На “Полит.ру” выложен мой очередной диалог с Дмитрием Ицковичем из серии – «о главном, но не очевидном (и для большинства сегодня – не важном)». Там нет ничего из того, что на слуху: ни вездесущего Пригожина с его частным армейским юмором, ни страшилок от правоведов, попутавших самих бесов на Петербургском юридическом форуме, ни других российских «ужастей». Это попытка продолжить разговор об отдаленном будущем России, которое все равно рано или поздно наступит, вне зависимости от того, желает этого кто-то или нет. Я не думаю, что у России может быть прекрасное будущее. Не потому, что это невозможно, а потому, что Россия его не заслужила. Прямо по Булгакову - она не заслужила света, она заслужила покой. Но «Нормальная Россия Будущего» - без войн, без засилья мафии, без чиновничьего произвола по безлимитному тарифу - возможна. Это возвращение к нормальности, скорее всего, придется осуществлять следующему поколению. Но, когда процесс пойдет, начнет работать другой исторический тариф – «Джинс» (помните старую рекламу?). Это когда все и сразу. У поколения деятелей не будет времени на размышления. А у нашего поколения времени много – мы в объятиях очередной русской «черной дыры», и нам самим, скорее всего, из них не выбраться. Хотя, конечно, бывает по-разному – вот Ленин приблизительно так же, как я, рассуждал в 1913-1916, а оно вон как все вышло-то. Но мы можем за них, – тех, кому предстоит действовать, - хорошенечко подумать и набросать несколько сценариев, чтоб им было от чего оттолкнуться. Собственно, эта охота за синей птицей, невзирая на снег и дождь, и есть та тайная миссия, ради которой неугомонный Ицкович с друзьями заставляют меня (как и многих других) читать лекции для Полит.ру, преодолевая настроение нестроения…
https://youtu.be/38V7arkSsGE
https://youtu.be/38V7arkSsGE
YouTube
Владимир Пастухов: У нас нет другого пути, кроме как быть «политическими левшами»
Для проекта «После» Дмитрий Ицкович поговорил с юристом и политологом Владимиром Пастуховым (внесен Минюстом в реестр СМИ-иноагентов), о том, надо ли непременно бояться русского мира, о том, что такое настоящая федерализация для России, и о том, идет ли у…
Путин подписал указ о передаче иконы Андрея Рублева церкви. Само по себе это сообщение не вызывает у меня особых эмоций, если только ее там в церкви окончательно не попортят. В конце концов, экспроприация этой иконы у церкви большевиками – то еще благодеяние. Счет матча один-один. Но важен контекст. Почему-то вдруг вспомнился Высоцкий:
«А ихний пастор (ну как назло!),
Он перед боем знал, что слабо им,
Молились строем — не помогло».
«А ихний пастор (ну как назло!),
Он перед боем знал, что слабо им,
Молились строем — не помогло».
Написав на полях лекции на Полит.ру, которую я уже выкладывал в Телеграм несколько дней назад, серию постов о федерализме в России, я волей-неволей (выражение, ставшее крылатым благодаря российскому Минюсту) вспомнил эпизод из фильма «Москва слезам не верит», где героиня Веры Алентовой говорит, что большая часть зрителей во время ее интервью могут спокойно заняться своими делами, так как то, о чем она будет говорить, к их жизни имеет не очень большое отношение. Так и в моем случае: для тех, кто приходит в мой телеграм-канал, чтобы узнать мое мнение по актуальной повестке, сегодня день отдыха. Мысли о федерализме в России вряд ли покажутся сегодня кому-то актуальными, особенно для жителей Украины, на головы которых вот уже несколько дней подряд обрушивается буквально шквал огня. Поэтому всем, и особенно украинцам, которым сейчас не до абстрактных рассуждений о неясном будущем страны-агрессора, я заранее приношу свои извинения. Впрочем, мы все должны понимать, что пройдет и это. И с очень большой долей вероятности и Россия, и Украина останутся стоять на тех же местах, где стоят. Как стоят до сих пор Германия и Франция, Россия и Япония, - то есть все те, кто когда-то жестоко воевал между собой. И в общих интересах, в том числе и украинцев, сделать так, чтобы Россия больше никогда не повторила того, что она сделала в феврале 2022 года. И не только потому, что не смогла, а и потому, что не возникло такого желания. Мои предстоящие несколько постов предназначены для тех, кто это понимает и готов уже сегодня под гроход военной канонады задуматься о будущем устройстве русского мира без Путина.
Ну, а для остальных в качестве компенсации достаточно редкое интервью по всей текущей актуальной повестке с Максимом Курниковым.
https://www.youtube.com/live/cOYDVoqCM9U?feature=share
Ну, а для остальных в качестве компенсации достаточно редкое интервью по всей текущей актуальной повестке с Максимом Курниковым.
https://www.youtube.com/live/cOYDVoqCM9U?feature=share
YouTube
Владимир Пастухов и Максим Курников | Интервью BILD
Интервью политолога Владимира Пастухова в прямом эфире.
#Пастухов #Курников
Подписывайтесь на наш Telegram: https://t.me/BILD_Russian
#Пастухов #Курников
Подписывайтесь на наш Telegram: https://t.me/BILD_Russian
Еще раз о лекции для Полит.ру, на этот раз содержательно в нескольких взаимосвязанных постах. Пост первый – о том, почему децентрализация - это ключевое звено будущих реформ в России.
Чтобы определиться со стратегией той политической реформы, которая неизбежна по завершении эпохи путинской реакции, необходимо, прежде всего, определиться с тем, что мы понимаем под «стратегической уязвимостью» нынешней системы и как мы видим вообще возможные пути ее устранения.
Очевидно, что кандидатов на лучший ответ на вопрос «А что же в русской истории пошло не так?» очень много. Рискну предположить, исключительно в качестве рабочей гипотезы, что стратегической уязвимостью как ныне существующей политической системы в России, так и всех ее более ранних версий, была и остается вынужденная гиперцентрализация гигантской бюрократической машины. В некотором смысле это действительно роднит Россию с Китаем, но то, что китайцу хорошо, то русскому смерть.
Эта гиперцентрализация действительно является вынужденной, так как возникла не по недоумию, а как ответ, причем весьма успешный, на реальные исторические вызовы. В некотором смысле можно сказать, что гиперцентрализация позволила России исторически состояться в том виде, в каком мы ее знаем. У нас нет ответа на вопрос, состоялась бы Россия исторически в каком-либо другом виде, если бы этой гиперцентрализации власти не удалось бы достигнуть.
Тем не менее, сегодня гиперцентрализация – не двигатель эволюции русского общества, а ее тормоз. Перефразируя известный мем из кинокомедии Гайдая, можно сказать: кто нам раньше помогал, тот нам теперь и мешает. Гиперцентрализация стала консервантом, препятствующим эволюции политической и социальной системы в России. Ее роль на сегодняшний день двояка: и убрать нельзя, и оставить невозможно. Чтобы понять, как Россия дошла до жизни такой, надо оглянуться на несколько шагов назад.
Способом, которым русская цивилизация прокладывала себе путь в мировой истории начиная с XVI века, была агрессивная (и, в общем, крайне успешная) колонизация окружающих пространств. В этом смысле русская культура и по генезису, и по своей природе является имперской и никакой другой. Это краткая характеристика, но можно дать и более подробную – это культура экстенсивная, то есть за редкими исключениями отвечающая на внутренние кризисы не через перестройку системы, а пытаясь выпихнуть кризис во внешнюю среду (через экспансию).
Сегодняшний системный кризис, в конечном счете, в том и состоит, что Россия практически исчерпала все возможности экстенсивного развития за счет выдавливания кризисов наружу (уперлась), но с упорством, достойным лучшего применения, продолжает пытаться это сделать. И даже попытка «реколонизации» бывших советских пространств и, прежде всего, Украины, ничего толком не дает. Даже если предположить, что она могла бы быть успешной, - что лично мне кажется невозможным, - это бы не решило проблемы. Бесконечно расширяться России некуда, а вести «холодную» (суррогатную) войну она может себе позволить в течение гораздо более короткого срока, чем СССР.
Это называется цивилизационная стагнация. К финишу каждый раз Россия будет приходить с теми же проблемами, что и на старте, только более истощенной. Рано или поздно это приведет к смерти на дистанции. А все потому, что старый имперский способ развития не работает, а найти ему альтернативу не получается. Естественно возникает вопрос – почему? И здесь как раз и обнаруживается, что препятствием к поиску альтернатив является та самая бюрократическая гиперцентрализация, которая до этого веками была русской палочкой-выручалочкой.
Чтобы определиться со стратегией той политической реформы, которая неизбежна по завершении эпохи путинской реакции, необходимо, прежде всего, определиться с тем, что мы понимаем под «стратегической уязвимостью» нынешней системы и как мы видим вообще возможные пути ее устранения.
Очевидно, что кандидатов на лучший ответ на вопрос «А что же в русской истории пошло не так?» очень много. Рискну предположить, исключительно в качестве рабочей гипотезы, что стратегической уязвимостью как ныне существующей политической системы в России, так и всех ее более ранних версий, была и остается вынужденная гиперцентрализация гигантской бюрократической машины. В некотором смысле это действительно роднит Россию с Китаем, но то, что китайцу хорошо, то русскому смерть.
Эта гиперцентрализация действительно является вынужденной, так как возникла не по недоумию, а как ответ, причем весьма успешный, на реальные исторические вызовы. В некотором смысле можно сказать, что гиперцентрализация позволила России исторически состояться в том виде, в каком мы ее знаем. У нас нет ответа на вопрос, состоялась бы Россия исторически в каком-либо другом виде, если бы этой гиперцентрализации власти не удалось бы достигнуть.
Тем не менее, сегодня гиперцентрализация – не двигатель эволюции русского общества, а ее тормоз. Перефразируя известный мем из кинокомедии Гайдая, можно сказать: кто нам раньше помогал, тот нам теперь и мешает. Гиперцентрализация стала консервантом, препятствующим эволюции политической и социальной системы в России. Ее роль на сегодняшний день двояка: и убрать нельзя, и оставить невозможно. Чтобы понять, как Россия дошла до жизни такой, надо оглянуться на несколько шагов назад.
Способом, которым русская цивилизация прокладывала себе путь в мировой истории начиная с XVI века, была агрессивная (и, в общем, крайне успешная) колонизация окружающих пространств. В этом смысле русская культура и по генезису, и по своей природе является имперской и никакой другой. Это краткая характеристика, но можно дать и более подробную – это культура экстенсивная, то есть за редкими исключениями отвечающая на внутренние кризисы не через перестройку системы, а пытаясь выпихнуть кризис во внешнюю среду (через экспансию).
Сегодняшний системный кризис, в конечном счете, в том и состоит, что Россия практически исчерпала все возможности экстенсивного развития за счет выдавливания кризисов наружу (уперлась), но с упорством, достойным лучшего применения, продолжает пытаться это сделать. И даже попытка «реколонизации» бывших советских пространств и, прежде всего, Украины, ничего толком не дает. Даже если предположить, что она могла бы быть успешной, - что лично мне кажется невозможным, - это бы не решило проблемы. Бесконечно расширяться России некуда, а вести «холодную» (суррогатную) войну она может себе позволить в течение гораздо более короткого срока, чем СССР.
Это называется цивилизационная стагнация. К финишу каждый раз Россия будет приходить с теми же проблемами, что и на старте, только более истощенной. Рано или поздно это приведет к смерти на дистанции. А все потому, что старый имперский способ развития не работает, а найти ему альтернативу не получается. Естественно возникает вопрос – почему? И здесь как раз и обнаруживается, что препятствием к поиску альтернатив является та самая бюрократическая гиперцентрализация, которая до этого веками была русской палочкой-выручалочкой.
