АПОФЕОЗ БЕЗГРАМОТНОСТИ: 25 ОШИБОК ВИДЕО «АРЗАМАСА» «ДРЕВНЯЯ ГРЕЦИЯ ЗА 18 МИНУТ»
В последние десятилетия становится всё больше т.н. «популяризации науки», явления, которое заявляет своей целью идеалы эпохи Просвещения, пытается (по крайней мере якобы) нивелировать разрыв между научными представлениями действительных специалистов и простых обывателей, в среде которых бытуют если и не откровенные заблуждения и дикие мифы, то как минимум отсталые взгляды, обрывки устаревших или изначально маргинальных теорий, нежизнеспособных за пределами породивших их идеологий (таких, как, например, марксизм).
Проблемой тут всегда было то, что под личиной «просвещения» нередко распространялось ещё худшее мракобесие, в силу иногда злонамеренности лектора, но чаще — его поверхностности и банального незнания. Решение ситуации казалось простым — нанять в «просветители» специалистов в вопросе, обладателей учёных степеней не ниже кандидатской, ведь они-то точно не ошибутся, не так ведь? Или что?
Поступил так и некий «проект Arzamas», когда готовил видеоролик под названием «Древняя Греция за 18 минут», и тем только сильнее изумляет, когда встречаешь при просмотре набор глупостей, который мог бы выдать законченный дилетант, никакого отношения не имеющий к академической науке, и легко опровергаемый чаще всего банальным обращением к первоисточникам (реже — знакомством с минимально актуальным/критическим взглядом по поводу тех или иных нюансов), а затем узнаёшь, что консультантом там выступил д.ин., боле того, академик, сотрудник РАН, некто С.Г. Карпюк.
Причём проблемой, похоже, является не незнание: местами получившееся иначе как подрывной деятельностью, полноценной диверсией «популяризации» не объяснить, если сравнить то, что С.Г. вещал на «Арзамасе» и тогда же на «Постнауке», с его более ранними лекциями для студентов МГУ: в последнем случае которых он нередко учил противоположному, куда более взвешенному, принятому академически и адекватному мнению.
Хотя поделие «Арзамаса» следует назвать скорее «сборником заблуждений о Древней Греции», оно в то же время оказалось весьма популярно, на момент написания этих строк набрав свыше 8 млн. просмотров. Доводилось слышать, что ролик включают порой чуть ли не учителя на уроках, так что следует говорить о большом вреде и великой опасности, и потому оставаться в стороне более нельзя.
Не раз доводилось слышать от специалистов крайне невысокую оценку получившейся «популяризации», подобную и той, которую я сам изложил выше, однако, в силу присущего, как правило, большинству их, равнодушия к тому, что там думают всякие массы, никто из них не спешил выступать с опровержениями. На оные, к тому же, требуется потратить немало сил и времени — признаюсь, и сам не ждал, что столько, написание нижеизложенного отняло куда больше их, чем я планировал.
Однако вот, наконец, готов результат, с которым вы можете ознакомиться по ссылке.
В последние десятилетия становится всё больше т.н. «популяризации науки», явления, которое заявляет своей целью идеалы эпохи Просвещения, пытается (по крайней мере якобы) нивелировать разрыв между научными представлениями действительных специалистов и простых обывателей, в среде которых бытуют если и не откровенные заблуждения и дикие мифы, то как минимум отсталые взгляды, обрывки устаревших или изначально маргинальных теорий, нежизнеспособных за пределами породивших их идеологий (таких, как, например, марксизм).
Проблемой тут всегда было то, что под личиной «просвещения» нередко распространялось ещё худшее мракобесие, в силу иногда злонамеренности лектора, но чаще — его поверхностности и банального незнания. Решение ситуации казалось простым — нанять в «просветители» специалистов в вопросе, обладателей учёных степеней не ниже кандидатской, ведь они-то точно не ошибутся, не так ведь? Или что?
Поступил так и некий «проект Arzamas», когда готовил видеоролик под названием «Древняя Греция за 18 минут», и тем только сильнее изумляет, когда встречаешь при просмотре набор глупостей, который мог бы выдать законченный дилетант, никакого отношения не имеющий к академической науке, и легко опровергаемый чаще всего банальным обращением к первоисточникам (реже — знакомством с минимально актуальным/критическим взглядом по поводу тех или иных нюансов), а затем узнаёшь, что консультантом там выступил д.ин., боле того, академик, сотрудник РАН, некто С.Г. Карпюк.
Причём проблемой, похоже, является не незнание: местами получившееся иначе как подрывной деятельностью, полноценной диверсией «популяризации» не объяснить, если сравнить то, что С.Г. вещал на «Арзамасе» и тогда же на «Постнауке», с его более ранними лекциями для студентов МГУ: в последнем случае которых он нередко учил противоположному, куда более взвешенному, принятому академически и адекватному мнению.
Хотя поделие «Арзамаса» следует назвать скорее «сборником заблуждений о Древней Греции», оно в то же время оказалось весьма популярно, на момент написания этих строк набрав свыше 8 млн. просмотров. Доводилось слышать, что ролик включают порой чуть ли не учителя на уроках, так что следует говорить о большом вреде и великой опасности, и потому оставаться в стороне более нельзя.
Не раз доводилось слышать от специалистов крайне невысокую оценку получившейся «популяризации», подобную и той, которую я сам изложил выше, однако, в силу присущего, как правило, большинству их, равнодушия к тому, что там думают всякие массы, никто из них не спешил выступать с опровержениями. На оные, к тому же, требуется потратить немало сил и времени — признаюсь, и сам не ждал, что столько, написание нижеизложенного отняло куда больше их, чем я планировал.
Однако вот, наконец, готов результат, с которым вы можете ознакомиться по ссылке.
VK
Апофеоз безграмотности: 25 ошибок видео «Арзамаса» «Древняя Греция за 18 минут»
Людей учить трудно, а морочить легкоДион Хрисостом, «Троянская речь в защиту того, что Илион взят не был»
Жанр фэнтези давно выработал нечто вроде традиции, от которой редко отступают, и, не мудрствуя лукаво, копируют один и тот же готовый набор рас и существ, сборную солянку заимствований из культур самых разных народов; почти всегда там в наличии, скажем, эльфы, гномы, орки, также вампиры, оборотни. Надо сказать, получающееся вообще не напоминает то, во что мог бы верить человек с тем, что называют мифологическим мышлением.
В частности, очень далеко от того, каким его видели сами древние, изображение оборотней, которые здесь жертвы заболевания, ликантропии (от λυκάνθρωπος, досл. «волкочеловек»), передающегося через укус или даже царапину. В монстра этих людей насильно обращает полная луна, после чего они впадают в животную ярость, а убивает их лишь серебро.
Может показаться, что вышеописанное уходит корнями в какие-то невероятно стародавние легенды, но на деле это выдумка XIX-XX вв. То, что серебро опасно для оборотней, никогда не верил ни один древний народ, и даже байку о том, что огромный волк из Жеводана был убит серебром, сочинили лишь в пересказе 1935 г., а воздействие луны появляется впервые в фильме 1943 г., трансформацию же они всегда прекрасно контролировали.
Да и болезни себе древний человек представлял совсем иначе; как пишет д.ф.н. А.И. Зайцев, то, что они вызываются процессами внутри организма, может показаться очевидностью, однако понимание этого «отсутствует у многих дописьменных народов … не сразу оформилось и у греков», вместо этого у них было «представление о том, что болезнь вызывается стрелами сверхъестественного существа».
В действительности же оборотнями были… члены специальных организаций, в которые в глубокой древности массово вступала молодёжь, чтобы обрести по итогу участия аттестат зрелости.
Согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2005), «для всего индоевропейского ареала давным-давно доказано существование воинских мужских союзов, члены которых не только называли, но и считали себя именно псами/волками», «немалый интерес в этой связи представляют … общеиндоевропейские сюжеты, связанные с ликантропией, — причем вервольфами имеют обыкновение становиться исключительно мужчины». И связь эта никуда не делась, ведь и по сей день бессознательное юношества ставит этого зверя на аватарки, сочиняя связанные с ними различные «пацанские цитаты».
«Всякий мужчина непременно должен был пройти своеобразную „волчью“ или „собачью“ стадию», продолжает В.Ю., «[имевшую] откровенно инициационный характер … результатом ее прохождения становилось резкое повышение социального статуса».
До той же поры «волчий юноша» был буквально никем, социальным трупом, таким, собственно, было состояние по умолчанию: «Человек рождался лишенным каких бы то ни было гражданских прав и обязанностей и большую часть жизни тратил на то, чтобы в полной мере оные обрести», сообщает Михайлин, добавляя, что у всех ИЕ, в т.ч. и греков, «подростковая и юношеская „свобода“ … не была ни желанной, ни значимой … юноша должен был сперва сдать целый ряд экзаменов на взрослость».
Вот почему обзывание «собакой» столь оскорбительно: «приписывание оппоненту „песьих“ черт является сильнейшим магическим ходом — оппонент тем самым попросту вычеркивается из мира людей, как не имеющий права на существование».
