Как пережить утрату? И при чем тут горевание?
Мы сталкиваемся с утратами чаще, чем кажется: теряем привычный круг общения, работу, чувство безопасноти, уверенность в завтрашнем дне, части своей идентичности и т.д. Каждая, даже самая незначительная потеря, запускает процесс горевания. Это — естественный психический процесс, который помогает отделиться от того, что было утрачено, вернуться в реальность и снова обрести способность к любви и радости. Но иногда этот процесс буксует, кажется, будто что-то мешает отпустить ситуацию.
Разбираемся, почему горевание — естественная часть жизни, как оно устроено и почему может превратиться в депрессию (меланхолию*).
*В этом тексте мы будем считать депрессию и меланхолию синонимами, хотя некоторые психоаналитики видят между ними большую разницу. Речь идет о психогенной депрессии, которая вызвана внешними стрессовыми факторами: сложными жизненными ситуациями, потерей близкого человека, внезапным нарушением привычного уклада жизни и тд.
Мы сталкиваемся с утратами чаще, чем кажется: теряем привычный круг общения, работу, чувство безопасноти, уверенность в завтрашнем дне, части своей идентичности и т.д. Каждая, даже самая незначительная потеря, запускает процесс горевания. Это — естественный психический процесс, который помогает отделиться от того, что было утрачено, вернуться в реальность и снова обрести способность к любви и радости. Но иногда этот процесс буксует, кажется, будто что-то мешает отпустить ситуацию.
Разбираемся, почему горевание — естественная часть жизни, как оно устроено и почему может превратиться в депрессию (меланхолию*).
*В этом тексте мы будем считать депрессию и меланхолию синонимами, хотя некоторые психоаналитики видят между ними большую разницу. Речь идет о психогенной депрессии, которая вызвана внешними стрессовыми факторами: сложными жизненными ситуациями, потерей близкого человека, внезапным нарушением привычного уклада жизни и тд.
«Наутро после утраты» Боб Дейтс
К встрече с горем трудно подготовиться, ведь острая утрата — расставание, переезд, чья-то смерть или угроза жизни — застает нашу психику врасплох, и та отвечает ранними и не всегда эффективными защитами. Психолог Боб Дейтс предлагает признать, что горе — это естественная часть жизни. От него не стоит отмахиваться, его нельзя искусственно «облегчать». Горе надо встретить. Только приняв его, мы можем пережить этот опыт в свою пользу. Как к этому прийти, как найти общий язык со своим горем — читайте в этой книге.
#ясно_книги
К встрече с горем трудно подготовиться, ведь острая утрата — расставание, переезд, чья-то смерть или угроза жизни — застает нашу психику врасплох, и та отвечает ранними и не всегда эффективными защитами. Психолог Боб Дейтс предлагает признать, что горе — это естественная часть жизни. От него не стоит отмахиваться, его нельзя искусственно «облегчать». Горе надо встретить. Только приняв его, мы можем пережить этот опыт в свою пользу. Как к этому прийти, как найти общий язык со своим горем — читайте в этой книге.
#ясно_книги
Мне кажется, я неудачник и мне не хватает общения. Или мне не достает любви матери — и я ищу её в мультиках, чувствуя симпатию к персонажу. Что делать, если «влюбился» в персонажа мультфильма или кино?
✔️ Отвечает Вера Кузнецова, психоаналитический психотерапевт, психолог сервиса «Ясно»
Когда мы влюбляемся, другой человек представляется нам идеальным, в нем нет изъянов. Если это — реальный человек, в какой-то момент идеализация сменяется разочарованием: мы начинаем замечать его недостатки, видим его образ более приближенным к действительности. Влюбленность в вымышленного персонажа исключает взаимодействие в жизни — и тем самым как будто ограждает от неминуемого разочарования. С одной стороны, мы хотим, чтобы с нами был кто-то, наделенный качествами, о которых мы мечтаем, но с другой стороны, реально боимся отношений и остаемся в одиночестве.
Влюбленность похожа на чувство, которое мы переживаем в раннем детстве, — предельное слияние и полнота, когда мать и младенец составляют диаду. Мы возвращаемся к беззаботности и теплу, надеемся на удовлетворение наших желаний благодаря объекту влюбленности. На него мы проецируем качества, которые хотели бы видеть в идеальной матери, и очень часто — те, которых не хватает нашей собственной личности. Другой кажется прекрасным, потому что обладает чертами, в которых мы чувствуем дефицит. Например, он заботливый, а мне трудно позаботиться о себе и хочется, чтобы это делали близкие; или он хорошо зарабатывает, а мне не хватает чувства безопасности, страшно остаться без дохода. Но реальность такова, что даже если человек будет самым заботливым на свете, это не даст нам полное удовлетворение, как в детстве. Фантазия об этом просто несбыточна в реальной жизни.
