"заметь печаль в моем смехе, заметь кровь в моем пиве, помоги мне сдержать слезы" - поет кантри-старик в фильме "Земля кочевников" - и жизнь как-то выправляется, становится гладкой, как пустыня, и ты идешь по ней с квакерским удовлетворением, и можно целый один день, бесконечный день, не волноваться о себе

самовыражение часто принимают за зло, а зло часто принимают за самовыражение

наш дом, трехэтажный, довоенный, стоит торец в торец с другим таким же домом, их разделяет небольшая тропинка. и балкон с двумя высокими стеклянными дверями в лепных откосах смотрит глаза в глаза другому такому же балкону напротив. за этими высокими дверями-окнами идет другая жизнь. и чертовски трудно к ней не приглядываться. особенно ночью, когда выходишь почитать с редкой философской сигаретой - а там горит свет. виден интерьер, стоят электрогитары, горит синяя гирлянда.
днем они часто курят. выходит девушка в пуховике и пижамных штанах, залипает в телефон. парень в больших наушниках и коротком синем халате. они стараются не пересекаться с нами и часто выходят на перекур сразу после того, как мы заканчиваем поливать цветы или красить окна к новому году (в качестве добрососедского жеста мы написали DАNCE! зеркально). неминуемо мы натыкаемся на наготу друг друга. даже если вечером задергивать шторы, днем, когда они открыты, чтобы пустить свет, сквозная планировка не дает скрыться (это прикол сталинской архитектуры?): неделе на третьей после переезда я увидела, как девушка с азартом что-то рассказывает, переодеваясь. тогда же я сама словила себя на том, что если заходить в сережин кабинет в неглиже, меня отлично видно. эта безумная близость - нас разделяет метров пять - и безумная проницаемость широких стеклянных дверей напоминает мне не времена советской прозрачности, а современность.
"мы все теперь живем в соседних окнах", - как-то сказал мне один сценарист. мы как никогда близко видим жизни друг друга, и трудно быть к этому равнодушными. отсюда весь ажиотаж и вся нервотрепка. от неравнодушия ко всему зримому.

сегодня буран, хлопья, агрессивный ветер с моря. захожу в подъезд большоного "респектабельного" новостроя, из тех докризисных, что с калитками на кодовых замках по всему периметру. отряхиваюсь от снега и натыкаюсь взглядом на скопление детских велосипедов под лестницей. их много, пара десятков, девчачьи розовые и зеленый неон для парней. и мне становится очень грустно - не понимаю почему. потому что остро ощутилось, что мечту спокойного продолжения рода и нормального родительства получают прицельно те, кто может позволить себе жить в самой дорогой недвижимости? (таких велосипедных свалок и других примет успешной многодетности двора не увидишь в панельках). может, стало не по себе от самого этого образа унифицированного "правильного" детства в розовом и неоне, словно отрезанного от реальности, природы и каких-то не торговых отношений со старшими? может стало страшно за всех этих детей, которым жить в завтра? в любом случае, не знала, что свалка велосипедов под лестницей может производить какое-то нелегкое впечатление. возможно, всё дело в метели. понимаешь, как далеко до лета. вот же была только что весна - а теперь умирает распустившийся раньше времени миндаль, охреневают птицы и кошки, стоят сиротливо велосипеды.

