#рецензент_Толстой #автор_не_пиши #пиши_сокращай
📩 Файнерман Исаак Борисович (псевдоним Тенеромо)
🗓 18 ноября 1895
📍 Ясная Поляна
Сейчас вновь перечел ваш рассказ[1] и очень внимательно. Вся его первая часть совершенно невозможна. Всё это так неестественно, преувеличено и выдумано, что ни одна редакция, по моему мнению, не решится его напечатать. Судья, берущий взятки чаем и виноградом, кот[орый] он с жадностью поедает с своей женой, становой с тесаком на боку, признания станового и судьи друг другу во взятках, давание купцами 10 т[ысяч] судье для того, чтобы не платить по векселям, и т. п. неверные, очевидно в одном умышленно мрачном свете выставляемые и выдуманные события и подробности делают всю эту часть невозможною. Такая же выдуманность и преувеличенность, подрывающие доверие читателя, есть и в допросе станового. Хороши только описания заседания у судьи и, в особенности, мирового съезда. Эта картина очень хороша, но пока до нее дойдет читатель, он потеряет уже всё доверие к описываемому. — В таком виде посылать рассказ ни в Вестник Европы, ни в какую другую редакцию невозможно, и потому возвращаю вам его.
Знаю, что это письмо мое будет вам очень не только неприятно, но и тяжело, но что же мне было делать? Лучше сказать правду. У вас есть способность писать, но нет строгого критического отношения к себе и потому терпения перерабатывать. Пожалуйста же, не сердитесь на меня и верьте искреннему расположению к вам и желанию вам истинного блага. Как и во всех делах, «тише едешь, дальше будешь». Гораздо выгоднее, даже в материальном отношении, — если вы уже непременно хотите зарабатывать хлеб этой опасной для души литературной работой, — подвергнуть свою работу самой строгой своей критике, не скучая этим, переделать ее 10, 20, 30 раз, откинуть всё лишнее, очистить до конца и тогда только отдать ее в печать. Тогда устанавливается репутация, и можно добывать и этим опасным путем — средства жизни, и гораздо легче, чем писать кое-как и много. Придумать, как исправить этот рассказ, вы должны сами, но мне казалось бы, что надо вот как сделать: начать прямо с вымазанных ворот и вкратце рассказать, кто и зачем их вымазал, и потом допрос, суд у судьи и в съезде. Центр тяжести и смысл рассказа в самоуверенном, жестоком пренебрежении развратных и праздных господ к трудящемуся и смиренному народу и фарисейство мнимой справедливости на суде. И это хорошо выставляется в последних главах. Их надо еще подчистить, усилить, а остальное рассказать только настолько, насколько нужно для понимания суда. Так бы я сделал.
Ну прощайте, так не сердитесь. Желаю вам не литературного успеха, а того состояния, при кот[ором] можно быть равнодушным к нему.
Любящий вас Л. Толстой.
📝 Примечания
[1] Рассказ Файнермана «Суд».
👤 #Исаак_Борисович_Файнерман
Том 68, письмо 228
📩 Файнерман Исаак Борисович (псевдоним Тенеромо)
🗓 18 ноября 1895
📍 Ясная Поляна
Сейчас вновь перечел ваш рассказ[1] и очень внимательно. Вся его первая часть совершенно невозможна. Всё это так неестественно, преувеличено и выдумано, что ни одна редакция, по моему мнению, не решится его напечатать. Судья, берущий взятки чаем и виноградом, кот[орый] он с жадностью поедает с своей женой, становой с тесаком на боку, признания станового и судьи друг другу во взятках, давание купцами 10 т[ысяч] судье для того, чтобы не платить по векселям, и т. п. неверные, очевидно в одном умышленно мрачном свете выставляемые и выдуманные события и подробности делают всю эту часть невозможною. Такая же выдуманность и преувеличенность, подрывающие доверие читателя, есть и в допросе станового. Хороши только описания заседания у судьи и, в особенности, мирового съезда. Эта картина очень хороша, но пока до нее дойдет читатель, он потеряет уже всё доверие к описываемому. — В таком виде посылать рассказ ни в Вестник Европы, ни в какую другую редакцию невозможно, и потому возвращаю вам его.
