У меня есть нехорошее чувство, что реальность превзойдет наши самые худшие ожидания, по крайней мере на ближайшую перспективу. Мы недооцениваем два параллельно действующих фактора, подгоняющих и стимулирующих друг друга: желание путинских элит (а это уже не сто и не тысяча человек) выжить любой ценой (и четкое понимание ими, что потеря власти – это потеря всего, а не только собственности) и формирование гигантского мифологического пузыря новой утопии о «неевропейской России», в который погружается сознание этих элит. Вместе это создает предпосылки для того, чтобы в ближайшее время сбывались самые невероятно мерзкие и похабные сценарии – то есть все сценарии, кроме умеренных и относительно сбалансированных. Мы никак не можем до конца поверить, что они действительно хотят создать «нового человека» по образу и подобию своему. В этом смысле у войны есть иная, кроме очевидных, цель – служить шлифовальным инструментом, с помощью которого из советского бревна выкраивается новый путинский буратино. А для того, чтобы было сподручнее засовывать бревно в этот адский токарный станок истории, с него надо предварительно срезать все сучки «старой культуры». Она, похоже, сейчас и станет главной жертвой нового этапа путинской революции. Выбивание в прямом и переносном смысле слова того типа культуры, который своим истоком имеет XX съезд, практически неизбежный следующий этап, если станок не сломается сам по себе по независящим от нас причинам.

Путин дал в Кремле многочасовой сеанс одновременной игры в маниловщину. Всем все пообещал сделать еще лучше, чем было, но только к 2030 году. У меня даже сложилось впечатление, что у него в столе лежат готовые сценарии избирательной кампании на 2024, 2030 и 2036 годы, но он по ошибке вытащил не ту папку. Эта конкретно была уже за 2030 год. Дальнозоркость Путина поражает. Охват тем гигантский, детализация того, что будет через много лет, беспрецедентная. Хотелось бы такой же детализации по отношению к настоящему, но ее не было. Война в послании была эхом, отдаленным фоном, антуражем для обсуждения планов громадья. Количество розданных слонов превысило их общее поголовье на планете и уж точно вышло за пределы бюджетных возможностей России. Путин вел себя так, как будто дух умершего Ротшильда вселился в него.

... И только один пункт звучал диссонансом и насторожил: когда Путин много говорит о налоговом маневре, это значит только одно: денег нет, но вы держитесь - будут грабить.

P.S. Впрочем, грабеж может быть и более масштабным. Сюрприз был припасен на десерт. В конце усыпляюще нудной речи Путин вдруг перехватил повестку Навального и призвал разделаться с псевдо-элитами 90-х, заменив их СВО-элитами. Ближайшее будущее покажет, было ли это очередным путинским блефом или скрытым призывом к новому «черному переделу».

Абсолютно политически бессмысленная и по-человечески отвратительная суета власти вокруг тела Алексея Навального наводит на мысль, что у самой власти ожидания от похорон примерно такие:

https://youtu.be/6eS-JqesARY?si=cUxBXJdewoGopU9n

Я планировал сегодня написать что-то личное о Навальном и даже почти написал. Но потом понял, что это именно тот случай, когда “мысль изреченная есть ложь”, и оставил эту идею. Вместо этого я решил написать о другом.

Владимир Путин, говорят, очень любит историю. Вот и я хочу напомнить об одной истории, которая начиналась не так уж далеко от Патриарших лет эдак четыреста тому назад.

Никто не знает, каким правителем мог стать царевич Дмитрий. Хорошим или плохим, тираном или юродивым на троне. Его убили раньше, чем он смог проявить себя, и он навсегда остался святым. И в мифологии, и в истории.

Никто не знает до сих пор, кем именно, а главное - по чьему приказу был убит царевич Дмитрий. Как сказал бы Небензя: «Вы нам ничего не докажете!». Возможно, задолго до Небензи что-то подобное говорил и царь-временщик Годунов, тайными тропами пробравшийся с черного хода на русский трон. Но молва прочно связала это убийство с именем царя Бориса.

Царь Борис был не только хитрым, но и умным. Может быть, он был одним из самых одаренных государей на русском престоле. Он совершил много славных дел, достойных того, чтобы потомки вспоминали о нем с почтением. Но в памяти потомков он остался только убийцей царевича Дмитрия. Это клеймо не затерлось за столетия, оно стало частью национального мифа.

На Путине отныне и во веки веков будет теперь лежать проклятие Годунова. Что бы он ни сделал еще, в конечном счете он останется в памяти поколений как “убийца Навального”. И это вне всякой связи с тем, убивал он на самом деле или нет, доказано оно или не доказано. Все, история его припечатала. И закончит, скорее всего, как Годунов: неожиданно и непонятно. И тоже никто ничего не докажет.

Как сказал один великий дипломат (не Небензя), случившееся – «хуже, чем преступление. Это большая историческая ошибка».

