Forwarded from Камертон
🌕Астафьев
1 мая или 2 мая 1924 года в деревне Овсянка Енисейской губернии родился Виктор Астафьев.
Виктора Астафьева я долгое время не читал, даже когда он был уже вполне знаменит: мне почему-то казалось, что это очередной эпигон Шолохова, но когда заставил себя взяться за «Царь-рыбу», был ослеплен и оглушен красками, звуками, пленен гиперреалистической достоверностью, юмором…
А глава «Уха на Боганиде» повергла меня в такую восхищенную немоту, что, кажется, только она и спасла меня от конфуза: я все-таки удержался и не отправил Астафьеву восторженное письмо, которое сочинял несколько дней подряд.
В середине девяностых Астафьев статью о моем романе в «Новом мире» начал резко критически, но постепенно сменил гнев на милость:
«Большинство любой литературы — нашей или американской, — она вся об одиночестве человека. И то, что современные прозаики и поэты изобразили, пусть и в безобразном виде (будь это Петрушевская или Мелихов), но нащупали эту трагедию, — их заслуга. Мы, старики, так не умеем».
Мне кажется, он вообще был очень добрым, но взрывным, как все обостренно чувствительные люди. Надо сказать, я нисколько на него не обиделся, и не только потому, что он «имел право», — это само собой, если уж Толстой мог обругать Шекспира, а Набоков Достоевского. Но мне казалось, да и сейчас кажется, что голосом Астафьева говорила какая-то традиция, и в этом смысле он действительно — хотя и не единственный, разумеется, — глас народа Читать далее…
#АлександрМелихов
1 мая или 2 мая 1924 года в деревне Овсянка Енисейской губернии родился Виктор Астафьев.
Виктора Астафьева я долгое время не читал, даже когда он был уже вполне знаменит: мне почему-то казалось, что это очередной эпигон Шолохова, но когда заставил себя взяться за «Царь-рыбу», был ослеплен и оглушен красками, звуками, пленен гиперреалистической достоверностью, юмором…
А глава «Уха на Боганиде» повергла меня в такую восхищенную немоту, что, кажется, только она и спасла меня от конфуза: я все-таки удержался и не отправил Астафьеву восторженное письмо, которое сочинял несколько дней подряд.
В середине девяностых Астафьев статью о моем романе в «Новом мире» начал резко критически, но постепенно сменил гнев на милость:
«Большинство любой литературы — нашей или американской, — она вся об одиночестве человека. И то, что современные прозаики и поэты изобразили, пусть и в безобразном виде (будь это Петрушевская или Мелихов), но нащупали эту трагедию, — их заслуга. Мы, старики, так не умеем».
Мне кажется, он вообще был очень добрым, но взрывным, как все обостренно чувствительные люди. Надо сказать, я нисколько на него не обиделся, и не только потому, что он «имел право», — это само собой, если уж Толстой мог обругать Шекспира, а Набоков Достоевского. Но мне казалось, да и сейчас кажется, что голосом Астафьева говорила какая-то традиция, и в этом смысле он действительно — хотя и не единственный, разумеется, — глас народа Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
🌕Макакивеализм. 555 лет назад, 3 мая 1469 года родился Никколо Макиавелли
Я ничуть не сомневаюсь, что день рождения Макиавелли в очередной раз пройдет незамеченным: макиавеллизм как культ циничной вседозволенности в политике вошел в наш словарь. Да пожалуй, и в наши будни, и будет с него. Тем более что передовая публика издавна привыкла считать цинизм исключительным свойством именно российского правления, а Макиавелли уверял, что он открыл универсальные законы завоевания и удержания власти. Мережковский в «ренессансном» томе своей трилогии «Христос и Антихрист» вложил в уста знаменитого флорентинца такой монолог:
«Все, кто писал о государстве, не видели самого главного — законов естественных, управляющих жизнью всякого народа и находящихся вне человеческой воли, вне зла и добра. Все говорили о том, что кажется добрым и злым, благородным и низким, воображая себе такие правления, какие должны быть, но каких нет и не может быть в действительности. Я же хочу не того, что должно быть, и не того, что кажется, а лишь того, что есть на самом деле. Я хочу исследовать природу великих тел, именуемых республиками и монархиями, — без любви и ненависти, без хвалы и порицания, как математик исследует природу чисел, анатом — строение тела. Знаю, что это трудно и опасно, ибо люди нигде так не боятся истины и не мстят за нее, как в политике». Читать далее…
#АлександрМелихов
Я ничуть не сомневаюсь, что день рождения Макиавелли в очередной раз пройдет незамеченным: макиавеллизм как культ циничной вседозволенности в политике вошел в наш словарь. Да пожалуй, и в наши будни, и будет с него. Тем более что передовая публика издавна привыкла считать цинизм исключительным свойством именно российского правления, а Макиавелли уверял, что он открыл универсальные законы завоевания и удержания власти. Мережковский в «ренессансном» томе своей трилогии «Христос и Антихрист» вложил в уста знаменитого флорентинца такой монолог:
«Все, кто писал о государстве, не видели самого главного — законов естественных, управляющих жизнью всякого народа и находящихся вне человеческой воли, вне зла и добра. Все говорили о том, что кажется добрым и злым, благородным и низким, воображая себе такие правления, какие должны быть, но каких нет и не может быть в действительности. Я же хочу не того, что должно быть, и не того, что кажется, а лишь того, что есть на самом деле. Я хочу исследовать природу великих тел, именуемых республиками и монархиями, — без любви и ненависти, без хвалы и порицания, как математик исследует природу чисел, анатом — строение тела. Знаю, что это трудно и опасно, ибо люди нигде так не боятся истины и не мстят за нее, как в политике». Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
🌕Особенности национального атеизма.
В североказахстанском шахтерском Эдеме моего детства кресты водились только на кладбище в количестве, сопоставимом с пятиконечными звездочками, и я никогда не видел и не слышал, чтобы кто-нибудь крестился или богохульствовал «в бога душу мать!». Предавать поруганию имеет смысл только то, что хотя бы в какой-то степени ощущается священным. В «Очерках бурсы» Помяловский писал об атеизме невежественного человека, атеизме кошки и собаки, но он был неправ. В областном городе, куда переехали родители, я классе этак в восьмом познакомился с сестрой моей русской бабушки, которую звали баба Маня.
Когда-то в молодости она была монашкой, и какая сила завлекла ее не в мир, а в монастырь, она и сама не знала. Монастырь стоял на горке, и еще девочкой лет десяти она с подружкой каталась с этой горки на ледянках — вода, замерзшая в тазике, — и мимо проходил отец игумен. Читать далее…
#АлександрМелихов
В североказахстанском шахтерском Эдеме моего детства кресты водились только на кладбище в количестве, сопоставимом с пятиконечными звездочками, и я никогда не видел и не слышал, чтобы кто-нибудь крестился или богохульствовал «в бога душу мать!». Предавать поруганию имеет смысл только то, что хотя бы в какой-то степени ощущается священным. В «Очерках бурсы» Помяловский писал об атеизме невежественного человека, атеизме кошки и собаки, но он был неправ. В областном городе, куда переехали родители, я классе этак в восьмом познакомился с сестрой моей русской бабушки, которую звали баба Маня.
