Forwarded from Камертон
21 июня 1910 года родился Александр Трифонович Твардовский
Лет уже, пожалуй, за десять назад в городе Гамбурге мне случилось поучаствовать в дискуссии, почему Отечественная война до сих пор является для России главным фактором национальной идентичности. В воздухе витал вопрос: а не скрыто ли за этим желание над кем-то восторжествовать, не таится ли под этим какая-то агрессия, романтика насилия?
И авторитетный преподаватель истории из Петербурга разъяснял, что та часть молодежи, для которой война является предметом гордости, видит в ней не убийство, не чье-то унижение, но лишь огромную жертву, тягчайшее испытание, с которым их деды сумели справиться. Я же подтвердил это ссылкой на Твардовского. Ибо в его военных зарисовках «Родина и чужбина», сложившихся с 1942-го по 1945-й год (глаз, ухо отличного прозаика), тоже практически нет торжества даже над врагом — лишь торжество над страхом, усталостью и болью. Нет, в стихах «Возмездие» 1944 года звучат страшные угрозы и проклятия:
И в этот грозный предреченный час,
У этих сел, фольварков и предместий,
О мести не расспрашивайте нас,
Спросите так: верны ль мы нашей чести?
Ее завет и краток и суров,
И с нами здесь никто не будет в споре:
Да, смерть — за смерть! Да, кровь — за кровь!
За горе — горе!..
Читать далее….
#АлександрМелихов
Лет уже, пожалуй, за десять назад в городе Гамбурге мне случилось поучаствовать в дискуссии, почему Отечественная война до сих пор является для России главным фактором национальной идентичности. В воздухе витал вопрос: а не скрыто ли за этим желание над кем-то восторжествовать, не таится ли под этим какая-то агрессия, романтика насилия?
И авторитетный преподаватель истории из Петербурга разъяснял, что та часть молодежи, для которой война является предметом гордости, видит в ней не убийство, не чье-то унижение, но лишь огромную жертву, тягчайшее испытание, с которым их деды сумели справиться. Я же подтвердил это ссылкой на Твардовского. Ибо в его военных зарисовках «Родина и чужбина», сложившихся с 1942-го по 1945-й год (глаз, ухо отличного прозаика), тоже практически нет торжества даже над врагом — лишь торжество над страхом, усталостью и болью. Нет, в стихах «Возмездие» 1944 года звучат страшные угрозы и проклятия:
И в этот грозный предреченный час,
У этих сел, фольварков и предместий,
О мести не расспрашивайте нас,
Спросите так: верны ль мы нашей чести?
Ее завет и краток и суров,
И с нами здесь никто не будет в споре:
Да, смерть — за смерть! Да, кровь — за кровь!
За горе — горе!..
Читать далее….
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
Противоядие от фашизма
Все так называемые пособники Гитлера — от генерала Власова до теоретиков НТС (сначала Национально-, а потом Народно-Трудового Союза), — либо надеялись воспользоваться опытом фюрера в собственной стране, либо даже предполагали употребить его в качестве тарана, чтобы потом установить собственную диктатуру. Хотя вроде бы странно на это надеяться: если бы Гитлеру удалось сокрушить Красную Армию, какая же сила могла бы заставить его уступить место слабосильной кучке, которую он сам же презирал за измену своему народу, своей расе?
К слову сказать, без Красной Армии чекистам ни за что было бы не удержать в повиновении и русский народ — это к вопросу о том, что́ было главным орудием красного террора, равно как и коричневого: армия, а вовсе не тайная полиция. И все-таки я верю, что когда перед униженными и побежденными пассионариями встает выбор: затеряться в ничтожестве или превратиться в полноправных исторических деятелей внутри хотя бы самой неправдоподобной химеры, очень многие выберут химеру, обольщаясь самыми наивными софизмами. Более удивительно другое: профессиональные прагматики (политики) прятались в воздушные замки, а профессиональные обитатели небес в основном проявляли отменную практичность. В Советском Союзе церковь подвергалась свирепым гонениям, но в Германии относительно мягко притесняли только католическую церковь, но ни о каких громких протестах было не слышно. Отец моей немецкой приятельницы, правда, отказался повесить на церкви нацистский флаг, но его только отстранили от служения.