Как указывает Михайлин, извечное ругательство«маму ебал» не подразумевает, что это делал говорящий, оно потеряло актора, пса, именно оный совершает описываемую манипуляцию; таким образом, выходит, что тот, к кому обращаются — сукин сын, а сама фраза «являет собой … формулу магического „уничтожения“ оппонента, ибо с точки зрения территориально-магических коннотаций смысл ее сводится к следующему: мать оппонента была осквернена псом ... оппонент нечист, проклят и фактически уже мертв ... его отец не был человеком», а сын хтонического существа и сам является таковым.
Смысл ритуального превращения в волков, по мнению арх. Д. Энтони и Д. Брауна (2019), в том, что это позволяет💳 читать далее…
В частности, очень далеко от того, каким его видели сами древние, изображение оборотней, которые здесь жертвы заболевания, ликантропии (от λυκάνθρωπος, досл. «волкочеловек»), передающегося через укус или даже царапину. В монстра этих людей насильно обращает полная луна, после чего они впадают в животную ярость, а убивает их лишь серебро.
Может показаться, что вышеописанное уходит корнями в какие-то невероятно стародавние легенды, но на деле это выдумка XIX-XX вв. То, что серебро опасно для оборотней, никогда не верил ни один древний народ, и даже байку о том, что огромный волк из Жеводана был убит серебром, сочинили лишь в пересказе 1935 г., а воздействие луны появляется впервые в фильме 1943 г., трансформацию же они всегда прекрасно контролировали.
Да и болезни себе древний человек представлял совсем иначе; как пишет д.ф.н. А.И. Зайцев, то, что они вызываются процессами внутри организма, может показаться очевидностью, однако понимание этого «отсутствует у многих дописьменных народов … не сразу оформилось и у греков», вместо этого у них было «представление о том, что болезнь вызывается стрелами сверхъестественного существа».
В действительности же оборотнями были… члены специальных организаций, в которые в глубокой древности массово вступала молодёжь, чтобы обрести по итогу участия аттестат зрелости.
Согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2005), «для всего индоевропейского ареала давным-давно доказано существование воинских мужских союзов, члены которых не только называли, но и считали себя именно псами/волками», «немалый интерес в этой связи представляют … общеиндоевропейские сюжеты, связанные с ликантропией, — причем вервольфами имеют обыкновение становиться исключительно мужчины». И связь эта никуда не делась, ведь и по сей день бессознательное юношества ставит этого зверя на аватарки, сочиняя связанные с ними различные «пацанские цитаты».
«Всякий мужчина непременно должен был пройти своеобразную „волчью“ или „собачью“ стадию», продолжает В.Ю., «[имевшую] откровенно инициационный характер … результатом ее прохождения становилось резкое повышение социального статуса».
До той же поры «волчий юноша» был буквально никем, социальным трупом, таким, собственно, было состояние по умолчанию: «Человек рождался лишенным каких бы то ни было гражданских прав и обязанностей и большую часть жизни тратил на то, чтобы в полной мере оные обрести», сообщает Михайлин, добавляя, что у всех ИЕ, в т.ч. и греков, «подростковая и юношеская „свобода“ … не была ни желанной, ни значимой … юноша должен был сперва сдать целый ряд экзаменов на взрослость».
Вот почему обзывание «собакой» столь оскорбительно: «приписывание оппоненту „песьих“ черт является сильнейшим магическим ходом — оппонент тем самым попросту вычеркивается из мира людей, как не имеющий права на существование».
Как указывает Михайлин, извечное ругательство
Смысл ритуального превращения в волков, по мнению арх. Д. Энтони и Д. Брауна (2019), в том, что это позволяет
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
В том, назовём это так, ответвлении синематографа, которое берёт своё название от древнегреческого наименования уличной девицы, торгующей собой, πόρναι, в изобилии имеется поджанров, посвящённых всему разнообразию различных сексуальных практик. Нас сейчас интересует из них лишь одна, известность которой далеко выходит за пределы клуба своих поклонников: имя ей cuckold, и этимологически оное происходит от cuckoo, кукушки, и её известных наклонностей.
Оскорбление на основе обвинения в увлечении подобным куда древнее, чем может воображаться: скажем, уже извечный соперник Демосфена, оратор Эсхин, сравнивая оппонента с одним из своих братьев, выгодно отличал последнего, кроме прочего, замечая Демосфену: «он не уступал своей жены Кнсиону, как ты». В наши дни оно лишь слегка уступает по популярности другому, на этот раз восходящему уже к ответу Демосфена Эсхину, где упоминалась последнего «мать … занимавшаяся среди бела дня развратными делами». Такой вот вечный, в полном смысле слова классический способ ведения дискуссии.
В основе упомянутого своеобразного увлечения называют разное, в данном случае речь пойдёт о, так сказать, мгм, организационном моменте. В США, согласно некоторым признаниям, практика эта далеко не всегда вызвана преимущественно тем удовольствием, которое она сама по себе, как сексуальный фетиш, приносит участникам: в иных случаях она продуцирована исключительно… нехваткой времени у мужей на личную жизнь. Как результат последнего, жёны остаются неудовлетворённым, и чтобы это это-то исправить, приглашается или даже нанимается специальный человек со стороны.
Зачастую там эту роль исполняет чернокожий человек, а, как заметил уже Юнг, оный и поныне символизирует в глубинах сознания наших заокеанских соседей теневую сторону: «у американца … [в] такой роли фигурирует негр», им они «обозначают собственную вытесненную, примитивную или признаваемую неполноценной половую личность».
И действительно, соответствующий жанр привык в изобилии наделять негров весьма, на первый взгляд, завидными характеристиками, всем тем, чего вроде бы как не хватает современному выхолощенному и одомашненному европейцу. Отсюда можно сделать, и зачастую делается, вывод, что жанр является чем-то вроде пропаганды, соответствующим фронтом чёрной колонизации злосчастной Америки, народонаселение которой постепенно приучают отдавать своих женщин могучим чёрным захватчикам. Самый такой симптоматичный ход мысли для, к примеру, альтрайта-алармиста, имеющего для того, впрочем, немало оснований.
Он, однако, забывает учесть другие глубинные устремления коллективного бессознательного. Ведь в действительности тот набор стереотипов, которые здесь приписаны негру, вовсе не был направлен на его возвышение, но, совсем напротив: это качества раба, не совсем или даже совсем не человека, но существа потустороннего, «хтонического», мёртвого с точки зрения социального статуса.
Такое отношение идёт от древних греков: согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2016), у них «нечеловеческий статус раба зачастую подчеркивается через ассоциацию … с животными … с маргинальными зонами и/или формами поведения»: речь идёт о том самом восприятии негров как высокопримативных особей, глубоко подверженных животному началу дикарях, которым законы не писаны.
Для древних такая характеристика была в последнюю очередь комплиментом, напротив, являлась с их, превыше всего ставивших сдержанность и умеренность, точки зрения характерным признаком немощи, слабости дикаря, делавшего его в их глазах двуногим скотом и оттого идеальным рабом.
«Не-вполне-человеческая природа раба проявляется и через инверсивную модель, где ему приписывается гипертрофированная сексуальная активность, направленная на „человеческих“ женщин», в данном случае белых.
«Явление cuckold как апофеоз платонизма», 1/3 ➡️
Оскорбление на основе обвинения в увлечении подобным куда древнее, чем может воображаться: скажем, уже извечный соперник Демосфена, оратор Эсхин, сравнивая оппонента с одним из своих братьев, выгодно отличал последнего, кроме прочего, замечая Демосфену: «он не уступал своей жены Кнсиону, как ты». В наши дни оно лишь слегка уступает по популярности другому, на этот раз восходящему уже к ответу Демосфена Эсхину, где упоминалась последнего «мать … занимавшаяся среди бела дня развратными делами». Такой вот вечный, в полном смысле слова классический способ ведения дискуссии.
В основе упомянутого своеобразного увлечения называют разное, в данном случае речь пойдёт о, так сказать, мгм, организационном моменте. В США, согласно некоторым признаниям, практика эта далеко не всегда вызвана преимущественно тем удовольствием, которое она сама по себе, как сексуальный фетиш, приносит участникам: в иных случаях она продуцирована исключительно… нехваткой времени у мужей на личную жизнь. Как результат последнего, жёны остаются неудовлетворённым, и чтобы это это-то исправить, приглашается или даже нанимается специальный человек со стороны.
Зачастую там эту роль исполняет чернокожий человек, а, как заметил уже Юнг, оный и поныне символизирует в глубинах сознания наших заокеанских соседей теневую сторону: «у американца … [в] такой роли фигурирует негр», им они «обозначают собственную вытесненную, примитивную или признаваемую неполноценной половую личность».
И действительно, соответствующий жанр привык в изобилии наделять негров весьма, на первый взгляд, завидными характеристиками, всем тем, чего вроде бы как не хватает современному выхолощенному и одомашненному европейцу. Отсюда можно сделать, и зачастую делается, вывод, что жанр является чем-то вроде пропаганды, соответствующим фронтом чёрной колонизации злосчастной Америки, народонаселение которой постепенно приучают отдавать своих женщин могучим чёрным захватчикам. Самый такой симптоматичный ход мысли для, к примеру, альтрайта-алармиста, имеющего для того, впрочем, немало оснований.
