* * *
Время течет неслышно, а жизнь – журча.
Что-то неладно вышло с игрой луча
в первом ручье, втором ли, но – ни огня,
ни темноты не помню. Не жди меня.
Шепот в воде кромешной молчит, дрожит,
время течет неспешно, а жизнь бежит,
не понимая, что там – светла, слаба,
льется бескровным потом с крутого лба.
И полетит окольной листве вослед
скомканный в беспокойной руке билет –
спутаны час и дата, не плачь, жена,
время еще богато, лишь жизнь бедна.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
#время
#жизнь
Время течет неслышно, а жизнь – журча.
Что-то неладно вышло с игрой луча
в первом ручье, втором ли, но – ни огня,
ни темноты не помню. Не жди меня.
Шепот в воде кромешной молчит, дрожит,
время течет неспешно, а жизнь бежит,
не понимая, что там – светла, слаба,
льется бескровным потом с крутого лба.
И полетит окольной листве вослед
скомканный в беспокойной руке билет –
спутаны час и дата, не плачь, жена,
время еще богато, лишь жизнь бедна.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
#время
#жизнь
* * *
В дому, построенном тобой,
всю ночь гудит нагой –
голубоватый, голубой –
непрошеный огонь,
в твоем дому, как вещий знак,
сосновая доска
скрипит, и щурится сквозняк
чужого языка…
Ах, хватит высохшей скрипеть,
трещать, на помощь звать.
Хотелось жить, хотелось петь,
мурлыкать, напевать.
Но ускользающая речь,
покинув спящий дом,
ржавеет, что булатный меч
на дне, на дне речном…
Ну кто там буйствует, стучит
в закрытое окно –
одно лишь небо, словно щит,
бессильному дано…
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
В дому, построенном тобой,
всю ночь гудит нагой –
голубоватый, голубой –
непрошеный огонь,
в твоем дому, как вещий знак,
сосновая доска
скрипит, и щурится сквозняк
чужого языка…
Ах, хватит высохшей скрипеть,
трещать, на помощь звать.
Хотелось жить, хотелось петь,
мурлыкать, напевать.
Но ускользающая речь,
покинув спящий дом,
ржавеет, что булатный меч
на дне, на дне речном…
Ну кто там буйствует, стучит
в закрытое окно –
одно лишь небо, словно щит,
бессильному дано…
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
* * *
Что делать, если день идет на убыль? Есть множество рецептов – например, в буддизм удариться, иль появленья внуков ждать, или, по лукавой поговорке, про беса и ребро, пойти вразнос, пить, петь и плакать, словно сумасшедший. Иные так страшатся времени, что сами впадают в руки Господа Живаго, а если проще – принимают яд, бросаются с балконов и, качаясь, висят на бельевой веревке, но нет просветления на этих лицах. Я выбрал географию. Смотри же – рыжеет незлопамятный гранит былой окраины, воспетой Боратынским, и в сером небе, словно знак аскезы, простые лютеранские кресты чернеют. Ветра нет. Веселые гребцы вручную гонят маленькую яхту к причалу. По проспекту Маннергейма гуляют белозубые красотки со сливочным румянцем на щеках. Потом кресты сменяются другими – дородными, злачеными, се я на родине, хоть, правда, и проездом. Притихший переулок желт и бел. Начало осени. Так славно и прохладно. Вдруг визг машин, и некто в камуфляже орет: "Скорей, скорее, черт возьми!" Я убегаю, я Орфею больше не подражаю – нет, не обернусь, и не остановлюсь, и задыхаюсь… И вот я вновь на Каспии. Жара. Бетонные коробки долгостроя обжиты беженцами. Вместо стекол в окошках одеяла и картонные коробки: Уинстон, Марлборо и Джонни Уокер. А на балконах сушится белье заплатанное, словно жизнь моя, младенцы черноглазые играют в пыли и прахе. И с плакатов добрый вождь светло и мудро смотрит. Что еще добавить? Пусть планета превратилась в деревню мировую – прав поэт, на всех стихиях – человек тиран, купец или холоп… так труден, Боже, напрасный подвиг наш, так ненасытно растерянное сердце…
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
