Иногда всё, что пишут в новостях, можно прочитать в довольно старых книгах.

———

Давайте посмотрим на вещи проще и точнее. Кореллия объявила нам войну. Соответственно наша торговля с ней прекратилась. Но… — учтите, что я до предела упрощаю проблему, учтите, что за последние три года Кореллия поставила всю свою экономику на атомный путь, основываясь на технологиях, которые мы ей поставляли. Как вы думаете, что произойдет теперь, когда все это начнет постепенно выходить из строя — реакторы, генераторы, машины?

Первыми заглохнут бытовые приборы. Через полгода у каждой домохозяйки перестанет работать такой удобный и любимый атомный нож. Перестанет жарить мясо ее драгоценная атомная духовка. Выйдут из строя очаровательный душ, стиральная машина. Кондиционер заглохнет в самый жаркий день.

Что из этого следует? Людям многое приходится переносить, когда идет война. Многое приходится переносить, посылая сыновей на жуткую смерть в разбитых звездолетах, погибая под бомбами врага. Все это можно перенести, даже если придется перебиваться на сухом хлебе и сырой воде в пещерах! Но безумно трудно пережить даже самые маленькие лишения, когда патриотического подъема нет! Вот это будет тупик! Ведь не будет ни битв, ни бомбардировок, ни осады…

А будет вот что: нережущий нож, холодная духовка, дом, замерзающий посреди суровой зимы. Это будет раздражать обывателей, и в конце концов народ заропщет!

— И вы всерьез ставите на это? Чего вы ждете? Бунта домохозяек? Новой Жакерии? Восстания мясников и зеленщиков, потрясающих тупыми топорами и капустными сечками и скандирующих: «Верните нам наши автоматические-самые-лучшие-атомные-стиральные машины!»?

— Нет, сэр, — прервал его Мэллоу. — Я рассчитываю не на это. Я рассчитываю на общее недовольство, на фоне которого может разыграться недовольство гораздо более крупных фигур. Производителей, Сатт. Фабрикантов, промышленников Кореллии. У них тоже будет масса поводов для недовольства. Они-то чем лучше домохозяек и мясников? Начнут выходить из строя станки, от первого до последнего сконструированные по весьма специфическим проектам. Задохнется тяжелая индустрия…

А. Азимов, «Foundation». Годы написания — 1942-1951

В ленте воспоминаний увидела, а поделиться почему-то не могу - собственной же записью, которой 4 года.
Но поскольку проблема никуда не делась, запощу снова.
*****
РЕЗОНАНС
Обратила вдруг внимание на одну важную вещь, о которой я раньше как-то специально и не задумывалась.
Я давно за собой замечала (еще смолоду, когда я была крайне жесткой и неплаксивой дамочкой), что некоторые произведения искусства не утрачивают надо мною своей силы, сколько их ни смотри.
Поясню.
Я раз 14 или 15 смотрела морозовский спектакль "Сирано" с Шакуровым, Виторганом, Балтер и Кореневым.
И вот уже заранее знала: когда начнется эпизод гибели гасконских гвардейцев - откроется кран, и слезы градом. Всегда.
Или вот, к примеру, когда смотрю фильм "Дом, в котором я живу" (в сто миллионный раз), уже твердо знаю: сейчас вот Телегиной принесут похоронку, она закричит беззвучно (как позже - Аль Пачино в последнем "Крёстном отце") и у меня откроется кран и слезы брызнут, как у клоуна в цирке - фонтаном.
Поначалу я недоумевала даже: как так, я же уже это сто раз видела, чего плачу-то?
И в "Мольбе" Абуладзе - как только сцена казни Девы - всё, хоть тазик подставляй.
То же самое - и это правило не знает исключений - со мной в финале "Сибириады" - когда на сносимом кладбище из могил выходят все герои фильма.
Потом даже париться на эту тему перестала: ну, вот так, да и всё.
Скажем, в живописи на меня так действует "Блудный сын" Рембрандта: комок в горле и слёзы.
В музыке - Симфония № 45 Гайдна. И тоже - хоть тресни. Вещь по-разному могут исполнять - более великие, менее великие - всё равно. Начали гаснуть свечи и "убывать" инструменты - я рыдаю, как дура....
И еще есть несколько таких примеров. Они есть, хотя их, в общем, и немного.
То есть, я смотрела сотни фильмов и спектаклей, и, как правило, по второму разу, когда уже знаешь внутренний и внешний сюжет, и эмоциональная острота ослабевает, реакции уже совсем иные, чем в первый раз, даже если очень нравится. Но иногда - реакции под копирку, буквально, независимо ни от чего.
И вот я только сейчас задумалась о том, что, вероятно, авторы этих вещей как-то "поймали мою частотную волну", и дальше на этой частоте я "резонирую" уже всегда.
Сегодня я такого "частотного резонанса" совсем не ощущаю - что бы ни смотрела, как бы мне вещь ни нравилась. Наверное, это означает, что уже не осталось художников, с которыми я совпадаю вот на таком, "волновом" уровне.
Я допускаю, что это проблема не искусства, а моя.
Но я ее ощущаю, эту проблему...
И она меня огорчает.

Май.
Санкт-Петербург.
Вид из моего окна.

Про маму.
Надвигается 9 мая, и повесточка вернулась.
"Солдаты воевали от безысходности: заградотряды точно расстреляют, а немцы еще, может, и не убьют".
Ну-ну.
Моя мама ушла на фронт добровольцем, после того, как получила похоронку на отца. Ей в декабре 41-го исполнилось только 17, она летом закончила школу и поступила в институт, после Нового года пришла похоронка и в январе 42-го она ушла в армию. Погибший её отец, мой дед, кстати, тоже ушёл добровольцем, ему было 49 и призыву он не подлежал.
Её по малолетству взяли в учебку в Москву, после учебки ей сразу присвоили звание старшего сержанта и она в полку связи (поголовно девчачьем) стала связистом высокой квалификации: инструктором по связи. Полк дислоцировался в Москве, и на фронт мама выезжала только чтобы обучать связистов или тянуть особо важную связь.
И вот она рассказывала про самый свой - как она считала - глупый и страшный эпизод на войне.
Однажды она вдвоем с взрослым полковым связистом прокладывала кабель телефонной связи для штаба полка. Под обстрелом.
В болоте дядьку-связиста ранило (как ей показалось) и он стал тонуть.
В маме было 158 см росту и 45 кг весу. Может, весу и меньше было - 45 было до войны, а на фронте ее не взвешивали.
И вот она тянула этого дядьку, своего бойца, - и кабель. Сколько весила катушка с кабелем, я не знаю - не спрашивала. Думаю, что-то примерно как моя мама.
Говорила, что плакала навзрыд, и тянула. 4 километра.
Притащила и кабель, и дядьку.
Оказалось, что он был не ранен, а убит (она в этом тогда совсем не понимала, дитё же: мягкий, тёплый - значит, живой).
Она тогда очень простыла и надорвалась, врачи сказали, что детей не будет. У нее после этого случая до конца войны даже месячных не было.
Её командир, майор (какой-то московский профессор, 45 лет, которого эти девки-дурочки считали глубоким стариком, тоже доброволец, она и фамилию его называла, но я забыла), так вот он потом, в Москве уже, очень на нее ругался, что бойца не оставила: "твое дело было связь тянуть, раз уж одна осталась!".
Впрочем, врачи ошиблись, и мама потом, 11 лет спустя, родила сперва меня, а потом брата.
Я тогда, в детстве, после ее рассказа, тоже попробовала брата тащить (младше меня на 3 года). По квартире из комнаты в комнату - так и не дотащила.
А мама сказала, что у фронтовых санитарок практически у всех было опущение или выпадение матки.
Я групповое фото её полка рассматривала - одни девахи. В основном, крепкие были и корпулентные, и посередине - мой воробушек сидит, даже меньше меня...
Ну, вот это они, видимо, заградотрядов боялись, как нам сегодня прогрессивная общественность рассказывает.
Потому и довоевали до Берлина.