Он, однако, забывает учесть другие глубинные устремления коллективного бессознательного. Ведь в действительности тот набор стереотипов, которые здесь приписаны негру, вовсе не был направлен на его возвышение, но, совсем напротив: это качества раба, не совсем или даже совсем не человека, но существа потустороннего, «хтонического», мёртвого с точки зрения социального статуса.
Такое отношение идёт от древних греков: согласно д.ф.н. В.Ю. Михайлину (2016), у них «нечеловеческий статус раба зачастую подчеркивается через ассоциацию … с животными … с маргинальными зонами и/или формами поведения»: речь идёт о том самом восприятии негров как высокопримативных особей, глубоко подверженных животному началу дикарях, которым законы не писаны.
Для древних такая характеристика была в последнюю очередь комплиментом, напротив, являлась с их, превыше всего ставивших сдержанность и умеренность, точки зрения характерным признаком немощи, слабости дикаря, делавшего его в их глазах двуногим скотом и оттого идеальным рабом.
«Не-вполне-человеческая природа раба проявляется и через инверсивную модель, где ему приписывается гипертрофированная сексуальная активность, направленная на „человеческих“ женщин», в данном случае белых.
«Явление cuckold как апофеоз платонизма», 1/3 ➡️
Сюда же относится и известная, крайней редко ставящаяся обывателем (как, впрочем, и вообще мало что) под сомнение байка о якобы необычайно крупных размерах фаллосов, присущих неграм. Однако полевые замеры оных в ходе научных изысканий, скажем, в Танзании (2013) и Нигерии (2007), показали даже более низкие результаты, нежели средние по планете, а иссл. от 2005 г. прямо заявило по итогу исследования, что «не существует научного основания, подтверждающего предполагаемый „увеличенный“ размер пенисов у чёрных людей».
Мифология пресловутого BBC никогда и не была основана ни на какой реальности, ход мысли тут тоже следует за греками: это они придумали наделять варваров, и, соответственно, рабов, таковым качеством, которое символизировало несдержанность, неотёсанность и т.п., тогда как самих себя, напротив, древние неизменно изображали обладателями вопиюще крохотных достоинств.
Вот и выходит, что негр американцем бессознательно так и продолжает восприниматься рабом, недочеловеком. Раб как бы и не жив по-настоящему, потому и секс белой женщины с этим социальным трупом как бы и не считается, ведь он — едва ли нечто большее, нежели разумный фаллоимитатор. Эту особенность, к слову, прекрасно осознают некоторые активисты левого толку, выступающие затем против «объективизации чёрных в порно», справедливо определяя её как принижающую.
Итак, негры находятся в состоянии «нежизни», и потому становятся «безопасным выбором». Другой причиной оного, как мы помним, является приписывание им неких выдающихся качеств, в т.ч. невероятно высокого сексуального темперамента — i.e. как бы ожидается, что они справятся лучше, чем сам муж. Реже оный и вовсе нанимает жиголо, профессионального ухажёра — можно сказать, что в любом случае речь идёт о явлении, называемом outsourcing, суть которого в передаче исполнения узким специалистам, умельцам своего дела, логическом развитии старого-доброго разделения труда. В конце концов, разве это не путь максимальной эффективности? Ведь тот, кто, напротив, пытается быть мастером на все руки, никогда не сумеет по-настоящему хорошо преуспеть во всём… или даже хотя бы в чём-то одном.
То, до каких пределов может и должна доходить специализация, активно интересовало уже древнегреческую мысль, при этом консервативная точка зрения на этот счёт, громче всего выраженная и развитая софистами, полагала, что гражданин полиса просто не имеет права некоторые функции отдавать на пресловутый аутсорс, но должен знать, уметь, любить и практиковать сам.
Какую профессию бы он ни избрал для себя, всякий гражданин без исключения совмещал с ней воинскую, и, когда приходило время, надевал броню, брал в руки щит и копьё, и вставал на защиту полиса. На этот счёт д.ф. Ж.-П. Вернан (1990 [1974]) заметил, что греками «ведение военных действий не воспринималось отдельной сферой бытия … Не существовало представления о профессиональной армии». В той же мере касается это политической деятельности, участие в которой ожидалось от каждого гражданина, а тот, который не делал этого, назывался словом ἰδιώτης.
Софисты следовали этому принципу и того глубже, что особенно характерно проявилось в случае Гиппия, к которому в диалоге, носящем его имя, Платон заставляет Сократа обратиться с такими словами: «Ты говорил, что … всё твое тело было украшено изделиями твоих собственных рук … начал ты с перстня, сказав, что это вещь твоей работы … и другая печатка … также скребок и флакончик для масла — будто ты сработал их сам; потом ты сказал, что свои сандалии на ремнях ты собственноручно вырезал из кожи, а также скроил свой плащ и короткий хитон … сам сплел свой поясок для хитона».
Д.ф. П. Видаль-Накэ (2000 [1981]) резонёрски замечает, что «когда Гиппий из Элиды хвастается, что сам смастерил одежду, которая на нем, он выступает … проповедником идеала самодостаточности», она же αὐτάρκεια, которому противостоял другой, превозносивший узкую специализацию в каком-либо ремесле, или τέχνη. Греческая мысль выделяла дихотомию этих понятий, находившихся в диалектическом противоречии, борьбе.
⬅️ «Явление cuckold как апофеоз платонизма», 2/3 ➡️
Мифология пресловутого BBC никогда и не была основана ни на какой реальности, ход мысли тут тоже следует за греками: это они придумали наделять варваров, и, соответственно, рабов, таковым качеством, которое символизировало несдержанность, неотёсанность и т.п., тогда как самих себя, напротив, древние неизменно изображали обладателями вопиюще крохотных достоинств.
Вот и выходит, что негр американцем бессознательно так и продолжает восприниматься рабом, недочеловеком. Раб как бы и не жив по-настоящему, потому и секс белой женщины с этим социальным трупом как бы и не считается, ведь он — едва ли нечто большее, нежели разумный фаллоимитатор. Эту особенность, к слову, прекрасно осознают некоторые активисты левого толку, выступающие затем против «объективизации чёрных в порно», справедливо определяя её как принижающую.
Итак, негры находятся в состоянии «нежизни», и потому становятся «безопасным выбором». Другой причиной оного, как мы помним, является приписывание им неких выдающихся качеств, в т.ч. невероятно высокого сексуального темперамента — i.e. как бы ожидается, что они справятся лучше, чем сам муж. Реже оный и вовсе нанимает жиголо, профессионального ухажёра — можно сказать, что в любом случае речь идёт о явлении, называемом outsourcing, суть которого в передаче исполнения узким специалистам, умельцам своего дела, логическом развитии старого-доброго разделения труда. В конце концов, разве это не путь максимальной эффективности? Ведь тот, кто, напротив, пытается быть мастером на все руки, никогда не сумеет по-настоящему хорошо преуспеть во всём… или даже хотя бы в чём-то одном.
То, до каких пределов может и должна доходить специализация, активно интересовало уже древнегреческую мысль, при этом консервативная точка зрения на этот счёт, громче всего выраженная и развитая софистами, полагала, что гражданин полиса просто не имеет права некоторые функции отдавать на пресловутый аутсорс, но должен знать, уметь, любить и практиковать сам.
Какую профессию бы он ни избрал для себя, всякий гражданин без исключения совмещал с ней воинскую, и, когда приходило время, надевал броню, брал в руки щит и копьё, и вставал на защиту полиса. На этот счёт д.ф. Ж.-П. Вернан (1990 [1974]) заметил, что греками «ведение военных действий не воспринималось отдельной сферой бытия … Не существовало представления о профессиональной армии». В той же мере касается это политической деятельности, участие в которой ожидалось от каждого гражданина, а тот, который не делал этого, назывался словом ἰδιώτης.
Софисты следовали этому принципу и того глубже, что особенно характерно проявилось в случае Гиппия, к которому в диалоге, носящем его имя, Платон заставляет Сократа обратиться с такими словами: «Ты говорил, что … всё твое тело было украшено изделиями твоих собственных рук … начал ты с перстня, сказав, что это вещь твоей работы … и другая печатка … также скребок и флакончик для масла — будто ты сработал их сам; потом ты сказал, что свои сандалии на ремнях ты собственноручно вырезал из кожи, а также скроил свой плащ и короткий хитон … сам сплел свой поясок для хитона».
Д.ф. П. Видаль-Накэ (2000 [1981]) резонёрски замечает, что «когда Гиппий из Элиды хвастается, что сам смастерил одежду, которая на нем, он выступает … проповедником идеала самодостаточности», она же αὐτάρκεια, которому противостоял другой, превозносивший узкую специализацию в каком-либо ремесле, или τέχνη. Греческая мысль выделяла дихотомию этих понятий, находившихся в диалектическом противоречии, борьбе.
