Иванова ночь

Мы выйдем в сад с тобою, скромной,
И будем странствовать одни.
Ты будешь за травою тёмной
Искать купальские огни,

Я буду ждать с глубокой верой
Чудес, желаемых тобой:
Пусть вспыхнет папоротник серый
Под встрепенувшейся рукой.

Ночь полыхнёт зелёным цветом, —
Ведь с нею вместе вспыхнешь ты,
Упоена в волшебстве этом
Двойной отравы красоты!

Я буду ждать, любуясь втайне,
Ночных желаний не будя.
Твоих девичьих очертаний —
Не бойся — не спугну, дитя!

Но если ночь, встряхнув ветвями,
Захочет в небе изнемочь,
Я загляну в тебя глазами,
Туманными, как эта ночь.

И будет миг, когда ты снидешь
Еще в иные небеса,
И в новых небесах увидишь
Лишь две звезды — мои глаза.

Миг! В этом небе глаз упорных
Ты вся отражена — смотри!
И под навес ветвей узорных
Проникло таинство зари.

Александр Блок

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

What I do in the shadows?

Одним глазом читаю монографию прусского солдата и военного историка «Конь и всадник» (1872), на которую ссылался Юнг. Пока выяснила, что автор очень любил лошадей и Бисмарка. Вот это да.

Другим глазом читаю монографию филолога про лошадей и древних арийцев (1903). Это она напечатана фрактурой.

Дроссельбарта всё ещё нигде нету, но я будто бы уже втянулась, занятные книжицы.

Параллельно дивлюсь тому, сколько странного юнгианцы накрутили вокруг сказки «Король Дроздобород». В одном таком исследовании даже обнаружился Один с конской бородой, но автор не объясняет, откуда он его взял, зато проводит аналогию между сказкой и историей сватовства Одина к Ринд, ну, спасибо, конечно.

Проверяю кеннинги Одина, ищу хоть какую-нибудь бороду, кроме «седой» и «длинной».

В этом поиске попалось, кстати, прелестноэ: мол, Хугин и Мунин — это не вороны Одина, а вовсе даже его просветлённые друганы, йогин и муни, а то что они какбэ вродебэ Мыслящий и Помнящий — так это всё поклёп и инсинуация, ну а Один — вообще женщина, пара-пара-пам, фьють!

#уцарямидасаослиныеуши

Пишу сейчас пост про этого грешного Дроссельбарта и смотрю, значит, выходные данные русского перевода «Символов трансформации».

Книга выходила дважды, в 2007 и в 2020, перевод один и тот же, с английского почему-то. У меня 2007-го, и вот там есть милейшая деталь.

Вышла-то книга в издательстве АСТ, но «подготовлена издательством Мидгард».

Ну разве не прелесть?

А готовили бы в Асгарде, ни числительные, ни буквы не теряли бы.

#уцарямидасаослиныеуши

Карл Густав Юнг и таинственная борода

В русском переводе «Символов трансформации» Юнга обнаружилось загадочное для меня утверждение, которое и привело к этому «расследованию века»:

В образе Россельбарта («лошадиная борода») Один-Вотан является получеловеком-полуконём, то есть существом кентаврообразным.

Вот цитата из английского издания:

In the form of Drosselbart (‘horse’s beard’) Wotan is half man, half horse.

А вот неповторимый юнговский оригинал:

Als Drosselbart (d.h. Pferdebart) ist Wotan halb Mensch, halb Pferd, also zentaurisch.

Переводчик на английский потерял «кентавра», но посыл ясен и без того, отечественный переводчик то ли потерял, то ли нарочно выпустил первую букву в имени Drosselbart.

Почему я предполагаю, что это могло быть нарочно? Ну, вдруг наш переводчик пошёл по тому же пути размышлений, что и я? Россельбарт меня смутил меньше, чем, собственно, кентавровость Одина, потому что по-немецки Ross — это конь, и тогда хотя бы ясно, почему «лошадиная борода», да и у Одина есть кеннинг Hrosshársgrani, который обычно переводят как «конские усы». А вот Дроссельбарт — это вообще-то Дроздобород, король из сказки братьев Гримм. В теории переводчик мог заподозрить опечатку и так «исправить» её, сделав Дроссельбарта Россельбартом.

