Война, в которую мы не хотели верить, разразилась, и она принесла разочарование.
Она не только кровопролитней, чем какая-либо из прежних войн, вследствие чрезвычайно усовершенствованного оружия защиты и нападения, но и по меньшей мере такая же жестокая, озлобленная, беспощадная, как и любая из предыдущих.
Она выходит за все рамки, которые обязуются соблюдать в мирное время, называемые международным правом, не признает привилегий раненого и врача, различия между мирной и сражающейся частями населения, требования частной собственности. В слепой ярости она подавляет все, что стоит у нее на пути, как будто после нее не должно быть никакого будущего и мира среди людей.
Она разрывает все узы общности между воющими друг с другом народами и угрожает оставить после себя озлобленность, которая на долгое время сделает невозможным налаживание этих связей...
Аргументы логики бессильны перед аффективными интересами, и поэтому в мире интересов так бесплодны споры с использованием объяснений, которых, по словам Фальстафа, не меньше, чем ежевики.
Психоаналитический опыт подчеркивал это утверждение где только можно. Он может целыми днями показывать, что самые проницательные люди вдруг начинают вести себя неблагоразумно, как слабоумные, как только требуемое понимание встречает у них эмоциональное сопротивление, но и получают обратно все понимание, если это сопротивление преодолено. Ослепление логики, которое эта война словно по волшебству нередко вызвала как раз у лучших наших сограждан, является, стало быть, вторичным феноменом, следствием эмоционального побуждения, и, надо надеяться, ему уготовано вместе с ним и исчезнуть.
Фрейд З. В духе времени о войне и смерти (1915)
#война
#психоанализ
Она не только кровопролитней, чем какая-либо из прежних войн, вследствие чрезвычайно усовершенствованного оружия защиты и нападения, но и по меньшей мере такая же жестокая, озлобленная, беспощадная, как и любая из предыдущих.
Она выходит за все рамки, которые обязуются соблюдать в мирное время, называемые международным правом, не признает привилегий раненого и врача, различия между мирной и сражающейся частями населения, требования частной собственности. В слепой ярости она подавляет все, что стоит у нее на пути, как будто после нее не должно быть никакого будущего и мира среди людей.
Она разрывает все узы общности между воющими друг с другом народами и угрожает оставить после себя озлобленность, которая на долгое время сделает невозможным налаживание этих связей...
Аргументы логики бессильны перед аффективными интересами, и поэтому в мире интересов так бесплодны споры с использованием объяснений, которых, по словам Фальстафа, не меньше, чем ежевики.
Психоаналитический опыт подчеркивал это утверждение где только можно. Он может целыми днями показывать, что самые проницательные люди вдруг начинают вести себя неблагоразумно, как слабоумные, как только требуемое понимание встречает у них эмоциональное сопротивление, но и получают обратно все понимание, если это сопротивление преодолено. Ослепление логики, которое эта война словно по волшебству нередко вызвала как раз у лучших наших сограждан, является, стало быть, вторичным феноменом, следствием эмоционального побуждения, и, надо надеяться, ему уготовано вместе с ним и исчезнуть.
Фрейд З. В духе времени о войне и смерти (1915)
#война
#психоанализ
С психологической стороны мы имеем дело с двумя важнейшими феноменами культуры, первый из которых — формирование интеллекта, подчиняющего себе инстинкты, и второй — замыкание агрессии внутри себя со всеми вытекающими из этого выгодами и опасностями.
Сегодня война приходит во все более решительное противоречие с ограничениями, налагаемыми на нас ростом культуры; наше негодование объясняется нашей несовместимостью с войной.
Для пацифистов, подобных нам, это не просто интеллектуальное и эмоциональное отвращение, но внутренняя нетерпимость, идиосинкразия в ее наиболее выраженной форме. В этом отрицании эстетическое неприятие низости военного способа действий даже перевешивает отвращение к конкретным военным злодеяниям.