Жизнь наглядно показала, что для того, чтобы реализовать конституционное право на свободу слова и свободу собраний, в России надо умереть.

Мы не могли не выйти в эфир с Борисом сегодня. Мы не говорили больше о смерти. Это было послесловие к похоронам Алексея Навального, в котором мы пытались осмыслить увиденное.

Совершенно неожиданно я, похоже, оказался более оптимистично настроен, чем Борис. Я по итогам прошедших со дня гибели Навального двух недель сделал для себя два вывода:

Во-первых, власть всемогуща, но не всесильна, и ломает зубы, когда орех оказывается слишком крепким. Это полезное знание, и это надо запомнить.

Во-вторых, протестный потенциал остается значительно выше предполагаемого уровня, а общество по-прежнему сильно «недопугано», невзирая на террор. В условиях реальной революционной ситуации (не как сейчас) все может в этой стране развернуться самым неожиданным образом.

В общем, я даже готов понять (но не простить) парней в Кремле, - им реально есть чего опасаться.

https://youtu.be/Yh7hddnXtaM?si=84NoN_nTLOa6qZva

Чисто инерционно будущая «нормализация», которая, конечно, рано или поздно все равно произойдет, будет выглядеть как «возвращение к норме». Однако возможен и другой вариант – «создание новой нормы». Многое будет зависеть от того, кто выступит «нормализатором», то есть той движущей силой, которая возьмет на себя ответственность за формирование иного, альтернативного нынешнему порядка.

На сегодняшний день доминирующими являются два концепта. Первый популярен среди лоялистов и сводится к тому, что никакой «нормализации» в принципе не будет, потому что «все существующее разумно», а значит, и является нормой (а русский норму знает). Второй распространяется среди противников режима и особенно силен в эмигрантских кругах. Он сводится к тому, что движущей силой «нормализации» будет некий обобщенный «противник войны».

Дальше представления тех, кто уверен в неизбежности «нормализации», разнятся: для кого-то «актором» является лишь узкий круг самых принципиальных противников войны (к которым обычно причисляются только члены собственного эмигрантского кружка), кто-то придерживается более широких взглядов и видит в качестве актора широкую коалицию антивоенных сил, придерживающихся самых разных взглядов по всем иным вопросам. Но общий смысл один и тот же – конверсию режима будут осуществлять те, кто в данный момент являются его убежденными противниками, а значит, в большинстве своем как раз и находятся либо в тюрьмах, либо в эмиграции.

Но возможны и другие версии. Четверть века правления Путина сильно перетряхнули Россию. Выросло два поколения, глубоко индоктринированных национал-большевизмом (путинизмом). В значительной степени за эти годы в России сформировалось совершенно иное общество, живущее другим экономическим и политическим укладом, чем на рубеже тысячелетий. Родить это общество обратно вряд ли удастся даже после ухода Путина (по крайней мере - сразу). Дальнейшее развитие, скорее всего, будет происходить на этой сфорировавшейся при Путине базе, а не в обход нее.

И когда «нормализация» начнется, то, во-первых, она начнется как движение к какой-то якобы новой норме (пусть она и будет сильно напоминать старую на деле), а во-вторых, движущей силой этой нормализации на самом первом этапе станет «разочарованный воин» - бывший сторонник войны и даже активный ее участник, у которого в голове возникли сначала смутные, а потом и все более определенные сомнения в том, что он воевал за правое дело. Сильной стороной этого «актора» будет то, что он продолжит оставаться органичной частью этого испорченного, насквозь прогнившего общества, перед которым этому обществу не надо будет оправдываться за свои грехи. Они будут слеплены из одного теста.

Героем России будущего, по крайней мере, на самых первых порах, станет отнюдь не политзек и не политэмигрант, а «полковник Васин», который скажет своим бойцам:

«Пойдём домой,
Мы ведём войну уже семьдесят лет
Нас учили, что жизнь - это бой
Но по новым данным разведки
Мы воевали сами с собой».

К исходу третьего дня растянувшихся на неопределенный срок похорон Навального стало понятно, что гражданская панихида переросла в акцию гражданского неповиновения.

Масштаб этого гражданского неповиновения таков, что становится очевидным – в России идет холодная гражданская война. Эта война не является горячей пока только потому, что одна из сторон конфликта безоружна, а другая прикрылась щитом гостеррора.

В течение буквально одного только месяца Кремль получил две неприемлемые “картинки” – “очередей к Надеждину” (на сборе подписей) и “очередей к Навальному” (на кладбище). Интерпретировать это как-то иначе, чем как фронду, практически невозможно. Несмотря на десятилетие террора и два года войны, протест не задушен, и гидра революции готова поднять голову при первой возможности.

Это, кроме всего прочего, публичная пощечина АП, и я нисколько не буду удивлен, если после выборов Кириенко сменит место работы, так как желающих списать эти “картинки” на него и тем самым закрыть тему будет предостаточно.

Россия – продолжение полета. Пост в двух частях. Часть 1.

