ИНТЕРВЬЮ АНАТОЛИЯ НАЙМАНА
3 ноября 2017 года
— Что такое поэзия, с вашей точки зрения?
— Это почти необъяснимое искусство. Она занимается тем, что неподвластно другим видам искусства, — переносом, перемещением смысла. У нее нет утилитарного значения, но она великолепно сбивает с толку.
Поэзия — это еще и средство постижения вещей, иным образом не постигаемых. Она помогает немного, на миллиметр, заглянуть за пределы этого мира. Когда сознание каким-то образом ухватывает свидетельство не только этого света, но и того — это заслуга поэзии. Ни одно из средств постижения мира: религия, наука, философия — не может открыть нам вещи так, как их открывает поэзия.
Цветаева писала: «Поэт — издалека заводит речь. Поэта — далеко заводит речь». Она знала, о чем говорит. Далеко — не только от того, с чего эта речь началась, а и с уходом в области, которые нельзя было предположить поначалу.
— Если речь в состоянии сама завести куда-то поэта, то как можно описать отношения между поэтом и языком?
— Язык — нечто совершенно особое среди категорий нашей реальности. Это некое существо и некая стихия. Сплошь и рядом он за нас говорит — и может, как нам кажется, случайно до чего-то договориться, доболтаться. Мы даже не осознаем, как это происходит, не понимаем механизма.
Есть сравнение: язык — это конь, поэт — всадник. Кто приходит к финишу первым, кто покоряет дистанцию: конь или всадник? Однозначного ответа нет. Поэт каким-то образом поводьями поводит, но язык самостоятельно участвует в гонке.
— Какова роль рифмы в этой гонке?
— Рифма — это не случайность и даже не инструмент. Она отсылает слушателя, читателя к смыслу, не включенному в стихотворение, к тому, о чем не говорится напрямую.
У Блока есть рифма «парус — стеклярус»:
О, красный парус
В зеленой дали!
Черный стеклярус
На темной шали!
Тут все объяснимо, логично и понятно. Но в то же время рифма рождает некий образ, не описанный словами: дамы со стеклярусом, прогулки под парусом. Мы не отдаем себе в этом отчета.
— Если язык поэзии — самостоятельная и сложная материя, можно ли говорить об адекватном переводе стихов?
— Поэзия существует только на родном языке. Она непереводима.
Есть категория людей, про которых говорят: «Он в совершенстве владеет иностранным языком». Но какой-нибудь англичанин, который в совершенстве знает русский, все равно не сможет почувствовать разницы между «белеет парус одинокий» и «белеет одинокий парус». А мы знаем, что это не одно и то же. Дело не в редкостности, трудности подыскания рифмы («одинокий» легко срифмовать, а «парус» — нет). Разница — на уровне чувств, восприятия. Так что все, даже самые замечательные переводы, в лучшем случае — «скульптура поэзии».
К сожалению, сейчас, когда ведут разговоры о поэзии и переводе (правда, чем дольше я живу, тем реже ведутся такие разговоры), обсуждают в основном смысл. Говорят о значении строчки, а не о том, почему она на нас действует.
— Если бы вы хотели проиллюстрировать понятия «поэт» и «поэзия», кого и что вы бы привели в пример?
— Этот вопрос ограничивает нас русской поэзией. А у нас с поэтом все ясно — это Пушкин.
А стихотворение:
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
— Чем поэзия отличается от прозы? Насколько я понимаю, вы ставите поэзию значительно выше.
— Так получается. Хотя бы потому, что стихи рождаются редко: месяц проходит, два — а потом появляется стихотворение. А проза — сел, три страницы написал и пошел гулять. Конечно, это тоже искусство, но оно приемлет «усредненность»: можно написать хорошо, а можно, если того требует контекст произведения, послабее. К тому же по прозаическому тексту всегда можно пройтись, подредактировать его.
— А по поэтическому нельзя?
— Поэзию переделывать не надо. Я не люблю поздние переделки — да и никто не любит. Хотя бывает иногда, что чувствуешь некоторое неблагополучие в строчке. А потом, через две недели, через год, откуда-то прилетает нужное слово. Буквально одно. И ты понимаешь: оно!
#найман
#интервью
#цветаева
#блок
#пушкин
#поэзия
#какпишетпоэт
#перевод
3 ноября 2017 года
— Что такое поэзия, с вашей точки зрения?
— Это почти необъяснимое искусство. Она занимается тем, что неподвластно другим видам искусства, — переносом, перемещением смысла. У нее нет утилитарного значения, но она великолепно сбивает с толку.