Когда-то в молодости она была монашкой, и какая сила завлекла ее не в мир, а в монастырь, она и сама не знала. Монастырь стоял на горке, и еще девочкой лет десяти она с подружкой каталась с этой горки на ледянках — вода, замерзшая в тазике, — и мимо проходил отец игумен. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
🌕7 мая 1903 года родился Николай Заболоцкий
Начало пути Заболоцкого выглядит таким же ординарным, как его внешность. Родился в семье агронома и сельской учительницы, закончил реальное училище в Уржуме, отслужил в советской армии, получил кое-какое раннесоветское образование… Этому мальчику из Уржума было, казалось бы, самое место в рядах эпигонов Есенина-Блока-Маяковского-Светлова, а он вписался в основатели ОБЭРИУ — Объединение Реального Искусства, провозгласившего реальностью нелепость, гротеск, абсурд.
Впрочем, в скандальных манифестах хайпа ради можно провозглашать и не такое, а попробуй изобразить будничную реальность такой блистательно диковинной, какой она предстает у Заболоцкого в сборнике «Столбцы». Кажется, лишь тупость советских надзирателей от литературы (да только было ли это тупостью?) высмотрела в них глумление над социализмом — Заболоцкий, подобно любимому им Брейгелю, смотрел на реальные предметы, а не на «измы». Смотрел взглядом простака и говорил языком простака, который по наивности, из-за незнакомства с литературными штампами оказывался восхитительно, первозданно оригинальным. Читать далее…
#АлександрМелихов
Начало пути Заболоцкого выглядит таким же ординарным, как его внешность. Родился в семье агронома и сельской учительницы, закончил реальное училище в Уржуме, отслужил в советской армии, получил кое-какое раннесоветское образование… Этому мальчику из Уржума было, казалось бы, самое место в рядах эпигонов Есенина-Блока-Маяковского-Светлова, а он вписался в основатели ОБЭРИУ — Объединение Реального Искусства, провозгласившего реальностью нелепость, гротеск, абсурд.
Впрочем, в скандальных манифестах хайпа ради можно провозглашать и не такое, а попробуй изобразить будничную реальность такой блистательно диковинной, какой она предстает у Заболоцкого в сборнике «Столбцы». Кажется, лишь тупость советских надзирателей от литературы (да только было ли это тупостью?) высмотрела в них глумление над социализмом — Заболоцкий, подобно любимому им Брейгелю, смотрел на реальные предметы, а не на «измы». Смотрел взглядом простака и говорил языком простака, который по наивности, из-за незнакомства с литературными штампами оказывался восхитительно, первозданно оригинальным. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
14 мая 1983 года ушел из жизни Федор Абрамов
Федор Абрамов был славен сосредоточенностью на проблемах и болях деревни, начиная с навлекшей на него первые неприятности статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной литературе» (1954 год), где он призывал показывать «нелицеприятную правду». Но трудно сделаться мыслителем, будучи вынужденным десятилетиями доказывать, что колхозникам за их труд желательно платить зарплату.
А вот что писал главный редактор легендарного «Нового мира» Твардовский Федору Абрамову о первой редакции его лучшего романа «Две зимы и три лета»:
«Книга полна горчайшего недоумения, огненной боли за людей деревни и глубокой любви к ним». Читать далее…
#АлександрМелихов
Федор Абрамов был славен сосредоточенностью на проблемах и болях деревни, начиная с навлекшей на него первые неприятности статьи «Люди колхозной деревни в послевоенной литературе» (1954 год), где он призывал показывать «нелицеприятную правду». Но трудно сделаться мыслителем, будучи вынужденным десятилетиями доказывать, что колхозникам за их труд желательно платить зарплату.
А вот что писал главный редактор легендарного «Нового мира» Твардовский Федору Абрамову о первой редакции его лучшего романа «Две зимы и три лета»:
«Книга полна горчайшего недоумения, огненной боли за людей деревни и глубокой любви к ним». Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
3 [15] мая 1891 года родился Михаил Булгаков
Московской осенью двадцать первого к дочери обратившегося в коммунистическую веру генерала, подрабатывавшей машинописью, явился даже для той героической эпохи очень бедно одетый молодой человек с просьбой поработать в кредит: он вернет долг, когда его сочинение «Записки на манжетах» выйдет в свет. «Записки» изображали мытарства героя-рассказчика в Северной Осетии: в дополнение к общему историческому пайку — вооруженная вольница, голод, тиф — ему выпало и деликатесное блюдо: заведование подотделом искусств.
Лито. Завподиск. Наробраз. Но черт его дернул загадочно улыбнуться, когда один из ниспровергателей «старья» с огромным револьвером на поясе предложил бросить Пушкина в печку. И вот он уже «господин», «буржуазный подголосок», и вот он уже, изгнанный из советского искусства, несет на базар цилиндр, пригодный разве что для параши…
И докатывается даже до того, что с местным помощником присяжного поверенного сочиняет революционную пьесу, которая производит фурор среди горцев и доставляет автору возможность бежать в Москву. По морю. В теплушке. Плюс верст двести пешком по шпалам. Читать далее…
#АлександрМелихов
Московской осенью двадцать первого к дочери обратившегося в коммунистическую веру генерала, подрабатывавшей машинописью, явился даже для той героической эпохи очень бедно одетый молодой человек с просьбой поработать в кредит: он вернет долг, когда его сочинение «Записки на манжетах» выйдет в свет. «Записки» изображали мытарства героя-рассказчика в Северной Осетии: в дополнение к общему историческому пайку — вооруженная вольница, голод, тиф — ему выпало и деликатесное блюдо: заведование подотделом искусств.
Лито. Завподиск. Наробраз. Но черт его дернул загадочно улыбнуться, когда один из ниспровергателей «старья» с огромным револьвером на поясе предложил бросить Пушкина в печку. И вот он уже «господин», «буржуазный подголосок», и вот он уже, изгнанный из советского искусства, несет на базар цилиндр, пригодный разве что для параши…
И докатывается даже до того, что с местным помощником присяжного поверенного сочиняет революционную пьесу, которая производит фурор среди горцев и доставляет автору возможность бежать в Москву. По морю. В теплушке. Плюс верст двести пешком по шпалам. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
История жизни Максимилиана Волошина.
Бунин упрекал Волошина в кощунственной литературности, «великолепности» изображаемых им революционных ужасов.
Но — Бунин, не замечавший в революции ничего, кроме зверства и скотства, почти наверняка погиб бы, оставшись в России, а Волошин, видевший в озверевших массах прежде всего наивность, а в большевиках — продолжение вечных российских грез, не только выжил сам, но и помог спастись многим достойным людям.
В страшном голодном Крыму 22-го года Волошин констатировал, что «без работы (над поэмой, — А.М.) выносить то, что окружает, совершенно нестерпимо».
