Интересная книга попала мне в руки. В 2021 году в издательстве «Нестор-История» вышла книга мемуаров и статей белого генерала Анатолия Леонидовича Носовича. Эти мемуары куда менее известны, чем воспоминания вождей Белого движения Деникина, Врангеля, Краснова и т. д. И неудивительно: они много лет хранились во французских архивах, пока их не обнаружил А. В. Ганин – возможно, наиболее деятельный исследователь Гражданской войны из тех, на кого не стыдно ссылаться. В книгу вошли мемуарные тексты («Шесть месяцев среди врагов» (две редакции; вторая, расширенная, носит название «Шесть месяцев среди врагов России», «Записки контрреволюционера» и небольшой очерк об И. В. Сталине), статьи Носовича из белогвардейской прессы (публиковались под псевдонимом А. Черноморский) и материалы, касающиеся жизни генерала, его службы, участия в Первой мировой и Гражданской войнах. Есть две вклейки с иллюстрациями, некоторые из них публикуются впервые. Публикация снабжена двумя вступительными статьями и очень подробно прокомментирована. Касательно имён и разных редких или устаревших словечек, на мой взгляд, даже излишне подробно: вряд ли потенциальный читатель этой книги не знает значения слова «нонсенс» или хотя бы приблизительно не догадывается, кто такой В. И. Ленин. На мой взгляд, этому изданию и другим ему подобным не хватает скорее некоего географического справочника (или хотя бы подробной карты), чтобы лучше представлять положение дел на фронте, направления ударов красных и белых, а также передвижения самого автора мемуаров.

Теперь о самом Носовиче. Личность довольно примечательная. Улан, гвардеец, энергичный спортсмен и лихой кавалерист, монархист, участник Первой мировой войны – и вдруг оказывается в Красной армии! Конечно, неспроста: после заключения Брестского мира Носович при содействии французской военной миссии вступил в контакт с белым подпольем и именно по приказу руководства формирующейся Добровольческой армии пополнил ряды «военспецов» (т. е. бывших офицеров царской армии) на службе у большевиков. Основным полем его деятельности стал занятый Красной армией Царицын, где Носович возглавлял штаб Северо-Кавказского военного округа. На этом ответственном посту он старательно занимался саботажем, тормозил подготовку операций, старательно запутывал приказы и донесения, перманентно находился под подозрением у большевистского начальства, прежде всего у самого И. В. Сталина, но до поры до времени выпутывался из непростых ситуаций и уворачивался от неудобных вопросов. В конце концов Носовичу пришлось бежать. Оказавшись у казаков, он столкнулся с крайне холодным приёмом и недоверием и был вынужден проходить через унизительные допросы на этот раз ещё и у белых. Такой вот «свой среди чужих, чужой среди своих» получается. А вообще удивительное дело: Носович прожил 89 лет (умер в 1968 году), а какое-никакое место в истории ему обеспечили прежде всего те самые 6 месяцев 1918 года, о которых он так много пишет. Хотя, может, ничего удивительного в этом и нет.

Несколько слов о самой книге. О, этот удивительный язык человека, которого жизнь вовсе не готовила к перу и бумаге и который пытается писать умно и красиво… Получается, впрочем, не всегда. Особенно коряв язык Носовича в первой редакции «Шести месяцев…». Время от времени встречаются перлы наподобие «наличия 24 часов отсутствия работы», а иногда и вовсе попадаются весьма бездарные стихи. И мемуары, и статьи Носовича пронизаны причитанием о том, какую Россию потеряли и мощным потоком злобы и ругани по адресу «красных». И большевики, и военспецы на службе советской власти – все у Носовича сплошь злодеи, вырожденцы, идиоты и вместилища всевозможных пороков. Справедливости ради, белых, особенно казачьих командиров, Носович тоже не щадит…

Среди видных большевиков в мемуарах генерала лишь один человек не выглядит ничтожеством – это Сталин. Носович не отказывает ему в уме, хитрости, настойчивости и организаторских способностях. Ещё бы! Если б Сталина, наделённого чрезвычайными полномочиями, чуть меньше сдерживали приказы из центра, то жизненный путь А. Л. Носовича мог бы оборваться ещё в 1918 году. Вообще в контексте истории Носовича сталинское самоуправство и стремление сосредоточить в своих руках всю власть на месте, и его постоянное недоверие к бывшим царским офицерам выглядит более обоснованным, чем обычно представляется в литературе.