⬅️ «Явление cuckold как апофеоз платонизма», 2/3 ➡️
Её видным участником был извечный противник софистов, Платон, стоявший на противоположных позициях, утверждая, что «усердно … предаваться двум занятиям … не способен, пожалуй, по своей природе ни один человек … Нет, в государстве каждый должен владеть только одним ремеслом, которое и доставляет ему средства к жизни».
Воин, верил Платон, это совершенно отдельная профессия, которой надо посветить себя целиком: «те, кому придется сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами города» и то же касается политики: тому и другому предстоит в его утопии стать уделом отдельных каст. «Каждый может хорошо заниматься лишь одним делом, а не многими: если он попытается взяться за многое, ему ничего не удастся и он ни в чем не отличится», заключает философ.
Итак, Платон предлагает не останавливаться и полностью истребить идеал автаркии, а тех, кто будет не слушаться, и всё же пытаться совмещать несколько дел, из местных, «астиномы должны его удержать, угрожая бесчестьем, пока он не исправится», тогда как в случае чужеземца они «его под страхом тюрьмы, денежной пени и высылки из государства принуждают быть одним человеком, а не многими сразу».
Общий смысл таков, что Платон учил превращать в отдельные специализации явления, которые традиционно было принято уметь каждому, и сейчас уже привычно, что воином является не каждый, что, например, «родину защищать» — это «есть такая профессия». Но эту тенденцию легко продолжить, доведя работу великого философа, наконец, до логического апофеоза.
Учитывая, что в наши дни активно кое-откуда навязывается совсем иное, чем бытовало исторически, отношение к проституции, которую предлагается именовать sex work и воспринимать как «просто такую же работу», выходит, что, действительно, секс может быть профессией, и следовательно, её умудрённый менеджер попросту обязан перепоручить знатокам, а не пытаться освоить сам.
Надо сказать, что в сеттинге фэнтези Dragon Age существует именно такое явление: там у некоторой расы в принципе не бывает постоянных отношений, а для сексуальной активности существует обученные люди, произошёл же такой обычай именно от неизбывной страсти этих Qunari к рационализации и эффективности.
К ним же стремился Платон, планируя в своём «Государстве» активно регулировать сферу межполовых отношений, подражая, как известно, Спарте, какой её оставил Ликург. Последний, согласно Плутарху, «счел разумным и правильным, чтобы … спартанцы предоставили право каждому достойному гражданину вступать в связь с женщинами ради произведения на свет потомства, и научил сограждан смеяться над теми, кто мстит за подобные действия убийством и войною, видя в супружестве собственность … Теперь муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша … мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим. С другой стороны, если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа, дабы … дать жизнь добрым детям».
Из всего этого следует довольно напрашивающийся вывод, что последовательный платоник просто обязан быть не кем иным, как тем самым куколдом, полностью отдавая на аутсорс как минимум удовлетворение своей супруги, а то и производство потомства, справедливо полагая, что есть те, кто справится с этим много лучше, — тогда как пытающийся сам освоить искусство любви, совершает поистине антиплатоновский поступок, предавая τέχνη.
Использование же в роли «заменителя» здесь негра, и поныне воспринимающегося «говорящим орудием», только логично: рабы, происходя из варваров, уже древними полагались «по природе» более подходящими для недостойных свободного дел, в число которых безусловно входил физический труд. Правда, им как-то не пришло в голову отнести сюда и секс… очевидно, только в доведении до апофеоза их наихудших идей мы и способны превзойти древних.
Неправда ли, тут уже по-новому звучат слова Ницше о том, что он «опознал Сократа и Платона как симптомы упадка, как орудия греческого разложения, как псевдогреков, как антигреков»?
⬅️ «Явление cuckold как апофеоз платонизма», 3/3
Воин, верил Платон, это совершенно отдельная профессия, которой надо посветить себя целиком: «те, кому придется сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами города» и то же касается политики: тому и другому предстоит в его утопии стать уделом отдельных каст. «Каждый может хорошо заниматься лишь одним делом, а не многими: если он попытается взяться за многое, ему ничего не удастся и он ни в чем не отличится», заключает философ.
Итак, Платон предлагает не останавливаться и полностью истребить идеал автаркии, а тех, кто будет не слушаться, и всё же пытаться совмещать несколько дел, из местных, «астиномы должны его удержать, угрожая бесчестьем, пока он не исправится», тогда как в случае чужеземца они «его под страхом тюрьмы, денежной пени и высылки из государства принуждают быть одним человеком, а не многими сразу».
Общий смысл таков, что Платон учил превращать в отдельные специализации явления, которые традиционно было принято уметь каждому, и сейчас уже привычно, что воином является не каждый, что, например, «родину защищать» — это «есть такая профессия». Но эту тенденцию легко продолжить, доведя работу великого философа, наконец, до логического апофеоза.
Учитывая, что в наши дни активно кое-откуда навязывается совсем иное, чем бытовало исторически, отношение к проституции, которую предлагается именовать sex work и воспринимать как «просто такую же работу», выходит, что, действительно, секс может быть профессией, и следовательно, её умудрённый менеджер попросту обязан перепоручить знатокам, а не пытаться освоить сам.
Надо сказать, что в сеттинге фэнтези Dragon Age существует именно такое явление: там у некоторой расы в принципе не бывает постоянных отношений, а для сексуальной активности существует обученные люди, произошёл же такой обычай именно от неизбывной страсти этих Qunari к рационализации и эффективности.
К ним же стремился Платон, планируя в своём «Государстве» активно регулировать сферу межполовых отношений, подражая, как известно, Спарте, какой её оставил Ликург. Последний, согласно Плутарху, «счел разумным и правильным, чтобы … спартанцы предоставили право каждому достойному гражданину вступать в связь с женщинами ради произведения на свет потомства, и научил сограждан смеяться над теми, кто мстит за подобные действия убийством и войною, видя в супружестве собственность … Теперь муж молодой жены, если был у него на примете порядочный и красивый юноша … мог ввести его в свою опочивальню, а родившегося от его семени ребенка признать своим. С другой стороны, если честному человеку приходилась по сердцу чужая жена, плодовитая и целомудренная, он мог попросить ее у мужа, дабы … дать жизнь добрым детям».
Из всего этого следует довольно напрашивающийся вывод, что последовательный платоник просто обязан быть не кем иным, как тем самым куколдом, полностью отдавая на аутсорс как минимум удовлетворение своей супруги, а то и производство потомства, справедливо полагая, что есть те, кто справится с этим много лучше, — тогда как пытающийся сам освоить искусство любви, совершает поистине антиплатоновский поступок, предавая τέχνη.
Использование же в роли «заменителя» здесь негра, и поныне воспринимающегося «говорящим орудием», только логично: рабы, происходя из варваров, уже древними полагались «по природе» более подходящими для недостойных свободного дел, в число которых безусловно входил физический труд. Правда, им как-то не пришло в голову отнести сюда и секс… очевидно, только в доведении до апофеоза их наихудших идей мы и способны превзойти древних.
Неправда ли, тут уже по-новому звучат слова Ницше о том, что он «опознал Сократа и Платона как симптомы упадка, как орудия греческого разложения, как псевдогреков, как антигреков»?
⬅️ «Явление cuckold как апофеоз платонизма», 3/3
Пожалуй, только у иных из встреченных в ТГ глубокомысленных размышлизмов на тему актуальных событий степень поверхностности и достигает той, которой иначе может похвастаться одна лишь столь «любимая» мной «популяризация науки».
Сейчас вот внимание местных политических аналитиков массово приковала фантасмагоричность очередной итерации Олимпийских игр современности, они дружно пробуют рассуждать об истоках и предпосылках абсурдности происходящего. В частности, активно распространились мысли некоего П.В. Мультатули, убеждённого, что удивляться происходящему во Франции не следует, ведь и «изначально … игры были посвящены бесам», будучи «религиозными мистериями, посвященными „богиням“ плодородия Деметре и царства смерти Персефоне», а сейчас просто «сатанизм отбросил все маски и личины», и «спрятавшиеся за спортом демоны … вернулись в своем обличье».
Такой вот очередной пример самого нарочитого религиозного фундаментализма, попытки отката к былым радикализму и нетерпимости и создания эдакой христианской версии ваххабизма, «православного шариата».
Всё это, правда, к православию как раз почти никакого отношения не имеет, и является явным подражанием западным протестантам, равно английским и американским, i.e. той ветви религии, которая наиболее активно подвергалась реазиатизации, возвращении к тому, что фил.-клас. Ф.Ф. Зелинский (2003 [1918]) называет «отравой, внесенной иудаизмом в христианство».
Сам он искренне убеждён, что вовсе не он, но «античная религия … есть настоящий ветхий завет нашего христианства», а ей, напомню, нетерпимость была вовсе неизвестна, и в чужих богах они видели вовсе не демонов, но ипостась собственных, в поздний период, к примеру, преспокойно отождествляя Зевса и Яхве. Такое вот пишет человек, действительно имевший отношение к той самой православной России.
