Журнал Film Sense (VK)

<Запись от 8 сентября 2019 года>.

По поводу «Джокера» нам вчера написали, мол, когда-то в Венеции побеждали «Иваново детство» и «Расёмон», «а теперь подобное недоразумение...» И вспомнил историю. Когда учился во ВГИКе и жил в Москве, каждую осень ходил на ретроспективы японских режиссеров в Музее кино в ЦДХ. Классика японского кино (2008), Кон Итикава (2009), Сёхэй Имамура (2010), Канэто Синдо (2011), Тому Утида (2012). Ходил почти на каждый просмотр и собирал прекрасные буклеты, изданные Музеем кино. Пленка, синхронный перевод, кайф. Так вот. Что я заметил. Каждый раз на открытие ретроспективы приходило много людей, а вот к середине, а особенно к концу всегда оставалась горстка людей, среди которых было много стариков. И где-то на год третий-четвертый мне уже казалось, что я сошел с ними с ума, что вот хожу и каждый раз вижу их, они — меня. И мы, словно привидения, собираемся посмотреть на других привидений. И был среди них мужик лет 45-50. Он всегда разговаривал перед просмотром с женой, мол, милая, я в кино, оставь ты суп в покое. Интеллигент в плаще. Видели друг друга, просто сидели рядом (любил я в зале ЦДХ забираться повыше). И однажды на какой-то картине 1920-х годов он заговорил. «Знаете, — говорит, — я не люблю современное кино. Я считаю, что кино после 1983 года — не кино. Поэтому после 1983-го я кино не смотрю принципиально». Так я и не понял, почему именно с 1983-го. Ну не смотрит и не смотрит, думаю, ок. А он так вкрадчиво: «И еще почему я люблю старое кино. Вы посмотрите на экран». Смотрю: тихо, немое же, люди в кимоно. И он: «Они же все умерли давно». Я посмотрел на него. Высидел до конца сеанса. И больше на тот ряд, где он сидел, не заглядывал.

С тех пор, когда кто-то говорит мне, что не смотрит современное кино или любую новую картину начинает заговаривать именами «святых» (не знаю, Феллини, Висконти, Куросавы, Тарковского и др.), я почему-то всегда вспоминаю того человека.

#опыт@filmsense

Посмотрел четвертого «Джона Уика». Нашли же жилу: мир наемных убийц с его правлением, кланами, старейшинами, и продолжают разрабатывать. Как если бы из одной сцены «Пиратов Карибского моря» с их Кодексом вырос целый мир, правда, совсем другой. Зрителям нравятся кодексы иных миров, нечто незыблемое, что кажется утраченным в мире настоящем.

Картина стоит в ряду фильм-игр (или назовем это game mode), которые стилистически близки к компьютерным играм. В этой игре персонаж ходит по уровням и убивает врагов. Вопроса выживет ли герой, в этом режиме давно нет, он неуязвим. И если, скажем, он прислоняется к стене или к машине, это не для защиты, а ритма боя. Персонажи дарят герою защиту и оружие – костюм и пистолет. Здесь вообще предпочитают биться в костюмах с галстуком. Герой добывает оружие, что рядом, с тел врагов, которые четко маркированы по способностям: от простых «бойцов» до финального босса. Конечно, это напоминает сказки, и мы помним, какую книгу сирота белорусского племени выбрал в качестве тайника в третьей части – «Русские народные сказки» Афанасьева. Герой, которого другие зовут Бабой Ягой, не ест, не спит. «Призрак в поисках кладбища», – скажет о Джоне маркиз де Грамон.

«Джон Уик» изначально был о мертвецах. Тут только и говорят о них, о том, что «мертвые мертвы» и так далее. Потусторонний мир, где нет ничего живого: дискотека, идет перестрелка, убийства – у танцующих ноль реакции (в другой сцене машины кружат на площади и сбивают персонажей), это просто красивый фон или условия уровня 8-битной игры. И, разумеется, следствие микса жанров, точнее, такой среды, где реальностью признается не «природа», а жанр. К Чаду Стахелски, режиссеру «Джона Уика», любящего эти игры, я бы добавил Зака Снайдера. Схожи они и в другом – в принципе, их фильмы не требуют завершения и могли бы длиться 5, 10, 15 часов, вечно. Любопытно, что, казалось бы, правила жанра требуют от них динамики, но они смело ее отвергают.

Джон Уик устал. Киану Ривз передает эту усталость на физиологическом уровне, когда персонажу вообще трудно даже говорить. Он не может умереть, поскольку привязан к ушедшей супруге. Убийца печального образа. Возможно, Стахелски вообще хотел снять поэму о мужской депрессии – кто знает?

#опыт

Пересмотрел «Навсикаю из Долины Ветров» (1984). Невероятное видение постапокалипсиса: невиданные формы растений, насекомых, вещей. Это же надо было выдумать. Как интересно быть в этом мире, почти уничтоженной планеты. Не верю в уроки для homo sapiens. Но есть люди – назвать их героями слишком пафосно – люди с большой буквы – как Навсикая – принцесса-воин и целитель – та, что не по идеологии или программе, но по зову сердца сострадает всему живому, чувствует его всем телом.

«Будет одежда его цвета неба
И сойдет он на золотом поле
Дабы вернуть нам
Утраченную связь с Землей»

Эту связь и восстанавливает в своем кино Миядзаки-сан и его команда. Мастер.