«Эпохи ужасов и зверств, — по обыкновению заостряя до парадокса, рассуждал Волошин о русско-японской войне, — всегда следуют за эпохами упадка фантазии и бессилия мечты».
Волошинская тяга к парадоксам раздражала даже любивших его людей. «Все он играет теориями, увлекается бездушными французами и — словами, словами, словами… Честный безукоризненно в жизни, он в мысли — шарлатан», — с горечью писала о нем возвышенная Маргарита Сабашникова после распада их брака. А много помогавший ему уже при большевиках и чрезвычайно высоко ценивший его Вересаев вспоминал эту его манеру с откровенной досадой Читать далее…
#АлександрМелихов
Бунин упрекал Волошина в кощунственной литературности, «великолепности» изображаемых им революционных ужасов.
Но — Бунин, не замечавший в революции ничего, кроме зверства и скотства, почти наверняка погиб бы, оставшись в России, а Волошин, видевший в озверевших массах прежде всего наивность, а в большевиках — продолжение вечных российских грез, не только выжил сам, но и помог спастись многим достойным людям.
В страшном голодном Крыму 22-го года Волошин констатировал, что «без работы (над поэмой, — А.М.) выносить то, что окружает, совершенно нестерпимо».
«Эпохи ужасов и зверств, — по обыкновению заостряя до парадокса, рассуждал Волошин о русско-японской войне, — всегда следуют за эпохами упадка фантазии и бессилия мечты».
Волошинская тяга к парадоксам раздражала даже любивших его людей. «Все он играет теориями, увлекается бездушными французами и — словами, словами, словами… Честный безукоризненно в жизни, он в мысли — шарлатан», — с горечью писала о нем возвышенная Маргарита Сабашникова после распада их брака. А много помогавший ему уже при большевиках и чрезвычайно высоко ценивший его Вересаев вспоминал эту его манеру с откровенной досадой Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
225 лет назад, 1899 года родился Пушкин
Не помню времени, когда бы не знал Пушкина: он был всегда — как солнце, как ветер, как куры и собаки в увлекательнейшем пыльном переулке. Я знал, что у Лукоморья дуб зеленый, а на неведомых дорожках следы невиданных зверей, — но мир леших и русалок казался ничуть не более странным, чем заросли картошки, где можно было провести целую вечность, следя за неведомыми дорожками жуков и лягушек.
Я даже и не припомню, когда Пушкин превратился в школьный «предмет», который все проходят и проходят, и никак не пройдут: такое впечатление, что его каждый год начинали «учить» заново. Хуже того, стихи вообще превратились для меня в принудительную принадлежность школьных вечеров худсамодеятельности.
Но однажды вдруг застываешь в немом изумлении перед невероятной красотой простейших, казалось бы, строчек:
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна.
На печальные поляны
Льет печальный свет она.
Читать далее…
#АлександрМелихов
Не помню времени, когда бы не знал Пушкина: он был всегда — как солнце, как ветер, как куры и собаки в увлекательнейшем пыльном переулке. Я знал, что у Лукоморья дуб зеленый, а на неведомых дорожках следы невиданных зверей, — но мир леших и русалок казался ничуть не более странным, чем заросли картошки, где можно было провести целую вечность, следя за неведомыми дорожками жуков и лягушек.
Я даже и не припомню, когда Пушкин превратился в школьный «предмет», который все проходят и проходят, и никак не пройдут: такое впечатление, что его каждый год начинали «учить» заново. Хуже того, стихи вообще превратились для меня в принудительную принадлежность школьных вечеров худсамодеятельности.
Но однажды вдруг застываешь в немом изумлении перед невероятной красотой простейших, казалось бы, строчек:
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна.
На печальные поляны
Льет печальный свет она.
Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
9 июня 1672 года родился Пётр Первый
Позитивисты давно вынашивают мечту о социальной физике, которая бы опиралась исключительно на наблюдаемые факты и была столь же достоверной, как обычная, «физическая» физика. Однако никакого заметного прогресса ни в прогностических способностях социальных наук, ни даже в согласии ученого сообщества не наблюдается.
Монархисты и анархисты, индивидуалисты и коллективисты, демократы и аристократы не только не приближаются друг к другу в своих мнениях, но хорошо еще, если не считают друг друга идиотами или чьими-то наймитами. Похоже, что дальше всех по этому пути зашел марксизм, ультрабуржуазное учение, возводящее корысть — не властолюбие, не честолюбие, не страх, не этику, не эстетику и не эротику — в главный двигатель человеческой души. Правда, корысть не индивидуальную, а классовую, которая каким-то мистическим путем претворяется в индивидуальное бескорыстие.
Одной этой примитивности уже было бы достаточно, чтобы сделаться популярным учением наравне хотя бы со столь же примитивным фрейдизмом, но марксизм шагнул гораздо дальше — под маской квазинаучного занудства он подарил миру грезу о будущем земном рае, которого все-таки не обещали его соперники. Коим, в отличие от физиков, тоже никогда не сойтись друг с другом. Потому что физические теории основываются на нашем физическом опыте — на различении мягкого и твердого, горячего и холодного, близкого и далекого, тяжелого и легкого и так далее. А физический опыт у всех нас примерно один и тот же вследствие примерно одинакового устройства нашего физического тела. Социальные же теории пытаются обобщить социальный опыт, а этот опыт у разных аналитиков может отличаться самым радикальным образом. Читать далее…
#АлександрМелихов
Позитивисты давно вынашивают мечту о социальной физике, которая бы опиралась исключительно на наблюдаемые факты и была столь же достоверной, как обычная, «физическая» физика. Однако никакого заметного прогресса ни в прогностических способностях социальных наук, ни даже в согласии ученого сообщества не наблюдается.
Монархисты и анархисты, индивидуалисты и коллективисты, демократы и аристократы не только не приближаются друг к другу в своих мнениях, но хорошо еще, если не считают друг друга идиотами или чьими-то наймитами. Похоже, что дальше всех по этому пути зашел марксизм, ультрабуржуазное учение, возводящее корысть — не властолюбие, не честолюбие, не страх, не этику, не эстетику и не эротику — в главный двигатель человеческой души. Правда, корысть не индивидуальную, а классовую, которая каким-то мистическим путем претворяется в индивидуальное бескорыстие.
Одной этой примитивности уже было бы достаточно, чтобы сделаться популярным учением наравне хотя бы со столь же примитивным фрейдизмом, но марксизм шагнул гораздо дальше — под маской квазинаучного занудства он подарил миру грезу о будущем земном рае, которого все-таки не обещали его соперники. Коим, в отличие от физиков, тоже никогда не сойтись друг с другом. Потому что физические теории основываются на нашем физическом опыте — на различении мягкого и твердого, горячего и холодного, близкого и далекого, тяжелого и легкого и так далее. А физический опыт у всех нас примерно один и тот же вследствие примерно одинакового устройства нашего физического тела. Социальные же теории пытаются обобщить социальный опыт, а этот опыт у разных аналитиков может отличаться самым радикальным образом. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
Аладар Кунц. Мощная увертюра смерти
Концлагеря сделались настолько устрашающими символами двадцатого века, что вечная склонность людей к примирению с действительностью старается подыскать для них какие-то исключительные причины, а кто ищет, тот всегда найдет.
