* * *
На небе молодые небеса,
и небом полон пруд, и куст склонился к небу,
как счастливо опять спуститься в сад,
доселе никогда в котором не был.
Напротив звезд, лицом к небытию,
обняв себя, я медленно стою.
Леонид Аронзон
1967
#аронзон
На небе молодые небеса,
и небом полон пруд, и куст склонился к небу,
как счастливо опять спуститься в сад,
доселе никогда в котором не был.
Напротив звезд, лицом к небытию,
обняв себя, я медленно стою.
Леонид Аронзон
1967
#аронзон
Одуванчик
По трещинам изношенных дорог
проводит ветер пальцами слепца.
Там жёлтый новорожденный цветок
пробился, как цыплёнок из яйца.
Чужак, пришелец, пасынок весны,
над ним рассвет тревожен и багров.
Он – первенец и вестник тишины,
живущей на развалинах миров.
Он видел вечность – пегую полынь,
которая молилась пустырям,
и горечь дыма с хлопьями золы,
и сушу, уступившую морям.
Из трещины у города в груди
он щурится блаженно и смешно.
Он завтра с ветром в небо улетит,
он пух от пуха, прах от праха, но…
Ещё пылят и воют города,
но строит плот безумный имярек,
и яблоням в заброшенных садах
давно плевать, какой на свете век.
Полина Орынянская
2015
#орынянская
По трещинам изношенных дорог
проводит ветер пальцами слепца.
Там жёлтый новорожденный цветок
пробился, как цыплёнок из яйца.
Чужак, пришелец, пасынок весны,
над ним рассвет тревожен и багров.
Он – первенец и вестник тишины,
живущей на развалинах миров.
Он видел вечность – пегую полынь,
которая молилась пустырям,
и горечь дыма с хлопьями золы,
и сушу, уступившую морям.
Из трещины у города в груди
он щурится блаженно и смешно.
Он завтра с ветром в небо улетит,
он пух от пуха, прах от праха, но…
Ещё пылят и воют города,
но строит плот безумный имярек,
и яблоням в заброшенных садах
давно плевать, какой на свете век.
Полина Орынянская
2015
#орынянская
Сегодня день рождения Георгия Адамовича (19.04.1892, Москва, - 21.02.1972, Ницца) - русского поэта-акмеиста, литературного критика, переводчика.
Георгий Адамович считал, что главным в искусстве является не вопрос: «как сделано», а вопрос «зачем». Критически оценивая в целом литературу русской эмиграции, он делал исключения для Бунина и, с оговорками, для Гиппиус, Алданова и Тэффи. Молодого Набокова он обвинял в подражании современным французским авторам, хотя указать их поимённо затруднялся, Набоков же изобразил критика саркастически в романе «Дар» под именем Христофор Мортус.
#адамович
#деньрождения
Георгий Адамович считал, что главным в искусстве является не вопрос: «как сделано», а вопрос «зачем». Критически оценивая в целом литературу русской эмиграции, он делал исключения для Бунина и, с оговорками, для Гиппиус, Алданова и Тэффи. Молодого Набокова он обвинял в подражании современным французским авторам, хотя указать их поимённо затруднялся, Набоков же изобразил критика саркастически в романе «Дар» под именем Христофор Мортус.
#адамович
#деньрождения
Георгий Викторович Адамович родился в Москве 19 апреля 1892 года, прожил здесь первые девять лет жизни и некоторое время обучался во Второй Московской гимназии.
Его отец Виктор Михайлович Адамович, поляк по происхождению, служил уездным воинским начальником, затем в чине генерал-майора - начальником Московского военного госпиталя.
Старший брат Георгия Борис продолжил отцовскую карьеру военного, стал генерал-лейтенантом, членом Белого движения.
Мать - Елизавета Семёновна Вейнберг, дочь разорившегося одесского купца третьей гильдии Семёна Исаевича Вейнберга, племянница литераторов Петра и Павла Вейнбергов.
После смерти отца семья переехала в Петербург, где мальчик поступил в 1-ю Петербургскую гимназию.
В 1910 году он поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, который окончил в 1917 году.
В 1914 году сблизился с акмеистами. В те годы Адамовича, как он вспоминал, интересовали лишь вопросы литературы: он «довольно рано познакомился с поэтическими кругами Петербурга, там тоже о политике говорили мало».
К этому времени Адамович уже вошёл в «Цех поэтов», став (в 1916-1917 годах) одним из его руководителей.
В 1915 году вышел первый рассказ Адамовича «Весёлые кони», за которым последовал «Мария-Антуанетта» (1916).
