Сириус Блэк спёр прикид у Каркарова и сидит довольный

В тележке довольно много прям вот филологических каналов, где не просто лытдыбр про книжечки и около, а так прям «всё научно»™ и на серьёзных щах. Я бы, наверное, всё устроила немного иначе, взвали я на себя подобную — pardon my French — просветительскую миссию, но вообще круто, что есть люди, регулярно, подробно и вдумчиво рассказывающие о литературе и что там к чему.

Но вот что меня в некоторых таких каналах реально подбешивает, так это странная манера называть себя проектом постоянно использовать местоимение «мы», хотя даже в описании указано, что канал ведёт один (sic!) человек. Не, ну правда, что это за «мы, Николай Второй»?

Да, знаю, так до сих пор иногда пишут в научных статьях. Не понимаю, зачем это делать, если статья не коллективная или за вами не стоит вся мощь советской науки, но штош, традиция — штука такая.

Ну а в тележеньке-то зачем так?

Тут уж даже у меня больше резону использовать множественное число.
«Мы, Штаны капитана Рейнольдса, имеем честь сообщить».
Вот пишу и прям чувствую, как растёт мой научный авторитет. Или что там должно произойти?

А вот и обещанный

Вольтер «Кандид или Оптимизм»

История Кандида открывается тезисом «Всё к лучшему в этом лучшем из миров», а завершается простой, но казалось бы, такой очевидной мыслью: «Надо возделывать свой сад». И если я и придерживаюсь какой-то философии, то разве что вот этой, вольтеровской (у меня даже в ЖЖ был подзаголовок “Il faut cultiver son jardin”).

Это противопоставление вообще взялось не с потолка: здесь Вольтер полемизирует с «оптимистом»Лейбницем, как до этого с «пессимистом» Паскалем. Не стоит биться в отчаянии из-за того, что мир несправедлив и горек, но и довольно глупо ожидать, что вселенная позаботится о тебе, и всё устроится волшебным образом. Надо как-то самому шевелиться.

Кандид начинает своё путешествие, будучи, что твоя Полианна, уверенным в том, что всё не зря, и если б некоего трендеца не случилось, не произошло бы и чего-то хорошего. Но что работает в утешной миленькой книге про славную американскую девочку, не может функционировать в сатирической повести такой язвы, как Вольтер: каждое несчастье порождает череду ещё больших несчастий (довольно абсурдных, но от этого не менее ужасных). Впрочем, энергии и оптимизма у Кандида — на десять Полианн, возможно, поэтому он продержался так долго. И даже выжил. И даже, кажется, понял, что к чему.

Зачем это читать? Ну, например, потому что это смешно (хоть и совсем не весело). Впрочем, наверняка найдутся и люди с «тонкой душевной организацией»™, которых в этой книге затриггерит примерно всё. Правда с таким подходом лучше вообще не читать классику, а уж тем более Вольтера, который был троллем 80-го уровня до того, как это — pardon my French — стало мэйнстримом.

В этой повести Вольтер пародирует авантюрные романы своего времени, заворачивая в эту упаковку собственно философскую начинку (где он полемизирует, «изобличает»™ и, критикуя, даже что-то предлагает). Сейчас текст читается как прекрасная пародия, скажем, на сериалы Амазона и Нетфликса — ну те, где викинги будто только вышли из барбершопа, а не из кровавого махача, а Галадриэль разговаривает вдохновляющими цитатами из ВКонтактика, и почти все персонажи выживают в любых передрягах.

Выживают и герои Вольтера, будучи однако изрядно потрёпанными. Кандид воссоединяется наконец с возлюбленной Кунигундой, которая — что неудивительно после всех перипетий — увы, больше не дева-мечта и выглядит совсем не айс, но что тут поделать?

Что, что — возделывать свой сад, конечно. Ибо «на свете счастья нет, но есть покой и воля» (Пушкин-то Вольтера тоже читал).

Это, видимо, было нано-сочинение «Мой Вольтер». Я нарочно не стала превращать пост в филологический или философский разбор — их довольно и без меня. Тем более Вольтер — такая глыба, что тут потребовалась бы как минимум лекция, а не пост в тележеньке.

Я же просто вот перечитала «Кандида», потому что это правда смешно, плюс здорово написано и переведено (переводчик-то Фёдор Сологуб!), и — как ни странно — довольно оптимистично.

