«Я не очень хорошо представляю себе, почему я вообще за это берусь. Скорее всего, потому, что нечто в этих двух стихотворениях, помимо очевидной общности их размера и тематики, заставляет меня их соединить воедино, и мне хочется определить это нечто».
из эссе Иосифа Бродского
#бродский
#цветаева
#пастернак
#рильке
http://www.intelros.ru/subject/figures/kasavin-ilya-teodorovich/11757-zamechaniya-po-povodu-primechaniya-k-kommentariyu-konteksty-odnogo-yesse-iosifa-brodskogo.html
из эссе Иосифа Бродского
#бродский
#цветаева
#пастернак
#рильке
http://www.intelros.ru/subject/figures/kasavin-ilya-teodorovich/11757-zamechaniya-po-povodu-primechaniya-k-kommentariyu-konteksty-odnogo-yesse-iosifa-brodskogo.html
www.intelros.ru
Замечания по поводу примечания к комментарию: контексты одного эссе Иосифа Бродского » ИНТЕЛРОС
...философия, избирающая литературу в качестве предмета своих case studies, вынуждена на время дистанцироваться от своих традиционных проблем и входить в фактуру текста. Однако такое углубле
В диалоге первых двух стихотворений ещё всегда указывают третье, Райнера Марии Рильке, опубликую его тоже
Пиета
Твои ль это стопы, Исус, твои ли? И все же, о Исус, как я их знаю: не я ль их обмывала, вся в слезах. Как в тёрн забившаяся дичь лесная, они в моих белели волосах.
Их до сих пор ни разу не любили. Я в ночь любви их вижу в первый раз. С тобой мы ложа так и не делили. И вот сижу и не смыкаю глаз.
О, эти раны на руках Исуса! Возлюбленный, то не мои укусы. И сердце настежь всем отворено, но мне в него войти не суждено.
Ты так устал, и твой усталый рот не тянется к моим устам скорбящим. Когда мы наш с тобою час обрящем? Уже — ты слышишь? — смертный час нам бьет.
Райнер Мария Рильке
(Перевод К.Богатырёва)
1907
#рильке
#пиета
#бог
#страстнаянеделя
Пиета
Твои ль это стопы, Исус, твои ли? И все же, о Исус, как я их знаю: не я ль их обмывала, вся в слезах. Как в тёрн забившаяся дичь лесная, они в моих белели волосах.
Их до сих пор ни разу не любили. Я в ночь любви их вижу в первый раз. С тобой мы ложа так и не делили. И вот сижу и не смыкаю глаз.
О, эти раны на руках Исуса! Возлюбленный, то не мои укусы. И сердце настежь всем отворено, но мне в него войти не суждено.
Ты так устал, и твой усталый рот не тянется к моим устам скорбящим. Когда мы наш с тобою час обрящем? Уже — ты слышишь? — смертный час нам бьет.
Райнер Мария Рильке
(Перевод К.Богатырёва)
1907
#рильке
#пиета
#бог
#страстнаянеделя
Сегодня день рождения австрийского поэта, который как и Франц Кафка родился в Чехии, но свои произведения писал на немецком языке, а так же на французском и даже русском.
Его называли «Пророком прошлого» и «Орфеем 20го столетия».
Его стихотворение Иосиф Бродский назвал крупнейшим произведением XX века. Речь идет о небольшой вещи «Орфей. Эвридика. Гермес».
День рождения у Райнера Марии Рильке - поэта, которого очаровала и вдохновила Россия. Он два раза посещал Российскую империю, в 1899 и 1900 годах, лично общался со Львом Толстым, вел переписку с Мариной Цветаевой — стихами и прозой, и не раз признавался, что эти путешествия стали для него мощнейшим творческим зарядом.
Рильке называл Россию своей «духовной родиной. «Я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие», – писал он в письмах.
#деньрождения
#рильке
Его называли «Пророком прошлого» и «Орфеем 20го столетия».
Его стихотворение Иосиф Бродский назвал крупнейшим произведением XX века. Речь идет о небольшой вещи «Орфей. Эвридика. Гермес».