Поэтический дебют Адамовича состоялся также в 1916 году, когда вышел сборник «Облака», отмеченный «легко узнаваемыми к тому времени чертами акмеистической поэтики». Книга получила в целом благожелательный отзыв Николая Гумилева, который написал, что здесь «чувствуется хорошая школа и проверенный вкус», хоть и отметил слишком явную зависимость начинающего поэта от Анненского и Ахматовой.
В 1918 году Адамович стал участником (и одним из руководителей) сначала второго, затем третьего «Цеха поэтов».
Печатался в «Новом журнале для всех», «Аполлоне», «Северных записках», альманахах «Зелёный цветок» (1915) и других.
Второй сборник, «Чистилище», вышел в 1922 году; он был выполнен в форме лирического дневника и открывался посвящением Николаю Гумилеву («Памяти Андрея Шенье»), которого автор считал своим наставником.
После Октябрьской революции Адамович переводил для издательства «Всемирная литература» французских поэтов и писателей (Бодлер, Вольтер, Эредиа), поэмы Томаса Мура («Огнепоклонники») и Байрона, затем уже в эмиграции - Жана Кокто и, совместно с Георгием Ивановым, «Анабазис» Сен-Жон Перса, а также «Постороннего» Альбера Камю.
Ранней весной 1919 уехал в Новоржев, где в течение почти 2 лет работал учителем в школе.
В 1923 году Адамович эмигрировал в Берлин, затем переехал во Францию. Он регулярно выступал с критическими статьями и эссе, печатался в журнале «Звено», с 1928 года - в газете «Последние новости», где вёл еженедельное книжное обозрение.
Адамович, постепенно получивший репутацию «первого критика эмиграции», считался одним из ведущих авторов журнала «Числа», редактировал журнал «Встречи» (1934).
Упрямо честный Ходасевич неизменно находился в оппозиции Адамовичу с его капризным пренебрежением истиной (развернувшаяся между ними в 1935 дискуссия о приоритете эстетического или документального начала в современной литературе явилась одним из наиболее важных событий в истории культуры Зарубежья), а Марина Цветаева «высекла» Адамовича в своей статье «Поэт о критике», изобличая его «непоследовательность, безответственность и поверхностность». Адамович, со своей стороны, откровенно признавался с виноватой улыбкой, что он пишет льстивые рецензии на тех, с кем хочет подружиться: «Литература проходит, а отношения остаются».
В эмиграции Адамович писал мало стихов, но именно он считается основателем группы, известной как поэты «парижской ноты», для творчества которой были характерны предельно искреннее выражения своей душевной боли, демонстрация «правды без прикрас».
#адамович
#биография
Его отец Виктор Михайлович Адамович, поляк по происхождению, служил уездным воинским начальником, затем в чине генерал-майора - начальником Московского военного госпиталя.
Старший брат Георгия Борис продолжил отцовскую карьеру военного, стал генерал-лейтенантом, членом Белого движения.
Мать - Елизавета Семёновна Вейнберг, дочь разорившегося одесского купца третьей гильдии Семёна Исаевича Вейнберга, племянница литераторов Петра и Павла Вейнбергов.
После смерти отца семья переехала в Петербург, где мальчик поступил в 1-ю Петербургскую гимназию.
В 1910 году он поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета, который окончил в 1917 году.
В 1914 году сблизился с акмеистами. В те годы Адамовича, как он вспоминал, интересовали лишь вопросы литературы: он «довольно рано познакомился с поэтическими кругами Петербурга, там тоже о политике говорили мало».
К этому времени Адамович уже вошёл в «Цех поэтов», став (в 1916-1917 годах) одним из его руководителей.
В 1915 году вышел первый рассказ Адамовича «Весёлые кони», за которым последовал «Мария-Антуанетта» (1916).
Поэтический дебют Адамовича состоялся также в 1916 году, когда вышел сборник «Облака», отмеченный «легко узнаваемыми к тому времени чертами акмеистической поэтики». Книга получила в целом благожелательный отзыв Николая Гумилева, который написал, что здесь «чувствуется хорошая школа и проверенный вкус», хоть и отметил слишком явную зависимость начинающего поэта от Анненского и Ахматовой.
В 1918 году Адамович стал участником (и одним из руководителей) сначала второго, затем третьего «Цеха поэтов».
Печатался в «Новом журнале для всех», «Аполлоне», «Северных записках», альманахах «Зелёный цветок» (1915) и других.