Источником многих ошибок, приведших в конечном счете к новой войне в Европе, является неправильная оценка Западом «исторического тренда» для России. Все, что случилось в России после распада СССР, было принято рассматривать сквозь призму концепции «decline of Russia», в вольном переводе – «заката России». Даже когда речь шла о «демократическом транзите», то по умолчанию подразумевалось, что это транзит хоть и демократический, но понятно - откуда и понятно - куда.

Это не значит, что на Западе мечтали о «расчленении России», как об этом любит говорить Путин - они же не из Питера. Наоборот, распад России был и остается страшным сном американских и европейских политических элит. Но почему-то считалось, что Россия больше никогда не будет способна «по-взрослому» вмешиваться в дела «больших парней» международной политики и, тем более, ломать установленные ими правила игры. В 90-е годы прошлого века Россию как бы вывели «за штат» мировой политики, рассматривая ее скорее как объект, а не как субъект последней. Тем неожиданней стал сюрприз, приподнесенный Россией в XXI веке. К ее возвращению в большую игру никто элементарно не был готов ни физически, ни психологически.

Реальность, как это часто бывает, оказалась существенно сложнее описывающих ее схем. Действительно, к концу XX века Россия утратила возможность продолжать играть ту роль в мировой политике, которую она играла в течение четырех десятилетий после окончания Второй мировой войны, закрепившись в статусе одной из двух мировых «сверхдержав». Но это, как выяснилось, не означало, что она вообще покинула сцену мировой политики. А именно так это по умолчанию было оценено другими акторами. Сойти со сцены и уйти со сцены оказалось не совсем одно и то же. Россия сошла, но не ушла.

По итогам Второй мировой войны в системе международных отношений возникла уникальная ситуация, позволившая России почти на полвека ворваться в стратосферу мировой геополитики. Последовавшая затем потеря этой «высоты» почему-то была воспринята на Западе (да отчасти и в России) как неуправляемый штопор, из которого Россия либо вообще никогда уже не выйдет, либо выйдет у самой кромки земли, чтобы продолжить дальнейшее путешествие по страницам мировой истории уже только на «бреющем полете», облизывая не ею созданный ландшафт. Из поля зрения почему-то выпало, что между стратосферой и уровнем земли есть много промежуточных уровней. Однако почти никто не предполагал, что «сбитый летчик» снова начнет набирать высоту.

Даже сейчас, когда Россия выделывает в небе одну «мертвую петлю» за другой, на ее «выкрутасы» продолжают смотреть скорее с изумлением, чем со страхом. И еще: не летать и залететь не туда, куда надо, – это разные вещи. Россия сегодня явно залетела не туда, но она по-прежнему летает, и это то обстоятельство, с которым приходится считаться.

Окончание Первой части. Продолжение в следующем посте.

Часть Вторая. Начало в предыдущем посте.

«Высоту», которую Россия занимала в течение того короткого исторического периода, который многие сегодня берут за базовую точку исторического отсчета, следовало бы рассматривать скорее не как норму, а как исключение. И наоборот, потеря этой «высоты» должна была бы трактоваться как возвращение к исторической норме, а вовсе не как цивилизационная катастрофа. Когда «советские двигатели» исчерпали свой ресурс, Россия не упала, а просто переместилась в обычный для нее эшелон влиятельного «актера второго плана» мировой политики, где и была в течение приблизительно двухсот лет до обретения “супердержавности”: от взятия Берлина генералом Чернышевым (при Екатерине II) до взятия Берлина маршалом Жуковым (при Сталине).

Все это время, - может быть, за исключением короткого промежутка между войной с Наполеоном и первой Крымской войной, когда роль России в Европе была сопоставима с ролью СССР в мире после Второй мировой и до конца Перестройки, - Россия скорее влияла на мировую политику, чем определяла ее. Она очень часто действовала в истории не столько в собственных интересах, сколько в пользу “третьих лиц”. Ее европейские союзы в большинстве случаев были для нее невыгодными, а иногда и вынужденными. Она редко становилась бенефициаром выигранных ею войн, чаще действуя на поле битвы в чужих интересах. Ее участие даже в таких конфликтах, как война с наполеоновской Францией и Первая мировая война, вряд ли можно считать продуманным и неизбежным.

В течение этих двухсот лет трудно было представить европейскую историю без русского участия. Вряд ли какое-то серьезное глобальное событие могло произойти без учета «русского фактора». И, хотя мысль об ограничении влияния России никогда не покидала европейские умы, на практике никому не приходило в голову игнорировать Россию как центр силы и влияния. Зато в конце XX века, после того, как Россия слезла со своего сверхдержавного пьедестала, эта мысль показалась многим вполне симпатичной и, главное, практичной. Фундамент сегодняшнего кризиса закладывался десятилетиями, в том числе – политикой Запада в области безопасности. И то, что сегодня об этом говорит Путин, пытаясь оправдать в том числе и таким образом свою агрессию против Украины, не значит, что эта политика не была ошибочной и мы не можем ее критиковать.

