вокруг
то ли все рушится, то ли я сам
внутри ничего не могу построить
то ли я раб твой без воли
то ли почти свободен

я теперь не человек, а тоска по тебе

белый огненный след на время рассеивал тьму, а потом угасал, оставляя бархатные шрамы на изнанке моих век

« — сам сэр Юхра тоже обещал подойти, когда закончит свою работу, но можешь поверить, это случится не раньше чем через дюжину лет! Юхра Юккори— самый неторопливый человек во Вселенной. однажды он выполнял заказ моего отца. полгода он объяснял Корве, что у него ничего не получится, Юхра всегда так начинает. потом он работал года два и сделал совершенно не то, что от него требовалось. но отцу так понравилось, что он согласился оставить скульптуру себе. после чего Юхра Юккори заявил, что работа, дескать, очень дорога ему самому и он не хочет с ней расставаться ни за какие деньги. дело кончилось тем, что мой бедный папа заплатил раза в три больше, чем они сначала договаривались, и стал счастливым владельцем скульптуры, которая все равно не поместилась в нашем доме: этот гений даже не счел нужным придерживаться заданных размеров!
— настоящий художник, — восхитился я.»

голубые зеркала, бензиновые язвы, крики детей, золото с грязью, белый шум воды и сжигающий все под собой зенит

вечно юный и вечно древний

полное принятие неизбежного

все мое тело было одним безмолвным воплем. мое сердце билось, будто
в рыданиях.

я словно из камня, я словно надгробный памятник себе, нет даже щелки для сомнения или веры, для любви или отвращения, для отваги или страха перед чем-то определенным или вообще, — живет лишь шаткая надежда, бесплодная, как надписи на надгробиях.

казалось, ночь говорит мне: «ты — часть меня, только я понимаю тебя и укрываю в своих объятиях»

« но это отчаяние не сломило меня, не овладело моей душой, и я не сдался, не превратился в жалкое ничтожное создание. наверное, страдания, пережитые мною над прахом Клодии, оказались слишком мучительными, чтобы длиться долго. потому что иначе я не смог бы прожить ни минуты. время шло, а я все сидел в табачном дыму и смотрел на эстраду. занавес поднимался и опускался, на сцене появлялись женщины, они пели звучными, мягкими голосами, нежно и грустно, их поддельные драгоценности волшебно сверкали в огнях.
я думал, что с людьми тоже так бывает, они тоже теряют близких и тогда ищут сочувствия, утешения, делят горе с другими. как это возможно? я никому сейчас не стал бы доверять свою боль. мои слезы ничего не значили для меня.»

« ожидание становилось невыносимым. время не шло, а ползло, как будто у него были свинцовые ноги. он чувствовал себя, как человек, которого бешеный вихрь мчит на край черной бездны. он знал, что его там ждет, он это ясно видел и, содрогаясь, зажимал холодными и влажными руками пылающие веки, словно хотел вдавить глаза в череп и лишить зрения даже мозг.
но тщетно. мозг питался своими запасами и работал усиленно, фантазия, изощренная страхом, корчилась и металась, как живое существо от сильной боли, плясала подобно уродливой марионетке на подмостках, скалила зубы из-под меняющейся маски. »

… тиканье часов словно разбивало время на отдельные атомы муки, один невыносимее другого