Чисто по-лермонтовски, теперь, остынувшим умом, спустя  день после апофегея путинской вертикали, разуверяюсь я во всем, и среди прочего в том, что это был мятеж. Пригожин и боролся не за власть, а за свое место при власти, причем хлебное. И в этом была его главная ошибка. В сегодняшней путинской системе, как написала бы Виктория Токарева, все метлы розданы. Чтобы получить или даже отбить обратно свое хлебное место при власти, необходимо брать власть. Всю целиком, а не по частям. Иначе теперь не работает и уже никогда не сработает. Пошел на дело – не будь фраером. Москву нельзя взять на гоп-стоп, ее можно только получить как трофей. Не уверен – не обгоняй. Даже если ты на танке. Пригожин хотел как лучше, а вышло как всегда. Он подставил Путина, причем так, что его, похоже, переклинило. Состояние Путина, невзрачность картинки, гулкая пустота слов наглядно демонстрируют, что, если бы это действительно был мятеж, то его мы сегодня уже называли Великой патриотической революцией. Аминь.
 
Об этих и других итогах длинных выходных в России смотрите наконец-то в регулярном выпуск «Пастуховской кухни».

https://youtu.be/knVB7Rg7ZCc

 
 

“Дело о вооруженном мятеже прекращено 27 июня, так как участники прекратили действия, непосредственно направленные на совершение преступления” - интересно, а на каком этапе процесса изнасилования нужно остановиться в России теперь, чтобы дело об изнасиловании закрыли из-за прекращения действий, направленных на совершение преступления?

Все-таки старика сильно тряхануло. Я даже стал волноваться, не случилось ли с ним чего. Новости из Кремля приходят все страньше и страньше. В то время, как пиар службы Кремля рвут на себе тельник в попытках доказать, что «ничего такого не было», «все под контролем», «они уже покаялись и им скидка вышла», Путин проводит внутри Кремля мини-парад Победы над «Вагнером».
 
Антураж приблизительно такой, как будто они взяли Киев и готовятся маршировать по Крещатику. Но все происходит в Кремле на закрытой от посторонних глаз территории. Это спектакль для одного актера. Путин бежит вниз по бесконечно длинной лестнице – в принципе уже этой одной картинки достаточно. Перед ним сброд ряженых в костюмах всех родов войск. Сзади знаменная группа, оркестр и комендантская рота, которая чуть что - палит от счастья в небо.
 
Путин как-то очень конкретно истерит. Мятеж – это вчерашний день. К концу приветственной речи масштаб предотврашенной катастрофы вырастает до всеобщей смуты и полноценной гражданской войны. А я-то, дурак, поверил Михаилу Виноградову, что в целом система неплохо перенесла испытание и доказала свою устойчивость. Оказывается, все висело на волоске, вон Лукашенко говорит, что Путин вообще не мог дозвониться Пригожину – тот трубку не брал.  
 
Затем началось какое-то неприличное заискивание перед силовиками: спасибо вам, что не пустили, прикрыли, остановили, порвали как грелку на ПМЭФ. Кто кого остановил? Пять тысяч бандюков прошли как нож сквозь масло пол-России, почти не встречая сопротивления, блокировали кучу военных объектов, включая несколько аэропортов и комендный центр управления всем Южным фронтом, насбивали кучу вертолетов, которые их пытались атаковать и ушли только потому, что там кто-то кому-то сделал неприличное предложение, от которого нельзя отказаться. Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.
 
Создается впечатление, что Путин воспринял все настолько эмоционально, что дал свечу. Несмотря на громкие слова и страшные глаза, он выглядит напуганным. Этот комичный мини-парад - привет от старика Фрейда. Ему просто нужно видеть военных вокруг себя. Много военных. Больших, в форме, с оружием. Так ему спокойнее спится.  

Последствия пригожинского бунта будут долгосрочными и разнообразными, в том числе – не только для режима, но и для его оппонентов. Как показал этот инцидент, многие из них оказались не готовы к такому развороту событий. Не готовы ни психологически, ни идеологически, хотя просчитать возникновение именно такой ситуации было достаточно легко. Она считывалась последние два года, как минимум, даже раньше, чем началась война.
 
Все готовились к эпохальной битве добра и зла. В предвкушении либерального Армагедона сформировалась и окрепла самая радикальная из всех возможных оппозиция - “Партия Людей Доброй Воли”, которая готова была вступить в бой за все хорошее против всего плохого. А битва случилась между плохим и очень плохим, к чему значительная часть борцов с режимом оказалась не готова. И это еще полбеды. Настоящая беда состояла в том, что они не смогли договориться, кто в рамках возникшего противостояния является «плохим», а кто - «очень плохим». От напряжения оппозиционная мысль стала глючить и, в конечном счете, пришла к предсказуемому выводу, что Путин – это еще не так плохо.
 
Проблема, на мой взгляд, состоит в том, что надо определиться с тем, что мы считаем “абсолютным злом”. Не имея под рукой точки отсчета, мы никогда не сможем расставить приоритеты. На мой взгляд, таким «абсолютным злом» является для России Путин. Он выполняет роль амбарного замка, висящего на дверях русской истории и препятствующего ее дальнейшему развитию. Сбить этот замок любой ценой – значит заново распечатать русскую историю. Возможно, она окажется очередным ящиком Пандорры – этого мы знать не можем. Но даже в этом случае мы не можем позволить себе его не открывать. Нам просто потом придется по очереди разбираться со всем, что оттуда вылетит, и хорошенечко проветрить помещение.
 
Если кто-то не готов признать Путина “абсолютным злом” , то он оказывается в ловушке. Цепь безупречных логических умозаключений заставит его в конечном счете принять концепцию “вечного Путина”, потому что на каждом повороте истории всегда будет находиться кто-то страшнее Путина, по сравнению с чернотой которого Путин будет казаться серым. В данной конкретной ситуации – это Пригожин. Но дело не в нем. Это целиком теоретическая дилемма, к решению которой никто не был готов. Ситуация с Пригожиным просто вскрыла и эту неготовность, и непоследовательность огромного числа людей. Они заявляют о безнравственности и беспринципности тех, кто приветствовал выступление Пригожина, потому что лично им он кажется большим или, по крайней мере, таким же исчадием ада, как Путин.
 