День рождения у Райнера Марии Рильке - поэта, которого очаровала и вдохновила Россия. Он два раза посещал Российскую империю, в 1899 и 1900 годах, лично общался со Львом Толстым, вел переписку с Мариной Цветаевой — стихами и прозой, и не раз признавался, что эти путешествия стали для него мощнейшим творческим зарядом.
Рильке называл Россию своей «духовной родиной. «Я люблю Вашу страну, люблю ее людей, ее страдания и ее величие», – писал он в письмах.
#деньрождения
#рильке
Конечно, чтобы узнать Рильке, нужно читать другие вещи.
Например, «Орфей. Эвридика. Гермес» — мрачная античная зарисовка о бесконечной скорби и неотвратимости судьбы. Русский «Часослов» — «отчет» о путешествии в страну, навсегда изменившую Рильке, стихи настолько интимные, что он только несколько лет спустя после написания решился их опубликовать для всех (сначала отсылал исключительно Лу). «Рассказы о Господе Боге» — сложные притчи с двойным дном, замаскированные под сказки, рассказанные автором детям.
Лу Саломе расстанется с Рильке через четыре года, но как друзья они будут активно переписываться до самой смерти поэта в 1926 году. На протяжении всей жизни Рильке будет утверждать, что без Саломе он никогда не смог бы найти свой творческий путь.
В 1902 году Рильке переезжает в Париж, который сминает его шумом большого города и многоголосьем толпы, работает секретарем у Родена, выпускает книги по истории искусств, пишет прозу, женится.
Отношения с женой Кларой Вестхофф у Райнера всегда были непростые. Клара — начинающий скульптор, ученица великого Огюста Родена, у которого Рильке какое-то время работал секретарем. Научившийся от Лу смотреть в самую суть отношений и творческих поисков, проницательный Райнер без труда замечает, что Клара преклоняется перед его талантом, а сама не растет как художник. Это тяготит поэта. Пара быстро расходится, но Рильке не разрывает связи ни с женой, ни с дочерью.
Для Рильке всегда была идеалом неразделенная любовь, средневековое поклонение рыцаря перед дамой. Отношения, как их понимали в Европе конца XIX века, он считал «торгашескими» и упорно не признавал. Вообще многие отзывались о Рильке как о человеке не из нашего времени.
Своими любимыми книгами Рильке называл Библию и произведения Йенса Петера Якобсена.
В 1907 году на Капри Рильке познакомился с Максимом Горьким.
Рильке много писал, переводил с португальского, создал поэтический сборник «Дуинские элегии», где лирический герой обращается к тёмному началу внутри себя, рисует мрачную философскую картину мира.
Последние год жизни Райнера озарен теплой дружеской перепиской с Мариной Цветаевой. В 1926 году Марина Цветаева узнала адрес Рильке от Бориса Пастернака и начала ему писать. Творческая эпистолярная влюбленность двух гениев до сих пор переиздается.
«Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – потому что ты – сила. Самое редкое».
Это Цветаева
«Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана».
Это Рильке
Рильке посвятил Цветаевой "Эллегию для Марины".
Они так и не успели встретиться. 29 декабря 1926 года в местечке Валь-Мон в Швейцарии поэт умер от лейкемии.
Надпись для своего надгробия он написал сам:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.
Роза, о чистая двойственность чувств, каприз:
быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Популярность Рильке неуклонно росла после его смерти, и он стал повсеместно признанным мастером стихов.
Почти любое стихотворение зрелого Рильке поражает прежде всего умением виртуозно-лаконично и максимально точно описать предмет, личность или явление, но не снаружи, а изнутри, написать портрет в четырнадцати строчках классической формы. В схватывании сути вещей ему, возможно, до сих пор нет равных среди поэтов.
#рильке
#биография
Например, «Орфей. Эвридика. Гермес» — мрачная античная зарисовка о бесконечной скорби и неотвратимости судьбы. Русский «Часослов» — «отчет» о путешествии в страну, навсегда изменившую Рильке, стихи настолько интимные, что он только несколько лет спустя после написания решился их опубликовать для всех (сначала отсылал исключительно Лу). «Рассказы о Господе Боге» — сложные притчи с двойным дном, замаскированные под сказки, рассказанные автором детям.