Как долго придется ждать, чтобы все люди стали пацифистами?
Ответ неизвестен, но, возможно, не так уж фантастичны наши предположения о том, что эти два фактора — предрасположенность человека к культуре и вполне обоснованный страх перед будущим, заполоненным войнами, способны в обозримом будущем положить конец войне.
К сожалению, мы не в состоянии угадать магистраль или даже тропу, ведущую к этой цели. Не умаляя точности суждения, можно лишь сказать, что все то, что в той или иной форме сделано для развития культуры, работает против войны.
Зигмунд Фрейд письмо Альберту Эйнштейну. Вена, сентябрь 1932 г
#война
#психоанализ
Сегодня война приходит во все более решительное противоречие с ограничениями, налагаемыми на нас ростом культуры; наше негодование объясняется нашей несовместимостью с войной.
Для пацифистов, подобных нам, это не просто интеллектуальное и эмоциональное отвращение, но внутренняя нетерпимость, идиосинкразия в ее наиболее выраженной форме. В этом отрицании эстетическое неприятие низости военного способа действий даже перевешивает отвращение к конкретным военным злодеяниям.
Как долго придется ждать, чтобы все люди стали пацифистами?
Ответ неизвестен, но, возможно, не так уж фантастичны наши предположения о том, что эти два фактора — предрасположенность человека к культуре и вполне обоснованный страх перед будущим, заполоненным войнами, способны в обозримом будущем положить конец войне.
К сожалению, мы не в состоянии угадать магистраль или даже тропу, ведущую к этой цели. Не умаляя точности суждения, можно лишь сказать, что все то, что в той или иной форме сделано для развития культуры, работает против войны.
Зигмунд Фрейд письмо Альберту Эйнштейну. Вена, сентябрь 1932 г
#война
#психоанализ
В рамках развития идей просвещения. Чтобы понять особенности принятия политических решений следует держать в голове три вещи (истока, базиса):
Базис первый: Обратный [отрицательный, негативный] карго-культ. См. https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2014/12/24/prakticheskij-nostradamus?ref=tjournal.ru
Базис второй: Потлач (раздача или уничтожение богатства или ценных предметов, чтобы продемонстрировать богатство и власть лидера). https://en.m.wikipedia.org/wiki/Potlatch
Базис третий: Карл Шмитт (Carl Schmitt) https://en.m.wikipedia.org/wiki/Carl_Schmitt
#война
Базис первый: Обратный [отрицательный, негативный] карго-культ. См. https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2014/12/24/prakticheskij-nostradamus?ref=tjournal.ru
Базис второй: Потлач (раздача или уничтожение богатства или ценных предметов, чтобы продемонстрировать богатство и власть лидера). https://en.m.wikipedia.org/wiki/Potlatch
Базис третий: Карл Шмитт (Carl Schmitt) https://en.m.wikipedia.org/wiki/Carl_Schmitt
#война
Ведомости
Екатерина Шульман: Практический Нострадамус, или 12 умственных привычек, которые мешают нам предвидеть будущее
Традиционный жанр конца декабря - гадания и предсказания, но бурный 2014-й повысил спрос на этот жанр едва ли не больше, чем на наличную валюту.
...Рождается трудный вопрос: как возможно, что эта малая клика подчиняет волю большинства, вынужденного нести потери и страдать в войне, в угоду их персональным амбициям?
(Говоря «большинство», я не исключаю вояк любого ранга, выбравших войну своим ремеслом и верящих в то, что они защищают высшие интересы своей расы и что нападение — лучший способ обороны.)
Обычный ответ на этот вопрос состоит в том, что меньшинство в данный момент является правящим классом, и под его пятой — пресса и школы, а чаще всего и церковь.
Именно это позволяет меньшинству организовать и направить эмоции масс, превратить их в инструмент своей воли...
Опыт показывает, что чаще именно так называемая интеллигенция склонна воспринимать это гибельное коллективное внушение, поскольку интеллектуал не имеет прямого контакта с «грубой» действительностью, но встречается с ее спиритуалистической, искусственной формой на страницах печати.