Еще раз о лекции для Полит.ру, на этот раз содержательно в нескольких взаимосвязанных постах. Пост второй – о том, как внутренняя колонизация связана с внешней.
Одним из парадоксов русской колонизации является то, что ее главным мотивом было не столько обогащение (конечно, не без этого вовсе, примером чему служит покорение Сибири, но не это главное), а разрешение через колонизацию каких-то своих внутренних проблем, которые другим способом разрешить не удавалось. Можно сказать, что внутренняя неустроенность русской жизни гнала русского человека по миру в поисках иных более обетованных земель. Итогом такого метода эволюции стали гигантские территориальные приобретения, отнюдь не всегда бесспорные и полезные (например, Северный Кавказ).
Управление этим колониальным наследием, да еще и в условиях перманентного дефицита ресурсов, как раз и потребовали создания гигантской сверхцентрализованной бюрократии. Кстати, о ресурсах. На мой взгляд, проблема дефицита ресурсов впервые в русской истории была решена только один раз при Путине, но это вряд ли можно поставить ему в заслугу лично. В короткий промежуток времени между 2003 и 2013 годом Россия буквально купалась в деньгах, и именно это, как мне кажется, стало невольным триггером столь глубокой реакции. Возникла иллюзия «эффективности Империи», которая без нефтяного бума не имела бы шансов появиться на свет.
Так или иначе, но строго иерархически выстроенная бюрократия (вертикаль власти), выросшая из бесконечной внешней русской экспансии, так мощно возвышалась над всеми остальными стратами русского общества в течение нескольких столетий, что последние не имели ни малейшего шанса для сколь-нибудь полноценного самодеятельного развития, веками продолжая оставаться в эмбриональном состоянии. Как следствие, внешняя колонизация в России всегда дополнялась внутренней колонизацией, смысл которой состоял в том, что центральная власть в России выступала по отношению ко всем местным сообществам как «внутренний агрессор», выстраивая с ними исключительно одноканальные отношения господства-подчинения, не допускающие какого-нибудь реального самоуправления или даже автономии.
Зачастую внешние области, присоединенные к России позже образования «хартленда», имели большую автономию со всеми вытекающими из этого последствиями, чем исконно русские внутренние области. Оба эти процесса - внешней и внутренней колонизации - всегда развивались параллельно друг другу. Возник цивилизационный замкнутый круг. Внешняя колонизация порождала мощную внутреннюю бюрократию. Эта бюрократия подавляла всякую самодеятельность внутри русского общества, порождая ворох неразрешимых проблем. Стремясь найти решение ею же созданных проблем, бюрократия еще больше разгоняла внешнюю экспансию, итогом которой оказывалось ее дальнейшее усиление.
Эта дурная историческая бесконечность является, на мой взгляд, ключевой уязвимостью того «русского мира», который стремится воссоздать Путин. Разрыв этой порочной цикличности является соответственно одной из центральных задач поколения. Весь вопрос в том, насколько это исполнимо?
Одним из парадоксов русской колонизации является то, что ее главным мотивом было не столько обогащение (конечно, не без этого вовсе, примером чему служит покорение Сибири, но не это главное), а разрешение через колонизацию каких-то своих внутренних проблем, которые другим способом разрешить не удавалось. Можно сказать, что внутренняя неустроенность русской жизни гнала русского человека по миру в поисках иных более обетованных земель. Итогом такого метода эволюции стали гигантские территориальные приобретения, отнюдь не всегда бесспорные и полезные (например, Северный Кавказ).
Управление этим колониальным наследием, да еще и в условиях перманентного дефицита ресурсов, как раз и потребовали создания гигантской сверхцентрализованной бюрократии. Кстати, о ресурсах. На мой взгляд, проблема дефицита ресурсов впервые в русской истории была решена только один раз при Путине, но это вряд ли можно поставить ему в заслугу лично. В короткий промежуток времени между 2003 и 2013 годом Россия буквально купалась в деньгах, и именно это, как мне кажется, стало невольным триггером столь глубокой реакции. Возникла иллюзия «эффективности Империи», которая без нефтяного бума не имела бы шансов появиться на свет.
Так или иначе, но строго иерархически выстроенная бюрократия (вертикаль власти), выросшая из бесконечной внешней русской экспансии, так мощно возвышалась над всеми остальными стратами русского общества в течение нескольких столетий, что последние не имели ни малейшего шанса для сколь-нибудь полноценного самодеятельного развития, веками продолжая оставаться в эмбриональном состоянии. Как следствие, внешняя колонизация в России всегда дополнялась внутренней колонизацией, смысл которой состоял в том, что центральная власть в России выступала по отношению ко всем местным сообществам как «внутренний агрессор», выстраивая с ними исключительно одноканальные отношения господства-подчинения, не допускающие какого-нибудь реального самоуправления или даже автономии.
Зачастую внешние области, присоединенные к России позже образования «хартленда», имели большую автономию со всеми вытекающими из этого последствиями, чем исконно русские внутренние области. Оба эти процесса - внешней и внутренней колонизации - всегда развивались параллельно друг другу. Возник цивилизационный замкнутый круг. Внешняя колонизация порождала мощную внутреннюю бюрократию. Эта бюрократия подавляла всякую самодеятельность внутри русского общества, порождая ворох неразрешимых проблем. Стремясь найти решение ею же созданных проблем, бюрократия еще больше разгоняла внешнюю экспансию, итогом которой оказывалось ее дальнейшее усиление.
Эта дурная историческая бесконечность является, на мой взгляд, ключевой уязвимостью того «русского мира», который стремится воссоздать Путин. Разрыв этой порочной цикличности является соответственно одной из центральных задач поколения. Весь вопрос в том, насколько это исполнимо?
Еще раз о лекции для Полит.ру, на этот раз содержательно в нескольких взаимосвязанных постах. Пост третий – о том, почему замкнутый круг имперской истории России можно и нужно разомкнуть.
Сегодня рефлексия замкнутости исторического пространства русской имперскости представлена двумя основными точками зрения, внутри каждой из которых имеется великое множество версий, отличающихся разной степенью эмоциональной экспресии при формулировании общего для всех сторонников той или иной позиции тезиса.
Приверженцы романтической точки зрения полагают, что сложившийся исторически политический уклад жизни России, ядром которого является всесильная бюрократия, есть не более чем глупость, и поэтому достаточно проявить выраженную политическую волю, чтобы этот архаичный формат ушел навсегда в небытие, уступив место «классической» либеральной модели, аналогичной тем, что существуют в Западной, а теперь уже и в Восточной Европе.
Адепты реалистического подхода считают, что при существующих экономических, социальных и культурных предпосылках ни в какой другой форме, кроме как с опорой на сверхцентрализованный бюрократический аппарат, способный подавлять любые внутренние возмущения, Россия существовать не может. Либо так, либо никак – то есть или империя, или полный развал и диссимиляция. Интересно, что такой точки зрения придерживаются как черносотенные фанатики-реконструкторы, так и многие серьезные эксперты, в либеральных взглядах которых нет повода усомниться.
Обе точки зрения имеют очевидные уязвимости. Оптимисты-романтики, полагающие, что все дело в исторических недоразумениях, с трудом могут объяснить повторяемость этих недоразумений, с завидным постоянством посещающих русскую историю, начиная с середины XVI века. Пессимисты-реалисты, повторяющие вслед за Гегелем, что все действительное разумно, вряд ли могут отрицать, что периодические кризисы, накрывающие империю, где каждый следующий масштабнее предыдущего, не могут быть бесконечными, и если не текущий, то один из последующих кризисов добьет империю окончательно. Так что предлагаемое историческое dolce far niente (сладкое ничегонеделанье) является лишь попыткой сохранить умное лицо, погружая голову в песок.
На мой взгляд, разрыв этого замкнутого круга необходим и возможен. Точкой приложения сил гипотетически должна быть та самая бюрократия, которая превратилась в несбиваемый амбарный замок русской истории. Ее надо дозировано ослабить. Слово «дозировано» является здесь ключевым. С одной стороны, она должна оставаться достаточно сильной, чтобы не допустить хаоса (русской смуты), а с другой – должна быть ослаблена ровно настолько, чтобы другие части элиты могли ее контролировать.
Такое частичное ослабление бюрократии должно иметь два позитивных следствия. Во-первых, возникнут условия для самодеятельности других сообществ, которые сегодня находятся в состоянии политического анабиоза. Во-вторых, резко снизятся «мобилизационные» возможности бюрократии, то есть ее феноменальная способность перенацеливать общество с решения реальных внутренних на решение иллюзорных внешних задач в целях собственного самосохранения. В этом случае возможность развязать войну на голом месте будет ограниченной, а значит, придется больше заниматься внутренними делами. Все упирается в способы, наиболее подходящие для решения данной задачи именно в России.
Сегодня рефлексия замкнутости исторического пространства русской имперскости представлена двумя основными точками зрения, внутри каждой из которых имеется великое множество версий, отличающихся разной степенью эмоциональной экспресии при формулировании общего для всех сторонников той или иной позиции тезиса.
Приверженцы романтической точки зрения полагают, что сложившийся исторически политический уклад жизни России, ядром которого является всесильная бюрократия, есть не более чем глупость, и поэтому достаточно проявить выраженную политическую волю, чтобы этот архаичный формат ушел навсегда в небытие, уступив место «классической» либеральной модели, аналогичной тем, что существуют в Западной, а теперь уже и в Восточной Европе.
Адепты реалистического подхода считают, что при существующих экономических, социальных и культурных предпосылках ни в какой другой форме, кроме как с опорой на сверхцентрализованный бюрократический аппарат, способный подавлять любые внутренние возмущения, Россия существовать не может. Либо так, либо никак – то есть или империя, или полный развал и диссимиляция. Интересно, что такой точки зрения придерживаются как черносотенные фанатики-реконструкторы, так и многие серьезные эксперты, в либеральных взглядах которых нет повода усомниться.
Обе точки зрения имеют очевидные уязвимости. Оптимисты-романтики, полагающие, что все дело в исторических недоразумениях, с трудом могут объяснить повторяемость этих недоразумений, с завидным постоянством посещающих русскую историю, начиная с середины XVI века. Пессимисты-реалисты, повторяющие вслед за Гегелем, что все действительное разумно, вряд ли могут отрицать, что периодические кризисы, накрывающие империю, где каждый следующий масштабнее предыдущего, не могут быть бесконечными, и если не текущий, то один из последующих кризисов добьет империю окончательно. Так что предлагаемое историческое dolce far niente (сладкое ничегонеделанье) является лишь попыткой сохранить умное лицо, погружая голову в песок.
На мой взгляд, разрыв этого замкнутого круга необходим и возможен. Точкой приложения сил гипотетически должна быть та самая бюрократия, которая превратилась в несбиваемый амбарный замок русской истории. Ее надо дозировано ослабить. Слово «дозировано» является здесь ключевым. С одной стороны, она должна оставаться достаточно сильной, чтобы не допустить хаоса (русской смуты), а с другой – должна быть ослаблена ровно настолько, чтобы другие части элиты могли ее контролировать.
Такое частичное ослабление бюрократии должно иметь два позитивных следствия. Во-первых, возникнут условия для самодеятельности других сообществ, которые сегодня находятся в состоянии политического анабиоза. Во-вторых, резко снизятся «мобилизационные» возможности бюрократии, то есть ее феноменальная способность перенацеливать общество с решения реальных внутренних на решение иллюзорных внешних задач в целях собственного самосохранения. В этом случае возможность развязать войну на голом месте будет ограниченной, а значит, придется больше заниматься внутренними делами. Все упирается в способы, наиболее подходящие для решения данной задачи именно в России.
