* * *
Я лепил немую птицу
Из солёного из теста.
Я не знал, что это птица,
Просто было интересно.
Каменный мешок, обои —
Нарисованное лето,
Мамы-рамы окна моют,
Я гляжу на всё на это.
Птица клеится к ладони,
А представь, что улетела?
Как же гулко станет в доме
Моего большого тела...
Как же это сложно, Боже!
Повернулся ключ в замке.
Кто-то шаркает в прихожей,
Птица вздрогнула в руке.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Я лепил немую птицу
Из солёного из теста.
Я не знал, что это птица,
Просто было интересно.
Каменный мешок, обои —
Нарисованное лето,
Мамы-рамы окна моют,
Я гляжу на всё на это.
Птица клеится к ладони,
А представь, что улетела?
Как же гулко станет в доме
Моего большого тела...
Как же это сложно, Боже!
Повернулся ключ в замке.
Кто-то шаркает в прихожей,
Птица вздрогнула в руке.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Смотри, Бог призывает палые листья,
Камни завораживает, уговаривает водой.
История — пистолет, а время — всего лишь выстрел,
Прозвучавший рядом с твоей головой, с моей головой.
Ты говоришь, это время темно и серо,
Темно и серо, огонь и сера, поэты слепнут.
Мальчик пишет наощупь, пишет Гомера, он видит Гомера,
И взгляд его становится светлым.
Ты говоришь, те — не эти, а эти — не те.
Я отвечаю: ангелов делают в темноте,
В такой темноте будут зубы болеть и не сможешь найти их рукой,
К тебе подойдет сатана и спросит, щурясь:
кто ты такой?
Прикинь, он не знает, кто ты такой,
А ты тоже не в курсе.
Ты, вообще, знаешь ли что-то, кроме
Говорящей крови, молчащей крови?
Все смешалось, люди и кони.
Наивный такой, на старой иконе
Искал себя и нашел себя
Не в Георгии, но в драконе.
Зверь, вышел из бездны, стоит на камне, под камнем болит.
Дай мне, Господи, светлых Твоих молитв,
Ясных, как летнее небо,
Как голубая трава Твоих незаметных полей.
Одолей дракона, Георгий, побыстрей одолей.
Может, тогда я встречу Гомера.
Сядем, поговорим…
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Смотри, Бог призывает палые листья,
Камни завораживает, уговаривает водой.
История — пистолет, а время — всего лишь выстрел,
Прозвучавший рядом с твоей головой, с моей головой.
Ты говоришь, это время темно и серо,
Темно и серо, огонь и сера, поэты слепнут.
Мальчик пишет наощупь, пишет Гомера, он видит Гомера,
И взгляд его становится светлым.
Ты говоришь, те — не эти, а эти — не те.
Я отвечаю: ангелов делают в темноте,
В такой темноте будут зубы болеть и не сможешь найти их рукой,
К тебе подойдет сатана и спросит, щурясь:
кто ты такой?
Прикинь, он не знает, кто ты такой,
А ты тоже не в курсе.
Ты, вообще, знаешь ли что-то, кроме
Говорящей крови, молчащей крови?
Все смешалось, люди и кони.
Наивный такой, на старой иконе
Искал себя и нашел себя
Не в Георгии, но в драконе.
Зверь, вышел из бездны, стоит на камне, под камнем болит.
Дай мне, Господи, светлых Твоих молитв,
Ясных, как летнее небо,
Как голубая трава Твоих незаметных полей.
Одолей дракона, Георгий, побыстрей одолей.
Может, тогда я встречу Гомера.
Сядем, поговорим…
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Когда из душного города сбегаешь в туманный лес, Где комары под вечер уносят детей живьем, Кажется, что ты тоже — забыт, унесен, исчез, Притворился улиткой, мышкой, стенающим журавлем.
Лесник на краю географии услышит твой скорбный крик, Поднимет пивас, осклабится: «Да, братюнь, это дно. Не парься, лети, куда следует, я здесь уже привык». Уйдет в сторожку доигрывать сам с собою в двадцать одно.
А в городе все спокойно — ковидная пастораль. Летит тополиный пух и дети его не жгут. В башке у бывшего школьника щелкнет тугая спираль. Соберется в школу, пойдет. В школе его не ждут.