В нацистской программе 20-го года говорилось, что партия представляет точку зрения некоего «позитивного христианства» — вероятно такого, которое прославляет не смирение и милосердие, а гордость и беспощадность, что есть, конечно же, отрицание христианских ценностей. Ну так и что? Кого когда волновала логика, когда речь шла о жизненных интересах? «С нами Бог» писали нацисты на пряжках армейского ремня, обосновывая это тем, что в мире природы, где установлено прямое Божие правление без корректировки его жалкой человеческой этикой, сильные без всякой жалости пожирают слабых: взаимопомощи в мире животных фашисты предпочитают не замечать. А заповедь «Не убий» вообще была объявлена еврейским изобретением, подброшенным хитрыми и слабыми — мужественным и сильным: дабы уничтожить их волю к власти. Читать далее…
#АлександрМелихов
Все так называемые пособники Гитлера — от генерала Власова до теоретиков НТС (сначала Национально-, а потом Народно-Трудового Союза), — либо надеялись воспользоваться опытом фюрера в собственной стране, либо даже предполагали употребить его в качестве тарана, чтобы потом установить собственную диктатуру. Хотя вроде бы странно на это надеяться: если бы Гитлеру удалось сокрушить Красную Армию, какая же сила могла бы заставить его уступить место слабосильной кучке, которую он сам же презирал за измену своему народу, своей расе?
К слову сказать, без Красной Армии чекистам ни за что было бы не удержать в повиновении и русский народ — это к вопросу о том, что́ было главным орудием красного террора, равно как и коричневого: армия, а вовсе не тайная полиция. И все-таки я верю, что когда перед униженными и побежденными пассионариями встает выбор: затеряться в ничтожестве или превратиться в полноправных исторических деятелей внутри хотя бы самой неправдоподобной химеры, очень многие выберут химеру, обольщаясь самыми наивными софизмами. Более удивительно другое: профессиональные прагматики (политики) прятались в воздушные замки, а профессиональные обитатели небес в основном проявляли отменную практичность. В Советском Союзе церковь подвергалась свирепым гонениям, но в Германии относительно мягко притесняли только католическую церковь, но ни о каких громких протестах было не слышно. Отец моей немецкой приятельницы, правда, отказался повесить на церкви нацистский флаг, но его только отстранили от служения.
В нацистской программе 20-го года говорилось, что партия представляет точку зрения некоего «позитивного христианства» — вероятно такого, которое прославляет не смирение и милосердие, а гордость и беспощадность, что есть, конечно же, отрицание христианских ценностей. Ну так и что? Кого когда волновала логика, когда речь шла о жизненных интересах? «С нами Бог» писали нацисты на пряжках армейского ремня, обосновывая это тем, что в мире природы, где установлено прямое Божие правление без корректировки его жалкой человеческой этикой, сильные без всякой жалости пожирают слабых: взаимопомощи в мире животных фашисты предпочитают не замечать. А заповедь «Не убий» вообще была объявлена еврейским изобретением, подброшенным хитрыми и слабыми — мужественным и сильным: дабы уничтожить их волю к власти. Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
135 лет назад, 23 июня 1889 года родилась Анна Андреевна Ахматова
Когда этак с полвека назад я наконец-то добрался до беленького томика Ахматовой, я уже знал, что при Сталине она подвергалась гонениям, и это уже означало высший поэтический класс, однако ее и в вегетарианские времена издавали неохотно за чуждость народу. При всей своей малокультурности я вполне прочувствовал утонченное совершенство этих строк, но уж и впрямь больно далеко это было от нашей советской жизни: перо задело за верх экипажа, свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду… Какие экипажи, какие устрицы?..
Да, признаться, я не чувствовал себя и таким бездомным, одиноким и неприкаянным в своей собственной стране: «Черной нищенкой скитаюсь». Народ если и встречался на ее пути, то разве что в виде осуждающих взоров спокойных загорелых баб.
