ШЕНДЕРОВИЧ

Ко дню взятия Бастилии - старый текстик из книги "Координаты в пространстве".
Vive la France, так сказать. Очень, признаться, соскучился...
ИХ НРАВЫ
В Люксембургском саду, у центрального фонтана, снимали кино. Французский понимать было необязательно: камера, мотор, начали!
Рыжая маленькая мадемуазель и длинный обаятельный парень играли сцену любовного свидания.
Играли, на мой вкус, на троечку. В Париже-то было с чем сравнить...
Самая красивая здешняя пара полулежала на травке Пляс де Вош (той самой, которая «по-прежнему квадратна») — нежные, молодые и красивые, как с иллюстрации... И подошла к ним с просьбой дать покурить противная бомжиха. Мне со скамейки было слышно, что пахнет она не шанелью.
Ну, думаю, сейчас погонят пинками.
Нет — приподнялись, поделились спичками, отсыпали горсть табака. Страшно сказать: сограждане... Фратерните, однако!
Не всегда, конечно, фратентите. Один месье, выскочив из-за угла, заехал мне локтем под дых и сам же еще крикнул что-то: мол, не стой на дороге. Пользуясь тем, что нахожусь в Париже, я крикнул в спину месье несколько родных нефильтрованных слов. Полегчало, конечно: русский язык лечит.
Однако ж, возвращаясь к теме фратерните, то бишь братства, — этот дух в Париже жив!
...У кафе «Мистраль» стоял старый клошар с лицом репинского бурлака. Очень серьезный был у дедушки взгляд, с большой социальной претензией! Стоял, сурово смотрел на официанта, годящегося ему во внуки, и что-то бурчал. Официант в наглое рыло не давал, а раз за разом вежливо просил отойти от входа.
Через пару минут навстречу дедушке-клошару поднялась сидевшая в кафе мадам и выдала ему три сигареты — он принял их без благодарности, как должное.
Потом исчез с глаз.
Когда спустя пять минут я покидал кафе, оказалось — дедушка-клошар лежит тут же, за углом, и кочумает чуть ли не головой на проезжей части. Вокруг уже собиралась толпа, и какой-то мужчина вполне зажиточного вида выговаривал полицейскому, что тот не слишком нежно обращался с упавшим. Уж не знаю, что там на самом деле произошло, но бросалось в глаза: рядовой парижанин не боялся полицейского, а ровно наоборот: немолодой ажан (с положительным лицом рабочего-путиловца из советского кино) — не то чтобы оправдывался, но объяснялся с обступившими его недовольными парижанами...
И было понятно, что если у кого-то в этой ситуации могли случиться неприятности, то именно и только у полицейского.
Прошу, что называется, экстраполировать эту сцену на нашего мента — и наших прохожих, которые, забыв про свои дела, остановятся и начнут выговаривать менту за плохое обращение с отечественным бомжом...
Представили? Вот и я про то же.
Продолжая экстраполяцию. Так получилось, что я прилетел в Париж под главный французский праздник. А празднуют они, как вы заметили, не какую-нибудь из побед Наполеона (в честь которых можно было уставить красными числами весь календарь), а годовщину разрушения своей собственной тюрьмы.
Либерте, однако!
Надеюсь, наши внуки будут эдаким образом праздновать день сноса Лубянки... И — мне бы очень хотелось, чтобы праздновали они его похожим образом.
Говоря прямо: по результатам народных гуляний в Париже не было засрано. Не увидел я битых бутылок, брошенных банок, пьяной блевотины, заплеванных тротуаров, зассанных стен. Желающие сравнить — велкам в Пушкинский сквер, а совсем смелых прошу проследовать вечером на Чистопрудный бульвар...
И еще — посреди этого чистого города и по преимуществу приветливых людей (без признаков вырождения на лицах) я ни разу не слышал криков о великой Франции и призывов «Франция, вперед!».
И признаюсь: три этих отсутствия — засранности на улицах, вырождения на лицах и криков о собственном величии — кажутся мне накрепко связанными одной причинно-следственной связью.
Великая страна не нуждается в горлопанах. То есть они, разумеется, есть и тут, но явно не составляют критической массы.
Франция — великая, как говорится, по факту, и давно про себя это знает.

5.6K views09:57