Еще раз о лекции для Полит.ру, на этот раз содержательно в нескольких взаимосвязанных постах. Пост четвертый – о том, почему так важно не перепутать федерализм с самоуправлением.
Методы управляемого снижения силы бюрократии известны уже много столетий – это разделение властей. Весь вопрос в пропорциях, дозировках, методах применения. Как с любым лекарством, недобор бесполезен (и часто опасен), перебор – всегда опасен. В 90-е в России случился явный недобор, в результате чего мы в «нулевые» получили власть с гигантской резистетностью к любым попыткам своего разделения. Боюсь, что обычное, «протокольное» средство (разделение на исполнительную, законодательную и судебную власть) уже работать не будет. Нужно комбинированное лечение: классическая схема деления властей по вертикали плюс федерализация, то есть деление ее же по горизонтали.
И здесь мы подходим к важнейшему вопросу, требующему сосредоточенного осмысления. Федерализм в России воспринимается либо как чистая формальность, что-то типа усовершенствованного пятого колеса в телеге госуправления, либо как метод повышения уровня автономии регионов. В действительности он не является ни тем, ни другим. Что советский федерализм, к которому все свелось сегодня, никакого отношения к действительному федерализму не имеет, доказывать нет необходимости. А вот на том, что федерализм не имеет отношения к полномочиям регионов, которые у нас красиво называются «субъектами федерацим», стоит остановиться.
Федерализация – это метод реформирования центральной, иерархически организованной на всем пространстве России власти. Самоуправление – это метод организации самобытной, уходящей корнями в местную жизнь власти в регионах, в том числе метод ее защиты от центральной власти. То, что в России местная жизнь подавлена так давно и прочно, что рассматривается исключительно как низовое звено единой системы центральной власти, является исключительно проблемой нашей ментальности. На самом деле это два политических мира, сосуществующих рядом, пересекающихся, но не совпадающих.
Для децентрализации власти важны оба процесса – и федерализация центральной власти, и развитие самоуправления регионов. Разивать нужно и то, и другое, но федерализация имеет приоритет, так как без нее никакое самоуправление не выживет. Главное - не совершать типическую ошибку всех прошедших лет и не подменять одно другим. Поэтому, когда в рамках темы федерализации речь заходит о чем-то вроде «федеративного договора» или «правах регионов» (в том числе экономических), это совсем не о том. Федерализм – это исключительно вопрос о том, как разрезать «властный пирог», чтобы не подавиться: только на три части по вертикали или дополнительно к этому еще и поделить на слои по горизонтали?
Я думаю, что любая попытка глобально переиначить сложившееся в России естественным путем территориально-административное деление является утопической, да в этом и нет необходимости. Разворошить сегодня местные элиты – хуже чем разворошить осиное гнездо: меда не получишь, но уйдешь весь ужаленный. Поэтому регионы, как они есть, должны стать базой для развития местного самоуправления в России, что в общем-то даже и логично. Им должна быть предоставлена и гарантирована реальная и достаточная автономия и сохранена возможность иметь представительство в верхней палате парламента.
А вот федерализм в России, по всей видимости, придется вводить методом «наложения», создавая еще один «промежуточный» уровень власти, которого до этого не существовало. Хотя надо признать, что пунктирной линией история саму возможность его существования наметила. Важно только суметь правильно прочитать эти знаки.
Методы управляемого снижения силы бюрократии известны уже много столетий – это разделение властей. Весь вопрос в пропорциях, дозировках, методах применения. Как с любым лекарством, недобор бесполезен (и часто опасен), перебор – всегда опасен. В 90-е в России случился явный недобор, в результате чего мы в «нулевые» получили власть с гигантской резистетностью к любым попыткам своего разделения. Боюсь, что обычное, «протокольное» средство (разделение на исполнительную, законодательную и судебную власть) уже работать не будет. Нужно комбинированное лечение: классическая схема деления властей по вертикали плюс федерализация, то есть деление ее же по горизонтали.
И здесь мы подходим к важнейшему вопросу, требующему сосредоточенного осмысления. Федерализм в России воспринимается либо как чистая формальность, что-то типа усовершенствованного пятого колеса в телеге госуправления, либо как метод повышения уровня автономии регионов. В действительности он не является ни тем, ни другим. Что советский федерализм, к которому все свелось сегодня, никакого отношения к действительному федерализму не имеет, доказывать нет необходимости. А вот на том, что федерализм не имеет отношения к полномочиям регионов, которые у нас красиво называются «субъектами федерацим», стоит остановиться.
Федерализация – это метод реформирования центральной, иерархически организованной на всем пространстве России власти. Самоуправление – это метод организации самобытной, уходящей корнями в местную жизнь власти в регионах, в том числе метод ее защиты от центральной власти. То, что в России местная жизнь подавлена так давно и прочно, что рассматривается исключительно как низовое звено единой системы центральной власти, является исключительно проблемой нашей ментальности. На самом деле это два политических мира, сосуществующих рядом, пересекающихся, но не совпадающих.
Для децентрализации власти важны оба процесса – и федерализация центральной власти, и развитие самоуправления регионов. Разивать нужно и то, и другое, но федерализация имеет приоритет, так как без нее никакое самоуправление не выживет. Главное - не совершать типическую ошибку всех прошедших лет и не подменять одно другим. Поэтому, когда в рамках темы федерализации речь заходит о чем-то вроде «федеративного договора» или «правах регионов» (в том числе экономических), это совсем не о том. Федерализм – это исключительно вопрос о том, как разрезать «властный пирог», чтобы не подавиться: только на три части по вертикали или дополнительно к этому еще и поделить на слои по горизонтали?
Я думаю, что любая попытка глобально переиначить сложившееся в России естественным путем территориально-административное деление является утопической, да в этом и нет необходимости. Разворошить сегодня местные элиты – хуже чем разворошить осиное гнездо: меда не получишь, но уйдешь весь ужаленный. Поэтому регионы, как они есть, должны стать базой для развития местного самоуправления в России, что в общем-то даже и логично. Им должна быть предоставлена и гарантирована реальная и достаточная автономия и сохранена возможность иметь представительство в верхней палате парламента.
А вот федерализм в России, по всей видимости, придется вводить методом «наложения», создавая еще один «промежуточный» уровень власти, которого до этого не существовало. Хотя надо признать, что пунктирной линией история саму возможность его существования наметила. Важно только суметь правильно прочитать эти знаки.
Еще раз о лекции для Полит.ру, на этот раз содержательно в нескольких взаимосвязанных постах. Пост пятый – о механизме федерализации России.
Существует много способов, как подсечь щупальца российской бюрократии, и я в качестве повода для дискуссии готов предложить всего лишь один из вариантов. В общем виде моя идея состоит в том, чтобы врезать в политическую систему дополнительное «колено», а затем замкнуть созданное таким образом дополнительное звено на федеральном уровне в отдельной точке.
Я бы оттолкнулся от федеральных округов как от чего-то уже существующего. Сейчас их восемь, и они выполняют сугубо технические функции. Я бы увеличил их число до 15-25, привязав к городам-миллионникам как к естественным точкам роста, и придал бы им политические функции. Когда я говорю о политических функциях, я имею в виду, что эти новые федеральные округа должны стать центрами политической жизни, которой сейчас там нет, но которую с их помощью необходимо создать.
В практическом плане это означает, что федеральные округа должны иметь свои собственные выборные представительные органы власти, выборную же исполнительную власть, так как именно наличие последних создает на территории политическую жизнь. Кстати, сюда же могут быть подверстаны и федеральные судебные округа, которые сегодня привязаны неизвестно к чему и непонятно как. Естественно, что наличие собственных представительных органов власти предполагает возможность и необходимость развития местного законодательства в пределах округов.
Это, кстати, позволит разрешать множество вопросов, связанных с неоднородностью российского общества, когда то, что не вызывает никаких вопросов в Москве и Петербурге, кажется сомнительным в Сибири и Краснодаре и совсем неприемлемым на Северном Кавказе. В конце концов, сейчас в США есть штаты, где смертная казнь, а есть штаты, где она отменена. Точно так же есть штаты, где аборты запрещены, а есть такие, где они разрешены. Не вижу, как такое разнообразие подходов могло бы помешать современной России.
Вновь созданные федеральные округа должны на что-то замыкаться на федеральном уровне, и это что-то не должно быть Администрацией Президента, как сейчас. Более всего для этой цели как раз и подходит уже имеющаяся структура Государственного совета. Главы федеральных округов должны входить туда по должности. Компанию им могут составить некоторые высшие должностные лица Федерации, либо лица, назначаемые президентом, правительством и палатами парламента. Это на самом деле не принципиально и может быть придумано по-разному. Важны функции.
На мой взгляд, у Госсовета должен быть не широкий, но крайне важный набор «ветирующих» полномочий. Это в прямом смысле слова «последняя инстанция», которая должна предотвращать эксцессы, подобные тем, которые в течение всего посткоммунистического периода русской истории последовательно загоняли страну в цивилизационный тупик. Речь идет прежде всего о назначении на должности руководителей силовых структур, решении вопросов войны и мира, конституционных в широком смысле изменениях. Роль госсовета – быть своего рода внутренним Советом Безопасности, страхующим от стратегических ошибок и поддерживающим политическое равновесие. Впрочем, кому-то ближе сравнение с ленинским большим ЦК, вписанным в систему государственных институтов, и он будет недалек от истины.
Еще раз подчеркну – все это не вместо самостоятельности (в том числе бюджетной) для существующих уже регионов, развитие которых должно осуществляться через институт самоуправления, а вместе с ней, то есть в дополнение к существующей схеме. Речь идет о развитии федерализма методом наложения на Россию дополнительной политической матрицы. По сути, это попытка создать объемную трехмерную модель политической жизни, добавив в нее еще одно, ранее не существовавшее измерение.
Существует много способов, как подсечь щупальца российской бюрократии, и я в качестве повода для дискуссии готов предложить всего лишь один из вариантов. В общем виде моя идея состоит в том, чтобы врезать в политическую систему дополнительное «колено», а затем замкнуть созданное таким образом дополнительное звено на федеральном уровне в отдельной точке.
Я бы оттолкнулся от федеральных округов как от чего-то уже существующего. Сейчас их восемь, и они выполняют сугубо технические функции. Я бы увеличил их число до 15-25, привязав к городам-миллионникам как к естественным точкам роста, и придал бы им политические функции. Когда я говорю о политических функциях, я имею в виду, что эти новые федеральные округа должны стать центрами политической жизни, которой сейчас там нет, но которую с их помощью необходимо создать.
В практическом плане это означает, что федеральные округа должны иметь свои собственные выборные представительные органы власти, выборную же исполнительную власть, так как именно наличие последних создает на территории политическую жизнь. Кстати, сюда же могут быть подверстаны и федеральные судебные округа, которые сегодня привязаны неизвестно к чему и непонятно как. Естественно, что наличие собственных представительных органов власти предполагает возможность и необходимость развития местного законодательства в пределах округов.
Это, кстати, позволит разрешать множество вопросов, связанных с неоднородностью российского общества, когда то, что не вызывает никаких вопросов в Москве и Петербурге, кажется сомнительным в Сибири и Краснодаре и совсем неприемлемым на Северном Кавказе. В конце концов, сейчас в США есть штаты, где смертная казнь, а есть штаты, где она отменена. Точно так же есть штаты, где аборты запрещены, а есть такие, где они разрешены. Не вижу, как такое разнообразие подходов могло бы помешать современной России.
