Антония Сьюзен Байетт «Обладать» — я купила эту книгу давно, когда все вокруг её читали и делились, как трудно она даётся. Но я берегла её пуще сладости из пресловутого зефирного теста, потому что знала, мне она понравится, как другие вещи Байетт, а кавалерственная дама Антония старше моей бабушки, и запас её текстов, увы, исчерпаем.
Любые мои слова о книге будут бледнее и беднее её. Не стану вслед за многими утверждать, что «Обладать» — роман только для филологов, но, наверное, некоторого самоотречения и — pardon my French — бэкграунда он требует. Впрочем, его вполне прекрасно можно читать, подобно «алабамским фермерам», забросавшим Байетт благодарственными письмами, — как историю любви. К литературе, в том числе.
Марьяна Леки «Что видно отсюда»
Тут снова про любовь (про то, что «она вокруг нас»©) — не только между людьми, но и к людям. Про близость, про страх утраты и про её проживание, про красоту и радость повседневности. Это очень хорошая история. Неожиданно славная и щемящая, а немецкая литература такими особо не балует — как такое не оценить.
Анке Штеллинг «Овечки в тепле»
Ещё один немецкий роман и снова в переводе Татьяны Набатниковой, прекрасной. Книга-монолог о социальном неравенстве, о выборе, о том, каково быть матерью. Очень здорово и сердито. Смешно местами, а местами жутко, потому что узнаваемо. Очень женская — в самом хорошем смысле — вещь.
Александр Пелевин «Покров-17»
Пелевина любят поругать и повыискивать в его текстах блох, но как по мне, премию за этот роман дали заслуженно. Я прочитала три из четырёх его прозаических книг, и заметно, что к «Покрову-17» автор наконец не только нашёл свой стиль, но и, пожалуй, утвердился в транслируемых смыслах. В этой книге отлично удалась игра с формой — разножанровые куски соединяются весьма органично, но самое главное, несмотря на некоторые нарочитые мерзости, это история написана с любовью к людям, что в современной русской — особенно в премиальной — скорее, редкость.
Ёко Огава «Полиция памяти»
Когда, веря аннотациям, готовишься читать суровую антиутопию, а получаешь метафорическую притчу с лёгким кафкианским флёром. Это книга о боли утрат и забвения, и, мне показалось, о неумолимости времени и скоротечности бытия, при этом в ней, как ни странно, присутствует некий уют и даже умиротворение.
Пат Инголдзби «Особое чувство собственного ирландства»
О, это особое ирландское чувство юмора и чувство языка! Прекраснейшая книга зарисовок — смешных и грустных (порой одновременно), как сама жизнь. Хорошо читать вслух, хохотать в голос, периодически однако задумываясь о бытии и о том, что «русский с ирландцем — братья навек»©.
Шубханги Сваруп «Широты тягот»
Вторая моя попытка в индийскую литературу оказалась удачнее первой (простите, Анурадха Рой). Автор замахнулась, в общем-то, на историю всего Индийского субконтинента и его народов, сплетая истории отдельных людей, цепляя их судьбы друг за дружку через случайные встречи или более крепкие связи. Сменяя героев, Сваруп немного меняет и жанры, отсыпая то больше магического и мифологического, то больше суровой реальности, а за всем этим высится неизменный сквозной герой — сам регион с его природой, климатом, катаклизмами и — немного пугающей — красотой.
Вера Камша «Отблески Этерны. Ветер и вечность, том 1»
Нечестно было бы не включить эту книгу в особо порадовавшие, хотя рекомендовать вам 17-й (кажется) том прекрасной, но очень длинной фэнтези-саги будет немного странно. Дело — ура-ура! — близится к финалу (скрестим пальцы), и несмотря на некоторые длинноты и чрезмерности, история эта очень цельная, захватывающая, с совершенно восхитительными героями — люблю, «чту и ожидаю»©
Андрей Рубанов «Человек из красного дерева»
Мне нравится проза Рубанова, его скупой, сдержанный язык, которые оказывается более метким и мощным по воздействию, чем прихотливое плетение словес у других авторов. Это роман о вере, о том, что значит быть художником, а главное — что значит быть живым.