Рассвет — зашифрованный Дух Святой — оранжевые лучи Согреет все, что сможет согреться, но ярок для здешних мест. Заорешь: «Какого лешего, Отче? Что ты молчишь, не молчи!» Тишина за плечами болит сильней и превращается в крест.
Ты вернешься к себе домой, и будет рабочий день. Будет пища, будет работа, и после работы — вино. А старый лесник продолжает играть — и как ведь ему не лень — И все выпадает Лето Господне — две тысячи двадцать одно.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Когда из душного города сбегаешь в туманный лес, Где комары под вечер уносят детей живьем, Кажется, что ты тоже — забыт, унесен, исчез, Притворился улиткой, мышкой, стенающим журавлем.
Лесник на краю географии услышит твой скорбный крик, Поднимет пивас, осклабится: «Да, братюнь, это дно. Не парься, лети, куда следует, я здесь уже привык». Уйдет в сторожку доигрывать сам с собою в двадцать одно.
А в городе все спокойно — ковидная пастораль. Летит тополиный пух и дети его не жгут. В башке у бывшего школьника щелкнет тугая спираль. Соберется в школу, пойдет. В школе его не ждут.
Рассвет — зашифрованный Дух Святой — оранжевые лучи Согреет все, что сможет согреться, но ярок для здешних мест. Заорешь: «Какого лешего, Отче? Что ты молчишь, не молчи!» Тишина за плечами болит сильней и превращается в крест.
Ты вернешься к себе домой, и будет рабочий день. Будет пища, будет работа, и после работы — вино. А старый лесник продолжает играть — и как ведь ему не лень — И все выпадает Лето Господне — две тысячи двадцать одно.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
То ли на этом свете, то ли на том,
Приходил домой, снимал куртку,
Разговаривал с котом.
Пока мне вызывали дурку,
Я всё спрашивал старого своего кота:
— Есть ли на том свете, как на этом, такая же красота,
Чтоб стоять, молчать во весь рот, охреневши?
Он отвечал устало:
— Есть явления, вещи,
Имманентные загробному миру.
Там, например, ты не сможешь продать квартиру,
Потому что квартиры нет, и денег нет.
Вместо них — свет, ошеломляющий свет,
Руки тёплые гладят, белым небом простираются над головой,
И всё тебя слышит, даже камни разговаривают с тобой.
Травы ложатся под ноги, затягивают твой след,
И всякий пойманный воробей твердит мне, что смерти нет.
Кот встал, потянулся, задней лапой потряс.
Поглядел на меня, на врачей приехавших, на заветренную еду:
— Я был там уже восемь раз,
Хошь, на девятый я и тебя проведу?
Сергей Скуратовский
#скуратовский
То ли на этом свете, то ли на том,
Приходил домой, снимал куртку,
Разговаривал с котом.
Пока мне вызывали дурку,
Я всё спрашивал старого своего кота:
— Есть ли на том свете, как на этом, такая же красота,
Чтоб стоять, молчать во весь рот, охреневши?
Он отвечал устало:
— Есть явления, вещи,
Имманентные загробному миру.
Там, например, ты не сможешь продать квартиру,
Потому что квартиры нет, и денег нет.
Вместо них — свет, ошеломляющий свет,
Руки тёплые гладят, белым небом простираются над головой,
И всё тебя слышит, даже камни разговаривают с тобой.
Травы ложатся под ноги, затягивают твой след,
И всякий пойманный воробей твердит мне, что смерти нет.
Кот встал, потянулся, задней лапой потряс.
Поглядел на меня, на врачей приехавших, на заветренную еду:
— Я был там уже восемь раз,
Хошь, на девятый я и тебя проведу?
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Твой Лабиринт начинается где-то здесь,
В овраге, заросшем крапивой и медуницей,
В провинции духа, куда заказано лезть
Всем тем, кто слишком привык жить в столице.
Здесь нет путеводных нитей, есть путеводные иглы.
Они мотивируют лучше, поэтому легче добраться
До нищего сада, где можно играть в страшные взрослые игры…
Сюда гоняет телят Харон из соседнего графства.
Сны зарастают бледною снытью, неужто не видите?
Мерно каплет вода с веток погибшей вишни.
Даже родившийся здесь кажется лишним, лишним,
Лабиринт переполнен, гражданин, пожалуйста, выйдите.
Из глубины переходов несется грохот литавр.