Второй сборник, «Чистилище», вышел в 1922 году; он был выполнен в форме лирического дневника и открывался посвящением Николаю Гумилеву («Памяти Андрея Шенье»), которого автор считал своим наставником.
После Октябрьской революции Адамович переводил для издательства «Всемирная литература» французских поэтов и писателей (Бодлер, Вольтер, Эредиа), поэмы Томаса Мура («Огнепоклонники») и Байрона, затем уже в эмиграции - Жана Кокто и, совместно с Георгием Ивановым, «Анабазис» Сен-Жон Перса, а также «Постороннего» Альбера Камю.
Ранней весной 1919 уехал в Новоржев, где в течение почти 2 лет работал учителем в школе.
В 1923 году Адамович эмигрировал в Берлин, затем переехал во Францию. Он регулярно выступал с критическими статьями и эссе, печатался в журнале «Звено», с 1928 года - в газете «Последние новости», где вёл еженедельное книжное обозрение.
Адамович, постепенно получивший репутацию «первого критика эмиграции», считался одним из ведущих авторов журнала «Числа», редактировал журнал «Встречи» (1934).
Упрямо честный Ходасевич неизменно находился в оппозиции Адамовичу с его капризным пренебрежением истиной (развернувшаяся между ними в 1935 дискуссия о приоритете эстетического или документального начала в современной литературе явилась одним из наиболее важных событий в истории культуры Зарубежья), а Марина Цветаева «высекла» Адамовича в своей статье «Поэт о критике», изобличая его «непоследовательность, безответственность и поверхностность». Адамович, со своей стороны, откровенно признавался с виноватой улыбкой, что он пишет льстивые рецензии на тех, с кем хочет подружиться: «Литература проходит, а отношения остаются».
В эмиграции Адамович писал мало стихов, но именно он считается основателем группы, известной как поэты «парижской ноты», для творчества которой были характерны предельно искреннее выражения своей душевной боли, демонстрация «правды без прикрас».
#адамович
#биография
Если раннее творчество Адамовича целиком принадлежит русскому Серебряному веку, то в эмигрантский период его стихи приобретают новое звучание и качество, поскольку они мыслятся прежде всего как «человеческий документ», свидетельствующий об одиночестве, неукорененности в мире, экзистенциальной тревоге как главном свойстве самосознания современников.
Позицию Адамовича, поставившую именно «поиск правды» во главу угла, Федотов назвал «аскетическим странничеством».
В сентябре 1939 года Адамович записался добровольцем во французскую армию, после разгрома Франции был интернирован.
Считается, что в послевоенные годы Адамович прошёл кратковременный период увлечения СССР и Сталиным, надеясь на возможность политического обновления в СССР.
В конце 1940-х годов его статьи появлялись в западных просоветских газетах, а книга «Другая родина» (1947), написанная по-французски, некоторыми критиками из русских парижан была расценена как акт капитуляции перед сталинизмом.
В 1951 уехал в Манчестер, где в течение 10 лет читал курс лекций по русской литературе в университете.
C 1959 был обозревателем литературы изгнания на Радио Свобода.
В 1960-х жил в Париже и Ницце.
В 1967 году вышел последний поэтический сборник Адамовича «Единство». Тогда же появилась итоговая книга его критических статей «Комментарии», этим термином автор определял свою литературную эссеистику, регулярно печатавшуюся с середины 1920-х годов (первоначально в парижском журнале «Звено», а с 1928 года в газете «Последние новости».
Адамович оставил также ряд мемуарных заметок.
#биография
#адамович
Позицию Адамовича, поставившую именно «поиск правды» во главу угла, Федотов назвал «аскетическим странничеством».
В сентябре 1939 года Адамович записался добровольцем во французскую армию, после разгрома Франции был интернирован.
Считается, что в послевоенные годы Адамович прошёл кратковременный период увлечения СССР и Сталиным, надеясь на возможность политического обновления в СССР.
В конце 1940-х годов его статьи появлялись в западных просоветских газетах, а книга «Другая родина» (1947), написанная по-французски, некоторыми критиками из русских парижан была расценена как акт капитуляции перед сталинизмом.
В 1951 уехал в Манчестер, где в течение 10 лет читал курс лекций по русской литературе в университете.
C 1959 был обозревателем литературы изгнания на Радио Свобода.
В 1960-х жил в Париже и Ницце.
В 1967 году вышел последний поэтический сборник Адамовича «Единство». Тогда же появилась итоговая книга его критических статей «Комментарии», этим термином автор определял свою литературную эссеистику, регулярно печатавшуюся с середины 1920-х годов (первоначально в парижском журнале «Звено», а с 1928 года в газете «Последние новости».