узнала тут, что перфекционизм это форма выражения враждебности. нежелание быть таким же спорным и полным трюизмов существом, как другие. желание их сразу перепрыгнуть - и поскольку старт без разбега на сотку практически невозможен, то далее следует отказ вообще что-либо делать.
когда мне было семь лет, я активно писала стихи, и в школе меня попросили сделать сборник. когда я показала маме материал на отбор, она оценила его так: "это не шекспир". такое нехилое мерило долгое время казалось мне правильным замахом - если не дотягиваешь до потолка, нефиг сотрясать воздух. от сборника я отказалась. и в дальнейшем от кучи всего отказалась. не могу сказать, что жалею. но теперь мне не нравится, что за всем этим стоит страх и враждебность - к другим и к себе. разрешено говорить только до конца, до самой сути - иначе нельзя говорить. но так невозможно найти свой голос. в конце концов нафига мне шекспир? коллективный автор елизаветинской эпохи, whaaat. а вуди аллена, которого ставит в пример отец, я вообще не перевариваю. вот такие бывают в семье сыновья маминой подруги - мейнстримные классики))
никто не запрещал мне идти в гуманитарии или заниматься творчеством. однако враждебность выразилась иначе - вот этим гамбургским судом, с горшка.
и враждебность теперь инкогнито живет во мне. кто знает, может именно она виновата - а не всеобщее тридцатилетие, злые козни эпохи соцмедиа или распугивающая пограничка, - в том, что всё туже затягиваются канальцы общения с последними теплыми людьми, замирающие огни где-то далеко, в ночной пустыне, hi how are you

есть такое настроение - "майкл каннингем". "гуляя по улицам, я начал задаваться вопросом, возможно ли, что той зимой впервые в жизни я до того ослаб, что смог различить пугающее твердокаменное роскошество мира, которое остается, когда отпадают идеализм и сентиментальность".

приснилось: за окном, на заснеженном подоконнике тусуют одичалые волнистые попугайчики. затем прилетают совсем уж экзотические ара и амадины. хохлятся, мерзнут, яркими пятнами покрывают голые ветки и белый снег. хочется их забрать в тепло, но каждый раз, когда я пытаюсь открыть створки окна и приманить - он пугаются и улетают.

люблю такое: пятеро крупных парней в пуховиках-маскхалатах, пока ждут газель, заходят в кафе, заполняют собой миниатюрное пространство, стульчики и столики, заказывают латте в высоких резных стаканах. или еще лучше: двадцать байкеров в косухах ночных волков мониторят площадь на предмет протестующих, и пока их нет, тоже заходят в кафе погреться, заказывают латте в пухлых розовых керамических чашечках. это не значит, что молочный кофейный напиток побеждает старорежимную маскулинность, но когда они сосуществуют - как-то это успокаивает.

жестокий, почти религиозный мир женского лукизма - то, на что можно с комфортом, теплым юмором и вообще удовольствием взирать, не имея с ним вообще ничего общего. смотрим "северный ветер" - и хорошо, и безопасно, несмотря на весь токсик. можно откуда-то с галерки жмуриться от блеска брюликов, хихикать, сосуществовать. как бы снизу и как бы сверху. единственное, что нас объединяет с ренатой литвиновой - это привычка обдирать с ногтей лак. это всё, что у меня общего с вселенской декадентской женственностью. могу подумать также о драных колготках, но с натяжкой. шампанское - крутая штука в теории, но пить его в кайф можно раза два в год. в общем, на егэ по вселенской женственности у меня был бы результат 1/100. и ничего - ни сожалений, ни агрессии.

