ВКУС ВИЛ (Л)
Читаю Шаламова – о том, как бывшие советские начальники и профессура, попав в лагерь, подбирали с пола еду и окурки. Не удивлен: в армии подбирал с пола куски сахара и ел с превеликим удовольствием. Очень, знаете ли, хотелось выжить.
Зэки обслуживали блатарей и унижались перед швалью? Так и я был готов целовать сапоги сержанту, который, после двух суток наряда, разрешил мне поспать в тепле несколько часов... Поставили бы перед буквальным выбором – может, поцеловал бы сапоги на самом деле. Когда речь идет о жизни, - какие претензии к заложнику?
Но история с извинением ВКУСВИЛЛ меня озадачила. По мне, это почище окурков с пола и обслуживания блатерей.
Менеджерам грозила смертельная угроза? Вроде бы нет. Может быть, смертельная угроза нависла над бизнесом? Что, вот прямо до такой степени, чтобы публично и поименно извиняться перед гомофобами, - нанося, столь же публичное и поименное, оскорбление тысячам сограждан, виновных (как можно быть виновным только при фашистах и шариате) в своей «неправильной» сексуальной ориентации? В желании создать, не скрываясь, семью с тем, с кем ты хочешь ее создать…
Вот так все и сползает к фашизму. Именно так.
Не в Стерлигове же дело, и не в негодяях во власти, а в нашей реакции на негодяйство. В готовности нормальных людей настоять на нормальности своей нормы! Или – увы – в их готовности пойти на любую низость ради пресловутого процента прибыли (см. классическую цитату из Маркса/Спенсера). И в готовности остальных лечь ничком и промолчать в тряпочку.
Это очередное дно, которое, несомненно, будет еще пробито, потому что у низости нет дна.
Впрочем, что говорить о менеджменте ВКУСВИЛЛ, когда один из богатейших людей Европы, помявшись для виду, ложится под Путина со всем своим переименованным шампанским. По приятному совпадению, это случается в тот же день…
Было бы правильно, кстати, я считаю, заставить этого Бернара Арно еще и извиниться перед нами за что-нибудь. А он извинится, непременно. Куда ж он денется со своей нормой прибыли?
Читаю Шаламова – о том, как бывшие советские начальники и профессура, попав в лагерь, подбирали с пола еду и окурки. Не удивлен: в армии подбирал с пола куски сахара и ел с превеликим удовольствием. Очень, знаете ли, хотелось выжить.
Зэки обслуживали блатарей и унижались перед швалью? Так и я был готов целовать сапоги сержанту, который, после двух суток наряда, разрешил мне поспать в тепле несколько часов... Поставили бы перед буквальным выбором – может, поцеловал бы сапоги на самом деле. Когда речь идет о жизни, - какие претензии к заложнику?
Но история с извинением ВКУСВИЛЛ меня озадачила. По мне, это почище окурков с пола и обслуживания блатерей.
Менеджерам грозила смертельная угроза? Вроде бы нет. Может быть, смертельная угроза нависла над бизнесом? Что, вот прямо до такой степени, чтобы публично и поименно извиняться перед гомофобами, - нанося, столь же публичное и поименное, оскорбление тысячам сограждан, виновных (как можно быть виновным только при фашистах и шариате) в своей «неправильной» сексуальной ориентации? В желании создать, не скрываясь, семью с тем, с кем ты хочешь ее создать…
Вот так все и сползает к фашизму. Именно так.
Не в Стерлигове же дело, и не в негодяях во власти, а в нашей реакции на негодяйство. В готовности нормальных людей настоять на нормальности своей нормы! Или – увы – в их готовности пойти на любую низость ради пресловутого процента прибыли (см. классическую цитату из Маркса/Спенсера). И в готовности остальных лечь ничком и промолчать в тряпочку.
Это очередное дно, которое, несомненно, будет еще пробито, потому что у низости нет дна.
Впрочем, что говорить о менеджменте ВКУСВИЛЛ, когда один из богатейших людей Европы, помявшись для виду, ложится под Путина со всем своим переименованным шампанским. По приятному совпадению, это случается в тот же день…
Было бы правильно, кстати, я считаю, заставить этого Бернара Арно еще и извиниться перед нами за что-нибудь. А он извинится, непременно. Куда ж он денется со своей нормой прибыли?
Как почти всегда после прямых эфиров, одолевает печальное "лестничное остроумие"...