Адамович оставил также ряд мемуарных заметок.
#биография
#адамович
* * *
Н<иколаю>
Р<ейзени>
Ночью он плакал. О чём, всё равно.
(Многое спутано, затаено).
Ночью он плакал, и тихо над ним
Жизни сгоревшей развеялся дым.
Утром другие приходят слова,
Перебираю, что помню едва.
Ночью он плакал… И брезжил в ответ
Слабый, далёкий, но всё-таки свет.
Георгий Адамович
1921
#адамович
Н<иколаю>
Р<ейзени>
Ночью он плакал. О чём, всё равно.
(Многое спутано, затаено).
Ночью он плакал, и тихо над ним
Жизни сгоревшей развеялся дым.
Утром другие приходят слова,
Перебираю, что помню едва.
Ночью он плакал… И брезжил в ответ
Слабый, далёкий, но всё-таки свет.
Георгий Адамович
1921
#адамович
* * *
Осенним вечером, в гостинице, вдвоем,
На грубых простынях привычно засыпая…
Мечтатель, где твой мир? Скиталец, где твой дом?
Не поздно ли искать искусственного рая?
Осенний крупный дождь стучится у окна,
Обои движутся под неподвижным взглядом.
Кто эта женщина? Зачем молчит она?
Зачем лежит она с тобою рядом?
Безлунным вечером. Бог знает где, вдвоем,
В удушии духов, над облаками дыма…
О том, что мы умрем. О том, что мы живем.
О том, как страшно все. И как непоправимо.
Георгий Адамович
1928
#адамович
Осенним вечером, в гостинице, вдвоем,
На грубых простынях привычно засыпая…
Мечтатель, где твой мир? Скиталец, где твой дом?
Не поздно ли искать искусственного рая?
Осенний крупный дождь стучится у окна,
Обои движутся под неподвижным взглядом.
Кто эта женщина? Зачем молчит она?
Зачем лежит она с тобою рядом?
Безлунным вечером. Бог знает где, вдвоем,
В удушии духов, над облаками дыма…
О том, что мы умрем. О том, что мы живем.
О том, как страшно все. И как непоправимо.
Георгий Адамович
1928
#адамович
* * *
Памяти М.Ц.
Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь Вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.
При жизни не пришлось. Не я виною.
Литература - приглашенье в ад.
Куда я радостно входил, не скрою,
Откуда никому - путей назад.
Не я виной. Как много в мире боли.
Но ведь и Вас я не виню ни в чём.
Всё - по случайности, всё - по неволе.
Как чудно жить. Как плохо мы живём.
Георгий Адамович
1971
#адамович
#цветаева
Памяти М.Ц.
Поговорить бы хоть теперь, Марина!
При жизни не пришлось. Теперь Вас нет.
Но слышится мне голос лебединый,
Как вестник торжества и вестник бед.
При жизни не пришлось. Не я виною.
Литература - приглашенье в ад.
Куда я радостно входил, не скрою,
Откуда никому - путей назад.
Не я виной. Как много в мире боли.
Но ведь и Вас я не виню ни в чём.
Всё - по случайности, всё - по неволе.
Как чудно жить. Как плохо мы живём.
Георгий Адамович
1971
#адамович
#цветаева
* * *
Какая даль стоит за веществом!
Вот яблоко на блюдце жестяном…
Уже совсем не яблоко - зиянье,
а если ближе, то округлый вход
в широкий сад, где яблоня растёт,
и всякий лист – открытость и дыханье.
Сергей Пагын
2023
#пагын
Какая даль стоит за веществом!
Вот яблоко на блюдце жестяном…
Уже совсем не яблоко - зиянье,
а если ближе, то округлый вход
в широкий сад, где яблоня растёт,
и всякий лист – открытость и дыханье.
Сергей Пагын
2023
#пагын
* * *
Вот он,
тот дом,
где мы жили,
и не жили.
спать ложились,
и вставали,
и валялись
на диване,
и "неоднократно выпивали",
тот самый дом,
те же
окна,
даже
штукатурка
та же,
тот же за окном приёмник.
Дом,
дом,
дом!
Дом нас не помнит.
Ян Сатуновский
25 ноября 1963
#сатуновский
#дом
Вот он,
тот дом,
где мы жили,
и не жили.
спать ложились,
и вставали,
и валялись
на диване,
и "неоднократно выпивали",
тот самый дом,
те же
окна,
даже
штукатурка
та же,
тот же за окном приёмник.
Дом,
дом,
дом!