Что делать, если день идет на убыль? Есть множество рецептов – например, в буддизм удариться, иль появленья внуков ждать, или, по лукавой поговорке, про беса и ребро, пойти вразнос, пить, петь и плакать, словно сумасшедший. Иные так страшатся времени, что сами впадают в руки Господа Живаго, а если проще – принимают яд, бросаются с балконов и, качаясь, висят на бельевой веревке, но нет просветления на этих лицах. Я выбрал географию. Смотри же – рыжеет незлопамятный гранит былой окраины, воспетой Боратынским, и в сером небе, словно знак аскезы, простые лютеранские кресты чернеют. Ветра нет. Веселые гребцы вручную гонят маленькую яхту к причалу. По проспекту Маннергейма гуляют белозубые красотки со сливочным румянцем на щеках. Потом кресты сменяются другими – дородными, злачеными, се я на родине, хоть, правда, и проездом. Притихший переулок желт и бел. Начало осени. Так славно и прохладно. Вдруг визг машин, и некто в камуфляже орет: "Скорей, скорее, черт возьми!" Я убегаю, я Орфею больше не подражаю – нет, не обернусь, и не остановлюсь, и задыхаюсь… И вот я вновь на Каспии. Жара. Бетонные коробки долгостроя обжиты беженцами. Вместо стекол в окошках одеяла и картонные коробки: Уинстон, Марлборо и Джонни Уокер. А на балконах сушится белье заплатанное, словно жизнь моя, младенцы черноглазые играют в пыли и прахе. И с плакатов добрый вождь светло и мудро смотрит. Что еще добавить? Пусть планета превратилась в деревню мировую – прав поэт, на всех стихиях – человек тиран, купец или холоп… так труден, Боже, напрасный подвиг наш, так ненасытно растерянное сердце…
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
Сегодня день рождения поэта Бахыта Кенжеева, ему исполнилось 73 года.
В литературных кругах поэта Бахыта Кенжеева называют одним из столпов современной русской поэзии. Автор более 20 книг стихов и прозы, лауреат литературных премий «Антибукер», «Москва-транзит», Русской премии, дважды номинировался на Нобелевскую премию по литературе.
#кенжеев
#деньрождения
В литературных кругах поэта Бахыта Кенжеева называют одним из столпов современной русской поэзии. Автор более 20 книг стихов и прозы, лауреат литературных премий «Антибукер», «Москва-транзит», Русской премии, дважды номинировался на Нобелевскую премию по литературе.
#кенжеев
#деньрождения
Бахыт Шукуруллаевич родился 2 августа 1950 года в Чимкенте (Казахстан), когда ему исполнилось 3 года, семья переехала в Москву.
Прямая речь Кенжеева: «В паспорте у меня написано, что я родился в Чимкенте, но мама меня всегда уверяла, что это произошло в Москве. Тайна эта покрыта мраком».
Национальная идентичность – важный момент в биографии. Ещё в юности, получая свой первый паспорт, Бахыт Кенжеев выбрал национальность отца – «казах».
Прямая речь: «Я - наполовину казах, наполовину русский. Казахским языком не владею, поэтому я, несомненно, русскоязычный писатель. И в Америке я «русский». Там же не различают, еврей ты, казах или русский. Если ты говоришь на русском языке, значит - «русский». В России я, конечно, казах».
Отец поэта был учителем английского языка, мать библиотекарем.
Прямая речь: «Я учился в очень хорошей школе. Мой папа, который, между прочим, по крови — ишан Южного Казахстана (это верховный священник), фактически был в Москве иммигрантом, и ему было очень трудно, это я сейчас понимаю. Но когда он узнал, что во Вспольном переулке открывается английская спецшкола, он перевернул горы, чтобы меня туда устроить. Там я учился с детьми больших людей, отчего у меня возникли жуткие комплексы бедности. Надеюсь, что я их уже преодолел — не потому, что стал богатым, а потому что не нужно быть богатым…»
Во время учебы в школе, хоть и писал стихи, но выбрал своей профессией химию и поступил на химический факультет МГУ.