Только что - давал интервью RTVi. Спрашивали, в частности, про сегодняшний грузинский гомофобный позор - как же так, мол, свободная страна... И я что-то лепетал, и так и не вспомнил афоризм Станислава Ежи Леца, которым можно было и ограничиться, в сущности.
"Реформа календаря не сокращает срока беременности".
Только что - давал интервью RTVi. Спрашивали, в частности, про сегодняшний грузинский гомофобный позор - как же так, мол, свободная страна... И я что-то лепетал, и так и не вспомнил афоризм Станислава Ежи Леца, которым можно было и ограничиться, в сущности.
"Реформа календаря не сокращает срока беременности".
Мое "Особое мнение" на "Эхе" слушайте не в четверг, а сегодня. В пять часов, как всегда - с Ольгой Бычковой, как не всегда. ))
Увы мне.
Вчера в эфире "Эха" зачем-то приписал Николаю Глазкову классическую строку Владимира Кострова. Затмение. Впрочем, однажды там же, в прямом эфире, я перепутал Данта с Дантоном, так что мне уже ничего не страшно.
Но суровый в гневе Игорь Иртеньев с утра попенял мне, и я усовестился, и вот во искупление публикую целиком эти чудесные стихи.
ххх
Один графоман
в солидный журнал
прислал корявый стишок.
Совсем таланта не было в нем,
и стиль был весьма смешон.
Но чтобы вывод под стих подвесть,
в нем были такие слова:
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше — никакова!»
Младший редактор сказал: «Пустяки!
Ступай–ка в корзину, брат!»
Но чем–то тронули сердце стихи,
и он их вернул назад.
— Вчера я пришел веселенький весь,
и жена была не права.
Но «жизнь такова, какова она есть,
и больше — никакова!».
Редактор отдела, увидев стих,
наморщил высокий лоб:
— Стихи банальные. Автор псих.
А младший редактор жлоб.
Но строчки вошли, как благая весть,
до самого естества.
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше — никакова!»
И, свой кабинет озирая весь,
подумал любимец богов:
«А может, и я таков, как есть,
и больше совсем никаков?»
И страшная мысль, как роса с травы,
скатилась с его головы:
«А может, и все, каковы они есть
и больше — никаковы?»
Прекрасно же!
Ольга Бычкова, доброе утро.
Вчера в эфире "Эха" зачем-то приписал Николаю Глазкову классическую строку Владимира Кострова. Затмение. Впрочем, однажды там же, в прямом эфире, я перепутал Данта с Дантоном, так что мне уже ничего не страшно.
Но суровый в гневе Игорь Иртеньев с утра попенял мне, и я усовестился, и вот во искупление публикую целиком эти чудесные стихи.
ххх
Один графоман
в солидный журнал
прислал корявый стишок.
Совсем таланта не было в нем,
и стиль был весьма смешон.
Но чтобы вывод под стих подвесть,
в нем были такие слова:
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше — никакова!»
Младший редактор сказал: «Пустяки!
Ступай–ка в корзину, брат!»
Но чем–то тронули сердце стихи,
и он их вернул назад.
— Вчера я пришел веселенький весь,
и жена была не права.
Но «жизнь такова, какова она есть,
и больше — никакова!».
Редактор отдела, увидев стих,
наморщил высокий лоб:
— Стихи банальные. Автор псих.
А младший редактор жлоб.
Но строчки вошли, как благая весть,
до самого естества.
«Жизнь такова, какова она есть,
и больше — никакова!»
И, свой кабинет озирая весь,
подумал любимец богов:
«А может, и я таков, как есть,
и больше совсем никаков?»
И страшная мысль, как роса с травы,
скатилась с его головы:
«А может, и все, каковы они есть
и больше — никаковы?»
Прекрасно же!
Ольга Бычкова, доброе утро.
Извините, что пропал на несколько дней - плавал в Волге, ходил по Дону, ел уху, катался как сыр в масле. Впервые за много месяцев читал почтенной публике свои пьесы, и было мне хорошо. Вернулся весь в любви, рыбе и меде с орехами. Готовлюсь к финалу, разминаюсь. В настоящий момент болею за Берретини, чтобы Италии было не так обидно, если что.
Адвокатская "Команда 29" настойчиво пытается противостоять катку политических репрессий - и, разумеется, сама оказалась под ударом. Во время недавнего обыска у них тупо своровали всю технику.