И тут обрушилась революция, и Ахматова действительно превратилась в нищенку. И что же, она поспешила бежать из страны, с которой ее и в благополучные-то годы, кажется, ничего не связывало? Нет, Ахматова ответила этому зову со всей своей царственной гордостью.
«Мне голос был. / Он звал утешно, / Он говорил: "Иди сюда, / Оставь свой край, глухой и грешный, / Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, / Из сердца выну черный стыд, / Я новым именем покрою / Боль поражений и обид". / Но равнодушно и спокойно / Руками я замкнула слух, / Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный дух».
И еще более жестоко.
«Не с теми я, кто бросил землю / На растерзание врагам. / Их грубой лести я не внемлю, / Им песен я своих не дам. / Но вечно жалок мне изгнанник, / Как заключенный, как больной. Темна твоя дорога, странник, / Полынью пахнет хлеб чужой».
Приходит новое испытание — Тридцать седьмой год, — и она снова «там, где мой народ, к несчастью, был», стоит под Крестами «трехсотою с передачею». В могучем «Реквиеме» Ахматова откровенно говорит от имени народа: «И если зажмут мой измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ»…
И тут же новое страшное испытание — война. И она вновь превращается в народный глас, многие строки ее давно сделались хрестоматийными и даже плакатными: «Мы детям клянемся, клянемся могилам, / Что нас покориться ничто не заставит!».
Народность художника, поэта заключается не в любви к сарафану или к крестьянину — моды меняются, социальные группы исчезают, — народность это включенность в историю народа, и Ахматова всегда ощущала себя ее частью.
#АлександрМелихов
Когда этак с полвека назад я наконец-то добрался до беленького томика Ахматовой, я уже знал, что при Сталине она подвергалась гонениям, и это уже означало высший поэтический класс, однако ее и в вегетарианские времена издавали неохотно за чуждость народу. При всей своей малокультурности я вполне прочувствовал утонченное совершенство этих строк, но уж и впрямь больно далеко это было от нашей советской жизни: перо задело за верх экипажа, свежо и остро пахли морем на блюде устрицы во льду… Какие экипажи, какие устрицы?..
Да, признаться, я не чувствовал себя и таким бездомным, одиноким и неприкаянным в своей собственной стране: «Черной нищенкой скитаюсь». Народ если и встречался на ее пути, то разве что в виде осуждающих взоров спокойных загорелых баб.
И тут обрушилась революция, и Ахматова действительно превратилась в нищенку. И что же, она поспешила бежать из страны, с которой ее и в благополучные-то годы, кажется, ничего не связывало? Нет, Ахматова ответила этому зову со всей своей царственной гордостью.
«Мне голос был. / Он звал утешно, / Он говорил: "Иди сюда, / Оставь свой край, глухой и грешный, / Оставь Россию навсегда. Я кровь от рук твоих отмою, / Из сердца выну черный стыд, / Я новым именем покрою / Боль поражений и обид". / Но равнодушно и спокойно / Руками я замкнула слух, / Чтоб этой речью недостойной / Не осквернился скорбный дух».
И еще более жестоко.
«Не с теми я, кто бросил землю / На растерзание врагам. / Их грубой лести я не внемлю, / Им песен я своих не дам. / Но вечно жалок мне изгнанник, / Как заключенный, как больной. Темна твоя дорога, странник, / Полынью пахнет хлеб чужой».
Приходит новое испытание — Тридцать седьмой год, — и она снова «там, где мой народ, к несчастью, был», стоит под Крестами «трехсотою с передачею». В могучем «Реквиеме» Ахматова откровенно говорит от имени народа: «И если зажмут мой измученный рот, / Которым кричит стомильонный народ»…
И тут же новое страшное испытание — война. И она вновь превращается в народный глас, многие строки ее давно сделались хрестоматийными и даже плакатными: «Мы детям клянемся, клянемся могилам, / Что нас покориться ничто не заставит!».
Народность художника, поэта заключается не в любви к сарафану или к крестьянину — моды меняются, социальные группы исчезают, — народность это включенность в историю народа, и Ахматова всегда ощущала себя ее частью.