Поэзия — это еще и средство постижения вещей, иным образом не постигаемых. Она помогает немного, на миллиметр, заглянуть за пределы этого мира. Когда сознание каким-то образом ухватывает свидетельство не только этого света, но и того — это заслуга поэзии. Ни одно из средств постижения мира: религия, наука, философия — не может открыть нам вещи так, как их открывает поэзия.
Цветаева писала: «Поэт — издалека заводит речь. Поэта — далеко заводит речь». Она знала, о чем говорит. Далеко — не только от того, с чего эта речь началась, а и с уходом в области, которые нельзя было предположить поначалу.
— Если речь в состоянии сама завести куда-то поэта, то как можно описать отношения между поэтом и языком?
— Язык — нечто совершенно особое среди категорий нашей реальности. Это некое существо и некая стихия. Сплошь и рядом он за нас говорит — и может, как нам кажется, случайно до чего-то договориться, доболтаться. Мы даже не осознаем, как это происходит, не понимаем механизма.
Есть сравнение: язык — это конь, поэт — всадник. Кто приходит к финишу первым, кто покоряет дистанцию: конь или всадник? Однозначного ответа нет. Поэт каким-то образом поводьями поводит, но язык самостоятельно участвует в гонке.
— Какова роль рифмы в этой гонке?
— Рифма — это не случайность и даже не инструмент. Она отсылает слушателя, читателя к смыслу, не включенному в стихотворение, к тому, о чем не говорится напрямую.
У Блока есть рифма «парус — стеклярус»:
О, красный парус
В зеленой дали!
Черный стеклярус
На темной шали!
Тут все объяснимо, логично и понятно. Но в то же время рифма рождает некий образ, не описанный словами: дамы со стеклярусом, прогулки под парусом. Мы не отдаем себе в этом отчета.
— Если язык поэзии — самостоятельная и сложная материя, можно ли говорить об адекватном переводе стихов?
— Поэзия существует только на родном языке. Она непереводима.
Есть категория людей, про которых говорят: «Он в совершенстве владеет иностранным языком». Но какой-нибудь англичанин, который в совершенстве знает русский, все равно не сможет почувствовать разницы между «белеет парус одинокий» и «белеет одинокий парус». А мы знаем, что это не одно и то же. Дело не в редкостности, трудности подыскания рифмы («одинокий» легко срифмовать, а «парус» — нет). Разница — на уровне чувств, восприятия. Так что все, даже самые замечательные переводы, в лучшем случае — «скульптура поэзии».
К сожалению, сейчас, когда ведут разговоры о поэзии и переводе (правда, чем дольше я живу, тем реже ведутся такие разговоры), обсуждают в основном смысл. Говорят о значении строчки, а не о том, почему она на нас действует.
— Если бы вы хотели проиллюстрировать понятия «поэт» и «поэзия», кого и что вы бы привели в пример?
— Этот вопрос ограничивает нас русской поэзией. А у нас с поэтом все ясно — это Пушкин.
А стихотворение:
Ветер по морю гуляет
И кораблик подгоняет;
Он бежит себе в волнах
На раздутых парусах.
— Чем поэзия отличается от прозы? Насколько я понимаю, вы ставите поэзию значительно выше.
— Так получается. Хотя бы потому, что стихи рождаются редко: месяц проходит, два — а потом появляется стихотворение. А проза — сел, три страницы написал и пошел гулять. Конечно, это тоже искусство, но оно приемлет «усредненность»: можно написать хорошо, а можно, если того требует контекст произведения, послабее. К тому же по прозаическому тексту всегда можно пройтись, подредактировать его.
— А по поэтическому нельзя?
— Поэзию переделывать не надо. Я не люблю поздние переделки — да и никто не любит. Хотя бывает иногда, что чувствуешь некоторое неблагополучие в строчке. А потом, через две недели, через год, откуда-то прилетает нужное слово. Буквально одно. И ты понимаешь: оно!
#найман
#интервью
#цветаева
#блок
#пушкин
#поэзия
#какпишетпоэт
#перевод
— Как вы пишете стихи — есть ли в этом доля труда или это чистое озарение?
— Сошлюсь на Ахматову.
Она говорила: когда пишешь собственные стихи, рифмы просто слетаются на конец пера, а когда переводишь — это тяжелая работа.