Молодой учёный, писавший стихи и одновременно работавший младшим научным сотрудником на кафедре коллоидной химии МГУ, однажды всё-таки решил сосредоточиться на литературном творчестве. Так лирик Кенжеев победил Кенжеева-химика.
Прямая речь: «Я очень любил стихи, носился с ними, читал то, что было доступно советскому подростку: Вознесенского, Евтушенко, был еще у меня томик Северянина и томик Надсона. Кстати, я все хочу о них написать, потому что оба они считаются массовыми поэтами и среди так называемого моего круга к ним принято относиться с негодованием. Но это неправильно. Во-первых, Северянин не массовый, а Надсон под конец жизни стал вырываться в настоящую поэзию. И совсем копья ломаются вокруг Асадова, потому что его считают демоном, воспитателем дурного вкуса и советской морали. У меня руки опускаются, когда я это слышу».
Кенжеев дебютировал как поэт в коллективном сборнике «Ленинские горы: Стихи поэтов МГУ». В юности публиковался в периодической печати («Комсомольская правда», «Юность», «Московский комсомолец», «Простор»), однако первая книга его стихов пролежала в архивах Союза писателей Казахстана 20 лет и была издана только в 1996 году.
В начале семидесятых Кенжеев стал одним из учредителей поэтической группы «Московское время» (вместе с Алексеем Цветковым, Александром Сопровским и Сергеем Гандлевским).
Прямая речь: «В МГУ открылась литературная студия «Луч» под руководством Игоря Волгина. В ее стенах никогда не говорили о политике и гражданском долге поэта, что по тем временам был подвигом, и там царила потрясающая атмосфера. Игорь Леонидович был без преувеличения гениальным преподавателем: ему было всего лет двадцать пять, но нам он казался старичком. Он был последним приличным поэтом, которого приняли в Союз писателей. В этой студии я встретил моих будущих ближайших друзей: Александра Сопровского, Сергея Гандлевского —и в какой‑то момент подтянулся Алеша Цветков. И началась эта безумно прекрасная жизнь. Я страшно горжусь тем, что мои друзья написали стихи, вошедшие в золотой фонд русской поэзии. Сначала организовали дома у нашей поклонницы Лены литературные семинары, которые назывались «Ленинские субботники»: там читали стихи, делали доклады. Потом напечатали антологию «Московское время» — название это придумал Сопровский. И так же назвали наше объединение».
#кенжеев
#биография
Прямая речь Кенжеева: «В паспорте у меня написано, что я родился в Чимкенте, но мама меня всегда уверяла, что это произошло в Москве. Тайна эта покрыта мраком».
Национальная идентичность – важный момент в биографии. Ещё в юности, получая свой первый паспорт, Бахыт Кенжеев выбрал национальность отца – «казах».
Прямая речь: «Я - наполовину казах, наполовину русский. Казахским языком не владею, поэтому я, несомненно, русскоязычный писатель. И в Америке я «русский». Там же не различают, еврей ты, казах или русский. Если ты говоришь на русском языке, значит - «русский». В России я, конечно, казах».
Отец поэта был учителем английского языка, мать библиотекарем.
Прямая речь: «Я учился в очень хорошей школе. Мой папа, который, между прочим, по крови — ишан Южного Казахстана (это верховный священник), фактически был в Москве иммигрантом, и ему было очень трудно, это я сейчас понимаю. Но когда он узнал, что во Вспольном переулке открывается английская спецшкола, он перевернул горы, чтобы меня туда устроить. Там я учился с детьми больших людей, отчего у меня возникли жуткие комплексы бедности. Надеюсь, что я их уже преодолел — не потому, что стал богатым, а потому что не нужно быть богатым…»
Во время учебы в школе, хоть и писал стихи, но выбрал своей профессией химию и поступил на химический факультет МГУ.
Молодой учёный, писавший стихи и одновременно работавший младшим научным сотрудником на кафедре коллоидной химии МГУ, однажды всё-таки решил сосредоточиться на литературном творчестве. Так лирик Кенжеев победил Кенжеева-химика.