Любые мои слова о книге будут бледнее и беднее её. Не стану вслед за многими утверждать, что «Обладать» — роман только для филологов, но, наверное, некоторого самоотречения и — pardon my French — бэкграунда он требует. Впрочем, его вполне прекрасно можно читать, подобно «алабамским фермерам», забросавшим Байетт благодарственными письмами, — как историю любви. К литературе, в том числе.
Марьяна Леки «Что видно отсюда»
Тут снова про любовь (про то, что «она вокруг нас»©) — не только между людьми, но и к людям. Про близость, про страх утраты и про её проживание, про красоту и радость повседневности. Это очень хорошая история. Неожиданно славная и щемящая, а немецкая литература такими особо не балует — как такое не оценить.
Анке Штеллинг «Овечки в тепле»
Ещё один немецкий роман и снова в переводе Татьяны Набатниковой, прекрасной. Книга-монолог о социальном неравенстве, о выборе, о том, каково быть матерью. Очень здорово и сердито. Смешно местами, а местами жутко, потому что узнаваемо. Очень женская — в самом хорошем смысле — вещь.
Александр Пелевин «Покров-17»
Пелевина любят поругать и повыискивать в его текстах блох, но как по мне, премию за этот роман дали заслуженно. Я прочитала три из четырёх его прозаических книг, и заметно, что к «Покрову-17» автор наконец не только нашёл свой стиль, но и, пожалуй, утвердился в транслируемых смыслах. В этой книге отлично удалась игра с формой — разножанровые куски соединяются весьма органично, но самое главное, несмотря на некоторые нарочитые мерзости, это история написана с любовью к людям, что в современной русской — особенно в премиальной — скорее, редкость.
Ёко Огава «Полиция памяти»
Когда, веря аннотациям, готовишься читать суровую антиутопию, а получаешь метафорическую притчу с лёгким кафкианским флёром. Это книга о боли утрат и забвения, и, мне показалось, о неумолимости времени и скоротечности бытия, при этом в ней, как ни странно, присутствует некий уют и даже умиротворение.
Пат Инголдзби «Особое чувство собственного ирландства»
О, это особое ирландское чувство юмора и чувство языка! Прекраснейшая книга зарисовок — смешных и грустных (порой одновременно), как сама жизнь. Хорошо читать вслух, хохотать в голос, периодически однако задумываясь о бытии и о том, что «русский с ирландцем — братья навек»©.
Шубханги Сваруп «Широты тягот»
Вторая моя попытка в индийскую литературу оказалась удачнее первой (простите, Анурадха Рой). Автор замахнулась, в общем-то, на историю всего Индийского субконтинента и его народов, сплетая истории отдельных людей, цепляя их судьбы друг за дружку через случайные встречи или более крепкие связи. Сменяя героев, Сваруп немного меняет и жанры, отсыпая то больше магического и мифологического, то больше суровой реальности, а за всем этим высится неизменный сквозной герой — сам регион с его природой, климатом, катаклизмами и — немного пугающей — красотой.
Вера Камша «Отблески Этерны. Ветер и вечность, том 1»
Нечестно было бы не включить эту книгу в особо порадовавшие, хотя рекомендовать вам 17-й (кажется) том прекрасной, но очень длинной фэнтези-саги будет немного странно. Дело — ура-ура! — близится к финалу (скрестим пальцы), и несмотря на некоторые длинноты и чрезмерности, история эта очень цельная, захватывающая, с совершенно восхитительными героями — люблю, «чту и ожидаю»©
Андрей Рубанов «Человек из красного дерева»
Мне нравится проза Рубанова, его скупой, сдержанный язык, которые оказывается более метким и мощным по воздействию, чем прихотливое плетение словес у других авторов. Это роман о вере, о том, что значит быть художником, а главное — что значит быть живым.
Коротко про детско-подростковое напишу.
Многое меня бесило (как книги Шурд Кёйпера, например), многое было славным, добротным, но не прямо ах (например, «Мим», «Вратарь и море» Марии Парр, «Здесь, в реальном мире» Сары Пеннипакер). Из совсем детских очень-очень хорош уютный «Мышонок, который там» Анастасии Коваленковой.
Замечательно сделана повесть Анны Анисимовой «Гутя», в которой удачно смешано забавное и очень трагическое, но без надрыва (почти-почти наш ответ «Маулине Шмитт» по духу). К чести Анисимовой, дети у неё говорят, как дети, а не как унылые тётечки (чем грешат так любимые многими Дашевская и Михеева, например).