Вновь созданные федеральные округа должны на что-то замыкаться на федеральном уровне, и это что-то не должно быть Администрацией Президента, как сейчас. Более всего для этой цели как раз и подходит уже имеющаяся структура Государственного совета. Главы федеральных округов должны входить туда по должности. Компанию им могут составить некоторые высшие должностные лица Федерации, либо лица, назначаемые президентом, правительством и палатами парламента. Это на самом деле не принципиально и может быть придумано по-разному. Важны функции.
На мой взгляд, у Госсовета должен быть не широкий, но крайне важный набор «ветирующих» полномочий. Это в прямом смысле слова «последняя инстанция», которая должна предотвращать эксцессы, подобные тем, которые в течение всего посткоммунистического периода русской истории последовательно загоняли страну в цивилизационный тупик. Речь идет прежде всего о назначении на должности руководителей силовых структур, решении вопросов войны и мира, конституционных в широком смысле изменениях. Роль госсовета – быть своего рода внутренним Советом Безопасности, страхующим от стратегических ошибок и поддерживающим политическое равновесие. Впрочем, кому-то ближе сравнение с ленинским большим ЦК, вписанным в систему государственных институтов, и он будет недалек от истины.
Еще раз подчеркну – все это не вместо самостоятельности (в том числе бюджетной) для существующих уже регионов, развитие которых должно осуществляться через институт самоуправления, а вместе с ней, то есть в дополнение к существующей схеме. Речь идет о развитии федерализма методом наложения на Россию дополнительной политической матрицы. По сути, это попытка создать объемную трехмерную модель политической жизни, добавив в нее еще одно, ранее не существовавшее измерение.
Скупые, как сообщение Совинформбюро об оставлении Ржева, строчки ТАСС о том, что «цена газа в Европе опустилась ниже $350 за 1 тыс. куб. м впервые с 7 июня 2021 года», остались в целом не замеченными и быстро растворились в информационном потоке. Они не вызвали особенного ажиотажа у публики, увлеченно подсчитывающей метры, отвоеванные Пригожиным в Бахмуте. А зря - на мой взгляд, это более серьезное поражение Кремля, чем даже отступление под Киевом, Харьковом и Херсоном. Это крах плана «В».
План «А» сводился к «хапку». Ведь с самого начала было понятно, что это не война с Украиной, а война с Западом за Украину. Собственно, этого никто никогда и не скрывал. Идея состояла в том, чтобы победить НАТО до того, как оно успеет понять, что с ним уже воюют. Очень, кстати, по-питерски: типа, пока мы спорим два часа, сгорела наша колбаса. Вы возмущены? Понимаем. Но Украины больше нет, так что давайте считаться с этой новой «геополитической реальностью». Не вышло, и пришлось выдумывать на ходу (точнее по ходу) план «В».
План «В» оказался таким же гениальным, как и план «А». В конечном счете, он свелся к нетривиальной идее «заморозить» Европу, заставив ее отказаться от поддержки Украины, чтобы после этого можно было снова вернуться к плану «А». Собственно, скупые строчки ТАСС как раз и фиксируют, что и план «В» отправился вслед за планом «А» в личный архив «путинских побед». Сейчас в действие вступает план «С».
План «С» - традиционно русский (в духе времени). Он называется «Операция «Авось»». Авось победит Трамп и все отменит. Авось Залужный, наконец, ошибется и попадет в какой-нибудь из расставленных русским Генштабом капканов. Авось у украинцев взыграет ретивое и они сами «снесут» Зеленского и принесут победу Путину на блюдечке с голубой каемочкой. Да мало ли что хорошего может произойти, если ничего не делать? Как сказал поэт: подождать – значит дело знать, в промедлении - благодать…
В чем прелесть плана «С»? В том, что он сказочный. Для его исполнения ничего не надо специально придумывать. Надо только сидеть у проруби, как волк в известной русской сказке, опустив хвост в воду, и ждать, пока поймается рыбка. Большая (Киев) или хотя бы маленькая (обрубок Херсона). Мы видели, как один за другим были биты путинские козыри (вторая армия мира, первая газовая империя). Теперь остался один-единственный козырь, но зато верный: многотерпение русского народа.
Девиз сейчас у Кремля – пересидим и это. В принципе, этот третий план точно не хуже двух предыдущих. Проблема в том, что, если и он провалится, то никакого другого плана уже быть не может. Ну разве что убиться.
План «А» сводился к «хапку». Ведь с самого начала было понятно, что это не война с Украиной, а война с Западом за Украину. Собственно, этого никто никогда и не скрывал. Идея состояла в том, чтобы победить НАТО до того, как оно успеет понять, что с ним уже воюют. Очень, кстати, по-питерски: типа, пока мы спорим два часа, сгорела наша колбаса. Вы возмущены? Понимаем. Но Украины больше нет, так что давайте считаться с этой новой «геополитической реальностью». Не вышло, и пришлось выдумывать на ходу (точнее по ходу) план «В».
План «В» оказался таким же гениальным, как и план «А». В конечном счете, он свелся к нетривиальной идее «заморозить» Европу, заставив ее отказаться от поддержки Украины, чтобы после этого можно было снова вернуться к плану «А». Собственно, скупые строчки ТАСС как раз и фиксируют, что и план «В» отправился вслед за планом «А» в личный архив «путинских побед». Сейчас в действие вступает план «С».
План «С» - традиционно русский (в духе времени). Он называется «Операция «Авось»». Авось победит Трамп и все отменит. Авось Залужный, наконец, ошибется и попадет в какой-нибудь из расставленных русским Генштабом капканов. Авось у украинцев взыграет ретивое и они сами «снесут» Зеленского и принесут победу Путину на блюдечке с голубой каемочкой. Да мало ли что хорошего может произойти, если ничего не делать? Как сказал поэт: подождать – значит дело знать, в промедлении - благодать…
В чем прелесть плана «С»? В том, что он сказочный. Для его исполнения ничего не надо специально придумывать. Надо только сидеть у проруби, как волк в известной русской сказке, опустив хвост в воду, и ждать, пока поймается рыбка. Большая (Киев) или хотя бы маленькая (обрубок Херсона). Мы видели, как один за другим были биты путинские козыри (вторая армия мира, первая газовая империя). Теперь остался один-единственный козырь, но зато верный: многотерпение русского народа.
Девиз сейчас у Кремля – пересидим и это. В принципе, этот третий план точно не хуже двух предыдущих. Проблема в том, что, если и он провалится, то никакого другого плана уже быть не может. Ну разве что убиться.
В актуальную политическую повестку внесен новый вопрос: превратится ли 4-е июня в 9-е января? Команда Навального решила вернуться к «лимоновской» политической практике 2016 – 2021 годов и вновь позвала людей на уличные протесты, причем не под антивоенными, а под партийными лозунгами. Это акция в поддержку Алексея Навального, но еще больше – это акция в поддержку команды Навального.
Выбор времени для акции очевиден. На 5-6 июня в Брюсселе намечена очередная «сходка» российской оппозиции в изгнании, на этот раз – по инициативе депутатов Европарламента, что не позволяет команде Навального ее просто игнорировать, как она это предпочитает делать обычно. Соответственно, возникла потребность показать, кто именно на этой «выставке Ван Гога» на самом деле есть «главный экспонат».
Мотивы менее очевидны, но в целом понятны. Зная, какие последствия вывода людей на улицу сегодня наиболее вероятны, можно с достаточной степенью уверенности предсказать дальнейший ход событий. Команда Навального вне зависимости от исхода акции явится (или что еще умнее - не явится) в Брюссель в шикарной белой пене скандала. В белом венчике из роз, впереди Иисус Христос – или как-то так. В присутствии Христа покажутся пресными и бессмысленными любые отвлеченные дискуссии, кроме выражения солидарности с новомучениками революции.
Что-то такое, похоже, в истории русской революции уже было, помните? Кризис «зубатовщины», попытка Гапона приподнять падающую популярность своего движения, отчаянная авантюра с «мирным маршем», от которой открестились даже отпетые большевики, жестокое подавление стихийного протеста, фальстарт революции, на которую тут же повесили «столыпинский галстук», тупик войны и, наконец, переворот, благодаря которому на смену «серым» впервые пришли «черные». Ну что ж, похоже, это мы можем повторить.
Что надо знать сегодня о Георгии Аполлоновиче Гапоне, о чем стыдливо умалчивали учебники партийной истории?
Во-первых, он был выдающимся харизматиком, талантливейшим оратором и очень способным организатором. На его проповеди-концерты собирались многотысячные толпы, он обладал даром управления толпой и при этом в считанные годы сумел выстроить под себя общероссийское движение.
Во-вторых, он вовсе не был вождем темных и забитых крестьянских масс. В годы, предшествовавшие первой русской революции, он был вполне светским персонажем и кумиром творческой интеллигенции обеих столиц, и не вылезал из светских салонов, в том числе водил дружбу с Горьким и его кружком, а Плеханов устраивал в его честь приемы, на которые собиралась вся верхушка российской социал-демократии.
В-третьих, роковое и для русской истории, и для Гапона лично шествие 9 января 1905 года было вынужденным, если не сказать выстраданным решением. Он прекрасно осознавал все риски, но «включить заднюю» уже не имел возможности – вся логика предшествующей политической борьбы заставляла его рисковать по-крупному. Выбор был или вляпаться в историю, или уйти из истории.
В-четвертых, Гапон не только не был трусом, а обладал колоссальным личным мужеством. 9 января, все понимая, он шел в первом ряду и первыми же выстрелами были убиты стоявшие рядом охранник и ближайший соратник. Сам Гапон был ранен и затем сметен толпой.
И, наконец, в-пятых, нет никаких внятных доказательств того, что Гапон действительно был агентом охранки. Охранка искала «полезных революционеров», а Гапон искал «хороших жандармов». На границе этих интересов они и пересекались, не более того. Каждая сторона считала, что использует другую.
Какие выводы можно сделать из этой истории? Революция – огнеопасна. Уличные протесты – не игрушка для начинающих революционеров. Революционными намерениями выстлана дорога в реакционный ад. Настоящая революция дважды в одну воронку не падает. Поэтому не пытайтесь это повторить.
Выбор времени для акции очевиден. На 5-6 июня в Брюсселе намечена очередная «сходка» российской оппозиции в изгнании, на этот раз – по инициативе депутатов Европарламента, что не позволяет команде Навального ее просто игнорировать, как она это предпочитает делать обычно. Соответственно, возникла потребность показать, кто именно на этой «выставке Ван Гога» на самом деле есть «главный экспонат».
Мотивы менее очевидны, но в целом понятны. Зная, какие последствия вывода людей на улицу сегодня наиболее вероятны, можно с достаточной степенью уверенности предсказать дальнейший ход событий. Команда Навального вне зависимости от исхода акции явится (или что еще умнее - не явится) в Брюссель в шикарной белой пене скандала. В белом венчике из роз, впереди Иисус Христос – или как-то так. В присутствии Христа покажутся пресными и бессмысленными любые отвлеченные дискуссии, кроме выражения солидарности с новомучениками революции.
Что-то такое, похоже, в истории русской революции уже было, помните? Кризис «зубатовщины», попытка Гапона приподнять падающую популярность своего движения, отчаянная авантюра с «мирным маршем», от которой открестились даже отпетые большевики, жестокое подавление стихийного протеста, фальстарт революции, на которую тут же повесили «столыпинский галстук», тупик войны и, наконец, переворот, благодаря которому на смену «серым» впервые пришли «черные». Ну что ж, похоже, это мы можем повторить.
Что надо знать сегодня о Георгии Аполлоновиче Гапоне, о чем стыдливо умалчивали учебники партийной истории?