Запад не делал того, что должно было быть сделано, и делал много такого, чего делать не стоило. С одной стороны, он занимался попустительством русских элит, позволяя им бесконтрольно себя коррумпировать. С другой стороны, он совершал одно за другим действия, подталкивавшие Россию к сближению с Китаем, будучи уверенным в том, что Россия все равно никуда не денется (возможно, именно потому, что знал, насколько она коррумпирована). Интересы России не были отделены от интересов путинских элит, не были толком осмыслены и приняты во внимание, что,в свою очередь, способствовало консолидации населения России вокруг путинских элит на антизападной платформе. Вникать во все эти тонкости западным элитам было недосуг – ведь Россия же все равно «закатывается», зачем же тратить время. Вот и докатились.

Но еще большую ошибку совершили сами русские элиты. Вместо того, чтобы принять распад СССР как нормальный и естественный процесс, в ходе которого Россия занимает привычный для нее эшелон полета, они бросили все свои силы на то, чтобы любой ценой вернуться обратно в геополитическую стратосферу, и стали изо всех сил натягивать старую прогнившую советскую сову на глобус. Заниженная оценка России Западом замкнулась на завышенные ожидания России от самой себя, сгенерировав искру войны. Выход из этой войны предполагает встречное движение: Запада - к пониманию того, что до заката России еще далеко, России - к пониманию того, как жить без претензий на супердержавность.

С огромным профессиональным интересом прочитал ответ «Новой газеты» на письмо компании Ив Роше, написанное сразу после похорон Навального, с просьбой убрать из заголовка статьи цитату из их же собственного письма, написанного сразу после гибели Навального. А что случилось за пару недель? Почему переменился ветер?

А ветер и не менялся, он все время дул в одну сторону – от Кремля. Просто, маневрируя, в первом письме заложились слишком круто (мол, разделяем ценности свободы, за которую вел битву Навальный). Теперь опомнились, - неровен час, поставят и им «внешнего управляющего» (у Кадырова родственников много), - и пытаются отыграть назад: мол, разделяем, но не так, как Навальный, и, может быть, даже и не разделяем вовсе, или разделяем, но не все и не здесь. Я думаю, GR-щика, который правил первый текст, уже уволили…

Дело Роше – хрестоматия лицемерия европейских элит. Что там Макрон говорил о готовности послать военных в Украину? – Кстати, уже не говорит. Может, для начала послал бы следователей в офис Роше - проверить тесные связи компании с Россией. Ан нет, все суды против Роше сторонники Навального во Франции проиграли. Демократия, ничего не попишешь.

Этот кейс, на самом деле, надо внимательно изучать украинцам. Он ведь о том, кто на самом деле на Западе поддерживает Украину и насколько. Эта поддержка в массах (которые легко подвержены влияниям), у значительной части интеллигенции и в медиа. Но бизнес-элите и политической элите плевать на все. Она цинична, жадна и готова на любые компромиссы с Путиным на самых унизительных условиях. Она устала, ей хочется покоя и денег. Много хороших русских денег. Без давления снизу она сольет поддержку Украины так же, как раньше слила поддержку демократического движения в России.

Вспомнил эпизод из личной жизни. 21 августа 1991 года после трех дней, проведенных в Доме кино в окружении Климова, Смирнова, Ибрагимбекова, Соловьева и еще нескольких десятков талантливых, пассионарных и крайне симпатичных мне тогда людей, мы с женой, наконец, вышли на улицу, - естественно, Тверскую, - чтобы вдохнуть свежего воздуха. Свежего не получилось. Я увидел извивающуюся змею победившей толпы, сползавшую куда-то в сторону Лубянки. Будущее предстало как никогда ясно - и в самом мрачном свете. Я сразу увидел в этой толпе очертания и 93-го, и 96-го, и 99-го, да, в общем-то, и 2022. Про Украину, врать не буду, не подумал, но в том, что война будет, не сомневался. Кто немного знаком с моей публицистикой тех лет, знает, что предчувствий своих я не скрывал и пиетета к ельцинской демократии не испытывал.

Вспомнил я об этом вот почему. Вчера закончил мучительное перечитывание Ремарка, которое заняло почти полгода. Когда я читал «Тени в раю» в свои 14 лет, я дай Бог чтоб понял и десятую часть. Окружавшая меня тогда реальность была слишком далека от описываемой в романе - или мне так казалось. Сегодня другое. Каждый абзац бьет прямо в сердце, не роман, а онлайн-репортаж. И только дочитав, я сообразил, что меня сегодня угнетает больше всего: предчувствие дня НАШЕЙ победы, которая будет ИХ победой. Я не сомневаюсь ни на йоту в том, что режим Путина обречен, что пройдет пять-десять, от силы пятнадцать лет, и колесо истории переедет нынешних хозяев русской жизни. Для этого не надо быть пророком, достаточно быть философом, хотя бы в душе. Откуда же депрессия? А вот отсюда - потому что дальше будет так:

«Главное разочарование было связано с возвращением: это было возвращение в чужой мир, к безразличию, к скрытой ненависти и трусости. Никто не признавал своей принадлежности к партии варваров. Никто не чувствовал себя ответственным за то, что совершил… Я не мог восстановить в памяти лицо человека, который орудовал в крематории; никто не был в состоянии даже припомнить их имен; никто не желал ни вспоминать о преступлениях, ни отвечать за них; многие забывали даже о существовании концентрационных лагерей. Я натолкнулся на молчание, на глухую стену страха и отрицания. Некоторые пытались объяснить это тем, что народ слишком устал… Каждый за эти годы многое испытал, о других вроде бы можно было и не заботиться. Немцы не нация революционеров. Они были нацией исполнителей приказов. Приказ заменял им совесть. Это стало их излюбленной отговоркой. Кто действовал по приказу, тот, по их мнению, не нес никакой ответственности».

В 2013 году я неожиданно узнал, что стал произведением искусства. Друзья зашли в Петербурге в музей современного искусства “Эрарта” и обнаружили там меня. Не то чтобы на этой выставке я был главный экспонат, но на стене красовался отрывок из моей статьи в “Новой газете”, где я предупреждал о неизбежности возвращения в тоталитаризм. Полотно называлось: “Немного теории для стоящих на краю бездны”. Тогда мне это показалось преждевременным, а сейчас в самый раз. Итак, немного теории на краю бездны.

Нелюбовь к Путину – это все равно про нелюбовь.

Борьба со злом не конвертируется в добро по курсу один к одному.

Конечно, поражение зла всегда добро. Даже когда ему на смену приходит другое зло. Потому что оно другое. Если даже на смену одному злу приходит другое, то это все равно означает, что всякое конкретное зло конечно. Общая привлекательность зла при этом снижается: ушли те – уйдут и эти. Любому новому злу рано или поздно придет конец.

Но основанное лишь на борьбе с существующим злом добро - относительное, а не абсолютное. Оно добро относительно того зла, с которым борется, а не само по себе. Абсолютное добро безотносительно ко злу. Оно не связано со своей противоположностью (конкретной формой зла) и не зависит ни от победы над ней, ни от поражения от нее. Абсолютное добро заряжается любовью, а не нелюбовью.

Россию будущего не выстроить на зыбком песке одной лишь ярости и ненависти к режиму. Их может хватить при определенных условиях, чтобы заменить одно зло другим, но их не хватит, чтобы существенно поменять пропорцию добра и зла в русской жизни. А именно в пропорции все дело.

Но разве декларируемая любовь к свободе не является тем абсолютом, который компенсирует неполноценность добра, сотканного лишь из нелюбви ко злу? Ненавидим режим, но любим свободу – на первый взгляд, все логично. Проблема в том, что «нелюбовь и свобода» - это как “зеленое и длинное”. Они не взаимозаменяемы, потому что несопоставимы: режим – это люди, свобода – это идея, то есть абстракция. Любовь к свободе не может заместить нелюбовь к людям, поскольку абстрактным нельзя “вылечить” конкретное.

Но разве нелюбовь к режиму можно приравнять к нелюбви к людям, спросите вы? Ведь мы не любим только режим и его первосвященников, а всех остальных мы любим. Но так не бывает, когда речь идет о тоталитаризме, режим и народ неотделимы друг от друга. Да они и сами себя не отделяют. Нелюбовь к режиму всегда будет выворачиваться нелюбовью к народу, который своей в лучшем случае молчаливой поддержкой спасает режим от нашей нелюбви.


Парадокс добра в том, что оно должно сочетать в себе нелюбовь и любовь к одним и тем же людям, в нашем случае – к народу, который совершенно заслужено имеет ровно тех правителей, которых заслуживает. Как его нелюбить, всем понятно, для этого достаточно справедливой ярости, а вот как его при этом полюбить, пока никто не придумал.

Возможно, для этого нужно что-то большее, чем борьба со злом, тем более сиюминутным. Может быть, немного сострадания? Вопреки закону и справедливости, вопреки здравому смыслу и инстинкту. Ведь “Он спас нас не по делам праведности, которые мы совершили, а по своей милости”.

Близкие друзья из далекой (недалекой) Москвы прислали мне экспертизу, на основании которой суды признают сегодня лицо и фамилию Навального экстремистской символикой.

Ну все, Кадыров, наконец, может спать спокойно. Лицу кавказской национальности в России нашли достойную замену:

ЛИЦО ЭКСТРЕМИСТСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ!

Я не планировал этот пост к 8 марта. 8 марта у нас в семье не в чести: жена искренне не понимает, почему цветы ей должны дарить по расписанию, а не каждый день. Но так вышло случайно, – у меня есть определенная очередность высказываний, - что сегодня мне бы хотелось сказать о женщине, которая не только поет.