Лу Саломе расстанется с Рильке через четыре года, но как друзья они будут активно переписываться до самой смерти поэта в 1926 году. На протяжении всей жизни Рильке будет утверждать, что без Саломе он никогда не смог бы найти свой творческий путь.
В 1902 году Рильке переезжает в Париж, который сминает его шумом большого города и многоголосьем толпы, работает секретарем у Родена, выпускает книги по истории искусств, пишет прозу, женится.
Отношения с женой Кларой Вестхофф у Райнера всегда были непростые. Клара — начинающий скульптор, ученица великого Огюста Родена, у которого Рильке какое-то время работал секретарем. Научившийся от Лу смотреть в самую суть отношений и творческих поисков, проницательный Райнер без труда замечает, что Клара преклоняется перед его талантом, а сама не растет как художник. Это тяготит поэта. Пара быстро расходится, но Рильке не разрывает связи ни с женой, ни с дочерью.
Для Рильке всегда была идеалом неразделенная любовь, средневековое поклонение рыцаря перед дамой. Отношения, как их понимали в Европе конца XIX века, он считал «торгашескими» и упорно не признавал. Вообще многие отзывались о Рильке как о человеке не из нашего времени.
Своими любимыми книгами Рильке называл Библию и произведения Йенса Петера Якобсена.
В 1907 году на Капри Рильке познакомился с Максимом Горьким.
Рильке много писал, переводил с португальского, создал поэтический сборник «Дуинские элегии», где лирический герой обращается к тёмному началу внутри себя, рисует мрачную философскую картину мира.
Последние год жизни Райнера озарен теплой дружеской перепиской с Мариной Цветаевой. В 1926 году Марина Цветаева узнала адрес Рильке от Бориса Пастернака и начала ему писать. Творческая эпистолярная влюбленность двух гениев до сих пор переиздается.
«Я жду Ваших книг, как грозы, которая – хочу или нет – разразится. Совсем как операция сердца (не метафора! каждое стихотворение (твое) врезается в сердце и режет его по-своему – хочу или нет). Знаешь ли, почему я говорю тебе Ты и люблю тебя и – и – и – потому что ты – сила. Самое редкое».
Это Цветаева
«Я открыл атлас (география для меня не наука, а отношения, которыми я спешу воспользоваться), и вот ты уже отмечена, Марина, на моей внутренней карте: где-то между Москвой и Толедо я создал пространство для натиска твоего океана».
Это Рильке
Рильке посвятил Цветаевой "Эллегию для Марины".
Они так и не успели встретиться. 29 декабря 1926 года в местечке Валь-Мон в Швейцарии поэт умер от лейкемии.
Надпись для своего надгробия он написал сам:
Rose, oh reiner Widerspruch, Lust,
Niemandes Schlaf zu sein unter soviel Lidern.
Роза, о чистая двойственность чувств, каприз:
быть ничьим сном под тяжестью стольких век.
Популярность Рильке неуклонно росла после его смерти, и он стал повсеместно признанным мастером стихов.
Почти любое стихотворение зрелого Рильке поражает прежде всего умением виртуозно-лаконично и максимально точно описать предмет, личность или явление, но не снаружи, а изнутри, написать портрет в четырнадцати строчках классической формы. В схватывании сути вещей ему, возможно, до сих пор нет равных среди поэтов.
#рильке
#биография
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
Господь, у лета осень на устах,
пора: ветрами насели долины
и тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
позволь немного тёплых промедлений,
добавь еще до зрелости осенней
последний сок в тяжелый виноград.
Бездомным дом уже не обрести,
и кто ни с кем не подружился с лета,
слать будет долго письма без ответа
и по листве разрозненной брести
один, под облаками без просвета.
Райнер Мария Рильке
#рильке
Господь, у лета осень на устах,
пора: ветрами насели долины
и тень продли на солнечных часах.
Вдохни в плоды последний аромат,
позволь немного тёплых промедлений,
добавь еще до зрелости осенней
последний сок в тяжелый виноград.