Прямая речь: «Я очень любил стихи, носился с ними, читал то, что было доступно советскому подростку: Вознесенского, Евтушенко, был еще у меня томик Северянина и томик Надсона. Кстати, я все хочу о них написать, потому что оба они считаются массовыми поэтами и среди так называемого моего круга к ним принято относиться с негодованием. Но это неправильно. Во-первых, Северянин не массовый, а Надсон под конец жизни стал вырываться в настоящую поэзию. И совсем копья ломаются вокруг Асадова, потому что его считают демоном, воспитателем дурного вкуса и советской морали. У меня руки опускаются, когда я это слышу».
Кенжеев дебютировал как поэт в коллективном сборнике «Ленинские горы: Стихи поэтов МГУ». В юности публиковался в периодической печати («Комсомольская правда», «Юность», «Московский комсомолец», «Простор»), однако первая книга его стихов пролежала в архивах Союза писателей Казахстана 20 лет и была издана только в 1996 году.
В начале семидесятых Кенжеев стал одним из учредителей поэтической группы «Московское время» (вместе с Алексеем Цветковым, Александром Сопровским и Сергеем Гандлевским).
Прямая речь: «В МГУ открылась литературная студия «Луч» под руководством Игоря Волгина. В ее стенах никогда не говорили о политике и гражданском долге поэта, что по тем временам был подвигом, и там царила потрясающая атмосфера. Игорь Леонидович был без преувеличения гениальным преподавателем: ему было всего лет двадцать пять, но нам он казался старичком. Он был последним приличным поэтом, которого приняли в Союз писателей. В этой студии я встретил моих будущих ближайших друзей: Александра Сопровского, Сергея Гандлевского —и в какой‑то момент подтянулся Алеша Цветков. И началась эта безумно прекрасная жизнь. Я страшно горжусь тем, что мои друзья написали стихи, вошедшие в золотой фонд русской поэзии. Сначала организовали дома у нашей поклонницы Лены литературные семинары, которые назывались «Ленинские субботники»: там читали стихи, делали доклады. Потом напечатали антологию «Московское время» — название это придумал Сопровский. И так же назвали наше объединение».
#кенжеев
#биография
В 1982 году поэт переехал в Канаду.
Прямая речь: «Есть люди, которые считают, что я специально женился на канадке, чтобы уехать за границу, но это не так. Мы с Лорой познакомились в Москве, где она училась по обмену. Когда я предложил Лоре выйти за меня замуж, она сказала: «Я не уверена в своих чувствах, но знаю, что ты хочешь уехать за границу. Давай заключим фиктивный брак? Я тебя вывезу, и мы останемся добрыми друзьями». Я сказал: «Нет, либо всерьез, либо никак». Через какое‑то время она все-таки решила выйти за меня замуж по-настоящему, и я сообщил ей: «Знаешь, я не хочу, чтобы хоть какая‑то сволочь сказала, что я женился на тебе по расчету. Поэтому остаемся в Москве, я помогу тебе найти работу».
Прямая речь: «А через два года жизни в Москве потом произошло следующее: посадили одного писателя, и мы с друзьями выступили в его защиту. Надо сказать, что наша с Лорой квартира была маленьким островком свободы: у нас паслись лучшие писатели Москвы, бывала запрещенная литература. И вот Лора поехала в Ленинград на выходные, а в пять утра в субботу, когда она была в поезде, в квартиру ворвались пять человек габэшников и начали все перерывать. Они изъяли у меня два мешка всякой антисоветчины и пишущую машинку.
А потом меня начали таскать в КГБ на допросы и однажды сказали такую фразу: «Бахыт Шкуруллаевич, мы от вас устали. У вас в силу наличия жены есть выбор: вы можете уехать или на восток, или на запад. Выбирайте, и поскорее». Тут я перепугался и подал заявление на выезд насовсем».
В Канаде Бахыт Кенжеев познакомился и подружился с Сашей Соколовым (автором романов «Школа для дураков» и «Между собакой и волком»), который дал ему рекомендацию для работы на русскоязычном «Радио Канада».