К тому ж, на ютубе есть отличная лекция Нинели Ивановны Ванниковой, прекраснейшей, о философских повестях Вольтера. Если вам интересно о них узнать подробнее, очень рекомендую именно её.

– А все же, с какой целью был создан этот мир? – спросил Кандид.
– Чтобы постоянно бесить нас, – отвечал Мартен.

Ну, если не мир, то подростковая литература наверняка. Люблю, ценю, ищу, пытаюсь выловить прекрасное, но как же многое меня бесит😬

Эдак вот с помощью Вольтера анонсирую кракенские посты про подростковые книжки, чтоб не соскочить с темы.

А пока напомню о своём тексте про Библиотеку пионЭра 2.0.

А ещё, например, Вольтера полезно прочесть, ибо это — как полагает Бенгт Лундгрен — способствует «более глубокому пониманию образа Муми-тролля и фантастической прозы Янссон в целом».

Вот так вот.

Я люблю читать подростковые книги сама по себе, есть ведь очень крутые, из тех, что можно назвать — pardon my French — вневозрастными. Последние пару лет я стала читать их в бОльших объёмах, поскольку подросла старшая, и мне хочется, чтобы она читала всяческую годноту не только из моего детства, но и что-то новенькое, про её время, вот и ищу.

Недостатка в таких книгах нет. Но в самих книгах, увы, зачастую полно недостатков (ах, ну что за каламбур!).

Я периодически сетую тут на это, но как-то без конкретики. Кракенские тексты я, кажется, опубликовала только про Кёйпера — раз и два — да про «Посох Велеса», а, ну и в квадратной соцсетке ещё несколько постов давным-давно. Учитывая ещё широту определения «подростковая литература» (сюда упихивается всё — от милых школьных историй до, не знаю, какого-нибудь готического кровавого YA), вообще не очень понятно, чем именно я так недовольна.

Попробую сформулировать некоторые обобщающие пункты, что ли. Наблюдения эти сделаны на основе как переводных, так и русскоязычных текстов. Примеры из книг приводить не стану, хотя они имеются в количестве, поскольку я тут просто собираюсь выпустить кракена, а не писать обстоятельную статью в журнал (впрочем, если будут вопросы по какому-либо пункту, непременно пишите — я отвечу:)

Это, само собой, никакое не «научное осмысление», это будет исполненный субъективной модальности пост, написанный однако «профессиональным читателем», а не просто одной там вредной тётенькой.

Prepare yourself, stay tuned и всё такое.

Сейминутное:
Когда я писала “prepare yourself”, я ещё не знала, что мы с кракеном накатаем текст на 8500 знаков😳

UPD: я знаю про telegraph, но мне там не хватает зачёркнутого текста (или я не смогла найти эту опцию), к тому же не все открывают аккуратно сложенные в него простыни текста. Так что, простите, придётся вам разматывать эту простынь прямо тут🦹🏻‍♀️

О, какой необыкновенный человек! – шепотом повторял Кандид. – Какой великий гений этот Пококуранте! Ему всё не нравится!
Вольтер. «Кандид»

Итак, вот что я обычно имею в виду, когда говорю, что подростковая книга мне не понравилась. От очевидного к глубинам, так сказать:)

{часть первая}

Бедность, выхолощенность языка в книгах с динамичным фантастическим/волшебным сюжетом.
Многие — в том числе, боюсь, некоторые авторы (sic!) — фэнтези и фантастику до сих пор и за литературу-то не считают, возможно, этим и объясняется, что все герои говорят как один человек, не отличишь (речевая характеристика? не знаю, не слышал), а повествование превращается просто в перечисление действий. При этом складывается нехорошее ощущение, что словарный запас автора не многим больше Эллочкиного.

Слишком «богатый» язык (это тоже чаще всего в фэнтези). Запредельное количество прилагательных и наречий, нагромождение «красивостей», нелепые совершенно сравнения и метафоры. Авторы буквально надевают всё лучшее сразу, и где-то в этом словоблудии тонут персонажи и местами даже сюжет.

Плохо выстроенный мир. Тут я имею в виду даже не художественный мир произведения (который тоже должен быть системным и цельным, так-то), а именно непосредственно мир, в котором и по законам которого живут персонажи — причём не только в фантастической, но и в условно реалистической литературе. Фантастические миры выходят просто нерабочими — не в смысле, что драконов не бывает, а в том, что общество просто не может существовать в том виде, в каком его описывает автор. Магия не должна отменять логику.