Однако у Юнга-то он Дроздобород. И вот поди пойми, как это связано с Одином и тем, что он, блин, кентавр?

Юнг в том абзаце ссылается на ряд книг, к ним-то я и прильнула, благо все они очень старенькие и лежат в открытом доступе.
Параллельно спросила у человека с родным немецким, нет ли у этого имени тайных значений (нет) и поискала ещё что-нибудь про Дроссельбарта в контексте Одина (нашла, конечно, у юнгианца).

Ханс Дикманн, основатель Института Юнга в Берлине, поминает «Конскобородого Одина» в книге «Сказание и иносказание», не давая никаких ссылок (но и так понятно, у кого он его «покрал»), а вот сам Юнг всё-таки отправляет читателя «за исчерпывающей информацией по вопросу» к Максу Йенсу и его монографии «Конь и всадник» (1872). Ко всей целиком, да.

Макс Йенс не был ни психологом, ни филологом. Он был солдатом и военным историком и написал вдохновенную книгу про (со)существование коня и всадника в истории и культуре (а также в мифе и языке) Германии. Книга, на удивление, даже славная какая-то, потому что автор реально тащится от темы.

В разделе о богах-всадниках Йенс рассказывает, среди прочего, об Одине. И вот там-то я и нашла этого злосчастного Дроздоборода!

…на севере его прозвали Hrossharsgrani, т.е. Конебородый, это имя указывает на то, что когда-то Одина, скорее всего, представляли именно в образе коня, вот и в немецкой сказке «Король Дроздобород» (Drosselbart = Hrosselbart) нетрудно услышать отголоски подобного восприятия.

Йенс верно указывает кеннинг, но благодаря созвучию видит родство там, где его, по актуальным этимологическим данным, нет. Впрочем, эту параллель с Дроздобородом всё равно включили в современный «Краткий словарь немецких суеверий» (в 10 томах, между прочим, такая вот краткость): об неё периодически спотыкаются немецкие филологи и ругаются немного, конечно.

Однако Йенс, в отличие от Юнга, считал, что Один не был конём и мужиком одновременно, он был ими последовательно! Конь — первичное воплощение божества, связанного с погодой, сменой сезонов и смертью, а Один занял его место, когда антропоморфные формы богов пришли на смену зооморфным. Такая вот эволюция, никаких кентавров. Всё чётенько, как в армии.

Этой же мысли придерживаются некоторые другие учёные. Возможно, к тем древним временам зооморфизма и восходит кеннинг про конские усы или пусть даже бороду (так тоже переводят). Но о кеннингах не будем, а то ведь я только германист дипломированный, а исландист-то я мамкин. Может, это вообще всем давно известно.

Может, и мой «бородатый квест» давно уже кем-то пройден, ну так и ладно. Мне, по счастью, давно не нужно подтверждать «актуальность и новизну» своих весёлых исследований, кафедра-то воображаемая.

Главное, я знаю, откуда Юнг втащил в свой текст Дроздоборода, и думаю, это он всё-таки зря.

Не остывшая от зною,
Ночь июльская блистала…
И над тусклою землёю
Небо, полное грозою,
Всё в зарницах трепетало…

Словно тяжкие ресницы
Подымались над землёю,
И сквозь беглые зарницы
Чьи-то грозные зеницы
Загоралися порою…

Фёдор Тютчев

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Сейчас немного отвлекусь от нордического гиперфикса и расскажу про внезапный читательский — pardon my French — инсайт.

«Сороку на виселице» Эдуарда Веркина я прочла в начале весны, испытав двойственные чувства: она мне и понравилась, и не понравилась (тут должна быть шутейка про книжку Шрёдингера, но её нет). А ещё я задумалась, как же написать о ней в книжных итогах. Вернее даже: что мне там писать вообще?