Знаю, что это письмо мое будет вам очень не только неприятно, но и тяжело, но что же мне было делать? Лучше сказать правду. У вас есть способность писать, но нет строгого критического отношения к себе и потому терпения перерабатывать. Пожалуйста же, не сердитесь на меня и верьте искреннему расположению к вам и желанию вам истинного блага. Как и во всех делах, «тише едешь, дальше будешь». Гораздо выгоднее, даже в материальном отношении, — если вы уже непременно хотите зарабатывать хлеб этой опасной для души литературной работой, — подвергнуть свою работу самой строгой своей критике, не скучая этим, переделать ее 10, 20, 30 раз, откинуть всё лишнее, очистить до конца и тогда только отдать ее в печать. Тогда устанавливается репутация, и можно добывать и этим опасным путем — средства жизни, и гораздо легче, чем писать кое-как и много. Придумать, как исправить этот рассказ, вы должны сами, но мне казалось бы, что надо вот как сделать: начать прямо с вымазанных ворот и вкратце рассказать, кто и зачем их вымазал, и потом допрос, суд у судьи и в съезде. Центр тяжести и смысл рассказа в самоуверенном, жестоком пренебрежении развратных и праздных господ к трудящемуся и смиренному народу и фарисейство мнимой справедливости на суде. И это хорошо выставляется в последних главах. Их надо еще подчистить, усилить, а остальное рассказать только настолько, насколько нужно для понимания суда. Так бы я сделал.
Ну прощайте, так не сердитесь. Желаю вам не литературного успеха, а того состояния, при кот[ором] можно быть равнодушным к нему.
Любящий вас Л. Толстой.
📝 Примечания
[1] Рассказ Файнермана «Суд».
👤 #Исаак_Борисович_Файнерман
Том 68, письмо 228
#пиши_сокращай #как_писать_книги
📩 Алехин Аркадий Васильевич
🗓 2 декабря 1890
📍 Ясная Поляна
Думал и думаю над вашим письмом и очень хотел бы послужить вам, но до сих пор не пришел ни к какому решительному плану. Скажу всё, что думаю.
Объективное изложение самое невыгодное. Оно избирается большей частью людьми, которым нужно скрывать; вам же, напротив, нужно выворотить нутро. Чем искреннее, задушевнее (обыкновенно искренность приравнивают с самоосуждением; не впадайте в эту ошибку: искренно только вполне, когда себя и ругаешь, и осуждаешь, и одобряешь), тем лучше — нужнее людям. Первая форма — исповеди, самой задушевной — наилучшая; но недостаток такой формы, часто впадение в рефлексию, копание в душе, и оттого холодность, отвлеченность, неинтересность. Я думаю, надо руководящей нитью всего рассказа взять свою внутреннюю душевную жизнь — свой рост, но описывать его образами, событиями самыми простыми, обычными, хоть в форме дневника, в котором останавливаться на том, что привлечет внимание. Так себе воображаю: 1 февраля. Своя внутренняя душевная одинокая работа и краткое упоминание о товарищах, работах. 2, 3, 4, 5 февр[аля] ничего особенного — всё то же. 6-го. Приезд NN или отъезд: его характеристика, отношение с ним. 7-го. Работа на гумне, со скотом, отношение к ней мое, моих товарищей. 8-го. Приход крестьян, разговоры. 9-го. Разговор с товарищами, столкновение. Внутренняя одинокая работа. Пища, лишения, радости, дети; опять внутренняя работа.
Это, боюсь, неясно, но, главное, желал бы, чтобы был описан и тот материал жизни, над которой приходилось работать, и сама работа. Главное — работа внутренняя, душевная, и чтобы показана была не оконченная работа, а процесс работы на самом деле. — Задаваться не надо никакой темой общей, напр[имер], хоть той, что общинная жизнь желательна или нежелательна, а только высказывать свое отношение к той жизни, которая велась, и различные фазисы этого отношения. Не бояться подробностей, не бояться оскорбить товарищей: писать, что чувствуешь, и давать характеристики самые подробные, опять не общие, а из течения жизни. Писать с мыслью о том, что прочтется это после моей смерти и произведенное впечатление на мне не отразится, а пишу только для служения богу, для того, чтобы сказать братьям то, что мне удалось узнать, и чего они не знают, и что им нужно знать.