Такие же живые, достоверные герои у Эдуарда Веркина в «Мертвеце». В книгах Веркина, которые можно отнести в литературе «первого ряда», вообще всё в порядке и со стилистикой, и с сюжетом, и с персонажами, и со смыслом — без морализаторства, чернухи (в которой любят плескаться некоторые отечественные подростковые авторы) и «бес патделок»©
Лучшая же книга по версии меня — родом из 60-х, «Тревога» Ричи Достян, о которой я писала в инсте (маякните, если нужно скопировать пост сюда).
Многое меня бесило (как книги Шурд Кёйпера, например), многое было славным, добротным, но не прямо ах (например, «Мим», «Вратарь и море» Марии Парр, «Здесь, в реальном мире» Сары Пеннипакер). Из совсем детских очень-очень хорош уютный «Мышонок, который там» Анастасии Коваленковой.
Замечательно сделана повесть Анны Анисимовой «Гутя», в которой удачно смешано забавное и очень трагическое, но без надрыва (почти-почти наш ответ «Маулине Шмитт» по духу). К чести Анисимовой, дети у неё говорят, как дети, а не как унылые тётечки (чем грешат так любимые многими Дашевская и Михеева, например).
Такие же живые, достоверные герои у Эдуарда Веркина в «Мертвеце». В книгах Веркина, которые можно отнести в литературе «первого ряда», вообще всё в порядке и со стилистикой, и с сюжетом, и с персонажами, и со смыслом — без морализаторства, чернухи (в которой любят плескаться некоторые отечественные подростковые авторы) и «бес патделок»©
Лучшая же книга по версии меня — родом из 60-х, «Тревога» Ричи Достян, о которой я писала в инсте (маякните, если нужно скопировать пост сюда).
Бонус для филологов и сочувствующих:
Хороша книга Марии Бурас о жизни выдающегося лингвиста Андрея Зализняка «Истина существует», про которую я немного говорила тут, а тут, тут и тут цитировала.
Виктор Топоров «Двойное дно» — автобиография одного из самых неоднозначных персонажей филологической реальности, доказывающая тем не менее, что каким бы ненавидимым различными частями прогрессивной интеллектуальной общественности ни был Виктор Леонидович Топоров, как бы сам ни старался (в том числе и в этой вот автобиографии) выставить себя в совершенно ужасном свете, это был тонкий, умнейший и зачастую благородный человек. И хороший филолог.
Роман Шмараков «Автопортрет с устрицей в кармане»
Это милейшая филологическая затея. Шмараков притворяется, что сейчас расскажет историю с закосом под среднестатистический герметичный английский детектив с непременными подозрениями в адрес садовника и специфической иронией, но стоит неискушенному читателю ему довериться, как он сшибает его стилизацией под французскую прозу XVIII века, нагромождая — казалось бы! — ненужные сюжеты. Читатели негодуют в отзывах, жалуются на несостоятельность детективной линии, проклинают долбанные вставки, а коварные филологи машут Шмаракову рукой и говорят «спасибо» за увлекательный роман о текстах и знаках. О людях-то и так до фига написано, кого этим удивишь.
Хороша книга Марии Бурас о жизни выдающегося лингвиста Андрея Зализняка «Истина существует», про которую я немного говорила тут, а тут, тут и тут цитировала.
Виктор Топоров «Двойное дно» — автобиография одного из самых неоднозначных персонажей филологической реальности, доказывающая тем не менее, что каким бы ненавидимым различными частями прогрессивной интеллектуальной общественности ни был Виктор Леонидович Топоров, как бы сам ни старался (в том числе и в этой вот автобиографии) выставить себя в совершенно ужасном свете, это был тонкий, умнейший и зачастую благородный человек. И хороший филолог.
Роман Шмараков «Автопортрет с устрицей в кармане»
Это милейшая филологическая затея. Шмараков притворяется, что сейчас расскажет историю с закосом под среднестатистический герметичный английский детектив с непременными подозрениями в адрес садовника и специфической иронией, но стоит неискушенному читателю ему довериться, как он сшибает его стилизацией под французскую прозу XVIII века, нагромождая — казалось бы! — ненужные сюжеты. Читатели негодуют в отзывах, жалуются на несостоятельность детективной линии, проклинают долбанные вставки, а коварные филологи машут Шмаракову рукой и говорят «спасибо» за увлекательный роман о текстах и знаках. О людях-то и так до фига написано, кого этим удивишь.