И вот на той неделе о «Сороке» написала Даша Лебедева, и я ка-а-ак поняла! В качестве отзыва (а уж тем более рецензии) этот мой пост не имеет смысла, потому что он не про книгу, а про меня. И тем не менее, состоится презентация (с).

Сначала будет каминг-аут.
Я не люблю фантастику.
Не всю, а эту, знаете, научную — про физиков там и прочих учёных (даже про лингвистов), и космическую — о том, как кто-то бороздит глубины и осваивает планеты.
Да, я помню, что на аватарке этого канала — Малькольм Рейнольдс, капитан-штаны-в-обтяжку. И это, поверьте, ничему не противоречит на самом деле.

Я в восторге от того, что фантастика существует как жанр — прекрасный и притягательный, и что жанр этот не просто стал однажды самостоятельным и полноценным, а вырос в нечто огромное и очень разнообразное. В большую литературу вырос, по сути (не люблю, впрочем, деление литературы по размерам, сортам и рядам). И мне страшно нравится читать про фантастику, а вот саму её — не всю и не всегда.

Про науку, космос, технологии, особенно приправленные философией, не нравится. Мне очень быстро делается скучно. Настолько, что я буквально не помню ни одного автора по имени, хотя много раз честно пыталась читать — по совету друзей, возлюбленных и литобозревателей. Их рассказы в итоге оказывались для меня интереснее и увлекательнее тех книг, о которых они говорили.

И вот какая штука с «Сорокой на виселице».

Я очень люблю, как пишет Веркин. Он очень узнаваемый, и эта узнаваемость для меня всегда плюс. За это «Сорока» мне и понравилась. В принципе, если Веркин вдруг напишет инструкцию к холодильнику или, не знаю, учебник по окружающему миру для второго класса, я и это с радостью прочту.

Но «Сорока» — это ж такой научно-фантастический пастиш, где я в своей «невтемности» и нелюбви не могу считать ни одной аллюзии и разглядеть ни одного подмигивания читателю. Что довольно стрёмно, вроде бы. Однако. Тут вступает великая сила рецепции, и книга производит-таки на меня забавный — и я бы сказала, нужный, с учётом моего читательского опыта, — эффект именно за счёт своей пастишированности.

Для меня «Сорока» не про сюжет, не про героев, не про философскую подкладку и даже не про игру с читателем. Вернее, мы с текстом сыграли всё равно, просто в другую игру. Веркину удалось вызвать во мне моё же собственное, максимально концентрированное ощущение от «научной фантастики» вообще. И временная петля, в которую попадают герои, работает для меня как отсылка ко всем моим многочисленным попыткам в чтение такой литературы: разные книги, а как будто одна и та же, только персонажи переобуваются.
И ведь мне будто бы даже интересны герои, как они сделаны, мне даже хочется узнать, как развернётся сюжет и как раскроются (или нет) тайны, мне и стиль нравится, но мне скуШно. Не настолько, чтобы перестать читать. Не настолько, чтобы не смеяться шуткам и не ценить иронию. Но скуШно, скуШно. Но — «зачем всё это?».

Я писала про веркинского «снарка», что текст «водит» читателя, как леший по лесу, кружит, вводя в эдакое трансовое, изменённое состояние, приближая к героям и погружая в Чагинск, за пределами которого никакой истории не существует.

Вот и в «Сороке» Веркин будто бы нарочно создаёт универсальный научно-фантастический текст без конца и начала, запирая в нём меня, как запирает героев в космическом корабле, в «капсулах временной смерти», в научном институте, на Регене. Потому что нельзя вырваться за границы познаваемого космоса, за долбанный горизонт событий, за пределы смертного человеческого бытия, сохранив человечность и рассудок. Нельзя вырваться за границы жанра. В нём душно, но в космосе воздуха нет вообще.

«Сорока на виселице» — это роман про меня и научную фантастику, книга ощущений — ни больше, ни меньше.

Вообще мне довольно обидно, что мне скучно читать научную фантастику. Мне кажется, я многое упускаю из-за такого вот устройства собственного восприятия.