Дом нас не помнит.
Ян Сатуновский
25 ноября 1963
#сатуновский
#дом
* * *
Время подснежниковое, грачиное
Дунуло нежной и талой горчинкою.
Вскинуты чистые трубы за облаком,
Тянется оклик протяжный за окликом,
Тянется сердце за сердцем измаянным,
Тянет из марта апрелевым, маевым,
Что-то случиться должно – не случается…
Веточка в сердце горчит и качается.
Не получается самое важное,
Звёзды выходят пугливые, влажные…
– Здравствуй, прохожая! Что тебе слышится,
Что в твоём сердце цветёт и колышется?
Это тебя трубы чествуют долгие?..
Заголубели глаза твои волглые.
Песня звенит в тебе, переливается,
Веточка в сердце листвой одевается,
Велопробежная даль беспричинная,
Белоподснежниковая, грачиная…
Вячеслав Киктенко
#киктенко
Время подснежниковое, грачиное
Дунуло нежной и талой горчинкою.
Вскинуты чистые трубы за облаком,
Тянется оклик протяжный за окликом,
Тянется сердце за сердцем измаянным,
Тянет из марта апрелевым, маевым,
Что-то случиться должно – не случается…
Веточка в сердце горчит и качается.
Не получается самое важное,
Звёзды выходят пугливые, влажные…
– Здравствуй, прохожая! Что тебе слышится,
Что в твоём сердце цветёт и колышется?
Это тебя трубы чествуют долгие?..
Заголубели глаза твои волглые.
Песня звенит в тебе, переливается,
Веточка в сердце листвой одевается,
Велопробежная даль беспричинная,
Белоподснежниковая, грачиная…
Вячеслав Киктенко
#киктенко
* * *
Казалось,что скоро финиш,
Но было только начало.
Весь груз со спины не скинешь,
Сколько бы ни кричала.
Сколько бы ни ругалась,
И громко не хохотала,
Осталась совсем ведь малость –
Опять начинать сначала.
Начать, хоть совсем не рада,
Уже опустились руки.
А мысли о том, что надо,
Размыли другие звуки.
И солнце каким-то серым
Теперь отливает в окна.
И нужно быть очень смелым,
Чтоб распустить волокна
Сплетенной так прочно ткани,
Чтоб обрести свободу.
Ты ткань облила слезами,
Пора её кинуть в воду.
Ты много прошла, стерпела,
Кричала ты и молчала.
И нужно быть очень смелой,
Чтоб не начать сначала.
Надежда Октябрьская
18 апреля 2023
#октябрьская
Казалось,что скоро финиш,
Но было только начало.
Весь груз со спины не скинешь,
Сколько бы ни кричала.
Сколько бы ни ругалась,
И громко не хохотала,
Осталась совсем ведь малость –
Опять начинать сначала.
Начать, хоть совсем не рада,
Уже опустились руки.
А мысли о том, что надо,
Размыли другие звуки.
И солнце каким-то серым
Теперь отливает в окна.
И нужно быть очень смелым,
Чтоб распустить волокна
Сплетенной так прочно ткани,
Чтоб обрести свободу.
Ты ткань облила слезами,
Пора её кинуть в воду.
Ты много прошла, стерпела,
Кричала ты и молчала.
И нужно быть очень смелой,
Чтоб не начать сначала.
Надежда Октябрьская
18 апреля 2023
#октябрьская
мимы
обеденный час.
приправлена улица гарью.
плетущейся паре
она в самый раз.
невидимых пут
невольники. ходят по кругу.
ни слова друг другу.
ни взгляда. идут.
то он, то она
чуть-чуть впереди, на полшага.
витрина продмага.
аптека. подтёки. стена.
те шрамы вины,
обиды, боязни, печали,
что остро болели вначале,
давно не видны.
он дверь придержал.
кафе никакое.
час в мёртвом покое.
она дышала и он дышал.
Владимир Гандельсман
#гандельсман
обеденный час.
приправлена улица гарью.
плетущейся паре
она в самый раз.
невидимых пут
невольники. ходят по кругу.
ни слова друг другу.
ни взгляда. идут.
то он, то она
чуть-чуть впереди, на полшага.
витрина продмага.
аптека. подтёки. стена.
те шрамы вины,
обиды, боязни, печали,
что остро болели вначале,
давно не видны.
он дверь придержал.
кафе никакое.
час в мёртвом покое.
она дышала и он дышал.
Владимир Гандельсман
#гандельсман
* * *
Пока тебя оперируют — во мне огромно и жарко.