Помочь им сегодня - это помочь себе.https://l.facebook.com/l.php?u=https%3A%2F%2Fteam29.org%2Ftehnika%3Ffbclid%3DIwAR1V54cu5wE5nlIbAEugozaByC8OEE3Zz7qArSQ_uBWqLYaWmDYatLSewCc&h=AT2hnojkn-kzJCzOxlsZr_VNBD9uRkqM5gkic54BqGJwCb74e3PW4-pHU17DS2ATLjPRn_43GKqiK91KmONn8k1WixJp1kydA2AzGyB1r3FF_2QqltdqmuoJNULTFDNTKUaoSQ
Помочь им сегодня - это помочь себе.https://l.facebook.com/l.php?u=https%3A%2F%2Fteam29.org%2Ftehnika%3Ffbclid%3DIwAR1V54cu5wE5nlIbAEugozaByC8OEE3Zz7qArSQ_uBWqLYaWmDYatLSewCc&h=AT2hnojkn-kzJCzOxlsZr_VNBD9uRkqM5gkic54BqGJwCb74e3PW4-pHU17DS2ATLjPRn_43GKqiK91KmONn8k1WixJp1kydA2AzGyB1r3FF_2QqltdqmuoJNULTFDNTKUaoSQ
Эмиль Сутовский пишет: у него в ленте обнаружилось трое наблюдательных чувачков, заметивших, что пенальти у англичан не забили игроки с каким-то не тем цветом кожи...
Как дивно устроено наше зрение! Смотрим на одно и то же, а видим разное. Я-то был удивлен, что пустили бить юнцов - именно это было для меня очевидным общим знаменателем между Рэшфордом и Сака...
Но кто-то копнул в самую суть дела. ))
Как дивно устроено наше зрение! Смотрим на одно и то же, а видим разное. Я-то был удивлен, что пустили бить юнцов - именно это было для меня очевидным общим знаменателем между Рэшфордом и Сака...
Но кто-то копнул в самую суть дела. ))
Семь лет назад не стало Валерии Ильиничны Новодворской.
Это был 2014 год - год, когда наружу радостно поперло то темное, что копилось многие годы...
Публикую здесь мой старый текст, написанный в те дни - на память и для сверки ощущений.
САВАННА
Предсказуемый ад в комментариях по поводу смерти Новодворской, я думаю, понравился бы Лере. Ненависть врагов бодрила ее, и она много десятилетий дразнила этот зоопарк своим безупречным человеческим прямостоянием. Надпись на дверях клуба санкюлотов - «Что ты сделал для того, чтобы быть расстрелянным в случае прихода неприятеля?» - была ее ежедневным девизом. Счет желавших ей смерти шел на шестизначные числа.
Ну что же, их можно поздравить.
Нас – нет. В погружении страны пройдена очередная отсечка, ибо раньше такие тексты были привилегией газеты «Пульс Тушина», а такие шутки - нехитрым счастьем отдела юмора газеты «Завтра».
Сегодня этот срам плодят, в том числе, журналисты «Комсомольской правды» и сотрудники государственного информационного агентства. И не будем валять дурака разговорами о том, что они выражают свое личное мнение, - они же не выброшены тут же, с позором, вон из своих редакций, не правда ли?
О, нет.
Они в тренде - и они не маргиналы, в отличие от покойной.
Прочитавшие с гулькин нос книг (и не тех) - громко, на всю страну, празднуют смерть одного из образованнейших людей России. Бактерии шумно отмечают победу над космосом. Шпана, понимающая патриотизм как пропуск в закрома Родины, куражится над безвременным уходом женщины, которая заплатила за свою неразделенную любовь к Отечеству так, как не платил на нашей памяти почти никто.
Особую радость улюлюкающим доставляет отделение гнойной хириргии, в котором умерла Новодворская… Как не пошутить про это!
Можно обсуждать идеологию - зоологию обсуждать не приходится.
Когда пляски над телом врага становятся общественной нормой, а хохот гиены - доминирующей эстетикой, это означает, что человеческая жизнь в саванне подходит к концу. Соболезнование альфа-самца - прямого наследника тех, кто пытал Новодворскую, - только добавляет шарма в этот пейзаж.
Не исключено, что его, конченого циника, самого сметет когда-нибудь эта зоология, которую он так много лет культивировал для борьбы с нами. Даже почти наверняка и сметет (на прошлом историческом витке шариковы в конце концов съели швондера), - да только борменталям от этого не легче.
Хохот и улюлюканье несутся над телом Новодворской по просторам свободного фейсбука. Это Валерия Ильинична Новодворская в последний раз послужила России.
Своей смертью она еще раз предупредила нас о смертельной опасности, нависшей над нами.
