У Веры Полозковой вышло интервью, записанное ранее
Георгий За Кадром
https://youtu.be/1Pif4cCvtKk
#полозкова
#интервью
Георгий За Кадром
https://youtu.be/1Pif4cCvtKk
#полозкова
#интервью
Хочу поделиться записью программы поэта Дмитрия Веденяпина «Человек в других людях» (название программы это цитата из «Доктора Живаго» Пастернака - «Человек в других людях и есть душа человека»).
Гость программы Владимир Гандельсман - один из самых известных и важных русских современных поэтов, повлиявших на тех, кто пишет сейчас.
Разговор о Пастернаке, Мандельштаме и не только.
Эпиграфы к программе:
«Не утешайтесь неправотой времени. Его нравственная неправота не делает ещё вас правым»
Борис Пастернак в письме Варламу Шаламову
«Я знаю людей, которые выжили благодаря вашим стихам. Думали ли вы когда-нибудь об этом, о людях, которые остались людьми только потому что с ними были ваши слова? Эти стихи читались как молитва, в этих стихах была такая сила и жизнь, которая сохраняла людей людьми».
Варлам Шаламов в письме Борису Пастернаку
«Не стоит бояться чужого влияния и даже не стоит бороться с ним, если в вас что-то просыпается, значит оно в вас было изначально».
Владимир Гандельсман
#гандельсман
#пастернак
#цитата
#интервью
#поэзия
#переводы
#поэт
#программа
https://youtu.be/-IGQXFC_5ew
Гость программы Владимир Гандельсман - один из самых известных и важных русских современных поэтов, повлиявших на тех, кто пишет сейчас.
Разговор о Пастернаке, Мандельштаме и не только.
Эпиграфы к программе:
«Не утешайтесь неправотой времени. Его нравственная неправота не делает ещё вас правым»
Борис Пастернак в письме Варламу Шаламову
«Я знаю людей, которые выжили благодаря вашим стихам. Думали ли вы когда-нибудь об этом, о людях, которые остались людьми только потому что с ними были ваши слова? Эти стихи читались как молитва, в этих стихах была такая сила и жизнь, которая сохраняла людей людьми».
Варлам Шаламов в письме Борису Пастернаку
«Не стоит бояться чужого влияния и даже не стоит бороться с ним, если в вас что-то просыпается, значит оно в вас было изначально».
Владимир Гандельсман
#гандельсман
#пастернак
#цитата
#интервью
#поэзия
#переводы
#поэт
#программа
https://youtu.be/-IGQXFC_5ew
YouTube
Владимир Гандельсман «Безумная ясность». ("Человек в других людях"). 26.03.2022
"Человек в других людях" (онлайн). Ведущий - Дмитрий Веденяпин.
«Безумная ясность». Разговор о Пастернаке, Мандельштаме и не только.
Гость — Владимир Аркадьевич Гандельсман – поэт, прозаик, эссеист, переводчик англо-американской поэзии (в том числе…
«Безумная ясность». Разговор о Пастернаке, Мандельштаме и не только.
Гость — Владимир Аркадьевич Гандельсман – поэт, прозаик, эссеист, переводчик англо-американской поэзии (в том числе…
Уникальная архивная запись из цикла литературных передач «Поколение», которую в 1992-1993 годах вёл на радио «Россия» Сергей Гандлевский.
Гость программы – Алексей Цветков.
#цветков
#гандлевский
#интервью
#поэзия
Гость программы – Алексей Цветков.
#цветков
#гандлевский
#интервью
#поэзия
ИЗ ИНТЕРВЬЮ С АЛЕКСЕЕМ АЛЁХИНЫМ
«Поэта делают поэтом две вещи: особые отношения с миром и особые отношения со словом. Причем непременно – и то и другое разом. Но первое все-таки основа».
«Не бывает плохих рифм. Бывают плохо употребленные».
«Раньше говорили о «божественном ремесле», теперь — о «поэтических практиках»...
«Стихотворение должно быть настолько кратким, чтобы читающий не имел возможности отложить его, не дочитав. Даже если в нем 200 строк».
«Стихов вне времени так же не бывает, как бесполых. Искусство, по определению, – выражение вечного и общего в частном и сиюминутном. И потому, если без первого – оно плоско и малоинтересно, а без второго – умозрительно и тоже неинтересно. Время и место – непременные свидетели частного случая, каким является поэт. Потому, осмелюсь утверждать, нет ни одного состоявшегося стихотворения, в котором нельзя было бы распознать времени и места. Притом что в нем может и не оказаться никаких явных реалий…»
«Каждое новое стихотворение просто обязано держать в уме все, что было до него».
«Знаете, есть такой совет: чтобы написать свое, надо забыть все, что было до тебя. Но вот ведь какой парадокс: чтобы все забыть – надо все это знать! Хотя бы для того, чтобы не повторяться. На самом деле не только. Поэзия непрерывный процесс, и новое в ней вырастает из старого, отталкиваясь от старого. Ведь почему начинающий стихотворец обычно поначалу изобретает велосипед? Потому что даже если мало что читал, оно все равно разлито в воздухе: в беллетристике, в песенном масскульте, просто в языке, даже в газете».
«Хорошие стихи на слух, даже в авторском исполнении, обычно теряют. А посредственные — выигрывают».
«Поэт пропускает мир через себя. А прозаик — себя через мир».
«У него все стихи хорошие? Такое бывает лишь у совсем плохих поэтов».
«Профессии «поэт» не существует. Как и профессии «пророк». Но поэты есть, и пророки были».
Алексей Алёхин
#алёхин
#интервью
#поэзия
#цитата
«Поэта делают поэтом две вещи: особые отношения с миром и особые отношения со словом. Причем непременно – и то и другое разом. Но первое все-таки основа».
«Не бывает плохих рифм. Бывают плохо употребленные».
«Раньше говорили о «божественном ремесле», теперь — о «поэтических практиках»...
