Начало зимы
1
Зима приходит вздохом струнных:
«Всему конец».
Она приводит белорунных
Своих овец,
Своих коней, что ждут ударов,
Как наивысшей похвалы,
Своих волков, своих удавов,
И все они белы, белы.
Есть в осени позднеконечной,
В ее кострах,
Какой-то гибельный, предвечный,
Сосущий страх:
Когда душа от неуюта,
От воя бездны за стеной
Дрожит, как утлая каюта
Иль теремок берестяной.
Все мнется, сыплется, и мнится,
Что нам пора,
Что опадут не только листья,
Но и кора,
Дома подломятся в коленях
И лягут грудой кирпичей —
Земля в осколках и поленьях
Предстанет грубой и ничьей.
Но есть и та еще услада
На рубеже,
Что ждать зимы теперь не надо:
Она уже.
Как сладко мне и ей — обоим —
Вливаться в эту колею:
Есть изныванье перед боем
И облегчение в бою.
Свершилось. Все, что обещало
Прийти — пришло.
В конце скрывается начало.
Теперь смешно
Дрожать, как мокрая рубаха,
Глядеть с надеждою во тьму
И нищим подавать из страха —
Не стать бы нищим самому.
Зиме смятенье не пристало.
Ее стезя
Структуры требует, кристалла.
Скулить нельзя,
Но подберемся. Без истерик,
Тверды, как мерзлая земля,
Надвинем шапку, выйдем в скверик:
Какая прелесть! Все с нуля.
Как все бело, как незнакомо!
И снегири!
Ты говоришь, что это кома?
Не говори.
Здесь тоже жизнь, хоть нам и странен
Застывший, колкий мир зимы,
Как торжествующий крестьянин.
Пусть торжествует. Он — не мы.
Мы никогда не торжествуем,
Но нам мила
Зима. Коснемся поцелуем
Ее чела,
Припрячем нож за голенищем,
Тетрадь забросим под кровать,
Накупим дров, и будем нищим
Из милосердья подавать.
2
— Чтобы было, как я люблю,— я тебе говорю,— надо еще пройти декабрю, а после январю. Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват — то есть распад зимы: время, когда ее псы смирны, волки почти кротки, и растлевающий дух весны душит ее полки. Где былая их правота, грозная белизна? Марширующая пята растаптывала, грузна, золотую гниль октября и черную — ноября, недвусмысленно говоря, что все уже не игра. Даже мнилось, что поделом белая ярость зим: глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск. Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв, и уходящая правота вытеснится иной — одну провожает дрожь живота, другую чую спиной.
Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен — время от нас отводило глаз, и этим я был пленен. Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь. Умирающим не до тех, кто остается здесь. Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент, было занято лишь собой, и я улучил момент. Жизнь, которую я застал, была кругом неправа — то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва. Эти старческие черты, ручьистую болтовню, это отсутствие правоты я ни с чем не сравню. Я наглотался отравы той из мутного хрусталя, я отравлен неправотой позднего февраля.
Но до этого — целый век темноты, мерзлоты. Если б мне любить этот снег, как его любишь ты — ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой, возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой, девочка со звездой во лбу, узница правоты! Даже странно, как я люблю все, что не любишь ты. Но покуда твой звездный час у меня на часах, выколачивает матрас метелица в небесах, и в четыре почти черно, и вовсе черно к пяти, и много, много еще чего должно произойти.
#быков
#зима
#декабрь
#январь
1
Зима приходит вздохом струнных:
«Всему конец».
Она приводит белорунных
Своих овец,
Своих коней, что ждут ударов,
Как наивысшей похвалы,
Своих волков, своих удавов,
И все они белы, белы.
Есть в осени позднеконечной,
В ее кострах,
Какой-то гибельный, предвечный,
Сосущий страх:
Когда душа от неуюта,
От воя бездны за стеной
Дрожит, как утлая каюта
Иль теремок берестяной.
Все мнется, сыплется, и мнится,
Что нам пора,
Что опадут не только листья,
Но и кора,
Дома подломятся в коленях
И лягут грудой кирпичей —
Земля в осколках и поленьях
Предстанет грубой и ничьей.
Но есть и та еще услада
На рубеже,
Что ждать зимы теперь не надо:
Она уже.
Как сладко мне и ей — обоим —
Вливаться в эту колею:
Есть изныванье перед боем
И облегчение в бою.
Свершилось. Все, что обещало
Прийти — пришло.
В конце скрывается начало.
Теперь смешно
Дрожать, как мокрая рубаха,
Глядеть с надеждою во тьму
И нищим подавать из страха —
Не стать бы нищим самому.
Зиме смятенье не пристало.
Ее стезя
Структуры требует, кристалла.
Скулить нельзя,
Но подберемся. Без истерик,
Тверды, как мерзлая земля,
Надвинем шапку, выйдем в скверик:
Какая прелесть! Все с нуля.
Как все бело, как незнакомо!
И снегири!
Ты говоришь, что это кома?
Не говори.
Здесь тоже жизнь, хоть нам и странен
Застывший, колкий мир зимы,
Как торжествующий крестьянин.
Пусть торжествует. Он — не мы.
Мы никогда не торжествуем,
Но нам мила
Зима. Коснемся поцелуем
Ее чела,
Припрячем нож за голенищем,
Тетрадь забросим под кровать,
Накупим дров, и будем нищим
Из милосердья подавать.
2
— Чтобы было, как я люблю,— я тебе говорю,— надо еще пройти декабрю, а после январю. Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват — то есть распад зимы: время, когда ее псы смирны, волки почти кротки, и растлевающий дух весны душит ее полки. Где былая их правота, грозная белизна? Марширующая пята растаптывала, грузна, золотую гниль октября и черную — ноября, недвусмысленно говоря, что все уже не игра. Даже мнилось, что поделом белая ярость зим: глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск. Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв, и уходящая правота вытеснится иной — одну провожает дрожь живота, другую чую спиной.
Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен — время от нас отводило глаз, и этим я был пленен. Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь. Умирающим не до тех, кто остается здесь. Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент, было занято лишь собой, и я улучил момент. Жизнь, которую я застал, была кругом неправа — то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва. Эти старческие черты, ручьистую болтовню, это отсутствие правоты я ни с чем не сравню. Я наглотался отравы той из мутного хрусталя, я отравлен неправотой позднего февраля.
Но до этого — целый век темноты, мерзлоты. Если б мне любить этот снег, как его любишь ты — ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой, возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой, девочка со звездой во лбу, узница правоты! Даже странно, как я люблю все, что не любишь ты. Но покуда твой звездный час у меня на часах, выколачивает матрас метелица в небесах, и в четыре почти черно, и вовсе черно к пяти, и много, много еще чего должно произойти.