В целом же Носович – человек своей эпохи и своего положения со всеми вытекающими недостатками и предрассудками, ему присущими. Я говорю про антисемитизм. В «Записках контрреволюционера» был очень примечательный эпизод, когда какая-то деревенская шайка хотела расправиться с автором мемуаров, приняв его за еврея, а его, похоже, больше задело не поведение погромщиков, а столь оскорбительное сравнение. По крайней мере, это читается между строк. Удивляет и то, как Носович, постоянно рассуждая об офицерской чести, ничуть не постеснялся в своём очерке о Сталине вложить в уста герою очевидно выдуманный монолог, демонстрируя тем самым злобу и коварство большевиков.

Есть в его текстах и ошибки, обнаруженные и подробно прокомментированные А. В. Ганиным. Где-то перепутана хронология событий, где-то неверно поданы и сами события. Из особенно комичного – утверждение о том, что красный командир Гай – женщина… Впрочем, в хаосе Гражданской войны не всегда было ясно, что происходит по другую сторону фронта, так что многие ошибки вполне объяснимы. И всё же я бы сказал, что Носович не производит впечатления умного человека. Более того, начиная читать его мемуары, я удивлялся, как он вообще смог целых полгода выполнять свою миссию, требующую не только храбрости, но и недюжинной выдержки и смекалки. Впрочем, разве где-то сказано, что офицер должен блистать интеллектом?...

P. S. Позавчера я уже опубликовал этот текст в паблике Беспокойное прошлое, посвящённом одноимённому подкасту, которым я занимаюсь с переменным успехом. Пользуясь случаем, предлагаю вступить и поддержать)

Трубецкой Г. Н. Воспоминания русского дипломата. М., 2020. С. 189

А сейчас было больно

Просто книжка с экслибрисом

Врываюсь в канал с Толкиеном! Страшно подумать, когда я в последний раз открывал его книги, а тут, наконец, добрался. Уникальная вообще ситуация. По сути, большая часть его черновиков, набросков, неоконченных произведений – это огромный lore к «Властелину колец» и «Хоббиту». Большую часть истории Арды (толкиеновского мира) вобрал в себя «Сильмариллион», но в очень сжатой, почти конспективной форме. А ведь многие описанные в нём легенды и сказания по своей эпичности и накалу страстей вполне могут превзойти приключения отряда Хранителей!

Тем не менее, Толкиен на протяжении жизни работал над своей мифологией, прояснял её «тёмные места», раскрывал отдельные эпизоды более детально. «Неоконченные предания Нуменора и Средиземья» - сборник как раз таких произведений и набросков, составленный и подробно прокомментированный Кристофером Толкиеном, сыном писателя. Из него мы больше узнаём о Туоре, Турине, нуменорском правителе Алдарионе и его тяге к мореплаванию, историю Галадриэли, а также о событиях, тесно связанных с «войной за Кольцо». Особую ценность представляют дополнительные комментарии переводчиков о том, как правильно читать и переводить имена и названия из книг Толкиена.

Книга известного специалиста по истории внешней политики и военной истории России О. Р. Айрапетова, изданная при поддержке РВИО, привлекает неиссякаемой актуальностью темы и масштабом задач, поставленных перед собой автором. И тем удивительнее, что книге уже 3 года, а какой-то бурной и оживлённой дискуссии вокруг неё автор этого канала, грустно бродящий за оградой академической науки, так и не заметил. Есть научная и довольно благожелательная рецензия в «Вопросах истории», а в остальном – симпатизанты повторяют мантру про 7700 ссылок, а оппоненты из либерального лагеря не идут в своей критике дальше оглавления, пестрящего разнообразными «уродливыми детищами Версальского договора» (в количестве 3 шт.).

Короче говоря, создаётся впечатление, что книга до сих пор толком не прочитана. Очень хочется увидеть разбор от специалистов, возможно, не по всей книге, а хотя бы по некоторым из множества затронутых в ней тем: советско-польские отношения, дальневосточная политика СССР, гражданские войны в Китае и Испании, «мюнхенский сговор» 1938 года и так далее. Чтобы понять, насколько содержание книги соответствует актуальным научным знаниям, какую ценность представляют эти пресловутые 7700 ссылок и так далее. Что касается заявленных в аннотации архивных материалов, то их, судя по списку примечаний, в сравнении со всем объёмом использованной библиографии, задействовано не так много.