Бездомным дом уже не обрести,
и кто ни с кем не подружился с лета,
слать будет долго письма без ответа
и по листве разрозненной брести
один, под облаками без просвета.
Райнер Мария Рильке
#рильке
То самое стихотворение, которое Иосиф Бродский назвал главным произведением ХХ века.
ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС
То были душ причудливые копи...
Рудой серебряною шли они --
прожилками сквозь тьму. Между корнями
ключом забила кровь навстречу людям
и тьма нависла тяжестью порфира.
Все остальное было черным сплошь.
Здесь были скалы,
и призрачные рощи, и мосты над бездной,
и тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею.
А меж лугов застенчиво мерцала
полоской бледной узкая тропа.
И этою тропою шли они.
Нетерпелив был стройный тихий муж,
в накидке синей шедший впереди.
Его шаги глотали, не жуя,
куски тропы огромные, а руки,
как гири, висли под каскадом складок,
не помня ничего о легкой лире,
что с левою его рукой срослась,
как с розою ползучей ветвь оливы.
Он в чувствах ощущал своих разлад,
как пес, он взглядом забегал вперед
и возвращался, чтоб умчаться снова
и ждать у поворота вдалеке, --
но слух его, как запах, отставал.
Порой ему казалось, что вот-вот
он слухом прикоснется к тем двоим,
что вслед за ним взбираются по скату.
И все же это было только эхом
его шагов и дуновеньем ветра.
Он громко убеждал себя: "Идут!"
Но слышал только собственный свой голос.
Они идут, конечно. Только оба
идут ужасно медленно. О если б
он обернуться мог -- (но ведь оглядка
была бы равносильна разрушенью
свершающегося), -- он увидал бы,
что оба тихо следуют за ним:
он -- бог походов и посланий дальних
с дорожным шлемом над открытым взглядом,
с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,
и хлопающими у ног крылами.
Его другой руке дана -- она.
Она -- любимая столь, что из лиры
одной шел плач всех плакальщиц на свете,
что создан был из плача целый мир,
в котором было все -- луга и лес,
поля и звери, реки и пути,
все было в этом мире плача -- даже
ходило солнце вкруг него, как наше.
и небо с искаженными звездами.
Она -- любимая столь...
И шла она, ведомая тем богом,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла терпеливо, кротко и неровно,
как будущая мать в себя уставясь,
не думая о впереди шагавшем
и о дороге, восходящей к жизни,
Она ушла в себя, где смерть, как плод,
ее переполняла.
Как плод, что полон сладостью и тьмою,
она была полна великой смертью,
ей чуждой столь своею новизной.
В ней девственность как будто возродилась
и прежний страх. Был пол ее закрыт,
как закрываются цветы под вечер,
а руки так забыли обрученье,
что даже бога легкого касанье --
едва заметное прикосновенье --
ей, словно вольность, причиняло боль.
Она теперь была уже не той,
что у певца светло звенела в песнях,
не ароматным островком на ложе,
не собственностью мужа своего, --
но, распустившись золотом волос,
она запасы жизни расточила
и отдалась земле, как падший дождь.
И превратилась в корень.
И когда
внезапно бог ее остановил
и с горечью сказал: "Он обернулся!",
она спросила вчуже тихо: "Кто?"
А впереди у выхода наружу
темнел на фоне светлого пятна
неразличимый кто-то. Он стоял
и видел, как на узенькой тропе
застыл с печальным ликом бог походов,
как молча повернулся он, чтоб снова
последовать за той, что шла назад,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла -- терпеливо, кротко и неровно…
Райнер Мария Рильке
Перевод с немецкого К. Богатырева
#рильке
#орфей
ОРФЕЙ. ЭВРИДИКА. ГЕРМЕС
То были душ причудливые копи...
Рудой серебряною шли они --
прожилками сквозь тьму. Между корнями
ключом забила кровь навстречу людям
и тьма нависла тяжестью порфира.
Все остальное было черным сплошь.