#быков
#зима
#декабрь
#январь
3
Вот девочка-зима из спального района,
Сводившая с ума меня во время оно,
Соседка по двору с пушистой головой
И в шапке меховой.
Она выходит в сквер, где я ее встречаю,
Выгуливает там собаку чау-чау;
Я медленно брожу от сквера к гаражу,
Но к ней не подхожу.
Я вижу за окном свою Гиперборею,
В стекло уткнувшись лбом, коленом — в батарею,
Гляжу, как на окне кристальные цветы
Растут из темноты.
Мне слышно, как растут кристаллы ледяные,
Колючие дворцы и замки нитяные,
На лиственных коврах, где прежде завывал
Осенний карнавал.
Мне слышится в ночи шуршанье шуб и шапок
По запертым шкафам, где нафталинный запах;
За створкой наверху подглядывает в щель
Искусственная ель;
Алмазный луч звезды, танцующий на льдине,
Сшивает гладь пруда от края к середине,
Явление зимы мне видно из окна,
И это все она.
Вот комната ее за тюлевою шторой,
На третьем этаже, прохладная, в которой,
Средь вышивок, картин, ковров и покрывал,
Я сроду не бывал;
Зато внутри гостят ангина и малина,
Качалка, чистота, руина пианино —
И книги, что строчат светлейшие умы
Для чтения зимы.
Когда настанет час — из синих самый синий,—
Слияния цветов и размыванья линий,
Щекотный снегопад кисейным полотном
Повиснет за окном,—
Ей в сумерках видны ряды теней крылатых,
То пестрый арлекин, то всадник в острых латах,
Которому другой, спасающий принцесс,
Бежит наперерез.
Когда рассветный луч вдоль желтого фасада
Смещался в феврале и было все как надо:
Лимонный цвет луча, медовый — кирпича,
И тень ее плеча,—
Я чувствовал, что с ней мы сплавлены и слиты:
Ни девочка-апрель, что носит хризолиты,
Ни девочка-октябрь, что любит родонит,
Ее не заслонит.
Тот дом давно снесен, и дряхлый мир, в котором
Мы жили вместе с ней, распался под напором
Подспудных грубых сил, бродивших в глубине,
Понятных ей и мне,—
Но девочка-зима, как прежде, ходит в школу
И смотрит на меня сквозь тюлевую штору;
Ту зиму вместе с ней я пробыл на плаву —
И эту проживу.
#быков
#рассвет
#зима
Вот девочка-зима из спального района,
Сводившая с ума меня во время оно,
Соседка по двору с пушистой головой
И в шапке меховой.
Она выходит в сквер, где я ее встречаю,
Выгуливает там собаку чау-чау;
Я медленно брожу от сквера к гаражу,
Но к ней не подхожу.
Я вижу за окном свою Гиперборею,
В стекло уткнувшись лбом, коленом — в батарею,
Гляжу, как на окне кристальные цветы
Растут из темноты.
Мне слышно, как растут кристаллы ледяные,
Колючие дворцы и замки нитяные,
На лиственных коврах, где прежде завывал
Осенний карнавал.
Мне слышится в ночи шуршанье шуб и шапок
По запертым шкафам, где нафталинный запах;
За створкой наверху подглядывает в щель
Искусственная ель;
Алмазный луч звезды, танцующий на льдине,
Сшивает гладь пруда от края к середине,
Явление зимы мне видно из окна,
И это все она.
Вот комната ее за тюлевою шторой,
На третьем этаже, прохладная, в которой,
Средь вышивок, картин, ковров и покрывал,
Я сроду не бывал;
Зато внутри гостят ангина и малина,
Качалка, чистота, руина пианино —
И книги, что строчат светлейшие умы
Для чтения зимы.
Когда настанет час — из синих самый синий,—
Слияния цветов и размыванья линий,
Щекотный снегопад кисейным полотном
Повиснет за окном,—
Ей в сумерках видны ряды теней крылатых,
То пестрый арлекин, то всадник в острых латах,
Которому другой, спасающий принцесс,
Бежит наперерез.
Когда рассветный луч вдоль желтого фасада
Смещался в феврале и было все как надо:
Лимонный цвет луча, медовый — кирпича,
И тень ее плеча,—
Я чувствовал, что с ней мы сплавлены и слиты:
Ни девочка-апрель, что носит хризолиты,
Ни девочка-октябрь, что любит родонит,
Ее не заслонит.
Тот дом давно снесен, и дряхлый мир, в котором
Мы жили вместе с ней, распался под напором
Подспудных грубых сил, бродивших в глубине,
Понятных ей и мне,—
Но девочка-зима, как прежде, ходит в школу
И смотрит на меня сквозь тюлевую штору;
Ту зиму вместе с ней я пробыл на плаву —
И эту проживу.
#быков
#рассвет
#зима
4. Танго
Когда ненастье, склока его и пря
начнут сменяться кружевом декабря,
иная сука скажет: «Какая скука!» —
но это счастье, в сущности говоря.
Не стало гнили. Всюду звучит: «В ружье!»
Сугробы скрыли лужи, «рено», «пежо».
Снега повисли, словно Господни мысли,
От снежной пыли стало почти свежо.
Когда династья скукожится к ноябрю
и самовластье под крики «Кирдык царю!»
начнет валиться хлебалом в сухие листья,
то это счастье, я тебе говорю!
Я помню это. Гибельный, но азарт
полчасти света съел на моих глазах.
Прошла минута, я понял, что это смута,—
но было круто, надо тебе сказать.
Наутро — здрасьте!— все превратят в содом,
И сладострастье, владеющее скотом,
затопит пойму, но, Господи, я-то помню:
сначала счастье, а прочее все потом!
Когда запястье забудет, что значит пульс,
закрою пасть я и накрепко отосплюсь,
смущать, о чадо, этим меня не надо —
все это счастье, даже и счастье плюс!
Потом, дорогая всадница, как всегда,
Настанет полная задница и беда,
А все же черни пугать нас другим бы чем бы:
Им это черная пятница, нам — среда.
5
Из серой тучи тянут нить
Белей белил.
Вот снег сказал: «Пора валить!» —
И повалил.
Не может быть, чтоб просто так
Летел с утра —
Он получил какой-то знак:
Уже пора.
Валить, наверное, пришлось.
О нем давно
Небесный Мамонтов небось
Снимал кино:
О темных связях, воровстве,
Деньгах, еде…
И вот теперь его в Москве —
Как нас везде.
Из тучи, словно из тюрьмы,
Слетает снег.
Он валит так, как валим мы —
Который век?
Мы завалили все пути
И все умы.
Не разобрать, не разгрести —
Повсюду мы.
Перевернули кверху дном
Небесный скит.