Не знаю, даже - радоваться этой новости, или печалиться.
В связи со снижением грузопотока по Неве, мосты в Санкт-Петербурге нынешним летом будут разводить не каждый день.
Кстати, впервые с начала 50-х годов, когда установился график ежедневного разведения мостов по ночам.

О бедном театре...
Заметки театрального ретрограда.
Я в последний раз была в театре уже довольно давно.
Что-то, с год назад или чуть поменьше, сходила на "Поминальную молитву", восстановленную в Ленкоме, а перед тем в Питере посмотрела додинских "Братьев Карамазовых".
И больше не была - по разным обстоятельствам. Не последним из которых было "не хочу".
Я собиралась сходить еще к "фоменкам" на спектакль Димы Крымова, но как-то всё время не срасталось.
Меня кое-что поразило в моих последних театральных впечатлениях....
То, что восстанавливая старый спектакль с новыми актерами, Александр Лазарев тщательно воспроизвел общий сценический рисунок, с множеством мелких подробностей, а потом вписал в этот рисунок актеров, которые внутри этого "старого театрального мира" вдруг стали жить совсем не так, как жили в более поздних ленкомовских спектаклях.
Они снова стали жить на сцене с той степенью эмоционально-психологической подробности, вовлеченности, которую из современного театра уже, казалось, полностью вытравили.
Вот это неразрывное "что-зачем-почему-как", без которого мне театральная жизнь - не жизнь.
Я, когда смотрела в юности спектакль Додина-Кацмана по "Карамазовым" в Учебном театре ЛГИТМиК, тоже поражалась тому, с какой эмоциональной подробностью всё было сгенерировано. И когда весь процесс нагнетания состояния происходил у меня на глазах, уже и Лиза Хохлакова не казалась просто истеричкой: в ней столько времени ДО копилась и сдерживалась эта буря эмоций, что должно было прорвать, именно - ДОЛЖНО было!
И совсем молодые Митя и Иван долго копили. Один - всё нарастающую ярость, другой - всё нарастающее раздражение. И когда всё вспыхивало, было понятно, почему.
Вот этого процесса эмоционального накопления я не увидела в новом спектакле Додина.
Я восхищалась умением режиссера создать мир драматических событий и выжигающих идей из нескольких предметов мебели и нескольких хороших актеров на сцене. Пищу для ума спектакль дал обильную. Пищи для эмоций не дал совсем.
Я сразу вспомнила незабываемого "Дядю Ваню" в этом же театре. Как Елена, стоя перед зеркалом, вдумчиво и тщательно занималась приведением себя в порядок, и параллельно говорила чеховский текст, который считался всегда исповедью героини.
А тут она его "пробалтывала", потому что для неё куда важнее было, как она выглядит, она с упоением рассматривала морщинку, она "оскаливала" зубы, проверяя, достаточно ли белы и не запачкались ли помадой. И смотреть и понимать это всё было наслаждением.
А яркий, моложавый, высокомерный, сексуально еще весьма ретивый и привлекательный, Серебряков оказался вовсе не "болтливым старикашкой", за которого выскочила замуж юная романтическая дурочка, а именно что фатальной ошибкой. "Не тот" - не потому что старый маразматик, а "не тот", потому что в целом мире способен любить и уважать лишь одного человека - себя. И её приучил...
Ах, сколько всего можно было вычитать в каждой детали, придуманной режиссером.
И вот теперь мне предлагают "вычитывать" что-то из куч песка. из брызганья водой, из охапок надувных шариков, из актеров, которых уже отучили на сцене просто разговаривать (про "тихо разговаривать" уже давно забыто).
Они везде орут. Всегда. По поводу и без. Я глохну от их непрерывного ора.
Они вообще ни на секунду не останавливаются, чтобы подумать.
Они перемещаются по сцене не как люди, а как воздушные шарики. То мчатся куда-то, незнамо почему и зачем им непременно надо мчаться; то останавливаются, чтобы погромче проорать какие-то слова. Это теперь такая "театральность".
Один мой старинный приятель-художник сказал, что если в театре оказываются люди, не читавшие пьесу (а таких теперь большинство), то они так, собственно, до конца спектакля и не понимают даже сюжета разыгрываемой перед ними истории.
Это правда.

Я вот смотрела спектакль с участием своей подруги, выдающейся актрисы современности, и действительно: кабы не знать, про что там было написано, я бы сроду не угадала, про что это. Там на сцене было всё - много движения и шума, и было на что посмотреть (не говоря уж о моей великой подруге!), но смысла происходящего не уловил, как мне кажется, вообще ни один человек в зале.
Я кстати, потом эту же вещь посмотрела в Александринке - тоже с участием очень хороших актеров, моих друзей. Спектакль был совершенно другим, и друзья мои в нём были выше всяких похвал: они ярко и эффектно говорили свой текст, и вообще, умели приковать к себе внимание зала.
Но о чем это всё, зачем и почему - я тоже так и не поняла. И, главное, мой эмоциональны аппарат - злость, радость. сочувствие, азарт - ничто не включилось, вообще.
Никто даже "руку к выключателю не протянул", не то, чтобы включить.
Цепочка "мысль-действие-эмоция" не то, что разорвалась - она просто уничтожена. Всё это шаманство состоит из совершенно никак меж собой не связанных действий и слов, из трюков и фокусов. Эмоциональный аппарат если и затрагивается как-то - то лишь на уровне отвращения.
А это не та эмоция, за которой стоит ходить в театр.
Для этого просто достаточно иной раз выйти на улицу из дому. А в другой раз и выходить не надо - довольно включить компьютер или телевизор.
Я знаю, у такого театра уже образовалась куча адептов и поклонников.
"Ко всему-то подлец-человек привыкает!".
Ну, мне, вот, привыкнуть не удалось.
Видимо, не очень и хотелось.
P.S. Догадываюсь, что мне сейчас коллеги, которые, в отличие от меня, завсегдатаи театров и смотрят всё подряд, скажут, что на свете есть дофига неизвестных мне театров и неизвестных мне спектаклей, где всё именно как я люблю, и где театр "настоящий".
Раньше я им верила на слово. И шла. И получала там точно такой же "цирк", как и в знакомых театрах со знакомыми именами. Так что даже коллегам верить на слово давно уже перестала: у них там свои связи, свои отношения, они готовы там видеть то, чего нет. Их право, - но без меня.
Я вот без страха хожу только к Козлову в театр - но исключительно на спектакли самого Козлова, потому что не им поставленное, не в обиду будь сказано, там тоже не радует совсем.
Ну, раз худруку нравится - пусть. Мне - нет.