Я сегодня до фига тут написала уже, но прям щас так взбудоражилась одной новостью, что мне надо немедленно ею поделиться.
Я уже говорила, что очень хочу прочитать годный роман об Аиде и Персефоне (до такой степени, что иногда мечтаю написать его сама), но пока даже славный в общем-то «Аид, любимец судьбы» не сильно ушёл от фанфиков по своей сути.
И вот — та-дам! — тизер от Мадлен Миллер, чья «Песнь Ахилла» вполне себе прекрасна, а вот к «Цирцее» у меня, мягко говоря, есть вопросы (и даже не из-за Одиссея, как я ожидала).
Так вот, Миллер взялась за «Персефону»😳
Казалось бы, ура. Но учитывая оптику «Цирцеи» и то, как день ото дня крепчает повесточка, я даже боюсь представить, каким будет этот роман. Надеюсь, моим опасениям не суждено сбыться, но откровенно говоря, верю я в это с трудом.
Блин.
Я уже говорила, что очень хочу прочитать годный роман об Аиде и Персефоне (до такой степени, что иногда мечтаю написать его сама), но пока даже славный в общем-то «Аид, любимец судьбы» не сильно ушёл от фанфиков по своей сути.
И вот — та-дам! — тизер от Мадлен Миллер, чья «Песнь Ахилла» вполне себе прекрасна, а вот к «Цирцее» у меня, мягко говоря, есть вопросы (и даже не из-за Одиссея, как я ожидала).
Так вот, Миллер взялась за «Персефону»😳
Казалось бы, ура. Но учитывая оптику «Цирцеи» и то, как день ото дня крепчает повесточка, я даже боюсь представить, каким будет этот роман. Надеюсь, моим опасениям не суждено сбыться, но откровенно говоря, верю я в это с трудом.
Блин.
На майонезно-мандариновой волне забыла записать в заветную тетрадочку «Стрим» Ивана Шипнигова, который прочитала 29-30 декабря, и потому не включила его в список, а должна бы!
Восстановим же справедливость!
«Стрим» — в некотором роде эксперимент с формой и языком, хотя, казалось бы, потоков сознания со времён Молли Блум написано достаточно, кого этим теперь удивишь. Но в том и фишка, у Шипнигова мы видим не сбивчивый ход мыслей, а речь — живую, не сглаженную литературно, речь.
Монологи персонажей из разных социальных страт складываются во вполне линейный сюжет. Очень занятно наблюдать, насколько разнится восприятие одной и той же ситуации у её участников, насколько изменяется у некоторых манера речи. Я вообще считаю, что «Стрим» — в том числе и вполне себе классический роман воспитания.
Иван Шипнигов — филолог, и прежде чем браться за повествования от лица недоменеджера, продавщицы обуви, филологической девы и других, он какое-то время пристально изучал язык их среды, выявляя некоторые закономерности.
Грамматические, орфографические ошибки, перевирание имён, названий, фразеологизмов и поговорок или напротив излишний интеллигентский пафос — всё это есть в реальной речи, но в романе подано нарочито, избыточно, концентрированно. Не думаю, что это случайность.
Каждый герой — квинтэссенция себе подобных, эдакий гротескный собирательный образ, оттого и очень узнаваемый.
Прелесть «Стрима» в том, что, показывая уныловатую повседневность, не шибко умных и успешных героев, их пороки и недостатки, Шипнигов не презирает всё это, не осуждает, не валит на читателя грязь и чернуху, а даёт персонажам шансы стать лучше и счастливее.
Важный и ценный элемент в романе, то, что выделяет его из ряда современной прозы, — это, конечно,
Восстановим же справедливость!
«Стрим» — в некотором роде эксперимент с формой и языком, хотя, казалось бы, потоков сознания со времён Молли Блум написано достаточно, кого этим теперь удивишь. Но в том и фишка, у Шипнигова мы видим не сбивчивый ход мыслей, а речь — живую, не сглаженную литературно, речь.
