранцы называют "русский салат", но оба названия на русском – французского происхождения, и во французской и английской кухнях тоже есть винегрет, но там это слово обозначает другое блюдо. А с оливье такой путаницы нет. Поэтому мыслящие на ломаном английском своих тренингов и семинаров вавилены выбрали оливье под чутким руководством своих супервайзеров – сосланных на вновь открывающиеся восточноевропейские рынки французов и поляков, которыми полнились свежеотстроенные кабинеты «Проктора и Гэмбла» и ему подобных контор. Креативя ролики всякого рода тайдов, они поправляли российских вавиленов-креаторов: на белом воротнике сорочки должны быть красные пятна – русские, придя с работы, в спешке и азарте, не переодеваясь, всегда едят борщ и заляпывают рубашки, что непонятно? Возражений они не принимали: они знают лучше, про это написано в методичках.
Креаторам же принадлежит уничижительный мем «тазик», употребляющийся вместе с мемом «оливье». Вне всякого сомнения, в семантическом комплексе «деревенская свадьба» он употребителен и по сей день. Но камон, вавилен среднего звена на ОРТ об этом определенно не думал. Он колебался между словами «тазик» и «корыто», и только супервайзеру-арканзасцу спасибо за то, что он вовремя постучал себе указательным пальцем по лбу.
#история #СССР #современность #медиа #реклама
Некоторые традиции складываются или насаждаются прямо у нас на глазах. А память потребителя современных медиа сродни памяти кролика и не держит информацию «перед глазами» более суток. Так, например, "культ оливье" на Новый год создал Первый канал (еще ОРТ) в 1995-1997 гг., когда в рамках новой пост-перестроечной идеологии стал формировать в народе тоску по совку "Старыми песнями о главном". В самом СССР никакого культа оливье не было, он был фоном для таких салатов, как мимоза, крабовый, селедка под шубой, свекольный с чесноком и грецкими орехами (отдельная шуба) и др., - их подавали все вместе. Таким же фоном были салаты из свежих овощей (огурцы и лук, остальное – кто что достал), из капусты с морковкой. Речь идет, конечно, о советском среднем классе. Пресловутой Наде никогда бы и в голову не пришло потчевать гостей (орально призывать употреблять) оливье: это все равно что попросить мыть руки с мылом, потому что вот оно у нас есть.
Даже наоборот: собственно "праздничный стол" - это были салаты мимоза (с дефицитными консервами горбуши), из печени трески (тоже дефицитные консервы – из них делали салаты, потому что одной банки из праздничного заказа на работе должно было хватить на всю семью), красная рыба, ветчина. А вот чтобы не вставать из-за стола голодными, был нужен оливье (вареная колбаса, яйца, картошка, морковь, майонез, если повезет – зеленый горошек), которого резали большую миску.
И только в конце 1990-х гг. слово "оливье" стало мемом и символом Нового года. В СССР этим символом скорее было слово "мандарины".
Снобизм госпиарщиков выдает как раз то, что только оливье и винегрет иностранцы называют "русский салат", но оба названия на русском – французского происхождения, и во французской и английской кухнях тоже есть винегрет, но там это слово обозначает другое блюдо. А с оливье такой путаницы нет. Поэтому мыслящие на ломаном английском своих тренингов и семинаров вавилены выбрали оливье под чутким руководством своих супервайзеров – сосланных на вновь открывающиеся восточноевропейские рынки французов и поляков, которыми полнились свежеотстроенные кабинеты «Проктора и Гэмбла» и ему подобных контор. Креативя ролики всякого рода тайдов, они поправляли российских вавиленов-креаторов: на белом воротнике сорочки должны быть красные пятна – русские, придя с работы, в спешке и азарте, не переодеваясь, всегда едят борщ и заляпывают рубашки, что непонятно? Возражений они не принимали: они знают лучше, про это написано в методичках.
Креаторам же принадлежит уничижительный мем «тазик», употребляющийся вместе с мемом «оливье». Вне всякого сомнения, в семантическом комплексе «деревенская свадьба» он употребителен и по сей день. Но камон, вавилен среднего звена на ОРТ об этом определенно не думал. Он колебался между словами «тазик» и «корыто», и только супервайзеру-арканзасцу спасибо за то, что он вовремя постучал себе указательным пальцем по лбу.
#история #СССР #современность #медиа #реклама
Вавиленовы скрепы. Бабушки
Еще одна из российских особенностей, имеющая экспортное выражение. Еще эмигрантам диссидентской волны была памятна эта реалия, и они радостно ретранслировали ее в своих сочинениях. Что уж говорить о перестроечных вавиленах, которым оставалось лишь актуализировать понятие, и так хорошо известное на западе.