Снег валит ночью, валит днем.
Москва стоит.
Буксуют белые стада
Ночных авто.
Не успевает никуда
Уже никто.
Под белой шапкой неживой —
Родимый край.
Куда ты валишь, Боже мой?
Ведь здесь не рай.
Куда ты валишься, поток
Сухой воды?
Из новостей у нас, браток,—
Одни суды.
Не покрывай родной простор,
Назад стремись!
Тут если кто еще не вор,
То экстремист.
Над каждым — чаемая жуть,
Незримый грех,
И чтоб согласие вернуть,
Посадят всех.
Но валит снежная крупа,
Давя, слепя…
Ползет недвижная толпа,
Кляня себя.
У всех сосульки на усах,
Как у моржей…
Должно быть, там, на небесах
Еще хужей.
Он валит, валит. Даль пестра,
Вокруг бело,
И гастарбайтеры с утра
Скребут его.
Им надоели холода
И клонит в сон.
Они нападали сюда,
Почти как он.
Гудит который год подряд
Экспертов рать:
Что с ними делать? Слать назад?
Гражданство дать?
Темно с утра, темно с шести,
Темно уму…
Здесь ничего не разгрести
И никому.
Такой сезон у всей страны,
У всех элит.
Осталось только ждать весны.
Или валить.
Дмитрий Быков
#зима
#снег
#быков
Когда ненастье, склока его и пря
начнут сменяться кружевом декабря,
иная сука скажет: «Какая скука!» —
но это счастье, в сущности говоря.
Не стало гнили. Всюду звучит: «В ружье!»
Сугробы скрыли лужи, «рено», «пежо».
Снега повисли, словно Господни мысли,
От снежной пыли стало почти свежо.
Когда династья скукожится к ноябрю
и самовластье под крики «Кирдык царю!»
начнет валиться хлебалом в сухие листья,
то это счастье, я тебе говорю!
Я помню это. Гибельный, но азарт
полчасти света съел на моих глазах.
Прошла минута, я понял, что это смута,—
но было круто, надо тебе сказать.
Наутро — здрасьте!— все превратят в содом,
И сладострастье, владеющее скотом,
затопит пойму, но, Господи, я-то помню:
сначала счастье, а прочее все потом!
Когда запястье забудет, что значит пульс,
закрою пасть я и накрепко отосплюсь,
смущать, о чадо, этим меня не надо —
все это счастье, даже и счастье плюс!
Потом, дорогая всадница, как всегда,
Настанет полная задница и беда,
А все же черни пугать нас другим бы чем бы:
Им это черная пятница, нам — среда.
5
Из серой тучи тянут нить
Белей белил.
Вот снег сказал: «Пора валить!» —
И повалил.
Не может быть, чтоб просто так
Летел с утра —
Он получил какой-то знак:
Уже пора.
Валить, наверное, пришлось.
О нем давно
Небесный Мамонтов небось
Снимал кино:
О темных связях, воровстве,
Деньгах, еде…
И вот теперь его в Москве —
Как нас везде.
Из тучи, словно из тюрьмы,
Слетает снег.
Он валит так, как валим мы —
Который век?
Мы завалили все пути
И все умы.
Не разобрать, не разгрести —
Повсюду мы.
Перевернули кверху дном
Небесный скит.
Снег валит ночью, валит днем.
Москва стоит.
Буксуют белые стада
Ночных авто.
Не успевает никуда
Уже никто.
Под белой шапкой неживой —
Родимый край.
Куда ты валишь, Боже мой?
Ведь здесь не рай.
Куда ты валишься, поток
Сухой воды?
Из новостей у нас, браток,—
Одни суды.
Не покрывай родной простор,
Назад стремись!
Тут если кто еще не вор,
То экстремист.
Над каждым — чаемая жуть,
Незримый грех,
И чтоб согласие вернуть,
Посадят всех.
Но валит снежная крупа,
Давя, слепя…
Ползет недвижная толпа,
Кляня себя.
У всех сосульки на усах,
Как у моржей…
Должно быть, там, на небесах
Еще хужей.
Он валит, валит. Даль пестра,
Вокруг бело,
И гастарбайтеры с утра
Скребут его.
Им надоели холода
И клонит в сон.
Они нападали сюда,
Почти как он.
Гудит который год подряд
Экспертов рать:
Что с ними делать? Слать назад?
Гражданство дать?
Темно с утра, темно с шести,
Темно уму…
Здесь ничего не разгрести
И никому.
Такой сезон у всей страны,
У всех элит.
Осталось только ждать весны.
Или валить.
Дмитрий Быков
#зима
#снег
#быков
* * *
У меня насчёт моего таланта иллюзий нет.
В нашем деле и так избыток зазнаек.
Я поэт, но на фоне Блока я не поэт.
Я прозаик, но кто сейчас не прозаик?
Загоняв себя, как Макар телят,
И колпак шута заработав,
Я открыл в себе лишь один, но большой талант
–
Я умею злить идиотов.
Вот сидят, допустим, — слова цивильны, глаза в тени,
Говорят чего-нибудь о морали…
Я ещё не успел поздороваться, а они
Заорали.
И будь он космополит или патриот,
Элита или народ, красавец или урод,
Раскинься вокруг Кейптаун или Кейп-код,
Отчизна-мать или ненька ридна, –
Как только раскроет рот,
Да как заорёт, –
Становится сразу видно, что идиот.
А до того иногда не видно.
Иногда я что-нибудь проору в ответ,
Иногда в испуге в обморок брякнусь.
Я едва ли потребен Господу как поэт,
Но порой я полезен ему как лакмус.
Может быть, фейс-контроль. А может, у них дресс-код.
Может быть, им просто не нравится мой подход
К их святому, напыщенному серьёзу,
Я не знаю, чем посягаю на их оплот
И с чего представляю для них угрозу.
А писанье – продукт побочный, типа как мёд.
Если каждый день на тебя орёт идиот,
Поневоле начнёшь писать стихи или прозу.
Дмитрий Быков
#быков
#поэт
У меня насчёт моего таланта иллюзий нет.
В нашем деле и так избыток зазнаек.
Я поэт, но на фоне Блока я не поэт.
Я прозаик, но кто сейчас не прозаик?
Загоняв себя, как Макар телят,
И колпак шута заработав,
Я открыл в себе лишь один, но большой талант
–
Я умею злить идиотов.
Вот сидят, допустим, — слова цивильны, глаза в тени,
Говорят чего-нибудь о морали…
Я ещё не успел поздороваться, а они
Заорали.
И будь он космополит или патриот,
Элита или народ, красавец или урод,
Раскинься вокруг Кейптаун или Кейп-код,
Отчизна-мать или ненька ридна, –
Как только раскроет рот,
Да как заорёт, –
Становится сразу видно, что идиот.
