«…У Мандельштама нет учителя. Вот о чем стоило бы подумать. Я не знаю в мировой поэзии подобного факта. Мы знаем истоки Пушкина и Блока, но кто укажет, откуда донеслась до нас эта новая божественная гармония, которую называют стихами Осипа Мандельштама!..»

Анна Ахматова


«И когда я читаю стихи Мандельштама, написанные при мерзостном правлении этих скотов, я испытываю подобие беспомощного стыда за то, что я волен жить, думать, писать и говорить в свободной части мира… Вот те единственные минуты, в которые свобода становится горькой.»

Владимир Набоков


«…этот нервный, высокий чистый голос, исполненный любовью, ужасом, памятью, культурой, верой, - голос, дрожащий, быть может, подобно спичке, горящей на промозглом ветру, но совершенно неугасимый. Голос, остающийся после того, как обладатель его ушел. Он был, невольно напрашивается сравнение, новым Орфеем: посланный в ад, он так и не вернулся, в то время как его вдова скиталась по одной шестой части земной суши, прижимая кастрюлю со свертком его песен, которые заучивала по ночам на случай, если фурии с ордером на обыск обнаружат их. Се наши метаморфозы, наши мифы.»

Иосиф Бродский


«Жизнь – кому сито, кому решето:
Всех не помилуешь.
В осыпь всеобщую Вас-то за что,
Осип Эмильевич?»
 
Борис Чичибабин

#мандельштам

«О. М. мучительно искал, кому бы ему прочесть стихи, — никого, кроме меня и Наташи, не было. Однажды он отправился (со мной) к какому-то воронежскому писателю, кажется, к Покровскому. Нашли его квартиру в деревянном доме под горой. Покровского дома не оказалось, а может, он со страху спрятался, что было вполне естественно». H. E. Штемпель вспоминала, как однажды Мандельштам кинулся к телефону-автомату и читал новые стихи следователю НКВД, к которому был прикреплен: «Нет, слушайте, мне больше некому читать!». Данное стихотворение потрясло ее: «Как ужасно чувство бессилия! Вот на твоих глазах задыхается человек, а ты только смотришь и страдаешь за него и вместе с ним, не имея права подать даже виду. В этом стихотворении я узнавала внешние приметы моего города...»


«... русская поэзия 20—30-х годов не понятна без Мандельштама. Он начал раньше. В книге «Камень» много прекрасных стихов. Но эта поэзия ещё окована гранитом. Уже в «Tristia» начинается раскрепощение, создание своего стиха, ни на что не похожего. Вершина — тридцатые годы, здесь он — зрелый мастер и свободный человек. Как ни странно, именно тридцатые годы, которые часто в нашем сознании связаны с другим, годы, которые привели к гибели поэта, определили и высшие взлёты его поэзии. Три воронежские тетради потрясают не только необычной поэтичностью, но и мудростью. В жизни он казался шутливым, легкомысленным, а был мудрецом.»

Илья Эренбург

#мандельштам

* * *

Нежнее нежного Лицо твоё, Белее белого Твоя рука, От мира целого Ты далека, И все твое — От неизбежного.

От неизбежного Твоя печаль, И пальцы рук Неостывающих, И тихий звук Неунывающих Речей, И даль Твоих очей.

Осип Мандельштам

1909

#мандельштам

* * *

О свободе небывалой Сладко думать у свечи. — Ты побудь со мной сначала, — Верность плакала в ночи, —

Только я мою корону Возлагаю на тебя, Чтоб свободе, как закону, Подчинился ты, любя…

— Я свободе, как закону, Обручен, и потому Эту легкую корону Никогда я не сниму.

Нам ли, брошенным в пространстве, Обреченным умереть, О прекрасном постоянстве И о верности жалеть!

Осип Мандельштам

1915

#мандельштам

* * *

За то, что я руки твои не сумел удержать,
За то, что я предал соленые нежные губы,
Я должен рассвета в дремучем Акрополе ждать.
Как я ненавижу пахучие, древние срубы!

Ахейские мужи во тьме снаряжают коня,
Зубчатыми пилами в стены вгрызаются крепко,
Никак не уляжется крови сухая возня,
И нет для тебя ни названья, ни звука, ни слепка.