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
24 июня 1950 года ушел из жизни Иван Шмелёв
Происходивший из купеческого рода, пробившегося из крестьян и осевшего в Замоскворечье. Отец его командовал плотницкой артелью более чем в триста топоров и зарабатывал подрядами. Так что писатель помимо гимназии и университета прошел школу у мастеровых: «Это была первая прочитанная мною книга — книга живого, бойкого и красочного слова».
«Здесь я почувствовал любовь и уважение к этому народу, который все мог. Он делал то, чего не могли сделать такие, как я, как мои родные. Эти лохматые совершали на моих глазах много чудес. Висели под крышей, ходили по карнизам, спускались в колодезь, вырезали из досок фигуры, ковали лошадей, брыкающихся, писали красками чудеса, пели песни и рассказывали захватывающие сказки.
<…>
И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами».
Неудивительно, что после нескольких лет службы провинциальным чиновником Шмелев сделался прозаиком горьковской школы. Февральскую революцию приветствовал, а Октябрю ужаснулся. И летом 1918-го перебрался в оккупированный немцами Крым, даже купил там дом с земельным участком.
Но красный террор настиг его и там. Вместе с тысячами других офицеров, поверивших большевикам, был расстрелян его исступленно любимый сын. А чудовищный голод, медленное вымирание, одичание, озверение, отупение Шмелев поразительно сдержанно и фотографически точно изобразил в самой сильной своей эпопее «Солнце мёртвых». «Кошмарный, но окутанный поэтическим блеском документ той эпохи, когда красные благодетели "вымели Крым железной метлой", — так отозвался о книге Томас Манн: – Прочтите это, если у вас хватит смелости».
Зато в романах «Богомолье» и «Лето Господне» Шмелев изобразил патриархальную Россию своего детства без всяких привычных свинцовых мерзостей. Писатель не стремился сказать «всю правду» — он просто объяснился в любви к родине своего детства, не помня зла и воздавая ей за благо. Шмелев не считал, что то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть, — он ненавидел только убийц всего того, что он любил. Но, кажется, пожилой страдалец слегка тронулся умом, когда уверовал, что победа Германии над Советским Союзом приведет к тому, «что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят». Однако прах свой он завещал похоронить все-таки в России.
Что и было исполнено.
#АлександрМелихов
Происходивший из купеческого рода, пробившегося из крестьян и осевшего в Замоскворечье. Отец его командовал плотницкой артелью более чем в триста топоров и зарабатывал подрядами. Так что писатель помимо гимназии и университета прошел школу у мастеровых: «Это была первая прочитанная мною книга — книга живого, бойкого и красочного слова».
«Здесь я почувствовал любовь и уважение к этому народу, который все мог. Он делал то, чего не могли сделать такие, как я, как мои родные. Эти лохматые совершали на моих глазах много чудес. Висели под крышей, ходили по карнизам, спускались в колодезь, вырезали из досок фигуры, ковали лошадей, брыкающихся, писали красками чудеса, пели песни и рассказывали захватывающие сказки.
<…>
И все то, что теплого бьется в душе, что заставляет жалеть и негодовать, думать и чувствовать, я получил от сотен простых людей с мозолистыми руками и добрыми для меня, ребенка, глазами».
Неудивительно, что после нескольких лет службы провинциальным чиновником Шмелев сделался прозаиком горьковской школы. Февральскую революцию приветствовал, а Октябрю ужаснулся. И летом 1918-го перебрался в оккупированный немцами Крым, даже купил там дом с земельным участком.
Но красный террор настиг его и там. Вместе с тысячами других офицеров, поверивших большевикам, был расстрелян его исступленно любимый сын. А чудовищный голод, медленное вымирание, одичание, озверение, отупение Шмелев поразительно сдержанно и фотографически точно изобразил в самой сильной своей эпопее «Солнце мёртвых». «Кошмарный, но окутанный поэтическим блеском документ той эпохи, когда красные благодетели "вымели Крым железной метлой", — так отозвался о книге Томас Манн: – Прочтите это, если у вас хватит смелости».