Я считаю, неслучайно в русском языке практически бесконечное число рифм. Даже если и конечное, то на братию поэтов точно хватит. Когда пишешь стихи, вначале возникает облачко, в котором различаются какие-то слова и общий ритм. Ты не знаешь, куда они ведут. Потом, после первого четверостишья, второго, они выгоняют тебя на какую-то тропинку. Ты можешь идти по ней, можешь даже свернуть с нее, но ты помнишь, что она проходит рядом. Эта тропинка — ось стихотворения, на которую «слетаются» возникающие у тебя строчки.
— Когда вы начинаете писать стихотворение, вы не знаете, о чем оно будет? Вы просто отталкиваетесь от слов, которые видите?
— Я отталкиваюсь от слов, которые как будто уже где-то есть, и мне надо их просто услышать или разглядеть.
— То есть поэт — это проводник?
— Да. Но надо понимать, что мы говорим о лирической поэзии. Эпос — это нечто другое, там поэзия — это труд, подбор слов.
— Как и когда у вас появился интерес к поэзии?
— У мамы всегда были блокноты стихов — она переписывала их от руки. Отец, возможно, сам писал стихи — он об этом никогда не говорил, но намеки были. Во времена моей юности казалось, что стихи пишут все. Это было «вещество», в котором мы жили.
Очень много в этом смысле для меня значила Ахматова. Она — самое острое, что было в моей жизни. Ахматова ничему меня не учила — просто присутствовала. Этого было более чем достаточно.
Писать я начал в 18 лет. Сначала это было что-то дачное, по-видимому, подражательное. Но уже тогда я осознал, что к этому делу принадлежу. А дальше моя планида была счастливая.
Вообще я убежден, что стихи надо писать, когда тебе от 19 до 27 лет. Позже — только если ты мудрец, как Гете, и хочешь что-то сообщить миру в 80 лет.
— Почему такое ограничение по возрасту?
— Потому что я считаю — не считаю, а знаю! — что жизнь и есть между 19 и 27 годами. Остальное — пастиш, нечто вторичное, в лучшем (или в худшем) случае — осмысление прожитого. Но смысл жизни — в самой жизни и больше ни в чем. У меня был интересный, яркий период, когда я несколько лет в 1990-е преподавал в университетах за границей: в Штатах, год в Оксфорде, в Италии. Но разве это была жизнь? Я просто распоряжался тем, что когда-то получил: знанием предмета (русской поэзии, литературы) и английского языка.
— И все же почему после 27 — не жизнь?
— Отвечу вам своим стихотворением.
Красота — была, красота — была.
Красота в переводе на мой
означает «была». И сожгло дотла.
Ноль без палочки. И не ной.
Пепел шелком лег, и дымок взвился,
и на кукольном лбу зола.
Красота — была, вот и правда вся,
как глагол в прошедшем на -ла.
Только юность — цель, только юность — дар,
остальное — бурьян-былье.
А она — разбой и потом пожар,
и до смерти помнишь ее.
А что вся цветной витраж и пуста,
так и жизнь ни добра, ни зла,
ни кола, ни двора. А она — красота.
Красота. Что значит — была.
— И все же возраст должен давать человеку какие-то преимущества.
— В жизни в какой-то момент приходится выбирать движение к гибели или покорность. Мы по большей части инстинктивно выбираем покорность. Мало кто, как Рембо, Пушкин или Лермонтов, выбирает движение к гибели. Когда мы голосуем за покорность, что-то нам подсказывает: старость — это хорошо, в старости мы меньше должны. Я — человек долга. Это никогда не приносило мне никаких выгод. И вот лет десять назад я понял, что никому ничего не должен. Я не должен писать стихи в «своей манере», не должен пользоваться «своими приемами и образами». Все, что надо, я уже написал и теперь могу принимать и транслировать какие-то сигналы, совершенно не заботясь об эффекте, который произведут мои стихи, и о том, что о них скажут люди (например, что я хам или в них ничего не понятно).
#найман
#интервью
#ахматова
#поэзия
#какпишетпоэт
#возраст
— Сошлюсь на Ахматову.
Она говорила: когда пишешь собственные стихи, рифмы просто слетаются на конец пера, а когда переводишь — это тяжелая работа.
Я считаю, неслучайно в русском языке практически бесконечное число рифм. Даже если и конечное, то на братию поэтов точно хватит. Когда пишешь стихи, вначале возникает облачко, в котором различаются какие-то слова и общий ритм. Ты не знаешь, куда они ведут. Потом, после первого четверостишья, второго, они выгоняют тебя на какую-то тропинку. Ты можешь идти по ней, можешь даже свернуть с нее, но ты помнишь, что она проходит рядом. Эта тропинка — ось стихотворения, на которую «слетаются» возникающие у тебя строчки.