Пока тебя оперируют — во мне светло и нестрашно.
Твой доктор второй после Бога — так нам сказали люди
(если б не этот доктор, они б навсегда замолчали).
Я глажу котов и верю. Кровать заправляю и верю.
Ставлю чайник и верю. А ночью была бессонница,
и мне казалось, от ужаса закончусь и омертвею.
Но утром вдруг началось во мне бескрайнее рыжее солнце.
Оно — моя вера в чудо, моя первобытная нежность.
Моя абсолютная сила, звучащая птичьим хором.
(Ты, Господи, береги нас. Лучом, как скальпелем, режь нас,
чтоб исцелить от страха, пока по земле мы ходим)
…Сейчас тебя оперируют. Твой доктор — шутник и гений.
И светом полны его руки, что заняты главной работой,
поскольку Бог происходит в каждом из их движений.
…А нам с тобой говорили, что доктор второй после Бога.
Юлия Мамочева
20 апреля 2023
#мамочева
Пока тебя оперируют — во мне огромно и жарко.
Пока тебя оперируют — во мне светло и нестрашно.
Твой доктор второй после Бога — так нам сказали люди
(если б не этот доктор, они б навсегда замолчали).
Я глажу котов и верю. Кровать заправляю и верю.
Ставлю чайник и верю. А ночью была бессонница,
и мне казалось, от ужаса закончусь и омертвею.
Но утром вдруг началось во мне бескрайнее рыжее солнце.
Оно — моя вера в чудо, моя первобытная нежность.
Моя абсолютная сила, звучащая птичьим хором.
(Ты, Господи, береги нас. Лучом, как скальпелем, режь нас,
чтоб исцелить от страха, пока по земле мы ходим)
…Сейчас тебя оперируют. Твой доктор — шутник и гений.
И светом полны его руки, что заняты главной работой,
поскольку Бог происходит в каждом из их движений.
…А нам с тобой говорили, что доктор второй после Бога.
Юлия Мамочева
20 апреля 2023
#мамочева
* * *
Русь, ты шла на простор,
Ветер неся с собой.
Дует с окрестных гор.
С моря грозит прибой.
С севера тянет льдом,
Юг запасает зной.
Кажется, крепок дом,
Вставший такой ценой.
Кто затаился в лесу?
В городе кто засел?
Держится на весу
Над пропастью наш предел.
Кажется, все нипочем,
Дремлет народ лихой.
Где же Илья с мечом?
Где Микула с сохой?
Будто в пестром бреду
Те, кто вечно в гостях,
У живых на виду
Пляшут на наших костях.
И что-то тонет в душе,
Вписанной в этот край,
То, как Ермак в Иртыше,
То, как в Урале Чапай.
Вячеслав Куприянов
#куприянов
Русь, ты шла на простор,
Ветер неся с собой.
Дует с окрестных гор.
С моря грозит прибой.
С севера тянет льдом,
Юг запасает зной.
Кажется, крепок дом,
Вставший такой ценой.
Кто затаился в лесу?
В городе кто засел?
Держится на весу
Над пропастью наш предел.
Кажется, все нипочем,
Дремлет народ лихой.
Где же Илья с мечом?
Где Микула с сохой?
Будто в пестром бреду
Те, кто вечно в гостях,
У живых на виду
Пляшут на наших костях.
И что-то тонет в душе,
Вписанной в этот край,
То, как Ермак в Иртыше,
То, как в Урале Чапай.
Вячеслав Куприянов
#куприянов
Душа
Душа — таинственный предмет.
И если есть душа, то все же
Она не с крылышками, нет!
Она на колбочку похожа…
Сжимаясь ночью от обид,
Она весь день в огне проводит.
В ней вечно что-нибудь кипит,
И булькает, и происходит:
Взрывается и гаснет вновь,
Откладывается на стенки.
И получается любовь,
И боль, и радость, и оттенки.
Александр Кушнер
#кушнер
#душа
Душа — таинственный предмет.
И если есть душа, то все же
Она не с крылышками, нет!
Она на колбочку похожа…
Сжимаясь ночью от обид,
Она весь день в огне проводит.
В ней вечно что-нибудь кипит,
И булькает, и происходит:
Взрывается и гаснет вновь,
Откладывается на стенки.
И получается любовь,
И боль, и радость, и оттенки.
Александр Кушнер
#кушнер
#душа
* * *
И если тебе не комфортно спать,
твоё тело знает свои изгибы,
Перевернуться или дальше страдать -
Это твой выбор.