Во-первых, он был выдающимся харизматиком, талантливейшим оратором и очень способным организатором. На его проповеди-концерты собирались многотысячные толпы, он обладал даром управления толпой и при этом в считанные годы сумел выстроить под себя общероссийское движение.
Во-вторых, он вовсе не был вождем темных и забитых крестьянских масс. В годы, предшествовавшие первой русской революции, он был вполне светским персонажем и кумиром творческой интеллигенции обеих столиц, и не вылезал из светских салонов, в том числе водил дружбу с Горьким и его кружком, а Плеханов устраивал в его честь приемы, на которые собиралась вся верхушка российской социал-демократии.
В-третьих, роковое и для русской истории, и для Гапона лично шествие 9 января 1905 года было вынужденным, если не сказать выстраданным решением. Он прекрасно осознавал все риски, но «включить заднюю» уже не имел возможности – вся логика предшествующей политической борьбы заставляла его рисковать по-крупному. Выбор был или вляпаться в историю, или уйти из истории.
В-четвертых, Гапон не только не был трусом, а обладал колоссальным личным мужеством. 9 января, все понимая, он шел в первом ряду и первыми же выстрелами были убиты стоявшие рядом охранник и ближайший соратник. Сам Гапон был ранен и затем сметен толпой.
И, наконец, в-пятых, нет никаких внятных доказательств того, что Гапон действительно был агентом охранки. Охранка искала «полезных революционеров», а Гапон искал «хороших жандармов». На границе этих интересов они и пересекались, не более того. Каждая сторона считала, что использует другую.
Какие выводы можно сделать из этой истории? Революция – огнеопасна. Уличные протесты – не игрушка для начинающих революционеров. Революционными намерениями выстлана дорога в реакционный ад. Настоящая революция дважды в одну воронку не падает. Поэтому не пытайтесь это повторить.
Вопрос об условиях мира (перемирия) между Украиной и Россией приобретает все более спекулятивный характер, превращаясь из политического в идеологический. Он имеет практически нулевое отношение к дипломатии, зато прочно стал частью мифотворчества, причем со всех сторон конфликта, которых явно больше, чем две.
Лавров на встрече с Советом по внешней и оборонной политике критиковал западный подход, который, по его словам, сводится к тому, чтобы организовать успешное контрнаступление ВСУ и потом навязать России мир на невыгодных ей условиях (возвращение оккупированных территорий, включая Крым). Запад, естественно, все отрицает и заявляет, что поддерживает Украину и не пытается за нее решать вопросы войны и мира. Но одновременно сразу в нескольких западных изданиях, причем далеко не бульварных, были опубликованы материалы с «утечками» из «вашингтонского обкома» о том, что США склоняются к идее принуждения Украины к миру ценой частичных территориальных уступок России, и весь вопрос в том, где нарисовать линию. Тем временем сама Россия пытается сделать именно то, в чем обвиняет Запад – добиться тактического успеха на фронте, на волне которого постараться заключить перемирие на своих условиях, то есть с закреплением за ней фактически всех аннексированных территорий.
Это классическая ситуация, описанная в литературе как “много шума из ничего”. На мой взгляд, никаких объективных предпосылок для разговоров о перемирии и, тем более, о мире пока не сложилось, и вряд ли они появятся раньше конца текущего года, в крайнем случае – осени. А что касается слухов, то они могут быть либо просто спровоцированными Россией взбросами, либо логическими реконструкциями журналистов, опирающихся на “тренировочные” упражнения дипломатических штабов, которые непрерывно рисуют планы на все случаи жизни. Причина, которая позволяет мне говорить об этом с такой уверенностью, лежит на поверхности. Как руководство России, так и руководство Украины продолжают находиться под мощным давлением общественных ожиданий, частично ими же самими созданных – ожиданий военной победы. Пока эти ожидания не будут преодолены хотя бы с одной стороны, будет работать та политическая формула, которую я предложил еще в середине марта 2022 года: перемирие станет возможно только тогда, когда политическая цена войны станет выше для правящих элит, чем политическая цена мира. Пока это не так – политически мир и для Путина, и для Зеленского стоит дороже. Попытки выйти сейчас на перемирие чреваты глубоким расколом в обществе и сопряжены с обвинениями в измене. Ни тот, ни другой ставить на себе эксперименты не будут.
Наступающее (во всех значениях этого слова) лето является ключевым пунктом, в котором должно определиться, по какой траектории будут двигаться Украина и Россия от войны к миру. Как ни грустно, но все до предела банально – судьба мира решается на фронте кровью и потом миллионов согнанных на бойню солдат, и никто кроме них и вместо них эту работу не проделает, ни политики, ни дипломаты. Перефразируя Окуджаву, не раздобыть надежного мира, покуда вся необходимая кровь не пролилась. По итогу этого лета и, возможно, еще и осени станет очевидным один из трех результатов: украинское наступление оказалось успешным, и тогда мир будет на условиях Украины с революцией в России; украинское наступление нарвется на русское контрнаступление, и тогда мир будет на условиях России; не состоится ни того, ни другого, обе стороны предпочтут не рисковать, и война уйдет вдолгую. Только после этого можно ожидать некоторой смены общественных настроений, которое выразится в появлении серьезных сомнений в достижении скорой победы. Только тогда приоткроются окна возможностей для дипломатии и политики, а из пыльных шкафов начнут доставать промусоленные карты размежеваний.
Лавров на встрече с Советом по внешней и оборонной политике критиковал западный подход, который, по его словам, сводится к тому, чтобы организовать успешное контрнаступление ВСУ и потом навязать России мир на невыгодных ей условиях (возвращение оккупированных территорий, включая Крым). Запад, естественно, все отрицает и заявляет, что поддерживает Украину и не пытается за нее решать вопросы войны и мира. Но одновременно сразу в нескольких западных изданиях, причем далеко не бульварных, были опубликованы материалы с «утечками» из «вашингтонского обкома» о том, что США склоняются к идее принуждения Украины к миру ценой частичных территориальных уступок России, и весь вопрос в том, где нарисовать линию. Тем временем сама Россия пытается сделать именно то, в чем обвиняет Запад – добиться тактического успеха на фронте, на волне которого постараться заключить перемирие на своих условиях, то есть с закреплением за ней фактически всех аннексированных территорий.
Это классическая ситуация, описанная в литературе как “много шума из ничего”. На мой взгляд, никаких объективных предпосылок для разговоров о перемирии и, тем более, о мире пока не сложилось, и вряд ли они появятся раньше конца текущего года, в крайнем случае – осени. А что касается слухов, то они могут быть либо просто спровоцированными Россией взбросами, либо логическими реконструкциями журналистов, опирающихся на “тренировочные” упражнения дипломатических штабов, которые непрерывно рисуют планы на все случаи жизни. Причина, которая позволяет мне говорить об этом с такой уверенностью, лежит на поверхности. Как руководство России, так и руководство Украины продолжают находиться под мощным давлением общественных ожиданий, частично ими же самими созданных – ожиданий военной победы. Пока эти ожидания не будут преодолены хотя бы с одной стороны, будет работать та политическая формула, которую я предложил еще в середине марта 2022 года: перемирие станет возможно только тогда, когда политическая цена войны станет выше для правящих элит, чем политическая цена мира. Пока это не так – политически мир и для Путина, и для Зеленского стоит дороже. Попытки выйти сейчас на перемирие чреваты глубоким расколом в обществе и сопряжены с обвинениями в измене. Ни тот, ни другой ставить на себе эксперименты не будут.
Наступающее (во всех значениях этого слова) лето является ключевым пунктом, в котором должно определиться, по какой траектории будут двигаться Украина и Россия от войны к миру. Как ни грустно, но все до предела банально – судьба мира решается на фронте кровью и потом миллионов согнанных на бойню солдат, и никто кроме них и вместо них эту работу не проделает, ни политики, ни дипломаты. Перефразируя Окуджаву, не раздобыть надежного мира, покуда вся необходимая кровь не пролилась. По итогу этого лета и, возможно, еще и осени станет очевидным один из трех результатов: украинское наступление оказалось успешным, и тогда мир будет на условиях Украины с революцией в России; украинское наступление нарвется на русское контрнаступление, и тогда мир будет на условиях России; не состоится ни того, ни другого, обе стороны предпочтут не рисковать, и война уйдет вдолгую. Только после этого можно ожидать некоторой смены общественных настроений, которое выразится в появлении серьезных сомнений в достижении скорой победы. Только тогда приоткроются окна возможностей для дипломатии и политики, а из пыльных шкафов начнут доставать промусоленные карты размежеваний.
Потихоньку возвращаемся на «Пастуховской кухне» к альтернативной повестке Бориса, пытаясь отойти от навязшей в зубах «актуальной повестки», которая, на самом деле, с каждым днем становится не столько актуальной, сколько постылой. Прикидывая, как собрать под каким-то одним зонтиком заданные мне Борисом вопросы, я подумал о том, что все они касаются, так или иначе, доставшихся нам в наследство «исторических могильничков». В чем здесь проблема? Я думаю, вот в чем. Должны ли мы каждый из них раскопать и докопаться до самого дна в поисках единственно верной и правильной исторической справедливости и при этом убиться? Или мудрее не трогать эти чумные захоронения общей истории и двигаться дальше, оставляя тайны могил их обитателям?
https://youtu.be/nHXY-F17VqU
https://youtu.be/nHXY-F17VqU
YouTube
Память раздора. В интернете не донесли. А Зорькин не тихий? Исторический Пашинян. Пастуховская Кухня
Тридцать седьмой выпуск еженедельной передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://t.me/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://t.me/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://t.me/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://t.me/b_pastukhov - Борис Пастухов
Россия с катастрофической скоростью погружается в кислотную среду первобытной грубости. Тезис столетней давности о победившем коллективном Хаме снова, как никогда, актуален. Мои наблюдения подсказывают, что демонстративные проявления этой грубости носят не столько естественный и стихийный характер (хотя, конечно, и естественной грубости в русском обществе хоть отбавляй), а насаждаются сверху сознательно и целенаправленно.
Это – политика, и у этой политики есть четко обозначенные цели – разрушение привычного культурного пространства. Теперь культура в целом, а не какая-то отдельная идеология и связанная с ней субкультура, воспринимается режимом как угроза. Соответственно, грубость рассматривается как антидот культуры. Именно очаги распространения культуры становятся сейчас полем генерального сражения между властью и обществом.
Уголовное преследование Евгении Беркович и Светланы Петрийчук является таким же сигналом обществу, каким в свое время было уничтожение Мейерхольда и Мандельштама. Можно с уверенностью утверждать, что театрами дело не ограничится. На очереди писатели, учителя, научное сообщество. Наступление будет вестись по всему гуманитарному фронту широкой полосой.
Насаждение грубости рассматривается как артподготовка к этому наступлению. Грубость активирует самые архаичные структуры мозга, высвобождая самые примитивные инстинкты и стимулирует самые поверхностные (как правило – похабные) ассоциации, которые цивилизованный человек приучен держать «взаперти». Именно поэтому формальная вежливость – наиважнейший признак развитого общества, как на Западе, так и на Востоке, а откровенное хамство свидетельствует о примитивности социальной организации. Это надо иметь в виду тем, кто мечтает о китайском пути для России, кстати.
Сегодня государство в России целенаправленно осуществляет расчеловечивание не только в нравственном, но и в сугубо когнитивном диапазоне культуры. Контролируемые государством медиа обрушивают на общество поток грубости, забивающей синапсы в мозгу обывателя и провоцирующей полную непроходимость обратного сигнала из сознания в подсознание.