По странному стечению обстоятельств Пугачева стала Де Голлем русской культуры. При этом она на самом деле вне политики, - точнее, над ней. Ее миссия не политическая, а этическая. Просто в каждую эпоху у достоинства должен быть камертон. Камертон не выбирают. Более того, он сам себя не выбирает. Просто всегда находится кто-то, кому “в лом” гнуться. Именно поэтому камертонами становятся те, кому есть, что терять, и кому при этом нечего бояться. Свободный выбор не у гонимых и обиженных (это не выбор, а судьба), но у тех, кто мог бы жить припеваючи в золотой клетке, но предпочел петь о жизни на свободе, иногда рискуя оказаться просто в клетке. Почему Бунин не вернулся вслед за Горьким и Куприным? Чего не хватало и что угрожало Сахарову? Это был выбор, незамутненный страхом и корыстью, и поэтому абсолютно непонятный обывателю. Не могу и не хочу, потому что противно – и больше никаких оснований. Боюсь, что и от этой эпохи, как и от брежневской, в этическом остатке после всех сложных подсчетов останется одна Пугачева. Впрочем, а чего еще можно было ждать от этой фамилии в России – будете вечно целовать на лобном месте.

Начало третьего года войны, а ядерный воз и ныне там. Дилемма, обозначившаяся с самого начала, то есть практически с 24 февраля 2022 года, никуда не исчезла: эту войну Россия не может ни выиграть, ни проиграть. Если она ее будет выигрывать – это длинный путь к ядерной катастрофе, если проигрывать – короткий. За два года яснее не стало.

Все ожидали, что тренд в ту или иную сторону обозначит себя в течение года-полутора, но этого не произошло. В значительной степени потому, что Россия научилась не проигрывать без применения ядерного оружия. Она затыкает дыры телами, и это пока отодвигает апокалипсис. В результате мы смотрим фильм-катастрофу в режиме замедленного кадра, где прыжок через пропасть показывают как бесконечный полет. Но это иллюзия, рано или поздно прыжок прервется падением в пропасть. Правда, мы успеем привыкнуть к этой мысли.

Колебания Байдена – это не его личная проблема. Точнее – не только личная. Америка не может для себя решить, желает ли она поражения России. В этой ситуации сложное уравнение войны на сегодняшний день упростилось до простого вопроса: «Предаст ли Америка Украину?» Подвопросы: «Если да, то до выборов или после?» и «Если нет, то успеют ли предоставить помощь до обрушения украинского фронта?»

Вы прочитали краткий пересказ невеселого разговора на очередной «Пастуховской кухне».

https://youtu.be/MYJL23l2k2E?si=AJ6Y9rZ_a8QNGCv2

Осмысление гибели Навального происходит медленно и болезненно. Совершенно очевиден тренд: от ярости к унынию, кое-где - к панике. Это касается не только представителей российского политического класса (в той его части, которая не солидаризуется с режимом), но и политического класса на Западе. Что думает политический класс на Востоке и думает ли он о России в таких подробностях, мне неизвестно.

С одной стороны, есть некоторый консенсус, что Навальный был гарантом реализации самого «оптимистичного» сценария, при котором на смену Путину к власти в России придет анти-Путин, то есть ориентированные на Запад либералы. С другой стороны, есть консенсус, что после гибели Навального шансы на реализацию такого сценария резко упали. Теперь после Путина в России ожидают в лучшем случае не-Путина, а каким этот не-Путин будет, никто точно сказать не может.

Резко изменился тон высказываний о «России будущего». Теперь ее либерализация и демократизация в обозримой перспективе рассматривается как утопия. И все это удивительным образом привязано исключительно к гибели Навального. Становится очевидным, что в очень многих головах Навальный был не одним из, а единственным и исключительным шансом на либерализацию и демократизацию в России. Поэтому его гибель воспринимается как «крах великой иллюзии».

На мой взгляд, надо разграничить, где кончается крах иллюзий и начинается иллюзия краха.

О крахе иллюзий. Навальный безусловно был самым узнаваемым и бескомпромиссным противником Путина. Но Навальный как раз был совсем не про либерализацию и демократизацию. Он был про борьбу с этим режимом и про власть. Какой именно другой режим мог и должен был развиться в России в случае победы Навального, всегда и было спорным вопросом. Может быть, либеральный и демократический, а может быть либеральный, но не демократический или наоборот. На мой взгляд, скорее наоборот.

А вот что не вызывает сомнений, так это то, что с именем Навального многие связывали самый быстрый и самый прямой путь к прекращению путинского режима - через «мирную революцию». Гибель Навального действительно сильно подорвала веру в реалистичность такого простого и быстрого пути. Все становится очень сложным: если революция, то совсем не мирная с последующей диктатурой победителей; если мирная, то не революция, а верхушечный переворот, при котором у власти остаются представители путинских элит. Эта нахлынувшая вдруг со всех сторон сложность, по всей видимости, и вызывает фрустрацию. Но только потому, что простота, в которую многие поверили, как раз и была иллюзорной.