«Стихотворение должно быть настолько кратким, чтобы читающий не имел возможности отложить его, не дочитав. Даже если в нем 200 строк».
«Стихов вне времени так же не бывает, как бесполых. Искусство, по определению, – выражение вечного и общего в частном и сиюминутном. И потому, если без первого – оно плоско и малоинтересно, а без второго – умозрительно и тоже неинтересно. Время и место – непременные свидетели частного случая, каким является поэт. Потому, осмелюсь утверждать, нет ни одного состоявшегося стихотворения, в котором нельзя было бы распознать времени и места. Притом что в нем может и не оказаться никаких явных реалий…»
«Каждое новое стихотворение просто обязано держать в уме все, что было до него».
«Знаете, есть такой совет: чтобы написать свое, надо забыть все, что было до тебя. Но вот ведь какой парадокс: чтобы все забыть – надо все это знать! Хотя бы для того, чтобы не повторяться. На самом деле не только. Поэзия непрерывный процесс, и новое в ней вырастает из старого, отталкиваясь от старого. Ведь почему начинающий стихотворец обычно поначалу изобретает велосипед? Потому что даже если мало что читал, оно все равно разлито в воздухе: в беллетристике, в песенном масскульте, просто в языке, даже в газете».
«Хорошие стихи на слух, даже в авторском исполнении, обычно теряют. А посредственные — выигрывают».
«Поэт пропускает мир через себя. А прозаик — себя через мир».
«У него все стихи хорошие? Такое бывает лишь у совсем плохих поэтов».
«Профессии «поэт» не существует. Как и профессии «пророк». Но поэты есть, и пророки были».
Алексей Алёхин
#алёхин
#интервью
#поэзия
#цитата
Юлия Борисовна Горалик родилась 9 июля 1975 года в Днепропетровске.
В 11 лет выбрала себе имя Линор и получила паспорт уже с новым именем.
В 1989 году семья переехала в Израиль. Линор, не окончив школы, в 1990 году поступила в Университет Бен-Гуриона, математикой увлекалась с 10 лет, поэтому с выбором профессии вопрос не стоял - стала учиться на программиста (Computer Science).
В 1994 году из университета она ушла, образование осталось незаконченным, но работать стала по специальности.
В начале 2000-х Линор Горалик переезжает в Москву и работает консультантом по бизнесу. Сотрудничает с различными изданиями, ее начали публиковать, в это время Линор ведёт проект о культуре Израиля.
Сейчас у неё двойное гражданство - Россия и Израиль.
Текстами и стихами Линор Горалик всерьез заинтересовалась в 25 лет. Как говорит сама писательница, первые ее тексты “совершенно чудовищны” - то, что она “выписывала” в 25, многие ее коллеги - в 14-17. Рядом с ней оказались люди, готовые помочь: указывали на ошибки, подсказывали, какую литературу прочитать. Она и сейчас интересуется творчеством Пащенко, Кукулина, Фанайловой, Львовского, Дашевского, Жадана.
Горалик - успешный переводчик с иврита. Линор - руководитель нескольких коммерческих и благотворительных проектов в области культуры. В 2003 году она стала лауреатом премии “Триумф”.
Работы Линор отличаются эмоциональностью, напряженной интонацией и обрывочностью, характерной для устной речи. Эти качества ярко выражены в короткой прозе: зарисовках, рассказах, монологах. Ее книги - это яркие душевные картины человеческой души, узнаваемые читателями на фоне житейских реалий. Они так же, как и все мы, находятся во власти всепоглощающих чувств: любви и ненависти, счастья и душевной боли, отчаяния и радости.
Она пишет одна и в соавторстве, прозу и поэзию, тексты и комиксы, а так же Линор является создателем исследования “Полая женщина” и автором ряда статей о моде и массовой культуре.
В своих отзывах читатели пишут, что ярым эстетам и противникам ненормативной лексики лучше держаться подальше от книг Линор Горалик. Для остальных ее произведения - это островки свободы и раскованности. Автор настолько ощутимо передает ужаснейшие, нежнейшие, простейшие эмоции и движения души героев, что невольно начинаешь ощупывать свои запястья.
В марте 2022 года Линор стала главным редактором интернет-издания «ROAR — вестник оппозиционной русскоязычной культуры».
Ссылка на самое свежее интервью Горалик
⬇️⬇️⬇️
https://cws.media/linor-goralik-ne-somnevayus/
#горалик
#интервью
#биография
В 11 лет выбрала себе имя Линор и получила паспорт уже с новым именем.
В 1989 году семья переехала в Израиль. Линор, не окончив школы, в 1990 году поступила в Университет Бен-Гуриона, математикой увлекалась с 10 лет, поэтому с выбором профессии вопрос не стоял - стала учиться на программиста (Computer Science).
В 1994 году из университета она ушла, образование осталось незаконченным, но работать стала по специальности.
В начале 2000-х Линор Горалик переезжает в Москву и работает консультантом по бизнесу. Сотрудничает с различными изданиями, ее начали публиковать, в это время Линор ведёт проект о культуре Израиля.
Сейчас у неё двойное гражданство - Россия и Израиль.
Текстами и стихами Линор Горалик всерьез заинтересовалась в 25 лет. Как говорит сама писательница, первые ее тексты “совершенно чудовищны” - то, что она “выписывала” в 25, многие ее коллеги - в 14-17. Рядом с ней оказались люди, готовые помочь: указывали на ошибки, подсказывали, какую литературу прочитать. Она и сейчас интересуется творчеством Пащенко, Кукулина, Фанайловой, Львовского, Дашевского, Жадана.
Горалик - успешный переводчик с иврита. Линор - руководитель нескольких коммерческих и благотворительных проектов в области культуры. В 2003 году она стала лауреатом премии “Триумф”.