— Когда вы начинаете писать стихотворение, вы не знаете, о чем оно будет? Вы просто отталкиваетесь от слов, которые видите?
— Я отталкиваюсь от слов, которые как будто уже где-то есть, и мне надо их просто услышать или разглядеть.
— То есть поэт — это проводник?
— Да. Но надо понимать, что мы говорим о лирической поэзии. Эпос — это нечто другое, там поэзия — это труд, подбор слов.
— Как и когда у вас появился интерес к поэзии?
— У мамы всегда были блокноты стихов — она переписывала их от руки. Отец, возможно, сам писал стихи — он об этом никогда не говорил, но намеки были. Во времена моей юности казалось, что стихи пишут все. Это было «вещество», в котором мы жили.
Очень много в этом смысле для меня значила Ахматова. Она — самое острое, что было в моей жизни. Ахматова ничему меня не учила — просто присутствовала. Этого было более чем достаточно.
Писать я начал в 18 лет. Сначала это было что-то дачное, по-видимому, подражательное. Но уже тогда я осознал, что к этому делу принадлежу. А дальше моя планида была счастливая.
Вообще я убежден, что стихи надо писать, когда тебе от 19 до 27 лет. Позже — только если ты мудрец, как Гете, и хочешь что-то сообщить миру в 80 лет.
— Почему такое ограничение по возрасту?
— Потому что я считаю — не считаю, а знаю! — что жизнь и есть между 19 и 27 годами. Остальное — пастиш, нечто вторичное, в лучшем (или в худшем) случае — осмысление прожитого. Но смысл жизни — в самой жизни и больше ни в чем. У меня был интересный, яркий период, когда я несколько лет в 1990-е преподавал в университетах за границей: в Штатах, год в Оксфорде, в Италии. Но разве это была жизнь? Я просто распоряжался тем, что когда-то получил: знанием предмета (русской поэзии, литературы) и английского языка.
— И все же почему после 27 — не жизнь?
— Отвечу вам своим стихотворением.
Красота — была, красота — была.
Красота в переводе на мой
означает «была». И сожгло дотла.
Ноль без палочки. И не ной.
Пепел шелком лег, и дымок взвился,
и на кукольном лбу зола.
Красота — была, вот и правда вся,
как глагол в прошедшем на -ла.
Только юность — цель, только юность — дар,
остальное — бурьян-былье.
А она — разбой и потом пожар,
и до смерти помнишь ее.
А что вся цветной витраж и пуста,
так и жизнь ни добра, ни зла,
ни кола, ни двора. А она — красота.
Красота. Что значит — была.
— И все же возраст должен давать человеку какие-то преимущества.
— В жизни в какой-то момент приходится выбирать движение к гибели или покорность. Мы по большей части инстинктивно выбираем покорность. Мало кто, как Рембо, Пушкин или Лермонтов, выбирает движение к гибели. Когда мы голосуем за покорность, что-то нам подсказывает: старость — это хорошо, в старости мы меньше должны. Я — человек долга. Это никогда не приносило мне никаких выгод. И вот лет десять назад я понял, что никому ничего не должен. Я не должен писать стихи в «своей манере», не должен пользоваться «своими приемами и образами». Все, что надо, я уже написал и теперь могу принимать и транслировать какие-то сигналы, совершенно не заботясь об эффекте, который произведут мои стихи, и о том, что о них скажут люди (например, что я хам или в них ничего не понятно).
#найман
#интервью
#ахматова
#поэзия
#какпишетпоэт
#возраст
— В советское время, особенно в конце 1950-х, когда вы начинали писать, был серьезный всплеск интереса к поэзии. Не было ли это попыткой бегства от действительности или, наоборот, борьбы с ней?
— Нет. Просто была привычка. Со времен, скажем, Сумарокова, Ломоносова, Державина поэзия имела большое значение. Она развивалась и привела к Пушкину, затем пошла немного на спад: золотой век поэзии сменился серебряным. Но все равно это был цельный поток — 250 лет поэзия интенсивно развивалась.