Питер - любовь моя.

Всякий раз, когда я сейчас приезжаю в Петербург, я приезжаю по каким-то делам. Дни рождения детей и внуков - это тоже дела, и я так же занята, как если приезжаю по работе. И если куда-то иду, то, по вечной своей привычке, не иду, глазея по сторонам, а несусь, вечно куда-то опаздывая.
И даже когда меня везет сын - в храм, на кладбище или еще куда-то, то город мелькает у меня за окнами, и я вижу, что красивый по-прежнему, но ведь - мелькает.
А сегодня, по случаю безвременной кончины мыши у меня встала работа, и мне понадобилось выйти на Невский.
Я решила, что глупо выходить на Невский на пять минут, так что пойду-ка я погуляю - сколько совесть позволит (а совесть у меня безразмерная, и если очень хочется - то всегда можно!).
Результаты прогулки по Невскому были несколько ошеломительны.
На улице +19 и сияет солнце.
Народ одет так, словно на улице +10: куртки, пальто, плащи. Ясное дело, Питер: тут с погодой не шутят.
Толпы народу - несметные, как в метро в час пик. Не протолкнуться, и на светофоре сразу же собирается куча-мала.
Толпа совершенно не похожа на московскую. И на парижскую не похожа, и на римскую. Зато очень похожа на нью-йоркскую. Не могу сказать, почему у меня такое ощущение, но оно - такое.
Ни на ком практически нет трикотажных штанов типа треников, в которых теперь ходит вся Москва и вся Европа, но весь молодняк одет в широченные джинсовые или сатиновые штаны разных фасонов, типа шаровар. Узенькие брючки - на публике постарше.
Все кафешки вынесли себя на улицу - ни пройти-ни проехать, и там битком народу - везде. Свободные столики единичны.
Никаких тебе самокатов-велосипедов-роликов. Всё идёт ножками. Ну, как идёт: ползёт. Никто никуда не спешит. Пробок на дороге нет: авто на выходные разъехались по загородам.
Под ногами - всё та же крупная гранитная плитка, которую баб-Валя положила к 300-летию города, вернее, к 300-летию начала класть, и укладывала больше года.
Но уложила на совесть - плитка целехонька и по сей день (18 лет спустя) и лежит ровно, прочно, не косячит, не колется и не идет волнами. По крайне мере - на Невском, где люди за эти 18 лет уже привыкли ходить, не глядя себе под ноги.
Почти все идущие парочки и компашки смеются. Не насуплены и не ржут, а именно смеются, очень прилично смеются, не разевая рты до гланд, не гогоча, зато - практически все. Разговаривают и смеются, а не орут по мобильникам и не лезут в соцсети даже на пешеходном переходе. Вообще, людей, идущих и болтающих по мобильному в этой густой толпе почти нет. Все или заняты собой или зыркают по сторонам.
Мимо прошли две очень красивые высокие девчонки в хиджабах и тёмных коконах до пят. Когда поравнялись со мной, услышала, что промеж себя говорят по-русски, с характерным ленинградским - немного "ноющим", протяжным - выговором (в моё время про это говорили: "ленинградцы все поют"). И они тоже смеялись.
Когда я шла назад, от площади Восстания в сторону Дворцовой, случилось смешное. По одну сторону Аничкова моста набрякла тяжёлая чернущая туча, а по другую сияло солнце на почти безоблачном небе. Там где была туча, внезапно ливанул дождь, основательный такой, весенний. На моей стороне по-прежнему сияло солнце. Ни там, ни там толпа даже не замедлилась, зато все одновременно расчехлили сотни зонтиков и подняли над головой - по обе стороны моста!!!
Немного приустав, присела за свободный столик в кафешку. Заказала чёрного пива. Сидела и любовалась толпой. Вокруг все столики были заняты, но, о чудо, я не слышала ничьих разговоров. То есть, общий гур-гур слышала, а вот этой мерзкой беззастенчивой детализации личной жизни, излагаемой во весь голос, этих всех громких бестактных разговоров, словно они здесь одни - не слышала совсем.
Когда дошла до Дворцовой площади, увидела краем глаза, что гранитная набережная плотно облеплена народом, и, с чувством удовлетворения, пошла назад, к себе на Итальянскую...

Казалось бы: ничего особенного не увидела, фотографировать было лень (да и густая толпа мало способствует красивым снимкам), но ощущение счастья и любви уже плотно укоренилось где-то внутри меня - впервые за последние месяцы, - и я донесла это волшебное чувство домой, и сразу захотела написать об этом.
Тем более, что мышь я, разумеется, купила.

Сейчас прочитала старое интервью известного мастера кино, в котором он утверждает (разумеется, в преддверии 9 мая, но не нынешнего года): "Нам не за что ухватиться кроме войны, у нас нет традиций — одни принципы".
Мысль спорная.
Особенно, в части "нам".
Ну, вот я, допустим, в это его "мы" точно не попадаю.
Я не держусь за принципы, это во-первых.
Принципы могут с возрастом и меняться.
Мне есть за что ухватиться и без них, у меня есть и традиции, и вера, и любовь. А еще есть культура — та великая, которую я еще застала; мир мыслей и серьезных чувств, мир, в котором не манипулируют, а апеллируют.
Мне есть за что ухватиться и помимо войны.
Просто, я войну из мира мыслей и чувств не исключаю, не в состоянии взять и "выключить". К сожалению.
Она в мой мир мыслей и чувств поместилась — со всем ужасом и болью, с низкими и высокими делами. Поместилась — что та, которую мы помним, не зная, что эта — которую мы знаем, не видя...
А еще я все время вспоминаю в таких вот случаях любимую цитату из "Жаворонка" Жана Ануя:
— Да, Мессир, человек грешит, он гадок. А потом вдруг, неизвестно почему, — ведь он, поросенок эдакий, любил пожить и наслаждался жизнью, — выйдя из дома разврата, он бросается под копыта взбесившегося коня, чтобы спасти незнакомого ребенка, и спокойно умирает с перешибленным хребтом, он, который только о том и думал, чтобы повеселее провести ночь... Умирает сверкающий, чистый, и Господь с улыбкой ждет его на небесах.
Чудеса, при виде которых Господь Бог улыбается от радости на небе, — эти чудеса люди делают сами, творят с помощью мужества и ума, дарованного им Господом Богом...
В принципе, и мы можем.
А если, допустим, лично я не могу, — то, по крайней мере, могу не терзать окружающих и близких, не умножать сумму зла и боли, которых в мире и без меня достаточно.

С Праздником жен-мироносиц!
Христос Воскресе!
Радостию друг друга обымем!