Работы Линор отличаются эмоциональностью, напряженной интонацией и обрывочностью, характерной для устной речи. Эти качества ярко выражены в короткой прозе: зарисовках, рассказах, монологах. Ее книги - это яркие душевные картины человеческой души, узнаваемые читателями на фоне житейских реалий. Они так же, как и все мы, находятся во власти всепоглощающих чувств: любви и ненависти, счастья и душевной боли, отчаяния и радости.
Она пишет одна и в соавторстве, прозу и поэзию, тексты и комиксы, а так же Линор является создателем исследования “Полая женщина” и автором ряда статей о моде и массовой культуре.
В своих отзывах читатели пишут, что ярым эстетам и противникам ненормативной лексики лучше держаться подальше от книг Линор Горалик. Для остальных ее произведения - это островки свободы и раскованности. Автор настолько ощутимо передает ужаснейшие, нежнейшие, простейшие эмоции и движения души героев, что невольно начинаешь ощупывать свои запястья.
В марте 2022 года Линор стала главным редактором интернет-издания «ROAR — вестник оппозиционной русскоязычной культуры».
Ссылка на самое свежее интервью Горалик
⬇️⬇️⬇️
https://cws.media/linor-goralik-ne-somnevayus/
#горалик
#интервью
#биография
Пашня — Литературный журнал CWS
Линор Горалик*: «Не сомневаюсь, что через несколько месяцев мы увидим большую прозу об этом времени перемен»
Последние два месяца для многих авторов оказались временем, когда работать, писать стало почти невозможно. Что делать, если опускаются руки? Мы поговорили с Линор Горалик, писателем, художником, ма…
ИЗ ИНТЕРВЬЮ ЗОИ ЭЗРОХИ:
Тяжелее всего было писать стихи на заказ – поздравления, рекламу. У меня получалось хорошо, но как это тяжело! Это такая ответственность, так страшно подвести людей.
Но я писала по ночам и от усталости теряла сознание, в общем, врачи мне это запретили. Так что я от стихов устала.
И потом, мне иногда до сих пор пишут, случается, и когда хвалят, это меня не радует. Я перечитываю свои стихи – хорошие. Хорошая работа осталась неоценённой, невостребованной, не дошедшей до широкого читателя.
Как меня, в редакциях, уговаривали поменять фамилию на русскую, но я упёрлась – не из национализма какого-то, а просто из упрямства.
И стихи потом переделывали так, что мать родная не узнает, и к фамилии как-то в журнале «Нева» приставили «на» - «Эзрохина». Но это не спасло, всё равно их печатать не стали.
Я писала стихи в самые трудные времена. Одну свою поэмку я написала под дверями кабинетов детской поликлиники, и во время всяких тяжёлых работ – уборщицей, подсобницей на мебельной фабрике, в самую запарку я сочиняла, это не мешает.
Наоборот, когда я смогла не работать, вот тогда меня всё это и покинуло. У меня есть лестный отзыв о моих стихах от торговки яйцами из нашего двора. Я ей книжку подарила, потом смотрю – и подруга её такую же просит.
Я говорю – надо же, я думала, стихи уже никому не нужны, а она говорит – что вы, такие стихи, как Ваши, всегда будут нужны.
Народ у нас жалостливый. Вообще-то продавщицы из магазинов меня гоняли. И вот однажды выскочила одна и схватила мою фарфоровую кошку. Я – за ней, обливаюсь слезами.
И говорю ей – вот, я инвалид, у меня дети дошкольного возраста, и так её разжалобила, что она потом сама бегала по магазину, предлагала всем мою кошку.
А у нас и, правда, не всякий день хлеб был, иногда по 3 дня его не было. Были дни, когда мы жили под лозунгом «Едят только кошки», которые жили в квартире.
#интервью
#эзрохи
#поэзия
#цитата
#какпишетпоэт
Тяжелее всего было писать стихи на заказ – поздравления, рекламу. У меня получалось хорошо, но как это тяжело! Это такая ответственность, так страшно подвести людей.
Но я писала по ночам и от усталости теряла сознание, в общем, врачи мне это запретили. Так что я от стихов устала.
И потом, мне иногда до сих пор пишут, случается, и когда хвалят, это меня не радует. Я перечитываю свои стихи – хорошие. Хорошая работа осталась неоценённой, невостребованной, не дошедшей до широкого читателя.
Как меня, в редакциях, уговаривали поменять фамилию на русскую, но я упёрлась – не из национализма какого-то, а просто из упрямства.
И стихи потом переделывали так, что мать родная не узнает, и к фамилии как-то в журнале «Нева» приставили «на» - «Эзрохина». Но это не спасло, всё равно их печатать не стали.
Я писала стихи в самые трудные времена. Одну свою поэмку я написала под дверями кабинетов детской поликлиники, и во время всяких тяжёлых работ – уборщицей, подсобницей на мебельной фабрике, в самую запарку я сочиняла, это не мешает.
Наоборот, когда я смогла не работать, вот тогда меня всё это и покинуло. У меня есть лестный отзыв о моих стихах от торговки яйцами из нашего двора. Я ей книжку подарила, потом смотрю – и подруга её такую же просит.
Я говорю – надо же, я думала, стихи уже никому не нужны, а она говорит – что вы, такие стихи, как Ваши, всегда будут нужны.
Народ у нас жалостливый. Вообще-то продавщицы из магазинов меня гоняли. И вот однажды выскочила одна и схватила мою фарфоровую кошку. Я – за ней, обливаюсь слезами.
И говорю ей – вот, я инвалид, у меня дети дошкольного возраста, и так её разжалобила, что она потом сама бегала по магазину, предлагала всем мою кошку.
А у нас и, правда, не всякий день хлеб был, иногда по 3 дня его не было. Были дни, когда мы жили под лозунгом «Едят только кошки», которые жили в квартире.
#интервью
#эзрохи
#поэзия
#цитата
#какпишетпоэт
ИЗ ИНТЕРВЬЮ МИХАИЛА КУКИНА
У меня мало стихов, в которых возникают мои близкие люди. Для меня эта тема в целом — не центральная. Эта тема — приблизительно такая же сложная, как евангельская.