Зато в романах «Богомолье» и «Лето Господне» Шмелев изобразил патриархальную Россию своего детства без всяких привычных свинцовых мерзостей. Писатель не стремился сказать «всю правду» — он просто объяснился в любви к родине своего детства, не помня зла и воздавая ей за благо. Шмелев не считал, что то сердце не научится любить, которое устало ненавидеть, — он ненавидел только убийц всего того, что он любил. Но, кажется, пожилой страдалец слегка тронулся умом, когда уверовал, что победа Германии над Советским Союзом приведет к тому, «что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят». Однако прах свой он завещал похоронить все-таки в России.
Что и было исполнено.
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
Борьба разведок: в Европе и России
Если на вас висит какая-то неотложная работа, то, пока ее не завершите, не беритесь за эту книгу, иначе все планы полетят к черту. «Герои и предатели. Белая эмиграция в Финляндии: борьба разведок» (СПб, Издательство «Пушкинского фонда», 2022) Элеоноры Иоффе увлекательнее любого приключенческого романа, хотя героями и предателями восхищаешься или возмущаешься совсем по-иному, ибо все они — реальные люди, которые под давлением безжалостных исторических обстоятельств не раз оказываются то героями, то предателями, часто невольными.
Бузотер и выпивоха способен пасть смертью храбрых в безнадежной борьбе с коммунистической Россией, а доблестный молодой генерал может сделаться предателем ближайших товарищей по оружию и по мечте и погибнуть от рук своих соблазнителей-чекистов. Это исследование тем более ценно, что, как сообщает издательская аннотация, «книга построена на ранее неизвестных архивных документах — дневниках, переписке, протоколах допросов и полицейских донесениях».
Пересказать ее невозможно — «Семнадцать мгновений весны» простенькая схема в сравнении с изображенным Элеонорой Иоффе переплетением конфликтов чуть ли не всех со всеми — Сыскной полиции и Генерального штаба Финляндии, ГПУ и многосоставного антисоветского подполья, — сразу всего и не вспомнить. Зато в который раз отдаешь дань восхищения советской пропаганде: удавалось ли еще кому-то завоевать такой авторитет, чтобы каждое его слово считалось заведомой ложью, не требующей никаких проверок? Нам столько вдалбливали через кино и книжки, как через советскую границу к нам рвутся шпионы и террористы, что полностью убедили, что никаких шпионов в реальности нет, а единственные террористы — это сами большевики (что почти правда, если сравнить массовый террор большевиков со штучными акциями отчаянных одиночек). Читать далее…
#АлександрМелихов
Если на вас висит какая-то неотложная работа, то, пока ее не завершите, не беритесь за эту книгу, иначе все планы полетят к черту. «Герои и предатели. Белая эмиграция в Финляндии: борьба разведок» (СПб, Издательство «Пушкинского фонда», 2022) Элеоноры Иоффе увлекательнее любого приключенческого романа, хотя героями и предателями восхищаешься или возмущаешься совсем по-иному, ибо все они — реальные люди, которые под давлением безжалостных исторических обстоятельств не раз оказываются то героями, то предателями, часто невольными.
Бузотер и выпивоха способен пасть смертью храбрых в безнадежной борьбе с коммунистической Россией, а доблестный молодой генерал может сделаться предателем ближайших товарищей по оружию и по мечте и погибнуть от рук своих соблазнителей-чекистов. Это исследование тем более ценно, что, как сообщает издательская аннотация, «книга построена на ранее неизвестных архивных документах — дневниках, переписке, протоколах допросов и полицейских донесениях».
Пересказать ее невозможно — «Семнадцать мгновений весны» простенькая схема в сравнении с изображенным Элеонорой Иоффе переплетением конфликтов чуть ли не всех со всеми — Сыскной полиции и Генерального штаба Финляндии, ГПУ и многосоставного антисоветского подполья, — сразу всего и не вспомнить. Зато в который раз отдаешь дань восхищения советской пропаганде: удавалось ли еще кому-то завоевать такой авторитет, чтобы каждое его слово считалось заведомой ложью, не требующей никаких проверок? Нам столько вдалбливали через кино и книжки, как через советскую границу к нам рвутся шпионы и террористы, что полностью убедили, что никаких шпионов в реальности нет, а единственные террористы — это сами большевики (что почти правда, если сравнить массовый террор большевиков со штучными акциями отчаянных одиночек). Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
29 июня 1900 года родился Антуан Мари Жан-Батист Роже де Сент-Экзюпери
Сент-Экзюпери идеальная фигура для легенды, для которой мало быть просто хорошим или даже очень хорошим писателем — легенде необходима еще и судьба. И с судьбой у графа был полный порядок — летчик, храбрец, многажды оказывавшийся на волосок от гибели, аристократ, и даже смерть его напоминает гибель Икара, и даже могилой его стало море.
