📿Выводы по вопросу о сохранении родных языков
Последние две публикации вызвали бурную реакцию. Слова из первых строк нашего текста подтвердились на практике:

Самый часто задаваемый вопрос: “Что плохого в сохранении языка?!” Плохого ничего нет, мы такого никогда и не утверждали. Националисты за счет своего скудоумия сами сделали такой вывод.

Все что мы хотели выразить этими двумя публикациями - это то, что нельзя приписывать религии того, чего там нет. Мы утверждаем, что ислам никак не регламентирует языковой вопрос, то бишь он нигде не говорит о том, что надо забывать или надо сохранять какой-то язык. Все языки равны. Чтó конкретно изучать и на каком говорить - решает индивидуально каждый, ведь ислам обращается к индивидуумам, полноценным субъектам, несущим ответственность перед Всевышним Аллахом за себя и только за себя, а не за какую-то безликую массу, частью которой они якобы являются.

Истерично реагируя на довольно таки очевидный тезис, некоторые уникумы упустили основной посыл текста. Мы говорили о том, что доминация в той или иной местности мусульманского языка (давно исламизированного языка) ведет к более глубинной интеграции в саму религию, которая успела не просто привязаться к конкретной почве, но и кардинально видоизменить ее. Это мы писали непосредственно в текстах, упоминая традиционный мусульманский контекст выраженный местными языками, культурами и бытовыми морально-этическими установками. Важно не путать с:
- национальными литературными языками взращенными советскими литераторами-исламофобами,
- национальными культурами, ограничивающимися ориентализированным образом пляшущего дикаря в черкеске и кинжалом в зубах,
- национальными “кодексами чести” сформулированными поздними постсоветскими нациестроителями на основе колониальных кодификаторов местного права XIX в.

В конце последней публикации мы пообещали нашей уважаемой аудитории начать делиться примерами выражения того самого традиционного мусульманского контекста нашей местности. С сегодняшнего дня мы периодически будем публиковать качественные переводы старых песен, зикров, назмов, касид, нашидов и прочих произведений, в которых реализуется язык ислама. Иными словами, мы покажем то, из чего было соткано так называемое «Дин хабзэ» народов Западного и Центрального Кавказа.

Представители дегенеративных тенденций нашего современного общества, будь то националисты, либералы или криптоязычники, объединяются друг с другом на основе любви к реинтерпретации исторических событий и привязыванию собственных нарративов к ним. Мы, в свою очередь, вам покажем то, как на самом деле обстояли дела на примере богатейшего религиозного наследия нашего народа. Опять же, под “народом” подразумевается население всего Центрального и Западного Кавказа, то бишь речь идёт не только о представителях адыгских обществ, но и об абазинах, осетинах, карачаевцах, балкарцах, ногайцах, терских кумыках и т.д.

Отсюда и далее следите за этой рубрикой через хэштег #isldin

НОЧНОЕ НАПАДЕНИЕ
(Кабардинская версия)

Всегда он с открытым взглядом был, и был щедрым,
Добро даря, никогда о том не сожалел,
На старости лет безотлучно семь месяцев воюет…
“Это неверные, и кто в борьбе с ними погибнет, станет шахидом”,
Так сказав, свою компанию настраиваешь.
Тот, у кого перед шатром ядро пушечное большое падает,
Тот в ночном нападении кто погибает, – это Хамурза Кайтукоко.

"Схватили Альмурзоко", – сказав, разворачивается,
В сражении свой патронташ опорожняет,
Над телом Тамбиюко спешивается,
Русских неверных, желающих взять трофеи, отгоняет,
Офицера грузного, сидящего на чистокровной
лошади, сбрасывает с коня,
Подкольчужник на утреннем солнце отблескивает,
На тот свет кровь ручьем стекает.
В день великий тела отца с сыном вместе привозят, –
это Исмел Кайтукоко.