Монологи персонажей из разных социальных страт складываются во вполне линейный сюжет. Очень занятно наблюдать, насколько разнится восприятие одной и той же ситуации у её участников, насколько изменяется у некоторых манера речи. Я вообще считаю, что «Стрим» — в том числе и вполне себе классический роман воспитания.
Иван Шипнигов — филолог, и прежде чем браться за повествования от лица недоменеджера, продавщицы обуви, филологической девы и других, он какое-то время пристально изучал язык их среды, выявляя некоторые закономерности.
Грамматические, орфографические ошибки, перевирание имён, названий, фразеологизмов и поговорок или напротив излишний интеллигентский пафос — всё это есть в реальной речи, но в романе подано нарочито, избыточно, концентрированно. Не думаю, что это случайность.
Каждый герой — квинтэссенция себе подобных, эдакий гротескный собирательный образ, оттого и очень узнаваемый.
Прелесть «Стрима» в том, что, показывая уныловатую повседневность, не шибко умных и успешных героев, их пороки и недостатки, Шипнигов не презирает всё это, не осуждает, не валит на читателя грязь и чернуху, а даёт персонажам шансы стать лучше и счастливее.
Важный и ценный элемент в романе, то, что выделяет его из ряда современной прозы, — это, конечно,
«ирония и жалость»©, которые характерны вовсе не только для Хемингуэя или там Фицджеральда, а, в общем-то, и для русских классиков, а сейчас, увы, встречаются всё реже. Хорошо, что Шипнигов об этом вспомнил. Или пусть это вышло случайно — всё равно хорошо.Сама себе шлю открытку в честь дня рождения Штанов капитана Рейнольдса. Каналу сегодня исполнился год!🎉
Это, конечно, просто такой дневничок — на (около)литературную тему (про домик, детей и запеканки я при случае пишу в инсте), но я рада, что завела его и не забросила.
Эта моя «воображаемая кафедра» многое устаканила в моей душе и голове. Возможно, я придумаю и осуществляю нечто бóльшее и даже полезное (и с более серьёзным названием🤓), но пока мне самой и так уже гораздо веселее и интереснее, чем было год назад.
Спасибо, что читаете!🧡
Это, конечно, просто такой дневничок — на (около)литературную тему (про домик, детей и запеканки я при случае пишу в инсте), но я рада, что завела его и не забросила.
Эта моя «воображаемая кафедра» многое устаканила в моей душе и голове. Возможно, я придумаю и осуществляю нечто бóльшее и даже полезное (и с более серьёзным названием🤓), но пока мне самой и так уже гораздо веселее и интереснее, чем было год назад.
Спасибо, что читаете!🧡
А у меня с прошлого года томится ещё один вопрос про книжные списки (я предупреждала), и надо бы ответить уже на него, пока январь — который типа месяц планирования — ещё не закончился.
При таком изобилии — фиг его знает.
Пара-пара-пам! Фьють!
Универсального способа формирования книжного списка не существует (это только у Минобра ни вопросов, но сомнений), но, пожалуй, отталкиваться надо от целей и интересов.
Для начала можно, например, накидать список тем и просто погуглить книги по ним: так или иначе выскочат новости издательств, обзоры блогеров и какие-нибудь подборочки (их не стоит недооценивать, хоть в массе своей они кэпские и унылые). Так наберётся уже некоторое количество названий и имён, про которых стоить разузнать подробности.
Хорошего совета по выбору нон-фикшна я дать не могу (сейчас по большей части читаю книги по специальности, а увлекательный научпоп или там развивашки какие покупаю изредка и по наитию). Разве что обратить внимание на рекомендации чуваков, которые тебе интересны и/или очень круты в своей сфере.
С художественной литературой всё сложнее и легче одновременно.
Если есть цель разобраться с корпусом классических текстов (а это, считай уже, от древности до конца XX века), самое простое — скачать списки любого филфака (или востфака, если интересна литература Азии, например) и в путь. Зарубежные университеты часто публикуют какие-нибудь топ-100 книг всех времён и народов (там обычно есть Толстой). В «Западном каноне» Гарольда Блума есть довольно солидный (хоть и отчасти субъективный) список. В общем, с классикой проще — перечень огромен, но чётко зафиксирован.