Прямая речь: «Физически мы с ним встретились в Вермонте — в русской школе Норвичского университета. Это абсолютно эпохальное, легендарное заведение, куда съезжалась русская интеллигенция со всей Северной Америки, — летняя школа русского языка для американцев. Там было человек двести студентов и человек сорок преподавателей, но они с раскрытыми объятиями принимали всех нормальных людей, которые говорили по-русски: это помогало им создать вокруг студентов атмосферу России. Я ездил туда как вольноопределяющийся гость и друг этой школы. Там была чудесная, невероятная атмосфера, и я с тоской вспоминаю о том времени, когда проводил там каждое лето.
Осмелюсь сказать, что мы с Сашей некоторое время дружили. Дружба, как мне кажется, это чувство тепла, которое возникает, когда ты вспоминаешь о человеке и о последней с ним встрече. Именно это важно, а не то, о чем вы разговаривали. Ведь когда ты встречаешься с мамой, ты не будешь обсуждать с ней теорию относительности или вопросы русской культуры, а спросишь, как у нее получаются эти невероятно вкусные котлеты. Будь ты хоть Эйнштейн, хоть Пушкин, именно это составляет главное счастье твоей жизни. Я когда‑то очень любил интеллектуальные разговоры, но потом понял, что все это неважно.
Умные или глупые, мы все равно рано или поздно умрем, а до этого нужно оставаться более-менее счастливыми и более-менее порядочными людьми».
С 2006 года Кенжеев живет в Нью-Йорке.
Прямая речь: «Сложно оставаться безучастным к политике, если живешь в Америке и пишешь стихи на русском языке».
Прямая речь: «Много Мандельштам заработал своими стихами? Только пулю в затылок».
Признанный классик советует молодым поэтам помнить не только о славе, но и о хлебе насущном. Литература - занятие для души. На жизнь Бахыт Кенжеев зарабатывает синхронными переводами, в том числе для Международного валютного фонда.
Прямая речь: «Последний человек, который зарабатывал поэзией хорошие деньги, - Пушкин. Но у него был сумасшедший кногоиздатель Александр Смирдин, который, кстати, разорился на том, что платил сумасшедшие гонорары. Надо быть Пушкиным. Надо жить в правильную эпоху».
#кенжеев
#биография
Прямая речь: «Есть люди, которые считают, что я специально женился на канадке, чтобы уехать за границу, но это не так. Мы с Лорой познакомились в Москве, где она училась по обмену. Когда я предложил Лоре выйти за меня замуж, она сказала: «Я не уверена в своих чувствах, но знаю, что ты хочешь уехать за границу. Давай заключим фиктивный брак? Я тебя вывезу, и мы останемся добрыми друзьями». Я сказал: «Нет, либо всерьез, либо никак». Через какое‑то время она все-таки решила выйти за меня замуж по-настоящему, и я сообщил ей: «Знаешь, я не хочу, чтобы хоть какая‑то сволочь сказала, что я женился на тебе по расчету. Поэтому остаемся в Москве, я помогу тебе найти работу».
Прямая речь: «А через два года жизни в Москве потом произошло следующее: посадили одного писателя, и мы с друзьями выступили в его защиту. Надо сказать, что наша с Лорой квартира была маленьким островком свободы: у нас паслись лучшие писатели Москвы, бывала запрещенная литература. И вот Лора поехала в Ленинград на выходные, а в пять утра в субботу, когда она была в поезде, в квартиру ворвались пять человек габэшников и начали все перерывать. Они изъяли у меня два мешка всякой антисоветчины и пишущую машинку.
А потом меня начали таскать в КГБ на допросы и однажды сказали такую фразу: «Бахыт Шкуруллаевич, мы от вас устали. У вас в силу наличия жены есть выбор: вы можете уехать или на восток, или на запад. Выбирайте, и поскорее». Тут я перепугался и подал заявление на выезд насовсем».
В Канаде Бахыт Кенжеев познакомился и подружился с Сашей Соколовым (автором романов «Школа для дураков» и «Между собакой и волком»), который дал ему рекомендацию для работы на русскоязычном «Радио Канада».