Сегодня, когда славу предпочитают наживать скандалами, Сент-Экзюпери безо всяких специальных усилий демонстрирует, как сделаться любимцем миллионов, — будь бесстрашным, щедрым и добрым, живи в соответствии с собственными заветами, и тебя полюбят. Коллеги-летчики, случалось, упрекали его за то, что придиру-начальника он превратил в ответственного чуть ли не отца подчиненных, но романтик и должен всему на свете давать возвышенное толкование. Дни поражений Франции, когда командование бросало летчиков на почти верную смерть без заметного военного эффекта, он изображает безо всяких проклятий бессердечным штабным карьеристам, он их тоже понимает: горит лес, а у вас для тушения есть только стакан воды, — станете вы его беречь или все-таки выплеснете в огонь? Читать далее…
#АлександрМелихов
Сент-Экзюпери идеальная фигура для легенды, для которой мало быть просто хорошим или даже очень хорошим писателем — легенде необходима еще и судьба. И с судьбой у графа был полный порядок — летчик, храбрец, многажды оказывавшийся на волосок от гибели, аристократ, и даже смерть его напоминает гибель Икара, и даже могилой его стало море.
Сегодня, когда славу предпочитают наживать скандалами, Сент-Экзюпери безо всяких специальных усилий демонстрирует, как сделаться любимцем миллионов, — будь бесстрашным, щедрым и добрым, живи в соответствии с собственными заветами, и тебя полюбят. Коллеги-летчики, случалось, упрекали его за то, что придиру-начальника он превратил в ответственного чуть ли не отца подчиненных, но романтик и должен всему на свете давать возвышенное толкование. Дни поражений Франции, когда командование бросало летчиков на почти верную смерть без заметного военного эффекта, он изображает безо всяких проклятий бессердечным штабным карьеристам, он их тоже понимает: горит лес, а у вас для тушения есть только стакан воды, — станете вы его беречь или все-таки выплеснете в огонь? Читать далее…
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
3 июля 1883 года родился Франц Кафка, австрийский писатель еврейского происхождения, широко признаваемый как одна из ключевых фигур литературы XX века. Бо́льшая часть работ писателя была опубликована посмертно.
Некоронованный король немецкой прозы, как его однажды назвал Гессе. И нельзя сказать, чтобы этот король был совсем уж не признан: когда немцы в Париже изымали из магазинов французский перевод его книги, то из тысячного тиража за несколько лет было уже продано целых двести экземпляров.
Собственно, увидеть в человеке игрушку бессмысленного рока сумели еще древние греки, но сделать олицетворением рока канцелярию догадался только Кафка. Остальному человечеству потребовались концлагеря, чтобы разглядеть глубину этой метафоры. Чья мощь стократно усилена протокольно-сухой логичностью языка. В зародыше убивающего любую лирику. В литературе есть и более страшные книги о реальных концлагерях — вспомнить только Шаламова или Примо Леви, но «Процесс» Кафки побил все рекорды безнадежности. В реальных концлагерях все ужасы имею реальную и хотя бы теоретически устранимые причины, да они в конце концов и были устранены, в «Процессе» суд вершит невидимая сила, к которой невозможно обратиться с вопросом или протестом ДАЖЕ МЫСЛЕННО. Ее жертва заранее со всем согласна. Каким же воплощением мрачности должен быть и в жизни творец этой вселенной! Но влюбленная в него женщина видит его совсем другим.