А какое это имеет значение, если мы договорились считать Путина “абсолютным злом”? Все, что здесь и сейчас ослабляет абсолютное зло – есть добро. Такова жестокая диалектика исторической борьбы. Если бы Пригожин оказался на месте Путина и продолжил бы его политический курс – он сам бы превратился в “абсолютгле зло”, и мы вели бы себя по отношению к нему соответственно. А пока он им не стал и пока он совершал действия, объективно ослабляющие власть Путина, он как относительное зло заслуживал поддержки, несмотря на все, что нам о нем известно. Это суровая реальность, но она объективна.
 
Одному из Медичи приписывают фразу о том, что выбор есть всегда, если ты готов проиграть. Несомненно, что у русской оппозиции тоже есть выбор не марать своих рук поддержкой таких недостойных бунтовщиков, как Пригожин. Если она готова проигрывать. И не важно, что Пригожин в итоге слился. Это вопрос общего характера. Сегодня Пригожин, завтра Рогожин – выбор на первом этапе будет тот же: между плохим и очень плохим. К нему надо морально и политически подготовиться.
 
Я не часто даю ссылки на свои эфиры с Ходорковским – кто хочет, тот сам находит, - но на этот раз обязан это сделать, так как состоявшаяся дискуссия носила принципиальный характер.

https://youtu.be/t95HA6KksXI

Если исчезновение из публичного пространства генерала Суровикина действительно обернется не то что его арестом, а просто даже понижением в должности, это заставит полностью поменять оптику, через которую мы смотрим на события прошлой недели. Потому что тогда – это таки мятеж, это таки про власть, а не про бабки, и это таки раскол путинских элит. Просто не по той линии, по которой многим бы хотелось. Суровикин, назначенный на должность Министра обороны таким макаром (на штыках «Вагнеров»), автоматически превращался бы в военного диктатора России, а Путин становился бы престарелым Гинденбургом при нем с перспективой быть интернированным в своем любимом, тронутым плесенью Геленжике. Это очень, кстати, похоже на правду, потому что объясняет метания Путина в последние два дня, которые начались с закрытого парада «для своих» в Кремле и закончились полетом на поклон к Кадырову (вот прям как в Орду). И, в общем, именно поэтому что-либо сделать с Суровикиным сложно – пойдут совсем уж ненужные разговоры и образуются совсем уж неуместные мысли. Но и отпустить просто так, оставив на своем месте, непросто. Ну прямо хоть обращайся за помощью к Буданову.

На фоне полномасштабного, как теперь выясняется, кризиса проснулись сурки, вылезли из своих уютных норок и сладостно втянули запах гари шустрыми носиками. Размер фиаско оказался таков, что простые володинско-кириенковские заходы, вроде «есть Путин – есть Россия», не работают. Есть-то он есть, но получается, что теперь чуть ли не каждый Пригожин может его съесть.  Как жить бабе Шуре? Требуются какие-то более сложные, более изощренные объяснения того, почему Пригожин – это тоже «все по плану», а не через то место, что выше колена, но с обратной стороны лица.
 
В целом ребята молодцы, на белую нитку  смогли все объяснить за пару суток. Логика предложена такая. Ничего особенного не произошло – вон у них Капитолий захватили, а у нас даже до МКАД  не доехали, слабаки (топливо кончилось). Главное, что система устояла – победители не трусят. Сам факт того, что  фиаско был и прошел, косвенным образом демонстрирует парадоксальную устойчивость системы к подобного рода эксцессам. В принципе, если бы не суетливая активность самого Путина, машущего «крылами» после драки как ветряная мельница, эта схема как рабочая гипотеза, может быть, и сработала бы (особенно в отсутствие конкурирующих нарративов).
 
Однако, как бы это ни было гладко на бумаге, последствиями мятежа стали глубокие овраги, которые быстро засыпать словами теперь вряд ли удастся (и это мы еще не знаем, что там происходит  с поиском карбонариев, реальных и выдуманных):
- имиджу Путина как гаранту стабильности нанесен серьезный урон, его репутационные потери велики как внутри страны, так и за ее пределами, ощущение, что Путин не контролирует ситуацию, становится навязчивым;
- элита увидела, что так можно, и это впечаталось в ее историческую память (особенно с учетом того, что сразу никому голову не оторвали, а под ручку с уважением вывели за дверь), мем «можем повторить» с этого момента звучит двусмысленно;
- элита также поняла, что народ не будет препятствием в случае переворота, любовь народа к Путину оказалась таким же  неликвидным активом, как его же прежняя любовь к Сталину, Хрущеву, Брежневу и далее по списку – им можно владеть, но его нельзя продать в момент кризиса: народ проявил полное безразличие к происходящему.
 
На мой взгляд, системе нанесен серьезный урон, она будет долго оправляться от этого удара, если оправится вовсе, история с Пригожиным закончена только в своей первой острой фазе, что будет дальше - неясно, все может развернуться в любую сторону. По своей значимости встряска сопоставима с шоком, пережитым Ельциным в 1993 году, и оставит глубокий след на психике и здоровье как самого Путина, так и вскормленного им политического монстра. Обе стороны конфликта не забудут и не простят. Поэтому они и забегали, как членистоногие от дезинсекции.
 
О том, почему выступление «оркестра» является на самом деле индикатором кризиса системы, довольно подробно рассказал Борис в интервью «Настоящему времени», что избавляет меня от необходимости вникать в подробности.
 

https://youtu.be/UnbxUBPdw6o

У русского  бога войны действительно неординарное чувство юмора. Суровикин стал призраком Залужного. Он как бы еще на своем месте, но уже явно не в своей тарелке.  Короче, ищут охранники (охранников), ищут с полицией, ищут везде и не могут найти лысого парня, что сбился с пути. Конечно, не позавидуешь Суровикину. Еще больше не позавидуешь тем, кому надо решить судьбу Суровикина. Суровикину, как и Пригожину, надули такой авторитет, что, если попробовать его резко сдуть, то взрывной волной может повредить кремлевскую стену. А она, между прочим, является раритетным памятником архитектуры средневековья, и от такого обращения может обрушиться, как Каховская плотина. А за стеной не вода, между прочим. В общем, сложная, но знакомая для власти дилемма: «Казнить нельзя помиловать». Мы все давно знаем, что это уравнение с постановкой запятой нерешаемо. Но способ есть – ввести слово-коэффициент: «Казнить сейчас нельзя, помиловать». В этом случае единственным индикатором реальных процессов становится длина паузы. Засекаем время, в течение которого Суровикин пребывает в состоянии отрицательной величины.
 

