* * *
Я была рада, когда бабушка умерла.
Сначала она начала задумываться, замолкать, смотреть куда-то между нами, потом каким-то последним усилием воли возвращаться обратно.
Через месяц вдруг спросила маму: «Что это за мальчик сидит на холодильнике? Видишь, смеётся, хорошенький такой, светловолосый. Смотри, смотри же — спрыгнул, побежал куда-то, куда побежал?»
Назавтра увидела деда, молодого, весёлого, наконец впервые через семнадцать лет после его смерти: «Что за рубашка на тебе, Афанасий? Я у тебя что-то не помню такой, я тебе такую не покупала». Через пару дней напротив за столом сидела её мачеха. Бабушка толкала мою мать в бок локтем: «Оль, ничего не пойму — что она молчит и улыбается и молчит, молчит и улыбается. Матрёна, да что с тобой?»
Через неделю людьми был полон дом. Бабушка днём и ночью говорила только с ними, знакомыми нам, ни разу нами не виденными, мёртвыми, довольными, рассказывающими наперебой, какой в этом году будет урожай, как они рады встрече, а что это за чёрный котёнок прячется в ванной?
При следующей нашей встрече не узнала меня, как будто меня никогда и не было.
Перестала вставать, открывать глаза, только что-то шептала, тихо, нехорошо так смеялась — пустая оболочка, полная чужим духом, как дымом. Это была не жизнь и не смерть, а что-то совсем чужое, что-то гораздо хуже.
Потом перестала и смеяться. Когда мы с мамой меняли простыни, пытались вдвоём её приподнять — измучились, крошечное тело стало втрое тяжелее, будто уже заживо пыталось уйти в землю, стремилось к ней.
В день похорон мама первой пришла в бабушкину квартиру, присела на кухне. Рассказывала, что вдруг стало тихо, потом вдруг ни с того, ни с сего начали трещать обои по всем комнатам, вдруг заскрипели, приближаясь, половицы в коридоре. Но, слава богу, тут кто-то постучался в дверь.
Целовать покойницу в лоб никто не целовал: тело начало неожиданно чернеть и разлагаться. Говорят, переморозили в похоронном бюро. Что-то, говорят, пошло не так.
Я не хочу об этом помнить. Я всегда думаю об этом. Ужасно скучаю.
В итоге смерть даёт нам не меньше, чем жизнь: законченный образ, историю, которую нужно однажды рассказать, чтобы не сойти с ума.
Треск обоев в пустой утренней квартире, маленький-невидимый-смеющийся мальчик.
Екатерина Симонова
#симонова
#троицкаяродительскаясуббота
#премияпоэзия
#жизнь
#память
#смерть
#бабушка
#любовь
#премии
Я была рада, когда бабушка умерла.
Сначала она начала задумываться, замолкать, смотреть куда-то между нами, потом каким-то последним усилием воли возвращаться обратно.
Через месяц вдруг спросила маму: «Что это за мальчик сидит на холодильнике? Видишь, смеётся, хорошенький такой, светловолосый. Смотри, смотри же — спрыгнул, побежал куда-то, куда побежал?»
Назавтра увидела деда, молодого, весёлого, наконец впервые через семнадцать лет после его смерти: «Что за рубашка на тебе, Афанасий? Я у тебя что-то не помню такой, я тебе такую не покупала». Через пару дней напротив за столом сидела её мачеха. Бабушка толкала мою мать в бок локтем: «Оль, ничего не пойму — что она молчит и улыбается и молчит, молчит и улыбается. Матрёна, да что с тобой?»
Через неделю людьми был полон дом. Бабушка днём и ночью говорила только с ними, знакомыми нам, ни разу нами не виденными, мёртвыми, довольными, рассказывающими наперебой, какой в этом году будет урожай, как они рады встрече, а что это за чёрный котёнок прячется в ванной?
При следующей нашей встрече не узнала меня, как будто меня никогда и не было.
Перестала вставать, открывать глаза, только что-то шептала, тихо, нехорошо так смеялась — пустая оболочка, полная чужим духом, как дымом. Это была не жизнь и не смерть, а что-то совсем чужое, что-то гораздо хуже.
Потом перестала и смеяться. Когда мы с мамой меняли простыни, пытались вдвоём её приподнять — измучились, крошечное тело стало втрое тяжелее, будто уже заживо пыталось уйти в землю, стремилось к ней.
В день похорон мама первой пришла в бабушкину квартиру, присела на кухне. Рассказывала, что вдруг стало тихо, потом вдруг ни с того, ни с сего начали трещать обои по всем комнатам, вдруг заскрипели, приближаясь, половицы в коридоре. Но, слава богу, тут кто-то постучался в дверь.
Целовать покойницу в лоб никто не целовал: тело начало неожиданно чернеть и разлагаться. Говорят, переморозили в похоронном бюро. Что-то, говорят, пошло не так.
Я не хочу об этом помнить. Я всегда думаю об этом. Ужасно скучаю.
В итоге смерть даёт нам не меньше, чем жизнь: законченный образ, историю, которую нужно однажды рассказать, чтобы не сойти с ума.
Треск обоев в пустой утренней квартире, маленький-невидимый-смеющийся мальчик.
Екатерина Симонова
#симонова
#троицкаяродительскаясуббота
#премияпоэзия
#жизнь
#память
#смерть
#бабушка
#любовь
#премии