И быть до мозга костей не настоящим
И скользким как рыба,
Или же быть парящим
Это всего лишь выбор.
И кем окружать себя, с кем укладывать себя спать,
Какой вдыхать аромат,
Что тебе важно - брать или отдавать?
Пластмасса или карат?
Какая женщина станет тебе домом,
А какая твоей погибелью,
И то и другое как аксиома -
Вопрос выбора.
Жить по пути сердца и иногда болеть,
Или как робот не совершать ошибок,
Бороться или вечно себя жалеть -
Выбор, выбор, выбор.
Пока ты стоишь на развилке - все возможно,
и сердце ещё помнит ту взлётную полосу.
Стать человеком - сложно
И, к сожалению, я тебя не спасу.
Если ты пятишься и боишься той высоты,
И делаешь выбор в пользу дешевого одеколона,
Я закопаю твои мечты
Напротив моего (а могло бы быть нашего) дома,
В горах, с видом на море, расположенный
Где-нибудь у отшиба,
И вспомню, что ты как и положено
Сделал выбор.
Яна Мкр
(Яна Мкртчева)
#мкр
И если тебе не комфортно спать,
твоё тело знает свои изгибы,
Перевернуться или дальше страдать -
Это твой выбор.
И быть до мозга костей не настоящим
И скользким как рыба,
Или же быть парящим
Это всего лишь выбор.
И кем окружать себя, с кем укладывать себя спать,
Какой вдыхать аромат,
Что тебе важно - брать или отдавать?
Пластмасса или карат?
Какая женщина станет тебе домом,
А какая твоей погибелью,
И то и другое как аксиома -
Вопрос выбора.
Жить по пути сердца и иногда болеть,
Или как робот не совершать ошибок,
Бороться или вечно себя жалеть -
Выбор, выбор, выбор.
Пока ты стоишь на развилке - все возможно,
и сердце ещё помнит ту взлётную полосу.
Стать человеком - сложно
И, к сожалению, я тебя не спасу.
Если ты пятишься и боишься той высоты,
И делаешь выбор в пользу дешевого одеколона,
Я закопаю твои мечты
Напротив моего (а могло бы быть нашего) дома,
В горах, с видом на море, расположенный
Где-нибудь у отшиба,
И вспомню, что ты как и положено
Сделал выбор.
Яна Мкр
(Яна Мкртчева)
#мкр
Современной американской поэзии посвящается
1.
Я планирую с ужасом (глаза, рот, мы в ужасе),
особенно – на следующую неделю…
Что это за день –
будущий вторник?
Как удержать вниманием
все ебж?
Я стараюсь не выдать страха
перед теми, кто
совершенно спокойно
вносит в свой ежедневник
дату и время
совершенно спокойно
совершенно спокойно…
Словно бы никогда ничего не случалось,
не нарушало планы,
как будто бы мир устойчив
и управляем.
Я правда не понимаю,
но доверяю традиции –
мы условно договорились.
Не следует
слишком
слишком
слишком
переоценивать
определенность.
Я открываю подобие
календаря
в подбитом
смартфоне
и отмечаю.
Кто это там смеется?
2.
Политика мне всегда казалась чем-то
неприятным,
вызывающим
идиосинкразию.
Чем-то таким,
где способность лгать –
добрая часть профпригодности.
Чем-то, с чем мне не хочется
пересекаться.
Нет, пусть будет, но где-то совсем
не близко,
где-то отдельно,
я хочу отделиться,
отстроиться.
И в целом, мне не хватает фактов
в ней разобраться,
в политике этой,
поэтому я не буду,
никогда не буду
актуальным поэтом
(правильно говорить поэткой),
тем более, никогда не буду.
3.
Слышали бы меня Эмили Дикинсон и Уолт Уитмен!
Надя Делаланд
(Надежда Черных)
#делаланд
1.
Я планирую с ужасом (глаза, рот, мы в ужасе),
особенно – на следующую неделю…
Что это за день –
будущий вторник?
Как удержать вниманием
все ебж?
Я стараюсь не выдать страха
перед теми, кто
совершенно спокойно
вносит в свой ежедневник
дату и время
совершенно спокойно
совершенно спокойно…
Словно бы никогда ничего не случалось,
не нарушало планы,
как будто бы мир устойчив
и управляем.
Я правда не понимаю,
но доверяю традиции –
мы условно договорились.
Не следует
слишком
слишком
слишком
переоценивать
определенность.
Я открываю подобие
календаря
в подбитом
смартфоне
и отмечаю.
Кто это там смеется?
2.