Несколько слов о метафизике мятежа. Мысли на эту тему были у меня, собственно, задолго до мятежа, да все недосуг было их записать. Мятеж лишь актуализировал эту работу, предоставив очень выпуклый и впечатляющий иллюстрирующий проблему материал.

Спустя неделю после путча мы стали свидетелями странной дискуссии между “тупоконечниками” и “остроконечниками” по поводу того, был ли пригожинский мятеж “запутинским” или “антипутинским”. Обе стороны строят свою позицию на основе “фактов”, составляя внешне безупречную цепочку из событий, которые якобы безоговорочно доказывают их правоту, объявляя противоположную точку зрения полной белибердой.
 
Можно было бы возразить, что любая событийно-фактическая цепочка сегодня априори является неполной, хотя бы потому, что большинство фактов нам пока неизвестны. Можно было бы сказать, что само противопоставление этих двух трактовок мятежа, тем более ориентированных не на его объективное историческое значение, а на мотивы его вдохновителей и организаторов, является искусственным. Пропутинским или запутинским был мятеж, мы узнаем только постфактум и, думаю, очень нескоро. Но все это на самом деле несущественно. А существенно то, что сам позитивистский метод, основанный на анализе событий-фактов, совершенно бесполезен при попытке дать оценку явлениям такого масштаба, и вот почему.
 
Россия, на мой взгляд, переживает то, что я бы назвал квантовым состоянием. Условно говоря, каждое  действительное событие, взятое изолировано, в такой момент истории может быть интерпретировано двояко, причем обе интерпретации будут парадоксальным образом верны. Можно выстроить цепочку событий, анализируя которую мы практически неизбежно придем к выводу, что все существующее не просто разумно, но еще и вечно, а можно эту же цепочку событий вывернуть наизнанку, и с пеной у рта доказывать, что “буря все равно грядет”. Я глубоко убежден, что определиться, какая из указанных трактовок квантового состояния общества является правильной, оставаясь в рамках позитивистского (то есть основанного исключительно на анализе “наличных” фактов) подхода, практически невозможно. Взгляд на мятеж как на частное и случайное по отношению к путинской системе событие в рамках этого подхода имеет ровно столько же оснований, как и взгляд на него как на индикатор глубокого системного кризиса. Оставаясь внутри позитивистского подхода, перебегая от факта к факту и кроя событие событием, никто ничего никому не докажет.
 
К счастью, правила политической философии не имеют такого рода ограничений. Они позволяют рассматривать события в более гибком, вероятностном историческом контексте. И как только мы помещаем путч, произошедший на прошлой неделе в России, в  более широкий исторический контекст, позволяющий не только фиксировать факты, но и отслеживать тенденции, его (путча) квантовая неопределенность исчезает, а интерпретация становится гораздо более однозначной. Это самое серьезное проявление кризиса системы за все время пребывания Путина у власти, уходящее своими корнями в ее основание. Можно сколько угодно гонять по кругу события и факты, доказывающие, что это была обычная разборка путинских кланов, не поделивших бюджетные потоки, вышедшая немного за красные линии, но ни один из этих фактов не может опровергнуть тенденции. А тенденция простая: каждая следующая межклановая война становится кровавее и опаснее для режима, чем предыдущая.
 
Никто не знает, где и когда рванет в следующий раз, случится ли это до смерти Путина или уже после нее, но “случай Пригожина” однозначно доказывает, что рванет, и рванет так, что мало никому не покажется. Вот такая она, метафизика мятежа.
 

Мне, как и многим, ассоциация с корниловским мятежом пришла в голову почти сразу. Вроде бы ничего общего, но не отпускает. Почему?
 
Там есть один пикантный момент. В отражении корниловского мятежа большевики, уже оформившиеся к тому моменту в серьезную, но отнюдь не доминирующую политическую силу, действовали рука об руку с либеральными партиями, поддерживавшими Временное правительство. То есть, если вывернуть ситуацию так, чтобы она легче экстраполировалась на день сегодняшний, то получается, что большевики, которые практически открыто готовили свой переворот и смещение демократического Временного правительства, решили его поддержать из тактических соображений, чтобы устранить другую, более опасную для них антидемократическую силу. Когда эта задача была решена и угроза военной диктатуры устранена, большевики сами легко и безболезненно совершили вооруженный переворот и установили свою диктатуру.
 
Обратимся ко дню сегодняшнему. Так называемое «патриотическое» (по идейной сути – национал-большевистское) движение в России к середине второго года войны оформилось в две самостоятельные колонны – Стрелковскую и Пригожинскую. Пригожин изначально был вообще не про идеологию, а только про деньги. Но политическая воронка засосала его, и он в какой-то момент стал играть на этом поле мячом, который надули горючей смесью из лозунгов Стрелкова и Навального.  То есть мы имели собственно национал-большевистскую колонну и пародирующую ее популистскую колонну, имитировавшую движение в том же направлении.
 
Что происходит во время мятежа? Стрелков становится на сторону правительства, в том числе защищает презираемого им «фанерного маршала» Шойгу. А как только мятеж закончился, он с утроенной силой обрушивается на правительство, критикуя его за непоследовательность в подавлении мятежа. В итоге мы имеем уже не две, а всего одну колонну, правда, не имеющую в своем распоряжении банды вооруженных зеков. Но это дело наживное. Стрелков и ему подобные идейные национал-большевики стали скрытыми бенефициарами этого путча, избавившись от невесть откуда взявшегося популярного конкурента. Я не утверждаю, что они смогут грамотно распорядиться этой возможностью и тем более не утверждаю, что они являются серьезной политической силой сегодня в России, но то, что они от этой ситуации выиграли, по-моему, не подлежит сомнению. Куда все повернется, сказать трудно. Впрочем, еще полгода назад трудно было себе представить, что Пригожин может быть сколько-нибудь самостоятельной силой, способной доставить столько беспокойства своим кураторам. Пока мы фиксируем рост популярности тех леворадикальных идей, выразителями которых были и Стрелков, и Пригожин, а также то, что временно в этой лодке остался один Стрелков.
 