В третье воскресенье по Пасхе Церковь празднует память святых жен-мироносиц, следовавших за Спасителем.
Празднование посвящено женам-мироносицам — тем женщинам и девушкам, которые слушали Спасителя и следовали за Ним вместе с учениками-апостолами, но при этом еще и служили своим имением.
Когда же Господь был осужден на распятие, эти женщины последовали и на Голгофу. Они плакали у подножия Креста. Они не отходили от Иисуса Христа во время Его земной проповеди и не оставили после смерти.
На третий день они пришли ко гробу помазать тело Учителя благовониями, главное и самое дорогое из которых было миро (поэтому — мироносицы). И обнаружили отброшенный от входа в пещеру камень и отсутствие тела Учителя. Ангел сообщил им, что Спаситель воскрес, и женщины побежали в город рассказать об этом остальным.
С апостолами Иоанном и Петром к пещере вернулась Мария Магдалина. Не найдя ни Христа, ни ангела, апостолы вскоре в недоумении ушли, Мария же осталась.
И тогда ей явился воскресший Господь, но она Его не узнала, пока Он не назвал ее по имени. Как первая благовестница Христова воскресения, святая Мария Магдалина признана равноапостольной.
Память Никодима и Иосифа Аримафейского Церковь празднует в один день с памятью жен-мироносиц. Оба были тайными учениками Спасителя и членами Синедриона, не участвовавшими в суде над Христом. Никодим пытался защищать своего Учителя: «Судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?». После смерти Спасителя Иосиф пошел к Пилату просить Тело Господа. Вместе с Никодимом снял Господа с креста, обернул плащаницей и положил в новом гробе, который приготовил для себя в Гефсиманском саду. В этот момент с ними вместе были Богородица и жены-мироносицы.
Именно об этом поется в одной из самых прекрасных пасхальных стихир:
"Что ищете Живаго с мертвыми; что плачете Нетленнаго во тли?".
И, наверное, самый прекрасный призыв - тоже в этом песнопении:
"Радостию друг друга обымем, и тако возопиим: Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!".
*****
Стихира.

Да воскреснет Бог, / и расточатся врази Его.
Пасха / священная нам днесь показася; / Пасха нова святая; / Пасха таинственная; / Пасха всечестная. / Пасха Христос Избавитель; / Пасха непорочная; / Пасха великая; / Пасха верных. / Пасха двери райския нам отверзающая. / Пасха всех освящающая верных.
Яко исчезает дым, / да исчезнут.
Приидите / от видения жены благовестницы, / и Сиону рцыте: / приими / от нас радости благовещения, Воскресения Христова: / красуйся, ликуй / и радуйся, Иерусалиме, / Царя Христа узрев из гроба, / яко жениха происходяща.
Тако да погибнут грешницы от Лица Божия, / а праведницы да возвеселятся.
Мироносицы жены, / утру глубоку, / представша гробу Живодавца, / обретоша Ангела / на камени седяща,
/ и той провещав им, / сице глаголаше:
/ что ищете Живаго с мертвыми;
/ что плачете Нетленнаго во тли?
/ Шедше, проповедите учеником Его.
Сей день, егоже сотвори Господь, / возрадуемся и возвеселимся в онь.
Пасха красная, / Пасха, Господня Пасха! / Пасха всечестная / нам возсия.
Пасха, / радостию друг друга обымем. / О Пасха!
/ Избавление скорби, / ибо из гроба днесь, / яко от чертога / возсияв Христос, / жены радости исполни, глаголя: /проповедите апостолом.
Слава Отцу и Сыну и Святому Духу и ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Воскресения день, / и просветимся торжеством, / и друг друга обымем. / Рцем братие, / и ненавидящим нас, / простим вся Воскресением, / и тако возопиим: / Христос воскресе из мертвых, / смертию смерть поправ, / и сущим во гробех живот даровав.

https://www.youtube.com/watch?v=D156f8Nt0Wk

Они сражались за Родину.
• старший сержант ЮРИЙ НИКУЛИН,
• лейтенант ПЕТР ТОДОРОВСКИЙ,
• гвардии рядовой МИХАИЛ ПОГОРЖЕЛЬСКИЙ,
• гвардии старший лейтенант ЗИНОВИЙ ГЕРДТ,
• рядовой разведроты МИХАИЛ ПУГОВКИН,
• капитан ВАСИЛИЙ ОРДЫНСКИЙ,
• боец народного ополчения ЕФИМ КОПЕЛЯН,
• майор ГРИГОРИЙ ЧУХРАЙ,
• гвардии капитан БОРИС ИВАНОВ,
• рядовой саперного батальона АЛЕКСАНДР ВОЛОДИН,
• гвардии капитан ВЛАДИМИР БАСОВ,
• гвардии старшина АЛЕКСЕЙ СМИРНОВ,
• старший сержант АНАТОЛИЙ ПАПАНОВ,
• боец народного ополчения ВИКТОР РОЗОВ,
• старший лейтенант ВАСИЛЬ БЫКОВ,
• гвардии младший сержант ИННОКЕНТИЙ СМОКТУНОВСКИЙ,
• старший сержант ЮРИЙ КАТИН-ЯРЦЕВ,
• лейтенант ВЛАДИМИР ЭТУШ,
• рядовой ЛЕОНИД ГАЙДАЙ,
• гвардии сержант РУБЕН АГАМИРЗЯН,
• сержант стрелковой дивизии ВЛАДИСЛАВ СТРЖЕЛЬЧИК,
• старший лейтенант, кинооператор ВЛАДИМИР МОНАХОВ,
• боец народного ополчения, санитарка ВАЛЕНТИНА ТЕЛЕГИНА,
• рядовой ВИКТОР АСТАФЬЕВ,
• старшина разведроты ИВАН ЛАПИКОВ,
• старший лейтенант мотострелковой бригады ЮРИЙ ЛЕВИТАНСКИЙ,
• штурман бомбардировщика, капитан РОСТИСЛАВ ЮРЕНЕВ,
• младший лейтенант ГЕОРГЕ ГЕОРГИУ,
• автоматчик разведроты, ефрейтор ДАВИД САМОЙЛОВ,
• рядовой разведроты партизанского отряда АЛЕСЬ АДАМОВИЧ,
• военный корреспондент ИРАКЛИЙ АНДРОНИКОВ,
• подполковник СЕРГЕЙ СМИРНОВ,
• лейтенант ФЕДОР ХИТРУК,
• фронтовой кинооператор, старший сержант ЕВГЕНИЙ ШАПИРО,
• рядовой ЛЕВ АТАМАНОВ,
• младший сержант ИВАН КОСЫХ,
• старший сержант СЕРГЕЙ МИКАЭЛЯН,
• старший лейтенант авиации ВЛАДИМИР ГУЛЯЕВ,
• лейтенант ЕВГЕНИЙ ВЕСНИК,
• фронтовой кинооператор, старший политрук РОМАН КАРМЕН,
• стрелок-радист истребителя ЛЕОНИД КАЛАШНИКОВ,
• гвардии рядовой МИХАИЛ ГЛУЗСКИЙ,
• младший политрук ЮРИЙ НАГИБИН,
• старшина флота ГЕОРГИЙ ЮМАТОВ,
• рядовой АЛЕКСАНДР АЛОВ,
• санитарка, ефрейтор медслужбы ЭЛИНА БЫСТРИЦКАЯ,
• майор авиации ЯН ФРИД,
• гвардии старшина авиации НИКОЛАЙ ГРИНЬКО,
• младший лейтенант НИКОЛАЙ ЕРЕМЕНКО (ст),
• гвардии лейтенант авиации ВЛАДИМИР КАШПУР,
• рядовой ВЛАДИМИР САМОЙЛОВ,
• гвардии капитан ВИКТОР НЕКРАСОВ,
• лейтенант ЕВГЕНИЙ МАТВЕЕВ,
• лейтенант АЛЕКСЕЙ МИРОНОВ,
• старший сержант ВЛАДИМИР ЗАМАНСКИЙ,
• сержант ПАВЕЛ ВИННИК,
• старший сержант ЕВГЕНИЙ БУРЕНКОВ,
• ефрейтор СЕРГЕЙ КОЛОСОВ,
• старший сержант НИКОЛАЙ ПРОКОПОВИЧ,
• старший политрук ДАНИИЛ ГРАНИН,
• гвардии лейтенант АНДРЕЙ ЭШПАЙ,
• гвардии младший лейтенант БОРИС ВАСИЛЬЕВ,
• старший лейтенант, командир разведроты АЖДАР ИБРАГИМОВ,
• рядовой АЛЕКСЕЙ ВАНИН,
• капитан ГАБРИЕЛ ЭЛЬ-РЕГИСТАН,
• лейтенант ЯКОВ СЕГЕЛЬ,
• боец народного ополчения ИГОРЬ ВЛАДИМИРОВ,
• подполковник КОНСТАНТИН СИМОНОВ,
• гвардии старшина флота ГУРГЕН ТОНУНЦ,
• командир противотанкового взвода ГЕОРГ ОТС,
• гвардии старшина НИКОЛАЙ ТРОФИМОВ,
• командир пулеметного взвода народного ополчения ФЕДОР НИКИТИН,
• командир зенитного орудия, сержант ОТАР КОБЕРИДЗЕ,
• сержант НИКОЛАЙ БОЯРСКИЙ,
• рядовой разведроты СЕМЕН ФРЕЙЛИХ,
• лейтенант ВЛАДИМИР ЧЕБОТАРЕВ,
• старшина СЕРГЕЙ БОНДАРЧУК,
• гвардии старшина ЮРИЙ БОНДАРЕВ,
• рядовой БУЛАТ ОКУДЖАВА,
• стрелок-радист истребителя АЛЕКСАНДР ВОКАЧ,
• младший политрук ЕВГЕНИЯ КОЗЫРЕВА,
• ефрейтор СЕРГЕЙ ГУРЗО,
• старший лейтенант, командир разведроты ТЕОДОР ВУЛЬФОВИЧ,
• боец народного ополчения ЛЕОНИД ОБОЛЕНСКИЙ,
• военный корреспондент ЕВГЕНИЙ ГАБРИЛОВИЧ,
• старший сержант ЯН ФРЕНКЕЛЬ,
• рядовой ПАНТЕЛЕЙМОН КРЫМОВ,
• гвардии младший сержант НИКОЛАЙ ПАСТУХОВ,
• гвардии лейтенант ВАСИЛИЙ КОРЗУН,
• младший лейтенант авиации ВАЛЕНТИН ЗУБКОВ,
• ефрейтор НИКОЛАЙ ЗАСУХИН,
• старший сержант-десантник РОМАН КАЧАНОВ,
• рядовой ГЛЕБ СТРИЖЕНОВ,
• рядовой ОЛЕГ ГОЛУБИЦКИЙ,
• военный корреспондент АЛЕКСЕЙ КАПЛЕР,
• майор ЮРИЙ ОЗЕРОВ,
• старшина разведроты ПАВЕЛ ЛУСПЕКАЕВ,
• рядовой ПЕТР ГЛЕБОВ,
• гвардии рядовой СТАНИСЛАВ РОСТОЦКИЙ.