Политика мне всегда казалась чем-то
неприятным,
вызывающим
идиосинкразию.
Чем-то таким,
где способность лгать –
добрая часть профпригодности.
Чем-то, с чем мне не хочется
пересекаться.
Нет, пусть будет, но где-то совсем
не близко,
где-то отдельно,
я хочу отделиться,
отстроиться.
И в целом, мне не хватает фактов
в ней разобраться,
в политике этой,
поэтому я не буду,
никогда не буду
актуальным поэтом
(правильно говорить поэткой),
тем более, никогда не буду.
3.
Слышали бы меня Эмили Дикинсон и Уолт Уитмен!
Надя Делаланд
(Надежда Черных)
#делаланд
* * *
За этой рекою широкой
всегда тишина и покой.
Там берег, заросший осокой, -
далёкий, зелёный такой.
Там синее-синее небо.
И мама на том берегу.
Туда переправиться мне бы,
да я переплыть не могу.
Когда-нибудь - в свете заката
ещё не известного дня -
туда за пустячную плату
свезёт перевозчик меня.
Валерий Котеленец
1993
#котеленец
За этой рекою широкой
всегда тишина и покой.
Там берег, заросший осокой, -
далёкий, зелёный такой.
Там синее-синее небо.
И мама на том берегу.
Туда переправиться мне бы,
да я переплыть не могу.
Когда-нибудь - в свете заката
ещё не известного дня -
туда за пустячную плату
свезёт перевозчик меня.
Валерий Котеленец
1993
#котеленец
* * *
Кто говорит, что мир несправедлив, —
ложится спать, грозу не долюбив
и свиристель меж яблонь не дослушав.
Блаженные — имеющие уши
и слух — в ладони слушать стрекозу,
и смелость — одному гулять в грозу.
Кто говорит, что свет жестокосерд, —
не видел майской ночью лунный серп,
не различал в углу овал сирени,
и кисти ив, и жёлтых лип колени.
Под грозный меди аккомпанемент
он — дачник, потерявший инструмент.
Вот, в вёдрах у смородин — сучкорез,
у яблонь — лейка, плодосъёмник без
привычной ручки свежих грядок между.
Труды и дни теснятся как одежда
в прищепках бельевых на бечеве:
две майки, лифчик... Топая в траве,
ёж появился, нюхает... По кругу
летит Земля. Её кусты, мосты,
дороги, гари запах, бересты
и ты — одно письмо, к какому другу —
неведомо. Распахивая шарф,
ты благодарный чувствуешь пожар
чуть ниже горла, где гнездится слово
вот этой белой ночью в полвторого.
Но слова нет, а есть один ответ,
соединивший облако и свет,
антенны, крыши и грядущий ливень,
обрывки молний — будет гул за ними —
и пауза, в какой ведёшь отсчёт.
Гром прогремит — ты улыбнёшься: Чёрт.
И ливень льёт, и ты едва одета,
и дом дрожит, и окна из слюды.
И ты добавишь, что настало лето
на узком берегу, вблизи воды.
Герман Власов
2019
#власов
Кто говорит, что мир несправедлив, —
ложится спать, грозу не долюбив
и свиристель меж яблонь не дослушав.
Блаженные — имеющие уши
и слух — в ладони слушать стрекозу,
и смелость — одному гулять в грозу.
Кто говорит, что свет жестокосерд, —
не видел майской ночью лунный серп,
не различал в углу овал сирени,
и кисти ив, и жёлтых лип колени.
Под грозный меди аккомпанемент
он — дачник, потерявший инструмент.
Вот, в вёдрах у смородин — сучкорез,
у яблонь — лейка, плодосъёмник без
привычной ручки свежих грядок между.
Труды и дни теснятся как одежда
в прищепках бельевых на бечеве:
две майки, лифчик... Топая в траве,
ёж появился, нюхает... По кругу
летит Земля. Её кусты, мосты,
дороги, гари запах, бересты
и ты — одно письмо, к какому другу —
неведомо. Распахивая шарф,
ты благодарный чувствуешь пожар
чуть ниже горла, где гнездится слово
вот этой белой ночью в полвторого.
Но слова нет, а есть один ответ,
соединивший облако и свет,
антенны, крыши и грядущий ливень,
обрывки молний — будет гул за ними —
и пауза, в какой ведёшь отсчёт.
Гром прогремит — ты улыбнёшься: Чёрт.
И ливень льёт, и ты едва одета,
и дом дрожит, и окна из слюды.
И ты добавишь, что настало лето
на узком берегу, вблизи воды.
Герман Власов
2019
#власов