Письмо Альберта Эйнштейна Зигмунду Фрейду
#война
(Говоря «большинство», я не исключаю вояк любого ранга, выбравших войну своим ремеслом и верящих в то, что они защищают высшие интересы своей расы и что нападение — лучший способ обороны.)
Обычный ответ на этот вопрос состоит в том, что меньшинство в данный момент является правящим классом, и под его пятой — пресса и школы, а чаще всего и церковь.
Именно это позволяет меньшинству организовать и направить эмоции масс, превратить их в инструмент своей воли...
Опыт показывает, что чаще именно так называемая интеллигенция склонна воспринимать это гибельное коллективное внушение, поскольку интеллектуал не имеет прямого контакта с «грубой» действительностью, но встречается с ее спиритуалистической, искусственной формой на страницах печати.
Письмо Альберта Эйнштейна Зигмунду Фрейду
#война
Если же он приказывает им воздержаться, они будут оставаться упорно миролюбивыми, и даже не будут защищать людей или ценности, которые любят. В этом они резко контрастируют с гуманистами, которые готовы сражаться со всем, что угрожает предмету их заботы, но не проявляют агрессию первыми".
Текст психоаналитика Игоря Романова
#война
#психоанализ
#этика
Текст психоаналитика Игоря Романова
#война
#психоанализ
#этика
В своей книге Психоанализ войны (1966) Форнари производит детальный анализ использования в случае войны шизо-параноидальных механизмов для защиты от переживаний траура и вины.
С появлением ядерного оружия к этому добавился новый элемент. Впервые за свою историю человечество получило власть истребить себя полностью.
В 1947 г. Гловер писал: "Первым делом атомный век обещает нам то, что он превратит наши ночные кошмары в явь. С таким трудом приобретенная нормальным человеком способность различать между сном, галлюцинацией, иллюзией и объективной реальностью бодрствования впервые за всю историю серьезнейшим образом подрывается" (Glover 1947: 274).
Наличие ядерного оружия актуализирует и мобилизует то, что я назвала бы миром шизофреника. Стирание границ между реальностью и фантазией есть черта, для психоза характерная.
Состояние разрушительного всемогущества становится вполне реальным: одним нажатием кнопки мир невосстановимо уничтожается.
Для такого примитивного всемогущества проблема вовсе не во влечении к смерти и страхе перед ней, присущих более зрелому депрессивному и эдиповому состоянию: оно одержимо желанием истребления себя и вообще всего на свете, а также связанными с этим страхами.
Очень убедительным образом Лифтон (1982) показывает, что атомное истребление исключает для человека саму возможность символического возрождения. В случае естественной смерти или, скажем, обычной конвенциональной войны человек, по меньшей мере достигший некоторой степени зрелости, умирает с убеждением о своем символическом возрождении в детях, внуках, в продолжении его дела или в культуре, частью которой он являлся.
В конечном итоге происходит траур, примирение и возмещение ущерба. Принятие перспективы собственной смерти есть необходимый шаг на пути к зрелому состоянию личности и приданию жизни в ее полноте смысла.
Существование ядерного оружия и перспектива войны с его использованием делают принятие смерти через символическое возрождение невозможным. Перспектива смерти в атомной войне оставляет в воображении дыру...
Что в подобной ситуации могут предложить психоаналитики? Нам по силам предложить лишь одно целительное средство — не проглатывать молча ложь, а пытаться смотреть на факты: в той степени, в какой мы понимаем лежащие в их основе психологические мотивации, мы способствуем проблескам разумности и здоровья. Я считаю, что психоаналитикам есть что предложить в этой области...