Атлантида.

Прочитала в ленте стихи фронтовика о войне.
Так себе стихи, если честно.
Но одна мысль потрясла.
Мы потеряли в ту войну - целую страну, с населением в 27 миллионов.
Молодым и прекрасным населением.
Это больше, чем всё сегодняшнее население Австралии, Нидерландов или Чили, Румынии или Эквадора.
Это примерно вдвое больше, чем всё сегодняшнее население Венгрии или Чехии, Португалии, Швеции, Австрии.
Вдвое!
Затонувшая Атлантида.
И эта вот Атлантида умерла - не родив детей, не вырастив внуков, не совершив великих мирных дел, не построив, не сочинив музыки, не сняв фильмов и не написав картин.. Погибла в войну.
Погибла для того, видимо, чтобы сегодня дети некоторых выживших рассказали нам, что погибшие сделали большую глупость, и что ту войну, на которой они отдали жизнь, и вообще-то выигрывать не стоило. Что надо было просто тупо сдаться, как французы, и будь, что будет.
Авось бы всех и не поубивали.
Может, по праздникам и баварского бы налили.
А я всё никак успокоиться не могу: мёртвые цифры вдруг обрели плоть.
Две Австрии народу.
Две Чехии.
Две Швеции.
Четыре Дании...
С ума сойти можно.
Если бы с портретом каждого погибшего завтра кто-то шёл - это было бы так страшно, что от одной мысли у меня волосы на голове дыбом...

ПОСЛЕДНИЙ РУБЕЖ,
ИЛИ НЕМНОГО ИСТОРИИ В ХОЛОДНОЙ ВОДЕ.