Давайте считаться, кто из нас Минотавр.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Твой Лабиринт начинается где-то здесь,
В овраге, заросшем крапивой и медуницей,
В провинции духа, куда заказано лезть
Всем тем, кто слишком привык жить в столице.
Здесь нет путеводных нитей, есть путеводные иглы.
Они мотивируют лучше, поэтому легче добраться
До нищего сада, где можно играть в страшные взрослые игры…
Сюда гоняет телят Харон из соседнего графства.
Сны зарастают бледною снытью, неужто не видите?
Мерно каплет вода с веток погибшей вишни.
Даже родившийся здесь кажется лишним, лишним,
Лабиринт переполнен, гражданин, пожалуйста, выйдите.
Из глубины переходов несется грохот литавр.
Давайте считаться, кто из нас Минотавр.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Когда ты — землеройка, как представить масштаб
Трактора, осенью изменяющего ландшафт?
Клен тянет руки, с шумом падая навзничь,
Листьями прикрывая избитую землю на ночь.
Так же, ковшом, моя память меняет меня:
Как случайную землеройку, пробуждая и хороня.
Говорят, у мышей есть примета: если съел асфодель,
У тебя остается путь, но ты забываешь цель.
Мы считаем ад подземным, ведь свойство земли — верность.
Они — суслики-кроты-полевки — считают адом поверхность,
Где яд и клетки, горячий асфальт летом, зимой — соленая корка,
Круглогодично — колеса, копыта коней.
А рай — это дом, темнота родительской норки
Меж мокрых и вкусных благословенных корней.
Здесь, на поверхности, смерть — часть жизни, коль остываешь, остынь,
А там, под землей, частью жизни пищит, безволосая, другая жизнь.
Очень похожа на бессмертие этакая жизнь-вновь.
Вот нехитрая эсхатология грызунов.
Трактор затих. Мы сидим с землеройкой, два глотка тишины.
Усталое междуречье, мысли текут, как сны,
Что память измерить просто: смертями, детьми, трудом,
Что сейчас отряхнемся, пойдем строить каждый свой дом,
На днях прилетал, чирикал один из крылатых ребят:
Они там тоже строят что-то, вертоград, говорят.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Когда ты — землеройка, как представить масштаб
Трактора, осенью изменяющего ландшафт?
Клен тянет руки, с шумом падая навзничь,
Листьями прикрывая избитую землю на ночь.
Так же, ковшом, моя память меняет меня:
Как случайную землеройку, пробуждая и хороня.
Говорят, у мышей есть примета: если съел асфодель,
У тебя остается путь, но ты забываешь цель.
Мы считаем ад подземным, ведь свойство земли — верность.
Они — суслики-кроты-полевки — считают адом поверхность,
Где яд и клетки, горячий асфальт летом, зимой — соленая корка,
Круглогодично — колеса, копыта коней.
А рай — это дом, темнота родительской норки
Меж мокрых и вкусных благословенных корней.
Здесь, на поверхности, смерть — часть жизни, коль остываешь, остынь,
А там, под землей, частью жизни пищит, безволосая, другая жизнь.
Очень похожа на бессмертие этакая жизнь-вновь.
Вот нехитрая эсхатология грызунов.
Трактор затих. Мы сидим с землеройкой, два глотка тишины.
Усталое междуречье, мысли текут, как сны,
Что память измерить просто: смертями, детьми, трудом,
Что сейчас отряхнемся, пойдем строить каждый свой дом,
На днях прилетал, чирикал один из крылатых ребят:
Они там тоже строят что-то, вертоград, говорят.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Край города. Здесь царствует полынь,
Здесь жизнь построена из кирпича и досок,
Китайского тряпья, дешевых крепких вин,
В чьем перегаре – слабый отголосок
Красивой жизни. Рядом, между двух
Домов, недалеко от бара,
Кривая яблоня нашла себе приют.
Ее душа скрипит, под ней плоды гниют;
И, вечером, медовый пряный дух
Мешается с тем самым перегаром.
Здесь старые дома под ржавой крышей,
В них солнце через грязное окно,
Точнее, через чистый уголочек,
Подглядывает. Видя, что темно,
Смещается чуть выше.
И тогда,
Поймав в себя тот световой пучок,
Вдруг мутный обывательский зрачок
Становится второй из точек.