Предлагаемое режимом меню желательных стандартов общения не слишком обширно. Оскорбления, унижения, хвастовство, зависть и ненависть – это и есть новый моральный кодекс строителя «русского мира». Иногда мне кажется, что кремлевские «темники» для медиа пишут те же люди, которые создают шедевры группы «Ленинград». Они все про то, как в «Питере пить». Но там - пародия и постмодерн, а тут - совершенно серьезно и соцреализм.
Мы являемся свидетелями попытки уничтожения русской культуры как таковой, полного сноса ее плодородного слоя. Происходящее с Россией и есть та самая «отмена культуры», о которой всуе так любит говорить Владимир Путин. В этом смысле есть существенное различие между интернационал-большевиками первой волны и национал-большевиками последней волны.
Первые несли с собой другую культуру, они, несмотря ни на что, были заблудившейся искрой, вспыхнувшей от костра европейского просвещения. Это была сильно извращенная культура модерна. Вторые зажгли свой факел от лесного первобытного варварства. После них останется лишь обугленная земля, нуждающаяся в длительной рекультивации. Потребуются десятилетия тяжкого труда только для того, чтобы просто вернуть ей репродуктивную культурную функцию.
Это – политика, и у этой политики есть четко обозначенные цели – разрушение привычного культурного пространства. Теперь культура в целом, а не какая-то отдельная идеология и связанная с ней субкультура, воспринимается режимом как угроза. Соответственно, грубость рассматривается как антидот культуры. Именно очаги распространения культуры становятся сейчас полем генерального сражения между властью и обществом.
Уголовное преследование Евгении Беркович и Светланы Петрийчук является таким же сигналом обществу, каким в свое время было уничтожение Мейерхольда и Мандельштама. Можно с уверенностью утверждать, что театрами дело не ограничится. На очереди писатели, учителя, научное сообщество. Наступление будет вестись по всему гуманитарному фронту широкой полосой.
Насаждение грубости рассматривается как артподготовка к этому наступлению. Грубость активирует самые архаичные структуры мозга, высвобождая самые примитивные инстинкты и стимулирует самые поверхностные (как правило – похабные) ассоциации, которые цивилизованный человек приучен держать «взаперти». Именно поэтому формальная вежливость – наиважнейший признак развитого общества, как на Западе, так и на Востоке, а откровенное хамство свидетельствует о примитивности социальной организации. Это надо иметь в виду тем, кто мечтает о китайском пути для России, кстати.
Сегодня государство в России целенаправленно осуществляет расчеловечивание не только в нравственном, но и в сугубо когнитивном диапазоне культуры. Контролируемые государством медиа обрушивают на общество поток грубости, забивающей синапсы в мозгу обывателя и провоцирующей полную непроходимость обратного сигнала из сознания в подсознание.
Предлагаемое режимом меню желательных стандартов общения не слишком обширно. Оскорбления, унижения, хвастовство, зависть и ненависть – это и есть новый моральный кодекс строителя «русского мира». Иногда мне кажется, что кремлевские «темники» для медиа пишут те же люди, которые создают шедевры группы «Ленинград». Они все про то, как в «Питере пить». Но там - пародия и постмодерн, а тут - совершенно серьезно и соцреализм.
Мы являемся свидетелями попытки уничтожения русской культуры как таковой, полного сноса ее плодородного слоя. Происходящее с Россией и есть та самая «отмена культуры», о которой всуе так любит говорить Владимир Путин. В этом смысле есть существенное различие между интернационал-большевиками первой волны и национал-большевиками последней волны.
Первые несли с собой другую культуру, они, несмотря ни на что, были заблудившейся искрой, вспыхнувшей от костра европейского просвещения. Это была сильно извращенная культура модерна. Вторые зажгли свой факел от лесного первобытного варварства. После них останется лишь обугленная земля, нуждающаяся в длительной рекультивации. Потребуются десятилетия тяжкого труда только для того, чтобы просто вернуть ей репродуктивную культурную функцию.
Наблюдая за дискуссиями между различными фракциями российских «патриотов», вспомнил довольно старый, немного скабрезный анекдот.
- В чем разница между педофилами и педагогами?
- Педофилы, по крайней мере, действительно любят детей.
В России сформировались и стремительно движутся в расходящихся направлениях два военно-патриотических лагеря, оба враждебно настроенных к армии и гражданским элитам: патриоты по призванию и патриоты по назначению.
Первые действительно любят Родину, но очень странною, извращенною любовью. Это патриотические некрофилы. Родина в их представлении есть жертва, которую надо принести на алтарь величия. Зачем приносить ее в жертву? Ну, во-первых, это красиво…
Когда я читаю рассерженных патриотов, мне в их тезисах все понятно: про настоящую войну и ненастоящую, про мобилизацию и демобилизацию, про бардак и предательство. Одно непонятно – зачем? Зачем все это нужно? Зачем России воевать с Украиной? Какие исторические цели преследует в этой войне Россия, кроме суицидальных? Какую такую миссию выполняет, кроме воплощения в жизнь реконструкторской садо-мазо фантазии?
Вторые любят Родину как способ заработать. Это патриоты-утилитаристы (милитаристы). Для них патриотизм – это контракт, а любовь к Родине – это бизнес, и бизнес этот идет сейчас хорошо.
Если, слушая Стрелкова, я задаюсь вопросом – зачем, то слушая Пригожина, я спрашиваю себя – почему? Пока наиболее внятный ответ на этот вопрос дал Максим Трудолюбов: это попытка перевести стрелки с Путина лично на элиты и обвинить их в провале того, что замышлялось как СВО, а обернулось сволочизмом. Я думаю, что этот тезис можно развернуть шире.
Эксцентрику Пригожина нельзя рассматривать изолированно. Она хорошо вписывается в драматургию Богомолова. По сути, Богомолов делает то же самое – переводит стрелки на элиты, но излагает это менее популярно (так и театр у него другой!). Один – эксцесс, двое -тенденция. Эта тенденция обозначает тренд. Тренд наш – транзит. Это транзит в сторону поиска внутреннего врага, которым можно было бы заменить врага внешнего, который оказался не по зубам. Еще один шаг вверх по лестнице, ведущей вниз, в подвал гражданской войны.
Я думаю, что мы являемся свидетелями «пробы пера» новой президентской избирательной кампании. Путин и в этот раз должен выйти на арену истории весь в белом пальто. Ради этого в цирке предварительно взорвут под куполом бочку с фекалиями, чтобы эффект был полным. Сейчас мы видим, как бочка начинает, медленно раскручиваясь, подниматься вверх. Перед зрителями, размахивая руками, бегают два клоуна: грустный и веселый. Грустный создает нарратив. Веселый его прибыльно продает. Всем весело, все заняты. Цирк апплодирует. «Золотая маска» за постановку ждет героя, хотя, скорее всего, они возьмут деньгами.
- В чем разница между педофилами и педагогами?
- Педофилы, по крайней мере, действительно любят детей.
В России сформировались и стремительно движутся в расходящихся направлениях два военно-патриотических лагеря, оба враждебно настроенных к армии и гражданским элитам: патриоты по призванию и патриоты по назначению.
Первые действительно любят Родину, но очень странною, извращенною любовью. Это патриотические некрофилы. Родина в их представлении есть жертва, которую надо принести на алтарь величия. Зачем приносить ее в жертву? Ну, во-первых, это красиво…
Когда я читаю рассерженных патриотов, мне в их тезисах все понятно: про настоящую войну и ненастоящую, про мобилизацию и демобилизацию, про бардак и предательство. Одно непонятно – зачем? Зачем все это нужно? Зачем России воевать с Украиной? Какие исторические цели преследует в этой войне Россия, кроме суицидальных? Какую такую миссию выполняет, кроме воплощения в жизнь реконструкторской садо-мазо фантазии?
Вторые любят Родину как способ заработать. Это патриоты-утилитаристы (милитаристы). Для них патриотизм – это контракт, а любовь к Родине – это бизнес, и бизнес этот идет сейчас хорошо.
Если, слушая Стрелкова, я задаюсь вопросом – зачем, то слушая Пригожина, я спрашиваю себя – почему? Пока наиболее внятный ответ на этот вопрос дал Максим Трудолюбов: это попытка перевести стрелки с Путина лично на элиты и обвинить их в провале того, что замышлялось как СВО, а обернулось сволочизмом. Я думаю, что этот тезис можно развернуть шире.
Эксцентрику Пригожина нельзя рассматривать изолированно. Она хорошо вписывается в драматургию Богомолова. По сути, Богомолов делает то же самое – переводит стрелки на элиты, но излагает это менее популярно (так и театр у него другой!). Один – эксцесс, двое -тенденция. Эта тенденция обозначает тренд. Тренд наш – транзит. Это транзит в сторону поиска внутреннего врага, которым можно было бы заменить врага внешнего, который оказался не по зубам. Еще один шаг вверх по лестнице, ведущей вниз, в подвал гражданской войны.
Я думаю, что мы являемся свидетелями «пробы пера» новой президентской избирательной кампании. Путин и в этот раз должен выйти на арену истории весь в белом пальто. Ради этого в цирке предварительно взорвут под куполом бочку с фекалиями, чтобы эффект был полным. Сейчас мы видим, как бочка начинает, медленно раскручиваясь, подниматься вверх. Перед зрителями, размахивая руками, бегают два клоуна: грустный и веселый. Грустный создает нарратив. Веселый его прибыльно продает. Всем весело, все заняты. Цирк апплодирует. «Золотая маска» за постановку ждет героя, хотя, скорее всего, они возьмут деньгами.
Выскажу крамольную мысль: скорейшее вступление Украины в НАТО отвечает национальным интересам России (понимаемым не извращенно, - как интересы правящего клана, - а в точном соответствии этого термина). И это, на мой взгляд, единственный реалистичный путь к миру в том случае, если война увязнет на много лет в кровавой колее бесконечных «мясных штурмов».
Я был противником идеи ускоренного принятия Украины в НАТО до того, как началась война. Возможно, это было ошибкой. Но я исходил из того, что закрепление нейтрального статуса Украины в рамках нового общего соглашения по безопасности в Европе могло предотвратить агрессию. Да, я старомодный, и считаю до сих пор, что любой худой мир лучше самой хорошей (справедливой, освободительной и прочее) войны. Я до сих пор полагаю, что даже с этим режимом войну можно было предотвратить, просто сейчас пока не время проводить разбор полетов.
Но в тот момент, когда война началась, моя позиция претерпела кардинальные изменения. Сегодня главный вопрос любого соглашения с Путиным – это вопрос о том, как гарантировать, что, восстановив силы, он не начнет новую войну или не продолжит ее «гибридными» методами, раздувая гражданские конфликты в Украине и пытаясь реализовать на ее территории «грузинский сценарий». К сожалению, для таких элит, как путинские, не существует никаких других аргументов, кроме силы. Они должны упереться носом в кулак, чтобы понять, что дальше переть нельзя. И пока такой кулак не появится вдоль всех границ России, она будет при первой возможности пытаться через них перелезть. Именно отсутствие такого кулака делает сегодня для Украины любые разговоры на любых условиях о перемирии смертельно опасными, а значит, и возможными только в обстоятельствах катастрофических, которых в данный момент нет.
С востока формированием антирусского кулака без всяких напоминаний занимается Китай. Встреча в Сиане, где Си перецепил на себя одним махом всю бывшую советскую Среднюю Азию, первый шаг в этом направлении. В Закавказье, не покладая рук, трудится двуликий Эрдоган. И только на Западе остается, как ни странно, широкое окно возможностей, так как между Россией и НАТО пролегает незащищенная территория Украины и Молдавии (Беларусь пока в серой зоне, точнее -в советском холодильнике), которую Россия воспринимает как «дикое поле», на котором можно попытаться реализовать свои имперские амбиции и за счет которой можно спустить пары, не опасаясь нарваться на «ядерную ответку». Смешно, но запугивающий всех своей ядерной решимостью Кремль сам, похоже, боится именно встречного ядерного удара по любимой Рублевке (привет Пригожину).