А до того иногда не видно.
Иногда я что-нибудь проору в ответ,
Иногда в испуге в обморок брякнусь.
Я едва ли потребен Господу как поэт,
Но порой я полезен ему как лакмус.
Может быть, фейс-контроль. А может, у них дресс-код.
Может быть, им просто не нравится мой подход
К их святому, напыщенному серьёзу,
Я не знаю, чем посягаю на их оплот
И с чего представляю для них угрозу.
А писанье – продукт побочный, типа как мёд.
Если каждый день на тебя орёт идиот,
Поневоле начнёшь писать стихи или прозу.
Дмитрий Быков
#быков
#поэт
* * *
А мне никогда ничего не прощали:
Ни юноша бледный, пылавший прыщами,
Ни старец в алмазном венце седины —
Никто не давал мне платить вполцены.
В расчет принималась любая ошибка —
От запаха пота до запаха шипра,
От крупных обид до таких мелочей,
Которых бы взгляд не заметил ничей.
Другим отпускалось, а мне доставалось,
А сам я прощал — ибо что оставалось?
Прощал, чтобы только не быть одному
(На деле же я не прощал никому),
Не твердостью духа, а робостью праха.
Прощал от тоски, от унынья, от страха,
Прощала моя подколенная дрожь,
А великодушья во мне ни на грош.
Простить бы хоть раз — без гримасы и позы;
Отдать, но от щедрости, а не угрозы,
Не так, как купец на дороге большой,
А с ясной улыбкой и чистой душой.
Не так, как прощает трусливая шлюха, —
Простить бы хоть раз от величия духа,
От веры, от силы, от воли к добру…
Но так я прощу перед тем, как помру.
Дмитрий Быков
#быков
#прощение
А мне никогда ничего не прощали:
Ни юноша бледный, пылавший прыщами,
Ни старец в алмазном венце седины —
Никто не давал мне платить вполцены.
В расчет принималась любая ошибка —
От запаха пота до запаха шипра,
От крупных обид до таких мелочей,
Которых бы взгляд не заметил ничей.
Другим отпускалось, а мне доставалось,
А сам я прощал — ибо что оставалось?
Прощал, чтобы только не быть одному
(На деле же я не прощал никому),
Не твердостью духа, а робостью праха.
Прощал от тоски, от унынья, от страха,
Прощала моя подколенная дрожь,
А великодушья во мне ни на грош.
Простить бы хоть раз — без гримасы и позы;
Отдать, но от щедрости, а не угрозы,
Не так, как купец на дороге большой,
А с ясной улыбкой и чистой душой.
Не так, как прощает трусливая шлюха, —
Простить бы хоть раз от величия духа,
От веры, от силы, от воли к добру…
Но так я прощу перед тем, как помру.
Дмитрий Быков
#быков
#прощение
* * *
Хотя за гробом нету ничего,
Мир без меня я видел, и его
Представить проще мне, чем мир со мною:
Зачем я тут — не знаю и сейчас.
А чтобы погрузиться в мир без нас,
Довольно встречи с первою женою
Или с любой, с кем мы делили кров,
На счёт лупили дачных комаров,
В осенней Ялте лето догоняли,
Глотали незаслуженный упрёк,
Бродили вдоль, валялись поперёк
И разбежались по диагонали.
Всё изменилось, вплоть до цвета глаз.
Какой-то муж, ничем не хуже нас,
И всё, что полагается при муже, —
Привычка, тапки, тачка, огород,
Сначала дочь, потом наоборот, —
А если мужа нет, так даже хуже.
На той стене теперь висит Мане.
Вот этой чашки не было при мне.
Из этой вазы я вкушал повидло.
Где стол был яств — не гроб, но гардероб.
На месте сквера строят небоскрёб.
Фонтана слёз в окрестностях не видно.
Да, спору нет, в иные времена
Я завопил бы: прежняя жена,
Любовница, рубашка, дом с трубою!
Как смеешь ты, как не взорвёшься ты
От ширящейся, жуткой пустоты,
Что заполнял я некогда собою!
Зато теперь я думаю: и пусть.
Лелея ностальгическую грусть,
Не рву волос и не впадаю в траур.
Вот эта баба с табором семьи
И эта жизнь — могли бы быть мои.
Не знаю, есть ли Бог, но он не фраер.
Любя их не такими, как теперь,
Я взял, что мог. Любовь моя, поверь -
Я мучаюсь мучением особым:
Я помню каждый наш с тобою час.
Коль вы без нас — как эта жизнь без нас,
То мы без вас — как ваша жизнь за гробом.
Во мне ты за троллейбусом бежишь,
При месячных от радости визжишь,
Швыряешь морю мелкую монету,
Читаешь, ноешь, гробишь жизнь мою, —
Такой ты, верно, будешь и в раю.
Тем более что рая тоже нету.
Дмитрий Быков
2000
#быков
#мирбезменя
Хотя за гробом нету ничего,
Мир без меня я видел, и его
Представить проще мне, чем мир со мною:
Зачем я тут — не знаю и сейчас.
А чтобы погрузиться в мир без нас,
Довольно встречи с первою женою
Или с любой, с кем мы делили кров,
На счёт лупили дачных комаров,
В осенней Ялте лето догоняли,
Глотали незаслуженный упрёк,
Бродили вдоль, валялись поперёк
И разбежались по диагонали.
Всё изменилось, вплоть до цвета глаз.
Какой-то муж, ничем не хуже нас,
И всё, что полагается при муже, —
Привычка, тапки, тачка, огород,
Сначала дочь, потом наоборот, —
А если мужа нет, так даже хуже.
На той стене теперь висит Мане.
Вот этой чашки не было при мне.
Из этой вазы я вкушал повидло.
Где стол был яств — не гроб, но гардероб.
На месте сквера строят небоскрёб.
Фонтана слёз в окрестностях не видно.
Да, спору нет, в иные времена
Я завопил бы: прежняя жена,
Любовница, рубашка, дом с трубою!
Как смеешь ты, как не взорвёшься ты
От ширящейся, жуткой пустоты,
Что заполнял я некогда собою!
Зато теперь я думаю: и пусть.
Лелея ностальгическую грусть,
Не рву волос и не впадаю в траур.
Вот эта баба с табором семьи
И эта жизнь — могли бы быть мои.
Не знаю, есть ли Бог, но он не фраер.
Любя их не такими, как теперь,
Я взял, что мог. Любовь моя, поверь -
Я мучаюсь мучением особым:
Я помню каждый наш с тобою час.
Коль вы без нас — как эта жизнь без нас,
То мы без вас — как ваша жизнь за гробом.