Современная литература немного пугает своим изобилием и постоянным увеличением объёмов изданного. И она не проверена временем, а хвалебные блёрбы на обложках, увы, давно ничего не гарантируют.
Ориентироваться на премии сейчас тоже не имеет особого смысла (Большую книгу опять получит Леонид Юзефович, а Нобеля какой-нибудь хрен с горы, Хандке тут исключение). Впрочем, при наличии времени полезно покопаться в рецензиях жюри: когда одну и ту же книгу разные люди хвалят и разносят (иногда буквально за одно и то же), становится ясно, стоит именно тебе её читать или нет.
Есть резон найти какого-нибудь критика/блогера, с которым ты плюс-минус совпадаешь по вкусам и, возможно, по мировоззрению (ну, насколько об этом можно судить так вот заочно), и следить себе за его текстами/видосами/подкастом, выписывая в блокнотик зацепившие книжицы. Правда тут не без подвоха: слишком много одинакового контента и горы просто откровенного шлака, которые придётся перелопатить в поисках стоящих ребят.
Можно назначить любимое издательство или там парочку. Оценить, чьи книги чаще всего попадают к тебе на полки, и мониторить уже только их новинки, за всеми ж всё равно не угонишься. Хотя, возможно, если один циклопический концерн так и продолжит скупать конторы помельче, этот способ утратит смысл.
Остаются ещё всякие проекты типа Горького, Прочтения, Литературно и, невероятно, но факт, Года литературы (да-да, сайт до сих пор обновляется), или вот вполне себе дельный блог сервиса Storytel. Там тоже можно выловить всяческое интересное для списка длиною в жизнь.
Вообще составление собственного списка — дело времязатратное. В любом случае придётся много читать/слушать/смотреть по поводу — главное, завести блокнот или файл, чтобы все найденные сокровища фиксировать, желательно с пометой, откуда/чья рекомендация (если книжка окажется стрёмной, будет ясно, кто виноват).
Но мне кажется, это стоит трудов, поскольку среди сегодняшнего изобилия и потребительской гонки (которая не обошла и сферу литературы) план будет хорошей опорой и, если не убережёт полностью от факапов, то наверняка сгладит проклятый fomo и расширит читательские горизонты.
Как составить список для чтения? Чек-лист и источники.При таком изобилии — фиг его знает.
Пара-пара-пам! Фьють!
Универсального способа формирования книжного списка не существует (это только у Минобра ни вопросов, но сомнений), но, пожалуй, отталкиваться надо от целей и интересов.
Для начала можно, например, накидать список тем и просто погуглить книги по ним: так или иначе выскочат новости издательств, обзоры блогеров и какие-нибудь подборочки (их не стоит недооценивать, хоть в массе своей они кэпские и унылые). Так наберётся уже некоторое количество названий и имён, про которых стоить разузнать подробности.
Хорошего совета по выбору нон-фикшна я дать не могу (сейчас по большей части читаю книги по специальности, а увлекательный научпоп или там развивашки какие покупаю изредка и по наитию). Разве что обратить внимание на рекомендации чуваков, которые тебе интересны и/или очень круты в своей сфере.
С художественной литературой всё сложнее и легче одновременно.
Если есть цель разобраться с корпусом классических текстов (а это, считай уже, от древности до конца XX века), самое простое — скачать списки любого филфака (или востфака, если интересна литература Азии, например) и в путь. Зарубежные университеты часто публикуют какие-нибудь топ-100 книг всех времён и народов (там обычно есть Толстой). В «Западном каноне» Гарольда Блума есть довольно солидный (хоть и отчасти субъективный) список. В общем, с классикой проще — перечень огромен, но чётко зафиксирован.
Современная литература немного пугает своим изобилием и постоянным увеличением объёмов изданного. И она не проверена временем, а хвалебные блёрбы на обложках, увы, давно ничего не гарантируют.
Ориентироваться на премии сейчас тоже не имеет особого смысла (Большую книгу опять получит Леонид Юзефович, а Нобеля какой-нибудь хрен с горы, Хандке тут исключение). Впрочем, при наличии времени полезно покопаться в рецензиях жюри: когда одну и ту же книгу разные люди хвалят и разносят (иногда буквально за одно и то же), становится ясно, стоит именно тебе её читать или нет.