Не жалеть своего труда, писать, как пишется, длинно и потом исправлять и, главное — сокращать. Золото в деле писания получается, по моему опыту, только просеиванием.
Писать таким языком (если возможно, это очень желательно), чтобы крестьянин с аттестатом грамотности мог понять.
Подумаю еще. Если что лучше вздумаю, напишу. И вы пишите.
Любящий вас Л. Т.
Напишите, пожалуйста, про себя, как дошли[1]. Я съездил хорошо и успешно. Одного совсем оправдали, а трем очень смягчили[2].
📒 Аркадий Васильевич Алехин (1854—1918) — из богатой купеческой семьи в Курске, бывший студент Петровской сельскохозяйственной академии, одно время увлекшийся религиозно-нравственными взглядами Толстого. Весной 1889 г., совместно с своими братьями Митрофаном и Алексеем, организовал земледельческую общину в Шевелеве, Дорогобужского уезда Смоленской губ., которая, просуществовав около двух лет, распалась. С Толстым познакомился в 1889 г. в Ясной Поляне. В 1892—1893 гг. работал с Толстым, оказывая помощь голодающим крестьянам. Позднее, в 1905—1914 гг., был курским городским головой.
Ответ на несохранившееся письмо Алехина, в котором, судя по записи в Дневнике Толстого 7 ноября, Алехин писал о своем намерении составить «декларацию своих религиозных основ жизни» (см. т. 51, стр. 102).
📝 Примечания
[1] В конце ноября 1890 г. Алехин был в Ясной Поляне, откуда ушел в Курск.
[2] См. прим. 1 к письму № 180.
👤 #Аркадий_Васильевич_Алехин
Том 65, письмо 182
📩 Алехин Аркадий Васильевич
🗓 2 декабря 1890
📍 Ясная Поляна
Думал и думаю над вашим письмом и очень хотел бы послужить вам, но до сих пор не пришел ни к какому решительному плану. Скажу всё, что думаю.
Объективное изложение самое невыгодное. Оно избирается большей частью людьми, которым нужно скрывать; вам же, напротив, нужно выворотить нутро. Чем искреннее, задушевнее (обыкновенно искренность приравнивают с самоосуждением; не впадайте в эту ошибку: искренно только вполне, когда себя и ругаешь, и осуждаешь, и одобряешь), тем лучше — нужнее людям. Первая форма — исповеди, самой задушевной — наилучшая; но недостаток такой формы, часто впадение в рефлексию, копание в душе, и оттого холодность, отвлеченность, неинтересность. Я думаю, надо руководящей нитью всего рассказа взять свою внутреннюю душевную жизнь — свой рост, но описывать его образами, событиями самыми простыми, обычными, хоть в форме дневника, в котором останавливаться на том, что привлечет внимание. Так себе воображаю: 1 февраля. Своя внутренняя душевная одинокая работа и краткое упоминание о товарищах, работах. 2, 3, 4, 5 февр[аля] ничего особенного — всё то же. 6-го. Приезд NN или отъезд: его характеристика, отношение с ним. 7-го. Работа на гумне, со скотом, отношение к ней мое, моих товарищей. 8-го. Приход крестьян, разговоры. 9-го. Разговор с товарищами, столкновение. Внутренняя одинокая работа. Пища, лишения, радости, дети; опять внутренняя работа.
Это, боюсь, неясно, но, главное, желал бы, чтобы был описан и тот материал жизни, над которой приходилось работать, и сама работа. Главное — работа внутренняя, душевная, и чтобы показана была не оконченная работа, а процесс работы на самом деле. — Задаваться не надо никакой темой общей, напр[имер], хоть той, что общинная жизнь желательна или нежелательна, а только высказывать свое отношение к той жизни, которая велась, и различные фазисы этого отношения. Не бояться подробностей, не бояться оскорбить товарищей: писать, что чувствуешь, и давать характеристики самые подробные, опять не общие, а из течения жизни. Писать с мыслью о том, что прочтется это после моей смерти и произведенное впечатление на мне не отразится, а пишу только для служения богу, для того, чтобы сказать братьям то, что мне удалось узнать, и чего они не знают, и что им нужно знать.