В конце 1920-х — начале 1930-х было мощное явление — ОБЭРИУты. К началу 1940-х их почти всех стерли с лица земли — выжил (в лагере) только Заболоцкий. Но их заряд дошел до нас, до конца 1950-х. Еще сильнее был заряд Серебряного века, непосредственно из 1910-х годов. Оставалась какая-то связь: место для нас было подготовлено. Помните: «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит»? Пока хоть один пиит был жив, заряд поэзии не мог никуда пропасть, он просто ждал своего часа.
— А что происходит с поэзией сейчас?
— Я не понимаю, почему что-то сегодня считается хорошей поэзией, что-то плохой. Не вполне различаю. Есть замечательные поэты, но это ничего не меняет, интерес к поэзии пропал. Если одновременно в разных местах будут выступать поэт и рэпер, на рэп придет в сотни раз больше людей. Рэп — это тоже стихи; я не возражаю против рэпа. Но это не Байрон — это что-то другое.
— Почему произошел этот спад?
— У меня был приятель, который на все отвечал: «Потому что врут кругом». Что-то в этом роде отвечу и я. Настоящая поэзия не может быть подлой. А так как все вокруг подлело, то и поэзия в массе своей не осталась в стороне. Я использую слово «подлый» в старом смысле — «низкий», «чернь». Поэзия вывернулась наизнанку.
Что происходит в последние годы? У меня нет личных претензий к нынешнему времени, кроме одного: все силы брошены на политизирование мозгов. Интерес вызывает, что Собчак сказала Навальному, а не что Ахматова сказала Пастернаку. Не потому, что Ахматовой и Пастернака нет, а потому, что это никого не волнует. Власть хочет, чтобы люди были политизированными. А уж как ими управлять, она знает, у нее есть приемы. В результате мы многое потеряли.
— Как бы вы в целом охарактеризовали нынешнее время?
— Я не могу не думать про то, что приближаюсь к моменту, когда время кончится. Но останется огромное пространство, про которое я мало чего знаю. Я сейчас думаю по большей части об этом — о чем-то пространственном, к человеку не имеющем отношения. Так что не могу сказать, что на меня что-то сейчас производит сильное впечатление.
Я жил в ужасные времена — жил относительно благополучно. И всегда у каждого было свое место. У кагебешника было место в КГБ. И мы знали, что такое кагебешник. А что кагебешник может стать президентом, нам в голову не приходило. Сейчас время характеризуется именно этим. Вся мудрость, которая на нас выливается, — это мудрость КГБ. «Книга джунглей» — от начала до конца.
— В Великобритании есть придворные поэты, или, как их называют, поэты-лауреаты. Как вы считаете, нужна ли такая должность нам?
— Мне нравится, чтобы было как в Англии.
— Кого бы вы выдвинули на эту должность?
— Бродского. Авторитет; идеи; незаинтересованность в личной выгоде.
— А в наше время?
— Тех, кого я уважаю, я не выдвинул бы из уважения.
#найман
#интервью
#ахматова
#поэзия
— Нет. Просто была привычка. Со времен, скажем, Сумарокова, Ломоносова, Державина поэзия имела большое значение. Она развивалась и привела к Пушкину, затем пошла немного на спад: золотой век поэзии сменился серебряным. Но все равно это был цельный поток — 250 лет поэзия интенсивно развивалась.
В конце 1920-х — начале 1930-х было мощное явление — ОБЭРИУты. К началу 1940-х их почти всех стерли с лица земли — выжил (в лагере) только Заболоцкий. Но их заряд дошел до нас, до конца 1950-х. Еще сильнее был заряд Серебряного века, непосредственно из 1910-х годов. Оставалась какая-то связь: место для нас было подготовлено. Помните: «И славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит»? Пока хоть один пиит был жив, заряд поэзии не мог никуда пропасть, он просто ждал своего часа.
— А что происходит с поэзией сейчас?
— Я не понимаю, почему что-то сегодня считается хорошей поэзией, что-то плохой. Не вполне различаю. Есть замечательные поэты, но это ничего не меняет, интерес к поэзии пропал. Если одновременно в разных местах будут выступать поэт и рэпер, на рэп придет в сотни раз больше людей. Рэп — это тоже стихи; я не возражаю против рэпа. Но это не Байрон — это что-то другое.
— Почему произошел этот спад?
— У меня был приятель, который на все отвечал: «Потому что врут кругом». Что-то в этом роде отвечу и я. Настоящая поэзия не может быть подлой. А так как все вокруг подлело, то и поэзия в массе своей не осталась в стороне. Я использую слово «подлый» в старом смысле — «низкий», «чернь». Поэзия вывернулась наизнанку.