Для кого-то поэзия — род культурной деятельности. Тогда человек старается писать по-разному и о разном, т.к. в его поэзии должно проявляться разнообразие его интересов. Для кого-то поэзия — это игра на каком-то глубинном нерве, что-то очень личное. Он не культурой занимается, ему нужно с болью сказать какие-то слова, которые он не может носить в себе.
Я под настоящей поэзией подразумеваю второе. Я пишу стихи уже довольно давно, и у меня были разные периоды. Но всё-таки для меня важнее предельно личная, исповедальная поэзия.
<…>
В каком-то смысле жизнь поэта всё равно получается некая особенная жизнь, не вполне задачливая, если смотреть на неё со стороны. Ты далёк от построения карьеры, от бизнеса. Стихи как бы не дают тебе этим заниматься, потому что не позволяют тебе делать какие-то внутренние шаги, например, много думать о деньгах. Потому, что много думая о заработках, начинаешь чувствовать пустоту внутри, вспоминаешь, что живёшь-то не для этого. То есть, если человек серьёзно относится к стихам, то они делают его не очень устойчивым в бытовом отношении. И тут уже речь идёт о поиске баланса, который не травмировал бы ближних.
<…>
Бывает, чего-то требует рифма или ритм, ты пишешь какую-то строку, но вымучиваешь её — дескать, читатель этого не заметит, ведь ты же владеешь мастерством высказывания. Но читаешь стихотворение другу, и он тебе указывает именно на эту строку или даже на слово, на место, где ты занимался вот этой ювелирной работой. А друг говорит: «Вот здесь что-то не то». Иногда даже точно говорит, что именно.
<…>
Дружеский круг в моей жизни занимает важное место. С Игорем Фёдоровым мы подружились, когда вместе служили в армии. И потом наша дружба перешла на «гражданку». А с вторым моим ближайшим другом Костей Гадаевым мы вместе учились в институте. И с ним мы подружились в первую очередь на почве интереса к поэзии. Фёдоров тоже писал стихи – разные шуточные, порой очень смешные. В какой-то момент я познакомил Костю и Игоря между собой.
Однажды мы с Костей пришли к Игорю на день рождения, и Игорь на лестничной площадке стал нам читать свои новые стихи, а мы чуть ли не падали на пол от смеха. Было это в 90-х. С тех пор мы время от времени вместе выступаем с чтениями стихов – наш коллектив называется «КуФёГа» — «Кукин, Фёдоров, Гадаев». Это не то чтобы литературный кружок с одним эстетическим манифестом, скорее, это содружество поэтов, каждый из которых идёт своей дорогой, пишет непохожие на других стихи, но в личной и творческой жизни друг друга нас многое интересует. Когда дочь была маленькой, мы собирались у нас дома, около метро Коньково. Моя первая книжка называлась «Коньковская школа».
<…>
То, о чём мечтается, то к чему хотелось бы идти и достигать – это простота.
Мне ещё в юности показалось, что у меня в стихах возникает излишний крен в сторону некоего интеллектуализма, и я воспринял это, как негативную тенденцию. Потому что интеллектуализм, эстетический снобизм — это то, что мне не нравилось в других авторах. И был такой период в жизни, когда я сознательно следил за собой, запрещая себе без особой нужды, например, употреблять имена античных героев, термины, географические названия или приводить какие-то малоуловимые для широкого круга читателей цитаты, то есть всё, что как раз создаёт поверхностное представление об интеллектуальной и эстетической изощрённости автора.
Мне кажется, что глубокая мысль не теряет глубины, если она выражена просто. Стих должны воздействовать на разных людей. Идея писать для немногих избранных мне совсем не близка. Во всём должна быть мера.
С другой стороны, всегда ссылаться на чувство меры скучно, иногда надо меру как-то превосходить и создавать нечто неожиданное, более острое. Хороший текст должен читателя пронзать. И добиться этого можно как за счёт неожиданной простоты, так и за счёт неожиданной сложности. Можно идти разными путями.
#кукин
#интервью
#поэзия
#куфега
У меня мало стихов, в которых возникают мои близкие люди. Для меня эта тема в целом — не центральная. Эта тема — приблизительно такая же сложная, как евангельская.
Для кого-то поэзия — род культурной деятельности. Тогда человек старается писать по-разному и о разном, т.к. в его поэзии должно проявляться разнообразие его интересов. Для кого-то поэзия — это игра на каком-то глубинном нерве, что-то очень личное. Он не культурой занимается, ему нужно с болью сказать какие-то слова, которые он не может носить в себе.
Я под настоящей поэзией подразумеваю второе. Я пишу стихи уже довольно давно, и у меня были разные периоды. Но всё-таки для меня важнее предельно личная, исповедальная поэзия.
<…>
В каком-то смысле жизнь поэта всё равно получается некая особенная жизнь, не вполне задачливая, если смотреть на неё со стороны. Ты далёк от построения карьеры, от бизнеса. Стихи как бы не дают тебе этим заниматься, потому что не позволяют тебе делать какие-то внутренние шаги, например, много думать о деньгах. Потому, что много думая о заработках, начинаешь чувствовать пустоту внутри, вспоминаешь, что живёшь-то не для этого. То есть, если человек серьёзно относится к стихам, то они делают его не очень устойчивым в бытовом отношении. И тут уже речь идёт о поиске баланса, который не травмировал бы ближних.
<…>
Бывает, чего-то требует рифма или ритм, ты пишешь какую-то строку, но вымучиваешь её — дескать, читатель этого не заметит, ведь ты же владеешь мастерством высказывания. Но читаешь стихотворение другу, и он тебе указывает именно на эту строку или даже на слово, на место, где ты занимался вот этой ювелирной работой. А друг говорит: «Вот здесь что-то не то». Иногда даже точно говорит, что именно.