Не жалеть своего труда, писать, как пишется, длинно и потом исправлять и, главное — сокращать. Золото в деле писания получается, по моему опыту, только просеиванием.
Писать таким языком (если возможно, это очень желательно), чтобы крестьянин с аттестатом грамотности мог понять.
Подумаю еще. Если что лучше вздумаю, напишу. И вы пишите.
Любящий вас Л. Т.
Напишите, пожалуйста, про себя, как дошли[1]. Я съездил хорошо и успешно. Одного совсем оправдали, а трем очень смягчили[2].
📒 Аркадий Васильевич Алехин (1854—1918) — из богатой купеческой семьи в Курске, бывший студент Петровской сельскохозяйственной академии, одно время увлекшийся религиозно-нравственными взглядами Толстого. Весной 1889 г., совместно с своими братьями Митрофаном и Алексеем, организовал земледельческую общину в Шевелеве, Дорогобужского уезда Смоленской губ., которая, просуществовав около двух лет, распалась. С Толстым познакомился в 1889 г. в Ясной Поляне. В 1892—1893 гг. работал с Толстым, оказывая помощь голодающим крестьянам. Позднее, в 1905—1914 гг., был курским городским головой.
Ответ на несохранившееся письмо Алехина, в котором, судя по записи в Дневнике Толстого 7 ноября, Алехин писал о своем намерении составить «декларацию своих религиозных основ жизни» (см. т. 51, стр. 102).
📝 Примечания
[1] В конце ноября 1890 г. Алехин был в Ясной Поляне, откуда ушел в Курск.
[2] См. прим. 1 к письму № 180.
👤 #Аркадий_Васильевич_Алехин
Том 65, письмо 182
#пиши_сокращай #как_писать_книги
📩 Львов Евгений Владимирович
🗓 29 февраля 1876
📍 Ясная Поляна
<...> Меня хвалили за всё, что я писал; но об одном, точно хорошем и полезном, что я сделал, об Азбуке и этих книжках, не сказано в печати ни единого неругательного слова.
Вы прочли и оценили потому, что вы сами пишете и хотите писать, и потому, что у вас есть вкус и чутье. Но всякий с чутьем и вкусом, прочетший эти книжечки, скажет: «да, ничего, просто, ясно, кое-где все-таки нехорошо и фальшиво».
И всякий, при чтении сказавший это, будет совершенно прав. Но пусть попробует кто-нибудь написать такие же рассказы, тот увидит, как трудно даются эти отрицательные достоинства, состоящие только в том, чтобы было просто, ясно, не было бы ничего лишнего и фальшивого.
Я пишу это всё вам потому, что мне кажется, что вы поняли это, и еще потому, что я думаю, что вы в состоянии написать так же и, может быть, и лучше. <...>
И когда вы станете употреблять время на то, чтобы делать вещи как можно короче (это первое правило), вы увидите, как это трудно. <...>
Ваш Л. Толстой.
📒Евгений Владимирович Львов (1817—1896) — помещик Тульской губ.
Том 62, письмо 242
📩 Львов Евгений Владимирович
🗓 29 февраля 1876
📍 Ясная Поляна
<...> Меня хвалили за всё, что я писал; но об одном, точно хорошем и полезном, что я сделал, об Азбуке и этих книжках, не сказано в печати ни единого неругательного слова.
Вы прочли и оценили потому, что вы сами пишете и хотите писать, и потому, что у вас есть вкус и чутье. Но всякий с чутьем и вкусом, прочетший эти книжечки, скажет: «да, ничего, просто, ясно, кое-где все-таки нехорошо и фальшиво».
И всякий, при чтении сказавший это, будет совершенно прав. Но пусть попробует кто-нибудь написать такие же рассказы, тот увидит, как трудно даются эти отрицательные достоинства, состоящие только в том, чтобы было просто, ясно, не было бы ничего лишнего и фальшивого.
Я пишу это всё вам потому, что мне кажется, что вы поняли это, и еще потому, что я думаю, что вы в состоянии написать так же и, может быть, и лучше. <...>
И когда вы станете употреблять время на то, чтобы делать вещи как можно короче (это первое правило), вы увидите, как это трудно. <...>
Ваш Л. Толстой.
📒Евгений Владимирович Львов (1817—1896) — помещик Тульской губ.
Том 62, письмо 242