Впрочем, есть и другие виновники, и склонность к вышеописанной редукции христианство почерпнуло скорее в зороастризме, где, как пишет д.ф.н. В.Ю. Михайлин (2005), выделялась земля «света и добра, осеняемая благословляющим присутствием на ней Ахурамазды», которой противостоит весь остальной мир, и это — «территория тьмы, населенная демонами и поклоняющимися демонам народами и подконтрольная Анра-Манью»: прислужники этого местного Сатаны не гнушаются обманывать наивные народы, являясь к ним под видом разнообразных местных богов.
То же отражает и Библия: так, ап. Павел был уверен, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам (δαιμονίων), а не Богу». Мысль эта также хорошо выражена не кем иным как Робинзоном Крузоэ, как раз протестантом, который через какое-то время после встречи с Пятницей решил обратить последнего, заявив, что жрецы его племени «если … и беседуют с кем-нибудь на горе, так разве со злым духом», после чего «подробно распространился о дьяволе … рассказал, как он выдает себя за Бога среди народов, не просвещенных словом Божьим, и заставляет их поклоняться ему».
«О религии Олимпийских игр», 1/3 ➡️
Сейчас вот внимание местных политических аналитиков массово приковала фантасмагоричность очередной итерации Олимпийских игр современности, они дружно пробуют рассуждать об истоках и предпосылках абсурдности происходящего. В частности, активно распространились мысли некоего П.В. Мультатули, убеждённого, что удивляться происходящему во Франции не следует, ведь и «изначально … игры были посвящены бесам», будучи «религиозными мистериями, посвященными „богиням“ плодородия Деметре и царства смерти Персефоне», а сейчас просто «сатанизм отбросил все маски и личины», и «спрятавшиеся за спортом демоны … вернулись в своем обличье».
Такой вот очередной пример самого нарочитого религиозного фундаментализма, попытки отката к былым радикализму и нетерпимости и создания эдакой христианской версии ваххабизма, «православного шариата».
Всё это, правда, к православию как раз почти никакого отношения не имеет, и является явным подражанием западным протестантам, равно английским и американским, i.e. той ветви религии, которая наиболее активно подвергалась реазиатизации, возвращении к тому, что фил.-клас. Ф.Ф. Зелинский (2003 [1918]) называет «отравой, внесенной иудаизмом в христианство».
Сам он искренне убеждён, что вовсе не он, но «античная религия … есть настоящий ветхий завет нашего христианства», а ей, напомню, нетерпимость была вовсе неизвестна, и в чужих богах они видели вовсе не демонов, но ипостась собственных, в поздний период, к примеру, преспокойно отождествляя Зевса и Яхве. Такое вот пишет человек, действительно имевший отношение к той самой православной России.
Впрочем, есть и другие виновники, и склонность к вышеописанной редукции христианство почерпнуло скорее в зороастризме, где, как пишет д.ф.н. В.Ю. Михайлин (2005), выделялась земля «света и добра, осеняемая благословляющим присутствием на ней Ахурамазды», которой противостоит весь остальной мир, и это — «территория тьмы, населенная демонами и поклоняющимися демонам народами и подконтрольная Анра-Манью»: прислужники этого местного Сатаны не гнушаются обманывать наивные народы, являясь к ним под видом разнообразных местных богов.
То же отражает и Библия: так, ап. Павел был уверен, что «язычники, принося жертвы, приносят бесам (δαιμονίων), а не Богу». Мысль эта также хорошо выражена не кем иным как Робинзоном Крузоэ, как раз протестантом, который через какое-то время после встречи с Пятницей решил обратить последнего, заявив, что жрецы его племени «если … и беседуют с кем-нибудь на горе, так разве со злым духом», после чего «подробно распространился о дьяволе … рассказал, как он выдает себя за Бога среди народов, не просвещенных словом Божьим, и заставляет их поклоняться ему».
«О религии Олимпийских игр», 1/3 ➡️
Тут можно было бы порассуждать на тему ироничности этого подражания манере мышления, присущей прежде историческим аутсайдерам, а сейчас лишь самым отсталым представителям «загнивающих стран», однако, по правде, содержи изначальный текст одни только подобные своеобразные выводы, его можно было (а, пожалуй, даже и следовало) обойти вниманием, даже подвергнуть damnatio memoriae уже потому, что очень уж постыдно, что русский человек может написать такое на полном серьёзе.
Однако, поскольку о плюрализме здесь говорить не приходится, всему этому сопутствует, как водится, также абсолютная историческая безграмотность, даром что этот Мультатули вроде как является к.и.н., впрочем, специализируясь на иной эпохе, царствовании Николая II. Его допущения о происхождении игр из неких религиозных культов не имеют под собой вообще никаких оснований, а ведь на том одном и строится далее всё рассуждение.
При этом мысль эту как несомненную затем повторили и другие, правда, смягчив градус собственных отсюда построений, но также нимало не обеспокоив себя таким не царским делом как критический анализ. Страдает же в итоге читатель, который, видя всюду один и тот же тезис, легко может вообразить, что так, видимо, всё и есть, и перед ним надёжно некий доказанный факт.
В действительности, однако, за ним не стоит вообще ничего: никакого отношения Деметра и её дочь Кора к Олимпийским играм не имели, их праздник, Элевсин, был совершенно отдельным явлением. Такой версии просто не существует, она никогда и никем не выдвигалась. Никак не увязать тут и Персефону, богиню подземного мира, с которой лишь сильно позднее была отождествлена Кора, да в общем-то т.н. «хтонических» богов греки вообще практически не почитали.
Оба явления, игры в Олимпии и Элевсинские мистерии, довольно удалены друг от друга географически, и долго оставались крайне локальными для своих регионов, Элиды и Аттики соответственно. Впрочем, в Элевсине проводились собственные, совсем местные спортивные соревнования, из чего некоторые и могли сделать неуместные выводы; однако такие малые игры проводились вообще много где в Греции.
Что-то похожее можно найти разве что у печально известных «кембриджских ритуалистов» во главе с Дж. Фрэзером, которые во всём и вся, что касалось религии, видели культы плодородия, также и Олимпийские игры воображая священным браком чемпиона с их пресловутой, не имевшей никакой исторической реальности «Великой Богиней-Матерью», с которой в иных местах отождествляли Деметру. Однако и они не пишут ничего о связи игр с Элевсином.
Мифология с играми соединяет Геракла, но сперва не знаменитого сына Зевса, а его тёзку из числа гномов-дактилей, в самой же Олимпии важнее всего были культы Пелопса и Зевса, однако отношение их к играм не ясно, нельзя быть даже уверенными, что они возникли раньше игр, быть может, что и напротив. Проф. ист. Д. Кайл (2015), крупнейший специалист по античному спорту, заключает, что на основании совокупности свидетельств мы точно только и можем, что согласиться с Павсанием в том, что «элейцы в Олимпии из всех героев чтут Пелопа настолько же больше других, насколько Зевса — выше других богов».
⬅️ «О религии Олимпийских игр», 2/3 ➡️
Однако, поскольку о плюрализме здесь говорить не приходится, всему этому сопутствует, как водится, также абсолютная историческая безграмотность, даром что этот Мультатули вроде как является к.и.н., впрочем, специализируясь на иной эпохе, царствовании Николая II. Его допущения о происхождении игр из неких религиозных культов не имеют под собой вообще никаких оснований, а ведь на том одном и строится далее всё рассуждение.
При этом мысль эту как несомненную затем повторили и другие, правда, смягчив градус собственных отсюда построений, но также нимало не обеспокоив себя таким не царским делом как критический анализ. Страдает же в итоге читатель, который, видя всюду один и тот же тезис, легко может вообразить, что так, видимо, всё и есть, и перед ним надёжно некий доказанный факт.
В действительности, однако, за ним не стоит вообще ничего: никакого отношения Деметра и её дочь Кора к Олимпийским играм не имели, их праздник, Элевсин, был совершенно отдельным явлением. Такой версии просто не существует, она никогда и никем не выдвигалась. Никак не увязать тут и Персефону, богиню подземного мира, с которой лишь сильно позднее была отождествлена Кора, да в общем-то т.н. «хтонических» богов греки вообще практически не почитали.
Оба явления, игры в Олимпии и Элевсинские мистерии, довольно удалены друг от друга географически, и долго оставались крайне локальными для своих регионов, Элиды и Аттики соответственно. Впрочем, в Элевсине проводились собственные, совсем местные спортивные соревнования, из чего некоторые и могли сделать неуместные выводы; однако такие малые игры проводились вообще много где в Греции.
Что-то похожее можно найти разве что у печально известных «кембриджских ритуалистов» во главе с Дж. Фрэзером, которые во всём и вся, что касалось религии, видели культы плодородия, также и Олимпийские игры воображая священным браком чемпиона с их пресловутой, не имевшей никакой исторической реальности «Великой Богиней-Матерью», с которой в иных местах отождествляли Деметру. Однако и они не пишут ничего о связи игр с Элевсином.