Что происходит в последние годы? У меня нет личных претензий к нынешнему времени, кроме одного: все силы брошены на политизирование мозгов. Интерес вызывает, что Собчак сказала Навальному, а не что Ахматова сказала Пастернаку. Не потому, что Ахматовой и Пастернака нет, а потому, что это никого не волнует. Власть хочет, чтобы люди были политизированными. А уж как ими управлять, она знает, у нее есть приемы. В результате мы многое потеряли.
— Как бы вы в целом охарактеризовали нынешнее время?
— Я не могу не думать про то, что приближаюсь к моменту, когда время кончится. Но останется огромное пространство, про которое я мало чего знаю. Я сейчас думаю по большей части об этом — о чем-то пространственном, к человеку не имеющем отношения. Так что не могу сказать, что на меня что-то сейчас производит сильное впечатление.
Я жил в ужасные времена — жил относительно благополучно. И всегда у каждого было свое место. У кагебешника было место в КГБ. И мы знали, что такое кагебешник. А что кагебешник может стать президентом, нам в голову не приходило. Сейчас время характеризуется именно этим. Вся мудрость, которая на нас выливается, — это мудрость КГБ. «Книга джунглей» — от начала до конца.
— В Великобритании есть придворные поэты, или, как их называют, поэты-лауреаты. Как вы считаете, нужна ли такая должность нам?
— Мне нравится, чтобы было как в Англии.
— Кого бы вы выдвинули на эту должность?
— Бродского. Авторитет; идеи; незаинтересованность в личной выгоде.
— А в наше время?
— Тех, кого я уважаю, я не выдвинул бы из уважения.
#найман
#интервью
#ахматова
#поэзия
— Смотришь на жизнь поэтов, и кажется, что она полна конфликтов: дуэли, стычки, драки. То ли дело художники — у них все тихо и спокойно. Это обманчивое впечатление?
— Никто себя так подло не вел во время большевистского террора, как писатели, члены союза писателей. Сажали и художников, но писать письмо Ежову, как Владимир Ставский, чтобы тот ликвидировал Мандельштама, — до такого не доходило. Может быть, это и правильное наблюдение.
— Вы сказали, что Анна Андреевна Ахматова — самое острое, что было в вашей жизни. Если бы вы могли сейчас поговорить с ней, что бы вы у нее спросили?
— Дам вам разочаровывающий ответ. Когда она умерла, действительно оказалось, что я не успел задать ей много вопросов. «Как же так, я не спросил про это или про то. А ведь и времени было полно, и говорили не бог весть о чем». А потом вдруг понял, что все, что надо было, я спросил. А может, и не спросил, — а она ответила.
Со смерти Ахматовой в моей жизни пунктиром проходит понимание того, что я когда-то слышал и не понял или понял не так. Мне многое открылось из того, что она знала, а я у нее не спрашивал.
Я считаю, главное в жизни — не события и не знания, а впечатления. В знаниях есть нечто мертвое, они превращают нас в свою жертву. Я не ценю знания. А впечатления — живые, мы в них участвуем — значит, живем. Какие-то, казалось бы, важные события могут не произвести на нас никакого впечатления, а малозначительные — остаться в памяти навсегда. В общении с Ахматовой была избыточность впечатлений — разумеется, исходившая от нее. Вообще, если подумать, ситуация, при которой собеседником могла быть Ахматова, кажется несколько экзотичной.
#найман
#интервью
#ахматова
#поэзия
#мандельштам
#время
— Никто себя так подло не вел во время большевистского террора, как писатели, члены союза писателей. Сажали и художников, но писать письмо Ежову, как Владимир Ставский, чтобы тот ликвидировал Мандельштама, — до такого не доходило. Может быть, это и правильное наблюдение.
— Вы сказали, что Анна Андреевна Ахматова — самое острое, что было в вашей жизни. Если бы вы могли сейчас поговорить с ней, что бы вы у нее спросили?
— Дам вам разочаровывающий ответ. Когда она умерла, действительно оказалось, что я не успел задать ей много вопросов. «Как же так, я не спросил про это или про то. А ведь и времени было полно, и говорили не бог весть о чем». А потом вдруг понял, что все, что надо было, я спросил. А может, и не спросил, — а она ответила.
Со смерти Ахматовой в моей жизни пунктиром проходит понимание того, что я когда-то слышал и не понял или понял не так. Мне многое открылось из того, что она знала, а я у нее не спрашивал.