Оттого, что он мой воспитанник,
не стану говорить о нем, чего не было,
Ружье его цвета ласточкиного яйца,
Прицел на ружье его – вытянутая золотая нить,
Не прицеливаясь, он стреляет,
Всю жизнь с казаками в рубках участвует,
С тех пор, как отделился от Атажукиных, оттого не теряет духа.
В день битвы поддерживает тех, кто растерялся,
Атажукиных честь дворянскую поддерживает.
У молодых княжичей эрежибовские ружья трещат,
наследные тонкие кольчуги сверкают,
Из всего войска выделяются они сверкающими шлемами.
Это неверные, и их нашествие нас губит.
А тот, кто в сражении всадника, от коня отделив, поражает, – это князь Хатокшоко Атажукин.

Когда кинтское войско вступает в Кашку, он передовой всадник,
На коне лоовской породы,
что глядит из-под челки, он прибывает.
Муж, едущий верхом, плетью в левой руке
коня погоняет, а встречных, словно весенняя молния, поражает,
Пушкаря неверных обращает в бегство.
Сетуя на то, что в селении не осталось достойных
наездников, коня седлает,
Русское войско разгоняет надвое подобно отаре
испуганных овец.
По-русски сквернословящих, их, побеждает,
В памяти у кабардинцев оставшись, спешился, –
это Ажджерия сын Ислама.

Ор, в тот день поверхность кадки белого сано
ровной была,
В битве не все равно достойны – это заметьте!
Мало таких, кто коня и оружие в наследство
оставляет, а не теряет при гибели,
Таких, кто не берет обильных подарков за добрую весть.
В тот день он беспрерывно сражается,
Наносит удар и еще обломком копья своего бьет, – это Когун Шхашуко.

В день этот белого коня чистокровного наряжает,
Наносит удар и на середину круга выпускает,
Посмотреть на него – это муж смуглый
Невзрачный, но умелый во владении оружием.
Когда надо возвращаться, он разворачивается как
вольный наездник,
В селении Жаноковском, сражаясь, погибает,
Двоих Хашоковых, что любимыми твоими
воспитанниками были, рыдать заставляешь,
Куда все жаноковское селение, рыдая, сбегается, – это к Алтуду Жаноко.

Величием он на прежних нартов походит,
Делами добрыми он прежних нартов напоминает.
Четверо Бжехуковых в один злосчастный день погибают,
Четыре трупа в двух повозках когда прибывают,
это плач исторгает из сердца!
Их жены, не могущие сдержать рыданий, боком ходят,
Тот, по ком сострадание у могилы выражают
случайные прохожие,
Кто всю жизнь большие сражения любил, –
это наш Муса.
Кто град пуль на себя принимает, – это Хасанш.
У кого ружье стреляет словно
большая пушка, – это Дольтуко.
Кого в пороховом дыму уже не видно, – это Кази Малый.

НОЧНОЕ НАПАДЕНИЕ
(Бжедугская версия)

Кабардинцев ночное нападение - мужество великое!
В этом мире недобром что нам жить осталось от того мы отказываемся!

Шахидами

как мы умрем,
давайте посмотрим!
Как скорлупа ласточкиного яйца, тонок ствол его ружья!
Нарядный его кольчуги перед блестит, блестит!
В ночном нападении мы проститься с ним не успели - погиб Кайтукин сын Хамирза! Алибазуко зажали и гяур мерзкий на добычу зарится, но он отгоняет!
Тамбия тела воины спешиваются, спешиваются!
Пуля попала в фару [лошадь] белую, и она дух испускает, дух испускает!
Пока ты жив, войско большое водить будешь, говорю, Чиритепщ, Чиритепщ!
Этим юным князем слова сказанные сбываются, сбываются!
Он сражается с оружием не отдыхая не жалея своего ружья сражается.

Мы вышли на

газават

против

гяуров

умирать!

И умрем на

газавате

!

#isldin

📿Адыгские песни про имама Шамиля
Газават имамов, разразившийся в начале XIX в., по факту является единственным организованным движением, претендовавшим на государственность в рамках всей территории Большого Кавказа. Хоть на практике и не вся география региона оказалась в составе данного государства, но идеи тадждида (обновления) и газавата вышли далеко за пределы границ Имамата. Ключевое отличие данного проекта от прочих форм сопротивления заключалось в том, что имамы не ограничивались внешнеполитическими амбициями и декларировали наличие полноценной идеологии направленной на радикальное внутреннее переформатирование всего кавказского общества. Имамат стягивал вокруг себя не просто воинов, но и людей знания, ученых.