Мифология с играми соединяет Геракла, но сперва не знаменитого сына Зевса, а его тёзку из числа гномов-дактилей, в самой же Олимпии важнее всего были культы Пелопса и Зевса, однако отношение их к играм не ясно, нельзя быть даже уверенными, что они возникли раньше игр, быть может, что и напротив. Проф. ист. Д. Кайл (2015), крупнейший специалист по античному спорту, заключает, что на основании совокупности свидетельств мы точно только и можем, что согласиться с Павсанием в том, что «элейцы в Олимпии из всех героев чтут Пелопа настолько же больше других, насколько Зевса — выше других богов».
⬅️ «О религии Олимпийских игр», 2/3 ➡️
Так или иначе, согласно д.фил.н. Л.Я. Жмудю (1994), «мифология отнюдь не была стержнем греческого мировоззрения», по д.ф.н. А.И. Зайцеву (2000), «никогда не занимала доминирующего положения в жизни, сравнимого с ролью религии в древнейшем Риме, в древнем Египте, в средневековой Европе или в ранних исламских государствах».
По этой причине даже если некоторый религиозный аспект и имелся в контексте Олимпийских игр, он никак не мог играть той роли, какую ему тут пытаются приписать, и все выше встреченные попытки сопоставлений, проведения прямой линии и преемственностм, и тем объяснить вообще всё, столь часто встречающиеся у таких поверхностных аналитиков, абсолютно беспочвенны.
Впрочем, ещё важнее тот факт, что практически ничего общего у того, что Михайлин (2005) называет не иначе как «кубертеновым клоном», и античным оригиналом не имеется, и «когда барона де Кубертена обвиняют в попытке механистически пересадить на современную европейскую почву некий греческий феномен, обвинения … бьют мимо цели: возрожденные олимпиады к Олимпийским играм VIII-VI вв. имели столько же отношения, сколько … голливудский блокбастер „Троя“ — к Гомеру или к реальным историческим событиям конца XIII в. до н.э. Сохранен ряд имен и названий; все остальное — добротный надежный XIX в.»
Именно там и следует искать истоки всех проблем, пеняя на новоевропейцев, а отнюдь не древних. Ведь на деле вовсе не прежние, но современные игры родились в тесном сплетении с разнообразной мистикой: достаточно сказать, что среди тех, кого де Кубертен пригласил в июне 1894 г. на конгресс, завершившийся основанием МОК, были Е.П. Блаватская и Алистер Кроули. Вот здесь и правда неплохая почва для далекоидущих рассуждений, и тот же сатанизм можно приплести куда убедительнее, если очень захотеть (всё это я, естественно, оставляю любителям подобного).
Замечу под конец, что не только в таких узких и специальных аспектах население склонно заблуждаться насчёт Олимпийских игр, но и в том, что касается, как ему кажется, трюизмов, «общеизвестных фактов», таких как, скажем, пресловутое «олимпийское перемирие». Его степень была сильно преувеличена в наши дни, когда принято совсем иное, нежели у греков, отношение к войнам; Кайл даже называет текущее отношение «запредельной идеализацией» (overly idealized), и безусловно современной является манера исключения из соревнований «страны-агрессоров».
На деле же эта ἐκεχειρία вовсе не представляла собой всеобщий мир, εἰρήνη, но лишь запрещала беспокоить войной само место проведения соревнований, не допуская армии в Элею и обеспечивая безопасный проход для путешественников туда и обратно, да и это всё было больше намерением, нежели реальностью. «Перемирие вовсе не останавливало войны, но также и войны не могли помешать играм», подытоживает он, и приводит знаменитый пример 480 г., когда греков не отвлекло от состязаний даже вторжение персов.
⬅️ «О религии Олимпийских игр», 3/3
По этой причине даже если некоторый религиозный аспект и имелся в контексте Олимпийских игр, он никак не мог играть той роли, какую ему тут пытаются приписать, и все выше встреченные попытки сопоставлений, проведения прямой линии и преемственностм, и тем объяснить вообще всё, столь часто встречающиеся у таких поверхностных аналитиков, абсолютно беспочвенны.
Впрочем, ещё важнее тот факт, что практически ничего общего у того, что Михайлин (2005) называет не иначе как «кубертеновым клоном», и античным оригиналом не имеется, и «когда барона де Кубертена обвиняют в попытке механистически пересадить на современную европейскую почву некий греческий феномен, обвинения … бьют мимо цели: возрожденные олимпиады к Олимпийским играм VIII-VI вв. имели столько же отношения, сколько … голливудский блокбастер „Троя“ — к Гомеру или к реальным историческим событиям конца XIII в. до н.э. Сохранен ряд имен и названий; все остальное — добротный надежный XIX в.»
Именно там и следует искать истоки всех проблем, пеняя на новоевропейцев, а отнюдь не древних. Ведь на деле вовсе не прежние, но современные игры родились в тесном сплетении с разнообразной мистикой: достаточно сказать, что среди тех, кого де Кубертен пригласил в июне 1894 г. на конгресс, завершившийся основанием МОК, были Е.П. Блаватская и Алистер Кроули. Вот здесь и правда неплохая почва для далекоидущих рассуждений, и тот же сатанизм можно приплести куда убедительнее, если очень захотеть (всё это я, естественно, оставляю любителям подобного).
Замечу под конец, что не только в таких узких и специальных аспектах население склонно заблуждаться насчёт Олимпийских игр, но и в том, что касается, как ему кажется, трюизмов, «общеизвестных фактов», таких как, скажем, пресловутое «олимпийское перемирие». Его степень была сильно преувеличена в наши дни, когда принято совсем иное, нежели у греков, отношение к войнам; Кайл даже называет текущее отношение «запредельной идеализацией» (overly idealized), и безусловно современной является манера исключения из соревнований «страны-агрессоров».
На деле же эта ἐκεχειρία вовсе не представляла собой всеобщий мир, εἰρήνη, но лишь запрещала беспокоить войной само место проведения соревнований, не допуская армии в Элею и обеспечивая безопасный проход для путешественников туда и обратно, да и это всё было больше намерением, нежели реальностью. «Перемирие вовсе не останавливало войны, но также и войны не могли помешать играм», подытоживает он, и приводит знаменитый пример 480 г., когда греков не отвлекло от состязаний даже вторжение персов.
⬅️ «О религии Олимпийских игр», 3/3
МАГИЯ ПРОТИВ ТЕХНОЛОГИИ: ПРОТИВОСТОЯНИЕ, НЕИЗВЕСТНОЕ ДРЕВНИМ ГРЕКАМ
Что есть магия? Пережиток ушедших времён, в которые сейчас верить «просто смешно»? Есть даже целая концепция Дж. Фрэзера, основанная на этой мысли, и из неё следует, что вообще всякое верование развилось из когда-то безрелигиозной магии, сейчас же мы наблюдаем лишь её рудименты, столь любимые английской антропологией «пережитки».
Однако за ней не стоит никакой истины, как и вообще мало за какими теориями печально известных «кембриджских ритуалистов», уважаемых в наши дни одними только марксистам, а факты говорят о другом, что ни о каком прогрессе тут не может идти и речи: магия и интерес к ней регулярно возвращаются в общества, в том числе и высокоразвитые.
В массовом сознании магия воспринимается чем-то запредельно отдельным от иного бытия, скрытым и ему противоречащим, в типичном фэнтези технология может и вовсе переставать работать в её присутствии, либо же, когда они сосуществуют, как в случае какого-нибудь Arcanum (2001), персонажу приходится выбирать одно из двух, к другому становясь во всех смыслах невосприимчивым.
В случае эллинов, однако, мы увидим совсем иное отношение: какой-нибудь Платон вовсе не выделяет волшебствование на фоне прочих ремёсел, полагая таким же τέχνη, как и любое другое. Да и миф демонстрирует похожее: ведь волшебницы там, например, Медея, оказываются ничуть не менее искушёнными в том, как работает технология, к примеру, легко умерщвляя «робота» Талоса.
Подробнее обо всём этом читайте в новом тексте «Эллинистики».
Что есть магия? Пережиток ушедших времён, в которые сейчас верить «просто смешно»? Есть даже целая концепция Дж. Фрэзера, основанная на этой мысли, и из неё следует, что вообще всякое верование развилось из когда-то безрелигиозной магии, сейчас же мы наблюдаем лишь её рудименты, столь любимые английской антропологией «пережитки».
Однако за ней не стоит никакой истины, как и вообще мало за какими теориями печально известных «кембриджских ритуалистов», уважаемых в наши дни одними только марксистам, а факты говорят о другом, что ни о каком прогрессе тут не может идти и речи: магия и интерес к ней регулярно возвращаются в общества, в том числе и высокоразвитые.
В массовом сознании магия воспринимается чем-то запредельно отдельным от иного бытия, скрытым и ему противоречащим, в типичном фэнтези технология может и вовсе переставать работать в её присутствии, либо же, когда они сосуществуют, как в случае какого-нибудь Arcanum (2001), персонажу приходится выбирать одно из двух, к другому становясь во всех смыслах невосприимчивым.
В случае эллинов, однако, мы увидим совсем иное отношение: какой-нибудь Платон вовсе не выделяет волшебствование на фоне прочих ремёсел, полагая таким же τέχνη, как и любое другое. Да и миф демонстрирует похожее: ведь волшебницы там, например, Медея, оказываются ничуть не менее искушёнными в том, как работает технология, к примеру, легко умерщвляя «робота» Талоса.