Пошляков вполне удовлетворяют расистские объяснения этих ужасов, приписывающие народам некие неизменные качества, только вместо крови и почвы на первое место сегодня выходит некая туманная «культура».
Власть бескомпромиссных расовых или классовых идеологий, призывающих «униженных и оскорбленных» мстить тем, кого они считают своими угнетателями, являет собой гораздо более серьезную и убедительную причину. Совсем уж бесхитростные души утешаются тем, что все эти кошмарные дела творили не люди, а чудовища. Но книга венгерского писателя Аладара Кунца «Черный монастырь: Записки интернированного. 1914—1919» (М., 2022) открывает нам дверь в прекрасную эпоху, в прекрасную Францию, для которой наши пошляки, кажется, не придумали ни одного очерняющего мифа. С этого и начинает отличное предисловие к своему переводу известный переводчик с венгерского Юрий Гусев. Читать далее…
#АлександрМелихов
Концлагеря сделались настолько устрашающими символами двадцатого века, что вечная склонность людей к примирению с действительностью старается подыскать для них какие-то исключительные причины, а кто ищет, тот всегда найдет.
Пошляков вполне удовлетворяют расистские объяснения этих ужасов, приписывающие народам некие неизменные качества, только вместо крови и почвы на первое место сегодня выходит некая туманная «культура».
Власть бескомпромиссных расовых или классовых идеологий, призывающих «униженных и оскорбленных» мстить тем, кого они считают своими угнетателями, являет собой гораздо более серьезную и убедительную причину. Совсем уж бесхитростные души утешаются тем, что все эти кошмарные дела творили не люди, а чудовища. Но книга венгерского писателя Аладара Кунца «Черный монастырь: Записки интернированного. 1914—1919» (М., 2022) открывает нам дверь в прекрасную эпоху, в прекрасную Францию, для которой наши пошляки, кажется, не придумали ни одного очерняющего мифа. С этого и начинает отличное предисловие к своему переводу известный переводчик с венгерского Юрий Гусев. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
Комментарий по поводу одной книги, или Шанс Трампа на победу
Авторы этой книги — «Свет, обманувший надежды» (М., 2020) — вполне респектабельные фигуры западного истеблишмента. Стивен Холмс — профессор права в Нью-Йоркском университете, а послужной список Ивана Крастева занял бы половину страницы. Он — председатель правления софийского Центра либеральных стратегий, сотрудник многих аналитических центров, один из основателей и член Европейского совета по международным отношениям.
Крастев широко публикуется в мировой печати, в 2008 году занял 85-е место в списке ста ведущих публичных интеллектуалов мира по версии британского журнала Prospect и американского журнала Foreign Policy. Заслуживает доверия и автор предисловия Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». И суть книги он пересказывает совершенно правильно.
Эпоха «конца истории», которая, казалось, наступила после краха коммунизма, не привела к реальной эволюции сбросивших коммунистическое иго государств в направлении западных образцов, но сделалась периодом поверхностной имитации. А через три десятилетия притворства «ученикам» и вовсе надоело выносить моральное превосходство «учителей», и они принялись искать пятна на том, что прежде представлялось незапятнанным солнцем, — и, само собой, материала для обличений оказалось вполне достаточно — и коррупции, и военных преступлений, и нарушений прав человека, и ограничений свободы слова. Россия же, по мнению авторов, со временем еще и принялась пародировать американский внешнеполитический авантюризм. Читать далее…
#АлександрМелихов
Авторы этой книги — «Свет, обманувший надежды» (М., 2020) — вполне респектабельные фигуры западного истеблишмента. Стивен Холмс — профессор права в Нью-Йоркском университете, а послужной список Ивана Крастева занял бы половину страницы. Он — председатель правления софийского Центра либеральных стратегий, сотрудник многих аналитических центров, один из основателей и член Европейского совета по международным отношениям.
Крастев широко публикуется в мировой печати, в 2008 году занял 85-е место в списке ста ведущих публичных интеллектуалов мира по версии британского журнала Prospect и американского журнала Foreign Policy. Заслуживает доверия и автор предисловия Федор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». И суть книги он пересказывает совершенно правильно.
Эпоха «конца истории», которая, казалось, наступила после краха коммунизма, не привела к реальной эволюции сбросивших коммунистическое иго государств в направлении западных образцов, но сделалась периодом поверхностной имитации. А через три десятилетия притворства «ученикам» и вовсе надоело выносить моральное превосходство «учителей», и они принялись искать пятна на том, что прежде представлялось незапятнанным солнцем, — и, само собой, материала для обличений оказалось вполне достаточно — и коррупции, и военных преступлений, и нарушений прав человека, и ограничений свободы слова. Россия же, по мнению авторов, со временем еще и принялась пародировать американский внешнеполитический авантюризм. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
18 июня 1907 года родился Варлам Шаламов
Он угодил в контрреволюционеры за то, что считал сталинскую политику недостаточно революционной: 7 ноября 1927 г. принял участие в разогнанном органами ОГПУ несанкционированном шествии левой оппозиции, а 19 февраля 1929 г. был арестован во время облавы в подпольной типографии. На следствии он заявил, что руководство ВКП(б) сползает вправо и тем самым способствует реставрации капитализма.
В тюрьме он ощущал себя совершенно счастливым, веря, что продолжает великую революционную традицию эсеров и народовольцев.
В Вишерском лагере Шаламов дорос до должности заведующего учётно-распределительной частью Березниковского отделения Вишлага, а «когда приехал Берзин, а главное, приехали берзинские люди, всё казалось мне в розовом свете, и я был готов своротить горы и принять на себя любую ответственность». После Колымы же Шаламов вспоминал Берзина как рядового убийцу, расстрелянного другими убийцами, однако в «антиромане» «Вишера» он оценил свой первый лагерный опыт оптимистически:
«Что мне дала Вишера? Это три года разочарований в друзьях, несбывшихся детских надежд. Необычайную уверенность в своей жизненной силе. Испытанный тяжелой пробой — начиная с этапа из Соликамска на Север в апреле 1929 года, — один, без друзей и единомышленников, я выдержал пробу — физическую и моральную. Я крепко стоял на ногах и не боялся жизни. Я понимал хорошо, что жизнь — это штука серьёзная, но бояться её не надо. Я был готов жить». Читать далее…
#АлександрМелихов
Он угодил в контрреволюционеры за то, что считал сталинскую политику недостаточно революционной: 7 ноября 1927 г. принял участие в разогнанном органами ОГПУ несанкционированном шествии левой оппозиции, а 19 февраля 1929 г. был арестован во время облавы в подпольной типографии. На следствии он заявил, что руководство ВКП(б) сползает вправо и тем самым способствует реставрации капитализма.
В тюрьме он ощущал себя совершенно счастливым, веря, что продолжает великую революционную традицию эсеров и народовольцев.