Как мог я подумать, что ты возвратишься, как смел?
Зачем преждевременно я от тебя оторвался?
Еще не рассеялся мрак и петух не пропел,
Еще в древесину горячий топор не врезался.

Прозрачной слезой на стенах проступила смола,
И чувствует город свои деревянные ребра,
Но хлынула к лестницам кровь и на приступ пошла,
И трижды приснился мужам соблазнительный образ.

Где милая Троя? Где царский, где девичий дом?
Он будет разрушен, высокий Приамов скворешник.
И падают стрелы сухим деревянным дождем,
И стрелы другие растут на земле, как орешник.

Последней звезды безболезненно гаснет укол,
И серою ласточкой утро в окно постучится,
И медленный день, как в соломе проснувшийся вол,
На стогнах, шершавых от долгого сна, шевелится.

Осип Мандельштам

1920 

#мандельштам

* * *

Возьми на радость из моих ладоней
Немного солнца и немного меда,
Как нам велели пчелы Персефоны.

Не отвязать неприкрепленной лодки,
Не услыхать в меха обутой тени,
Не превозмочь в дремучей жизни страха.

Нам остаются только поцелуи,
Мохнатые, как маленькие пчелы,
Что умирают, вылетев из улья.

Они шуршат в прозрачных дебрях ночи,
Их родина — дремучий лес Тайгета,
Их пища — время, медуница, мята.

Возьми ж на радость дикий мой подарок —
Невзрачное сухое ожерелье
Из мертвых пчел, мед превративших в солнце.

Осип Мандельштам

1920

#мандельштам

Очень люблю это исполнение Леонида Агутина в рамках проекта «Сохрани мою речь навсегда»

#мандельштам
#песнянастихи

* * *

Золотистого меда струя из бутылки текла
Так тягуче и долго, что молвить хозяйка успела:
 — Здесь, в печальной Тавриде, куда нас судьба занесла,
Мы совсем не скучаем, — и через плечо поглядела.

Всюду Бахуса службы, как будто на свете одни
Сторожа и собаки, — идешь, никого не заметишь.
Как тяжелые бочки, спокойные катятся дни.
Далеко в шалаше голоса — не поймешь, не ответишь.

После чаю мы вышли в огромный коричневый сад,
Как ресницы, на окнах опущены темные шторы.
Мимо белых колонн мы пошли посмотреть виноград,
Где воздушным стеклом обливаются сонные горы.

Я сказал: виноград, как старинная битва, живет,
Где курчавые всадники бьются в кудрявом порядке;
В каменистой Тавриде наука Эллады — и вот
Золотых десятин благородные, ржавые грядки.

Ну, а в комнате белой, как прялка, стоит тишина,
Пахнет уксусом, краской и свежим вином из подвала.
Помнишь, в греческом доме: любимая всеми жена, —
Не Елена — другая, — как долго она вышивала?

Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.

Осип Мандельштам

1917

#мандельштам

Названья зим

У зим бывают имена.
Одна из них звалась Наталья.
И было в ней мерцанье, тайна,
И холод, и голубизна.

Еленою звалась зима,
И Марфою, и Катериной.
И я порою зимней, длинной
Влюблялся и сходил с ума.

И были дни, и падал снег,
Как тёплый пух зимы туманной...
А эту зиму звали Анной,
Она была прекрасней всех.

Давид Самойлов

15 января 1965

#самойлов

* * *
Л. Б.

Это жизни сквозняк продувает меня.
Я - как дверь посреди потускневшего дня,
посреди опустевшего поля.
Прошмыгнула синица, солома летит…
И предчувствием чуда так остро сквозит
и так сладко, что даже без боли.

Сергей Пагын

#пагын

* * *

Состоянье населенья на планете таково,
что не вводит в изумленье только Бога одного,
да и он посменно занят: там работ на тыщу лет –
ликвидировать в дизайне все, что выявил сюжет.
Сатана ведет отчеты (мелких пропусков – на треть):
– Кайнозой… чем здесь работать, проще лечь и помереть…
Да, отладим, да запустим, дальше – розы, резеда,
белена, чума, капуста, но разумных – никогда.
Бог в процесс добавил снега (разберут, еще нальём)
он-то знает, что коллега сохраняет весь объем,
потому что жалость, милость, черный дым, кривая ось…
получилось, получилось, получилось, создалось.
И рассветы, и закаты, тленье, вирусы, мосты
сумасшедшие приматы и охотничьи коты,
хоть финал на небе вышей от Путивля до Плеяд,
эти все найдут, где выжить –
не отыщут, так напишут,
не напишут, так надышат,
от морского дна и выше,
рыбьим кличем,
птичьим китчем продолженье сочинят.