Дыры и ляпы можно, конечно, списать на то, что мир «создан с нуля»™ (что, конечно, никогда не так), но ведь и там, где действие разыгрывается в реальном мире, вообще без привлечения даже — как любят говорить некоторые букблогеры — «щепотки магии», логика мира подчиняется хотелкам автора, которому будто бы просто лень придумать годное обоснование для сюжета или недосуг проверить какие-то факты (вот даже не знаю, что хуже).

В итоге — миры трещат по швам. Понимаю, что в жизни бывает всякое, она вообще «бессовестней литературы»(с), но в книге у автора есть возможность сто раз подумать, отмотать назад, переиграть, отменить, отредактировать, выстроив наконец логичный и цельный мир, художественный, в том числе. Печально, что многие этой возможностью пренебрегают.

Иногда непроработанность, размытость мира бывает оправдана глубокой символикой, притчевым началом. Автор делает некое допущение, которое просто существует во внешнем мире как данность, а всё действие, всё развитие происходит, скорее, в мире внутреннем или около него. Такой приём выглядит весьма соблазнительно, особенно когда писателю хочется порассуждать о природе зла, насилия и прочего дискомфорта, но не каждый — Кафка или там Ёко Огава. И получается, что мир уже весьма условен или даже несостоятелен, а «философского запала» не хватило — задуманные глубокие рассуждения теряются в избытке деталей и диалогов и в сюжетных многоходовочках. И выходит, например, никакая не притча, а посредственная клишированная антиутопия, но с претензией.

{часть вторая}

Непременная инаковость главного героя. Не только и не столько в фэнтези (потому что фэнтези-то вполне наследует романтизму с его — pardon my French — «исключительным героем в исключительных обстоятельствах»), сколько в, скажем так, литературе повседневности. Да-да, «все мы здесь не в своём уме»(с) все мы разные, происходим из разных социальных страт, отличаемся разной степенью здоровья, образования, финансового и семейного благополучия и чем ещё только не, и нельзя да и незачем писать книги исключительно о «передовиках производства»™, но складывается ощущение, что нарочитая инаковость той или иной степени — теперь маст хэв.
Если не диагноз, то сиротство или странные/страшные родители (и соответственно — травма), если не травмирующее событие, то просто психологический неуют и нестандартная внешность или необычное хобби. Такие герои нужны, но им необязательно каждый раз становиться главными в истории. Подростковые проблемы, о которых таким вот образом стремятся поговорить авторы, иногда до смешного просты, но изнутри видятся почти всегда вселенской катастрофой. И такие «незначительные» вещи, как несчастная любовь, отсутствие по-настоящему близких друзей среди кучи приятелей, трудности с учёбой и даже принадлежность к непопулярному фандому, тоже могут здорово терзать самого обычного подростка, не пережившего, по счастью, великих бурь. Хорошо, что ещё не все писатели об этом забыли.

Презрение к людям. Да, вот так пафосно заверну. Самое дурацкое, что вылезает это и в текстах, которые как бы пытаются говорить про толерантность и про «пусть цветут все цветы»(с). И тут я не о том, что герой-подросток презирает окружающих (подросткам-то как раз такое свойственно, юношеский максимализм, все дела), а о том, увы, что сам автор не умеет скрыть свою, мягко скажем, нелюбовь к людям, не подходящим под его критерии правильности или одобряемой инаковости. Не к монстрам и абьюзерам, подчеркну, а просто к людям, скажем, не его социального круга. Иногда это едва заметно — по, случайным будто бы, оговоркам, а иногда до того очевидно, что становится даже неловко — настолько гротескно неприятно и свысока изображены те, кто автору — по каким-то, видимо личным причинам, потому что для сюжета это абсолютно не релевантно, — не по душе.

Безысходность и чернуха. Особенно упиваются ими почему-то русскоязычные писатели. В том числе и подростковые, которым не надо бороться за «НОС» там или «Большую книгу». Да, у нас тут не самый приятный климат, не самые вдохновляющие городские и индустриальные пейзажи («облезлые панельки» в текстах — вообще уже какой-то фетиш) и вообще много всякой хреноты и печали, но там где из подобных составляющих американцы делают, например, «Американскую ржавчину» или сериал «Уэйн», некоторые (по счастью, не все!) русскоязычные авторы создают — pardon my French — крипоту и кринж, заполированные ещё и упомянутым выше презрением. Если я захочу это всё испытать, я просто прокачусь зимой в маршрутке в час пик.