Во мне ты за троллейбусом бежишь,
При месячных от радости визжишь,
Швыряешь морю мелкую монету,
Читаешь, ноешь, гробишь жизнь мою, —
Такой ты, верно, будешь и в раю.
Тем более что рая тоже нету.
Дмитрий Быков
2000
#быков
#мирбезменя
* * *
Вынь из меня всё это — и что останется?
Скучная жизнь поэта, брюзга и странница.
Эта строка из Бродского, та из Ибсена —
Что моего тут, собственно? Где я истинный?
Сетью цитат опутанный ум учёного,
Биомодель компьютера, в сеть включённого.
Мёрзлый автобус тащится по окраине,
Каждая мелочь плачется о хозяине,
Улиц недвижность идолья, камни, выдолбы...
Если бы их не видел я — что я видел бы?
Двинемся вспять — и что вы там раскопаете,
Кроме желанья спать и культурной памяти?
Снежно-тускла, останется мне за вычетом
Только тоска — такого бы я не вычитал.
Впрочем, ночные земли — и эта самая —
Залиты льдом не тем ли, что и тоска моя?
Что этот вечер, как не пейзаж души моей,
Силою речи на целый квартал расширенный?
Всюду её отраженья, друзья и сверстники,
Всюду её продолженье другими средствами.
Звёзды, проезд Столетова, тихий пьяница.
Вычесть меня из этого — что останется?
Дмитрий Быков
#быков
#просебя
Вынь из меня всё это — и что останется?
Скучная жизнь поэта, брюзга и странница.
Эта строка из Бродского, та из Ибсена —
Что моего тут, собственно? Где я истинный?
Сетью цитат опутанный ум учёного,
Биомодель компьютера, в сеть включённого.
Мёрзлый автобус тащится по окраине,
Каждая мелочь плачется о хозяине,
Улиц недвижность идолья, камни, выдолбы...
Если бы их не видел я — что я видел бы?
Двинемся вспять — и что вы там раскопаете,
Кроме желанья спать и культурной памяти?
Снежно-тускла, останется мне за вычетом
Только тоска — такого бы я не вычитал.
Впрочем, ночные земли — и эта самая —
Залиты льдом не тем ли, что и тоска моя?
Что этот вечер, как не пейзаж души моей,
Силою речи на целый квартал расширенный?
Всюду её отраженья, друзья и сверстники,
Всюду её продолженье другими средствами.
Звёзды, проезд Столетова, тихий пьяница.
Вычесть меня из этого — что останется?
Дмитрий Быков
#быков
#просебя
Глядишь, на свете почти не осталось мест
«Укрой меня, Боже, во аде моем!»
(Н.С.)
Глядишь, на свете почти не осталось мест,
Где мне хорошо; но это еще осталось —
Дворы на пути из булочной в своей подъезд,
И окон вечерних нежность, и снега талость.
Желтеют окна, и в каждом втором окне
экран мерцает, и люстры как будто те же,
И ясный закат, в котором виделись мне
Морские зыби и контуры побережий.
Здесь был наш мир: кормили местных котят,
Съезжали с горки, под зад подложив фанеру, —
И этот тлеющий, красный, большой закат
С лихвой заменял Гранаду или Ривьеру.
Здесь был мой город: от детской, в три этажа,
Белеющей поликлиники — и до школы;
И в школу, и в поликлинику шел, дрожа,
А вспомню, и улыбаюсь: старею, что ли.
Направо — угол проспекта, и дом-каре,
Большой, с магазином «Вина» и вечной пьянкой, — но эти окна!
И классики во дворе —
С «немой», «слепой», «золотой», с гуталинной банкой!
Здесь ходят за хлебом, выгуливают собак,
Стирают белье, глядят, как играют дети,
готовят обед — а те, кто живет не так,
Живет не так, как следует жить на свете.
Да, этот мир, этот рай, обиход, уют,
Деревья, скверик с качелями и ракетой —
И райские птицы мне слаще не запоют,
Чем эти качели, и жизни нет, кроме этой.
Свет окон, ржавчина крыш, водостоков жесть,
Дворы, помойки, кухонная вонь, простуда —
И ежели после смерти хоть что-то есть,
То я бы хотел сюда, а не вон отсюда.
Дмитрий Быков
#быков
#память
#дом
#детство
#молодость
«Укрой меня, Боже, во аде моем!»
(Н.С.)
Глядишь, на свете почти не осталось мест,
Где мне хорошо; но это еще осталось —
Дворы на пути из булочной в своей подъезд,
И окон вечерних нежность, и снега талость.
Желтеют окна, и в каждом втором окне
экран мерцает, и люстры как будто те же,
И ясный закат, в котором виделись мне
Морские зыби и контуры побережий.
Здесь был наш мир: кормили местных котят,
Съезжали с горки, под зад подложив фанеру, —
И этот тлеющий, красный, большой закат
С лихвой заменял Гранаду или Ривьеру.
Здесь был мой город: от детской, в три этажа,
Белеющей поликлиники — и до школы;
И в школу, и в поликлинику шел, дрожа,
А вспомню, и улыбаюсь: старею, что ли.
Направо — угол проспекта, и дом-каре,
Большой, с магазином «Вина» и вечной пьянкой, — но эти окна!
И классики во дворе —
С «немой», «слепой», «золотой», с гуталинной банкой!
Здесь ходят за хлебом, выгуливают собак,
Стирают белье, глядят, как играют дети,
готовят обед — а те, кто живет не так,
Живет не так, как следует жить на свете.
Да, этот мир, этот рай, обиход, уют,
Деревья, скверик с качелями и ракетой —
И райские птицы мне слаще не запоют,
Чем эти качели, и жизни нет, кроме этой.
Свет окон, ржавчина крыш, водостоков жесть,
Дворы, помойки, кухонная вонь, простуда —
И ежели после смерти хоть что-то есть,
То я бы хотел сюда, а не вон отсюда.
Дмитрий Быков
#быков
#память
#дом
#детство
#молодость
* * *
…А между тем Благая весть –
всегда в разгар триумфа ада,
и это только так и есть,
и только так всегда и надо!
Когда, казалось, нам велят –
а может, сами захотели, –
спускаться глубже, глубже в ад
по лестнице Страстной недели:
все силы тьмы сошлись на смотр,
стесняться некого – а чё там;
бежал Фома, отрёкся Пётр,
Иуда занят пересчётом, –
но в мир бесцельного труда
и опротивевшего блуда
вступает чудо лишь тогда,
когда уже никак без чуда,
когда надежда ни одна
не намекает нам, что живы,
и перспектива есть одна –
отказ от всякой перспективы.
На всех углах твердят вопрос,
осклабясь радостно, как звери:
«Уроды, где же ваш Христос?»
А наш Христос пока в пещере,
в ночной тиши. От чуждых глаз
Его скрывает плащаница.