<…>
Дружеский круг в моей жизни занимает важное место. С Игорем Фёдоровым мы подружились, когда вместе служили в армии. И потом наша дружба перешла на «гражданку». А с вторым моим ближайшим другом Костей Гадаевым мы вместе учились в институте. И с ним мы подружились в первую очередь на почве интереса к поэзии. Фёдоров тоже писал стихи – разные шуточные, порой очень смешные. В какой-то момент я познакомил Костю и Игоря между собой.
Однажды мы с Костей пришли к Игорю на день рождения, и Игорь на лестничной площадке стал нам читать свои новые стихи, а мы чуть ли не падали на пол от смеха. Было это в 90-х. С тех пор мы время от времени вместе выступаем с чтениями стихов – наш коллектив называется «КуФёГа» — «Кукин, Фёдоров, Гадаев». Это не то чтобы литературный кружок с одним эстетическим манифестом, скорее, это содружество поэтов, каждый из которых идёт своей дорогой, пишет непохожие на других стихи, но в личной и творческой жизни друг друга нас многое интересует. Когда дочь была маленькой, мы собирались у нас дома, около метро Коньково. Моя первая книжка называлась «Коньковская школа».
<…>
То, о чём мечтается, то к чему хотелось бы идти и достигать – это простота.
Мне ещё в юности показалось, что у меня в стихах возникает излишний крен в сторону некоего интеллектуализма, и я воспринял это, как негативную тенденцию. Потому что интеллектуализм, эстетический снобизм — это то, что мне не нравилось в других авторах. И был такой период в жизни, когда я сознательно следил за собой, запрещая себе без особой нужды, например, употреблять имена античных героев, термины, географические названия или приводить какие-то малоуловимые для широкого круга читателей цитаты, то есть всё, что как раз создаёт поверхностное представление об интеллектуальной и эстетической изощрённости автора.
Мне кажется, что глубокая мысль не теряет глубины, если она выражена просто. Стих должны воздействовать на разных людей. Идея писать для немногих избранных мне совсем не близка. Во всём должна быть мера.
С другой стороны, всегда ссылаться на чувство меры скучно, иногда надо меру как-то превосходить и создавать нечто неожиданное, более острое. Хороший текст должен читателя пронзать. И добиться этого можно как за счёт неожиданной простоты, так и за счёт неожиданной сложности. Можно идти разными путями.
#кукин
#интервью
#поэзия
#куфега
ИЗ ИНТЕРВЬЮ СЕРГЕЯ ГАНДЛЕВСКОГО
22.11.2022
— Возраст поэта влияет на написанные стихотворения?
— В моем случае влияет, потому что я пишу, главным образом опираясь на жизненный опыт, а не на эмоции или рассудок. А для опыта время едва ли не основное условие его существования как такового.
— Вы написали достаточно мало. Это внутренний темп письма или жесткий отбор?
— Я не могу взять, собраться с мыслями, сесть и написать стихотворение. Я могу о стихотворение только споткнуться. Неудивительно, что при таком подходе я сочиняю в час по чайной ложке, так что отправлять в отсев было бы для меня непростительной роскошью. Кто-то, кажется Рубинштейн, сказал, что я сразу пишу избранное. Хорошо бы. Стихотворение радует, когда в нем, пусть даже это заметно лишь мне одному, есть хоть какая профессиональная новость. Если я ловлю стихотворение на повторении пройденного, я бросаю его.
— Есть ли для вас поэт, чье совпадение судьбы (ее исполненности) и таланта можно было бы назвать идеальным?
— Напрашивается, в первую очередь, Пушкин, но, поразмыслив, понимаешь, что задним числом мы привносим пафос и обаяние поэзии каждого автора в его биографию, как бы подгоняя под ответ, — так что эксперимент не чист.
— Какое место, по вашему мнению, занимает поэзия в современном обществе?
— Поэзия последние десятилетия вышла из моды, но это — скорее бытовое осложнение для авторов-лириков: ей нельзя прокормиться. А число людей, по-настоящему увлеченных поэзией и знающих в ней толк, всегда достаточно невелико. Но я надеюсь, что поэзия важна как палата мер и весов: здесь хранятся эталонные чувства, неприкосновенный запас идеализма.
— Проза поэта — достаточно устоявшееся понятие. Берясь за прозу, вы испытывали на себе «перелом речи»? Или для поэта вполне естественно заговорить прозой? Как вы думаете, почему редки обратные случаи — разворот речи от прозы к поэзии?
— Канатоходец в быту запросто передвигается пешком, но далеко не каждый пешеход сумеет пройти по канату. А если попробовать изъясняться, не прибегая к таким хлестким образам, то поэт и прозаик — способности совершенно разного склада. У прозаика центр тяжести снаружи, а у поэта внутри. Это сказывается и на стихах прозаика: смотрите, как прекрасны, но объективны стихи Бунина, но как зато лирична его проза!
— Кого из современных поэтов и прозаиков вы могли бы выделить?
— Скажу одно: нынешняя пора представляется мне одной из вершинных в отечественной поэзии. Любители поэзии когда-нибудь, думаю, будут с уважением говорить о нашем времени.
— Можете поделиться несколькими главными для вас открытиями в книгах?
— Книги в хронологическом порядке: «Маугли», «Три мушкетера», «Остров сокровищ», «Евгений Онегин» и вообще Пушкин, «Лолита» и вообще Набоков, «Возвращение в Брайдсхед», в молодости — Достоевский, «Хаджи Мурат» и вообще Толстой, Чехов, Лев Шестов, «Умозрение и откровение» и другое.
— Можете раскрыть свое утверждение о том, что творчество — и поэзия в частности — более физическая, нежели духовная субстанция?
— Ну, здесь я далеко не первооткрыватель. Английский поэт рубежа XIX–ХХ веков Альфред Хаусман писал: «И вправду, поэзия представляется мне явлением скорее телесным, чем интеллектуальным… Я по опыту знаю, что, бреясь, мне лучше следить за своими мыслями, поскольку, если в память ко мне забредает поэтическая строка, волоски на моей коже встают дыбом, так что бритва с ними уже не справляется».