Действительно, очень достали эти бабушки, сидящие у подъезда и называющие проходящих мимо проститутками и наркоманами. А кстати, где они? Ведь на них стоят целые жанры стендапа и мемов в сообществах. Что-то нету их, куда ни посмотри.
Современные бабушки родились в 1945-1955 годах, им было по 20 лет в 1960-1970-е. Они танцевали твист, смотрели премьеру "Кавказской пленницы", носили супер-мини и делали на веках стрелки под Одри Хэпберн. Сейчас только считанные единицы из них по разным глубоко личным причинам решают принимать образ "бабушки" с ворчанием и платочком. Чаще всего это сочетается со свечками и молитвениками. А остальные одеваются по современной моде, лазят по Одноклассникам и Вконтакту, продолжают работать, не умеют и не любят печь пирожки и редко видятся с внуками. Крошечные группки анекдотических "бабушек" еще можно встретить в сберкассах поутру, но это уходящая натура, предыдущее поколение, которому за 80 и которое скоро исчезнет.
Потому что вообще это явление в крупных городах СССР было относительно уникальным и временным, характерным для послевоенной истории страны 1950-1980-х годов. Вследствие необходимости восстанавливать страну после военной разрухи была разработана программа "лимита прописки", когда жителям деревень и маленьких городков – строителям и людям смежных профессий – стали давать жилье в крупных городах, чтобы они его строили и там же жили. Это привело к 1) появлению огромного количества новых молодых жителей в столицах регионов (особенно Москве и Ленинграде), 2) исчезновению целых городков и деревень в провинции. Которое наряду с прочими аспектами индустриализации и привело к распутинско-беловским «прощаниям с Матерой», а не евреи и масоны.
"Лимитчики", "лимита" везли в города свои семьи, и огромное количество деревенских поселились в городах. Для городов вообще не характерны посиделки на завалинке и тесная дружба между семьями одного дома. Это деревенские черты. Вот переехавшие к детям-лимитчикам матери, бабушки и отцы (а чем больше человек в семье, тем больше давали квартиры, поэтому стариков забирали из деревень иногда насильно) и устраивали завалинки около подъездов. Эта традиция продержалась пару поколений. См. "Старый новый год" Рощина, "Маленькие комедии большого дома" Горина-Арканова и др.
Но теперь все они умерли, и умерла традиция. Современные бабушки больше не носят платочки и драповые пальто, фетровые боты на молнии и авоськи. И не сидят на завалинках.
А окраины крупных городов так и несли образ «деревни в городе» (такова их судьба не только в России, по тем же причинам), пока новая волна переселенцев-мигрантов (как и везде) не внесла новые коррективы в этот образ.
#современность #Россия #медиа
Еще одна из российских особенностей, имеющая экспортное выражение. Еще эмигрантам диссидентской волны была памятна эта реалия, и они радостно ретранслировали ее в своих сочинениях. Что уж говорить о перестроечных вавиленах, которым оставалось лишь актуализировать понятие, и так хорошо известное на западе.
Действительно, очень достали эти бабушки, сидящие у подъезда и называющие проходящих мимо проститутками и наркоманами. А кстати, где они? Ведь на них стоят целые жанры стендапа и мемов в сообществах. Что-то нету их, куда ни посмотри.
Современные бабушки родились в 1945-1955 годах, им было по 20 лет в 1960-1970-е. Они танцевали твист, смотрели премьеру "Кавказской пленницы", носили супер-мини и делали на веках стрелки под Одри Хэпберн. Сейчас только считанные единицы из них по разным глубоко личным причинам решают принимать образ "бабушки" с ворчанием и платочком. Чаще всего это сочетается со свечками и молитвениками. А остальные одеваются по современной моде, лазят по Одноклассникам и Вконтакту, продолжают работать, не умеют и не любят печь пирожки и редко видятся с внуками. Крошечные группки анекдотических "бабушек" еще можно встретить в сберкассах поутру, но это уходящая натура, предыдущее поколение, которому за 80 и которое скоро исчезнет.
Потому что вообще это явление в крупных городах СССР было относительно уникальным и временным, характерным для послевоенной истории страны 1950-1980-х годов. Вследствие необходимости восстанавливать страну после военной разрухи была разработана программа "лимита прописки", когда жителям деревень и маленьких городков – строителям и людям смежных профессий – стали давать жилье в крупных городах, чтобы они его строили и там же жили. Это привело к 1) появлению огромного количества новых молодых жителей в столицах регионов (особенно Москве и Ленинграде), 2) исчезновению целых городков и деревень в провинции. Которое наряду с прочими аспектами индустриализации и привело к распутинско-беловским «прощаниям с Матерой», а не евреи и масоны.