Не стоит путать психоаналитическую беспристрастность с сохранением нейтральности. Мы должны говорить, но не столько из-за аналитической беспристрастности, сколько в силу аналитической объективности. Дело аналитика состоит в понимании и объективном взвешивании ситуации, а затем в передаче этого понимания другим. Едва ли возможен нейтралитет между, скажем, Гитлером и его жертвами. В наших силах лишь постараться понять некие факторы, производящие определенные ситуации, и в этом мы уполномочены, и по сути обязаны этически, высказывать наше видение тех опасностей, которые мы предугадываем...
Сегал Ханна. Хиросима – Персидский залив и далее: психоаналитическая перспектива
#психоанализ
#война
С появлением ядерного оружия к этому добавился новый элемент. Впервые за свою историю человечество получило власть истребить себя полностью.
В 1947 г. Гловер писал: "Первым делом атомный век обещает нам то, что он превратит наши ночные кошмары в явь. С таким трудом приобретенная нормальным человеком способность различать между сном, галлюцинацией, иллюзией и объективной реальностью бодрствования впервые за всю историю серьезнейшим образом подрывается" (Glover 1947: 274).
Наличие ядерного оружия актуализирует и мобилизует то, что я назвала бы миром шизофреника. Стирание границ между реальностью и фантазией есть черта, для психоза характерная.
Состояние разрушительного всемогущества становится вполне реальным: одним нажатием кнопки мир невосстановимо уничтожается.
Для такого примитивного всемогущества проблема вовсе не во влечении к смерти и страхе перед ней, присущих более зрелому депрессивному и эдиповому состоянию: оно одержимо желанием истребления себя и вообще всего на свете, а также связанными с этим страхами.
Очень убедительным образом Лифтон (1982) показывает, что атомное истребление исключает для человека саму возможность символического возрождения. В случае естественной смерти или, скажем, обычной конвенциональной войны человек, по меньшей мере достигший некоторой степени зрелости, умирает с убеждением о своем символическом возрождении в детях, внуках, в продолжении его дела или в культуре, частью которой он являлся.
В конечном итоге происходит траур, примирение и возмещение ущерба. Принятие перспективы собственной смерти есть необходимый шаг на пути к зрелому состоянию личности и приданию жизни в ее полноте смысла.
Существование ядерного оружия и перспектива войны с его использованием делают принятие смерти через символическое возрождение невозможным. Перспектива смерти в атомной войне оставляет в воображении дыру...
Что в подобной ситуации могут предложить психоаналитики? Нам по силам предложить лишь одно целительное средство — не проглатывать молча ложь, а пытаться смотреть на факты: в той степени, в какой мы понимаем лежащие в их основе психологические мотивации, мы способствуем проблескам разумности и здоровья. Я считаю, что психоаналитикам есть что предложить в этой области...
Не стоит путать психоаналитическую беспристрастность с сохранением нейтральности. Мы должны говорить, но не столько из-за аналитической беспристрастности, сколько в силу аналитической объективности. Дело аналитика состоит в понимании и объективном взвешивании ситуации, а затем в передаче этого понимания другим. Едва ли возможен нейтралитет между, скажем, Гитлером и его жертвами. В наших силах лишь постараться понять некие факторы, производящие определенные ситуации, и в этом мы уполномочены, и по сути обязаны этически, высказывать наше видение тех опасностей, которые мы предугадываем...
Сегал Ханна. Хиросима – Персидский залив и далее: психоаналитическая перспектива
#психоанализ
#война
История рассказанная Ф. К. Диком про то, как травма войны передается из одного поколения в другое.
Однажды я прогуливался по улице... и вдруг поглядел на небо. И там, в небе, я увидел это лицо, смотревшее на меня сверху вниз, гигантское лицо с глазами-щелочками, лицо, которое я описал в "Трех стигматах" [название романа Ф.К. Дика]. Было это в 1963 году. И облик этого злобно выглядевшего чудовища был прямо-таки ужасен.