Мне ведь нравятся философские разгоны о будущем, даже долбанная проблема вагонетки, если она круто описана, нравятся попытки заглянуть на сотни лет вперёд, чтобы восхититься или ужаснуться. Но почему-то от космических кораблей разных прочих технологий, а ещё от попыток показать нечеловеческое именно в научно-фантастическом плане, я скучаю. Такая дурацкая голова.

В детстве я любила истории про Алису Селезнёву, но далеко не все. И по факту, самые любимые мои — это «Заграничная принцесса» и «Город без памяти». А всё почему? Да потому что в них обеих — типа Средневековье (хоть постановочное, хоть вынужденное, но).

И «Светлячок», великий и прекрасный, нравится мне потому, что космическое там — декорация, а история-то про другое совсем. И для меня это даже не вестерн, как задумывал Уидон, а вовсе рыцарский роман с разными чудесными допущениями или фэнтези, что, по сути, тоже утаскивает меня в Средние века (не такие уж они и средние, хехе:)

Но всё-таки жаль, что огромный пласт литературы и культуры от меня ускользает, и что сейчас, когда мне проще стало читать что-то чисто из филологического любопытства, мне попросту жаль времени на то, что приносит исключительно исследовательские радости, и совсем не трогает сердце.

Потому что, увы, увы, so many books, so little time, а надо ещё успеть сто раз перечитать «Похищение быка из Куальгне» или, не знаю там, «Сагу о людях с Песчаного Берега», да вот и Пушкина — тоже хорошо бы.

#уцарямидасаослиныеуши

Мы делим круглый стол у очага,
Локтей не упирая. Наши кисти
Спокойны. Я рисую слово «кисть».
Рука теряет имя и природу
Я вспоминаю руки для воды
И надо мною открывают воду.
Как будто не сплетались, а сплелись.
Но разве подлость наша не прелестна.
Мне жалко нас, зависимых, телесных.
Что вынесет отсюда эта кисть
Костяшками беспомощно белея?
О боже, дай родиться на земле и
С одним мужчиной проживая жизнь,
Рожать детей моих родимых пятен —
Я пальцем прикасаюсь указатель-
ным — и темечко в серебряной золе.
И мы опять бессмертны на земле.

Елена Жамбалова

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Мои заботы

у меня много забот

надо позаботиться о Фонтанке
　　чтобы она текла куда следует
надо позаботиться об облаках
　　чтобы они плыли своей дорогой
　　и не толпились на одном месте
надо позаботиться о кошках
　　чтобы они не попадали под машины
　　когда перебегают улицу
надо позаботиться
　　чтобы статуи
　　не бродили ночью по Летнему саду
　　потому что они могут перепутать
　　свои пьедесталы

забот полон рот
а мне говорят
что я живу беззаботной жизнью

Геннадий Алексеев

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Дождь в августе

Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, и
кучевое пальто норовит обернуться шубой
с неземного плеча. Под напором дождя акация
становится слишком шумной.
Не иголка, не нитка, но нечто бесспорно швейное,
фирмы Зингер почти с примесью ржавой лейки,
слышится в этом стрёкоте; и герань обнажает шейные
позвонки белошвейки.

Как семейно шуршанье дождя! как хорошо заштопаны
им прорехи в пейзаже изношенном, будь то выпас
или междудеревье, околица, лужа — чтоб они
зренью не дали выпасть
из пространства. Дождь! двигатель близорукости,
летописец вне кельи, жадный до пищи постной,
испещряющий суглинок, точно перо без рукописи,
клинописью и оспой.

Повернуться спиной к окну и увидеть шинель с погонами
на коричневой вешалке, чернобурку на спинке кресла,
бахрому жёлтой скатерти, что, совладав с законами
тяготенья, воскресла
и накрыла обеденный стол, за которым втроём за ужином
мы сидим поздно вечером, и ты говоришь сонливым,
совершенно моим, но дальностью лет приглушенным
голосом: «Ну и ливень».