Вообще О. Р. Айрапетов всегда пишет очень фундированно (и очень любит это слово): факты в его книгах всегда идут впереди теорий, а рассуждения о торговле, экономическом развитии, военной промышленности всегда подкрепляются подробными статистическими выкладками. У неподготовленного читателя может даже слегка зарябить в глазах. Но, на мой скромный читательский взгляд, главам его книг стабильно не хватает внутренней структуры: очень сложно выискивать в них конкретную информацию, если не планируешь читать книгу от и до.

Что касается обвинений в ангажированности, предвзятости и т. д., то, как заметил кто-то из комментаторов, А. О. Р. предвзят настолько же, насколько предвзяты его оппоненты. В целом он следует разумному принципу писать о внешней политике России, анализировать и оценивать её не с точки зрения абстрактной борьбы за торжество коммунизма, мировую справедливость и всё хорошее против всего плохого, а через призму её национальных интересов: как государство их определяло и что делало (или не делало) для их реализации. Другое дело, что при таком подходе исследователь часто несвободен от субъективности: осознанно или неосознанно он начинает «болеть за наших», и под его пером Россия начинает героически противостоять циничным и агрессивным намерениям наших коварных «партнёров», спрятанным под маской гуманизма и демократии, в то время как на сомнительные с моральной точки зрения действия СССР автор будет закрывать глаза или же будет объяснять их государственной необходимостью. Одна из явных целей книги – показать, что в развязывании Второй Мировой войны вина западных держав с их политикой умиротворения Гитлера ничуть не менее, а то и более велика, чем вина СССР, а такие страны, как Польша, Чехословакия, Румыния (пресловутые «уродливые детища Версальского договора») и вовсе являлись мертворождёнными образованиями и были обречены на расчленение.

P. S. Вот что вызвало искреннее недоумение – то, как настойчиво и последовательно автор выдаёт позиции авторов и читателей «правой» эмигрантской газеты «Возрождение», симпатизировавших Муссолини, Франко и прочим «правым» режимам, за позицию русской эмиграции в целом. Ради чего? Показать, что они все готовы хоть с чёртом, но против большевиков? Выставить их потенциальными союзниками Гитлера, предателями и коллаборационистами? Непонятно.

Давно хотел тряхнуть стариной и вспомнить всякое разное об истории Древнего Мира, успешно забытое со времён 1 курса. Начал, наконец, читать многотомную Кембриджскую историю. Не обошлось и без комичного: поскольку привык читать книжки с самого начала, очень долго искал 1 том, однако его, похоже, так и не перевели на русский язык. Переводы других томов отстают от оригиналов на несколько десятков лет, поэтому не всегда соответствуют актуальному научному знанию, однако ситуацию хотя бы отчасти спасают обширные редакторские комментарии.

Порог вхождения весьма высок. Без каких-либо долгих предисловий (всё ж не первый том) на читателя обрушивается поток имён, дат, разной топонимики, а также всякие там хетты и митаннийцы. Правда, к этому быстро привыкаешь, особенно выручают базовые представления о географии Ближнего Востока. Авторы археологических разделов традиционно пребывают где-то на своей волне, поэтому их тексты изобилуют описаниями керамики, планировки зданий и т. п. Честно признаюсь, многое из этого я просто пролистал. И ещё раз честно признаюсь (но не раскаюсь) в своих мейнстримных вкусах, но интереснее всего было читать про Египет и Микены, о которых хоть что-то помню. И, да, обязательно доберусь до продолжения, но не сейчас и, скорее всего, вообще не скоро.

Ирина Одоевцева прожила долгую жизнь. Она могла остаться в русской литературе поэтессой и писательницей второго, а то и третьего ряда (уж больно велика была конкуренция в начале ХХ века), а стала автором знаменитых мемуаров. В любой книге о Гумилёве, Мандельштаме, других поэтах и писателях «серебряного века» можно встретить главы из её книги «На берегах Невы» - воспоминаний о послереволюционном Петрограде и его кипящей литературной жизни. Одоевцева мало пишет о себе, гораздо больше – о тех литераторах, с которыми ей доводилось встречаться, беседовать, и даже сухой перечень этих имён уже поразил бы. Восхищает то, как в условиях послереволюционных лишений, когда привычная жизнь разом рухнула, люди не переставали жить литературой.