Возвращаясь к Корниловскому мятежу, я не могу избавиться от одной мысли. А что, если бы либеральные партии рассмотрели тогда в большевиках большую угрозу, чем в Корниловском мятеже, и обрушились бы на них, сдавшись Корнилову? Безусловно, на какое-то время в России была бы уставлена реакционная и реставрационная по своему содержанию диктатура, у которой не было никаких шансов удержаться у власти долго. Но вот чтобы 70 лет тоталитарного мрака идеологических сектантов – это вряд ли. Однако, к сожалению, ответ на этот вопрос выходит за пределы моей компетенции.

А я вот почему-то верю в Евгения Викторовича Пригожина. Я думаю, что он нас всех еще резвлечет каким-нибудь острым сюжетом – прижизненно или даже посмертно. Вот не может такая натура просто так взять и сгинуть за пятак. Ярдов.
 
Во-первых, потому что не дадут. Власть предержащие наши  насколько  трусливы, настолько же и мстительны. Как только первый испуг пройдет, они возьмутся за Пригожина и компанию с силой, на которую способна только слабость. Да и без этого найдется немало желающих в России плюнуть несостоявшемуся русскому зиц-Бонапарту в спину.  Так что отсидеться молча на пыльной полке раритетов уходящей эпохи ему не удастся – придется отвечать.
 
Во-вторых, не тот персонаж. Не молчун. Не выдержит. Как я уже неоднократно говорил, во всей этой истории много субъективного, много от неординарной, брызжущей энергией натуры Евгения Викторовича. Он из тех, которых несет. И уж если понесло, то не в силах остановиться, даже если несет на черные камни. Так что «шоу маст гоу он» понятно куда.
 
Помимо всего прочего, у Пригожина обнаружился ярко выраженный «синдром актера Бубенцова».  Для молодежи, не знакомой с советской киноклассикой, поясню. Бубенцов – герой одного из лучших фильмов Рязанова, провинциальный актеришка, завербованный охранкой, которому поручено сыграть роль приговоренного к расстрелу карбонария, чтобы выявить заговорщиков среди офицерского состава армии. Однако Бубенцов так вошел в роль, что предпочел быть расстрелянным, чем признаться перед своими новыми товарищами в том, что он провокатор.
 
Тут я должен сказать нечто, что вызовет шквал критики со всех сторон. По своему происхождению Пригожин, конечно, бывший уголовник, а по своему текущему социальному статусу - мафиози. Много лет он делал бизнес на смерти, и бизнес его шел хорошо. Но то, что произошло под Бахмутом, похоже, и его сильно покорежило психологически. Когда он говорит о войне, видно, что там много окопной правды, того, что не сыграешь, и, кстати, именно поэтому его обращения так хорошо зашли народу. Я не уверен, что Пригожин после Бахмута – это совсем тот же Пригожин, что до Бахмута. Прошлое прошлым, но есть же и настоящее.
 
Могу, и, пожалуй, наверняка ошибаюсь. Но что-то подсказывает мне, что поведение Пригожина и его окружения будет не полностью вписываться в ожидаемый стереотип поведения бандюков, которых поймали за руку при попытке взять кассу. Они теперь бандиты с идеями, а это уже совсем другой расклад. Более сложный расклад, более непредсказуемый. Поэтому давайте подождем переворачивать эту страницу истории раньше, чем она не перевернулась сама собой.

Для тех, кто любит подлиннее… Вышло большое интервью на Republic.ru. Записано за неделю до мятежа, выпущено практически через неделю после него, но, видимо, не потеряло все-таки своей актуальности. В целом – это диалоги на полях гражданской войны. Для тех, кому достаточно беглого взгляда, небольшая цитата:
 
“Почему-то все считают, что эта гражданская война обязательно приобретет форму борьбы либералов с, допустим, Ротенбергами или бог его знает еще с кем. Но я хочу напомнить, что все начало XX века главными оппонентами были царский режим и либерально-оппозиционное движение: главными партиями были кадеты, эсеры, где-то консервативные партии типа октябристов. А гражданская война в основном развернулась между большевиками и крайними монархистами. Гражданская война не вспыхнет по той линии, которая нам кажется вероятной. Мы можем сколько угодно говорить о либеральной оппозиции и думать, что она будет участником гражданской войны, а она вспыхнет, допустим, между Стрелковым и Пригожиным. По крайней мере, нельзя исключать и такой вариант событий”.

https://republic.ru/posts/108914

Все удачные мятежи похожи друг на друга, каждый неудачный мятеж неудачен по-своему. Это верно и в отношении неудавшегося пригожинского мятежа. Сама возможность этого мятежа  возникла из уникальной ситуации, которая сама стала следствием допущенной властью ошибки, усугубленной последующим длительным «ничегонеделаньем», заведшим режим в этот мятежный тупик. Ошибка состояла в том, что власть сама создала и накачала оружием и деньгами автономное военизированное объединение, полностью ею не контролируемое. Поскольку этим шагом ущемлялась главная прерогатива государственной власти, - монополия на насилие, - управление этой прокси-армией могло быть поручено только особо доверенному лицу, непосредственно приближенному к национальному лидеру. Однако то, что было необходимым условием успешного ведения прокси-войн (в русском исполнении – гибридных), быстро превратилось в уязвимость при трансформации прокси-войны в регулярную войну, да еще и образца начала XX века. Между регулярной и частной армией практически сразу началась конкуренция, быстро переросшая в острый конфликт, как только война вошла в фазу, сильно отличающуюся от экскурсионной прогулки. Вся дальнейшая ответственность за мятеж лежит лично на Путине, который уже тогда, когда конфликт вошел в фазу классического русского мордобоя, продолжал витать где-то в облаке, будучи не в состоянии выбрать между тем, кто кормит его профитролями, и тем, кто водит его к шаманам. Полгода преступного невмешательства в острый межклановый и институциональный конфликт привели к тому, что иным путем, кроме насильственного, он разрешиться уже не мог. Когда тувинские шаманы наколдовали таки решение в пользу регулярной армии (впрочем, справедливости ради должен заметить, что в условиях войны оно было безальтернативным), вторая сторона оказалась загнанной в такой угол, что выбраться из него без мятежа на практике было невозможно. Таким образом, ситуация с «Вагнером» действительно выглядит как уникальная и, соответственно, неповторимая.  Это правда – такую ошибку эта власть больше не совершит (уже сейчас звучат призывы забыть навсегда аббревиатуру «ЧВК»). Но это не помешает ей совершить какую-то другую ошибку, которая приведет к тем же результатам. И залогом этого является то, что у системы остается все тот же единственный гарант, который в критический момент не может выбрать между личным поваром и личным аниматором.