Когда речь заходит об Имамате и адыгах, людям сразу вспоминается Мухаммад-Амин - с 1848 г. наиб Западной Черкесии. Человек, к которому определенная часть старшего поколения абадзехов, шапсугов и натухайцев в мухаджирской среде испытывает глубокое уважение, оказался для отечественных соплеменников чуть ли не предателем, а сам Имамат - чем-то абсолютно чуждым. Разбирать на полном серьезе мнение ангажированных дешёвок мы, конечно же, не станем. Единственное отметим, что Имамат для адыгов не ограничился одним лишь Мухаммадом-Амином. Отдельные личности из Кабарды и Западной Черкесии активно поддерживали движение имамов. Это могли быть и представители кабардинской знати, как Мухаммад-мирза Анзоров (наиб Малой Чечни), и большие ученые из западных окраин страны черкесов, как Ибрахим-хаджи аль-Ханафи, о котором мы давно писали на канале. Помимо отдельных ярких персоналий, огромное множество адыгов совершали хиджру (переселение) в сердце организованного сопоставления. Из биографии того же Ибрахима-хаджи мы знаем о наличии целого квартала адыгских мухаджиров в столице Имамата.

Эпоха имамов отразилась в народной памяти адыгов в виде религиозных песен. Приведем пару переводов кабардинских песен посвященных личности имама Шамиля и газавату (тексты на языке оригинала и ссылки в комментариях к данной записи).

•ПОХОДНАЯ ПЕСНЯ ШАМИЛЯ

Шамиль наш золотобородый,
Моему отцу дорогому бороды ты прибавил,
Моей матери дорогой упрекам убавил.
В местности Шали Щалиха звать ты обучаешь,
Газавата посыльным он возвращается.
Кони упитанные лебедогрудые,
В газават грудью пробиваются.

•ПЕСНЯ-ПЛАЧ ШАМИЛЯ (1)

На верху пушки гремят,
Внизу дети рыдают,
Для кого извергателя бед возят
Напца сына, гуша, тело привозят.
Напца сыну принадлежащего Тхожея тонкого
К

газавату

готовили,
К большим переходам он подготовлен,
Так сражайтесь же, да сгинут ваши болезни!
Шамель, муж доблестный,
Золотые были твои удила,
Золотого желтого шелка твои усы,
К междуречью к нам повернулся,
Сражайтесь же, дагестанские воины!
Так, гуша, шелковый вымпел развевается,
Барабанщик в тот день погибает,
Под расставленными сошками проходят,
Собирайтесь же, да сгинут ваши болезни!
Когда сидите на досуге, умело мелодию выводите,
Когда выйдете в сражение, мечом грозным владеете,
Сражайтесь же, дагестанские воины!
У черкески белой полы взлетают,
Достойных мужей сыны сегодня сражаются,
Эй, сражайтесь же, да сгинут ваши болезни!

•ПЕСНЯ-ПЛАЧ ШАМИЛЯ (2)

Бейтесь же, Шамиль золотой, о-о-ореда,
Золотые, гуша, чьи усы, о-о-ореда,
Утром

Коран

нараспев читайте, о-о-ореда,
В полдень мечом орудуйте, о-о-ореда.
Бейтесь же, Шамиль золотой, о-о-ореда,
Из всех закиров ты ценнее, о-о-ореда,

Газават

нас утомил ведь, о-о-ореда
Бейтесь же, Шамиль золотой, о-о-ореда,
Золотые, гуша, чьи усы, о-о-ореда,
Шамиль в седле играется, о-о-ореда,
С солдатским войском он играется, о-о-ореда.

Те, кто начнут как-то оскорблять или злословить на праведников той эпохи автоматически улетят в бан. Вы со своими разговорами о «предателях» / «сдавшихся в плен» и их ноготка не стоите.
#isldin