В Вишерском лагере Шаламов дорос до должности заведующего учётно-распределительной частью Березниковского отделения Вишлага, а «когда приехал Берзин, а главное, приехали берзинские люди, всё казалось мне в розовом свете, и я был готов своротить горы и принять на себя любую ответственность». После Колымы же Шаламов вспоминал Берзина как рядового убийцу, расстрелянного другими убийцами, однако в «антиромане» «Вишера» он оценил свой первый лагерный опыт оптимистически:
«Что мне дала Вишера? Это три года разочарований в друзьях, несбывшихся детских надежд. Необычайную уверенность в своей жизненной силе. Испытанный тяжелой пробой — начиная с этапа из Соликамска на Север в апреле 1929 года, — один, без друзей и единомышленников, я выдержал пробу — физическую и моральную. Я крепко стоял на ногах и не боялся жизни. Я понимал хорошо, что жизнь — это штука серьёзная, но бояться её не надо. Я был готов жить». Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
18 июня 1812 года родился Иван Александрович Гончаров
Создатель бессмертного Обломова в своих первых романах «Обыкновенная история» и «Обломов», принесших ему всероссийскую славу, столкнул восторженного романтика Адуева-младшего и мечтателя-лежебоку Обломова с трезвыми практичными «новыми людьми» Адуевым-старшим и Штольцем, дабы выразительнее или даже, если угодно, разительнее показать необходимость для России людей дела.
Но как они черствы и малосимпатичны, и как трогательны романтики и мечтатели! И с какой любовной улыбкой живописует Гончаров райский уголок, Обломовку, где безмятежно расцветал ее будущий хозяин! Там и само небо не возносится над людьми чем-то далеким, холодным и опасным.
«Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
<…>
Измученное волнениями или вовсе незнакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Все сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть». Читать далее…
#АлександрМелихов
Создатель бессмертного Обломова в своих первых романах «Обыкновенная история» и «Обломов», принесших ему всероссийскую славу, столкнул восторженного романтика Адуева-младшего и мечтателя-лежебоку Обломова с трезвыми практичными «новыми людьми» Адуевым-старшим и Штольцем, дабы выразительнее или даже, если угодно, разительнее показать необходимость для России людей дела.
Но как они черствы и малосимпатичны, и как трогательны романтики и мечтатели! И с какой любовной улыбкой живописует Гончаров райский уголок, Обломовку, где безмятежно расцветал ее будущий хозяин! Там и само небо не возносится над людьми чем-то далеким, холодным и опасным.
«Небо там, кажется, напротив, ближе жмется к земле, но не с тем, чтоб метать сильнее стрелы, а разве только, чтоб обнять ее покрепче, с любовью: оно распростерлось так невысоко над головой, как родительская надежная кровля, чтоб уберечь, кажется, избранный уголок от всяких невзгод.
<…>
Измученное волнениями или вовсе незнакомое с ними сердце так и просится спрятаться в этот забытый всеми уголок и жить никому неведомым счастьем. Все сулит там покойную, долговременную жизнь до желтизны волос и незаметную, сну подобную смерть». Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
21 июня 1910 года родился Александр Трифонович Твардовский
Лет уже, пожалуй, за десять назад в городе Гамбурге мне случилось поучаствовать в дискуссии, почему Отечественная война до сих пор является для России главным фактором национальной идентичности. В воздухе витал вопрос: а не скрыто ли за этим желание над кем-то восторжествовать, не таится ли под этим какая-то агрессия, романтика насилия?
И авторитетный преподаватель истории из Петербурга разъяснял, что та часть молодежи, для которой война является предметом гордости, видит в ней не убийство, не чье-то унижение, но лишь огромную жертву, тягчайшее испытание, с которым их деды сумели справиться. Я же подтвердил это ссылкой на Твардовского. Ибо в его военных зарисовках «Родина и чужбина», сложившихся с 1942-го по 1945-й год (глаз, ухо отличного прозаика), тоже практически нет торжества даже над врагом — лишь торжество над страхом, усталостью и болью. Нет, в стихах «Возмездие» 1944 года звучат страшные угрозы и проклятия:
И в этот грозный предреченный час,
У этих сел, фольварков и предместий,
О мести не расспрашивайте нас,
Спросите так: верны ль мы нашей чести?
Ее завет и краток и суров,
И с нами здесь никто не будет в споре:
Да, смерть — за смерть! Да, кровь — за кровь!
За горе — горе!..
Читать далее….
#АлександрМелихов
Лет уже, пожалуй, за десять назад в городе Гамбурге мне случилось поучаствовать в дискуссии, почему Отечественная война до сих пор является для России главным фактором национальной идентичности. В воздухе витал вопрос: а не скрыто ли за этим желание над кем-то восторжествовать, не таится ли под этим какая-то агрессия, романтика насилия?
И авторитетный преподаватель истории из Петербурга разъяснял, что та часть молодежи, для которой война является предметом гордости, видит в ней не убийство, не чье-то унижение, но лишь огромную жертву, тягчайшее испытание, с которым их деды сумели справиться. Я же подтвердил это ссылкой на Твардовского. Ибо в его военных зарисовках «Родина и чужбина», сложившихся с 1942-го по 1945-й год (глаз, ухо отличного прозаика), тоже практически нет торжества даже над врагом — лишь торжество над страхом, усталостью и болью. Нет, в стихах «Возмездие» 1944 года звучат страшные угрозы и проклятия:
И в этот грозный предреченный час,
У этих сел, фольварков и предместий,
О мести не расспрашивайте нас,
Спросите так: верны ль мы нашей чести?
Ее завет и краток и суров,
И с нами здесь никто не будет в споре:
Да, смерть — за смерть! Да, кровь — за кровь!
За горе — горе!..
Читать далее….
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
Противоядие от фашизма
Все так называемые пособники Гитлера — от генерала Власова до теоретиков НТС (сначала Национально-, а потом Народно-Трудового Союза), — либо надеялись воспользоваться опытом фюрера в собственной стране, либо даже предполагали употребить его в качестве тарана, чтобы потом установить собственную диктатуру. Хотя вроде бы странно на это надеяться: если бы Гитлеру удалось сокрушить Красную Армию, какая же сила могла бы заставить его уступить место слабосильной кучке, которую он сам же презирал за измену своему народу, своей расе?
К слову сказать, без Красной Армии чекистам ни за что было бы не удержать в повиновении и русский народ — это к вопросу о том, что́ было главным орудием красного террора, равно как и коричневого: армия, а вовсе не тайная полиция. И все-таки я верю, что когда перед униженными и побежденными пассионариями встает выбор: затеряться в ничтожестве или превратиться в полноправных исторических деятелей внутри хотя бы самой неправдоподобной химеры, очень многие выберут химеру, обольщаясь самыми наивными софизмами. Более удивительно другое: профессиональные прагматики (политики) прятались в воздушные замки, а профессиональные обитатели небес в основном проявляли отменную практичность. В Советском Союзе церковь подвергалась свирепым гонениям, но в Германии относительно мягко притесняли только католическую церковь, но ни о каких громких протестах было не слышно. Отец моей немецкой приятельницы, правда, отказался повесить на церкви нацистский флаг, но его только отстранили от служения.