{часть третья}

Серьёзные щи. Некоторые авторы забывают шутить. Ну вот совсем. Как начнут громоздить безнадёгу или там сиятельный пафос, так и не подумают улыбнуться и улыбнуть — юного, напомню! — читателя. Считай, ещё один гвоздь в гроб достоверности созданного мира. Люди же то и дело шутят (не всегда удачно, но тем не менее), даже в самых отчаянных ситуациях (может, даже — особенно в отчаянных ситуациях), но в некоторых книгах всё очень-очень серьёзно, ведь автор же о серьёзных вещах пишет, о важных! Хорошо об этом сказал Джосс Уидон: “Make it dark, make it grim, make it tough, but then, for the love of God, tell a joke”.

Формулировки в лоб. Когда авторы не оставляют читателю места для подумать. Вот хорошее, вот плохое, вот правильный персонаж, вот неправильный. Вот этот эпизод надо понимать так, а этот — вот эдак. И вот такие выводы, дружок, мы делаем в финале.

Недостоверные персонажи. Я не про мэри-сьюшность (порой это вообще необходимое зло), и даже не про картонность, хотя и это бесит, конечно. Я про то, что иногда персонажи бывают, вроде бы, хорошо так, грамотно прописаны, они вполне себе живые — «сам ходит, сам говорит»(с), но что-то не так.
Таких героев выдаёт речь. Цитируя Дениску Кораблёва: «Очень не люблю, что по радио мальчишки и девчонки говорят старушечьими голосами!..». Дело даже не в неуместном или неверно подобранном сленге, речь может быть максимально нейтральной, просто подростки так не думают и не говорят. Так думает и говорит взрослый, написавший эту книгу. Можно транслировать через персонажа важные и нужные мысли, но дайте ему голос, не занимайтесь чревовещанием.
***
Вот, что огорчает и бесит меня в подростковой литературе (что-то из этого можно отнести и к взрослым книгам, конечно). Это такие обобщённые пункты по прочитанным текстам. Субъективные, да.
И мне, конечно, легко говорить, я же не «злое дерево»(с) писатель. Потому ещё мне не очень хотелось приводить примеры и называть конкретные книги — то, что бесит в них меня (или вот мою дочь, мы с ней часто, но не всегда солидарны), необязательно вообще будет заметно кому-то другому, рецепция такая рецепция. Многие писатели, чьи книги мне совсем не понравились, приятные люди (судя по их каналам), а многие мои любимые авторы — те ещё задницы.
К тому же, писать для детей и подростков в тыщу раз сложнее, чем для взрослых. Тем радостнее, что находятся такие смельчаки. А ещё радостнее от того, что среди этих смельчаков находятся те, что успешно лавируют между всякими бесячими штуками и пишут прекрасные книги.

К вопросу о том, откуда и зачем такой гигантский текст😅

Перечисляя «бесячие пункты», я ни словом не обмолвилась о пресловутом «плохом переводе», который так любят поминать всуе авторы негодующих отзывов.

Почему?

Потому что переводчиков и так достаточно кошмарят. Особенно доставляет, когда это делают люди, не владеющие языком оригинала и/или не видевшие оригинальный текст: «Просто так показалось. Слова не те какие-то. Уверен, что у автора не так. Переводчик всё испортил». Вот приводят пример, как кому-то и Виктор Петрович Голышев, великий, не угодил.

Замечу, цитируя того же Голышева, что «паршивую книгу хорошо перевести нельзя». Но если на подобные книги есть спрос, их будут издавать, а значит и переводить их кому-то да придётся. Такую халтуру вынуждены брать и вполне себе признанные переводчики, что уж, например, говорить о начинающих.

В переводческой профессии — как и в любой другой — есть, безусловно, и не самые блестящие специалисты, но некоторые там циклопические издательские концерны с радостью нанимают всяких. Экономика должна быть экономной. А перевод, как известно, нужно сдавать к позавчера.

Ничто не ново. О влиянии рыночка на качество переводов, например, ещё в 18 веке печалился Иоганн Хоттингер, среди прочего переводивший на немецкий Цицерона. Нереальные дедлайны, переизбыток кадров, — жаловался он. Двести с лишним лет спустя мы всё там же. Куда уж тут без факапов.