📿Диалог темиргоевского князя и крымско-татарского барда о шейхе Мансуре
“Но Каплан-Гирей, есть ли что-нибудь в твоей душе, чем скоротать время скуки в лагере?” - обратился Демирхойский вождь [темиргоевский князь] к старому татарскому барду, которому, во всяком случае, было уже 80 лет.
“Неужели ты не расскажешь иностранному хаккиму [имеется ввиду Э. Спенсер], который недавно был гостем твоего народа, немного о военных подвигах нашего прекрасного вождя Элиях [от слова валий/авлия] Мансура; того, с кем ты говорил лицом к лицу и боролся бок о бок?”
“О, доблестный вождь!” — ответил старый солдат со слезами, текущими из глаз - “просто ли воспоминание о нашем пророке — величайшем из всех татар после Чингиз Хана - и наша кровопролитная борьба с московитами, которая истребила население Крымской Татарии и разбросала ее бездомных сыновей на все стороны света — вызывает новую боль к тем печалям, которые омрачили всю жизнь от того мрачного времени, когда я видел пересеченное красным крестом знамя, плывущее над домом моих предков. Тем не менее, я буду стараться пробудить дух песни через истину, которая долго спала под грузом заботы и бедствия”.

Тому храброму вождю я пою песню,
Тому, кто всегда был венцом побед;
В устах ребенка и песенках менестреля,
Его имя будет восславлено.
Шелел-Эддин!
Он был рожден, чтобы попрать гордость Москвы;
Ввергнуть ее в прах;
Он боролся, он побеждал, близко и далеко,
Ту северную проклятую расу!
Шелел-Эддин!
Говори! Мансур, говори! Почему ты оставил
Детей твоих воинов сиротами,
Твое сильное оружие и присутствие похищено,
Под московским игом стонет!
Шелел-Эддин!
Твое имя было надеждой, твое имя было радостью
Для военных отрядов татар:
Оно светило как золото без примеси,
Оно горело как земля Адина.
Шелел-Эддин!
Лишенная своего детеныша, тигрица видит
Как сильно она скребет лапой землю,
Но дальше был Мансур, он
Оставил смерть и руины вокруг.
Шелел-Эддин!
Быстрый олень скачет от горы к горе, Ни одна стрела не подобна его полету;
Но шаг Мансура был быстрее все же
Когда он вел в бой.
Шелел-Эддин!
Его черный военный конь прочесывает равнину,
К которой другой вождь никогда не пробьется;
Его хозяин бряцал кольчугой пленника;
Эта лошадь уже не живет.
Шелел-Эддин!
Проклятое войско Москвы захватило
Нас самих, наших отцов землю;
Спи, Мансур! Спи! подвиг сделан!
Твой народ — их добыча!
Шелел-Эддин!
Мы стоим «а коленях, мы молимся, о! Москва, слушай!
Где ты его скрываешь!
Человек, чье присутствие изгоняло страх,
Свет без тени!
Шелел-Эддин!
Содержат ли эти темные башни, грязный дом убийцы
Окруженный водянистыми стенами
Вождя, которого мы оплакиваем,
К которому взывает каждый татарин?
Шелел-Эддин!
Увы! Когда эти неприступные ворота один раз закроются,
Ни один пленник не выйдет, чтобы поведать
Свои беды, свои несчастья
Тайны своей камеры.
Шелел-Эддин!
Затем, Аллах, пусть твои молнии убьют
Врага, которого мы проклинаем и ненавидим!
Пусть стервятники пожирают за их плоть!
Ибо смерть была судьбой Мансура —
Плачьте! Татары, плачьте!

Удивительно, как мало известно в Европе о подвигах этого великого вождя, столь прославленного в длительных и разрушительных войнах России против жителей Крымской Татарии и Кавказа и кто, когда мы рассматриваем значительность власти, против которой ему пришлось бороться, и дикие орды, которые ему пришлось организовать, заслуживает занять свое место среди благороднейших патриотов, которые когда-либо украшали любую страну. Русские, чья темная политика всегда закутывала туманом все, связанное с Кавказом и Крымской Татарией, просто описывают его как некоего Магомета, или лжепророка; тогда как историки Персии и Турции с почтением упоминают его военные таланты, чрезвычайную храбрость и преданность делу страны и всегда представляют его как самого неукротимого и грозного врага, с которым России когда-либо приходилось бороться на Кавказе. Если мы поверили хотя бы наполовину тому, что сообщают нам традиционные песни бардов, он, должно быть, был неким Александром в доблести, Локманом в мудрости и Макиавелли в политике.

(с) Э. Спенсер “Путешествие в Черкесию и Крымскую Татарию”

#isldin