Он там, пока любой из нас
не дрогнет и не усомнится
(не усомнится только тот
глядящий пристально и строго
неколебимый идиот,
что вообще не верит в Бога).
Земля безвидна и пуста.
Ни милосердия, ни смысла.
На ней не может быть Христа,
Его и не было, приснился.
Сыскав сомнительный приют,
не ожидая утешенья,
сидят апостолы, и пьют,
и выясняют отношенья:
– Погибло всё. Одни мечты.
Тут сеять – только тратить зёрна.
– Предатель ты. – Подослан ты.
– Он был неправ. – Неправ?!
– Бесспорно.
Он был неправ, а правы те.
Не то, понятно и дитяти,
Он вряд ли был бы на кресте,
что Он и сам предвидел, кстати.
Нас, дураков, попутал бес…
Но тут приходит Магдалина
и говорит: «Воскрес! Воскрес!
Он говорил, я говорила!»
И этот звонкий женский крик
среди бессилия и злобы
раздастся в тот последний миг,
когда ещё чуть-чуть – и всё бы.
Глядишь кругом – земля черна.
Ещё потерпим – и привыкнем.
И в воскресение зерна
никто не верит, как Уитмен.
Нас окружает только месть,
и празднословье, и опаска,
а если вдруг надежда есть –
то это всё ещё не Пасха.
Провал не так ещё глубок.
Мы скатимся к осипшим песням
о том, что не воскреснет Бог,
а мы подавно не воскреснем.
Он нас презрел, забыл, отверг,
лишил и гнева, и заботы;
сперва прошёл страстной четверг,
потом безвременье субботы,
– и лишь тогда ударит свет,
его увижу в этот день я:
не раньше, нет, не позже, нет, –
в час отреченья и паденья.
Когда не десять и не сто,
а миллион поверит бреду;
когда уже ничто,
ничто не намекает на победу, –
ударит свет и всё сожжет,
и смерть отступится, оскалясь.
Вот Пасха. Вот её сюжет.
Христос воскрес.
А вы боялись.
Дмитрий Быков
2015
#быков
#бог
#страстнаянеделя
#пасха
#воскрешение
…А между тем Благая весть –
всегда в разгар триумфа ада,
и это только так и есть,
и только так всегда и надо!
Когда, казалось, нам велят –
а может, сами захотели, –
спускаться глубже, глубже в ад
по лестнице Страстной недели:
все силы тьмы сошлись на смотр,
стесняться некого – а чё там;
бежал Фома, отрёкся Пётр,
Иуда занят пересчётом, –
но в мир бесцельного труда
и опротивевшего блуда
вступает чудо лишь тогда,
когда уже никак без чуда,
когда надежда ни одна
не намекает нам, что живы,
и перспектива есть одна –
отказ от всякой перспективы.
На всех углах твердят вопрос,
осклабясь радостно, как звери:
«Уроды, где же ваш Христос?»
А наш Христос пока в пещере,
в ночной тиши. От чуждых глаз
Его скрывает плащаница.
Он там, пока любой из нас
не дрогнет и не усомнится
(не усомнится только тот
глядящий пристально и строго
неколебимый идиот,
что вообще не верит в Бога).
Земля безвидна и пуста.
Ни милосердия, ни смысла.
На ней не может быть Христа,
Его и не было, приснился.
Сыскав сомнительный приют,
не ожидая утешенья,
сидят апостолы, и пьют,
и выясняют отношенья:
– Погибло всё. Одни мечты.
Тут сеять – только тратить зёрна.
– Предатель ты. – Подослан ты.
– Он был неправ. – Неправ?!
– Бесспорно.
Он был неправ, а правы те.
Не то, понятно и дитяти,
Он вряд ли был бы на кресте,
что Он и сам предвидел, кстати.
Нас, дураков, попутал бес…
Но тут приходит Магдалина
и говорит: «Воскрес! Воскрес!
Он говорил, я говорила!»
И этот звонкий женский крик
среди бессилия и злобы
раздастся в тот последний миг,
когда ещё чуть-чуть – и всё бы.
Глядишь кругом – земля черна.
Ещё потерпим – и привыкнем.
И в воскресение зерна
никто не верит, как Уитмен.
Нас окружает только месть,
и празднословье, и опаска,
а если вдруг надежда есть –
то это всё ещё не Пасха.
Провал не так ещё глубок.
Мы скатимся к осипшим песням
о том, что не воскреснет Бог,
а мы подавно не воскреснем.
Он нас презрел, забыл, отверг,
лишил и гнева, и заботы;
сперва прошёл страстной четверг,
потом безвременье субботы,
– и лишь тогда ударит свет,
его увижу в этот день я:
не раньше, нет, не позже, нет, –
в час отреченья и паденья.
Когда не десять и не сто,
а миллион поверит бреду;
когда уже ничто,
ничто не намекает на победу, –
ударит свет и всё сожжет,
и смерть отступится, оскалясь.
Вот Пасха. Вот её сюжет.
Христос воскрес.
А вы боялись.
Дмитрий Быков
2015
#быков
#бог
#страстнаянеделя
#пасха
#воскрешение
* * *
Он так её мучит, как будто растит жену.
Он ладит её под себя — под свои пороки,
Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Муштрует, мытарит, холит, даёт уроки.
И вот она приручается — тем верней,
Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем.
Она же видит во всём заботу о ней.
Точнее, об их грядущем. Понятно, общем.
Он так её мучит, дрючит, костит, честит,
Он так её мучит — прицельно, умно, пристрастно,
Он так её мучит, как будто жену растит.
Но он не из тех, кто женится, — это ясно.
Выходит, всё это даром: "Анкор, анкор",
"Ко мне, ко мне," — переливчатый вопль тарзаний,
Скандалы, слёзы, истерики, весь декор,
Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обречённых на нищету.
Так учат наследного принца сидеть на троне —
И знают, что завтра трон разнесут в щепу,
Сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нём не клином сошёлся свет
И всё сгодилось с другим, на него похожим;
Но в том-то вся и беда, что похожих нет,
И он её мучит, а мы ничего не можем.
...Но, может быть, вся дрессура идёт к тому,
Чтоб после позора, рёва, срыва, разрыва
Она дорастёт и станет равна ему,
А значит — непобедима, неуязвима?
И всё для того, чтоб отринув соблазн родства,
Давясь слезами, пройдя километры лезвий,
Она до него доросла — и переросла,
И перешагнула, и дальше пошла железной?..
А он останется — треснувшая броня,
Пустой стакан, перевёрнутая страница.
Не так ли и Бог испытывает меня,
Чтоб сделать себе подобным — и устраниться,
Да всё не выходит?..
Дмитрий Быков
2018
#быков
#жена
#испытание
#учение
#рост
#бог
Он так её мучит, как будто растит жену.