Подробнее обо всём этом читайте в новом тексте «Эллинистики».
boosty.to
«Магия против технологии: противостояние, неизвестное грекам» - Павел Боборыкин, «Эллинистика»
Posted on Aug 07 2024
«Нет предела совершенству», звучит старинный девиз, справедливый, по мнению некоторых, и для такого, казалось бы, совершенно завершённого явления, как древняя мифология. Иначе как объяснить существование разнообразных «улучшаторов», стремящихся доработать «преданье старины глубокой» хотя бы, скажем, в виде явления, именующегося fanfiction? (Который, разумеется, в силу практически полной неспособности таких авторов понять контекст, в котором создавались древние мифы, их глубинной сути и назначения, неизменно получается в лучшем случае крайне отвратным.)
Впрочем, для того, чтобы коснуться подобного, так далеко ходить не требуется, «улучшаторы» засели много ближе, — скажем, в комментариях к некоторому видео на Ютубе. Там представлена одна из сцен пеплума Troy (2004), крайне вольной экранизации Гомера, изображающая бой Ахилла и Гектора. Оный здесь зачем-то осуществляется так, как будто речь идёт о чём-то навроде согласованного рыцарского поединка, идёт «честно» и по правилам едва ли не спортивным.
Замечу, что нечто похожее у Гомера действительно упоминается: подобным образом, скажем, вступают в бой в III песни Менелай и Парис, но там действо специально заранее обговаривается, и война как бы приостанавливается, войска же прекрасно осознают, что им не должно вмешиваться, но вместо этого лишь наблюдать.
Когда же много позднее в XXII песни Илиады разгневанный Ахилл преследует Гектора в последний час жизни последнего, ни о чём таком не идёт и речи. Не говорит об этом и кинофильм; однако же, несмотря на это, там мы видим, что Гектор, узрев прибытие одинокого Ахилла под врата Трои, попросту и без затей выходит, чтобы сразиться с врагом один на один. Причиной его подобного поведения являются исключительно сомнительные решения постановщиков.
Эта-то странная ситуация и заставила некоторых комментаторов восхититься, а заодно и посетовать, что-де ушли безвозвратно те времена высокой чести, когда никто якобы даже и не осмелился бы помочь своему защитнику стрелой с городской стены. Другие на это замечали, что это явная художественная глупость, пеняя, однако, её не создателям кинофильма, но самому Гомеру, и заверяя, что сами они, будь авторами, такого антиреализма бы никак не допустили.
Однако у ионийского аэда, разумеется, ничего подобного нет и в помине: Гектор у него в той же сцене отнюдь не спешит сойтись в схватке с Ахиллом, но, напротив, бежит от него со всех ног как раз под защиту союзников: однако же «сколько он раз ни пытался, у врат пробегая Дарданских, броситься прямо к стене, под высоковершинные башни, где бы трояне его с высоты защитили стрелами», так ему этого этого Ахилл сделать и не позволяет. Греки, в свою очередь, тоже не прочь угостить ненавистного врага из своих луков, чему противится уже сам «Пелид быстроногий, им запрещая бросать против Гектора горькие стрелы», опасаясь, чтоб «славы … не отнял пронзивший, а он бы вторым не явился».
Как мы видим, здесь «улучшаторам» делать попросту нечего, ведь в сцене ничего нельзя ни добавить, ни отнять, она абсолютно цельная, а психология происходящего очень даже реальна. Иное же мнение вызвано исключительно поверхностным знакомством с мифом через скверные пересказы, знакомство с ними через игру в испорченный телефон, напевы в оный различных Рабиновичей.
Эту же проблему мы увидим и в другом случае, довольно вопиющем, тоже связанном с Ахиллом: доводилось слышать упрёк в сторону его матери, что, мол, не слишком-то мудро она поступила, когда закаливала героя в младенчестве в водах Стикса. Ведь она тогда удерживая его за пятку, тем самым оставив слабое место, пресловутую Ахиллесову пяту, а ведь могла бы, мол, защитить вроде как и полностью, с ног до головы, погрузив целиком, найдя для этого способы. В очередной раз здесь как бы полагается, что древние были наивны, и им, видимо, просто не пришло в голову лишний раз задуматься над этим сюжетом.
«„Улучшаторам“ мифа», 1/2
Впрочем, для того, чтобы коснуться подобного, так далеко ходить не требуется, «улучшаторы» засели много ближе, — скажем, в комментариях к некоторому видео на Ютубе. Там представлена одна из сцен пеплума Troy (2004), крайне вольной экранизации Гомера, изображающая бой Ахилла и Гектора. Оный здесь зачем-то осуществляется так, как будто речь идёт о чём-то навроде согласованного рыцарского поединка, идёт «честно» и по правилам едва ли не спортивным.
Замечу, что нечто похожее у Гомера действительно упоминается: подобным образом, скажем, вступают в бой в III песни Менелай и Парис, но там действо специально заранее обговаривается, и война как бы приостанавливается, войска же прекрасно осознают, что им не должно вмешиваться, но вместо этого лишь наблюдать.
Когда же много позднее в XXII песни Илиады разгневанный Ахилл преследует Гектора в последний час жизни последнего, ни о чём таком не идёт и речи. Не говорит об этом и кинофильм; однако же, несмотря на это, там мы видим, что Гектор, узрев прибытие одинокого Ахилла под врата Трои, попросту и без затей выходит, чтобы сразиться с врагом один на один. Причиной его подобного поведения являются исключительно сомнительные решения постановщиков.
Эта-то странная ситуация и заставила некоторых комментаторов восхититься, а заодно и посетовать, что-де ушли безвозвратно те времена высокой чести, когда никто якобы даже и не осмелился бы помочь своему защитнику стрелой с городской стены. Другие на это замечали, что это явная художественная глупость, пеняя, однако, её не создателям кинофильма, но самому Гомеру, и заверяя, что сами они, будь авторами, такого антиреализма бы никак не допустили.
Однако у ионийского аэда, разумеется, ничего подобного нет и в помине: Гектор у него в той же сцене отнюдь не спешит сойтись в схватке с Ахиллом, но, напротив, бежит от него со всех ног как раз под защиту союзников: однако же «сколько он раз ни пытался, у врат пробегая Дарданских, броситься прямо к стене, под высоковершинные башни, где бы трояне его с высоты защитили стрелами», так ему этого этого Ахилл сделать и не позволяет. Греки, в свою очередь, тоже не прочь угостить ненавистного врага из своих луков, чему противится уже сам «Пелид быстроногий, им запрещая бросать против Гектора горькие стрелы», опасаясь, чтоб «славы … не отнял пронзивший, а он бы вторым не явился».
Как мы видим, здесь «улучшаторам» делать попросту нечего, ведь в сцене ничего нельзя ни добавить, ни отнять, она абсолютно цельная, а психология происходящего очень даже реальна. Иное же мнение вызвано исключительно поверхностным знакомством с мифом через скверные пересказы, знакомство с ними через игру в испорченный телефон, напевы в оный различных Рабиновичей.
Эту же проблему мы увидим и в другом случае, довольно вопиющем, тоже связанном с Ахиллом: доводилось слышать упрёк в сторону его матери, что, мол, не слишком-то мудро она поступила, когда закаливала героя в младенчестве в водах Стикса. Ведь она тогда удерживая его за пятку, тем самым оставив слабое место, пресловутую Ахиллесову пяту, а ведь могла бы, мол, защитить вроде как и полностью, с ног до головы, погрузив целиком, найдя для этого способы. В очередной раз здесь как бы полагается, что древние были наивны, и им, видимо, просто не пришло в голову лишний раз задуматься над этим сюжетом.
«„Улучшаторам“ мифа», 1/2
У Гомера, что характерно, попросту нет ни слова о предполагаемой неуязвимости героя, напротив, герой Агенор уверен, что тело Ахилла, «как и всех, проницаемо острою медью», в чём убедился, когда чуть ранее герой Астеропей, который «копьеборец … был оборучный», i.e. амбидекстер, застал своим умением сына Пелея врасплох: «в щит Ахиллесов одним угодил … дротом другим … ссаднил десную», в результате чего у Ахилла возле локтя «черная кровь заструилась», что, впрочем, не спасло ловкача. Таким образом народонаселение, занимающееся здесь «улучшаторством», или попросту не читало Гомера, или не способно запоминать различные версии, но лишь смешивать их в некий единый конгломерат.
Об ином впервые сообщает только римлянин Публий Статий аж в I в. н.э., у которого Фетида говорит: «сына суровою влагою Стикса я защитила — жаль, не всего». Он один говорит о том, что для той цели использовались воды, у всех остальных то было, напротив, пламя, — как, например, веком позднее у Аполлодора (II в.) Оный, кроме того, уточняет, отчего же так вышло, что Ахилл оказался защищён не целиком: «Когда Фетида родила дитя от Пелея, она, желая сделать его бессмертным, тайно … укладывала его ночью на огонь, чтобы выжечь в нем все смертное, которое было в нем от отца, днем же обтирала его амвросией. Пелей подстерег ее за этим занятием и, увидев, как его сын корчится на огне, громко закричал. Тогда Фетида, не имея возможности довести начатое до конца, покинула своего младенца». Выходит, что Фетида всё же сделала всё, что могла, и винить следует скорее Пелея, не так ли?