Это был 2014 год - год, когда наружу радостно поперло то темное, что копилось многие годы...
Публикую здесь мой старый текст, написанный в те дни - на память и для сверки ощущений.
САВАННА
Предсказуемый ад в комментариях по поводу смерти Новодворской, я думаю, понравился бы Лере. Ненависть врагов бодрила ее, и она много десятилетий дразнила этот зоопарк своим безупречным человеческим прямостоянием. Надпись на дверях клуба санкюлотов - «Что ты сделал для того, чтобы быть расстрелянным в случае прихода неприятеля?» - была ее ежедневным девизом. Счет желавших ей смерти шел на шестизначные числа.
Ну что же, их можно поздравить.
Нас – нет. В погружении страны пройдена очередная отсечка, ибо раньше такие тексты были привилегией газеты «Пульс Тушина», а такие шутки - нехитрым счастьем отдела юмора газеты «Завтра».
Сегодня этот срам плодят, в том числе, журналисты «Комсомольской правды» и сотрудники государственного информационного агентства. И не будем валять дурака разговорами о том, что они выражают свое личное мнение, - они же не выброшены тут же, с позором, вон из своих редакций, не правда ли?
О, нет.
Они в тренде - и они не маргиналы, в отличие от покойной.
Прочитавшие с гулькин нос книг (и не тех) - громко, на всю страну, празднуют смерть одного из образованнейших людей России. Бактерии шумно отмечают победу над космосом. Шпана, понимающая патриотизм как пропуск в закрома Родины, куражится над безвременным уходом женщины, которая заплатила за свою неразделенную любовь к Отечеству так, как не платил на нашей памяти почти никто.
Особую радость улюлюкающим доставляет отделение гнойной хириргии, в котором умерла Новодворская… Как не пошутить про это!
Можно обсуждать идеологию - зоологию обсуждать не приходится.
Когда пляски над телом врага становятся общественной нормой, а хохот гиены - доминирующей эстетикой, это означает, что человеческая жизнь в саванне подходит к концу. Соболезнование альфа-самца - прямого наследника тех, кто пытал Новодворскую, - только добавляет шарма в этот пейзаж.
Не исключено, что его, конченого циника, самого сметет когда-нибудь эта зоология, которую он так много лет культивировал для борьбы с нами. Даже почти наверняка и сметет (на прошлом историческом витке шариковы в конце концов съели швондера), - да только борменталям от этого не легче.
Хохот и улюлюканье несутся над телом Новодворской по просторам свободного фейсбука. Это Валерия Ильинична Новодворская в последний раз послужила России.
Своей смертью она еще раз предупредила нас о смертельной опасности, нависшей над нами.
Несколько дней назад, - на ступенях Цирка на Цветном бульваре, - племя младое, незнакомое...
- Пойду поссу! – громко сообщил он ей, бросил бычок на мостовую и побрел в "Шоколадницу". Она, на тех же децибелах, одобрила этот план:
- Давай-давай!
И подойдя к столику на террасе, загребла с него горсть пакетиков с сахаром.
Идеальная пара.
Боюсь, мы еще увидим их могучий поздний возраст...
- Пойду поссу! – громко сообщил он ей, бросил бычок на мостовую и побрел в "Шоколадницу". Она, на тех же децибелах, одобрила этот план:
- Давай-давай!
И подойдя к столику на террасе, загребла с него горсть пакетиков с сахаром.
Идеальная пара.
Боюсь, мы еще увидим их могучий поздний возраст...
Очередной - "украинский" - исторический экскурс в исполнении Путина по-своему очень информативен. Но не в исторической, разумеется, а в психологической части – для понимания сумрачного внутреннего мира этого персонажа.
И именно в том контексте, о котором я упомянул в последнем «Особом мнении»…
Путин занят собой. Он не хочет помнить себя фигурантом доклада Марины Салье, связным Тамбовской ОПГ и мэра Собчака, шестеркой Березовского и Барсукова-Кумарина, «крышей» и заложником Рамзана Кадырова, ворьем, заказчиком убийств, военным преступником…
Он хочет видеть в зеркале геополитика, мыслителя, русского императора, собирателя славянских земель, борца с западной ересью, скрепу и опору народную…
Это же совсем другое дело!
Тогда – все позволено и оправдано: захват власти, войны, убийства...
Не для себя же!
Историческое предназначение же, не кот нассал.
Волею Господа, ясно вам?