Здесь были скалы,
и призрачные рощи, и мосты над бездной,
и тот слепой огромный серый пруд,
что над своим далеким дном повис,
как ливневое небо над землею.
А меж лугов застенчиво мерцала
полоской бледной узкая тропа.
И этою тропою шли они.
Нетерпелив был стройный тихий муж,
в накидке синей шедший впереди.
Его шаги глотали, не жуя,
куски тропы огромные, а руки,
как гири, висли под каскадом складок,
не помня ничего о легкой лире,
что с левою его рукой срослась,
как с розою ползучей ветвь оливы.
Он в чувствах ощущал своих разлад,
как пес, он взглядом забегал вперед
и возвращался, чтоб умчаться снова
и ждать у поворота вдалеке, --
но слух его, как запах, отставал.
Порой ему казалось, что вот-вот
он слухом прикоснется к тем двоим,
что вслед за ним взбираются по скату.
И все же это было только эхом
его шагов и дуновеньем ветра.
Он громко убеждал себя: "Идут!"
Но слышал только собственный свой голос.
Они идут, конечно. Только оба
идут ужасно медленно. О если б
он обернуться мог -- (но ведь оглядка
была бы равносильна разрушенью
свершающегося), -- он увидал бы,
что оба тихо следуют за ним:
он -- бог походов и посланий дальних
с дорожным шлемом над открытым взглядом,
с жезлом в руке, слегка к бедру прижатой,
и хлопающими у ног крылами.
Его другой руке дана -- она.
Она -- любимая столь, что из лиры
одной шел плач всех плакальщиц на свете,
что создан был из плача целый мир,
в котором было все -- луга и лес,
поля и звери, реки и пути,
все было в этом мире плача -- даже
ходило солнце вкруг него, как наше.
и небо с искаженными звездами.
Она -- любимая столь...
И шла она, ведомая тем богом,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла терпеливо, кротко и неровно,
как будущая мать в себя уставясь,
не думая о впереди шагавшем
и о дороге, восходящей к жизни,
Она ушла в себя, где смерть, как плод,
ее переполняла.
Как плод, что полон сладостью и тьмою,
она была полна великой смертью,
ей чуждой столь своею новизной.
В ней девственность как будто возродилась
и прежний страх. Был пол ее закрыт,
как закрываются цветы под вечер,
а руки так забыли обрученье,
что даже бога легкого касанье --
едва заметное прикосновенье --
ей, словно вольность, причиняло боль.
Она теперь была уже не той,
что у певца светло звенела в песнях,
не ароматным островком на ложе,
не собственностью мужа своего, --
но, распустившись золотом волос,
она запасы жизни расточила
и отдалась земле, как падший дождь.
И превратилась в корень.
И когда
внезапно бог ее остановил
и с горечью сказал: "Он обернулся!",
она спросила вчуже тихо: "Кто?"
А впереди у выхода наружу
темнел на фоне светлого пятна
неразличимый кто-то. Он стоял
и видел, как на узенькой тропе
застыл с печальным ликом бог походов,
как молча повернулся он, чтоб снова
последовать за той, что шла назад,
о длинный саван часто спотыкаясь,
шла -- терпеливо, кротко и неровно…
Райнер Мария Рильке
Перевод с немецкого К. Богатырева
#рильке
#орфей
7 февраля 1927 года в Беллевю под Парижем Марина Цветаева закончила "Новогоднее" - стихотворение, являющееся во многих отношениях итоговым не только в ее творчестве, но и для русской поэзии в целом. По своему жанру стихотворение это принадлежит к разряду элегий, т. е. к жанру наиболее в поэзии разработанному; и как элегию его и следовало бы рассматривать, если бы не некоторые привходящие обстоятельства. Одним из обстоятельств является тот факт, что элегия эта - на смерть поэта.
Герой этого стихотворения -- Райнер Мария Рильке.
Иосиф Бродский
Стихотворение длинное, опубликую только кусочек
НОВОГОДНЕЕ
С Новым годом — светом — краем — кровом! Первое письмо тебе на новом — Недоразумение, что злачном — (Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном Как Эолова пустая башня. Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины, теперь уже с одной из Звёзд… Закон отхода и отбоя, По которому любимая любою И небывшею из небывалой. Рассказать, как про твою узнала? Не землетрясенье, не лавина. Человек вошёл — любой — (любимый — Ты). — Прискорбнейшее из событий.