Есть резон найти какого-нибудь критика/блогера, с которым ты плюс-минус совпадаешь по вкусам и, возможно, по мировоззрению (ну, насколько об этом можно судить так вот заочно), и следить себе за его текстами/видосами/подкастом, выписывая в блокнотик зацепившие книжицы. Правда тут не без подвоха: слишком много одинакового контента и горы просто откровенного шлака, которые придётся перелопатить в поисках стоящих ребят.
Можно назначить любимое издательство или там парочку. Оценить, чьи книги чаще всего попадают к тебе на полки, и мониторить уже только их новинки, за всеми ж всё равно не угонишься. Хотя, возможно, если один циклопический концерн так и продолжит скупать конторы помельче, этот способ утратит смысл.
Остаются ещё всякие проекты типа Горького, Прочтения, Литературно и, невероятно, но факт, Года литературы (да-да, сайт до сих пор обновляется), или вот вполне себе дельный блог сервиса Storytel. Там тоже можно выловить всяческое интересное для списка длиною в жизнь.
Вообще составление собственного списка — дело времязатратное. В любом случае придётся много читать/слушать/смотреть по поводу — главное, завести блокнот или файл, чтобы все найденные сокровища фиксировать, желательно с пометой, откуда/чья рекомендация (если книжка окажется стрёмной, будет ясно, кто виноват).
Но мне кажется, это стоит трудов, поскольку среди сегодняшнего изобилия и потребительской гонки (которая не обошла и сферу литературы) план будет хорошей опорой и, если не убережёт полностью от факапов, то наверняка сгладит проклятый fomo и расширит читательские горизонты.
У меня в анамнезе школа с углублённым немецким и диплом германиста (надеюсь, это не звучит в стиле одной там нервной дамы с полным собранием Плавта), да в общем-то достаточно курса А1 по немецкому, чтобы чуть что щегольнуть правильным произношением немецких имён и фамилий.
Мне просто интересно.
Если издательство libra предпочитает честные транскрипции, пишут ли они в своих переводах наряду с
Мне просто интересно.
Если издательство libra предпочитает честные транскрипции, пишут ли они в своих переводах наряду с
Брехьтом, Хэссе, Хаймом и пр., например, Ляйпцихь?Вадим Левенталь написал хорошую статью о пресловутой литературе травмы.
«Травматический нарратив выбрасывает человека из времени и истории – и он оказывается обречён на дурную бесконечность: ковыряться в своих ранках и каталогизировать содержимое уголков своей комнатки. Он более не способен к обобщению, теряет возможность широкого взгляда, не может охватывать и удерживать сразу много вещей из разных регистров. И потому ему нечего противопоставить ни ужасу смерти, ни всему комплексу слишком человеческого. (О, какие они мерзкие, все эти людишки с их бытом, с их маленькой жизнью!) Отсюда – ложное чувство превосходства: один я стою в белом пальто; им как-то не приходит в голову, что зеркальный взгляд, обращённый на них самих, обнаружит аналогичную картину, только тут будет – с вашей Зонтаг и вашим инстаграмчиком»©
«Травматический нарратив выбрасывает человека из времени и истории – и он оказывается обречён на дурную бесконечность: ковыряться в своих ранках и каталогизировать содержимое уголков своей комнатки. Он более не способен к обобщению, теряет возможность широкого взгляда, не может охватывать и удерживать сразу много вещей из разных регистров. И потому ему нечего противопоставить ни ужасу смерти, ни всему комплексу слишком человеческого. (О, какие они мерзкие, все эти людишки с их бытом, с их маленькой жизнью!) Отсюда – ложное чувство превосходства: один я стою в белом пальто; им как-то не приходит в голову, что зеркальный взгляд, обращённый на них самих, обнаружит аналогичную картину, только тут будет – с вашей Зонтаг и вашим инстаграмчиком»©
Forwarded from Штаны Капитана Рейнольдса
«Нельзя было глядеть без участия на их взаимную любовь. Они никогда не говорили друг другу ты, но всегда вы; вы, Афанасий Иванович; вы, Пульхерия Ивановна. «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я».
«Старосветские помещики» для меня — один из самых пронзительных текстов о любви.
«Старосветские помещики» для меня — один из самых пронзительных текстов о любви.