Источником же стали небеса,
Ничуть не потемнев при этом;
И этой связью, этим странным светом
В таких домах творятся чудеса.
Там ежемесячный обыденный запой
Внезапно завершается несмертью.
В соседнем доме чудом жив слепой,
Которому по средам из конвертов
Зачитывает письма гопота
Своими ломкими сухими голосами,
А самый мелкий шкет идет кормить кота:
Кот жрет салаку, шевеля усами.
И этот самый шкет присутствовал при чуде:
Вчера взорвал петарду, едва не выжгло глаз.
Он вряд ли атеист, и вряд ли он им будет,
Он знает, глядя в небо, что там глядят на нас.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Край города. Здесь царствует полынь,
Здесь жизнь построена из кирпича и досок,
Китайского тряпья, дешевых крепких вин,
В чьем перегаре – слабый отголосок
Красивой жизни. Рядом, между двух
Домов, недалеко от бара,
Кривая яблоня нашла себе приют.
Ее душа скрипит, под ней плоды гниют;
И, вечером, медовый пряный дух
Мешается с тем самым перегаром.
Здесь старые дома под ржавой крышей,
В них солнце через грязное окно,
Точнее, через чистый уголочек,
Подглядывает. Видя, что темно,
Смещается чуть выше.
И тогда,
Поймав в себя тот световой пучок,
Вдруг мутный обывательский зрачок
Становится второй из точек.
Источником же стали небеса,
Ничуть не потемнев при этом;
И этой связью, этим странным светом
В таких домах творятся чудеса.
Там ежемесячный обыденный запой
Внезапно завершается несмертью.
В соседнем доме чудом жив слепой,
Которому по средам из конвертов
Зачитывает письма гопота
Своими ломкими сухими голосами,
А самый мелкий шкет идет кормить кота:
Кот жрет салаку, шевеля усами.
И этот самый шкет присутствовал при чуде:
Вчера взорвал петарду, едва не выжгло глаз.
Он вряд ли атеист, и вряд ли он им будет,
Он знает, глядя в небо, что там глядят на нас.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Алюминиевым утром, бронзовым днем и чугунной ночью
Король-можжевельник тонкими пальцами
Подбирает с земли тишину.
Сдувает с нее паутину, хвоинки, стрекотню сорочью…
Глупые феи нескромными танцами
Иногда мешают ему.
Где-то в замызганной двушке нервно моргает лампа,
В холодильнике дремлет студень,
В прихожей царит бардак.
Человек на балконе курит и смотрит в небо глазами карпа.
Скрипят, рассыхаясь, советские стулья,
Но как-то не так.
Оденется в белое, чистое. Отправится на норд-вест,
Не взяв ни обратный билет, ни спички, лишь хлеба самую малость.
И придет на поклон к королю в этот странный сумрачный лес,
Принеся на ладони свою одинокую старость.
Эта беседа, наверное, будет длиться века.
Король-можжевельник и путник будут легки и прекрасны.
И будет вокруг летать некто в облике мотылька.
И будет тепло и ясно.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Алюминиевым утром, бронзовым днем и чугунной ночью
Король-можжевельник тонкими пальцами
Подбирает с земли тишину.
Сдувает с нее паутину, хвоинки, стрекотню сорочью…
Глупые феи нескромными танцами
Иногда мешают ему.
Где-то в замызганной двушке нервно моргает лампа,
В холодильнике дремлет студень,
В прихожей царит бардак.
Человек на балконе курит и смотрит в небо глазами карпа.
Скрипят, рассыхаясь, советские стулья,
Но как-то не так.
Оденется в белое, чистое. Отправится на норд-вест,
Не взяв ни обратный билет, ни спички, лишь хлеба самую малость.
И придет на поклон к королю в этот странный сумрачный лес,
Принеся на ладони свою одинокую старость.
Эта беседа, наверное, будет длиться века.
Король-можжевельник и путник будут легки и прекрасны.
И будет вокруг летать некто в облике мотылька.
И будет тепло и ясно.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Эта печаль проста, предельно проста:
Себя не учил наизусть, а читал с листа.
Теперь в моем доме зима, снежные простыни,
Все дети ушли, уснули, остались взрослые.
Ни крыши, ни стен, под ногами грязное месиво.