Я видел его не совсем ясно, но оно было там, несомненно. Однако узнал его я лишь впоследствии, несколько лет спустя, когда просматривал журнал Life. В этом журнале я обнаружил изображения нескольких французских фортов времен первой мировой войны. Они представляли из себя этакие стальные купола с узкими щелями, через которые солдаты могли наблюдать за действиями германцев.
Дело в том, что мой отец — он входил в состав пятой бригады морской пехоты США — участвовал во втором сражении на Марне, и, когда я был мальчишкой, он часто показывал мне свою военную экипировку. Он одевал противогаз, который полностью скрывал его глаза, и рассказывал мне о битве на Марне и обо всех тех ужасах, через которые он прошел.
Он рассказывал мне, маленькому четырехлетнему пацану, о людях, у которых взрывом выпускало кишки наружу, он показывал мне свое ружье и все остальное, и он вспоминал, как они палили до тех пор, пока стволы их винтовок не становились вишнево-красными.
Он несколько раз попадал под газовые атаки, и он рассказывал мне о том ужасном страхе, когда угольные фильтры в противогазах, насыщенные до предела, начинали пропускать газ, заставляя в панике срывать маски с лица.
Мой отец был крупный, красивый мужчина, он играл в футбол и в теннис. Я читал о том, что делали в той войне американские морские пехотинцы; эти простые фермерские парни прошли через все то, что так сильно описал Ремарк в своей книге "На Западном фронте без перемен" — через все эти невыразимые ужасы, потребовавшие от них такого же невыразимого героизма.
И вот в 1963 году я увидел эту проклятущую фортификацию с Марны, глядевшую на меня сверху вниз. Может быть, мой отец нарисовал ее или сфотографировал — потому этот образ и засел у меня в памяти.
Чарльз Плэтт. Интервью с Филипом Диком (1979 год)
#травма
#память
#война
Однажды я прогуливался по улице... и вдруг поглядел на небо. И там, в небе, я увидел это лицо, смотревшее на меня сверху вниз, гигантское лицо с глазами-щелочками, лицо, которое я описал в "Трех стигматах" [название романа Ф.К. Дика]. Было это в 1963 году. И облик этого злобно выглядевшего чудовища был прямо-таки ужасен.
Я видел его не совсем ясно, но оно было там, несомненно. Однако узнал его я лишь впоследствии, несколько лет спустя, когда просматривал журнал Life. В этом журнале я обнаружил изображения нескольких французских фортов времен первой мировой войны. Они представляли из себя этакие стальные купола с узкими щелями, через которые солдаты могли наблюдать за действиями германцев.
Дело в том, что мой отец — он входил в состав пятой бригады морской пехоты США — участвовал во втором сражении на Марне, и, когда я был мальчишкой, он часто показывал мне свою военную экипировку. Он одевал противогаз, который полностью скрывал его глаза, и рассказывал мне о битве на Марне и обо всех тех ужасах, через которые он прошел.
Он рассказывал мне, маленькому четырехлетнему пацану, о людях, у которых взрывом выпускало кишки наружу, он показывал мне свое ружье и все остальное, и он вспоминал, как они палили до тех пор, пока стволы их винтовок не становились вишнево-красными.
Он несколько раз попадал под газовые атаки, и он рассказывал мне о том ужасном страхе, когда угольные фильтры в противогазах, насыщенные до предела, начинали пропускать газ, заставляя в панике срывать маски с лица.
Мой отец был крупный, красивый мужчина, он играл в футбол и в теннис. Я читал о том, что делали в той войне американские морские пехотинцы; эти простые фермерские парни прошли через все то, что так сильно описал Ремарк в своей книге "На Западном фронте без перемен" — через все эти невыразимые ужасы, потребовавшие от них такого же невыразимого героизма.
И вот в 1963 году я увидел эту проклятущую фортификацию с Марны, глядевшую на меня сверху вниз. Может быть, мой отец нарисовал ее или сфотографировал — потому этот образ и засел у меня в памяти.
Чарльз Плэтт. Интервью с Филипом Диком (1979 год)
#травма
#память
#война