Елена Михайлик

#михайлик
 

* * *

Затепли нам ночник на Елеонской горе
Не потревожив птичник, проложи тропу.
У нас в январе - не то, что у вас в январе.
Проложи тропу в темноту. Ласточек и синичек
Научи говорить на моём языке, песни петь На моём языке. Нет, не ту, не ту. Не отходную.
Не походную, нет, не маршевую, не бравурную, Колыбельную пусть поют, - горловую, родную.
У вас маслины, у вас виноград,
У нас - всё снега и сугробы. Неурожай Второй год подряд. У нас грибы, гробы и сугробы.
У нас невеселье травит тишиной.
У нас не сьезжаются гости.
Уже как будто бы всё решено и брошены кости.
Уныние - один из смертных грехов,
Признак старости, привилегия умных.
И скрещение в двух мирах двух светов:
Солнечных и подлунных - единственно, что не прах.
Естественно, что не страх в нас победит, в безумных.
В нас победит азарт доказать бессмысленность
Бытия, бития, обмена деревни на сити.
В двери кто-то скрёбся, кто-то просился, В дверь стучал, и звонил, и просил передать,
Что приходил Спаситель.
Не открыли, попрятались, залегли, затекли И колена, и руки. Коснулись - совсем затекли.
И просили на гОре себе на горе На Елеонской - ночник затепли.
Но уснули.

Галина Калинкина

#калинкина

* * *

Январская луна. Огромный снежный сад.
Неслышно мчатся сани.
И слово каждое, и каждый новый взгляд
Тревожней и желанней.

Как облака плывут! Как тихо под луной!
Как грустно, дорогая!
Вот этот снег, и ночь, и ветер над Невой
Я вспомню умирая.

Ирина Одоевцева

#одоевцева

* * *

Скупая геометрия зимы.
Квадрат окна.
Гипотенуза шторы.
Две улицы, бредущие из тьмы,
забытые, как заповеди Торы.

Два дерева на ледяном ветру
углом склонились на манер холопьев.
Красавица, рожденная из хлопьев,
в моих руках растаяла к утру.

Мне холодно.
В руке сжимая уголь,
рисую стены.
Дело - к февралю.
И медленно делю шагами угол,
как будто зиму надвое делю.

Ефим Бершин

1993

#бершин

* * *

Меня боялись потерять.
МЕНЯ… БОЯЛИСЬ.
И по сей день
В проводку мне
Впаялись
Чужие страхи, режущие жизнь
 
На «да» и «нет» –
Презренный чёт и нечет.
Бог свёл нас, но
Откладывает встречу.
Вот твой билет до Африки,
Держи.
 
Приходят те, которые проходят.
Надежды вдаль
Плывут
На пароходе.
Я – песня,
Что не каждому поюсь.
 
Мне злобно утвердили роль паяца.
Меня боялись... полюбить.
Меня... боятся!
 
И я
Того же самого
Боюсь.

Анастасия Жирнякова

#жирнякова

* * *

– Знаешь, – он говорил, – я так одинок, так пуст,
Хоть друзей пруд пруди и каких-то знакомых тоже.
У одних – нет ума, у других – отвратительный вкус,
Я встречаюсь с ними, а сам думаю: боже, боже,
Куда катится мир? – и я так одинок, так зол,
Столько слов, разговоров, каких мне совсем не нужно,
Что болит голова. И я пью коньяк, папазол,
Но встречаюсь с ними, приглашаю к себе на ужин,
Для чего? – от рождения все мы одни, одни
И умрём, – суета сует… Чувствую, что я лучше,
Ну, допустим, кого-то... и хочется мир казнить,
Или просто оставить за проволокой колючей.
Знаешь, как хорошо, быть такой, как ты. Не скучай! –
Она знала – как. И молчала о том, как – страшно.
Одиночество – это когда пьёшь холодный чай,
И при этом не замечаешь, что он вчерашний

Хелена Побяржина

#побяржина

* * *

Кружился снег, стократ воспетый,
Кружился медленно и строго,
И под полозьями рассвета
Плыла январская дорога.

