В совсем мелком детстве была у меня игра под названием «И вот они разжились!». Суть её заключалась в том, чтоб раздеть всех кукол, сгрузить в прекрасную оранжевую коляску и некоторое время разъезжать так по квартире — либо молча, либо сетуя на тяготы судьбы. Потом я останавливалась и торжественно объявляла: «И вот они разжились!» Как? Почему? — неизвестно, как неизвестно и то, почему раньше все так нуждались. Однако я с той же торжественностью облачала кукол обратно в платья, сама могла и бумажную корону нацепить, и таким вот хэппи эндом эта экспресс-игра завершалась.

Похоже организован и роман Лили Кинг «Писатели и любовники».

Все травмы и неприятности успели произойти с героиней (да и с остальными персонажами) за пределами повествования: высшее образование, не принёсшее ничего, кроме непомерных долгов; несложившиеся отношения с оттенком зависимости, скоропостижная смерть матери. Героиня живёт в заплесневелом (sic!) сарае, работает официанткой, но изо всех сил ваяет великий американский роман — смиренно выдавливая из себя ежедневную норму знаков, как завещали ей преподаватели creative writing. Жизнь её весьма хреновата, но она не отступает в позорное филистерство, подобно своим друзьям-«писателям», нет. «Тот у кого есть хороший жизненный план, вряд ли будет думать о чём-то другом»(с).

Драма и интрига романа сводятся по сути всего к двум вопросам:
«Рак ли эта подозрительная шишка у героини подмышкой?» и «Кого из двух писателей — успешного или начинающего — она в итоге выберет себе в постоянные любовники?». Можно бы добавить: «Опубликуют ли её роман и станет ли она сама успешным писателем?», но камон — ответ очевиден с первых страниц, будто это кейс из любой книжицы Джулии Кэмерон. А к середине романа легко угадать и про шишку, и про любовника.

Но самый цимес — это, конечно, финал. Лили Кинг поступает ровно так, как маленькая я. Она катает своих сирых и обездоленных персонажей в красивой коляске сюжета, чтоб в какой-то момент остановиться и гордо провозгласить: «И вот они разжились!».

Буквально на последних страницах у героини устраивается практически всё, прям как у диснеевской принцессы или мотивационного коуча из инсты. И это несколько обескураживает, ведь современные авторы обычно исходят из того, что страдания героев должны обернуться ещё большими страданиями, и вообще счастливый конец — это моветон, это ж литература, в конце концов, а не доброе голливудское кино из 2000-х.

Вот тут-то у меня и щёлкнуло. По сути, «Писатели и любовники» — это и не роман вовсе, это пересказ позитивного и трогательного фильма о достижении успеха. Типа The Pursuit of Happiness или Morning Glory. Работай, будь верен себе и тебе воздастся. Как кто только нам не завещал.

«Писатели и любовники» — необременительное чтение, не без попыток пожамкать сердечко, но и не способное по-настоящему растревожить и огорчить. «Всё будет хорошо. Я узнавала»(с). В самый раз для лета, пожалуй.

Потому что был и остаётся рок-звездой🎉

Каждый ученик (в особенности мальчик) в определенный момент заявляет мне, что обожает Шекспира.

Я каждый раз делаю радостное лицо и начинаю задавать отвратительные, жестокие уточняющие вопросы — и каждый раз ученик немного спадает с лица. "Обожаю Шекспира" обычно означает "знаю сюжет одной пьесы" и "видел фильм". Ребенку становится стыдно, он начинает юлить ("я просто отложил на время, много занятий"), но я стараюсь не мучать людей понапрасну и говорю что-нибудь вроде "Конечно же, зачем читать автора подряд, лучше делать перерывы". И улыбаюсь. Ребенок тоже улыбается и мы немного обсуждаем Шекспира, прежде чем забыть этот неловкий момент.

Но в прошлый раз ученик (довольно взрослый и рассудительный), попавшись на легком самозванстве (он читал "Король Лир", но не дочитал), решил, что это постыдно — и предложил перевести что-нибудь из Шекспира. Я очень обрадовался; мы обсудили, что он уже читал, и решили перевести монолог Эдмунда из "Лира". Бастард Эдмунд планирует свергнуть своего законнорожденного брата Эдгара и произносит мощнейшую речь о несправедливости мира. Самое то для подростка — мы сели переводить.