Вот он пишет и пишет херню эту многозначительную, рассыпающуюся при первом прикосновении фактов и логики.
А вы всё историков зовете.
А надо – психиатра.
И именно в том контексте, о котором я упомянул в последнем «Особом мнении»…
Путин занят собой. Он не хочет помнить себя фигурантом доклада Марины Салье, связным Тамбовской ОПГ и мэра Собчака, шестеркой Березовского и Барсукова-Кумарина, «крышей» и заложником Рамзана Кадырова, ворьем, заказчиком убийств, военным преступником…
Он хочет видеть в зеркале геополитика, мыслителя, русского императора, собирателя славянских земель, борца с западной ересью, скрепу и опору народную…
Это же совсем другое дело!
Тогда – все позволено и оправдано: захват власти, войны, убийства...
Не для себя же!
Историческое предназначение же, не кот нассал.
Волею Господа, ясно вам?
Вот он пишет и пишет херню эту многозначительную, рассыпающуюся при первом прикосновении фактов и логики.
А вы всё историков зовете.
А надо – психиатра.
Никогда такого не было, и вот опять: наношу ущерб деловой репутации убийц!
Все никак не нанесу, но размеры исков растут...
Все никак не нанесу, но размеры исков растут...
МЕНЮ ОТ КРЕМЛЕВСКОГО ПОВАРА
«Убийцы, как правило, остаются безнаказанными».
В. В. Путин
"Кремлевский повар" Евгений Пригожин подал на меня в суд: ему не понравилось, что я назвал его уголовником и убийцей, - и я его очень хорошо понимаю. Кому ж понравится, когда его называют уголовником и убийцей?
Но войдите и в наше положение, Евгений Викторович, дорогой. Что же нам делать, как же нам называть Вас, если Вы именно уголовник и убийца? Ну хорошо, хорошо: заказчик убийств (это же как минимум, согласитесь.) Как нам всем выйти из этого затруднительного положения?
Вариант первый: вы перестаете быть здешней элитой. Забываете дорогу в казну, перестаете содержать «фабрику троллей», кормить упырей-наемников, организовывать расправы... Вы скрываетесь с наших глаз, чтобы мы забыли о Вашем существовании. И тогда до самого ареста Вас никто не назовет вообще никак.
Вариант второй: нам всем, всему российскому народу, надо заткнуться и лечь ничком от страха перед Вами, советским уголовником и всесильным путинским дружбаном. Именно этот путь Вы, по всей видимости, и имеете в виду своими постоянными исками к журналистам и средствам массовой информации. Своими угрозами - отчасти уже, увы, реализованными…
Но это очень плохой вариант, поверьте. Он даже не рассматривается. Мы себя не на помойке нашли.
Поэтому – по всей видимости, некоторое время все будет обстоять так, как обстоит сейчас. То есть, каждый из нас будет делать то, к чему приспособлен матерью-природой: Вы – безнаказанно шустрить в особо крупных размерах по многочисленным статьям УК РФ, а мы – рассказывать об этом и называть вещи своими именами.
Приближая время, когда правда о Вас и Ваших подельниках начнет принимать очертания судебных решений, - и надеясь дожить до этого времени
«Убийцы, как правило, остаются безнаказанными».
В. В. Путин
"Кремлевский повар" Евгений Пригожин подал на меня в суд: ему не понравилось, что я назвал его уголовником и убийцей, - и я его очень хорошо понимаю. Кому ж понравится, когда его называют уголовником и убийцей?
Но войдите и в наше положение, Евгений Викторович, дорогой. Что же нам делать, как же нам называть Вас, если Вы именно уголовник и убийца? Ну хорошо, хорошо: заказчик убийств (это же как минимум, согласитесь.) Как нам всем выйти из этого затруднительного положения?
Вариант первый: вы перестаете быть здешней элитой. Забываете дорогу в казну, перестаете содержать «фабрику троллей», кормить упырей-наемников, организовывать расправы... Вы скрываетесь с наших глаз, чтобы мы забыли о Вашем существовании. И тогда до самого ареста Вас никто не назовет вообще никак.
Вариант второй: нам всем, всему российскому народу, надо заткнуться и лечь ничком от страха перед Вами, советским уголовником и всесильным путинским дружбаном. Именно этот путь Вы, по всей видимости, и имеете в виду своими постоянными исками к журналистам и средствам массовой информации. Своими угрозами - отчасти уже, увы, реализованными…
Но это очень плохой вариант, поверьте. Он даже не рассматривается. Мы себя не на помойке нашли.