Чем быстрее эта иллюзия вседозволенности и безнаказанности будет устранена, тем лучше будет для самой России в стратегической перспективе. Запертая в своих границах, она, наконец, сосредоточится на себе самой, займется решением собственных накопившихся проблем, в том числе –и денацификацией (если я правильно понимаю, что это значит); самое время и место. А главное, она перестанет растрачивать свои отнюдь не бесконечные ресурсы черт знает на что, а будет тратить их на своих детей и внуков, на своих стариков, в конце концов, вкладываясь в будущее, а не в прошлое.
Поэтому можно сказать, что даже с позиций русского национализма следовало бы приветствовать как можно более быстрое вступление Украины в НАТО, которое в сегодняшних реалиях является необходимым условием установления прочного мира на западных границах России.
Я был противником идеи ускоренного принятия Украины в НАТО до того, как началась война. Возможно, это было ошибкой. Но я исходил из того, что закрепление нейтрального статуса Украины в рамках нового общего соглашения по безопасности в Европе могло предотвратить агрессию. Да, я старомодный, и считаю до сих пор, что любой худой мир лучше самой хорошей (справедливой, освободительной и прочее) войны. Я до сих пор полагаю, что даже с этим режимом войну можно было предотвратить, просто сейчас пока не время проводить разбор полетов.
Но в тот момент, когда война началась, моя позиция претерпела кардинальные изменения. Сегодня главный вопрос любого соглашения с Путиным – это вопрос о том, как гарантировать, что, восстановив силы, он не начнет новую войну или не продолжит ее «гибридными» методами, раздувая гражданские конфликты в Украине и пытаясь реализовать на ее территории «грузинский сценарий». К сожалению, для таких элит, как путинские, не существует никаких других аргументов, кроме силы. Они должны упереться носом в кулак, чтобы понять, что дальше переть нельзя. И пока такой кулак не появится вдоль всех границ России, она будет при первой возможности пытаться через них перелезть. Именно отсутствие такого кулака делает сегодня для Украины любые разговоры на любых условиях о перемирии смертельно опасными, а значит, и возможными только в обстоятельствах катастрофических, которых в данный момент нет.
С востока формированием антирусского кулака без всяких напоминаний занимается Китай. Встреча в Сиане, где Си перецепил на себя одним махом всю бывшую советскую Среднюю Азию, первый шаг в этом направлении. В Закавказье, не покладая рук, трудится двуликий Эрдоган. И только на Западе остается, как ни странно, широкое окно возможностей, так как между Россией и НАТО пролегает незащищенная территория Украины и Молдавии (Беларусь пока в серой зоне, точнее -в советском холодильнике), которую Россия воспринимает как «дикое поле», на котором можно попытаться реализовать свои имперские амбиции и за счет которой можно спустить пары, не опасаясь нарваться на «ядерную ответку». Смешно, но запугивающий всех своей ядерной решимостью Кремль сам, похоже, боится именно встречного ядерного удара по любимой Рублевке (привет Пригожину).
Чем быстрее эта иллюзия вседозволенности и безнаказанности будет устранена, тем лучше будет для самой России в стратегической перспективе. Запертая в своих границах, она, наконец, сосредоточится на себе самой, займется решением собственных накопившихся проблем, в том числе –и денацификацией (если я правильно понимаю, что это значит); самое время и место. А главное, она перестанет растрачивать свои отнюдь не бесконечные ресурсы черт знает на что, а будет тратить их на своих детей и внуков, на своих стариков, в конце концов, вкладываясь в будущее, а не в прошлое.
Поэтому можно сказать, что даже с позиций русского национализма следовало бы приветствовать как можно более быстрое вступление Украины в НАТО, которое в сегодняшних реалиях является необходимым условием установления прочного мира на западных границах России.
Интересный пост написал Дмитрий Медведев о распаде Украины. Замени в нем слово “Украина” на слово “Россия” - и все останется так же логично и стройно. Может быть, даже станет более логичным и стройным. Что это? Фрейд? Скрытые страхи прорубают в такой форме себе дорогу из подсознания в Телеграм, минуя сознание? Возможно, это ключ к пониманию всего современного творчества Медведева. Я думаю, мы его неправильно интерпретируем, и его внутреннее «я» если не понимает, то чувствует гораздо больше, чем внешнее «я» может себе позволить сказать.
Так называемые «статусные санкции» для представителей российской элиты за «общую связь» с режимом начали вводить сразу после начала войны - сначала индивидуально, потом «списками». Именно они стали основным источником публичных скандалов при минимуме реального полезного эффекта. Центральной идеей, обосновывавшей необходимость введения таких санкций, была гипотеза, что их применение повлечет раскол элит и приведет к восстанию против Путина. Спустя полтора года после начала войны можно с уверенностью констатировать, что эта гипотеза эмпирически не подтвердилась. Более того, можно утверждать, что санкции способствовали консолидации элит вокруг Путин.
Если цель санкционной политики – просто ресентимент, то никаких вопросов не возникает: долю ответственности за происходящее, так или иначе, несут почти все представители российской элиты, и поэтому без особого труда можно обосновать необходимость введения санкции «против всех». Но если у санкций имеются политические цели, то нужно разделить две «темы» - тему ответственности за соучастие в становлении путинского милитаристского режима и тему ответственности за военные преступления этого режима - и расставить приоритеты. В становлении режима принимала участие значительная, если не подавляющая часть нынешней русской элиты (финансовой, политической, медийной). В то же время, войну поддерживает ее незначительная часть, а в высшем эшелоне сторонников войны совсем мало. Возникает вопрос: что делать с той частью элиты, которая, безусловно, несет ответственность за формирование путинского режима, но при этом сейчас настроена к войне и, как следствие, к самому режиму крайне отрицательно.
Сегодня возобладал подход, что все эти люди должны попасть под санкции, кроме тех случаев, когда кто-то из них открыто и деятельно выступил с критикой режима (на деле и это не является основанием для освобождения от санкций). Насколько это целесообразно? Все зависит от того, какой горизонт планирования для нас важен. Политическая роль старых элит в сегодняшней путинской России близка к «околонолю». Они отстранены от процессов принятия решений и сохраняются в политическом смысле разве что как «консервы». В этом смысле санкции ничего не добавляют и не убавляют. Однако в момент перехода от путинской России к послепутинской их роль в предотвращении прихода к власти наиболее реакционных фракций режима может быть весьма значительной. С большой долей вероятности можно утверждать, что диалог с этой антивоенно (хоть и непублично) настроенной частью путинской элиты в перспективе даст лучший результат, чем ее сплошное санирование.
На мой взгляд, санкционная политика в отношении России зашла в логистический тупик. Необходимо определиться, что мы хотим от санкций. Это инструмент влияния или способ привлечения к ответственности? Если это способ привлечения к ответственности, то за что: за соучастие в формировании преступного режима или за соучастие в развязывании войны?
Это сложные вопросы, и на каждый из них могут быть даны разные ответы. Мой ответ состоит в том, что санкции – это, прежде всего, инструмент влияния. Санкции необходимы, но в условиях войны они должны быть связаны именно с войной, то есть применяться в отношении лиц, которые способствовали своими действиями развязыванию войны, поддерживают войну в настоящий момент или являются ее прямыми бенефициарами. А вопрос об ответственности тех, кто поспособствовал возникновению этого режима, был его карманом, носил ему каштаны из огня и так далее, можно и нужно будет разрешить позже - «в шесть часов вечера после войны».
Если цель санкционной политики – просто ресентимент, то никаких вопросов не возникает: долю ответственности за происходящее, так или иначе, несут почти все представители российской элиты, и поэтому без особого труда можно обосновать необходимость введения санкции «против всех». Но если у санкций имеются политические цели, то нужно разделить две «темы» - тему ответственности за соучастие в становлении путинского милитаристского режима и тему ответственности за военные преступления этого режима - и расставить приоритеты. В становлении режима принимала участие значительная, если не подавляющая часть нынешней русской элиты (финансовой, политической, медийной). В то же время, войну поддерживает ее незначительная часть, а в высшем эшелоне сторонников войны совсем мало. Возникает вопрос: что делать с той частью элиты, которая, безусловно, несет ответственность за формирование путинского режима, но при этом сейчас настроена к войне и, как следствие, к самому режиму крайне отрицательно.
Сегодня возобладал подход, что все эти люди должны попасть под санкции, кроме тех случаев, когда кто-то из них открыто и деятельно выступил с критикой режима (на деле и это не является основанием для освобождения от санкций). Насколько это целесообразно? Все зависит от того, какой горизонт планирования для нас важен. Политическая роль старых элит в сегодняшней путинской России близка к «околонолю». Они отстранены от процессов принятия решений и сохраняются в политическом смысле разве что как «консервы». В этом смысле санкции ничего не добавляют и не убавляют. Однако в момент перехода от путинской России к послепутинской их роль в предотвращении прихода к власти наиболее реакционных фракций режима может быть весьма значительной. С большой долей вероятности можно утверждать, что диалог с этой антивоенно (хоть и непублично) настроенной частью путинской элиты в перспективе даст лучший результат, чем ее сплошное санирование.
На мой взгляд, санкционная политика в отношении России зашла в логистический тупик. Необходимо определиться, что мы хотим от санкций. Это инструмент влияния или способ привлечения к ответственности? Если это способ привлечения к ответственности, то за что: за соучастие в формировании преступного режима или за соучастие в развязывании войны?
Это сложные вопросы, и на каждый из них могут быть даны разные ответы. Мой ответ состоит в том, что санкции – это, прежде всего, инструмент влияния. Санкции необходимы, но в условиях войны они должны быть связаны именно с войной, то есть применяться в отношении лиц, которые способствовали своими действиями развязыванию войны, поддерживают войну в настоящий момент или являются ее прямыми бенефициарами. А вопрос об ответственности тех, кто поспособствовал возникновению этого режима, был его карманом, носил ему каштаны из огня и так далее, можно и нужно будет разрешить позже - «в шесть часов вечера после войны».
На днях меня одолели непарадные, но полезные размышления у самого парадного подъезда империи – Александровского моста, расположившегося в сердце Парижа (подарок русского царя парижанам в зените величия империи). Глядя на эту имперскую окаменелость, я неожиданно для себя нашел, как мне кажется, ответ на мучавший меня десятилетиями вопрос: была ли реально в русской истории точка, в которой можно было выбрать для России другую судьбу?
На первый взгляд, таких точек было бесконечно много. Кажется, что на любом повороте истории Россия вольна была выбрать себе гораздо лучшую судьбу, но по какой-то случайной оплошности выбирала всегда худшую. Сам Александр III предпочел похоронить вместе с отцом и его реформы, а мог бы продолжить их и предотвратить революционный взрыв три десятилетия спустя. Во время революции могла бы победить одна из массовых партий, уже прижившихся в легальном поле российской публичной политики, а победила религиозная секта, ставившая на голое насилие. На смену правлению этой секты могло придти регулярное государство с какими-никакими, но институтами, а пришел «стационарный бандит», одержимый той же философией насилия, но уже без каких-либо «великих идей», кроме идеи собственного величия.