Сегодня госсекретарь США Блинкен сообщил миру, что «нацизм победили США и Британия, движимые духом свободы» и что «общая победа» над нацизмом была достигнута благодаря тому, что «американский народ объединился с отважными гражданами множества стран, которые сражались на всех фронтах в Европе».
Ни словом не упомянул о жертвах и подвигах нашего народа в Великой Отечественной. Судя по всему мы для него – так, одна из многих второстепенных стран, к счастью для себя объединившихся тогда с американцами.
То есть, СССР вообще был ни при чем.
А тут еще текст какой-то Кати Марголис мне прислали, даже не знаю, кто это. Но там лайки, лайки…
И я мучительно хочу это «развидеть».
Просто забыть.
Потому что из-за этого темнеет в глазах от несправедливости и обиды...
Мне самой это самой смешно и странно: нашла из-за чего себе сердце рвать!
Но ничего не могу с собой поделать: рву и рву.
Мне сегодня мучительно больно читать про Вторую Мировую.
Правда-правда.
Особенно, накануне Дня Победы, когда начинается форменный шабаш в СМИ – не только в западных (давно уже вычеркнувших СССР из списков освободителей мира от фашизма), но и в некоторых наших.
А ведь 75 лет тому назад никто в мире не сомневался в том, кто внёс наибольший вклад в победу над фашизмом.
Ни одна страна мира не приписывала эту победу себе.
До тех пор, пока мы сами не стали ее раздаривать – нашу Победу – каждому, кто готов ее взять.
И желающие быстро обнаружились.
Пытаюсь понять, когда же это началось?
Наверное, когда перестроечные газеты, журналы, радио, ТВ вдруг единым хором заговорили, что не было никакой Великой Отечественной, а была лишь схватка Гитлера со Сталиным?
Но я что-то не слышала, чтоб Сталин бежал в штыковую атаку, или ложился под танки, или шел в самолете на таран. Чтоб пылал вместе с сожженными деревнями, чтоб умер от голода в Блокаду.
Или чтобы сталинский режим – каким бы людоедским он ни был – создавал бы донорский детский концлагерь «Красный Берег», где из живых младенцев выкачивали кровь (детали опущу – они слишком ужасны)…
А еще в ту пору всё чаще стало звучать, что не было никакой Великой Отечественной, а был лишь фрагмент Второй Мировой, которую вело всё человечество.
Фрагмент, значит. Ладно.
И задумалась я тут: а какое, собственно, человечество и сколько времени ее вело?
То, которое стойко держалось против Гитлера несколько часов? Или то, которое мужественно боролось несколько суток? Или месяц?
А потом это человечество превратилось в «оккупированные территории», став «дополнительным ресурсом» того же Гитлера?
На кого продолжали работать заводы, фабрики и шахты, да просто люди всего прогрессивного человечества – с 39-го-40-го годов до самого конца войны? Они же ведь работали, и граждане зарплату получали, в дойчмарках, между прочим...
Из существовавших к июню 1941 года двух с половиной десятков европейских стран десять – Болгария, Испания, Италия, Финляндия, Дания, Норвегия, Венгрия, Румыния, Словакия и Хорватия – совместно с Германией и Австрией вступили в войну против СССР.
Остальные держались, как могли.
Чехия – 0 дней, Монако – 1 день, Люксембург – 1 день, Нидерланды – 6 дней, Бельгия – 8 дней, Югославия – 12 дней, Греция – 24 дня, Польша – 36 дней, Франция – 43 дня...
И даже те, которые в оккупированные территории не превратились – союзники наши – они когда подняли под ружье всех своих мужчин и женщин?
В 39-м, или в 40-м, когда по очереди сдали Гитлеру Скандинавию, Польшу, Францию, Балканы и далее по списку? Никогда, одним словом.
Да, британские (а потом и американские) летчики летали, их корабли бороздили и стреляли, да. Но, постреляв, те, кому повезло остаться в живых, уходили домой, восвояси, потому что в океанах уже не на шутку впряглась Япония, и турнула оттуда наших союзников.
И лишь когда советские солдатики – не шибко образованные, не очень экипированные, не всегда достаточно вооруженные – заваливая землю телами и железом, начали гнать немцев от Курска летом 43-го, – союзники впервые что-то выиграли: они захватили Сицилию.
После чего съехались в Тегеран – поговорить об открытии 2-го фронта.

Напоминаю: основная часть прогрессивного человечества в эту пору продолжала мирно трудиться на благо Гитлера.
В общем, я тут это всё пишу не для того, чтобы читать лекции по истории: кто хочет – сам прочтет, а тому, кто не хочет, всё равно ничего не доказать.
Просто, во времена моей молодости антисоветчиками были все. Вот абсолютно все.
Зайдите на любую кухню, сядьте невидимкой, послушайте, что говорилось. Все-все-все, как один, были антисоветчики. Мы только об этом и говорили, что вот сейчас если уничтожить Госкино, уничтожить партию, уничтожить все это, – то жизнь сразу станет прекрасна и удивительна, и что немедленно наше кино расцветет великим искусством, и что прекрасный наш народ «не милорда глупого, а Пушкина и Гоголя с базара понесет».
Мы верили в эти иллюзии, нам казалось, что если сейчас мы сбросим с себя вот этот гнет советской идеологии и, как мы говорили, «сталинизма ползучего», сбросим с себя это – и нам весь мир распахнет объятия.
Почему в 90-е мы, наша страна и наш народ, так спокойно сдавали все позиции Советского Союза?! Мощные позиции в мире. Мы их сдавали с легкостью и с удовольствием, нам казалось, что мы открываем объятия человечеству.
Но человечество не торопилось открыть объятия нам.
Берлинская стена? Сносите! Да еще и собственность всю нашу забирайте.
И ничего, что мы разрушим жизни тысяч наших военнослужащих, да и собственно нашу армию – мы же с вами, за всё хорошее, зачем нам армия?
У нас было 20 лет раскрытых объятий, мы отдавали все, что просили, и то, чего не просили, тоже отдавали.
Хотите рынок? Такой рынок, всем рынкам рынок, прямо базар, а не рынок. Хотите класс собственников? Сейчас получите класс собственников. Хотите деидеологизацию? Сейчас мы разрушим всё образование. Всё – получите.
Миленькие, а теперь вы нас полюбите!
Не хотели, все равно не хотели.
И с этим ничего не поделать, мы очень большие, мы очень странные, мы не такие, как они. Мы развивались по-другому, мы мешаем. Мы мешаем самим фактом своего существования.
Мир как считал нас врагом и помехой, так и продолжил считать.
И когда включаешь мозги, уже сегодняшние взрослые мозги, начинаешь думать: Боже ж мой, да ведь при царе-батюшке не было никаких коммунистов и никакой советской власти, но нас и тогда все равно хотели уничтожить.
Хотели, хотели! Вся история с гибелью посла в Тегеране Грибоедова – она же не тупыми исламскими фанатиками была сделана, она была сделана английскими представителями в Персии (руками тупых фанатиков). Да только ли она?
Опять же, нам в 90-е казалось, что вот сейчас трудолюбивое человечество всё обнимется с нами и наступит мир добра и справедливости.
Ничего подобного: никого наша справедливость не интересовала.
Всех интересовало всегда одно и то же: чтобы вместо нас была грядка с морковкой.
Для всех доминирующих идеологий и стран на нашем месте предпочтительнее всего была бы грядка с морковкой. Это я сегодня могу утверждать с полной уверенностью, потому что никакие раскрытые нами объятия никогда не срабатывают…
Но и на грядку с морковкой я не согласна, уж извините.
И я всё время думаю о том, что уже в самом начале 90-х, когда я еще тоже была в числе пламенных борцов «за всё хорошее против всего плохого», меня вот только отношение к Победе неприятно торкало.
Уже тогда и именно в этом пункте я начинала упираться: ни за что и никому не хотела отдавать нашу Победу...
Ну, вот как-то не могла я ее предать, назвать её неважной, неправильной или какой-то там еще – и хоть тресни.
Это было как папу с мамой предать...
Собственно, по большому счету, мой (и, думаю, что не только мой!) когнитивный диссонанс именно тогда и именно с этого начался.
Это и было главной ошибкой «сил света и добра» – по крайней мере, в отношении меня лично.
Просто, сегодня часть сограждан снова заныла про «день памяти и скорби» 9 мая, про то, что сидеть по домам и плакать – это правильно.
Прежде говорила и сейчас повторю: день памяти, тишины и скорби пусть отмечают Германия и Венгрия, Япония и Италия, Болгария и Румыния, Хорватия и Австрия.