Прямая речь: «Физически мы с ним встретились в Вермонте — в русской школе Норвичского университета. Это абсолютно эпохальное, легендарное заведение, куда съезжалась русская интеллигенция со всей Северной Америки, — летняя школа русского языка для американцев. Там было человек двести студентов и человек сорок преподавателей, но они с раскрытыми объятиями принимали всех нормальных людей, которые говорили по-русски: это помогало им создать вокруг студентов атмосферу России. Я ездил туда как вольноопределяющийся гость и друг этой школы. Там была чудесная, невероятная атмосфера, и я с тоской вспоминаю о том времени, когда проводил там каждое лето.
Осмелюсь сказать, что мы с Сашей некоторое время дружили. Дружба, как мне кажется, это чувство тепла, которое возникает, когда ты вспоминаешь о человеке и о последней с ним встрече. Именно это важно, а не то, о чем вы разговаривали. Ведь когда ты встречаешься с мамой, ты не будешь обсуждать с ней теорию относительности или вопросы русской культуры, а спросишь, как у нее получаются эти невероятно вкусные котлеты. Будь ты хоть Эйнштейн, хоть Пушкин, именно это составляет главное счастье твоей жизни. Я когда‑то очень любил интеллектуальные разговоры, но потом понял, что все это неважно.
Умные или глупые, мы все равно рано или поздно умрем, а до этого нужно оставаться более-менее счастливыми и более-менее порядочными людьми».
С 2006 года Кенжеев живет в Нью-Йорке.
Прямая речь: «Сложно оставаться безучастным к политике, если живешь в Америке и пишешь стихи на русском языке».
Прямая речь: «Много Мандельштам заработал своими стихами? Только пулю в затылок».
Признанный классик советует молодым поэтам помнить не только о славе, но и о хлебе насущном. Литература - занятие для души. На жизнь Бахыт Кенжеев зарабатывает синхронными переводами, в том числе для Международного валютного фонда.
Прямая речь: «Последний человек, который зарабатывал поэзией хорошие деньги, - Пушкин. Но у него был сумасшедший кногоиздатель Александр Смирдин, который, кстати, разорился на том, что платил сумасшедшие гонорары. Надо быть Пушкиным. Надо жить в правильную эпоху».
#кенжеев
#биография
* * *
Любому веку нужен свой язык. Здесь Белый бы поставил рифму "зык". Старик любил мистические бури, таинственное золото в лазури, поэт и полубог, не то что мы, изгнанник символического рая, он различал с веранды, умирая, ржавеющие крымские холмы.
Любому веку нужен свой пиит. Гони мерзавца в дверь, вернется через окошко. И провидческую ересь в неистовой печали забубнит, на скрипочке оплачет времена античные, чтоб публика не знала его в лицо — и молча рухнет на перроне Царскосельского вокзала.
Еще одна: курила и врала, и шапочки вязала на продажу, морская дочь, изменница, вдова, всю пряжу извела, чернее сажи была лицом. Любившая, как сто сестер и жен, веревкою бесплатной обвязывает горло — и никто не гладит ей седеющие патлы.
Любому веку... Брось, при чем тут век! Он не длиннее жизни, а короче. Любому дню потребен нежный снег, когда январь. Луна в начале ночи, когда июнь. Антоновка в руке, когда сентябрь. И оттепель, и сырость в начале марта, чтоб под утро снилась строка на неизвестном языке.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
Любому веку нужен свой язык. Здесь Белый бы поставил рифму "зык". Старик любил мистические бури, таинственное золото в лазури, поэт и полубог, не то что мы, изгнанник символического рая, он различал с веранды, умирая, ржавеющие крымские холмы.
Любому веку нужен свой пиит. Гони мерзавца в дверь, вернется через окошко. И провидческую ересь в неистовой печали забубнит, на скрипочке оплачет времена античные, чтоб публика не знала его в лицо — и молча рухнет на перроне Царскосельского вокзала.
Еще одна: курила и врала, и шапочки вязала на продажу, морская дочь, изменница, вдова, всю пряжу извела, чернее сажи была лицом. Любившая, как сто сестер и жен, веревкою бесплатной обвязывает горло — и никто не гладит ей седеющие патлы.