Поэтому – по всей видимости, некоторое время все будет обстоять так, как обстоит сейчас. То есть, каждый из нас будет делать то, к чему приспособлен матерью-природой: Вы – безнаказанно шустрить в особо крупных размерах по многочисленным статьям УК РФ, а мы – рассказывать об этом и называть вещи своими именами.
Приближая время, когда правда о Вас и Ваших подельниках начнет принимать очертания судебных решений, - и надеясь дожить до этого времени
Ко дню взятия Бастилии - старый текстик из книги "Координаты в пространстве".
Vive la France, так сказать. Очень, признаться, соскучился...
ИХ НРАВЫ
В Люксембургском саду, у центрального фонтана, снимали кино. Французский понимать было необязательно: камера, мотор, начали!
Рыжая маленькая мадемуазель и длинный обаятельный парень играли сцену любовного свидания.
Играли, на мой вкус, на троечку. В Париже-то было с чем сравнить...
Самая красивая здешняя пара полулежала на травке Пляс де Вош (той самой, которая «по-прежнему квадратна») — нежные, молодые и красивые, как с иллюстрации... И подошла к ним с просьбой дать покурить противная бомжиха. Мне со скамейки было слышно, что пахнет она не шанелью.
Ну, думаю, сейчас погонят пинками.
Нет — приподнялись, поделились спичками, отсыпали горсть табака. Страшно сказать: сограждане... Фратерните, однако!
Не всегда, конечно, фратентите. Один месье, выскочив из-за угла, заехал мне локтем под дых и сам же еще крикнул что-то: мол, не стой на дороге. Пользуясь тем, что нахожусь в Париже, я крикнул в спину месье несколько родных нефильтрованных слов. Полегчало, конечно: русский язык лечит.
Однако ж, возвращаясь к теме фратерните, то бишь братства, — этот дух в Париже жив!
...У кафе «Мистраль» стоял старый клошар с лицом репинского бурлака. Очень серьезный был у дедушки взгляд, с большой социальной претензией! Стоял, сурово смотрел на официанта, годящегося ему во внуки, и что-то бурчал. Официант в наглое рыло не давал, а раз за разом вежливо просил отойти от входа.
Через пару минут навстречу дедушке-клошару поднялась сидевшая в кафе мадам и выдала ему три сигареты — он принял их без благодарности, как должное.
Потом исчез с глаз.
Когда спустя пять минут я покидал кафе, оказалось — дедушка-клошар лежит тут же, за углом, и кочумает чуть ли не головой на проезжей части. Вокруг уже собиралась толпа, и какой-то мужчина вполне зажиточного вида выговаривал полицейскому, что тот не слишком нежно обращался с упавшим. Уж не знаю, что там на самом деле произошло, но бросалось в глаза: рядовой парижанин не боялся полицейского, а ровно наоборот: немолодой ажан (с положительным лицом рабочего-путиловца из советского кино) — не то чтобы оправдывался, но объяснялся с обступившими его недовольными парижанами...
И было понятно, что если у кого-то в этой ситуации могли случиться неприятности, то именно и только у полицейского.
Прошу, что называется, экстраполировать эту сцену на нашего мента — и наших прохожих, которые, забыв про свои дела, остановятся и начнут выговаривать менту за плохое обращение с отечественным бомжом...
Представили? Вот и я про то же.
Продолжая экстраполяцию. Так получилось, что я прилетел в Париж под главный французский праздник. А празднуют они, как вы заметили, не какую-нибудь из побед Наполеона (в честь которых можно было уставить красными числами весь календарь), а годовщину разрушения своей собственной тюрьмы.
Либерте, однако!
Надеюсь, наши внуки будут эдаким образом праздновать день сноса Лубянки... И — мне бы очень хотелось, чтобы праздновали они его похожим образом.
Говоря прямо: по результатам народных гуляний в Париже не было засрано. Не увидел я битых бутылок, брошенных банок, пьяной блевотины, заплеванных тротуаров, зассанных стен. Желающие сравнить — велкам в Пушкинский сквер, а совсем смелых прошу проследовать вечером на Чистопрудный бульвар...
И еще — посреди этого чистого города и по преимуществу приветливых людей (без признаков вырождения на лицах) я ни разу не слышал криков о великой Франции и призывов «Франция, вперед!».
И признаюсь: три этих отсутствия — засранности на улицах, вырождения на лицах и криков о собственном величии — кажутся мне накрепко связанными одной причинно-следственной связью.