 
Удивительным образом первый же вопрос, заданный Борисом на записи «Пастуховской кухни», которую мы пытаемся вернуть в привычный «нечрезвычайный» формат, попал в резонанс с мучительным  текстом, который я писал уже несколько дней. Это убедило меня, что его все-таки надо опубликовать.
 
Я думаю, что пригожинский мятеж имел и будет иметь серьезные последствия не только для режима, но и для его оппонентов, включая либеральную русскую интеллигенцию, перед которой он поставил ряд вопросов, отвечать на которые уклончиво будет теперь гораздо сложнее.
 
Естественная и в целом высокогуманная вечная мечта русской либеральной интеллигенции о мирном транзите власти сама по себе никому не вредит. Мечтать вообще не вредно. Однако, помещенная в контекст реальной политической борьбы, она становится важным инструментом апологии режима и демотивации гражданского общества.
 
Мирный транзит власти, к сожалению, возможен на практике ровно до тех пор и ровно в той степени, в которой одна из сторон политического противостояния может рассчитывать на то, что сдача ею властных позиций без ожесточенного вооруженного сопротивления может быть компенсирована реальными гарантиями сохранения свободы, собственности или хотя бы жизни.  К сожалению, в обстоятельствах, когда эта сдающая полностью или частично свои властные позиции сторона является агрессором, развязавшим полномасштабную войну, ведущуюся террористическими методами, такие гарантии не могут быть предоставлены, а даже если и будут предоставлены, то не будут исполнены. И власть имеющая сторона это прекрасно осознает.
 
Как следствие, для режима Путина мирный, то есть компромиссный  исход противостояния с гражданским обществом является утопией. Перефразируя Маркса, можно сказать, что нет такого насилия, на которое режим Путина, как до, так и после его ухода из власти (что, скорее всего, будет  сопряжено с уходом из жизни), не готов будет пойти ради самосохранения. Пригожинский мятеж в этом смысле является просто наглядной иллюстрацией того, на что эти люди способны пойти тогда, когда речь заходит об их личном благосостоянии (очевидно ведь, что непосредственной причиной мятежа была борьба за бюджетные потоки). Трудно даже представить, на что они готовы будут пойти, если речь зайдет об их коллективном выживании.
 
В сложившейся ситуации либеральная интеллигенция  со своей мечтой о мирном транзите бежит впереди паровоза, в топке которого сжигаются мегатонны насилия. И дело даже не в том, что паровоз переедет эту мечту, не заметив ее на своем пути, а в том, что эта мечта мешает выйти на рельсы и парализует волю к сопротивлению у тех, кто мог бы попытаться остановить этот паровоз. Для этого режима не существует ненасильственных путей конверсии. Он отсек их в момент, когда сорвался в войну с Украиной. С этой точки компромиссные стратегии выхода из кризиса  обнулились. Это жестокая правда о России будущего, но надо научиться смотреть ей в лицо.
 
Насильственный переворот неизбежен, и поэтому  русской либеральной интеллигенции придется определяться со своим отношением к нему. Но это только половина правды о России будущего. Правда же состоит в том, что это, скорее всего, переворот черных против серых. Самая большая ошибка, которую может допустить российская демократическая оппозиция в этой ситуации, – это встать на сторону серых, потому что они лучше, чем черные. К сожалению, надо свыкнуться с мыслью о том, что хуже нынешних серых не может быть ничего, а лозунг о поражении режима в войне как единственной возможности продолжает быть единственно работающей практической формулой спасения России даже в том случае, если эта война гражданская. А все разумное, доброе и вечное еще обязательно станет актуальным в России, но только в шесть часов вечера после войны.

https://youtu.be/qaMspYA-QFg

 

Одним из последствий мятежа Пригожина стала дискуссия (временно - теоретическая) о том, можно ли поддержать одно зло против другого и что это (новое) зло может дать той части общества, что не хочет выбирать между диктатурами, а хочет нормально жить.

Не имея ни малейшего желания теоретизировать о том, как выглядела бы диктатура Пригожина, мне есть что сказать о потенциальном «окне возможностей» в такой диктатуре.

Оказавшись у власти на месте Путина, любой, кто придет на это место не в виде согласованного и заранее прописанного приемника, будет вынужден решать неординарную задачу: как держать доставшиеся «в наследство» кланы равноудаленными и разруливать конфликты. Не имея авторитета человека, приведшего всех к кормушке, и годами наработанного Путиным авторитета, проблема равноудаленности станет довольно остро, а «зачистка» всех и вся потребует уже полноценной гражданской войны, ресурсов провести которую без риска для собственной власти у этого человека не будет.

Что ему останется? Как ни смешно, ему придется выстраивать систему правосудия - пока только для своих. Систему, где законы действуют в отношении элиты, позволяя им иметь арбитров, напрямую не зависящих от центральной власти. Так когда-то Пиночет создавал в Чили правовую систему, чтобы обеспечить безопасность западным инвесторам (и тем самым привлечь их). А работающая правовая система - страшная вещь: не успеешь оглянуться, как она начинает пускать корни.