Но есть и хорошая новость: то, что мы проецируем на идеальный объект, есть в нас самих. Так работает механизм проекции: когда мы не присваиваем собственные качества, мы начинаем видеть их в других. В примерах выше важно заметить, что я на самом деле могу позаботиться и обеспечить; я могу быть для себя надежным другом и тем человеком, на которого стоит положиться.
Можно обратить внимание, какие качества в мультипликационном персонаже вам нравятся больше всего? Если это, например, «заботливый» — то какая ваша потребность стоит за желанием получить заботу? Как вы можете на нее откликнуться? В отличие от ребенка, зависящего от своего окружения, у взрослых гораздо больше возможностей выбирать, как удовлетворить собственные потребности. И вы тоже можете это сделать — а влюбленность в персонажа может стать «ключом», подсказывающим, чего именно вам не хватает и что вам хотелось бы обрести.
✔️ Отвечает Вера Кузнецова, психоаналитический психотерапевт, психолог сервиса «Ясно»
Когда мы влюбляемся, другой человек представляется нам идеальным, в нем нет изъянов. Если это — реальный человек, в какой-то момент идеализация сменяется разочарованием: мы начинаем замечать его недостатки, видим его образ более приближенным к действительности. Влюбленность в вымышленного персонажа исключает взаимодействие в жизни — и тем самым как будто ограждает от неминуемого разочарования. С одной стороны, мы хотим, чтобы с нами был кто-то, наделенный качествами, о которых мы мечтаем, но с другой стороны, реально боимся отношений и остаемся в одиночестве.
Влюбленность похожа на чувство, которое мы переживаем в раннем детстве, — предельное слияние и полнота, когда мать и младенец составляют диаду. Мы возвращаемся к беззаботности и теплу, надеемся на удовлетворение наших желаний благодаря объекту влюбленности. На него мы проецируем качества, которые хотели бы видеть в идеальной матери, и очень часто — те, которых не хватает нашей собственной личности. Другой кажется прекрасным, потому что обладает чертами, в которых мы чувствуем дефицит. Например, он заботливый, а мне трудно позаботиться о себе и хочется, чтобы это делали близкие; или он хорошо зарабатывает, а мне не хватает чувства безопасности, страшно остаться без дохода. Но реальность такова, что даже если человек будет самым заботливым на свете, это не даст нам полное удовлетворение, как в детстве. Фантазия об этом просто несбыточна в реальной жизни.
Но есть и хорошая новость: то, что мы проецируем на идеальный объект, есть в нас самих. Так работает механизм проекции: когда мы не присваиваем собственные качества, мы начинаем видеть их в других. В примерах выше важно заметить, что я на самом деле могу позаботиться и обеспечить; я могу быть для себя надежным другом и тем человеком, на которого стоит положиться.
Можно обратить внимание, какие качества в мультипликационном персонаже вам нравятся больше всего? Если это, например, «заботливый» — то какая ваша потребность стоит за желанием получить заботу? Как вы можете на нее откликнуться? В отличие от ребенка, зависящего от своего окружения, у взрослых гораздо больше возможностей выбирать, как удовлетворить собственные потребности. И вы тоже можете это сделать — а влюбленность в персонажа может стать «ключом», подсказывающим, чего именно вам не хватает и что вам хотелось бы обрести.
Как быть со стыдом?
Стыд — базовое раннее чувство, которое охватывает всю нашу личность. Как говорят про стыд? «Мне хочется провалиться под землю» — как будто Я весь затронут.
Почему при стыде мы чувствуем себя дефектными и никчемными? Почему стыд возникает только во взаимодействии с другим человеком, и при чем тут сохранение связи? Почему вину мы испытываем за свои поступки, а стыд — за свое Я? Как работать с этим разрушительным чувством? Ответы на эти и другие вопросы — в карточках.
Стыд — базовое раннее чувство, которое охватывает всю нашу личность. Как говорят про стыд? «Мне хочется провалиться под землю» — как будто Я весь затронут.
Почему при стыде мы чувствуем себя дефектными и никчемными? Почему стыд возникает только во взаимодействии с другим человеком, и при чем тут сохранение связи? Почему вину мы испытываем за свои поступки, а стыд — за свое Я? Как работать с этим разрушительным чувством? Ответы на эти и другие вопросы — в карточках.