Великая страна не нуждается в горлопанах. То есть они, разумеется, есть и тут, но явно не составляют критической массы.
Франция — великая, как говорится, по факту, и давно про себя это знает.
Vive la France, так сказать. Очень, признаться, соскучился...
ИХ НРАВЫ
В Люксембургском саду, у центрального фонтана, снимали кино. Французский понимать было необязательно: камера, мотор, начали!
Рыжая маленькая мадемуазель и длинный обаятельный парень играли сцену любовного свидания.
Играли, на мой вкус, на троечку. В Париже-то было с чем сравнить...
Самая красивая здешняя пара полулежала на травке Пляс де Вош (той самой, которая «по-прежнему квадратна») — нежные, молодые и красивые, как с иллюстрации... И подошла к ним с просьбой дать покурить противная бомжиха. Мне со скамейки было слышно, что пахнет она не шанелью.
Ну, думаю, сейчас погонят пинками.
Нет — приподнялись, поделились спичками, отсыпали горсть табака. Страшно сказать: сограждане... Фратерните, однако!
Не всегда, конечно, фратентите. Один месье, выскочив из-за угла, заехал мне локтем под дых и сам же еще крикнул что-то: мол, не стой на дороге. Пользуясь тем, что нахожусь в Париже, я крикнул в спину месье несколько родных нефильтрованных слов. Полегчало, конечно: русский язык лечит.
Однако ж, возвращаясь к теме фратерните, то бишь братства, — этот дух в Париже жив!
...У кафе «Мистраль» стоял старый клошар с лицом репинского бурлака. Очень серьезный был у дедушки взгляд, с большой социальной претензией! Стоял, сурово смотрел на официанта, годящегося ему во внуки, и что-то бурчал. Официант в наглое рыло не давал, а раз за разом вежливо просил отойти от входа.
Через пару минут навстречу дедушке-клошару поднялась сидевшая в кафе мадам и выдала ему три сигареты — он принял их без благодарности, как должное.
Потом исчез с глаз.
Когда спустя пять минут я покидал кафе, оказалось — дедушка-клошар лежит тут же, за углом, и кочумает чуть ли не головой на проезжей части. Вокруг уже собиралась толпа, и какой-то мужчина вполне зажиточного вида выговаривал полицейскому, что тот не слишком нежно обращался с упавшим. Уж не знаю, что там на самом деле произошло, но бросалось в глаза: рядовой парижанин не боялся полицейского, а ровно наоборот: немолодой ажан (с положительным лицом рабочего-путиловца из советского кино) — не то чтобы оправдывался, но объяснялся с обступившими его недовольными парижанами...
И было понятно, что если у кого-то в этой ситуации могли случиться неприятности, то именно и только у полицейского.
Прошу, что называется, экстраполировать эту сцену на нашего мента — и наших прохожих, которые, забыв про свои дела, остановятся и начнут выговаривать менту за плохое обращение с отечественным бомжом...
Представили? Вот и я про то же.
Продолжая экстраполяцию. Так получилось, что я прилетел в Париж под главный французский праздник. А празднуют они, как вы заметили, не какую-нибудь из побед Наполеона (в честь которых можно было уставить красными числами весь календарь), а годовщину разрушения своей собственной тюрьмы.
Либерте, однако!
Надеюсь, наши внуки будут эдаким образом праздновать день сноса Лубянки... И — мне бы очень хотелось, чтобы праздновали они его похожим образом.
Говоря прямо: по результатам народных гуляний в Париже не было засрано. Не увидел я битых бутылок, брошенных банок, пьяной блевотины, заплеванных тротуаров, зассанных стен. Желающие сравнить — велкам в Пушкинский сквер, а совсем смелых прошу проследовать вечером на Чистопрудный бульвар...
И еще — посреди этого чистого города и по преимуществу приветливых людей (без признаков вырождения на лицах) я ни разу не слышал криков о великой Франции и призывов «Франция, вперед!».
И признаюсь: три этих отсутствия — засранности на улицах, вырождения на лицах и криков о собственном величии — кажутся мне накрепко связанными одной причинно-следственной связью.
Великая страна не нуждается в горлопанах. То есть они, разумеется, есть и тут, но явно не составляют критической массы.
Франция — великая, как говорится, по факту, и давно про себя это знает.