Немножко день скорби могут поотмечать полностью оккупированные или быстро капитулировавшие – см. карту Европы и смело можете тыкать пальцем в любую страну, кроме двух.
Первая – наша с вами, вторая – Великобритания, на территории которой врага не было.
Сейчас они – воевавшие на стороне Гитлера или работавшие на него – они пускай и скорбят в тишине, а не учат нас, как нам праздновать. Им есть о чем стыдливо помолчать.
А нам стыдиться и тихариться нечего, хоть нас и вынудили тихариться сегодня..
Наши солдаты – не лучшим образом экипированные, голодные и плохо вооруженные – победили фашизм.
И этих, которые нас сегодня учат, освободили. Не сами они освободились.
Никто не смог, упакованный по самое не балуй, а наши – смогли. Хоть по одному – в каждой семье они были.
Их средний возраст был 20-25.
Посмотрите на своих 20-летних – вот такие.
И они не для того сражались и погибали, чтоб мы сегодня оплакивали нашу Победу!
И я понимаю, почему именно в эти дни, именно в этом пункте каждый год возникает ожесточенное противостояние: потому что это и есть последний рубеж.
Тот, у которого я, наконец, остановилась – потому что устала отступать.
Я не знаю и знать не хочу, кого обслуживают люди, пытающиеся истребить память об этой Победе.
Я не знаю и знать не хочу (хотя догадываюсь) зачем они это делают.
Я твердо знаю одно: они очень ошиблись.
Ошиблись во мне, и еще в миллионах таких как я, для которых этот рубеж стал последним.
И дальше – как у дедов и отцов – назад ни шагу. Просто, другой ценой.
Так что советую внимательно прочесть высказывания «классиков сил света и добра», которые я тут публикую ниже.
Просто, чтобы помнили свою историю и не позволяли никому обесценивать нашу Победу!
ГОССЕКРЕТАРЬ США 1933-1944гг, К. Хелл:
«...Только героическое сопротивление Советского Союза спасло союзников от позорного сепаратного мира с Германией...»;
УИНСТОН ЧЕРЧИЛЛЬ, из выступлений 1943-1944 гг:
«...Ни одно правительство не устояло бы перед такими страшными жестокими ранами, которые нанёс Гитлер России. Но Советы не только выстояли и оправились от этих ран, но и нанесли германской армии удар такой мощи, какой не могла бы нанести ей ни одна другая армия в мире...
Чудовищная машина фашистской власти была сломлена превосходством Русского манёвра, русской доблести, советской военной науки и прекрасным руководством советских генералов...
Кроме советских армий, не было такой силы, которая могла бы переломить хребет гитлеровской военной машине...
Именно русская армия выпустила кишки из германской военной машины...»
ГОССЕКРЕТАРЬ США Е. Стеттиниус:
«...Американскому народу не следует забывать, что в 1942 году он был недалёк от катастрофы. Если бы Советский Союз не смог удержать свой фронт, для немцев создалась бы возможность захвата Великобритании. Они смогли бы также захватить Африку, и в этом случае им удалось бы создать свой плацдарм в Латинской Америке...»
Президент США Ф. Д. РУЗВЕЛЬТ, 6 мая 1942 г, телеграмма генералу Д.Макартуру:
«...С точки зрения большой стратегии... трудно уйти от того очевидного факта, что русские армии уничтожают больше солдат и вооружения противника, чем все остальные 25 государств объединённых наций вместе взятых...»
А вот что писали НАЦИСТСКИЕ СМИ О КРАСНОЙ АРМИИ:
«Фелькишер беобахтер» от 29 июня 1941г.:
«...Русский солдат превосходит нашего противника на Западе своим презрением к смерти. Выдержка и фатализм заставляют его держаться до тех пор, пока он не убит в окопе или не падет мертвым в рукопашной схватке...»
«Франкфуртер цайтунг», 6 июля 1941г.:
«...психологический паралич, который обычно следовал за молниеносными германскими прорывами на Западе, не наблюдается в такой степени на Востоке... в большинстве случаев противник не только не теряет способности к действию, но, в свою очередь, пытается охватить германские клещи...»

Выношу отдельным постом, специально для тех, кто про 2 Мировую и про 8 мая. И для Блинкена персонально.
Президент США Ф. Д. РУЗВЕЛЬТ, 6 мая 1942 г, телеграмма генералу Д.Макартуру:
«...С точки зрения большой стратегии... трудно уйти от того очевидного факта, что русские армии уничтожают больше солдат и вооружения противника, чем все остальные 25 государств объединённых наций вместе взятых...»
ГОССЕКРЕТАРЬ США Е. Стеттиниус:
«...Американскому народу не следует забывать, что в 1942 году он был недалёк от катастрофы. Если бы Советский Союз не смог удержать свой фронт, для немцев создалась бы возможность захвата Великобритании. Они смогли бы также захватить Африку, и в этом случае им удалось бы создать свой плацдарм в Латинской Америке...»

МОИ ФРОНТОВИКИ
Собираюсь на Невский проспект, на Бессмертный полк, вместе с моей семьёй.
С живыми и мёртвыми.
Я сегодня пойду по Питеру с ними. Со всеми.
Мой отец, 21-летним лейтенантом, выпускником Сумского артиллерийского училища, попал в часть под Ровно за неделю до войны. Так что на фронт ему уходить не пришлось – фронт сам к нему пришёл.
Их батарею должны были отправлять в летние лагеря на учения. Пушки подготовили к транспортировке. Были сняты, отдельно упакованы, соскладированы прицелы. Упакованы и еще не соскладированы боевые снаряды.
Так и встретили войну 22 июня.
Палили без прицелов в белый свет, как в копеечку, на удачу: попадут – не попадут... Потом научились целиться через ствол - под огнём учились.
Перемещались на восток - «выравнивали линию фронта».
Повоевал папа так вот до 17 августа 41-го, его батарея была «счастливой»: до августа дожили 2 человека. В других – выкосило вчистую.
За день до переформирования папе раздробило ступню, а заряжающему осколок попал под легкое. Заряжающий вытащил лейтенанта в санбат.
Папа выжил, заряжающий умер в санбате. С родителями заряжающего папа поддерживал связь до самой их смерти.
Ордена и медали догоняли его по госпиталям.
Папа каждый раз удивлялся: отступающим особо на награды не расщедривались. Видимо, он не просто так отступал, но про подвиги свои он не рассказывал: говорил «стреляли и стреляли, что рассказывать...».
Он в госпиталях провел что-то больше полутора лет: доктора жалели молоденького лейтенантика 21-го года отроду, и пытались максимально сохранить ему ногу. В результате эту ногу ему резали 16 раз, и дорезали в конце концов почти до паха, он прошел все стадии газовой гангрены и чудом выжил, хотя могли с самого начала оттяпать по колено, и через пару месяцев отец был бы уже здоров.
Откочевав так по госпиталям, отец, после 16 операций, остался 22-летним инвалидом и начал жить сначала...
Мы с братом, малышами, играли его медалями и орденом, а потом потеряли их.
И документы куда-то подевались – родители не особо тщательно свои наградные документы хранили: тогда за них, кажется, ничего не полагалось, а если и полагалось, то они не любители были ходить и требовать льготы: отец был инвалид без ноги, ему каждый год приходилось проходить ВТЭК, и его доктор, смущаясь этой чьей-то глупости, всякий раз горько шутил: «Ну что, нога еще не отросла?».
Отец отшучивался: «Жду!».
Про свой последний бой отец говорил так:
«Всех поубивало, остались вестовой, заряжающий раненый, да я, лейтенант. И так мне показалось обидно и унизительно вот так вот сдохнуть тут без толку и смысла, что мы втроем со злости вытолкали на бруствер эту нашу пушку без прицелов, и прямой наводкой стали жарить, пока нас всех не поубивают. Ну, вестового убило, меня ранило, а заряжающий, который меня до санбата дотащил, умер в санбате от потери крови».
Папа на мои настойчивые расспросы сказал, что из их полка выжили 3 человека – лейтенант (он сам), майор и полковник. Все калеки. Это папины слова, не мои.
А на вопрос, что на войне было самым страшным, папа неизменно отвечал: «Погибать в 41-м, когда не знали, чем всё кончится... В 45-м погибать было обидно, а в 41-м – страшно...».
Он о своих наградах не говорил, а я и не спрашивала....
Из папиного наградного дела, которое я в прошлом году нашла на сайте «Подвиг народа»: «Во время боя личным почином выбросил орудие (батарею) на открытую позицию и расстрелял в упор наступающего противника и его технику; командуя подразделением, уничтожил противника превосходящей силы».
Спасибо огромное тем, кто сделал этот сайт!
Мама в начале 42-го получила похоронку на своего отца, моего деда, и сразу же пошла в военкомат.
Мама моя была очень маленькая, совсем миниатюрная (158 см, 45 кг) ей было 17 и она была очень смешливая - я в этом смысле в неё.
Она начинала смеяться по любому поводу - всегда, взахлёб, до самой старости.
Однажды в День Победы, в застолье (я еще маленькая была, но за стол меня пускали), что-то бабы разговорились про предвоенную обувь, которая казалась им тогда очень красивой.