Почему сложно называть партнера по имени, и проще заменить имя различными прозвищами (котик, зайчик, кротик)? Когда вообще кто-то при регулярном общении не упоминает имени — что это значит?
✔️Отвечает Антон Мануковский, гештальт-терапевт, психолог сервиса «Ясно»
В различных культурах были периоды, когда имя считалось очень личной, даже сакральной информацией: тайной, недоступной другим людям. Иногда у человека было два имени: одно — настоящее, известное самому близкому семейному кругу и старейшинам или жрецам, а второе — для социального взаимодействия. В традиционных культурах имя неразрывно связано с внутренней, подлинной, глубинной сущностью человека, и считалось, что знающий его получает власть над носителем имени. Поэтому оберегалось не имя как таковое, а «Я» его обладателя.
Сейчас, конечно, религиозная и мифологическая составляющие этого вопроса не имеют такого глубокого смысла. А вот то, что касается интимности, осталось. Обращение по имени предполагает близкий контакт, что-то сообщает о характере отношений: другой человек вас замечает, всматривается, выделяет среди всех остальных людей, готов сделать шаг вам навстречу.
Этот опыт связан с тем, как нас видели в детстве значимые взрослые и какие чувства это вызывало. Первую информацию о себе ребенок получает из реакции матери (или того, кто о нем заботится). Он отражается в чужих глазах и «узнает» себя в том числе через имя, которым его называют, получает опыт того, что значит быть «Я», что значит быть самостоятельным и отдельным.
Если такого опыта было немного, то обращение по имени может вызывать неприятные переживания: от смущения до стыда. Так бывает, если замеченность другим ассоциируется с чем-то неприятным, с каким-то разоблачением: ребенка подлавливали на шалостях и уличали в них, внимание к нему было негативным, он казался негодным.
И тогда избегая прямого обращения, мы как бы выстраиваем психологический буфер. С одной стороны, он позволяет держать дистанцию, а с другой — избегать неприятных переживаний. Часто так выражается страх подлинной близости, страх оказаться «лицом к лицу» с другим человеком. Это — неосознанный способ контакта с миром и другими людьми. И чтобы освободиться от него, важно прожить стоящие за ним чувства: освободиться от опасений, увидеть Другого во всей его отдельности и позволить себе быть увиденным Другим.
✔️Отвечает Антон Мануковский, гештальт-терапевт, психолог сервиса «Ясно»
В различных культурах были периоды, когда имя считалось очень личной, даже сакральной информацией: тайной, недоступной другим людям. Иногда у человека было два имени: одно — настоящее, известное самому близкому семейному кругу и старейшинам или жрецам, а второе — для социального взаимодействия. В традиционных культурах имя неразрывно связано с внутренней, подлинной, глубинной сущностью человека, и считалось, что знающий его получает власть над носителем имени. Поэтому оберегалось не имя как таковое, а «Я» его обладателя.
Сейчас, конечно, религиозная и мифологическая составляющие этого вопроса не имеют такого глубокого смысла. А вот то, что касается интимности, осталось. Обращение по имени предполагает близкий контакт, что-то сообщает о характере отношений: другой человек вас замечает, всматривается, выделяет среди всех остальных людей, готов сделать шаг вам навстречу.
Этот опыт связан с тем, как нас видели в детстве значимые взрослые и какие чувства это вызывало. Первую информацию о себе ребенок получает из реакции матери (или того, кто о нем заботится). Он отражается в чужих глазах и «узнает» себя в том числе через имя, которым его называют, получает опыт того, что значит быть «Я», что значит быть самостоятельным и отдельным.
Если такого опыта было немного, то обращение по имени может вызывать неприятные переживания: от смущения до стыда. Так бывает, если замеченность другим ассоциируется с чем-то неприятным, с каким-то разоблачением: ребенка подлавливали на шалостях и уличали в них, внимание к нему было негативным, он казался негодным.
И тогда избегая прямого обращения, мы как бы выстраиваем психологический буфер. С одной стороны, он позволяет держать дистанцию, а с другой — избегать неприятных переживаний. Часто так выражается страх подлинной близости, страх оказаться «лицом к лицу» с другим человеком. Это — неосознанный способ контакта с миром и другими людьми. И чтобы освободиться от него, важно прожить стоящие за ним чувства: освободиться от опасений, увидеть Другого во всей его отдельности и позволить себе быть увиденным Другим.