Он ладит её под себя — под свои пороки,
Привычки, страхи, веснушчатость, рыжину.
Муштрует, мытарит, холит, даёт уроки.
И вот она приручается — тем верней,
Что мы не можем спокойно смотреть и ропщем.
Она же видит во всём заботу о ней.
Точнее, об их грядущем. Понятно, общем.
Он так её мучит, дрючит, костит, честит,
Он так её мучит — прицельно, умно, пристрастно,
Он так её мучит, как будто жену растит.
Но он не из тех, кто женится, — это ясно.
Выходит, всё это даром: "Анкор, анкор",
"Ко мне, ко мне," — переливчатый вопль тарзаний,
Скандалы, слёзы, истерики, весь декор,
Приходы, уходы и прочий мильон терзаний.
Так учат кутить обречённых на нищету.
Так учат наследного принца сидеть на троне —
И знают, что завтра трон разнесут в щепу,
Сперва разобравшись с особами царской крови.
Добро бы на нём не клином сошёлся свет
И всё сгодилось с другим, на него похожим;
Но в том-то вся и беда, что похожих нет,
И он её мучит, а мы ничего не можем.
...Но, может быть, вся дрессура идёт к тому,
Чтоб после позора, рёва, срыва, разрыва
Она дорастёт и станет равна ему,
А значит — непобедима, неуязвима?
И всё для того, чтоб отринув соблазн родства,
Давясь слезами, пройдя километры лезвий,
Она до него доросла — и переросла,
И перешагнула, и дальше пошла железной?..
А он останется — треснувшая броня,
Пустой стакан, перевёрнутая страница.
Не так ли и Бог испытывает меня,
Чтоб сделать себе подобным — и устраниться,
Да всё не выходит?..
Дмитрий Быков
2018
#быков
#жена
#испытание
#учение
#рост
#бог
* * *
Ваше счастье настолько демонстративно,
Что почти противно.
Ваше счастье настолько нагло, обло, озорно,
Так позёрно, что это почти позорно.
Так ликует нищий, нашедший корку,
Или школьник, успешно прошедший порку,
Или раб последний, пошедший в горку,
Или автор, вошедший бездарностью в поговорку
И с трудом пробивший в журнал подборку.
Так ликует герцог, шлюху склонивший к браку,
Так ликует мальчик, нашедший каку —
Подобрал и всем её в нос суёт:
— Вот! Вот!
А моё-то счастье клевало чуть-чуть, по зёрнам,
Но и то казалось себе позорным,
Так что всякий раз, выходя наружу из помещенья,
Всем-то видом своим просило прощенья,
Изгибалось, кланялось, извинялось,
Над собою тщательно измывалось —
Лишь бы вас не толкнуть, не задеть, не смутить собою,
И тем более не доставалось с бою.
Да, душа моя тоже пела,
И цвела, и знала уют.
Быть счастливым — целое дело.
Я умею. Мне не дают.
Дмитрий Быков
#быков
#счастье
Ваше счастье настолько демонстративно,
Что почти противно.
Ваше счастье настолько нагло, обло, озорно,
Так позёрно, что это почти позорно.
Так ликует нищий, нашедший корку,
Или школьник, успешно прошедший порку,
Или раб последний, пошедший в горку,
Или автор, вошедший бездарностью в поговорку
И с трудом пробивший в журнал подборку.
Так ликует герцог, шлюху склонивший к браку,
Так ликует мальчик, нашедший каку —
Подобрал и всем её в нос суёт:
— Вот! Вот!
А моё-то счастье клевало чуть-чуть, по зёрнам,
Но и то казалось себе позорным,
Так что всякий раз, выходя наружу из помещенья,
Всем-то видом своим просило прощенья,
Изгибалось, кланялось, извинялось,
Над собою тщательно измывалось —
Лишь бы вас не толкнуть, не задеть, не смутить собою,
И тем более не доставалось с бою.
Да, душа моя тоже пела,
И цвела, и знала уют.
Быть счастливым — целое дело.
Я умею. Мне не дают.
Дмитрий Быков
#быков
#счастье
«ПОСЛАНИЕ ЮНОШЕ»
Пусть так. Я прав.
Р.-М. Рильке
Мечтая о надёжности семьи,
Забыв о детских бреднях, юных сплетнях,
Любимейшие девушки мои
Выходят замуж за сорокалетних.
Они звонят меня предупредить, -
Уже почти как друга или брата, -
Они с улыбкой просят заходить,
Но радуются как-то виновато.
Есть выбор: дом-гора и дом-дыра.
Нора, где скрип пера и плачут дети.
Что я могу вам дать? А вам пора:
Написан Вертер. Не держу. Идите.
Пусть так. Он прав. Ты с ним. Вы есть. Нас нет.
Прощай. Я буду тени незаметней.
Когда-нибудь мне будет сорок лет.
Я встречусь со своей двадцатилетней.
Я встречу взгляд её бездонных глаз.
Она не отведёт их. Так и выйдет.
И юноша, родившийся сейчас, -
О наш удел! - меня возненавидит.
Прости меня, о юноша! Прости!
Не шляйся по Москве, не бей бутылок,
Сумей зажать отчаянье в горсти
И не бросай проклятий ей в затылок:
Все таковы они! Пусть так. Я прав.
Их дело - глотку драть в семейных ссорах,
А наш удел - закусывать рукав
И выжидать, когда нам будет сорок.
О юноша! Найди довольно сил
Не закоснеть в отчаянье и злобе,
Простить её, как я её простил,
И двинуть дальше, захромав на обе,
Уйти из дома в каплющую тьму
В уже ненужной новенькой "аляске"
И написать послание тому,
Кто дрыгает ножонками в коляске.
Дмитрий Быков
#быков
Пусть так. Я прав.
Р.-М. Рильке
Мечтая о надёжности семьи,
Забыв о детских бреднях, юных сплетнях,
Любимейшие девушки мои
Выходят замуж за сорокалетних.
Они звонят меня предупредить, -
Уже почти как друга или брата, -
Они с улыбкой просят заходить,
Но радуются как-то виновато.
Есть выбор: дом-гора и дом-дыра.
Нора, где скрип пера и плачут дети.
Что я могу вам дать? А вам пора:
Написан Вертер. Не держу. Идите.
Пусть так. Он прав. Ты с ним. Вы есть. Нас нет.
Прощай. Я буду тени незаметней.
Когда-нибудь мне будет сорок лет.
Я встречусь со своей двадцатилетней.
Я встречу взгляд её бездонных глаз.
Она не отведёт их. Так и выйдет.
И юноша, родившийся сейчас, -
О наш удел! - меня возненавидит.
Прости меня, о юноша! Прости!