И вдруг мама моя зашлась от хохота. И рассказала, как ей выдали шинель и сапоги на складе. Ну, шинель, ясен пень, сантиметров 20 тянулась шлейфом по полу - но это можно было обрезать (хотя карманы были в районе колен).
А вот в сапог она вставила сразу две свои тощенькие ноги 34 размера и скакала в этом сапоге по складу (ей восемнадцати не было), а тётка-кладовщица села на пол со смеху и тихо стонала: "Господи, каких только дур воевать посылают!".
Правда, маму никто не посылал, она пошла добровольцем.
Ее по малолетству направили в школу связистов, а в начале 42-го, в возрасте 17 с половиной лет, она попала в полк связи в Москву.
Ездила на фронт – «инструктором по установлению связи», дважды попадала под артобстрел, но прошла всю войну без царапинки.
Самое страшное, как она рассказывала, случилось во время второго артобстрела, когда рядом с ней погиб пожилой боец-связист. Она дурочка еще была, не поняла, что он убит, думала, что ранен, и вытащила тело здоровенного бойца с линии фронта в санбат – 4 километра волокла. Плакала навзрыд – и тащила.
Рост мамы был 158, вес 45. 18 лет. Ребенок.
После этого у нее до конца войны не было месячных и доктора говорили, что детей не будет никогда. Но она родила меня и моего младшего брата – в возрасте уже под 30.
Мама была демобилизована в марте 45-го, рассказывала, что ей, девочке, тыловики потом часто говорили, что она – ППЖ.
Она долго не понимала, что это такое: она была из женского полка, и их от всей этой грязи оберегал пожилой майор, как она потом узнала, профессор-физик Ленинградского университета. Он этим малявкам был отцом. И вот: пожилым она называла человека 45-ти лет...
Для меня есть что-то глубоко символичное в том, что смертельно раненый боец тащил и вытащил своего командира, моего отца, и в том, что крохотная девчонка-сержант, моя мать, тащила и вытащила своего бойца. Их никто не заставлял это делать – никакие заградотряды – только совесть, и всё.
Мамин отец, мой погибший дед, был командиром батальона ополчения, погиб осенью 41-го, ему было 49 лет.
Младший брат отца, Володя, школьником оказался в оккупации, призван был сразу после освобождения Украины, от него пришло 4 письма, последнее откуда-то из Хорватии. Потом пришла похоронка. Место захоронения известно, я там была.
Володя погиб, совершив личный подвиг: тело 20-летнего мальчика было найдено в окружении убитых им шестерых матерых эсэсовцев – так написано в документе, который я тоже нашла на сайте «Подвиг народа».
Думаю, семья об этом так и не узнала; по крайней мере, никто раньше мне об этих подробностях гибели Володи не говорил.
Бабушка, мать отца моего, мне, безмозглому дитю, рассказывала: «Я их всех не смогла на войну проводить: Коля ушел воевать из Туркмении, Ваня - прямо из института, Вася и Саша, где служили, там и войну встретили, девочки (Катя и Нюся) тоже уехали раньше, и только Влодека (Володю) сама провожала... Да видно, рука у меня тяжелая была: все вернулись, а он – нет...». Она не плакала (я вообще железную свою бабушку до сих пор не могу себе плачущей представить). Просто она когда рассказывала, начинала левой рукой бить правую, «тяжёлую»...
Старшие папины братья – Николай и Иван – воевали на Украине, потом их пути разошлись. Дядя Коля довоевал до Секешфехервара, где был ранен и отправлен в тыл, а дядя Ваня дошел до Кенигсберга и там застрял надолго: его там оставили уже как специалиста, а его часть ушла на Берлин, о чем он всегда сокрушался. А брат Александр, на год младше папы, (впоследствии профессор-историк) был призван на срочную службу в 40-м году, в Киевский ВО. Войну там и встретил. Отступал аж до Волги, потом наступал, аж до Берлина. Войну свою закончил в 1947 году. Длинной оказалась его срочная служба.

Одна из сестер отца, самая старшая, Екатерина, директор школы, была откомандирована в РОНО, занималась эвакуацией школ, а потом организацией санитарного поезда, с которым всю войну и ездила – политруком (вспомните фильм «На всю оставшуюся жизнь»), а сестра Анна, тоже учительница, эвакуировалась вместе со своей школой, и в эвакуации возглавила детский дом и школу-интернат для девочек. После гибели Володи, которого все любили, Анна, тётя Нюся, отправилась к сестре Кате и стала санитаркой на том же санпоезде, до конца войны.
А у Юрки отец, танкист, участвовал в Параде Победы на Красной площади (мы еще смеялись всегда, когда по телику хронику этого парада смотрели, пытаясь угадать, в каком он танке сидит). А мать Юрина блокадница была, 14 лет ей было в 41-м.
Я до сей поры не примирилась ни со смертью отца – 34 года тому назад, ни со смертью мамы 12 лет тому.
Они были оба замечательные. С фантастическим чувством юмора и таким же высоким чувством собственного достоинства.
Я люблю и уважаю своих родителей и учителей. И безымянные могилы. И Пискаревское кладбище. И освобождение Освенцима.
Мой папа, которому был 21 год, и моя мама, десятиклассница, 18-летний сержант-инструктор, были дети. И они, дети, выиграли эту войну.
Они все – мои фронтовики, мой личный Бессмертный полк.
Любимые мои – папа, мама, дядя Володя, дядя Коля, дядя Ваня, дядя Саша, тётя Катя, тётя Нюся, мамин папа - дедушка, которого я никогда не видела, – всех вас с Днем Победы!
Спасибо вам, родные мои!
И пожалуйста, простите нас за то, что мы вас не заслуживаем.