<…>
Как пишется на новом месте? Впрочем есть ты — есть стих: сам и есть ты — Стих! Как пишется в хорошей жисти Без стола для локтя, лба для кисти (Горсти)? — Весточку, привычным шифром! Райнер, радуешься новым рифмам? Ибо правильно толкуя слово Рифма — что́ — как не́ — целый ряд новых Рифм — Смерть? Не́куда: язык изучен. Целый ряд значений и созвучий Новых. — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споёмся! С мне-самой неведомой землёю — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами… С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не за́лили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn’a, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Марина Цветаева
7 февраля 1927
#цветаева
#рильке
Герой этого стихотворения -- Райнер Мария Рильке.
Иосиф Бродский
Стихотворение длинное, опубликую только кусочек
НОВОГОДНЕЕ
С Новым годом — светом — краем — кровом! Первое письмо тебе на новом — Недоразумение, что злачном — (Злачном — жвачном) месте зычном, месте звучном Как Эолова пустая башня. Первое письмо тебе с вчерашней, На которой без тебя изноюсь, Родины, теперь уже с одной из Звёзд… Закон отхода и отбоя, По которому любимая любою И небывшею из небывалой. Рассказать, как про твою узнала? Не землетрясенье, не лавина. Человек вошёл — любой — (любимый — Ты). — Прискорбнейшее из событий.
<…>
Как пишется на новом месте? Впрочем есть ты — есть стих: сам и есть ты — Стих! Как пишется в хорошей жисти Без стола для локтя, лба для кисти (Горсти)? — Весточку, привычным шифром! Райнер, радуешься новым рифмам? Ибо правильно толкуя слово Рифма — что́ — как не́ — целый ряд новых Рифм — Смерть? Не́куда: язык изучен. Целый ряд значений и созвучий Новых. — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споёмся! С мне-самой неведомой землёю — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами… С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не за́лили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn’a, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мариа — Рильке — в руки.
Марина Цветаева
7 февраля 1927
#цветаева
#рильке
Стихи ведь не то, что о них думают, не чувства (чувства приходят рано), стихи – это опыт.
Ради единого стиха нужно повидать множество городов, людей и вещей, надо понять зверей, пережить полет птиц, ощутить тот жест, каким цветы раскрываются утром.
Надо вспомнить дороги незнаемых стран, нечаянные встречи, и задолго чуемые разлуки, и до сих пор неопознанные дни детства, родителей, которых обижал непониманием, когда они несли тебе радость (нет, та радость не про тебя), детские болезни, удивительным образом всегда начинавшиеся с мучительных превращений, и дни в тишине затаившихся комнат, и утра на море, и вообще море, моря, и ночи странствий, всеми звездами мчавшие мимо тебя в вышине, – но и этого еще мало.
Нужно, чтобы в тебе жила память о несчетных ночах любви, из которых ни одна не похожа на прежние, о криках женщин в любовном труде и легких, белых, спящих, вновь замкнувшихся роженицах. И нужно побыть подле умирающего, посидеть подле мертвого, в комнате, отворенным окном ловящей прерывистый уличный шум.
Но мало еще иметь воспоминанья. Нужно научиться их прогонять, когда их много, и, набравшись терпения, ждать, когда они снова придут.
Сами воспоминания ведь мало чего стоят. Вот когда они станут в тебе кровью, взглядом и жестом, безымянно срастутся с тобой, вот тогда в некий редкостный час встанет среди них первое слово стиха и от них отойдет.
Райнер Мария Рильке
#рильке
#цитата
#поэзия
Ради единого стиха нужно повидать множество городов, людей и вещей, надо понять зверей, пережить полет птиц, ощутить тот жест, каким цветы раскрываются утром.