Вторая книга – о встречах и впечатлениях периода эмиграции. И хотя громких имён на страницах этих мемуаров не меньше, чем в первой книге, атмосфера меняется: «О стихах здесь как будто все забыли. Трудно поверить, что эти самые люди ещё совсем недавно шли по неосвещённым, страшным ночным улицам, усталые, голодные и озябшие, шли в мороз, под дождём, часто через весь Петербург, только для того, чтобы в Доме искусств или в Доме литераторов послушать стихи». «На берегах Леты» - несколько глав из третьей, недописанной или даже вернее сказать – ненаписанной книги.

Можно о многом говорить, много вопросов хотелось бы задать автору, но не хочется писать длинный пост. Скажу вот что. По-моему, мемуары Одоевцевой притягательны тем, что их герои выглядят как живые люди. Талантливые, а иногда даже великие, по-своему притягательные, а иногда и отталкивающие, со своими тараканами в голове (творческие ведь люди) и выписанные без какой-либо лакировки. И даже когда эти люди на страницах книги творят какую-то дичь, всё равно в авторской позиции видна симпатия или по меньшей мере интерес к этим людям, а вовсе не желание облить их грязью и т. д. Если говорить о каких-то центральных и смыслообразующих фигурах, то в «На берегах Невы» это, несомненно, Николай Гумилёв, проводник Одоевцевой в поэтическом мире и буквально её учитель, а в «На берегах Сены», мне кажется, таковыми можно считать чету Мережковских и, конечно, Ивана Бунина.

И, да, ещё раз немного повосхищаюсь концентрацией великих или просто значительных авторов на квадратный метр дореволюционного и послереволюционного Петрограда. Не то что нынешнее племя!

Александр Кан – не музыкант, но сделал для ленинградской неформальной сцены не меньше, чем иные музыканты. Он – журналист, критик, «энтузиаст джаза» (это определение я видел на одной мемориальной табличке, и к Александру Кану оно столь же применимо!).

В своей книге он рассказывает об истории ленинградского джаза, о ключевых фигурах этого музыкального направления. Кого тут только нет: Вапиров, Гайворонский, Волков, трио Ганелина, Валентина Пономарёва, гости из других городов, такие, как Сергей Летов. Хватает в ней и поучительных историй о соприкосновении с разной советской бюрократией и сотрудниками госбезопасности, курировавшими неформальную культурную жизнь. Удивительно, но иной раз – не без пользы для дела.

Кан отдаёт предпочтение «новому джазу», экспериментальным, граничащим с авангардом, течениям. Именно такую музыку в первую очередь пестовал Клуб современной музыки, существовавший в Ленинграде в 1979-1982 гг. На его сцене можно было услышать как «новый», так и традиционный джаз, академических авангардистов и даже рок-группы, к которым в джазовой среде обычно относились пренебрежительно. Кстати про рок: с обложки на нас смотрят улыбающиеся Сергей Курёхин и Борис Гребенщиков, у БГ в руках прекрасный авангардный музыкальный инструмент, известный как «пила», а название книги позаимствовано из его песни. Но если Курёхин, наряду с Каном и джазовым критиком Ефимом Барбаном, был одним из ключевых участников Клуба современной музыки и вообще всего ленинградского джазово-авангардного движа, то Гребенщиков в этой книге персонаж скорее эпизодический.

P. S. Лелею мысль написать для канала длинночитабельный текст о многочисленных связях и точках соприкосновения ленинградского рока с джазом. И книга Александра Кана очень мне в этом поможет!

Читал я как-то книгу В. Я. Гросула Общественное движение в России первой половины XIX века - толстый том, изданный в 2017 году изд-вом "АИРО-XXI". Это было ещё до того, как появился этот скромный канал, поэтому вы её тут пока не встречали.

Сейчас наткнулся на свои конспекты этого труда, который действительно полезен и информативен, правда, прежде всего с историографической стороны — часто книга становится больше похожей на подробный пересказ классиков, чем на изложение авторской концепции.

Но как же отвратительно она издана! Обилие опечаток, разных грамматических несуразностей и прочих косяков намекает, что в издательстве неважно обстоят дела с редактурой и вычиткой текстов. В какие-то моменты чтение превращалось в натуральный стенд-ап.

Тем временем С. А. Козлов в научной рецензии в журнале "Российская история" отметил, что монография "написана замечательным русским литературным языком".