В нацистской программе 20-го года говорилось, что партия представляет точку зрения некоего «позитивного христианства» — вероятно такого, которое прославляет не смирение и милосердие, а гордость и беспощадность, что есть, конечно же, отрицание христианских ценностей. Ну так и что? Кого когда волновала логика, когда речь шла о жизненных интересах? «С нами Бог» писали нацисты на пряжках армейского ремня, обосновывая это тем, что в мире природы, где установлено прямое Божие правление без корректировки его жалкой человеческой этикой, сильные без всякой жалости пожирают слабых: взаимопомощи в мире животных фашисты предпочитают не замечать. А заповедь «Не убий» вообще была объявлена еврейским изобретением, подброшенным хитрыми и слабыми — мужественным и сильным: дабы уничтожить их волю к власти. Читать далее…
#АлександрМелихов
Все так называемые пособники Гитлера — от генерала Власова до теоретиков НТС (сначала Национально-, а потом Народно-Трудового Союза), — либо надеялись воспользоваться опытом фюрера в собственной стране, либо даже предполагали употребить его в качестве тарана, чтобы потом установить собственную диктатуру. Хотя вроде бы странно на это надеяться: если бы Гитлеру удалось сокрушить Красную Армию, какая же сила могла бы заставить его уступить место слабосильной кучке, которую он сам же презирал за измену своему народу, своей расе?
К слову сказать, без Красной Армии чекистам ни за что было бы не удержать в повиновении и русский народ — это к вопросу о том, что́ было главным орудием красного террора, равно как и коричневого: армия, а вовсе не тайная полиция. И все-таки я верю, что когда перед униженными и побежденными пассионариями встает выбор: затеряться в ничтожестве или превратиться в полноправных исторических деятелей внутри хотя бы самой неправдоподобной химеры, очень многие выберут химеру, обольщаясь самыми наивными софизмами. Более удивительно другое: профессиональные прагматики (политики) прятались в воздушные замки, а профессиональные обитатели небес в основном проявляли отменную практичность. В Советском Союзе церковь подвергалась свирепым гонениям, но в Германии относительно мягко притесняли только католическую церковь, но ни о каких громких протестах было не слышно. Отец моей немецкой приятельницы, правда, отказался повесить на церкви нацистский флаг, но его только отстранили от служения.
В нацистской программе 20-го года говорилось, что партия представляет точку зрения некоего «позитивного христианства» — вероятно такого, которое прославляет не смирение и милосердие, а гордость и беспощадность, что есть, конечно же, отрицание христианских ценностей. Ну так и что? Кого когда волновала логика, когда речь шла о жизненных интересах? «С нами Бог» писали нацисты на пряжках армейского ремня, обосновывая это тем, что в мире природы, где установлено прямое Божие правление без корректировки его жалкой человеческой этикой, сильные без всякой жалости пожирают слабых: взаимопомощи в мире животных фашисты предпочитают не замечать. А заповедь «Не убий» вообще была объявлена еврейским изобретением, подброшенным хитрыми и слабыми — мужественным и сильным: дабы уничтожить их волю к власти. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
135 лет назад, 23 июня 1889 года родилась Анна Андреевна Ахматова
Когда этак с полвека назад я наконец-то добрался до беленького томика Ахматовой, я уже знал, что при Сталине она подвергалась гонениям, и это уже означало высший поэтический класс, однако ее и в вегетарианские времена издавали неохотно за чуждость народу. При всей своей малокультурности я вполне прочувствовал утонченное совершенство этих строк, но уж и впрямь больно далеко это было от нашей советской жизни: перо задело за верх экипажа, свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду… Какие экипажи, какие устрицы?..
Да, признаться, я не чувствовал себя и таким бездомным, одиноким и неприкаянным в своей собственной стране: «Черной нищенкой скитаюсь». Народ если и встречался на ее пути, то разве что в виде осуждающих взоров спокойных загорелых баб.
И тут обрушилась революция, и Ахматова действительно превратилась в нищенку. И что же, она поспешила бежать из страны, с которой ее и в благополучные-то годы, кажется, ничего не связывало? Нет, Ахматова ответила этому зову со всей своей царственной гордостью.
«Мне голос был. / Он звал утешно, / Он говорил: "Иди сюда, / Оставь свой край, глухой и грешный, / Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, / Из сердца выну черный стыд, / Я новым именем покрою / Боль поражений и обид". / Но равнодушно и спокойно / Руками я замкнула слух, / Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный дух».
И еще более жестоко.
«Не с теми я, кто бросил землю / На растерзание врагам. / Их грубой лести я не внемлю, / Им песен я своих не дам. / Но вечно жалок мне изгнанник, / Как заключенный, как больной. Темна твоя дорога, странник, / Полынью пахнет хлеб чужой».
Приходит новое испытание — Тридцать седьмой год, — и она снова «там, где мой народ, к несчастью, был», стоит под Крестами «трехсотою с передачею». В могучем «Реквиеме» Ахматова откровенно говорит от имени народа: «И если зажмут мой измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ»…
И тут же новое страшное испытание — война. И она вновь превращается в народный глас, многие строки ее давно сделались хрестоматийными и даже плакатными: «Мы детям клянемся, клянемся могилам, / Что нас покориться ничто не заставит!».
Народность художника, поэта заключается не в любви к сарафану или к крестьянину — моды меняются, социальные группы исчезают, — народность это включенность в историю народа, и Ахматова всегда ощущала себя ее частью.
#АлександрМелихов
Когда этак с полвека назад я наконец-то добрался до беленького томика Ахматовой, я уже знал, что при Сталине она подвергалась гонениям, и это уже означало высший поэтический класс, однако ее и в вегетарианские времена издавали неохотно за чуждость народу. При всей своей малокультурности я вполне прочувствовал утонченное совершенство этих строк, но уж и впрямь больно далеко это было от нашей советской жизни: перо задело за верх экипажа, свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду… Какие экипажи, какие устрицы?..
Да, признаться, я не чувствовал себя и таким бездомным, одиноким и неприкаянным в своей собственной стране: «Черной нищенкой скитаюсь». Народ если и встречался на ее пути, то разве что в виде осуждающих взоров спокойных загорелых баб.
И тут обрушилась революция, и Ахматова действительно превратилась в нищенку. И что же, она поспешила бежать из страны, с которой ее и в благополучные-то годы, кажется, ничего не связывало? Нет, Ахматова ответила этому зову со всей своей царственной гордостью.
«Мне голос был. / Он звал утешно, / Он говорил: "Иди сюда, / Оставь свой край, глухой и грешный, / Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, / Из сердца выну черный стыд, / Я новым именем покрою / Боль поражений и обид". / Но равнодушно и спокойно / Руками я замкнула слух, / Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный дух».
И еще более жестоко.