Надо вспомнить дороги незнаемых стран, нечаянные встречи, и задолго чуемые разлуки, и до сих пор неопознанные дни детства, родителей, которых обижал непониманием, когда они несли тебе радость (нет, та радость не про тебя), детские болезни, удивительным образом всегда начинавшиеся с мучительных превращений, и дни в тишине затаившихся комнат, и утра на море, и вообще море, моря, и ночи странствий, всеми звездами мчавшие мимо тебя в вышине, – но и этого еще мало.
Нужно, чтобы в тебе жила память о несчетных ночах любви, из которых ни одна не похожа на прежние, о криках женщин в любовном труде и легких, белых, спящих, вновь замкнувшихся роженицах. И нужно побыть подле умирающего, посидеть подле мертвого, в комнате, отворенным окном ловящей прерывистый уличный шум.
Но мало еще иметь воспоминанья. Нужно научиться их прогонять, когда их много, и, набравшись терпения, ждать, когда они снова придут.
Сами воспоминания ведь мало чего стоят. Вот когда они станут в тебе кровью, взглядом и жестом, безымянно срастутся с тобой, вот тогда в некий редкостный час встанет среди них первое слово стиха и от них отойдет.
Райнер Мария Рильке
#рильке
#цитата
#поэзия
БЛАГОВЕЩЕНИЕ, Слова Ангела
Мы все от Господа отдалены,
а ты еще дальше нас.
Но как блаженно озарены
руки твои в твой час,
в них расцветает ясность твоя,
и чудо — твои черты.
Я — это день, роса — это я,
но дерево — это ты.
Прости, я сбился, был путь далек,
и я позабыл ту весть,
которую я в назначенный срок
призван тебе принесть.
Я должен сказать небывалое,
блуждал я средь пустоты,
видишь — благое начало я,
но дерево — это ты.
Летел я долго мглой мировой,
ни для кого незрим,
теперь этот маленький дом твой
тесен крылам моим.
Но здесь для тебя лишь тень я,
так взоры твои чисты,
и я — в листве дуновение,
но дерево — это ты.
Из ангелов каждый так боязлив,
быть первым никто не привык,
и не был еще никогда призыв
смутен так и велик.
Скоро свершиться тому суждено,
к чему ты в мечтах идешь.
Радуйся, Дево, в тебе зерно,
ты готова, ты ждешь,
ты — это врата, и раскрыться им,
и я эту весть несу.
Слух твой сладок словам моим,
теперь, как эхо, неповторим
мой голос в твоем лесу.
Я верю, в тебе претворение в плоть
тысяча первой мечты.
Взглядом меня ослеплял Господь,
но дерево — это ты
Райнер Мапия Рильке
(перевод Вячеслава Куприянова)
#рильке
#куприянов
#благовещенье
Мы все от Господа отдалены,
а ты еще дальше нас.
Но как блаженно озарены
руки твои в твой час,
в них расцветает ясность твоя,
и чудо — твои черты.
Я — это день, роса — это я,
но дерево — это ты.
Прости, я сбился, был путь далек,
и я позабыл ту весть,
которую я в назначенный срок
призван тебе принесть.
Я должен сказать небывалое,
блуждал я средь пустоты,
видишь — благое начало я,
но дерево — это ты.
Летел я долго мглой мировой,
ни для кого незрим,
теперь этот маленький дом твой
тесен крылам моим.
Но здесь для тебя лишь тень я,
так взоры твои чисты,
и я — в листве дуновение,
но дерево — это ты.
Из ангелов каждый так боязлив,
быть первым никто не привык,
и не был еще никогда призыв
смутен так и велик.
Скоро свершиться тому суждено,
к чему ты в мечтах идешь.
Радуйся, Дево, в тебе зерно,
ты готова, ты ждешь,
ты — это врата, и раскрыться им,
и я эту весть несу.
Слух твой сладок словам моим,
теперь, как эхо, неповторим
мой голос в твоем лесу.
Я верю, в тебе претворение в плоть
тысяча первой мечты.
Взглядом меня ослеплял Господь,
но дерево — это ты
Райнер Мапия Рильке
(перевод Вячеслава Куприянова)
#рильке
#куприянов
#благовещенье