Переводили мы, конечно, не очень быстро, но зато добавляли красивостей. Эдмунд, описывая себя, говорит, что "my dimensions are as well compact, my mind as generous, and my shape as true as honest madam’s issue". Ученик понял красоту фразы, но не мог так же красиво ее перевести. Он задумался и закусил губу...

— _имя_, я бы перевел как... — начал я.
— Помолч... — раздраженно начал ученик и в ужасе осекся. Я, впрочем, только обрадовался такой концентрации. Строку мы перевели как "члены мои крепки, и разум мой, и тело таковы, как будто я рожден законнейшей из жен". Парень, перечитав, раздулся от осознания своего таланта, поэтому под конец решил сыграть опасно.

Когда мы дошли до конца и Эдмунд, готовящий гибель брату, вскричал "Now, gods, stand up for bastards!", ученик взял паузу. Эту фразу надо было перевести хорошо.

— Так боги, постойте за ублюдков! — красуясь, сказал он и сверкнул глазами.
— Я бы добавил "ж" для ритма. — заметил я.
— Так боги, постойте за ублюдков... ж. — недоуменно повторил парень.

Сойдет.

⬆️ «Незаслуженный учитель России» — классный канал, жаль, что редко обновляется (но кто бы говорил уж). Один из тех немногих, которые я прочла с самого начала, когда нашла.

Читаю очередную (увы, не финальную, а сдавать на днях) версию курсача моей филологической подопечной и думаю о всяком по поводу.

Казалось бы, не так долго я проработала именно редактором, а вот поди ж ты — профдеформация налицо. Весь этот год, приходилось бить себя по рукам и не править текст самостоятельно (что, конечно, ускорило бы процесс раз в сто), а помогать это делать юному филологу: задавать наводящие вопросы, отмечать корявые места с просьбой перефразировать, объяснять, что не так и что добавить/убрать, чтобы было так etc.

Ещё я как-то всё время забываю, что фриков типа меня не так уж много, наверное. Если я встретилась со своим научным по диплому дважды — утвердить придуманный мной план работы и отдать на рецензию готовый текст за полтора месяца то защиты, то вовсе не обязательно, что все студенты такие вот задроты энтузиасты.

Оказалось, что некоторым и правда нужно, чтобы им прям вот чётко проговаривали «вы должны сделать то и это, прочитать вот такое и эдакое, заменить здесь так на сяк, прислать мне текст не позже такого-то, а не то атата».

Ещё меня, конечно, удивляет, почему человек, мягко скажем, ещё не вполне развивший в себе научную самостоятельность, схватился за одну из самых спорных и самых стрёмных проблем литературоведения, теорию жанра, и главное так крепко, что на все мои предложения в начале учебного года, давайте, мол, возьмём что-то более однозначное, более удобное для работы, мотал головой, как партизан на допросе у фрицев (спонсор этого сравнения моя учительница начальных классов, которая называла нас «пешки с глазами»).

Ну а кто в итоге погряз в бесконечном материале на тему? Я, разумеется. Потому что юный филолог готов пристёгивать одну и ту же цитату Бахтина к каждой своей работе и считать, что справился с теоретической частью — познал о жанре всё. Ну а я как та мышь, которая плачет и ест кактус, потому что мне такой уровень просветления недоступен.

Буду развивать в себе научное и педагогическое смирение.

Тут один дядечка, профессор русской литературы, сетует, что ленивые филологи постмодернизм и интертекстуальность там всякую придумали нарочно, лишь бы только проблемой жанра не заниматься. Ну и молодцы, чо.

Читаю сейчас в одной статье:

Некоторые учёные испытывают своеобразную «ненависть к жанрам» или «жанровый пессимизм».

Я!
Я эти «некоторые учёные»!
Памагити.

Посетовала родным на редактируемый курсач:

Это всё равно как если бы Воловиц взялся писать про теорию струн вместо Шелдона... Хотя нет. Не Воловиц — Пенни.

Можно я сдам этот прекрасный пассаж вместо рецензии научного руководителя?

Второй день использую тут глагол «сетовать».

Ну, всё как завещал Кухулин:

«Вознице подобает править конями, воину – защищать слабых, мудрому – давать советы, женщинам – сетовать».