Я считаю, главное в жизни — не события и не знания, а впечатления. В знаниях есть нечто мертвое, они превращают нас в свою жертву. Я не ценю знания. А впечатления — живые, мы в них участвуем — значит, живем. Какие-то, казалось бы, важные события могут не произвести на нас никакого впечатления, а малозначительные — остаться в памяти навсегда. В общении с Ахматовой была избыточность впечатлений — разумеется, исходившая от нее. Вообще, если подумать, ситуация, при которой собеседником могла быть Ахматова, кажется несколько экзотичной.
#найман
#интервью
#ахматова
#поэзия
#мандельштам
#время
https://youtu.be/dJUQLlp1iLw
Это ссылка на выпуск Школы злословия с Анатолием Найманом
10 октября 2011 года
#найман
#интервью
#школазлословия
#программа
Это ссылка на выпуск Школы злословия с Анатолием Найманом
10 октября 2011 года
#найман
#интервью
#школазлословия
#программа
YouTube
Школа злословия, Анатолий Найман, 10. 10. 2011
В гостях у "Школы злословия" поэт и писатель Анатолий Найман. Гость поговорит с ведущими об Иосифе Бродском, о том, в чем отличие поэтической и прозаической природы таланта, и какова, по мнению Анатолия Генриховича, главная перемена в поэзии за последнее…
* * *
Я знал четырех поэтов.
Я их любил до дрожи
губ, языка, гортани,
я задерживал вздох,
едва только чуял где-то
чистое их дыханье.
Как я любил их, боже,
каждого из четырех!
Первый, со взором Леля,
в нимбе дождя и хмеля,
готику сводов и шпилей
видел в полете пчел,
лебедя – в зеве котельной,
ангела – в солнечной пыли,
в браке зари и розы
несколько букв прочел.
Другой, как ворон, был черен,
как уличный воздух, волен,
как кровью, был полон речью,
нахохлен и неуклюж,
серебряной бил картечью
с заброшенных колоколен,
и френч его отражался
в ртути бульварных луж.
Третий был в шаге лёгок,
в слоге противу логик
летуч, подлёдную музыку
озвучивал наперед
горлом – стройней свирели,
мыслью – пружинней рыбы,
в прыжке за золотом ряби
в кровь разбивающей рот.
Был нежен и щедр последний,
как зелень после потопа,
он сам становился песней,
когда по ночной реке
пускал сиявший кораблик
и, в воду входя ночную,
выныривал из захлёба
с жемчугом на языке.
....................................
Оркестр не звучней рояля,
рояль не звучней гитары,
гитара не звонче птицы,
поэта не лучше поэт:
из четырех любому
мне сладко вернуть любовью
то, что любил в начале.
То, чего в слове нет.
Анатолий Найман
#найман
#бродский
#бобышев
#рейн
#ахматовскиесироты
Я знал четырех поэтов.
Я их любил до дрожи
губ, языка, гортани,
я задерживал вздох,
едва только чуял где-то
чистое их дыханье.
Как я любил их, боже,
каждого из четырех!
Первый, со взором Леля,
в нимбе дождя и хмеля,
готику сводов и шпилей
видел в полете пчел,
лебедя – в зеве котельной,
ангела – в солнечной пыли,
в браке зари и розы
несколько букв прочел.
Другой, как ворон, был черен,
как уличный воздух, волен,
как кровью, был полон речью,
нахохлен и неуклюж,
серебряной бил картечью
с заброшенных колоколен,
и френч его отражался
в ртути бульварных луж.
Третий был в шаге лёгок,
в слоге противу логик
летуч, подлёдную музыку
озвучивал наперед
горлом – стройней свирели,
мыслью – пружинней рыбы,
в прыжке за золотом ряби
в кровь разбивающей рот.
Был нежен и щедр последний,
как зелень после потопа,
он сам становился песней,
когда по ночной реке
пускал сиявший кораблик
и, в воду входя ночную,
выныривал из захлёба
с жемчугом на языке.
....................................
Оркестр не звучней рояля,
рояль не звучней гитары,
гитара не звонче птицы,
поэта не лучше поэт:
из четырех любому
мне сладко вернуть любовью
то, что любил в начале.
То, чего в слове нет.
Анатолий Найман
#найман
#бродский
#бобышев
#рейн
#ахматовскиесироты
* * *
Из шелеста листьев, из плеска воды
мы ловим словцо, полсловца предсказаний
великой удачи и лёгкой беды.
Мы все расшифровщики краденых знаний.
Мы все самозванцами вышли в жрецы.