Иосиф Бродский

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Как приятно лежать неподвижно на диване и сознавать, что ты один в комнате! Истинное счастие невозможно без одиночества. Падший ангел изменил богу, вероятно, потому, что захотел одиночества, которого не знают ангелы.

Прекрасный, прекрасный Чехов!

Август

Удивительная пора
обретения и утрат:
стол накрыт посреди двора —
дыни, яблоки, виноград…
Это август.
И что с того,
что ни в будущем, ни в былом
не останется никого
из пирующих за столом.
По Вселенной, куда ни кинь,
разольётся наверняка
одуряющий запах дынь
из далёкого далека.
Время путает адреса,
но от лета на волосок
заблудившаяся оса
пролетает наискосок.

Валентин Нервин

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Слово дром (дорога) попало в цыганский язык из греческого, скорее всего, через румынский.

Но я ни греческого, ни румынского не знаю, увы, увы. Потому и вижу цыганские лексические приветы в словах аэродром, ипподром и космодром.

Ну и в дромомании, канешн.

#уцарямидасаослиныеуши

Сегодня день рождения Теда Хьюза, любимого и прекрасного, героя моего диссера, невыносимо красивого мужчины и волшебного поэта, которого будто Один с Керридвен создали и кинули в наш мир. Хорошо, что он тут, у нас, погостил🖤

Теда Хьюза маловато переводили на русский. Хотя вот каким-то чудом издали цикл «Ворон» целиком — жаль, сильно позже моей защиты, а то можно было б и этот перевод в диссер включить, а не только немецкие. Ну, если бы да кабы, да.

Из-за того, что мне в своё время довелось плотно поработать с текстами Хьюза, отношение к русским переводам у меня частенько противоречивое: вот, вроде, и хорошо, и даже прекрасно, но будто чего-то не хватает, и это что-то кажется мне порой дофига каким важным.

Поэтому сегодня в понедельничной поэзии — стихотворение, к переводу которого у меня вопросов почти что нет (но за потерянную аллитерацию (пусть и не оч явную у Хьюза) и сбитую анафору всё равно немного обидно, чего уж).

Амулет

В волчьем клыке — вересковый холм.
В вересковом холме — волчий мех.
В волчьем меху — зубчатый лес.
В зубчатом лесу — волчья лапа.
В волчьей лапе — застывший горизонт.
В застывшем горизонте — волчий язык.
На волчьем языке — слёзы косули.
В слезах косули — мёрзлая топь.
В мёрзлой топи — волчья кровь.
В волчьей крови — снежный вихрь.
В снежном вихре — волчий глаз.
В волчьем глазу — Полярная звезда.
В Полярной звезде — волчий клык.

Тед Хьюз

{перевод с английского
Юлии Фокиной}

#ПоПоПо
#поэзия_по_понедельникам

Сегодня, после некоторых мук и угрызений, закрыла-таки свою смешную и душную каналью «Видят фигу».

Ощущения странноватые, ведь канал тот старше Штанов: то есть в тележку я сперва пришла гиенить над дурацкими книжными отзывами, и только потом взялась писать тут что-то своё.

Впрочем, в Штанах я тоже поначалу прям много бухтела (была травмирована книжным и «филологическим» контентом одной там запретной квадратной соцсетки), а теперь, глядите-ка, всё только грожусь выпустить кракена, а сама продолжаю его мариновать.

Возможно, с нормальным гемоглобином я наконец стала чуть подобрей, ну или просто в мире столько дурнины вообще, что хочется концентрироваться на чём-то хорошем и созидательном, писать о чём-то внезапно для себя интересном (о таинственной бороде хотя бы вот). Фиг знает.

Кажется мне сейчас, будто я не пресловутую страничку перелистнула, а какую-то весёлую и сердитую книжку дочитала, к которой могу и вернуться, а могу и нет. Вот когда из универа уволилась — похожее чувство было. Странно, однако на воображаемой кафедре мне пока всё ещё вольготней.

Я же тем временем лечу ангину и гадаю, о чём тут буду рассказывать в новом учебном году. Про Гуннара с Конца Склона точно придётся, неудобно уже перед мужиком:)