10 из 10

#опыт

В киноклубе «Тоторо» посмотрели картину Лассе Халльстрёма «Что гложет Гилберта Грейпа» (1993). Замечательная работа. Волшебная. Здесь совпал с кинокритиком Роджером Эбертом, назвавшим фильму «одной из самых волшебных картин года». Эберт закончил рецензию так: может быть, по тому, что я написал, ничего непонятно, но нелегко сказать о ней кратко; она говорит о повседневности, и чем больше мы узнаем людей на экране, тем больше мы узнаем о себе, а это дорогого стоит. Лассе Халльстрём родился в Стокгольме, работал на ТВ и в кино, снял большую часть клипов ABBA. После международного успеха картины «Моя собачья жизнь» (1985) стал работать в Америке. «Правила виноделов», «Мистификация», «Казанова», «Хатико» и др. Пишут, что основной темой его картин является семья; что он мастер адаптаций. Эту фильму он снял вместе с оператором Свеном Нюквистом, известному прежде всего по работе с Ингмаром Бергманом.

«Что гложет Гилберта Грейпа» – действительно о повседневном, о маленьком городке и семье, в которой Гилберт за старшего. Его отношения с младшим братом Арни – сердце фильмы. Леонардо Ди Каприо исполнил одну из лучших своих ролей. Простые люди, которые живут своей жизнью. Друзья. Один из них помогает с ремонтом дома. Другой, работающий в похоронном бюро, отвечает на вопрос: «Как дела?» – «Плохо, никто не умирает». Жизнь сообщества. Семьи. Обилие точных деталей. Такт, нежность. То, что я люблю больше всего.

Когда в первый раз посмотрел, пара строк врезалась в память. Мама говорит Гилберту: «Ты мой рыцарь в мерцающих доспехах». – «Ты имела в виду “сияющих”». – «Нет, мерцающих. Ты мерцаешь, и ты горишь». Это мой вариант, на английском:

Momma: You're my knight in shimmering armor. Did you know that?
Gilbert: I think you mean shining.
Momma: No shimmering. You shimmer, and you glow.

Почему она сказала именно так? Загадка осталась.

Рекомендую всем.

8/10

#опыт

Сегодня в киноклубе «Тоторо» посмотрели и обсудили «Братана» Бахтиёра Худойназарова (1991). Дипломная работа, Бахтиёр Бабаджанович учился в мастерской Игоря Таланкина. С годами начинаю ценить не гладкий шов и стерильность «сделанных» вещей, а нечто неожиданное, нескладное, со своими узорами и деталями. В этой фильме есть все: и ученичество (вгиковская любовь к деталям: фотографии, посуда, отражения – к целлофану в дождь прилип лист дерева и т.д.), и зрелость (эпизоды почти апокалиптического пейзажа, где ребенок сидит у старого тепловоза со скрипящим вентилятором, и наш герой «Пончик» спрашивает его: «Ты здесь живешь?», а он не отвечает – сам мальчик, сам пейзаж – невероятной силы кино; далее следует кадр женщины, которую подбирает мотоциклист – едут они, поднимая пыль, – чистая живопись). А музыка Ахмада Бакаева (исполнение – Иван Смирнов) – просто замечательная, как и песня в финале. Сразу же вспомнил настроение – от музыки Далера Назарова в «Лунном папе» (тоже картина Худойназарова). А каков Тимур Турсунов в роли «Пончика» (Азамат) – и как точно найдена деталь – кто посмотрит, на всю жизнь запомнит – где мальчик ел землю. Дорогого стоит… В фильмах транзитных (конец 80-х-начало 90-х) так много времени, они как губки впитывали в себя все. И так много детей (спасибо Елене Баялиновой, что заметила) – кто они? – где их родители? – а поезд едет дальше – и как говорит бабушка – будет и другой.

7/10

#опыт

О фильме Нины Агаджановой-Шутко и Льва Кулешова «Два-Бульди-два» (1929). Показать гражданскую войну в цирке – сильно. 1919-й год. Белые берут город. Бульди-отец – рыжий клоун – пытается спасти сына, попавшего в плен (он-то за красных). Эпизод, где Бульди-отец (Сергей Комаров) развлекает полковника, чтобы тот освободил сына – это здорово сыграно. Сергей Комаров прекрасен как актер, он в фильме главная звездочка. Представления в цирке идут параллельно почти весь фильм: акробаты, жонглеры, лошади и проч. Но есть и трагедия отца и сына. Как один идейный говорит сыну: «Мы должны приложить все усилия, чтобы перетянуть на свою сторону таких честных мастеров искусства, как твой отец». Потом пленение сына и угроза расстрела. Понятно, почему Кулешова все время били за «формализм» – не идейное у него кино – вроде бы «наши» на экране есть, идеологическая надбавка, как говорил мой мастер, присутствует, но все равно – и красные, и белые – да все подозрительные – мир этот чужой – и герой – чужак. В финале, где сын с отцом едут в повозке, прикалываются, прям повеяло духом кино Германа. Конечно, вчитываю ретроспективно. Как смеялся герой «Замка» Балабанова – смехом выжившего. Рекомендую тем, кто изучает историю советского кино и хочет разгадать загадку кино Льва Кулешова.

6/10

#опыт