Мерзнут, ежатся, делают вид, что весело,
Потом тихонько, избрав благовидный предлог,
Выскальзывают за порог.
Вокруг не море, не пляж, не майами-ницца,
А лес индевелый, кормилец, детоубийца.
Чудеса свои скорбные он подарит тому,
Кто умеет падать снежинкой, вкручиваться во тьму.
Чтобы согреться, не хватит костра и меха,
Мне диктует меня мое охрипшее эхо:
Помнишь, как бабушка фотки называла чуднО — «фотоснимки»,
А ты, лежа в маминой спальне, на протертом ковре,
Считал парящие в воздухе солнечные пылинки,
Не удивляясь солнцу, живущему в декабре?..
Слова замерзают, как в сказке, вылетев из груди.
Так легче запомнить. Выучишь — приходи.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Эта печаль проста, предельно проста:
Себя не учил наизусть, а читал с листа.
Теперь в моем доме зима, снежные простыни,
Все дети ушли, уснули, остались взрослые.
Ни крыши, ни стен, под ногами грязное месиво.
Мерзнут, ежатся, делают вид, что весело,
Потом тихонько, избрав благовидный предлог,
Выскальзывают за порог.
Вокруг не море, не пляж, не майами-ницца,
А лес индевелый, кормилец, детоубийца.
Чудеса свои скорбные он подарит тому,
Кто умеет падать снежинкой, вкручиваться во тьму.
Чтобы согреться, не хватит костра и меха,
Мне диктует меня мое охрипшее эхо:
Помнишь, как бабушка фотки называла чуднО — «фотоснимки»,
А ты, лежа в маминой спальне, на протертом ковре,
Считал парящие в воздухе солнечные пылинки,
Не удивляясь солнцу, живущему в декабре?..
Слова замерзают, как в сказке, вылетев из груди.
Так легче запомнить. Выучишь — приходи.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Пьют предрассветный кагор священник и волкодлак.
Я смотрю на это откуда-то сбоку.
Некто заходит к ним, оглядывает гуляк,
Подставляет лицо розовеющему востоку.
Но эта зима темна, картина эта темна,
Любит маму маленький Иероним.
Холст — тюрьма ему, и рама — тюрьма,
Свои глаза он приближает к моим,
Шепчет: видишь, скоро у нас Рождество,
На праздник придут Сфумато и Кьяроскуро.
Мальчик рисует картину. Уголь в пальцах его
Выводит нимб над последней неясной фигурой.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
Пьют предрассветный кагор священник и волкодлак.
Я смотрю на это откуда-то сбоку.
Некто заходит к ним, оглядывает гуляк,
Подставляет лицо розовеющему востоку.
Но эта зима темна, картина эта темна,
Любит маму маленький Иероним.
Холст — тюрьма ему, и рама — тюрьма,
Свои глаза он приближает к моим,
Шепчет: видишь, скоро у нас Рождество,
На праздник придут Сфумато и Кьяроскуро.
Мальчик рисует картину. Уголь в пальцах его
Выводит нимб над последней неясной фигурой.
Сергей Скуратовский
#скуратовский
* * *
Есть часы, страшные, как печать.
Ее не сломать, не соскрести сургуч.
Смотри на часы, ты должен смотреть и молчать,
И, вот, секундная стрелка превращается в луч
Медного солнца, забытого в грязном окне,
Все будет вовремя, и не важно, когда
Сварятся макароны на небольшом огне…
Сухой можжевеловой веткой к тебе потянулись года.
А дальше, под метроном, тебе споет твоя кровь
Странную древнюю песню гиперборейских теней,
И сказано в ней, что время – это всего лишь бог,
Заточенный между пяти часовых камней.
Сергей Скуратовский
2018
#скуратовский
Есть часы, страшные, как печать.
Ее не сломать, не соскрести сургуч.
Смотри на часы, ты должен смотреть и молчать,
И, вот, секундная стрелка превращается в луч
Медного солнца, забытого в грязном окне,
Все будет вовремя, и не важно, когда
Сварятся макароны на небольшом огне…
Сухой можжевеловой веткой к тебе потянулись года.
А дальше, под метроном, тебе споет твоя кровь
Странную древнюю песню гиперборейских теней,
И сказано в ней, что время – это всего лишь бог,
Заточенный между пяти часовых камней.
Сергей Скуратовский
2018
#скуратовский