Если, однако, присмотреться к русской истории повнимательнее, то к большому удивлению обнаружится, что именно негативный сценарий, кажущийся случайным выбором, был наиболее вероятным. Выход из ельцинского тупика 90-х был в реваншизме 80-х, и именно это и случилось. Сам Ельцин был ответом на половинчатость Горбачева, а половинчатость Горбачева была предопределена длительным брежневским застоем, который, в свою очередь, был отрыжкой сталинизма, с легкостью перезимовавшего хрущевскую «оттепель». Сам сталинизм был лишь доведенным до бюрократического совершенства ленинизмом, ставшим на переломе веков вершиной эволюции русской контркультуры, нашедшей наиболее полное воплощение в большевизме.
И так вниз, сколько хватает взгляда, до самого конца. То есть, вопреки ожиданиям, все негативные повороты и развороты русской истории оказываются вписанными в ее общую логику и поэтому как раз ожидаемыми, а вот ее позитивные кульбиты, - вроде реформ отца Александра III, хрущевской оттепели или горбачевской перестройки, - похожи на русские исторические алогизмы. И все-таки, глядя на Александровский мост в Париже, я, кажется, обнаружил ту точку, в которой позитивный поворот был более логичен и ожидаем, чем негативный, но все-таки не произошел. Я полагаю, что это последнее десятилетие царствования деда Александра III, императора Александра I.
Освобождение крестьян, на мой взгляд, могло и должно было случиться на 40 лет раньше. Уже существовали и необходимость, и возможность совершения этого поворота. Победа над Наполеоном давала Императору колоссальное поле для маневра, тот запас авторитета, которого с лихвой бы хватило на то, чтобы преодолеть сопротивление реакционного лагеря. Но он предпочел утонуть в океане европейской геополитики, став символом европейской реакции. В итоге Россия подключилась к промышленной революции на полвека позже, чем могла бы, и именно этих полвека ей с тех пор каждый раз не хватало, чтобы пройти между струй истории. Вот тогда можно было говорить о китайском пути, а не сейчас.
Сегодня мы усугубили ситуацию еще больше. К тем сорока годам Россия ровно два века спустя добавила еще столько же. Итого – 80 лет отставания, жизнь четырех поколений, выброшенная на ветер. Слишком много, чтобы можно было надеяться переплюнуть одним красивым историческим плевком. Вот о чем должна болеть голова. Путин, не Путин – пройдет и это. Даже не пройдет, а сгинет в небытие. А вот эти 80 лет останутся, и нелинейных мыслей, как их наверстывать, пока не видно. Нужны стратегические прорывные идеи о том, как России найти себя после Путина в мире, который ушел почти на сто лет вперед? К сожалению, здесь общими словами о том, что свобода лучше, чем несвобода, или наоборот, не отделаешься.
На первый взгляд, таких точек было бесконечно много. Кажется, что на любом повороте истории Россия вольна была выбрать себе гораздо лучшую судьбу, но по какой-то случайной оплошности выбирала всегда худшую. Сам Александр III предпочел похоронить вместе с отцом и его реформы, а мог бы продолжить их и предотвратить революционный взрыв три десятилетия спустя. Во время революции могла бы победить одна из массовых партий, уже прижившихся в легальном поле российской публичной политики, а победила религиозная секта, ставившая на голое насилие. На смену правлению этой секты могло придти регулярное государство с какими-никакими, но институтами, а пришел «стационарный бандит», одержимый той же философией насилия, но уже без каких-либо «великих идей», кроме идеи собственного величия.
Если, однако, присмотреться к русской истории повнимательнее, то к большому удивлению обнаружится, что именно негативный сценарий, кажущийся случайным выбором, был наиболее вероятным. Выход из ельцинского тупика 90-х был в реваншизме 80-х, и именно это и случилось. Сам Ельцин был ответом на половинчатость Горбачева, а половинчатость Горбачева была предопределена длительным брежневским застоем, который, в свою очередь, был отрыжкой сталинизма, с легкостью перезимовавшего хрущевскую «оттепель». Сам сталинизм был лишь доведенным до бюрократического совершенства ленинизмом, ставшим на переломе веков вершиной эволюции русской контркультуры, нашедшей наиболее полное воплощение в большевизме.
И так вниз, сколько хватает взгляда, до самого конца. То есть, вопреки ожиданиям, все негативные повороты и развороты русской истории оказываются вписанными в ее общую логику и поэтому как раз ожидаемыми, а вот ее позитивные кульбиты, - вроде реформ отца Александра III, хрущевской оттепели или горбачевской перестройки, - похожи на русские исторические алогизмы. И все-таки, глядя на Александровский мост в Париже, я, кажется, обнаружил ту точку, в которой позитивный поворот был более логичен и ожидаем, чем негативный, но все-таки не произошел. Я полагаю, что это последнее десятилетие царствования деда Александра III, императора Александра I.
Освобождение крестьян, на мой взгляд, могло и должно было случиться на 40 лет раньше. Уже существовали и необходимость, и возможность совершения этого поворота. Победа над Наполеоном давала Императору колоссальное поле для маневра, тот запас авторитета, которого с лихвой бы хватило на то, чтобы преодолеть сопротивление реакционного лагеря. Но он предпочел утонуть в океане европейской геополитики, став символом европейской реакции. В итоге Россия подключилась к промышленной революции на полвека позже, чем могла бы, и именно этих полвека ей с тех пор каждый раз не хватало, чтобы пройти между струй истории. Вот тогда можно было говорить о китайском пути, а не сейчас.
Сегодня мы усугубили ситуацию еще больше. К тем сорока годам Россия ровно два века спустя добавила еще столько же. Итого – 80 лет отставания, жизнь четырех поколений, выброшенная на ветер. Слишком много, чтобы можно было надеяться переплюнуть одним красивым историческим плевком. Вот о чем должна болеть голова. Путин, не Путин – пройдет и это. Даже не пройдет, а сгинет в небытие. А вот эти 80 лет останутся, и нелинейных мыслей, как их наверстывать, пока не видно. Нужны стратегические прорывные идеи о том, как России найти себя после Путина в мире, который ушел почти на сто лет вперед? К сожалению, здесь общими словами о том, что свобода лучше, чем несвобода, или наоборот, не отделаешься.
Очень много пишется и говорится о неопределенности, проистекающей из надвигающихся президентских выборов в США. Гораздо меньше – о неопределенности, проистекающей из предстоящих выборов в России. А она есть даже несмотря на то, что выборов как таковых не предвидится.
Переизбрание Путина – формальность только с электоральной точки зрения. В более широком политическом контексте все выглядит не так однозначно. Есть цифра проголосовавших «за», которую можно нарисовать «от балды», хоть 120 процентов, и с этим никаких проблем не будет. А есть «химия» отношений вождя и массы, которую никакой цифрой не измеришь и которая является интегрированным показателем степени фактической легитимизации Путина как национального лидера. Это что-то на первый взгляд совершенно неуловимое и одновременно - единственное, имеющее значение в той системе власти, которую выстроил Путин.
Эта «химия» во время избирательной кампании либо подтверждается, либо нет. В этом смысле даже самые нечестные и абсолютно декоративные выборы все равно являются для Путина политическим стресс-тестом, значение которого не стоит недооценивать. Еще раз повторю – дело отнюдь не в цифре. Цифру-то они нарисуют, а с чувствами что делать? Предстоящий год (а на самом деле уже гораздо меньше) – это весьма опасный для системы период, когда ей придется раскрываться больше, чем обычно. Недооценивать связанные с этим вызовы так же недальновидно, как и переоценивать.
Мы станем свидетелями дополнительной нервозности и избыточной, выше «средней по палате», иррациональности поведения правящих элит. Будет расти давление на военных: им придется принимать решения, которые при других обстоятельствах они бы никогда не приняли. Будет расти давление на региональных начальников и вообще на любых начальников: им придется отвечать за решения, к принятию которых они не имеют прямого отношения.
В целом, все будет не проще, а существенно сложнее, чем шесть лет тому назад. И это несмотря на то, что все политические гайки докручены до упора. Причина лежит на поверхности: одно дело проходить этот электоральный стресс-тест в 2018-м году с Путиным Таврическим, и совсем другое - в 2024-м с Путиным Бахмутским.
Переизбрание Путина – формальность только с электоральной точки зрения. В более широком политическом контексте все выглядит не так однозначно. Есть цифра проголосовавших «за», которую можно нарисовать «от балды», хоть 120 процентов, и с этим никаких проблем не будет. А есть «химия» отношений вождя и массы, которую никакой цифрой не измеришь и которая является интегрированным показателем степени фактической легитимизации Путина как национального лидера. Это что-то на первый взгляд совершенно неуловимое и одновременно - единственное, имеющее значение в той системе власти, которую выстроил Путин.
Эта «химия» во время избирательной кампании либо подтверждается, либо нет. В этом смысле даже самые нечестные и абсолютно декоративные выборы все равно являются для Путина политическим стресс-тестом, значение которого не стоит недооценивать. Еще раз повторю – дело отнюдь не в цифре. Цифру-то они нарисуют, а с чувствами что делать? Предстоящий год (а на самом деле уже гораздо меньше) – это весьма опасный для системы период, когда ей придется раскрываться больше, чем обычно. Недооценивать связанные с этим вызовы так же недальновидно, как и переоценивать.
Мы станем свидетелями дополнительной нервозности и избыточной, выше «средней по палате», иррациональности поведения правящих элит. Будет расти давление на военных: им придется принимать решения, которые при других обстоятельствах они бы никогда не приняли. Будет расти давление на региональных начальников и вообще на любых начальников: им придется отвечать за решения, к принятию которых они не имеют прямого отношения.
В целом, все будет не проще, а существенно сложнее, чем шесть лет тому назад. И это несмотря на то, что все политические гайки докручены до упора. Причина лежит на поверхности: одно дело проходить этот электоральный стресс-тест в 2018-м году с Путиным Таврическим, и совсем другое - в 2024-м с Путиным Бахмутским.
«Кухни» на этот раз получились более насыщенными, чем обычно, поэтому главный «спин» выбрать не так просто, но я попробую.
Есть очевидные вещи, но которые так неприятны, что даже говорить и писать о них не хочется, а надо. Одна из них про то, что будет с клоунами, когда цирк уедет? В переводе на понятный всем язык – что будет с русским «патриотически» настроенным народонаселением, когда ему отключат телевизор и военкоров в сети, и правда начнет долбиться в его затуманенное сознание? В самом общем плане ответ сводится к следующему – в основной своей массе это народонаселение закроет наглухо окна и двери своего сознания и законсервирует в себе весь тот инфомусор, которым его пичкали последние десять лет. Закроется, ощерится, уйдет в себя, подчинится новой силе, но продолжит верить в «укрофашистов», которые бомбили Донбасс и поэтому заставили Путина начать войну. Мы имеем дело с последствиями, аналогичными тем, которые наступают для отколовшихся членов тоталитарной секты – их ждет «ломка». Транс – это состояние, из которого самострятельно, без чужой помощи не выбраться. Да и с чужой помощью не быстро получится. На что, в таком случае, надеяться? На то, что образуется сила, которая такую помощь будет в состоянии оказать. Это может случиться, если удастся вернуть элиты в политический процесс, разорвать с их помощью прямое замыкание вождя на массу и выстроить и передать государство из единоличного в коллективное управление.
Более подробно об этом и многом другом смотрите и слушайте в очередном выпуске «Пастуховской кухни».
https://youtu.be/SwlJWNGM3TQ
YouTube
Дронопад над Москвой. О чем говорят пранки? Русские в трансе. Пастуховская Кухня - Владимир Пастухов
Тридцать восьмой выпуск еженедельной передачи Владимира Пастухова, ведущий - Борис Пастухов
https://t.me/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://t.me/b_pastukhov - Борис Пастухов
https://t.me/v_pastukhov - Владимир Пастухов
https://t.me/b_pastukhov - Борис Пастухов