"Лимитчики", "лимита" везли в города свои семьи, и огромное количество деревенских поселились в городах. Для городов вообще не характерны посиделки на завалинке и тесная дружба между семьями одного дома. Это деревенские черты. Вот переехавшие к детям-лимитчикам матери, бабушки и отцы (а чем больше человек в семье, тем больше давали квартиры, поэтому стариков забирали из деревень иногда насильно) и устраивали завалинки около подъездов. Эта традиция продержалась пару поколений. См. "Старый новый год" Рощина, "Маленькие комедии большого дома" Горина-Арканова и др.
Но теперь все они умерли, и умерла традиция. Современные бабушки больше не носят платочки и драповые пальто, фетровые боты на молнии и авоськи. И не сидят на завалинках.
А окраины крупных городов так и несли образ «деревни в городе» (такова их судьба не только в России, по тем же причинам), пока новая волна переселенцев-мигрантов (как и везде) не внесла новые коррективы в этот образ.
#современность #Россия #медиа
Вавиленовы скрепы. Бабушки-дедушки
Глядя из духовного космоса, понимаешь, что в истории развития земной цивилизации сравнительно незначительную роль играют народности и нации, гендер и пол, прочие наносные различия, по сравнению с глобальным конфликтом между городом и деревней, Городом и миром, цивилизацией и варварством. Они сосуществуют в бинарности инь-ян, и ни одна не может быть уничтожена без уничтожения другой. Но огромное число конфликтов, часто носящих другие имена, сводятся именно к этому — главному и ключевому. Естественно, как таковой он является страхом, и естественно, он высмеивается чаще и интенсивнее других.
Мало кто так активно способствовал формированию советского стереотипа о «бабушках», который продолжает довлеть в пост-советском пространстве, как актер Борис Сыромятников (Владимиров, 1932-1988), который с 1958 года выступал в студенческих театрах миниатюр с номером «Бабка на футболе». Это был не имевший никакого социального «заряда» монолог для заполнения пауз: просто бессвязное шепелявое бормотание (по воспоминаниям жены Владимирова Э.Б. Прохницкой) молодого парня в платочке, карикатурно огромных очках и с максимально выдвинутой вперед нижней челюстью. Владимиров был активным организатором и режиссером, а актером — средним. Год спустя он запустил собственный передвижной «комсомольский» театр миниатюр, куда взял и своего приятеля Вадима Тонкова (1932-2001), внука архитектора Шехтеля, интеллигентного, мягкого и доброго юношу из хорошей семьи, но настолько бездарного как актер, что даже в СССР он был безработным после ГИТИСа.
И вот этот, получившийся, конечно, не сразу, дуэт «выстрелил» — за счет успешного сочетания двух линий конфликта. Во-первых, травести — это всегда смешно, если из мужчины — в женщину и из молодого — в старого. Таков нерушимый закон, заслуживающий отдельного рассмотрения. Но гораздо важнее, что дуэт «Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны» появился как раз тогда, когда появились общности «бабушек» в крупных городах. На него был высокий социальный запрос. Оба актера в десятках интервью рассказывали, как именно конструировали свои образы, поминают каких-то своих тетушек и бабушек, но это глубоко вторично. Потому что их персонажи были скорее архетипами, конкретное происхождение которых не важно.
Если попробовать гипотетически реконструировать биографии этих двух старух, ничего хорошего не получится. Они обе ровесницы века. «Деревенская» Авдотья Никитишна пережила Гражданскую войну, голод, крепостничество и концлагеря колхозов, Отечественную войну, новые ужесточения и голод в деревне — и наконец была перевезена выращенным и выученным «на инженера» потомством в Москву по лимиту. «Городская» Вероника Маврикиевна потеряла родных в Гражданскую, всю жизнь дрожала и пряталась от чисток и проверок семей врагов народа, вероятно, сумела пристроиться замуж за ответработника (потому что все же выжила ведь в своей вуалетке), потом эвакуация или голод в осажденной Москве, потом сломали родной дом и дали однушку в новостройке на окраине, где она и познакомилась с подругой, перевезенной туда из родной деревни.
В диалогах двух старух по-советски трусливо и прилизанно, но все равно регулярно поднимались темы из истории взаимоотношений двух Россий, которые так и существуют в разделенности с XV века и по сей день. Их конфликт на уровнях языка, первичных понятий, самой семиотики поддерживал популярность дуэта и побуждал население создавать «фанфики» в доступной форме анкедотов об этих персонажах.