А что! Если грубых материй бормочет
язык, отзываясь на властное рцы,
то разве не нужен ему переводчик?
Вот ты и возносишься, гордая тварь
рассудка, над трепетной тварью безумий.
А вспомни, какой открывает словарь,
когда говорить начинает Везувий.
Бореи удушат струю, а листву
обрушат. И почерком твёрдым, не смутно
безмолвье на девственном выведет лбу:
беда навсегда, утешенье минутно.
Анатолий Найман
#найман
#предсказание
#знание
#беда
Из шелеста листьев, из плеска воды
мы ловим словцо, полсловца предсказаний
великой удачи и лёгкой беды.
Мы все расшифровщики краденых знаний.
Мы все самозванцами вышли в жрецы.
А что! Если грубых материй бормочет
язык, отзываясь на властное рцы,
то разве не нужен ему переводчик?
Вот ты и возносишься, гордая тварь
рассудка, над трепетной тварью безумий.
А вспомни, какой открывает словарь,
когда говорить начинает Везувий.
Бореи удушат струю, а листву
обрушат. И почерком твёрдым, не смутно
безмолвье на девственном выведет лбу:
беда навсегда, утешенье минутно.
Анатолий Найман
#найман
#предсказание
#знание
#беда
Сегодня день рождения поэта Анатолия Наймана, одного из четырёх «ахматовских сирот» (Евгений Рейн, Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман) #ахматовскиесироты
Он умер 21 января этого года, я публиковала интервью с ним и стихи, их можно найти по тегу #найман
Из всей ахматовской четвёрки Найман первым познакомился с Ахматовой в 1959 году и стал у нее бывать.
Вскоре общение переросло в плодотворное сотрудничество. Найман стал ее литературным секретарем и соавтором по переводам стихов итальянского поэта Джакомо Леопарди.
Найман написал воспоминания о поэтессе — «Рассказы об Анне Ахматовой», опубликована в 1989 году.
В 2021 году, за полгода до смерти, Анатолий Найман записал аудиоверсию своих «Рассказов» для радио Arzamas, а также дополнил ее новыми главами.
Еще рекомендую для прочтения одно из главных произведений Наймана — автобиографическую книгу «Славный конец бесславных поколений»
Символично, что умер он время выступления об Ахматовой на Ахматовско-Мандельштамовской конференции…
#деньрождения
Он умер 21 января этого года, я публиковала интервью с ним и стихи, их можно найти по тегу #найман
Из всей ахматовской четвёрки Найман первым познакомился с Ахматовой в 1959 году и стал у нее бывать.
Вскоре общение переросло в плодотворное сотрудничество. Найман стал ее литературным секретарем и соавтором по переводам стихов итальянского поэта Джакомо Леопарди.
Найман написал воспоминания о поэтессе — «Рассказы об Анне Ахматовой», опубликована в 1989 году.
В 2021 году, за полгода до смерти, Анатолий Найман записал аудиоверсию своих «Рассказов» для радио Arzamas, а также дополнил ее новыми главами.
Еще рекомендую для прочтения одно из главных произведений Наймана — автобиографическую книгу «Славный конец бесславных поколений»
Символично, что умер он время выступления об Ахматовой на Ахматовско-Мандельштамовской конференции…
#деньрождения
Ссылка на аудиоверсию «Рассказов об Анне Ахматовой» в прочтении автора
#найман
#ахматова
#читаетпоэт
https://arzamas.academy/radio/announcements/akhmatova?app=direct
#найман
#ахматова
#читаетпоэт
https://arzamas.academy/radio/announcements/akhmatova?app=direct
* * *
Кончается лето,
и вряд ли оно повторится,
и как говорится,
друзья, наша песенка спета:
забыты признанья,
и слезы, и трепет, и клятвы,
прошла уж пора созреванья,
и яростной жатвы,
и двух сенокосов…
И только за дымкой полдневной
стоят Женя, Дима, Иосиф
пред Анной Андревной.
Анатолий Найман
1969
#найман
#ахматова
#бобышев
#рейн
#бродский
Кончается лето,
и вряд ли оно повторится,
и как говорится,
друзья, наша песенка спета:
забыты признанья,
и слезы, и трепет, и клятвы,
прошла уж пора созреванья,
и яростной жатвы,
и двух сенокосов…
И только за дымкой полдневной
стоят Женя, Дима, Иосиф
пред Анной Андревной.
Анатолий Найман
1969
#найман
#ахматова
#бобышев
#рейн
#бродский