Действительно, благим лирическим намерениям, чтобы удачно осуществиться, жизненно необходимо доставлять чувственное удовольствие самим актом произнесения.
Всегда привожу в пример загадочную и в фонетическом смысле гениальную строку «Редеет облаков летучая гряда…». И пока это первое и главное интонационно-звуковое условие не выполнено, мы будем иметь дело не с живым стихотворением, а с вызывающим недоумение и досаду пересказом мыслей и чувств при помощи видавших виды литературных приемов.
#гандлевский
#интервью
22.11.2022
— Возраст поэта влияет на написанные стихотворения?
— В моем случае влияет, потому что я пишу, главным образом опираясь на жизненный опыт, а не на эмоции или рассудок. А для опыта время едва ли не основное условие его существования как такового.
— Вы написали достаточно мало. Это внутренний темп письма или жесткий отбор?
— Я не могу взять, собраться с мыслями, сесть и написать стихотворение. Я могу о стихотворение только споткнуться. Неудивительно, что при таком подходе я сочиняю в час по чайной ложке, так что отправлять в отсев было бы для меня непростительной роскошью. Кто-то, кажется Рубинштейн, сказал, что я сразу пишу избранное. Хорошо бы. Стихотворение радует, когда в нем, пусть даже это заметно лишь мне одному, есть хоть какая профессиональная новость. Если я ловлю стихотворение на повторении пройденного, я бросаю его.
— Есть ли для вас поэт, чье совпадение судьбы (ее исполненности) и таланта можно было бы назвать идеальным?
— Напрашивается, в первую очередь, Пушкин, но, поразмыслив, понимаешь, что задним числом мы привносим пафос и обаяние поэзии каждого автора в его биографию, как бы подгоняя под ответ, — так что эксперимент не чист.
— Какое место, по вашему мнению, занимает поэзия в современном обществе?
— Поэзия последние десятилетия вышла из моды, но это — скорее бытовое осложнение для авторов-лириков: ей нельзя прокормиться. А число людей, по-настоящему увлеченных поэзией и знающих в ней толк, всегда достаточно невелико. Но я надеюсь, что поэзия важна как палата мер и весов: здесь хранятся эталонные чувства, неприкосновенный запас идеализма.
— Проза поэта — достаточно устоявшееся понятие. Берясь за прозу, вы испытывали на себе «перелом речи»? Или для поэта вполне естественно заговорить прозой? Как вы думаете, почему редки обратные случаи — разворот речи от прозы к поэзии?
— Канатоходец в быту запросто передвигается пешком, но далеко не каждый пешеход сумеет пройти по канату. А если попробовать изъясняться, не прибегая к таким хлестким образам, то поэт и прозаик — способности совершенно разного склада. У прозаика центр тяжести снаружи, а у поэта внутри. Это сказывается и на стихах прозаика: смотрите, как прекрасны, но объективны стихи Бунина, но как зато лирична его проза!
— Кого из современных поэтов и прозаиков вы могли бы выделить?
— Скажу одно: нынешняя пора представляется мне одной из вершинных в отечественной поэзии. Любители поэзии когда-нибудь, думаю, будут с уважением говорить о нашем времени.
— Можете поделиться несколькими главными для вас открытиями в книгах?
— Книги в хронологическом порядке: «Маугли», «Три мушкетера», «Остров сокровищ», «Евгений Онегин» и вообще Пушкин, «Лолита» и вообще Набоков, «Возвращение в Брайдсхед», в молодости — Достоевский, «Хаджи Мурат» и вообще Толстой, Чехов, Лев Шестов, «Умозрение и откровение» и другое.
— Можете раскрыть свое утверждение о том, что творчество — и поэзия в частности — более физическая, нежели духовная субстанция?
— Ну, здесь я далеко не первооткрыватель. Английский поэт рубежа XIX–ХХ веков Альфред Хаусман писал: «И вправду, поэзия представляется мне явлением скорее телесным, чем интеллектуальным… Я по опыту знаю, что, бреясь, мне лучше следить за своими мыслями, поскольку, если в память ко мне забредает поэтическая строка, волоски на моей коже встают дыбом, так что бритва с ними уже не справляется».
Действительно, благим лирическим намерениям, чтобы удачно осуществиться, жизненно необходимо доставлять чувственное удовольствие самим актом произнесения.
Всегда привожу в пример загадочную и в фонетическом смысле гениальную строку «Редеет облаков летучая гряда…». И пока это первое и главное интонационно-звуковое условие не выполнено, мы будем иметь дело не с живым стихотворением, а с вызывающим недоумение и досаду пересказом мыслей и чувств при помощи видавших виды литературных приемов.
#гандлевский
#интервью
Елена окончила Воронежский мединститут и Воронежский университет (по лингвистической специальности), шесть лет работала врачом, преподавала на факультете журналистики.
В настоящее время журналист, корреспондент Радио "Свобода" с 1995 г.
Лауреат Премии Андрея Белого (1999), первый лауреат премии "Московский счет" (2003).
Вышедшая в США книга Фанайловой «The Russian Version» (2009) в переводе Стефани Сандлер и Евгении Туровской получила премию как лучшая переводная книга года. Стипендиат фонда Бродского — 2013.
По стихам Елены Фанайловой режиссёром Эдуардом Бояковым были поставлены спектакли в театре «Практика» (Москва).
По словам одного из критиков «поэзия Елены Фанайловой с самого начала отличалась исключительной жёсткостью взгляда и резкостью высказывания. Однако на рубеже 1990—2000-х гг. она стала заметным явлением новейшей российской литературной действительности благодаря фокусировке внимания на гражданской теме, на проблеме личной исторической памяти и самоощущения личности в историческом контексте».