Именно поэтому когда в 1996 году двое тольяттинских комиков стали выступать дуэтом «Новые русские бабки», эффект от их представлений оказался противоположным. Пелевинское «чисто непонятно, почему одни бабки спереди, а другие сзади» стало тогда актуально как никогда. Просто «бабки» были одинаковыми: это были две копии «Авдотьи Никитичны», и в их выступлениях отсутствовало что бы то ни было, кроме старых уже для 1990-х годов анекдотов. Разве что они продолжили популяризировать стереотип, и уже при них он стал всеобщим.
#современность #Россия #медиа
Глядя из духовного космоса, понимаешь, что в истории развития земной цивилизации сравнительно незначительную роль играют народности и нации, гендер и пол, прочие наносные различия, по сравнению с глобальным конфликтом между городом и деревней, Городом и миром, цивилизацией и варварством. Они сосуществуют в бинарности инь-ян, и ни одна не может быть уничтожена без уничтожения другой. Но огромное число конфликтов, часто носящих другие имена, сводятся именно к этому — главному и ключевому. Естественно, как таковой он является страхом, и естественно, он высмеивается чаще и интенсивнее других.
Мало кто так активно способствовал формированию советского стереотипа о «бабушках», который продолжает довлеть в пост-советском пространстве, как актер Борис Сыромятников (Владимиров, 1932-1988), который с 1958 года выступал в студенческих театрах миниатюр с номером «Бабка на футболе». Это был не имевший никакого социального «заряда» монолог для заполнения пауз: просто бессвязное шепелявое бормотание (по воспоминаниям жены Владимирова Э.Б. Прохницкой) молодого парня в платочке, карикатурно огромных очках и с максимально выдвинутой вперед нижней челюстью. Владимиров был активным организатором и режиссером, а актером — средним. Год спустя он запустил собственный передвижной «комсомольский» театр миниатюр, куда взял и своего приятеля Вадима Тонкова (1932-2001), внука архитектора Шехтеля, интеллигентного, мягкого и доброго юношу из хорошей семьи, но настолько бездарного как актер, что даже в СССР он был безработным после ГИТИСа.
И вот этот, получившийся, конечно, не сразу, дуэт «выстрелил» — за счет успешного сочетания двух линий конфликта. Во-первых, травести — это всегда смешно, если из мужчины — в женщину и из молодого — в старого. Таков нерушимый закон, заслуживающий отдельного рассмотрения. Но гораздо важнее, что дуэт «Вероники Маврикиевны и Авдотьи Никитичны» появился как раз тогда, когда появились общности «бабушек» в крупных городах. На него был высокий социальный запрос. Оба актера в десятках интервью рассказывали, как именно конструировали свои образы, поминают каких-то своих тетушек и бабушек, но это глубоко вторично. Потому что их персонажи были скорее архетипами, конкретное происхождение которых не важно.
Если попробовать гипотетически реконструировать биографии этих двух старух, ничего хорошего не получится. Они обе ровесницы века. «Деревенская» Авдотья Никитишна пережила Гражданскую войну, голод, крепостничество и концлагеря колхозов, Отечественную войну, новые ужесточения и голод в деревне — и наконец была перевезена выращенным и выученным «на инженера» потомством в Москву по лимиту. «Городская» Вероника Маврикиевна потеряла родных в Гражданскую, всю жизнь дрожала и пряталась от чисток и проверок семей врагов народа, вероятно, сумела пристроиться замуж за ответработника (потому что все же выжила ведь в своей вуалетке), потом эвакуация или голод в осажденной Москве, потом сломали родной дом и дали однушку в новостройке на окраине, где она и познакомилась с подругой, перевезенной туда из родной деревни.
В диалогах двух старух по-советски трусливо и прилизанно, но все равно регулярно поднимались темы из истории взаимоотношений двух Россий, которые так и существуют в разделенности с XV века и по сей день. Их конфликт на уровнях языка, первичных понятий, самой семиотики поддерживал популярность дуэта и побуждал население создавать «фанфики» в доступной форме анкедотов об этих персонажах.
Именно поэтому когда в 1996 году двое тольяттинских комиков стали выступать дуэтом «Новые русские бабки», эффект от их представлений оказался противоположным. Пелевинское «чисто непонятно, почему одни бабки спереди, а другие сзади» стало тогда актуально как никогда. Просто «бабки» были одинаковыми: это были две копии «Авдотьи Никитичны», и в их выступлениях отсутствовало что бы то ни было, кроме старых уже для 1990-х годов анекдотов. Разве что они продолжили популяризировать стереотип, и уже при них он стал всеобщим.
#современность #Россия #медиа