Об иллюзии краха. Стала ли перспектива либерализации и демократизации в России действительно более иллюзорной после гибели Навального? На мой взгляд, нет. Она как была далекой и сложно реализуемой задачей, так и осталась. Скорее всего, это задача какого-нибудь второго этапа русской революции, которая, к слову сказать, вряд ли будет мирной. С большой долей вероятности источником этой либерализации и демократизации станут отнюдь не революционеры, а те, для кого они расчистят дорогу, то есть частично и неизбежно - второй эшелон путинских элит (ничего нового с исторической точки зрения). Займет этот процесс целую историческую эпоху, которая может растянуться на несколько поколенческих шагов. В этом смысле переживаемая фрустрация после гибели Навального – это иллюзия краха, так как ничего в этом раскладе для России существенно не поменялось. Нас ждет очень долгое и мучительное оздоровление прежде, чем наступит демократическая ремиссия.

В продолжение темы про иллюзии. Мне когда-то жена рассказала притчу о бедном фермере, у которого был страшно дорогой, не по карману, конь. Все соседи его уговаривали коня продать, говоря, что он его до добра не доведет, так как не по чину владение, а он отказывался: мол, мы же не знаем всего замысла. Как-то конь убежал, и соседи стали его укорять, что вот, продал бы, был бы хоть богатым. А он отнекивался: мол, не знаем всего замысла. А потом конь вернулся с кобылицей такой же и жеребенком. Соседи в голос запричитали, что вот гений же мужик, мы-то думали, а он всех переиграл. А тот все за свое: мол, не знаем конечного замысла. Тут сын его сел объезжать жеребенка, упал, сломал ногу, ее ампутировали. Соседи снова за старое, причитают, что вот дурак, все зло от этого коня у него. И он за свое – мол, неизвестен же весь сценарий, вся задумка. А потом случилась война, и всех молодых людей забрали на войну, кроме его сына, и все погибли. Ну и так до бесконечности.

Это я к чему? А это я к тому, что в феврале 2022 года я слушал британскую разведку (других-то нет) и всезнающий институт войны и считал, сколько недель продлится чудо обороны Киева. Потом была осень 2022-го, и я слушал все ту же британскую разведку (других-то нет) и все тот же институт войны, и считал, сколько месяцев осталось до выхода к границам по дате начала войны. Теперь февраль 2024 года, я слушаю всех, в том числе британскую разведку и институт войны, и считаю, сколько лет осталось до выхода опять в пригороды Киева.

Сразу после того, как было объявлено о планируемом украинском наступлении, в «меню возможностей» был вписан вопрос о последующем русском контрнаступлении. Неуспех первого делает естественным успех второго. Но всякий успех относителен. Сегодня сформировался новый консенсус о непобедимости ВС РФ. Он в психологическом отношении является калькой ранее существовавшего консенсуса о неизбежности военной победы Украины. Однако этот консенсус сильно «режет углы», выпячивая преимущества России и ретушируя ее уязвимости. А они есть: измотанная группировка из трехсот тысяч мобилизованных без ротации в течении полутора лет, тришкин кафтан материально-технического обеспечения «с колес», неопределенность в вопросе готовности бороться с более современными системами вооружений, если они будут поставлены Украине, вымывание пассионарного слоя, готового заткнуть своими телами бреши на фронте, чтобы избежать дополнительной мобилизации. Сегодняшнее плато стабильности для Путина реально, но не безгранично. И мы по-прежнему не знаем всего замысла…

В принципе, советской триаде Маркс-Энгельс-Ленин подобран подходящий по духу времени аналог: Дугин-Медведев-Путин. Я бы их портреты на сходняках в Лужниках оформлял в каноническом советском стиле – в профиль, один за другим, с выпученным в будущее взглядом.

Отношение к идеологии путинизма среди оппонентов режима несерьезное и явно не соответствующее ее реальному значению в жизни современного российского общества. Считается почему-то, что все словоизвержения Кремля - не более чем пропагандистский бред, никак не влияющий на его real politics, которую реализуют безыдейные «технологи» из АП и ФСБ, не подверженные влиянию метафизики.

Может, когда-то так оно и было, но те времена давно прошли. Бесстрастное сопоставление текстов Дугина, постов Медведева и выступлений Путина показывает, что между ними есть реальная, органичная, сущностная и поэтому, думаю, неслучайная связь. Причем она носит трансцендентный характер. Допускаю, что Медведев никогда не встречался с Дугиным, а Путин ни разу не открыл Телеграм-канал Медведева. Они такие разные, и все-таки они вместе - как три источника, три составных части современного путинизма.