Сетовать и прокрастинировать, да.

Ветер шевелит зелень возле кожной клиники, сердце замирает при мысли о реках, мостах, морях. Цыганский стон в душе. Но это пройдет. Все лето, я уж догадываюсь, буду сидеть на Пироговской и писать комедию. Будет жара, стук, пыль, нарзан.

1933 год, 19 мая
42 года

Я сегодня почти как Михаил Афанасьевич, не просто так его цитирую. Мечтаю о морях и реках, да. Цыганский стон — вообще моя генетическая настройка по умолчанию. А так, лето, жара, стук, пыль, правда вместо нарзана — поддельная аперолька, а вместо комедии — отзыв на курсовую.

я ни черта не успеваю
ни поработать ни пожить
так чем тогда я занимаюсь
скажи
(с)Enotas

«Чтобы воздать кому-либо хвалу, не нужно говорить о нём самом, можно просто перечислить его предков, можно рассказать сагу о ком-либо из них, а можно, построив похвалу ещё более тонко, рассказать сагу о ком-либо из старинных конунгов, покровительствовавших его предкам».

Обожаю всё-таки средневековых исландцев.

Эту вот книжку цитирую.

Прочитала много всякого, в том числе на диво прекрасного, но вместо того, чтобы делиться, сижу на читательском опыте, как Смауг на золоте.

Может, это просто пресловутый «паралич решений» из взрослых развивашек. Не знаю, про что рассказать сначала. Столько всего наоткладывала на потом.

«Мою тёмную Ванессу» я читала аж в марте, что ли, но хотела, чтоб мысли отстоялись, а теперь они, кажется, даже слегка забродили. Хотя поговорить про неё охота.

Прочла подряд три вещи у не-того-Пелевина (прочла б и все четыре, но не раздобыла пока «Калинову яму»). В компании моих любимых литературных муШчин прибыло.

И кстати, об этой компании. Рубанова же нового я тоже прочитала, а Елизарова вот ещё нет.

Неожиданно весьма доставили два немецких романа, написанных женщинами и переведённых Татьяной Набатниковой, прекраснейшей. У меня с немецкой литературой, как у подростка ВКонтактике, «всё сложно», но тут прямо праздник повествования, отличные тексты. И, само собой, хочется что-нибудь нагородить и про них.

А тут ещё, знаете, хорошая и плохая (но премированная) подростковая литература, криптолитературоведение, шекспировский вопрос, развесёлый ирландец, непривычный Оруэлл, уютнейшая детская история и белорусская готика.

Впечатлений и мыслишек масса, но я в этом гуле и изобилии теряюсь и вместо того, чтобы говорить тут о литературе, пью чай да помалкиваю.

Напишите, что ли, про что из этого вороха вам было бы интересно почитать. Я хоть с чего-то начну.

В одном интервью Алиса Фрейндлих рассказывала, что её дочь в детстве обустройство кукольных домиков называла игрой в уютие. Мне кажется, это слово — уютие — отлично описывает некоторые книги (да и фильмы с мультами, конечно).

«Мышонок, который Там» Анастасии Коваленковой — он как раз из такой категории. Это славная история, которая расшевеливает все детские воспоминания о лете в деревне (или где угодно за городом). Автор создаёт уникальный, но в то же время такой знакомый — аж сердце щемит — микрокосм, соблюдая редкий для теперешней детской литературы баланс милоты, вот этого самого уютия и авантюрного, в общем-то, сюжета.

И отдельная радость — это юмор, лёгкий, пунктиром намеченный в повествовании, но подлинный, а не натужная шутка ради шутки.

Ну и картинки, само собой. Анастасия Коваленкова из тех редких художников, наделённых даром слова, её книги — всегда счастливое сочетание текста и иллюстраций. Здесь наверняка подошла бы какая-нибудь музыкальная метафора, если б я хоть что-то понимала в музыке. Но это не точно.

И конечно, как всегда, когда книга хороша, мой отзыв получается деревянным, как первоклассник, упакованный в неудобный парадный костюм в честь торжественной линейки. Но раз уж дети в плечистых директорских пиджаках могут вызывать умиление, так, надеюсь, и отзыв этот смог передать какие-то такие мои эмоции. А я ещё картинки сейчас покажу.