#АлександрМелихов
Некоронованный король немецкой прозы, как его однажды назвал Гессе. И нельзя сказать, чтобы этот король был совсем уж не признан: когда немцы в Париже изымали из магазинов французский перевод его книги, то из тысячного тиража за несколько лет было уже продано целых двести экземпляров.
Собственно, увидеть в человеке игрушку бессмысленного рока сумели еще древние греки, но сделать олицетворением рока канцелярию догадался только Кафка. Остальному человечеству потребовались концлагеря, чтобы разглядеть глубину этой метафоры. Чья мощь стократно усилена протокольно-сухой логичностью языка. В зародыше убивающего любую лирику. В литературе есть и более страшные книги о реальных концлагерях — вспомнить только Шаламова или Примо Леви, но «Процесс» Кафки побил все рекорды безнадежности. В реальных концлагерях все ужасы имею реальную и хотя бы теоретически устранимые причины, да они в конце концов и были устранены, в «Процессе» суд вершит невидимая сила, к которой невозможно обратиться с вопросом или протестом ДАЖЕ МЫСЛЕННО. Ее жертва заранее со всем согласна. Каким же воплощением мрачности должен быть и в жизни творец этой вселенной! Но влюбленная в него женщина видит его совсем другим.
#АлександрМелихов
Forwarded from Камертон
3 августа 1940 г. ушёл из жизни Вольф-Владимир-Зеев Жаботинский. В Израиле день его смерти объявлен Днём Жаботинского.
Когда публицистика Жаботинского, русского по изначальной культуре одесского еврея и одного из отцов государства Израиль, проникала в СССР исключительно контрабандой, я читал на папиросной бумаге карманного формата книжечки с иронической усмешкой. Сгущает, сгущает главсионист!
Да неужто Украина и Белоруссия когда-нибудь отделятся от России — да с какого перепуга? Эстония, Узбекистан еще так-сяк, но ради чего? Какие выгоды это им сулит? Кто же мог подумать среди тогдашнего исторического затишья, что народы и поныне живут и будут жить, покуда остаются народами, а не случайным собранием индивидов, национальными грезами, защищающими индивидов от чувства их мизерности и эфемерности. Даже у грез социальных не бывает таких древних и пышных родословных. Сам Жаботинский еще семилетним мальчишкой был околдован фантазией, что у евреев тоже когда-нибудь будет собственное государство. Почему? Зачем? Потому что очень хочется, отвечает мечта.
Сегодня публицистика Жаботинского впечатляет гораздо сильнее своей неумолимой жесткостью: надеяться не на кого, друзей у нас, да и у любого другого народа, никогда не было, нет и не будет.
#АлександрМелихов
Когда публицистика Жаботинского, русского по изначальной культуре одесского еврея и одного из отцов государства Израиль, проникала в СССР исключительно контрабандой, я читал на папиросной бумаге карманного формата книжечки с иронической усмешкой. Сгущает, сгущает главсионист!
Да неужто Украина и Белоруссия когда-нибудь отделятся от России — да с какого перепуга? Эстония, Узбекистан еще так-сяк, но ради чего? Какие выгоды это им сулит? Кто же мог подумать среди тогдашнего исторического затишья, что народы и поныне живут и будут жить, покуда остаются народами, а не случайным собранием индивидов, национальными грезами, защищающими индивидов от чувства их мизерности и эфемерности. Даже у грез социальных не бывает таких древних и пышных родословных. Сам Жаботинский еще семилетним мальчишкой был околдован фантазией, что у евреев тоже когда-нибудь будет собственное государство. Почему? Зачем? Потому что очень хочется, отвечает мечта.
Сегодня публицистика Жаботинского впечатляет гораздо сильнее своей неумолимой жесткостью: надеяться не на кого, друзей у нас, да и у любого другого народа, никогда не было, нет и не будет.
#АлександрМелихов
Камертон
Пробуждённый (украинскими) погромами
День памяти Владимира Жаботинского, русского еврейского прозаика, поэта-переводчика, публициста-фельетониста. Лидера правого сионизма, основателя-идеолога движения сионистов-ревизионистов, совместно с И.Трумпельдором создателя Еврейского легиона, организаций…