в книге daily rituals читаю слова бергмана про очистительную святость работы - и не верю. во многом потому что слова именно бергмана, избалованного самолюбивца, всю жизнь подгоняемого амбициями запечатлевать себя во всем подряд, чередуя фильмы и зачатия - какая там очистительная святость? но кажется я вообще не верю в безусловный героизм работы, особенно творческой. я не очень-то понимаю, что такое работа? какая деятельность безусловно называется трудом? (вопрос кажется простым, но не тут-то было). какой труд вдруг возводится до работы, про которую можно вот так безапелляционно хвастать "я работал всю жизнь. без работы я бы сошел с ума, вот такой я исключительный". если ты пишешь 4 часа в день, а в другое время думаешь, ходишь за газетами, общаешься с паствой за бокалом вина - ты такой же труженик, как тот, кто работает, чтобы на острове стоял дом и водились газеты? не знаю. не знаю, зачем вас вообще сравнивать, зачем мерить вас общим словом "труд". это очень разные жизни. а еще есть монахи, которые не жнут и не имеют имени, и что же?
не знаю и про то, что работа это призвание, "поток, разливающийся по пейзажу души", то, чем человек гордится как преодолением какой-то изначальной неправедности жизни. для многих уложение смысла в работу это побег от относительности, от непонимания, что делать с жизнью, которая вроде как позволяет многое, но выдумывать ее безумно трудно, поскольку находишься, как атом, в крепкой решетке вещества - человеческого общества. для остальных работа это просто финансовая необходимость.
так-то великая абстракция - работа, призвание, миссия... священно лишь искреннее желание приносить пользу (не думаю, что у приличных врачей много экзистенциальных сомнений), всё прочее, особенно творческий подвиг - это зачастую желание устаканить свой необузданный эмоциональный ад, не стыдиться бездействия и желательно запечатлеть себя в других с помощью славы, чтобы не так страшно было помирать. никакой святости в этом нет. никакой жажды понять что-то сокрытое. есть лишь нормальное желание спастись - в конкретный день и в жизни в целом.

кормила уток, повредила плечо. сойдет за самопожертвование? эко-активизм?

хлоя чжао говорит, что самое трудное для нее из всех ее дел - продюсирования, режиссуры, монтажа - это все же письмо. "это решение задачи - всегда", - говорит. то, что креативное письмо, любое - сценарное, прозаическое, публицистическое, спичевое - это всегда problem solving, и уж только потом поток, всегда тревога и чистый процесс в вакууме средств и кучи возможностей, из которых конкретно сейчас подходят одна или две (шпаргалки точно не работают) - это мне очень отзывается. и успокаивает, что кто-то столь адекватный видит так же. "просыпаешься утром и в ужасе думаешь, что тебя ждет и как всё пойдет не так")))) обязательно пойдет не так - иначе точно что-то не так. если письмо доставляет удовольствие, как когда пишешь в дневнике или вспоминаешь былое у терапевта и в пьяном перекуре - значит дело труба. эпифании только завлекают в процесс письма - как сирены. но внутри - одни лабиринты, никаких красоток.

как оказалось, некоторое время я жила в коконе тишины. сегодня мне прочистили ушные пробки - и мир зашуршал. шуршат мои волосы, одежда, шуршит обувь о пол, шуршат согласные звуки во рту, шуршит сам воздух. не могу понять, нравится ли мне это.

сколько себя помню, всегда немножко ждала, когда наступит финальный план из всех сурвайволов: меня, выжившую the last girl в изгвазданной белой футболке, посадят на каталку в открытом фургоне скорой помощи и накроют казенным пледом. грезила я этим пледом. ощущением, что нормальный, справедливый мир наконец забрал из какой-то сбоящей ебалы, из подземелья сельских маньяков, и теперь-то компетентно, по закону, позаботится и подлечит. плед этот - ложь и пиздеж. вера в нормальных врачей, юристов, терапевтов, правозащитников, гаагский суд, этсетера. каких-то иных взрослых, кроме себя. которые починят голову, тело, страну, семью. но вот что-то сегодня с утра были ужасные всклокоченные мысли, предсрывные, а потом подышала, сходила на тренировку эту конченую, расставила пойнты по местам, ничего вроде особенного, и вдруг - ебать в рот поворот - лег на плечи этот метафизический плед. первый сука раз в жизни. прямо ворс его зашуршал. не хочется озвучивать фразы с плакатов в центрах реабилитации про помоги себе сам - тем более что мне так или иначе все-таки помогает дофига людей. но в общем, изо всех сил пытаюсь обесценить момент, высмеять - а не выходит. ну ничё, просаботирую это завтра, хехе.