Поэтому один из ответов на вопрос «а какой толк менять шило на мыло» заключается в том, что любой другой метод перехвата власти будет требовать хоть каких-то работающих правовых институтов (а все они уничтожены на сегодняшний день). И любая власть, в интересах которой может быть их строительство (пусть и под себя), лучше той, которая успешно стремится только к их полному уничтожению.

Для многих людей слова «либерализм» и «гуманизм» – почти синонимы. Еще большему количеству людей (особенно в России) кажется, что либерализм придуман, чтобы им было хорошо. Часть людей искренне верит, что либерализм – это про то, что каждый может делать все, что  хочет (это же про свободу). Некоторые полагают, что либерал - естественный враг любой государственности, который должен стремиться к тому, чтобы государства везде стало меньше. Для других – либерал есть обязательно космополит, отрицающий национальное.

Увы, реальность весьма далека от этих представлений. Либерал – это всего лишь сторонник верховенства права, который хочет, чтобы все были равны перед законом: и Путин, и Джонсон, и Трамп. Ради достижения этой своей цели он часто готов применять насилие, особенно тогда, когда без насилия эта цель недостижима. Практический либерализм хорош первые несколько мгновений, пока не приходит осознание, что закон ограничивает не только твоего соседа по лестничной площадке, но и тебя самого.

Для человека, привыкшего к вольнице, которую в России повсеместно путают со свободой, жизнь в либеральном государстве невыносима. Он быстро приходит к выводу, что нигде так вольно ему не дышится, как на Родине. Если ему рассказать, что слово «нация» придумали либералы, он будет потрясен. Люди, которые думают, что свободная Россия будет чем-то вроде местного филиала рая, путают либеральные убеждения с любовью к комфорту. Для всех нынешних русских, развращенных веками сладостного беззакония, перестроенная на действительно либеральных принципах Россия покажется тюрьмой народов. Тут никто так "плохо" жить не привык.

Если либерализм в России когда-нибудь все-таки восторжествует, то он, скорее всего, родится на волне насилия;
- родившись, безжалостной рукой установит верховенство права, которого в полном объеме на этой планете непуганных идиотов (Илья Ильф – не я) никто еще не видел;
- заставит отказаться от тысячи милых сердцу привычек, которые веками скрашивали быт русского человека вне зависимости от его принадлежности как к низшему, так и высшему сословию. Это не совсем то, что ждет от либерализма русская интеллигенция.

Либерализм - это в первую очередь порядок, а во вторую - свобода. Потому что свободы без порядка не существует. Либеральный порядок отличается от других видов порядка тем, что он основан на праве, а не тем, что он гуманный. Либеральный порядок - не очень симпатичная штука, иногда он бывает невыносим. Но у этого несимпатичного порядка есть одно преимущество: общество, в котором он существует, трудно обманом заставить воевать.

Что может быть хуже Путина? Этот простой вопрос неожиданно разорвал привычный либеральный дискурс и заставил оппозиционно настроенную по отношению к войне и режиму мысль натужно гудеть, как провода под высоким напряжением.
 
В то время, как по всем каналам контролируемого правительством телевидения лучшие стендаперы Кремля  призывают немедленно применить ядерное оружие против Украины, член высшего экспертного совета по внешней политике в статусе главного придворного геополитика идет еще дальше и требует нанести превентивный ядерный удар по столицам Восточной Европы, но и он оказывается всего лишь эстрадным ветераном, приглашенным на разогрев перед выступлением звезды, которая  в своем телеграм-канале почти ежедневно призывает испепелить столицы Западной Европы (чего мелочиться), люди, в основном находящиеся именно в тех местах, которые как раз предполагается испепелить, глубокомысленно обсуждают, не приведет ли крах режима Владимира Путина к возникновению еще худшего режима?
 
Наблюдая за этой феноменальной дискуссией и пытаясь откопать какие-то рациональные корни, ее подпитывающие, я пришел к убеждению, что в ее основе лежит сохранившее свое влияние на значительную часть российской интеллигенции, даже резко отрицательно настроенную в отношении режима и войны, реликтовое обаяние Путина, которое он излучал в первые годы, точнее даже месяцы своего правления. Для этой, на самом деле весьма значительной части русской интеллигенции, характерно восприятие угроз, исходящих от Путина, как шутки, дурного розыгрыша. Мол, на самом-то деле он ничего такого делать не собирается, а только пугает, иными словами – блефует. А вот другие (Пригожин, Патрушев, Медведев на худой конец) – они точно шутить не будут. Они все поэтому  – хуже, а он – лучше.
 
Сколько раз я это слышал за последние годы от умнейших людей, которым я не чета, но которые сегодня нипочем не признаются в том, что они это говорили. Путин не начнет массовых репрессий, он же не дурак, Ходорковский и Браудер – это частный, особый случай, он просто пугает других. Путин не будет отдавать приказа убивать оппонентов, Скрипаль – это особый случай, он предатель, там свои разборки, но политический террор не про него. Путин никогда не ввяжется в войну с Западом из-за Украины, он не идиот, он все понимает, Крым – это особый случай, это был способ сплотить нацию на патриотическом хайпе.
 
Перешел к массовым репрессиям, развязал политический террор, втянул в Украине Россию в войну с Западом на истощение (уже смешно), – но никаких уроков никто не извлек. По-прежнему с разных сторон я слышу: он не начнет ядерную войну, он не самоубийца, он просто пугает, Каховская ГЭС – это частный случай, там реальная и конкретная тема была с украинским наступлением, но Запорожскую АЭС он  никогда взрывать не будет. А вот промокашка Пригожин, склеротик Патрушев или блогер Медведев – те, конечно, могут, настоящие звери. Поэтому после Путина может быть намного хуже. В общем-то, его надо беречь и охрану приставить, чтоб не сбежал. Впрочем, охраны, пожалуй, хватает.
 
Если бы пригожинского мятежа не было, его следовало бы придумать. Он оказался лакмусовой бумагой, с помощью которой удалось обнаружить и сделать наглядным застой либеральной мысли в России. Вся премудрость либеральных пескарей, оказывается, заключалась в том, что ничего не будет происходить, пока Путин не умрет, а когда он умрет, то может быть еще хуже, поэтому лучше, чтобы он жил подольше. Мятеж вернул жизнь в либеральный дискурс, он заставил оппозицию занимать позицию по отношению к конкретным историческим ситуациям, которые не вписываются в священные либеральные шаблоны. Это дорогого стоит и, может быть, это и есть самый ценный итог путча на данный момент.
 