Это, однако, ещё не всё: в поэме, авторство которой приписывали Гесиоду или же орфику Кекропу Милетскому, оказывается, что Ахилл был далеко не первым его и Фетиды ребёнком, однако его предшественники пали жертвами этого её know-how: как сообщает схолия к Аполлонию, «автор „Эгимия“ рассказывает … что рожденных от Пелея детей Фетида … бросала … в огонь. Так погибло много детей, и тогда Пелей вознегодовал и не позволил бросить в котел Ахилла». Ликофрон в III в. до н.э. рассказывает то же: что только «седьмому из детей, огня единственному избежать достанется».
Согласно одной из интерпретаций, дети не то, что совершенно гибли таким образом, а просто, спалив в себе последние остатки человечности, переходили в некое качественно иное состояние, необязательно небытия. Тем не менее, очень уж это так или иначе напоминает смерть, а Пелей, как и греки в целом, такого не желали, ведь в некотором смысле древние ставили себя даже выше богов, ибо именно смертностью, которой последние лишены, смогли выстрадать чудо, недоступное тем, несмотря на всё их величие: цивилизацию.
Вот и выходит, что отец героя поступает как раз-таки донельзя разумно: желая спасти хотя бы последнего из детей, он остановил не знающую меры Фетиду от очередной трагедии. Если мы теперь попробуем собрать эти разрозненные версии в последовательную историю, что вообще-то по-хорошему делать не стоит, то получится, что обговариваемая уязвимость, та самая пята, была неизбежностью, таким недостатком, от которого невозможно избавиться, не разрушив всю конструкцию. В общем, согласно внутренней логике повествования, никто и никак не мог предотвратить её появления, тут некого обвинять и, соответственно, в этой истории также нечего улучшать. Dixi.
Не сомневайтесь, что подобное будет верно и для всякого другого сюжета, рассказанного древними, какой из них ни возьми для глубокого изучения, и наивно считать, что там современнику возможно учинить какой-то серьёзный upgrade, придумать такой поворот, который древним не приходил в голову, — но если даже и нет, то для того, чтобы это понять, следует судить не нахватавшись по верхам, как в вышеописанных случаях, но сперва тщательно изучив все нюансы: иначе говоря, деконструкции должно предшествовать всестороннее исследование конструкции. С чего и рекомендую начать. Берите пример с автора этих строк, собственно.
«„Улучшаторам“ мифа», 2/2
Об ином впервые сообщает только римлянин Публий Статий аж в I в. н.э., у которого Фетида говорит: «сына суровою влагою Стикса я защитила — жаль, не всего». Он один говорит о том, что для той цели использовались воды, у всех остальных то было, напротив, пламя, — как, например, веком позднее у Аполлодора (II в.) Оный, кроме того, уточняет, отчего же так вышло, что Ахилл оказался защищён не целиком: «Когда Фетида родила дитя от Пелея, она, желая сделать его бессмертным, тайно … укладывала его ночью на огонь, чтобы выжечь в нем все смертное, которое было в нем от отца, днем же обтирала его амвросией. Пелей подстерег ее за этим занятием и, увидев, как его сын корчится на огне, громко закричал. Тогда Фетида, не имея возможности довести начатое до конца, покинула своего младенца». Выходит, что Фетида всё же сделала всё, что могла, и винить следует скорее Пелея, не так ли?
Это, однако, ещё не всё: в поэме, авторство которой приписывали Гесиоду или же орфику Кекропу Милетскому, оказывается, что Ахилл был далеко не первым его и Фетиды ребёнком, однако его предшественники пали жертвами этого её know-how: как сообщает схолия к Аполлонию, «автор „Эгимия“ рассказывает … что рожденных от Пелея детей Фетида … бросала … в огонь. Так погибло много детей, и тогда Пелей вознегодовал и не позволил бросить в котел Ахилла». Ликофрон в III в. до н.э. рассказывает то же: что только «седьмому из детей, огня единственному избежать достанется».
Согласно одной из интерпретаций, дети не то, что совершенно гибли таким образом, а просто, спалив в себе последние остатки человечности, переходили в некое качественно иное состояние, необязательно небытия. Тем не менее, очень уж это так или иначе напоминает смерть, а Пелей, как и греки в целом, такого не желали, ведь в некотором смысле древние ставили себя даже выше богов, ибо именно смертностью, которой последние лишены, смогли выстрадать чудо, недоступное тем, несмотря на всё их величие: цивилизацию.
Вот и выходит, что отец героя поступает как раз-таки донельзя разумно: желая спасти хотя бы последнего из детей, он остановил не знающую меры Фетиду от очередной трагедии. Если мы теперь попробуем собрать эти разрозненные версии в последовательную историю, что вообще-то по-хорошему делать не стоит, то получится, что обговариваемая уязвимость, та самая пята, была неизбежностью, таким недостатком, от которого невозможно избавиться, не разрушив всю конструкцию. В общем, согласно внутренней логике повествования, никто и никак не мог предотвратить её появления, тут некого обвинять и, соответственно, в этой истории также нечего улучшать. Dixi.
Не сомневайтесь, что подобное будет верно и для всякого другого сюжета, рассказанного древними, какой из них ни возьми для глубокого изучения, и наивно считать, что там современнику возможно учинить какой-то серьёзный upgrade, придумать такой поворот, который древним не приходил в голову, — но если даже и нет, то для того, чтобы это понять, следует судить не нахватавшись по верхам, как в вышеописанных случаях, но сперва тщательно изучив все нюансы: иначе говоря, деконструкции должно предшествовать всестороннее исследование конструкции. С чего и рекомендую начать. Берите пример с автора этих строк, собственно.
«„Улучшаторам“ мифа», 2/2
УПЕРЕВШИСЬ РОГОМ
Как известно, не только в России, но и вообще везде в Европе обманутого известным образом мужа именуют «рогоносцем». Издревле таких высмеивали, пририсовывая им ветвистые рога, а в наши дни разнообразные алармисты-мдшники именуют их «аленями». Но почему? Причём тут вообще рогатость?
Сразу замечу, что если погуглить, то можно без труда натолкнуться на целый ряд изданий, который этим вопросом уже успел задаться. Однако набор этимологий, которые они бездумно копировали друг у друга, почти всех из которых возводят происхождение выражения к Средним векам, неудовлетворительны: ведь о том, что неверная жена «наставляет рога», говорили уже древние греки, из чего следует, что идиома эта куда древнее.
Чтобы понять её суть, нам с вами предстоит углубиться я в недра архаического мышления греков, того, как они понимали устройство человеческого тела, в частности, головы, из которой и растут рога. Их восприятие анатомии сильно отличалось от принятой в XXI в., из чего, собственно, и следуют все нюансы.
Изучая вопрос, мы заодно поймём, почему англоязычные называют сексуально возбуждённого человека «рогатым», horny, рог единорога согласно представлениям Средних веков способна была заполучить только девственница, а христианская церковь запрещала пить из рога, на закуску же — то, почему библейский Самсон потерял всю свою силу, когда лишился волос, а распущенные волосы женщины в былые времена считались не менее неприличными, сколь и полная нагота.
Обо всём этом и многом другом читайте в новом тексте «Эллинистики»!
Как известно, не только в России, но и вообще везде в Европе обманутого известным образом мужа именуют «рогоносцем». Издревле таких высмеивали, пририсовывая им ветвистые рога, а в наши дни разнообразные алармисты-мдшники именуют их «аленями». Но почему? Причём тут вообще рогатость?
Сразу замечу, что если погуглить, то можно без труда натолкнуться на целый ряд изданий, который этим вопросом уже успел задаться. Однако набор этимологий, которые они бездумно копировали друг у друга, почти всех из которых возводят происхождение выражения к Средним векам, неудовлетворительны: ведь о том, что неверная жена «наставляет рога», говорили уже древние греки, из чего следует, что идиома эта куда древнее.
Чтобы понять её суть, нам с вами предстоит углубиться я в недра архаического мышления греков, того, как они понимали устройство человеческого тела, в частности, головы, из которой и растут рога. Их восприятие анатомии сильно отличалось от принятой в XXI в., из чего, собственно, и следуют все нюансы.
Изучая вопрос, мы заодно поймём, почему англоязычные называют сексуально возбуждённого человека «рогатым», horny, рог единорога согласно представлениям Средних веков способна была заполучить только девственница, а христианская церковь запрещала пить из рога, на закуску же — то, почему библейский Самсон потерял всю свою силу, когда лишился волос, а распущенные волосы женщины в былые времена считались не менее неприличными, сколь и полная нагота.
Обо всём этом и многом другом читайте в новом тексте «Эллинистики»!
boosty.to
«Уперевшись рогом: почему обманутого мужа называют „рогоносцем“?» - Павел Боборыкин, «Эллинистика»
Posted on Aug 21 2024