в конечном счете я (как и все?) хочу только одного - чтоб мир смотрел на меня добрым лицом, идя навстречу на пешеходном переходе

кажется, это такая волна: многих людей из детского прошлого сначала оттянуло от берега - в искания самости, в мрачные выдуманные версии личности, в разочарование и обиду на всё, что было в счастливые моменты юности, которая обманула и не дала ответы, а только хихикала и тратила время. мув он, мы переросли друг друга. потом, после тридцати, люди накатили обратно - на воспоминания, на родные берега, на свою прежнюю веселость, на свое простое, безыскусное, исподнее "я". снова многим охота увидеться, поговорить, вспомнить, без подвоха, без ножа конкуренции за спиной - особенно с теми, с кем расстались когда-то плохо и нервно. но это уже не та веселость и не та простота. каждая волна не та, что прежде. its ok, totally

стоять на пороге настоящего взросления это как стоять перед промышленной стиральной машиной - в которую нужно шагнуть. боишься пипец, мнешься, тянешь, но когда все-таки шагаешь в бобину, или случайно оступаешься в нее, или она сама в итоге засасывает тебя своей резиновой прокладкой - всё начинает происходить быстро, интенсивно, всё наполняется железным грохотом, как когда стираешь брюки с ремнем на бляхе - только ты внутри, ничего больше вообще не контролируешь, стараешься сгруппироваться, тебя мнет и ворочает, заливает водой, но каким-то образом ты продолжаешь быть живым. если, конечно, достаточно проворен и у тебя хорошие инстинкты. плюс тебя немного бьет по голове железной пряжкой от ремня, но это пустяки.

в фильме "Колесо фортуны и фантазии" есть новелла о двух женщинах, которые случайно сталкиваются на мосту и принимают друг друга за одноклассниц. они долго откровенничают, пока не понимают, что обознались. по-моему, даже на бумаге это замечательный образ, именно так мы и встречаемся с людьми после долгой разлуки. случайно и не с ними. возможно, поэтому нет смысла мириться с теми, с кем давно расстроились отношения. легче заново познакомиться, желательно нечаянно и на мосту.

если долго ждешь пробуждения жизни, то когда оно наконец наступает, это приносит боль - вернее окрашенное болью чувство за пределом радости. птицы, коты, трава, почки и люди - все похожи на гражданское население, которое наконец освободили из длительной оккупации - и они не в состоянии петь песни и махать букетами. алкоголики идут по парку и кричат в споре о боге. старики толкают коляску с внуком. женщины в свитерах граблями снимают с придомовых клумб прошлогодние стебли. звуки голубиных крыльев и газонокосилок. запах цветов и сварки.

когда не нравится первая строчка в книге - это как поганое первое свидание. жестокая воля первого впечатления. человек на свидании решает, нравится ли кандидат в первые 15 секунд. столько примерно и нужно для вступительной фразы. и если с ней что-то не так (бог знает, что именно), дальше тяжко. трудно заставить себя захотеть, начинается высиживание вечера, отношения через силу. но если фраза то, что надо - подходит тебе - это как заклинание, словесный код моментального гипноза. зовите меня измаил. быдыщ!
есть, кажется, убеждение (в каких-нибудь блядских книжках о писательстве - наверняка), что лучше начинать с простой экспозиционной фразы, которая врезается посеред пространства и времени, как будто оно существовало и раньше, а мы рандомно к нему подключились: Колин открыл дверь. "Форд" стоял у подъездной дорожки. Мона не могла дышать.
Буллщит! Это как написать в тиндере "Умею жить, готов к приключениям". Сразу понятно, что НЕТ, ничего ты, братец, не умеешь. Попытка сказать о себе, не сказав ничего, присутствовать, отсутствуя, надеясь, что прокатит. Страх совершить ошибку. Переярчить или ляпнуть лишнего, показать уязвимость или настоящую силу (которая тоже уязвимость!). Зачем мне водиться с трусами, у которых в первой же строчке робко написано: "это не жизнь, это просто рассказ, я тут просто повествую потихоньку, извините".
а так-то капец какое сложное дело - писать о себе в тиндере и начинать книгу. для каждого есть тысячи способов соврать и лишь один - сказать правду. и поди ж его найди.