 

Дуплет в Чечне с одновременным осуждением жены неугодного Кадырову члена Верховного суда и избиением журналиста “ Новой газеты” Елены Милашиной с адвокатом  – это такая всероссийская Кущевка 2.0. Некое наглое демонстративное насилие фаворитов, которое принимает масштабы, нежелательные для Путина и в целом опасные для режима, с которым Путин, однако , не в состоянии справиться.
 
Путин ничего не может сделать ни с одним своим фаворитом, не разрушив сложившийся баланс власти, а они это знают и пользуются этим как его слабостью в своих интересах. Пригожин понимал зависимость Путина от него, и поэтому смело катил бочку на Шойгу и генштаб, пока она не выкатилась на встречку. Кадыров знает о зависимости Путина от него, и поэтому под шумок расправляется со своими личными врагами  самым зверским способом. Вышло не очень красиво. В результате “подшерсток власти” покрылся гусиной кожей от страха и возмущения. Реакция превысила допустимый болевой порог режима. Это тут же зафиксировал чуткий камертон Пескова, у которого на такие дела нюх.
 
В таких случаях задача режима  - микшировать серьезные  отклонения от обычной нормы насилия, потому что сегодня у общества появилась только “гусиная кожа”,  а завтра вообще  “шерсть вздыбится”. А как теперь это сделать?  Ведь надо снова делать вид, что идет расследование, требовать от Кадырова кого-то сдать (ну как после убийства Немцова), унизить. А где гарантии, что Кадыров в ответ так же, как и Пригожин, не выедет на встречку? Нет больше никаких гарантий для гаранта. Это и называется системный кризис власти как он есть.  

Ещё немного о диалектике добра и зла (пост навеян ночной перепиской с моим школьным другом (естественно, киевским), который вот уже полтора года скрупулезно уведомляет меня по ночам об обстановке скупым сообщением в телеграм: «бомбят!»). Его тоже, как и многих россиян, волнует, что на смену Путину могут прийти силы, которые будут еще более настойчиво и последовательно творить зло, чем это сегодня делает сам Путин. Учитывая то, что он находится сейчас в точке максимального приложения усилий этого зла, его обеспокоенность заслуживает того, чтобы вернуться к вопросу еще раз, расставив акценты.
 
Режим Путина по мере развития кризиса будет все чаще и чаще подвергаться испытаниям, подобным тому, которое мы наблюдали неделю назад во время пригожинского мятежа. Возьмусь утверждать, что с большой долей вероятности основные неприятности режиму Путина будут создавать реакционные силы, целью которых является превращение войны в глобальную, а России – в военный лагерь или даже просто в концлагерь. С моей стороны было бы странным утверждать, что «черные», критикующие «серых» за то, что  те недостаточно «черны», являются добром только на том основании, что они атакуют какое-то другое уже существующее, наличное зло. Но они дают добру уникальный шанс встрять в спор двух зол между собою и таким образом снова стать историческим игроком (которым сегодня в России, увы, добро не является). То есть такие распри зла промеж себя есть  уникальное окно возможностей для добра, если оно, конечно, готово этим окном воспользоваться, а не сидит с гордым видом и не ждет, когда его под гром фанфар пригласят пройти через парадный подъезд. Боюсь, что никогда уже. Если добро хочет победить, оно не должно быть слишком заносчивым и высокомерным. Открылось окошко – бери лестницу и лезь в дом. Но многие предпочитают мокнуть на улице с гордым видом.
 
Но суха теория, поэтому рассмотрим то же самое на конкретном примере. Является ли Пригожин добром для России? – Упаси, Господи. Означал бы его приход к власти установление худшего режима, чем тот, который сегодня существует при Путине? – Я лично сильно в этом сомневаюсь по причинам, о которых чуть раньше уже писал, но чисто теоретически это возможно. Означает ли это, что Пригожин есть большее зло, чем Путин? – Нет, не означает, как минимум,  по двум причинам: Пригожин есть порождение Путина, а не наоборот, и Пригожин не может быстро спаять систему как Путин, а значит, его власть будет  почти наверняка менее устойчивой в первое время, предоставляя другим силам определенные возможности для действия, которых при Путине у них нет. Надо ли было помогать Пригожину? Конечно, нет. Этого еще только не хватало.  Но ему и не надо было мешать. Потому что мешать Пригожину означало бы взять сторону Путина и оказаться пособником абсолютного исторического зла для России.
 
В этом споре (Пригожина и Путина) нет стороны добра, а значит, и не надо в него лезть ни на чьей стороне. Надо в таком случае быть готовым воспользоваться моментом, чтобы выступить на своей собственной стороне, начать действовать не тогда, когда власть максимально готова к тому, чтобы подавить любое возмущение гражданского общества, а тогда, когда ей это менее всего сподручнее. Вот и вся премудрость на уровне детского сада ясельной группы политической борьбы. А все, что сверх этого, – то от лукавого. Совершенно очевидно, что в сегодняшней России среди «людей добра» мало кто оказался готов к такой ситуации, которая возникла вследствие пригожинского мятежа. Не то что политически или организационно, но даже просто психологически. И именно поэтому такие азбучные истины приходится  сейчас проговаривать вслух. Уж слишком много развелось в России любителей звать народ на баррикады по поводу и без повода, когда хороший политик собаку из дома не выгонит, а как возникает действительно критическая для власти ситуация, то и не сыщешь никого. Все спорят о добре и зле.
 