Любому веку... Брось, при чем тут век! Он не длиннее жизни, а короче. Любому дню потребен нежный снег, когда январь. Луна в начале ночи, когда июнь. Антоновка в руке, когда сентябрь. И оттепель, и сырость в начале марта, чтоб под утро снилась строка на неизвестном языке.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
* * *
…не ищи сравнений – они мертвы,
говорит прозаик, и воду пьёт,
а стихи похожи на шум листвы,
если время года не брать в расчёт,
и любовь похожа на листьев плеск,
если вычесть возраст и ветра свист,
и в ночной испарине отчих мест
багровеет кровь – что кленовый лист,
и следов просёлок не сохранит –
а потом не в рифму мороз скрипит,
чтобы сердце сжал ледяной магнит, –
и округа дремлет, и голос спит –
для чего ты встала в такую рань?
Никакого солнца не нужно им,
в полутьме поющим про инь и янь,
чёрный с белым, ветреный с золотым…
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
…не ищи сравнений – они мертвы,
говорит прозаик, и воду пьёт,
а стихи похожи на шум листвы,
если время года не брать в расчёт,
и любовь похожа на листьев плеск,
если вычесть возраст и ветра свист,
и в ночной испарине отчих мест
багровеет кровь – что кленовый лист,
и следов просёлок не сохранит –
а потом не в рифму мороз скрипит,
чтобы сердце сжал ледяной магнит, –
и округа дремлет, и голос спит –
для чего ты встала в такую рань?
Никакого солнца не нужно им,
в полутьме поющим про инь и янь,
чёрный с белым, ветреный с золотым…
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
* * *
…и даже этот чёрный вечер
не повторится – лишь огнём
горит, когда сиротству нечем
утешиться, пускай вином
стакан наполнен или бледной
водой – закатный привкус медный
в воде мерещится, в воде –
холодной, лживой. И нигде
не встретиться. Безумно краток
наш бедный пир, но видит Бог –
в могильной глине отпечаток
любви, как клинопись, глубок.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
…и даже этот чёрный вечер
не повторится – лишь огнём
горит, когда сиротству нечем
утешиться, пускай вином
стакан наполнен или бледной
водой – закатный привкус медный
в воде мерещится, в воде –
холодной, лживой. И нигде
не встретиться. Безумно краток
наш бедный пир, но видит Бог –
в могильной глине отпечаток
любви, как клинопись, глубок.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
* * *
С. К.
Окраина – сирень, калина,
окалина и окарина,
аккордеон и нож ночной.
Кривые яблони, задворки,
враги, подростки, отговорки,
разборки с братом и женой.
Лад слободской в рассрочку продан,
ветшает сердце с каждым годом,
но дорожает, словно дом,
душа – и жителю предместья
не след делиться бедной честью
с небесным медленным дождем,
переживая обложные,
облыжные и ледяные
с утра, двадцатого числа.
Дорогою в каменоломню
ты помнишь радугу? Не помню.
Где свет? Синица унесла.
Устала, милая? Немножко.
В ушах частушка ли, гармошка,
луной в углу озарена
скоропечатная иконка.
Играй, пластинка, тонко-тонко –
струись, сиянье из окна,
дуй, ветер осени – что ветер
у Пушкина – один на свете, –
влачи осиновый листок
туда, где птицам петь мешая,
зима шевелится большая
за поворотом на восток.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев
С. К.
Окраина – сирень, калина,
окалина и окарина,
аккордеон и нож ночной.
Кривые яблони, задворки,
враги, подростки, отговорки,
разборки с братом и женой.
Лад слободской в рассрочку продан,
ветшает сердце с каждым годом,
но дорожает, словно дом,
душа – и жителю предместья
не след делиться бедной честью
с небесным медленным дождем,
переживая обложные,
облыжные и ледяные
с утра, двадцатого числа.
Дорогою в каменоломню
ты помнишь радугу? Не помню.
Где свет? Синица унесла.
Устала, милая? Немножко.
В ушах частушка ли, гармошка,
луной в углу озарена
скоропечатная иконка.
Играй, пластинка, тонко-тонко –
струись, сиянье из окна,
дуй, ветер осени – что ветер
у Пушкина – один на свете, –
влачи осиновый листок
туда, где птицам петь мешая,
зима шевелится большая
за поворотом на восток.
Бахыт Кенжеев
#кенжеев