Художественный перевод — всегда огромный труд. Кому-то он даётся легче, кому-то приходится тяжелее (наверняка, есть и такие, кто и не заморачивается, ну штош). От ошибок и от оценочного восприятия со стороны читателей не застрахован никто.
Действительно насквозь плохих переводов и плохих переводчиков — как, например, в рассказе Тэффи, прекрасном, — не так уж много, так-то. И повторюсь, иногда паршивый перевод — это просто паршивая книга, какими бы хвалебными блёрбами не была усыпана обложка.

А вот что на обложки стали выносить имена переводчиков, это я «люблю и уважаю»(с).

Вижу в интернетах и встречаю в жизни людей, которым непременно надо подчеркнуть, что они читают только в оригинале, вот исключительно.

Это похвально, конечно, но сомневаюсь, что эти ребята владеют прям всеми языками мира. Так что, что бы там кто себе ни думал, переводчики открывают нам мир. Скажем им за это спасибо.

PS Я сама работала переводчиком техническим, а книгу всего одну перевела (ну и одно стихотворение Хьюза, для диссера надо было), так что это не цеховая солидарность, а искренняя признательность🖤

Ещё немного поговорю о переводе.

В Inspiria — впервые на русском именно как цельный сборник — вышел «Ариэль» Сильвии Плат. Я бы, может, и не обратила бы на это внимание. И не потому, ладно, не только потому что у меня с Плат «всё сложно»™ — диссер по Теду Хьюзу оставил свой след, знаете ли. Просто Плат для меня из категории «высоко ценю, но не люблю».

В общем, заинтересовала меня Плат тут не сама по себе, а в свете перевода на русский. Дарья Лебедева подметила занятные расхождения между старыми (изданными в Литпамятниках) и новыми переводами и задалась вопросом: это новая трактовка или перевод без погружения в контекст?

У меня ответа нет. Зато, прочитав тот пост, я сразу вспомнила вот что. Есть у Плат — pardon my French — программное стихотворение “Lady Lazarus”. Существует несколько его вариантов на русском, но я хочу рассказать про перевод Виктора Леонидовича Топорова, великого и ужасного. Опубликован он в «Антологии американской поэзии» (1983) под заголовком «Восстающая из мёртвых». И там не только название, но и сам текст приближен к русскому (советскому тогда ещё!) читателю — в том числе через рифму, которой в оригинале практически нет. Топорову доставалось и достаётся до сих пор за его переводческие решения (ох, и не только за них), но мне кажется (уверена я быть не могу, конечно), что я примерно понимаю, почему он перевёл так, а не иначе.

С «жизнью и творчеством»™ Сильвии Плат Топоров, разумеется, был знаком. И, на мой взгляд, нашёл отличный способ «объяснить» их читателю. Когда читаешь «Восстающую из мёртвых», неизбежно вспоминаешь Цветаеву (это подмечает и Глеб Шульпяков во вступительном слове к переводу хьюзовских «Писем ко дню рождения») и даже немного Маяковского. Это ни в коем разе не знак равенства, это именно игра в ассоциации (и в интерпретацию, конечно, куда без этого).

Я — с улыбкою. Я — живучей
Кошки, которая Неминучей
Девять раз избегает. Мне

Тридцать. Это мой Номер Третий.
Что за причуда такая - не
Уцелевать раз в десятилетье?

Миллионы моих волокон.
Толпы выплюнувшихся из окон —
Поглазеть, как они меня

Развинтили и разрывают.
Это, знаете ли, стриптиз —
Оголительней не бывает.

Вот ведь какая штука. Если сопоставить перевод с оригиналом, то можно даже искренне (и справедливо) возмутиться — не та семантика, не те акценты (борцы с Топоровым могли и по меньшему поводу статью в толстый журнал забацать). Всё так, всё так, но ассоциативный путь даёт шанс читателю, незнакомому с Плат, понять её поэзию чуть лучше, возможно, даже заинтересоваться ею — и, пожалуйста, читать дальше и другие переводы, и оригинал.

Такой приём приближения называют «одомашниванием» (доместикацией, domestication, naturalising, Einbürgerung). Он не ограничивается превращением Гензеля и Гретель в каких-нибудь там Машу и Витю, а Бэггинса в Торбинса, его возможности гораздо шире, особенно в руках талантливого переводчика.

Хорош ли этот подход, нет ли — каждый решает для себя, кому что ближе. Спор об одомашнивании и остранении (отчуждении, foreignization, alienating, Verfremdung) вечен, как спор о верности и точности. Работает и то, и другое, а уж как — зависит от мастерства переводчика. Ну, и от «горизонта ожидания» читателя, конечно.