Я прямо чувствую себя как продюсер группировки «Ленинград», от которого ушел вокалист. Айдар Ахмадиев пригласил Бориса в свою часовую программу. Я, естественно, слушал и понял, что есть много вопросов, которые я мог задать на «Кухне». Но есть один момент, который мне показался особенно интересным и заслуживающим отдельного рассмотрения – о снижении цены входного билета в переворот (революцию). Практика, которая, как любил говаривать один завиральный теоретик, является критерием истины, показала, что и один в поле - воин. Ну, не один, конечно, а тысяч двадцать-тридцать, но для ста сорока миллионной страны цифра отнюдь не запредельная. Еще месяц назад рабочей парадигмой оппозиции была ставка на «миллион плюс» вышедших на улицу. Сегодня, как справедливо заметил Борис, мы увидели, что в условиях межкланового клинча и нескольких десятков тысяч может оказаться достаточно, чтобы до основания потрясти основы режима. Это ценное новое знание, которое не «затрется» и с которым теперь придется жить. Обе стороны намек поняли. О других «открытиях» можно послушать в первоисточнике здесь:
 
https://www.youtube.com/live/ffYk5we-ZCA?feature=share
 

Если бы мне потребовалось одной фразой определить настроение умеренно пропутинских элит (а это твердое большинство правящего класса) после пригожинского мятежа, я бы обратился к классике советской мультипликации – «похоже, пчелы начинают что-то подозревать».
 
В общем-то, аналогия с растревоженным ульем видится в любом случае вполне уместной, но важно понимать истинную причину этой тревоги. Она вовсе не в том, что пчелы почувствовали какую-то серьезную и реальную угрозу. В этом случае их реакция была бы куда более острой – рой снялся бы с места и полетел. Как раз наоборот, пчелы продолжают жить по-прежнему безмятежно, купаясь в золотой пыльце (ведь Путин, как и раньше, дает им все), но им перестало нравиться их собственное звучание – они прислушиваются к себе и понимают, что жужжат как-то иначе. То шершень какой-то помешает, то пчеломатка заистерит. Самый большой удар Пригожин нанес не столько по Путину, сколько по общей атмосфере улья. Она перестала быть благостной. Сбилась мантра путинских элит, бесконечным повторением которой они успокаивали себя все эти долгие месяцы войны.
 
Путинские лоялисты так прожужжали уши своей мантрой, что не представляет никакого труда здесь ее воспроизвести:
- Война была ошибкой, но придется доводить дело до конца, иначе будет хуже;
- Жизнь изменится необратимо, но без Запада можно прожить;
- Война затянется на десятилетия, но ресурсов хватит;
- Путин может прожить до девяноста лет. Пока он жив, ничего не изменится. Просто все будет медленно приходить в упадок;
- Даже если Путин умрет, то все равно ничего не изменится, потому что власть достанется по наследству новому Путину, и все продолжится;
- Может быть, при внуках и правнуках все-таки что-то поменяется, но мы этого не увидим.
 
До последних событий реальность отскакивала от этой мантры как горох от стены. Что бы ни случилось, оно трактовалось в духе «все, что Путина не убивает, делает нас сильнее». Пригожинский мятеж прошелся серпом по этой мантре. Выяснилось, что все не так однозначно. Что пять тысяч вооруженных и рассерженных людей могут беспрепятственно пройти маршем от Ростова до Москвы; что Путин может сначала бесследно исчезнуть, а потом заистерить и броситься в гущу толпы; что для обороны Москвы, как в 41-м, нужно  поднимать кремлевских курсантов и объявлять выходной. Этого элите уже не развидеть. Ей прилетело из прошлого, и пчелы начали подозревать, что  «лихие девяностые» отнюдь не закончились.
 
Я думаю, что на первом этапе последствия мятежа для кремлевской элиты будут не политические, а психологические. Он травмировал ее историческую память. Теперь они будут знать, что, оказывается, и так можно. Глубинные причины кризиса не устранены, поскольку они неустранимы. Рецидивы поэтому неизбежны. Но каждый новый рецидив будет проходить на все более тяжелом психологическом фоне, постепенно сдвигающемся из “зоны эйфории” в “зону депрессии”.
 
 

Чечня представляется многим неким enfant terrible среди российских регионов, зоной сталкера, в которой не действуют никакие российские законы, а государственный суверенитет России поддерживается исключительно благодаря личной понятийной (мафиозной по сути) унии между Кадыровым и Путиным. Нисколько не сомневаясь в том, что так все дела в реальности и обстоят, рискну спросить: а действительно ли во всех иных местах они обстоят иначе?
 
Действуют ли законы в Туле, где упертый фаворит президента вот уже год издевается над одиноким отцом, отобрав у него дочь и запихнув ее при живом родителе в приют лишь потому, что отец что-то не то запостил в интернете? На какой унии основаны были отношения с хабаровским губернатором, которого, несмотря на беспрецедентные протесты населения, сгноили в тюрьме лишь потому, что он лег поперек чьих-то сиятельных экономических интересов?
 
Парадокс в том, что  кадыровская Чечня – это не урод в славной семье российских регионов, а карикатура на них, парадоксальный выпуклый политический шарж, в котором все общее заострено, подчеркнуто и доведено до абсурда. Все регионы России сегодня управляются по понятиям, нигде не действует закон, в каждом местный вождь может творить (и творит) все, что хочет, пока его личная уния с центром это позволяет. Просто остальные пожиже будут: их уния не непосредственно с Путиным, а с его прокси – администрацией президента. А что до избиений журналистов арматурой, то Кашина и Бекетова били не чеченцы и не в Грозном. Для этого так далеко летать не надо.
 
За все, что происходит и еще будет происходить в Грозном, ответственность несет Кремль и его хозяин. Расправа над Милашиной и Немовым - это не эксцесс исполнителей, а обратная сторона навязанных стране стиля и методов управления. Это часть «пакетного предложения» мафиозного государства. Сегодня это случилось в Чечне, а завтра случится в любом другом месте, так как все  они управляются тоже через одно место.
 
И это та самая неприятная правда, которую хотелось бы скрыть, спихнув все на местную национальную или религиозную особенность – мол,  tradition у них там такой. Отсюда и ханжеская реакция на инцидент (Путину доложили, Министр пролил цифровую слезу) – лишь бы увести от себя подальше, в горы, в аулы, где «злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал». Увы, эти кинжалы обтачивают в Кремле, а кто их подбирает на большой дороге, особого значения не имеет. Поэтому никого никогда не найдут, да и искать толком не будут, а еще и поиздеваются над жертвами произвола.