«Не с теми я, кто бросил землю / На растерзание врагам. / Их грубой лести я не внемлю, / Им песен я своих не дам. / Но вечно жалок мне изгнанник, / Как заключенный, как больной. Темна твоя дорога, странник, / Полынью пахнет хлеб чужой».
Приходит новое испытание — Тридцать седьмой год, — и она снова «там, где мой народ, к несчастью, был», стоит под Крестами «трехсотою с передачею». В могучем «Реквиеме» Ахматова откровенно говорит от имени народа: «И если зажмут мой измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ»…
И тут же новое страшное испытание — война. И она вновь превращается в народный глас, многие строки ее давно сделались хрестоматийными и даже плакатными: «Мы детям клянемся, клянемся могилам, / Что нас покориться ничто не заставит!».
Народность художника, поэта заключается не в любви к сарафану или к крестьянину — моды меняются, социальные группы исчезают, — народность это включенность в историю народа, и Ахматова всегда ощущала себя ее частью.
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
24 июня 1950 года ушел из жизни Иван Шмелёв
Происходивший из купеческого рода, пробившегося из крестьян и осевшего в Замоскворечье. Отец его командовал плотницкой артелью более чем в триста топоров и зарабатывал подрядами. Так что писатель помимо гимназии и университета прошел школу у мастеровых: «Это была первая прочитанная мною книга — книга живого, бойкого и красочного слова».
«Здесь я почувствовал любовь и уважение к этому народу, который все мог. Он делал то, чего не могли сделать такие, как я, как мои родные. Эти лохматые совершали на моих глазах много чудес. Висели под крышей, ходили по карнизам, спускались в колодезь, вырезали из досок фигуры, ковали лошадей, брыкающихся, писали красками чудеса, пели песни и рассказывали захватывающие сказки.
<…>
И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами».
Неудивительно, что после нескольких лет службы провинциальным чиновником Шмелев сделался прозаиком горьковской школы. Февральскую революцию приветствовал, а Октябрю ужаснулся. И летом 1918-го перебрался в оккупированный немцами Крым, даже купил там дом с земельным участком.
Но красный террор настиг его и там. Вместе с тысячами других офицеров, поверивших большевикам, был расстрелян его исступленно любимый сын. А чудовищный голод, медленное вымирание, одичание, озверение, отупение Шмелев поразительно сдержанно и фотографически точно изобразил в самой сильной своей эпопее «Солнце мёртвых». «Кошмарный, но окутанный поэтическим блеском документ той эпохи, когда красные благодетели "вымели Крым железной метлой", — так отозвался о книге Томас Манн: – Прочтите это, если у вас хватит смелости».
Зато в романах «Богомолье» и «Лето Господне» Шмелев изобразил патриархальную Россию своего детства без всяких привычных свинцовых мерзостей. Писатель не стремился сказать «всю правду» — он просто объяснился в любви к родине своего детства, не помня зла и воздавая ей за благо. Шмелев не считал, что то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть, — он ненавидел только убийц всего того, что он любил. Но, кажется, пожилой страдалец слегка тронулся умом, когда уверовал, что победа Германии над Советским Союзом приведет к тому, «что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят». Однако прах свой он завещал похоронить все-таки в России.
Что и было исполнено.
#АлександрМелихов
Происходивший из купеческого рода, пробившегося из крестьян и осевшего в Замоскворечье. Отец его командовал плотницкой артелью более чем в триста топоров и зарабатывал подрядами. Так что писатель помимо гимназии и университета прошел школу у мастеровых: «Это была первая прочитанная мною книга — книга живого, бойкого и красочного слова».
«Здесь я почувствовал любовь и уважение к этому народу, который все мог. Он делал то, чего не могли сделать такие, как я, как мои родные. Эти лохматые совершали на моих глазах много чудес. Висели под крышей, ходили по карнизам, спускались в колодезь, вырезали из досок фигуры, ковали лошадей, брыкающихся, писали красками чудеса, пели песни и рассказывали захватывающие сказки.
<…>
И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами».
Неудивительно, что после нескольких лет службы провинциальным чиновником Шмелев сделался прозаиком горьковской школы. Февральскую революцию приветствовал, а Октябрю ужаснулся. И летом 1918-го перебрался в оккупированный немцами Крым, даже купил там дом с земельным участком.
Но красный террор настиг его и там. Вместе с тысячами других офицеров, поверивших большевикам, был расстрелян его исступленно любимый сын. А чудовищный голод, медленное вымирание, одичание, озверение, отупение Шмелев поразительно сдержанно и фотографически точно изобразил в самой сильной своей эпопее «Солнце мёртвых». «Кошмарный, но окутанный поэтическим блеском документ той эпохи, когда красные благодетели "вымели Крым железной метлой", — так отозвался о книге Томас Манн: – Прочтите это, если у вас хватит смелости».
Зато в романах «Богомолье» и «Лето Господне» Шмелев изобразил патриархальную Россию своего детства без всяких привычных свинцовых мерзостей. Писатель не стремился сказать «всю правду» — он просто объяснился в любви к родине своего детства, не помня зла и воздавая ей за благо. Шмелев не считал, что то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть, — он ненавидел только убийц всего того, что он любил. Но, кажется, пожилой страдалец слегка тронулся умом, когда уверовал, что победа Германии над Советским Союзом приведет к тому, «что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят». Однако прах свой он завещал похоронить все-таки в России.
Что и было исполнено.
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
Борьба разведок: в Европе и России
Если на вас висит какая-то неотложная работа, то, пока ее не завершите, не беритесь за эту книгу, иначе все планы полетят к черту. «Герои и предатели. Белая эмиграция в Финляндии: борьба разведок» (СПб, Издательство «Пушкинского фонда», 2022) Элеоноры Иоффе увлекательнее любого приключенческого романа, хотя героями и предателями восхищаешься или возмущаешься совсем по-иному, ибо все они — реальные люди, которые под давлением безжалостных исторических обстоятельств не раз оказываются то героями, то предателями, часто невольными.
Бузотер и выпивоха способен пасть смертью храбрых в безнадежной борьбе с коммунистической Россией, а доблестный молодой генерал может сделаться предателем ближайших товарищей по оружию и по мечте и погибнуть от рук своих соблазнителей-чекистов. Это исследование тем более ценно, что, как сообщает издательская аннотация, «книга построена на ранее неизвестных архивных документах — дневниках, переписке, протоколах допросов и полицейских донесениях».