Так увлеклась всякими «книжными итогами» и прочими лонгридами, что пропустила день рождения канала.

Штанам капитана Рейнольдса — уже неделю как — два года🎉

Я очень рада, что устроила себе эту воображаемую кафедру. И, конечно, здорово, что я тут не пребываю в одиночестве. Спасибо всем, кто меня читает💛

Вот тут я объясняла, откуда у канала такое название. А вот поста-знакомства пока ещё не было (потому что сперва меня читали только те, кто и так меня знает) — маякните, если он нужен.

Если вдруг вы решите рассказать о Штанах родным, друзьям и подписчикам, буду весьма признательна😌 А в комментах можно при желании оставить ссылку на ваш канал, ежели таковой имеется — будем «дружить домами»™✨

Подхватила злокозненный вирус, температурю и — как называет подобное моя сестра — «чихаю, как Джигурда». Так что, временно не могу продуцировать внятные и интересные тексты.

Спрошу вот пока у тех, кто хотел мой список годных подростковых книжек: нужен просто список (типа «на лето») или с комментами?

Ну и покидайте, может, сюда (около)литературных вопросов и тем, о которых вам бы хотелось почитать именно здесь. Воспряну — напишу:)

Будьте здоровы, берегите носы🖤

«Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы; вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я».

«Старосветские помещики» для меня — один из самых пронзительных текстов о любви.

В этом месяце попалась мне подростковая книга, собравшая в себе все пункты моего бесячего списка, вот буквально все. Какая — не скажу, потому что издательство-то хорошее, а на эту вещь нет пока ни одного негативного отзыва, зато есть номинации и, возможно, уже и призы какие-то.

В таких случаях я испытываю некоторое замешательство, ведь рецепция рецепцией, но почему там, где я вижу кривую претенциозную поделку, многие, кажется, вполне довольны и готовы вручить автору «седло большое, ковёр и телевизор»(с)? Для меня загадка.

Лет 10-15 назад я бы, скорее всего, решила, что это со мной что-то не так, типа «мои вкусы очень специфичны»™ и вот это всё. Сейчас я могла бы поиграть в оправдания, мол, такая вот я желчная, злобная тётенька, «Баба Яга против», такое что-то. Или ещё хуже — выдумать себе оппонента и с ним поспорить на тему, это сейчас популярный жанр.

Но вот какая штука. Я много в чём в своей жизни и в самой себе до сих пор сомневаюсь, но знаю точно, что уж тексты-то я читать умею. И анализировать их без игры в интерпретацию и вчитывания удобных мне смыслов тоже.

Иногда плохая книга — это действительно плохая книга, что однако не может помешать кому-то её любить и премировать по каким-то там своим личным соображениям.

Написала я это всё в думах об обещанном мною списке годноты. Он получается не очень большой, к тому же там, кажется, будет довольно много книг из моего детства (а сейчас, похоже, принято воевать даже с Агнией Львовной — об этом, кстати, давно хочу написать тоже).

И список этот, конечно, будет страшно субъективный, то есть тексты эти хороши, каждый на свой лад, но книга может быть действительно хорошей, что не может однако помешать кому-то категорически её не любить. И я не эксперт по детскому чтению, не психолог, не методист, поэтому при составлении списка не учитывала ни тематическое разнообразие, ни какой-нибудь там — pardon my French — развивающий потенциал. Это просто (достаточно) хорошо написанные тексты, которые нравятся мне не только как филологу, но и как читателю.

Список воспоследует.

Непростое это дело для меня— списки. Всегда-то они incomplete&utter, как «История классической музыки» Фрая.

Я тут поначалу взялась писать длинное вступление к списку «книжной годноты для подростков», которое больше походило на оправдание, если честно. И список-то мой, как и любой вообще, ограничен, и книги-то в нём, наверное, девчачьи, и возрастные границы размыты не знай как, и Толкина-Пратчетта-Желязны-you name it я не упомянула как совсем очевидных. Всё потому, наверное, что говорить о том, что нравится и даже дорого, мне куда сложнее, чем аргументировано (надеюсь) поругать какой-нибудь текст. Вероятно, это что-то да значит, но я не хожу к психологу, у меня самовывоз.
И поглядите-ка, я всё-таки написала долбанное вступление, пусть и не такое объёмное. Ну что ты будешь делать!

А вот и список наконец ↓ ↓ ↓