Вот несколько примеров замечательного русского литературного языка:

— "наследие декабристов об общественном движении..."
— "и затем последовало новое издание 2001 г. и помещение её в интернете..." (о книге Пыпина)
— "...торжественно открываются в Москве Триумфальные ворота в ознаменование победы в войне 1812 г. Открыты они были в атмосфере чрезвычайной торжественности..." (с. 578)
— "С. Д. Толь была... женой С. А. Толя, бывшего Санкт-Петербургского губернатора и внука К. Ф. Толя, участвовавшего в подавлении декабристского восстания, лично допрашивавший арестованных декабристов и затем оставившем об этом собственные свидетельства". (с. 804)

Отдельная история — опечатки и внезапные пропажи букв. Иногда они получались очень смешными.
— Окуджава Б. Глоток свободы. Повесть о Павле Песеле. М., 1971 (гав!)
— славнофилы
— "...подвал немалые надежды на этом поприще"
— "древней русской лидературы"
— "Радищев знал об этой слежке и старался быть как можно более острожным"

Апогей всего этого — пассаж о С. Р. Воронцове:
Видным представителем этого течения был посол России в Англии С. Р. Воронцов, которого Н. К. Шильдер причислил, хотя и безосновательно, к сторонникам политического застоя. С. Воронцов относился к числу наиболее образованных русских сановников, обладавших большим политическим опытом и хорошим знанием английской политической системы. Примечательно, что Воронцов считал наиболее подходящим для России то устройство, которое существовало от Петра I до Екатерины II и, таким образом, негативно оценивал преобразовательскую деятельность после 60-х гг. XIX в.

И всё бы ничего, но тот Воронцов, о котором пишет автор, умер в 1832 году...
P. S. Пока набирал этот текст, понял, в чём, скорее всего, дело: имелись в виду 60-е годы XVIII века, а не XIX.

Короче, говоря, мораль сей басни: товарищи, не экономьте на редакторах!

вот обложечка

Кто такой Филипп Филиппович Вигель? Российский государственный деятель, коллекционер и мемуарист – так определяет его Большая Российская энциклопедия. Там же указаны и годы жизни: 1786-1856. Впервые цитаты из его воспоминаний мне попались, когда я читал о П. Я. Чаадаеве. Они были настолько наполнены желчью и сарказмом, что я, признаюсь, подозревал какие-то безответные чувства автора по отношению к «басманному философу». Правда, потом оказалось, что Вигель так пишет примерно обо всех. А на Чаадаева он успел и состряпать донос. Проявил себя, так сказать, в разных жанрах.

Вообще записки Вигеля хорошо известны в историографии, их часто цитируют, особенно если хотят облить грязью персонажа, о котором идёт речь. При этом автор, хоть и старательно изображает из себя благонамеренного лоялиста, не щадит в записках не только разных либеральных реформаторов и уж тем более декабристов, но и всяческих охранителей: Аракчееву достаётся за жестокость и грубый нрав, Магницкому за обскурантизм и переменчивость взглядов, а об С. С. Уварове, с которым Вигель был знаком по обществу «Арзамас» (и имеет немало общего), он и вовсе пишет будто бы снисходительно, подтрунивая над его чувством собственной важности. Зато о царях – что о Павле, что об Александре, что о Николае, - ни единого плохого слова. Столь редкой честью в записках Вигеля мало кто одарён: Карамзин, Вяземский, Блудов, в общем и целом – Пушкин (несмотря на его остроты по поводу вигелевской ориентации).

Как вы, наверное, поняли, Ф. Ф. Вигель явно был не самым приятным человеком. Иногда о нём и вовсе пишут как об озлобленном неудачнике. Но это, конечно, спорный вопрос. В чём его неудачливость? В том, что не добрался до министерских постов и не обрёл всенародную славу, как некоторые его друзья? Ну извините, таких вакансий на всех не напасёшься. Если перевести вехи его карьеры (бессарабский вице-губернатор, керченский градоначальник, директор одного из департаментов МВД) в рублёвый эквивалент, то по современным меркам мало бы не показалось. Для того времени, конечно, другая совсем история, особенно если учесть, что на первых двух постах Вигель навлёк на себя большую нелюбовь местных жителей. Сам он, кстати, часто сетовал на бедность и писал о том, как ходил столоваться к более обеспеченным друзьям.

И всё же мемуары Ф. Ф. Вигеля это не только собрание недостоверных сплетен и упражнений в злословии. В них есть очень интересные описания шуточных ритуалов общества «Арзамас» (автор был одним из его активных участников), театральной жизни Москвы и Петербурга, забавно описаны склоки между российскими масонскими ложами, подмечено много особенностей столичного и провинциального быта. Словом, при всём сомнительном моральном облике автора, читать его «Записки» весьма интересно. Хотя, конечно, не стоит принимать на веру всё, что в них написано.