Не шляйся по Москве, не бей бутылок,
Сумей зажать отчаянье в горсти
И не бросай проклятий ей в затылок:
Все таковы они! Пусть так. Я прав.
Их дело - глотку драть в семейных ссорах,
А наш удел - закусывать рукав
И выжидать, когда нам будет сорок.
О юноша! Найди довольно сил
Не закоснеть в отчаянье и злобе,
Простить её, как я её простил,
И двинуть дальше, захромав на обе,
Уйти из дома в каплющую тьму
В уже ненужной новенькой "аляске"
И написать послание тому,
Кто дрыгает ножонками в коляске.
Дмитрий Быков
#быков
* * *
Всё валится у меня из рук.
Ранний снег, ноябрь холодущий.
Жизнь заходит на новый круг,
более круглый, чем предыдущий.
Небо ниже день ото дня.
Житель дна, гражданин трущобы
Явно хочет, чтобы меня
чёрт задрал. И впрямь хорошо бы.
Это ты, ты, ты думаешь обо мне, щуря глаз, нагоняя порчу,
Сотворяя кирпич в стене из борца, которого корчу;
Заставляя трястись кусты,
стекло - дребезжать уныло,
А машину - гнить, и всё это ты, ты, ты,
Ты, что прежде меня хранила.
Но и я, я, я думаю о тебе, воздавая вдвое, превысив меру,
Нагоняя трещину на губе, грипп, задержку, чуму, холеру,
Отнимая веру, что есть края, где запас тепла и защиты
Для тебя хранится.
И всё это я, я, я -
Тоже, в общем, не лыком шитый.
Сыплем снегом, ревём циклоном, дудим в дуду
От Чучмекистана до Индостана,
Тратим, тратим, всё не потратим то, что в прошлом году
Было жизнью и вот чем стало.
И когда на невинных вас из промозглой тьмы
Прелью, гнилью, могилой веет, -
Не валите на осень: всё это мы, мы, мы,
Больше так никто не умеет.
Дмитрий Быков
#быков
Всё валится у меня из рук.
Ранний снег, ноябрь холодущий.
Жизнь заходит на новый круг,
более круглый, чем предыдущий.
Небо ниже день ото дня.
Житель дна, гражданин трущобы
Явно хочет, чтобы меня
чёрт задрал. И впрямь хорошо бы.
Это ты, ты, ты думаешь обо мне, щуря глаз, нагоняя порчу,
Сотворяя кирпич в стене из борца, которого корчу;
Заставляя трястись кусты,
стекло - дребезжать уныло,
А машину - гнить, и всё это ты, ты, ты,
Ты, что прежде меня хранила.
Но и я, я, я думаю о тебе, воздавая вдвое, превысив меру,
Нагоняя трещину на губе, грипп, задержку, чуму, холеру,
Отнимая веру, что есть края, где запас тепла и защиты
Для тебя хранится.
И всё это я, я, я -
Тоже, в общем, не лыком шитый.
Сыплем снегом, ревём циклоном, дудим в дуду
От Чучмекистана до Индостана,
Тратим, тратим, всё не потратим то, что в прошлом году
Было жизнью и вот чем стало.
И когда на невинных вас из промозглой тьмы
Прелью, гнилью, могилой веет, -
Не валите на осень: всё это мы, мы, мы,
Больше так никто не умеет.
Дмитрий Быков
#быков
* * *
— Чтобы было, как я люблю, — я тебе говорю, — надо еще пройти декабрю, а после январю. Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват — то есть распад зимы: время, когда ее псы смирны, волки почти кротки, и растлевающий дух весны душит ее полки. Где былая их правота, грозная белизна? Марширующая пята растаптывала, грузна, золотую гниль октября и черную — ноября, недвусмысленно говоря, что все уже не игра. Даже мнилось, что поделом белая ярость зим: глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск. Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв, и уходящая правота вытеснится иной — одну провожает дрожь живота, другую чую спиной.
Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен — время от нас отводило глаз, и этим я был пленен. Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь. Умирающим не до тех, кто остается здесь. Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент, было занято лишь собой, и я улучил момент. Жизнь, которую я застал, была кругом неправа — то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва. Эти старческие черты, ручьистую болтовню, это отсутствие правоты я ни с чем не сравню. Я наглотался отравы той из мутного хрусталя, я отравлен неправотой позднего февраля.
Но до этого — целый век темноты, мерзлоты. Если б мне любить этот снег, как его любишь ты — ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой, возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой, девочка со звездой во лбу, узница правоты! Даже странно, как я люблю все, что не любишь ты. Но покуда твой звездный час у меня на часах, выколачивает матрас метелица в небесах, и в четыре почти черно, и вовсе черно к пяти, и много, много еще чего должно произойти.
Дмитрий Быков
#быков
— Чтобы было, как я люблю, — я тебе говорю, — надо еще пройти декабрю, а после январю. Я люблю, чтобы был закат цвета ранней хурмы, и снег оскольчат и ноздреват — то есть распад зимы: время, когда ее псы смирны, волки почти кротки, и растлевающий дух весны душит ее полки. Где былая их правота, грозная белизна? Марширующая пята растаптывала, грузна, золотую гниль октября и черную — ноября, недвусмысленно говоря, что все уже не игра. Даже мнилось, что поделом белая ярость зим: глотки, может быть, подерем, но сердцем не возразим. Ну и где триумфальный треск, льдистый хрустальный лоск? Солнце над ним водружает крест, плавит его, как воск. Зло, пытавшее на излом, само себя перезлив, побеждается только злом, пытающим на разрыв, и уходящая правота вытеснится иной — одну провожает дрожь живота, другую чую спиной.
Я начал помнить себя как раз в паузе меж времен — время от нас отводило глаз, и этим я был пленен. Я люблю этот дряхлый смех, мокрого блеска резь. Умирающим не до тех, кто остается здесь. Время, шедшее на убой, вязкое, как цемент, было занято лишь собой, и я улучил момент. Жизнь, которую я застал, была кругом неправа — то ли улыбка, то ли оскал полуживого льва. Эти старческие черты, ручьистую болтовню, это отсутствие правоты я ни с чем не сравню. Я наглотался отравы той из мутного хрусталя, я отравлен неправотой позднего февраля.
Но до этого — целый век темноты, мерзлоты. Если б мне любить этот снег, как его любишь ты — ты, ценящая стиль макабр, вскормленная зимой, возвращающаяся в декабрь, словно к себе домой, девочка со звездой во лбу, узница правоты! Даже странно, как я люблю все, что не любишь ты. Но покуда твой звездный час у меня на часах, выколачивает матрас метелица в небесах, и в четыре почти черно, и вовсе черно к пяти, и много, много еще чего должно произойти.
Дмитрий Быков
#быков