Пересказать ее невозможно — «Семнадцать мгновений весны» простенькая схема в сравнении с изображенным Элеонорой Иоффе переплетением конфликтов чуть ли не всех со всеми — Сыскной полиции и Генерального штаба Финляндии, ГПУ и многосоставного антисоветского подполья, — сразу всего и не вспомнить. Зато в который раз отдаешь дань восхищения советской пропаганде: удавалось ли еще кому-то завоевать такой авторитет, чтобы каждое его слово считалось заведомой ложью, не требующей никаких проверок? Нам столько вдалбливали через кино и книжки, как через советскую границу к нам рвутся шпионы и террористы, что полностью убедили, что никаких шпионов в реальности нет, а единственные террористы — это сами большевики (что почти правда, если сравнить массовый террор большевиков со штучными акциями отчаянных одиночек). Читать далее…
#АлександрМелихов
Если на вас висит какая-то неотложная работа, то, пока ее не завершите, не беритесь за эту книгу, иначе все планы полетят к черту. «Герои и предатели. Белая эмиграция в Финляндии: борьба разведок» (СПб, Издательство «Пушкинского фонда», 2022) Элеоноры Иоффе увлекательнее любого приключенческого романа, хотя героями и предателями восхищаешься или возмущаешься совсем по-иному, ибо все они — реальные люди, которые под давлением безжалостных исторических обстоятельств не раз оказываются то героями, то предателями, часто невольными.
Бузотер и выпивоха способен пасть смертью храбрых в безнадежной борьбе с коммунистической Россией, а доблестный молодой генерал может сделаться предателем ближайших товарищей по оружию и по мечте и погибнуть от рук своих соблазнителей-чекистов. Это исследование тем более ценно, что, как сообщает издательская аннотация, «книга построена на ранее неизвестных архивных документах — дневниках, переписке, протоколах допросов и полицейских донесениях».
Пересказать ее невозможно — «Семнадцать мгновений весны» простенькая схема в сравнении с изображенным Элеонорой Иоффе переплетением конфликтов чуть ли не всех со всеми — Сыскной полиции и Генерального штаба Финляндии, ГПУ и многосоставного антисоветского подполья, — сразу всего и не вспомнить. Зато в который раз отдаешь дань восхищения советской пропаганде: удавалось ли еще кому-то завоевать такой авторитет, чтобы каждое его слово считалось заведомой ложью, не требующей никаких проверок? Нам столько вдалбливали через кино и книжки, как через советскую границу к нам рвутся шпионы и террористы, что полностью убедили, что никаких шпионов в реальности нет, а единственные террористы — это сами большевики (что почти правда, если сравнить массовый террор большевиков со штучными акциями отчаянных одиночек). Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
29 июня 1900 года родился Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери
Сент-Экзюпери идеальная фигура для легенды, для которой мало быть просто хорошим или даже очень хорошим писателем — легенде необходима еще и судьба. И с судьбой у графа был полный порядок — летчик, храбрец, многажды оказывавшийся на волосок от гибели, аристократ, и даже смерть его напоминает гибель Икара, и даже могилой его стало море.
Сегодня, когда славу предпочитают наживать скандалами, Сент-Экзюпери безо всяких специальных усилий демонстрирует, как сделаться любимцем миллионов, — будь бесстрашным, щедрым и добрым, живи в соответствии с собственными заветами, и тебя полюбят. Коллеги-летчики, случалось, упрекали его за то, что придиру-начальника он превратил в ответственного чуть ли не отца подчиненных, но романтик и должен всему на свете давать возвышенное толкование. Дни поражений Франции, когда командование бросало летчиков на почти верную смерть без заметного военного эффекта, он изображает безо всяких проклятий бессердечным штабным карьеристам, он их тоже понимает: горит лес, а у вас для тушения есть только стакан воды, — станете вы его беречь или все-таки выплеснете в огонь? Читать далее…
#АлександрМелихов
Сент-Экзюпери идеальная фигура для легенды, для которой мало быть просто хорошим или даже очень хорошим писателем — легенде необходима еще и судьба. И с судьбой у графа был полный порядок — летчик, храбрец, многажды оказывавшийся на волосок от гибели, аристократ, и даже смерть его напоминает гибель Икара, и даже могилой его стало море.
Сегодня, когда славу предпочитают наживать скандалами, Сент-Экзюпери безо всяких специальных усилий демонстрирует, как сделаться любимцем миллионов, — будь бесстрашным, щедрым и добрым, живи в соответствии с собственными заветами, и тебя полюбят. Коллеги-летчики, случалось, упрекали его за то, что придиру-начальника он превратил в ответственного чуть ли не отца подчиненных, но романтик и должен всему на свете давать возвышенное толкование. Дни поражений Франции, когда командование бросало летчиков на почти верную смерть без заметного военного эффекта, он изображает безо всяких проклятий бессердечным штабным карьеристам, он их тоже понимает: горит лес, а у вас для тушения есть только стакан воды, — станете вы его беречь или все-таки выплеснете в огонь? Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
3 июля 1883 года родился Франц Кафка, австрийский писатель еврейского происхождения, широко признаваемый как одна из ключевых фигур литературы XX века. Бо́льшая часть работ писателя была опубликована посмертно.
Некоронованный король немецкой прозы, как его однажды назвал Гессе. И нельзя сказать, чтобы этот король был совсем уж не признан: когда немцы в Париже изымали из магазинов французский перевод его книги, то из тысячного тиража за несколько лет было уже продано целых двести экземпляров.
Собственно, увидеть в человеке игрушку бессмысленного рока сумели еще древние греки, но сделать олицетворением рока канцелярию догадался только Кафка. Остальному человечеству потребовались концлагеря, чтобы разглядеть глубину этой метафоры. Чья мощь стократно усилена протокольно-сухой логичностью языка. В зародыше убивающего любую лирику. В литературе есть и более страшные книги о реальных концлагерях — вспомнить только Шаламова или Примо Леви, но «Процесс» Кафки побил все рекорды безнадежности. В реальных концлагерях все ужасы имею реальную и хотя бы теоретически устранимые причины, да они в конце концов и были устранены, в «Процессе» суд вершит невидимая сила, к которой невозможно обратиться с вопросом или протестом ДАЖЕ МЫСЛЕННО. Ее жертва заранее со всем согласна. Каким же воплощением мрачности должен быть и в жизни творец этой вселенной! Но влюбленная в него женщина видит его совсем другим.
#АлександрМелихов
Некоронованный король немецкой прозы, как его однажды назвал Гессе. И нельзя сказать, чтобы этот король был совсем уж не признан: когда немцы в Париже изымали из магазинов французский перевод его книги, то из тысячного тиража за несколько лет было уже продано целых двести экземпляров.
Собственно, увидеть в человеке игрушку бессмысленного рока сумели еще древние греки, но сделать олицетворением рока канцелярию догадался только Кафка. Остальному человечеству потребовались концлагеря, чтобы разглядеть глубину этой метафоры. Чья мощь стократно усилена протокольно-сухой логичностью языка. В зародыше убивающего любую лирику. В литературе есть и более страшные книги о реальных концлагерях — вспомнить только Шаламова или Примо Леви, но «Процесс» Кафки побил все рекорды безнадежности. В реальных концлагерях все ужасы имею реальную и хотя бы теоретически устранимые причины, да они в конце концов и были устранены, в «Процессе» суд вершит невидимая сила, к которой невозможно обратиться с вопросом или протестом ДАЖЕ МЫСЛЕННО. Ее жертва заранее со всем согласна. Каким же воплощением мрачности должен быть и в жизни творец этой вселенной! Но влюбленная в него женщина видит его совсем другим.
#АлександрМелихов