«…каждое отдельное стихотворение Елены Фанайловой, будучи помещенным в другой контекст (сборника нескольких авторов, журнала, антологии), немедленно шагнет вперед из общего ряда, окажется в числе хитов, а кроме того, достаточно полно и честно расскажет о своем авторе, как осколок голограммы - о целой картинке», - Леонид Костюков.
ИЗ ИНТЕРВЬЮ ЕЛЕНЫ ФАНАЙЛОВОЙ
«Мне кажется, я работаю довольно традиционно. Что до дела, то это скушная и старая история, потому что пишу стихи тридцать пять лет (ужас). Меня никто не направлял, кроме матери, но она рано умерла. Была учительницей литературы. В провинции не у кого учиться. Мои две или три попытки поговорить с местными литераторами (18 лет, 25 лет, 29 лет) заканчивались приступом тошноты и ужасом оттого, что я могу быть на них хоть немного похожа.
В тринадцать лет я поклялась деревьям за школьным двором, что стану новым Пушкиным. Я брала все, что плохо лежит, как сорока, и делала своим. Русская поэзия мною основательно обокрадена. Полагаю, кое-что мне удалось вне зависимости от моей вполне банальной любви к Апухтину и Некрасову, Мандельштаму и Гумилеву, Кузмину и Хармсу, список бесконечен. Его хронологически замыкает пара вполне здравствующих товарищей. Как действующую литературную фигуру меня легитимизировал в начале девяностых редактор рижского журнала «Родник», прозаик Андрей Левкин. Справедливости ради следует сказать, что он же какое-то время влиял и на манеру составлять звуки.»
#фанайлова
#интервью
В настоящее время журналист, корреспондент Радио "Свобода" с 1995 г.
Лауреат Премии Андрея Белого (1999), первый лауреат премии "Московский счет" (2003).
Вышедшая в США книга Фанайловой «The Russian Version» (2009) в переводе Стефани Сандлер и Евгении Туровской получила премию как лучшая переводная книга года. Стипендиат фонда Бродского — 2013.
По стихам Елены Фанайловой режиссёром Эдуардом Бояковым были поставлены спектакли в театре «Практика» (Москва).
По словам одного из критиков «поэзия Елены Фанайловой с самого начала отличалась исключительной жёсткостью взгляда и резкостью высказывания. Однако на рубеже 1990—2000-х гг. она стала заметным явлением новейшей российской литературной действительности благодаря фокусировке внимания на гражданской теме, на проблеме личной исторической памяти и самоощущения личности в историческом контексте».
«…каждое отдельное стихотворение Елены Фанайловой, будучи помещенным в другой контекст (сборника нескольких авторов, журнала, антологии), немедленно шагнет вперед из общего ряда, окажется в числе хитов, а кроме того, достаточно полно и честно расскажет о своем авторе, как осколок голограммы - о целой картинке», - Леонид Костюков.
ИЗ ИНТЕРВЬЮ ЕЛЕНЫ ФАНАЙЛОВОЙ
«Мне кажется, я работаю довольно традиционно. Что до дела, то это скушная и старая история, потому что пишу стихи тридцать пять лет (ужас). Меня никто не направлял, кроме матери, но она рано умерла. Была учительницей литературы. В провинции не у кого учиться. Мои две или три попытки поговорить с местными литераторами (18 лет, 25 лет, 29 лет) заканчивались приступом тошноты и ужасом оттого, что я могу быть на них хоть немного похожа.
В тринадцать лет я поклялась деревьям за школьным двором, что стану новым Пушкиным. Я брала все, что плохо лежит, как сорока, и делала своим. Русская поэзия мною основательно обокрадена. Полагаю, кое-что мне удалось вне зависимости от моей вполне банальной любви к Апухтину и Некрасову, Мандельштаму и Гумилеву, Кузмину и Хармсу, список бесконечен. Его хронологически замыкает пара вполне здравствующих товарищей. Как действующую литературную фигуру меня легитимизировал в начале девяностых редактор рижского журнала «Родник», прозаик Андрей Левкин. Справедливости ради следует сказать, что он же какое-то время влиял и на манеру составлять звуки.»
#фанайлова
#интервью
Прошлый год прошел под знаком исторической элегии, а в этом году очевиден всплеск иррационализма и мистицизма во всех его проявлениях. Сейчас, когда современность представлена в своей радикальной агрессивной форме, сильнее содержания новостей может быть только устремление к вертикали.
— То есть выход поэзии случился не столько в военную лирику, сколько в метафизику?
— Военной лирики, конечно, тоже стало много и, возможно, даже слишком много. Это главный тренд. Но главный тренд всегда формирует свою полную противоположность — противотренд, и он мне в данном случае даже более интересен. Метафизика — сильный противовес современности. Его роль резко усиливается под натиском современности, в такие времена этот противовес особенно нужен.
На всех пишущих украинский конфликт сильно повлиял. Очень четко видно, что написано до, и что — после 24 февраля. Может быть, это уже вчитывание, но даже лирика, где ничего военного не упоминается, показывает уже другое мироощущение.
Вот отрывок из последней подборки поэта Андрея Пермякова:
Потому что всё совсем неплохо,
Потому что в стороне от бытия
Продолжается прекрасная эпоха —
Серая, холодная, моя.
Или Мария Маркова — вот отрывок из стихотворения, которое называется «Время»:
Ты пепел на губах, ты прах в кармане,
разбитые часы,
ты утро, проходящее в тумане,
ты долгое скольжение слезы.
Ты больше не хранишь свои границы
рождения и смерти, в пустоте
ты точишь кровь под куполом больницы
и ходишь по воде.
Я думаю, в таких стихах не меньше осмысления времени, чем в стихах о войне.
— А с чем пришла поэзия к переломному 2022 году? Есть авторы, после которых нельзя писать по-русски по-прежнему? Так, например, часто говорят про Бродского. А после Бродского были авторы, чей вклад в язык и культуры неотменим, что бы сейчас не происходило?