Неприбранная мостовая
Лежала в белом беспорядке,
Мучительно напоминая
Об ученической тетрадке.

Ах, сколько снега, сколько снега,
Какая чистая страница —
Пройти, не оставляя следа,
И в пустоту не оступиться.

Ах, детство, детство, моё детство
Моё фарфоровое блюдце,
Мне на тебя не наглядеться,
Мне до тебя не дотянуться.

Над розовыми фонарями,
Над фонарями голубыми
Кружился снег, и губы сами
Произносили чьё-то имя.

Владимир Полетаев

#полетаев

* * *

– И не скажешь, а скажешь… – бухтит Александра Михална. –
Юлик, здравствуй! Как сам? – Здрасьте, здрасьте. – Во, думаю, влип-то.
Разумеется, я на беседы с лифтершей чихал, но
иногда избежать их не мог в ожидании лифта.
И не скажешь, а скажешь… С запевки такой постоянно я
слушать должен был разное, часто хотелось мне выть уже,
например, что хожу целый день, голова, вот, как пьяная,
что погоды такой никакие сосуды не выдержат,
а на прошлом дежурстве средь ночи меня разбудили…
дверь оставили настежь вот я потому и простыла…
– Приходил кто? не знаю, мудила какой-то, му-ди-ла.
А к кому приходил? да к такому ж, наверно, мудиле.

…и так дорого все! Юлик, так все теперь стало дорого!!
Чуть зайдешь в магазин, и, считай, уже нету полтыщи.
…я вот им говорю, вы ж мне дали одну пачку творога,
а не две… А они две смеются, блядищи.

А ещё в телефонную трубку Александра Михална нередко,
нет, не то, чтоб молчала, а как бы вздыхала, однако
сразу я понимал: обсуждается чья-то соседка,
и уже предвкушал тот момент, как вздохнет она “да- -'а”.
…да- -'а… ангельским надо терпением… как испытание…
…это ж надо, такие соседи… сплошное мучение…
…паразитку такую бы, сволочь такую, при Сталине
расстреляли б, собаку… да- -'а… ангельским надо терпением…

…я вот помню, другой год и холодно было, и снегу было,
помню, ветер был сильный, ой, сильный-то ветер какой был,
а вот все-т'ки погоды такой, я смотрю, раньше не было, –
и не скажешь, а скажешь… А то все вам Сталин плохой был…
…А еще я сегодня с утра у подъезда упала.
Раньше чем посыпали? – песком. А теперь посыпают песком? – нет!
Юлик, видел у нас у подъезда – песок? Это ж я посыпала…
А то так вот помрешь - ни одна же собака не вспомнит…
Александра Михална, клянусь, что я вас до могилы…
А на прошлом дежурстве – ей-богу, ведь мы не специально…
…а посмотришь вокруг - ведь и вправду, какие-то мудилы…
– И не скажешь, а скажешь… – бухтит Александра Михална.
Все бухтит и бухтит. Пелена ей глаза застилает.
Пелена застилает глаза, и она засыпает.
А собаки уже вспоминают кого-то – всё воют да лают.
А погоды стоят, и ветра их песком засыпают.

Юлий Гуголев

#гуголев

* * *

не страшно если воздуха набрав
ступаешь в лес откидывая область
зовущуюся городом наверно
но лучше бы совсем не вспоминать
так чтоб в пейзаж попали только сосны
горят тогда их голубые ветки
и полдень сквозь земное решето
сочится образуя пятна пятна
я говорила с кем-то непонятно
и так понятно отвечал мне кто
 
Мария Затонская

#затонская

* * *

только другого нежнее
рука
 
только своя голова – в свою
пасть
 
только прочь бегут
далеко – голоса – и
 
до
 
и до нас – ветерка
 
долетает мягкий рукав

Степан Самарин

2022

#самарин