Париж живет без особенной неврастении по поводу своего места в истории. Чего зря пылить, с такой плотностью контекста? Тут жил Дидро, тут похоронен Декарт, отсюда бежал Кальвин, здесь казнил Робеспьер, здесь казнили Робеспьера, тут писал Хемингуэй, за соседним столиком ужинал Пикассо, а площадь назвали, однако ж, именем Сартра... Что поделать, свой. Но и среди своих конкуренция нешуточная!
Впрочем, величие нации достигается различными способами.
Пять минут пешочком от Латинского квартала — и вот тебе уже фонтан с мраморными львами (вечный имперский антураж), а рядом на стене — доска в память о погибших в имперских войнах Франции в двадцатом веке — в Северной Африке и, еще раньше, в Индокитае...
В том числе, поименно — погибших граждан шестого аррондисмана Парижа!
Всё это располагается на улице, что интересно, Бонапарта...
Слышат ли этот парадокс сами парижане? Полагаю, те, кто вешали здесь эти мемориальные доски, — слышали прекрасно. И в самой поименности перечисления погибших (за величие Франции, по версии Бонапарта) мне видится твердо усвоенный урок по предмету «история».
Все мы, каждый из нас, — либо безымянная грязь под имперским сапогом, либо поименные жители всевозможных округов Земли... Шестого ли парижского, Петроградской ли стороны, какого-нибудь Гринвич-Виллиджа...
Безымянных легко пустить в распыл под крики о величии Родины — имена хотя бы заставляют оставшихся задуматься...
И если бы мы однажды посчитали своих павших не с точностью плюс-минус семь «военных» миллионов или плюс-минус двадцать «гулаговских», если бы наши города и веси были завешаны вот такими поименными табличками, — глядишь, меньше бы тянуло орать «Россия, вперед», больше бы думали головой...
Впрочем, вернемся в Париж. Композиция — строгая дама: сказали «а», скажем и «б». Стало быть, либерте, фратерните... А как насчет «эгалите»? Где тут у вас равенство, месье и медам?
Да нигде.
Ни в Париже, ни в других частях света — нет его.
Время, кажется, отшелушило от старого лозунга эту демагогическую шелуху. «Свобода и братство — равенства не будет», — как написал когда-то непрочитанный толком русский поэт Александр Володин.
Равенства не будет, и в двух шагах от дорогого парижского кафе, немым укором цивилизации, стоит суровый маловменяемый клошар с лицом репинского бурлака. И всё, что можно тут сделать, — дать ему несколько сигарет и проследить, чтобы полицейский обращался с ним как с человеком...
Впрочем, величие нации достигается различными способами.
Пять минут пешочком от Латинского квартала — и вот тебе уже фонтан с мраморными львами (вечный имперский антураж), а рядом на стене — доска в память о погибших в имперских войнах Франции в двадцатом веке — в Северной Африке и, еще раньше, в Индокитае...
В том числе, поименно — погибших граждан шестого аррондисмана Парижа!
Всё это располагается на улице, что интересно, Бонапарта...
Слышат ли этот парадокс сами парижане? Полагаю, те, кто вешали здесь эти мемориальные доски, — слышали прекрасно. И в самой поименности перечисления погибших (за величие Франции, по версии Бонапарта) мне видится твердо усвоенный урок по предмету «история».
Все мы, каждый из нас, — либо безымянная грязь под имперским сапогом, либо поименные жители всевозможных округов Земли... Шестого ли парижского, Петроградской ли стороны, какого-нибудь Гринвич-Виллиджа...
Безымянных легко пустить в распыл под крики о величии Родины — имена хотя бы заставляют оставшихся задуматься...
И если бы мы однажды посчитали своих павших не с точностью плюс-минус семь «военных» миллионов или плюс-минус двадцать «гулаговских», если бы наши города и веси были завешаны вот такими поименными табличками, — глядишь, меньше бы тянуло орать «Россия, вперед», больше бы думали головой...
Впрочем, вернемся в Париж. Композиция — строгая дама: сказали «а», скажем и «б». Стало быть, либерте, фратерните... А как насчет «эгалите»? Где тут у вас равенство, месье и медам?
Да нигде.
Ни в Париже, ни в других частях света — нет его.
Время, кажется, отшелушило от старого лозунга эту демагогическую шелуху. «Свобода и братство — равенства не будет», — как написал когда-то непрочитанный толком русский поэт Александр Володин.
Равенства не будет, и в двух шагах от дорогого парижского кафе, немым укором цивилизации, стоит суровый маловменяемый клошар с лицом репинского бурлака. И всё, что можно тут сделать, — дать ему несколько сигарет и проследить, чтобы полицейский обращался с ним как с человеком...