Дугин выглядит и говорит не как философ, а как знахарь. Среди значительной части «образованного класса», причем как оппозиционно, так и провластно настроенной, распространено отношение к Дугину как к «городскому сумасшедшему». Но хорошо смеется тот, кто не задумывается о последствиях. Знахарь-не знахарь, а приговор русской, а возможно, и всей мировой цивилизации будем слушать стоя. К сожалению, он действительно философ, неплохо образованный, одержимый целым набором параноидальных сюжетов. Точнее и глубже других смысл этой философии раскрыл Михаил Эпштейн – это суицидальный детерминизм.

Медведев, по сути, говорит то же самое, что и Дугин, но простым и понятным обывателю языком. Он, так сказать, перепер дугинскую полечку на язык родных равнин. Но в основании медведевской беллетристики лежат хорошо узнаваемые дугинские лейтмотивы: границы России нигде не заканчиваются, и зачем нам нужен мир, в котором нет России. Я бы сказал, что Медведев – это прикладной Дугин.

Имея Медведева в резерве, Путин может позволить себе излагать Дугина изысканным стилем, не прибегая к упрощениям. Но суть от этого не только не меняется, а даже становится еще более очевидной. В некотором смысле Путин – это Дугин-лайт. Он проповедует облегченную и отфильтрованную версию (можно сказать, «фильтрует базар»). Эта очищенная от крайностей и уличной лексики версия оказывается содержательно даже ближе к дугинскому оригиналу, чем городской фольклор Медведева.

В итоге мы имеем ситуацию, когда значительная часть той правящей элиты, про которую мы привыкли говорить, что она не «про идеи», а «про деньги», неожиданно оказалась повязана как круговой порукой комплексом параноидальных представлений о мире в целом и о России в частности. Если не замечать этого, то можно в будущих расчетах совершить серьезную ошибку. Мы полагаем, что они разыгрывают сумасшедших, но в критический момент примут взвешенное и прагматичное решение, в основе которого будет материальная выгода или хотя бы стремление жить. На деле же может оказаться, что в роковую минуту они примут решение, продиктованное фантазиями, навеянными им их больным воображением.

17 марта приближается, и чем оно ближе, тем чаще мне задают одни и те же вопросы про выборы, которых я, сколько ни силюсь, в упор не вижу. Попробую ответить один раз письменно, чтобы сэкономить время слушателей:

1. Надо ли приходить на выборы в полдень 17 марта?

Ответ зависит от того, как вы относитесь к участию в митингах. Если для вас это важно, если вы и раньше ходили на митинги, если вы считаете, что ваше чувство собственного достоинства вырастет от того, что вы нашли в себе силы публично заявить о своем несогласии с тем, что происходит в стране, короче – если вы испытываете внутреннюю потребность в протестном действии, то 17 марта является хорошим поводом это сделать с относительно разумным риском для здоровья и личной безопасности. Власть загнала себя в тупик, де-факто отменив конституционное право на свободу собраний, но оставив щель в виде легальной возможности собираться в день выборов на избирательных участках. Это некоторая неустранимая уязвимость системы, которой при наличии всех вышеперечисленных обстоятельств можно воспользоваться.

2. Надо ли голосовать на выборах за Даванкова?

Лично мне идея голосовать на этих выборах за кого угодно, будь то Надеждин или Даванков (или кого угодно, кроме Путина) кажется неумной и небезупречной с моральной точки зрения. Все понимают, что власть приглашает людей в Цирк, но при этом делают вид, что собрались в Церковь. Если за столом банкует шулер, его нельзя переиграть иначе, кроме как не садясь играть с ним в его игры. Уже сама попытка переиграть шулера развращает – создает ложную надежду, будто существует простой путь победить режим, например, с помощью псевдовыборов. Его нет: никто не даст нам избавленья, ни Бог, ни Царь и не Герой. Далее по тексту. Одно дело прийти на флешмоб (смотри ответ на первый вопрос), другое – сесть за игровой стол с шулерами. Вариант с испорченным бюллетенем для тех, кто все-таки пришел на выборы как на праздник (митинг), кажется мне единственно приемлемым с моральной точки зрения.

3. Как власть будет бороться с попыткой провести протестную акцию под прикрытием выборов?

Трудно сказать, но я не ожидаю особого креатива. Усиленные кордоны силовиков в обозначенный час на участках и присутствие «титушек» в толпе выглядит пока как наиболее вероятная реакция. Будут пытаться выхватывать тех, кто по краям, и тех, кто выделяется из общей массы, чтобы запугать тех, кто еще способен пугаться. Можно, конечно, запретить как экстремистские белый и синий цвета. Заодно флаг станет, наконец, снова красным. Но думаю, до этого не дойдет.

4. Какие последствия будут иметь выборы вообще и протестная акция в частности для режима?

Последствия во всех случаях будут неприятные. В предвыборный период и именно потому, что выборы являются точкой уязвимости, репрессивная политика получила ускорение, которое уже «не развидеть». После выборов под воздействием этого ускорения террор будет некоторое время галопировать. Но помимо этого, успех протестных акций, без сомнения, власть пуганет. А пуганая власть еще опаснее, чем непуганая.