— Во-первых, про Бродского. Все-таки Бродский заразил культуру не самыми главными для самой поэзии чертами. Бродский — это пример поэта с очень харизматичной, очень узнаваемой моторикой речи. Его специфическая интонация, как он сам это называл, «гаерский тон», в какой-то момент оказалась очень удобной для тиражирования.
И нельзя сказать, что это хорошо для поэзии. Но когда мы начинаем мерить Бродского его наивысшими достижениями, мы в нем найдем что-то совершенно другое, что не было растиражировано. Тиражируется не всегда то, что задает высшую планку поэта, а то, что может быть растиражировано. То есть популярность Бродского — это не признак его уровня как поэта.
Но вернемся к вопросу о том, кто еще оставил след. Нужно учитывать, что поколение семидесятников входило в поэзию очень долго — кто-то в семидесятые, а кто-то — в нулевые.. Например, по возрасту Владимир Гандельсман тоже вполне семидесятник. Но когда он был по-настоящему прочтен? — даже не в 90-е.
Тимур Кибиров, Сергей Гандлевский по-настоящему вошли в поэзию в конце 80-х-90-х. К тому же поколению надо отнести и Олега Чухонцева, который очень разнообразен. Для меня он важнейший поэт, открытие которого, кстати, спасло от влияния Бродского. Чухонцев помог увидеть совершенно другие возможности русской поэзии.
В целом, поколение семидесятников сейчас главное по вкладу в поэзию.
Для меня главное событие в поэзии постсоветского периода — возникновение критической массы авторов, которые понимают, что традицию мы еще не отстояли и что ее стоило бы отстаивать.
Интересно, что многие из тех, кто явно войдут в канон, представлял авангард. Например, московский концептуализм, который противостоял советскому забубенному канону, играл с ним, был прямо авангардным. А сейчас это классики — Кибиров, Айзенберг, Пригов.
Переход в классики из борцов с классикой — это обычное дело в истории культуры.
В отрицании традиции бывает больше жеста, который тебе позволяет в определенный момент правильно себя настроить на работу, но сама поэтическая работа идет дальше любых манифестов и не может строиться в отрыве от традиции.
#интервью
#козлов
#поэзия
— То есть выход поэзии случился не столько в военную лирику, сколько в метафизику?
— Военной лирики, конечно, тоже стало много и, возможно, даже слишком много. Это главный тренд. Но главный тренд всегда формирует свою полную противоположность — противотренд, и он мне в данном случае даже более интересен. Метафизика — сильный противовес современности. Его роль резко усиливается под натиском современности, в такие времена этот противовес особенно нужен.
На всех пишущих украинский конфликт сильно повлиял. Очень четко видно, что написано до, и что — после 24 февраля. Может быть, это уже вчитывание, но даже лирика, где ничего военного не упоминается, показывает уже другое мироощущение.
Вот отрывок из последней подборки поэта Андрея Пермякова:
Потому что всё совсем неплохо,
Потому что в стороне от бытия
Продолжается прекрасная эпоха —
Серая, холодная, моя.
Или Мария Маркова — вот отрывок из стихотворения, которое называется «Время»:
Ты пепел на губах, ты прах в кармане,
разбитые часы,
ты утро, проходящее в тумане,
ты долгое скольжение слезы.
Ты больше не хранишь свои границы
рождения и смерти, в пустоте
ты точишь кровь под куполом больницы
и ходишь по воде.
Я думаю, в таких стихах не меньше осмысления времени, чем в стихах о войне.
— А с чем пришла поэзия к переломному 2022 году? Есть авторы, после которых нельзя писать по-русски по-прежнему? Так, например, часто говорят про Бродского. А после Бродского были авторы, чей вклад в язык и культуры неотменим, что бы сейчас не происходило?
— Во-первых, про Бродского. Все-таки Бродский заразил культуру не самыми главными для самой поэзии чертами. Бродский — это пример поэта с очень харизматичной, очень узнаваемой моторикой речи. Его специфическая интонация, как он сам это называл, «гаерский тон», в какой-то момент оказалась очень удобной для тиражирования.
И нельзя сказать, что это хорошо для поэзии. Но когда мы начинаем мерить Бродского его наивысшими достижениями, мы в нем найдем что-то совершенно другое, что не было растиражировано. Тиражируется не всегда то, что задает высшую планку поэта, а то, что может быть растиражировано. То есть популярность Бродского — это не признак его уровня как поэта.
Но вернемся к вопросу о том, кто еще оставил след. Нужно учитывать, что поколение семидесятников входило в поэзию очень долго — кто-то в семидесятые, а кто-то — в нулевые.. Например, по возрасту Владимир Гандельсман тоже вполне семидесятник. Но когда он был по-настоящему прочтен? — даже не в 90-е.
Тимур Кибиров, Сергей Гандлевский по-настоящему вошли в поэзию в конце 80-х-90-х. К тому же поколению надо отнести и Олега Чухонцева, который очень разнообразен. Для меня он важнейший поэт, открытие которого, кстати, спасло от влияния Бродского. Чухонцев помог увидеть совершенно другие возможности русской поэзии.
В целом, поколение семидесятников сейчас главное по вкладу в поэзию.
Для меня главное событие в поэзии постсоветского периода — возникновение критической массы авторов, которые понимают, что традицию мы еще не отстояли и что ее стоило бы отстаивать.
Интересно, что многие из тех, кто явно войдут в канон, представлял авангард. Например, московский концептуализм, который противостоял советскому забубенному канону, играл с ним, был прямо авангардным. А сейчас это классики — Кибиров, Айзенберг, Пригов.
Переход в классики из борцов с классикой — это обычное дело в истории культуры.
В отрицании традиции бывает больше жеста, который тебе позволяет в определенный момент правильно себя настроить на работу, но сама поэтическая работа идет дальше любых манифестов и не может строиться в отрыве от традиции.
#интервью
#козлов
#поэзия