Впрочем, после показа в это воскресенье, 6 июня, в «Иллюзионе», мы будем говорить все-таки не про кино, а про рестлинг — и это тот случай, когда обсуждение после фильма меня интригует не меньше самого показа. Потому что к нам придет Владимир «Вовочка» Кулаков, прославленный российский рестлер. Не слыхали о таком? Я тоже. Но российский рестлинг существует — и сравнить его с первоисточником и узнать, как он работает, по-моему, жутко интересно, тем более что расскажет об этом настоящий чемпион.
Но если что, прийти на другие сеансы просто посмотреть кино тоже можно. Как и зарядить его на «Кинопоиске» прямо сейчас. Все нужные данные — по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/you-cannot-kill-david-arquette
Но если что, прийти на другие сеансы просто посмотреть кино тоже можно. Как и зарядить его на «Кинопоиске» прямо сейчас. Все нужные данные — по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/you-cannot-kill-david-arquette
Beat Film Festival
Дэвид Аркетт неуязвим
Голливудский актер хочет боли: рестлинг как универсум и как терапия
«Накрывай!» — уморительная и поучительная человеческая комедия на самую неожиданную тему на свете
У великого писателя Дэвида Фостера Уоллеса есть прекрасный репортаж с ярмарки штата Иллинойс — Уоллес, сам уроженец американского Среднего Запада, обозревает удивительные ярмарочные активности и досуги (от чертова колеса до лакомств вроде мороженого во фритюре) и рассуждает о том, как весь этот бедлам отражает собственно американское сознание. Это, как часто бывает у Уоллеса, одновременно очень смешной и очень умный текст, который на самом неожиданном примере вскрывает парадоксы человеческого. Ровно то же самое — и на почти таком же высшем уровне — делает фильм «Накрывай!», который близко присматривается к одной конкретной ярмарочной активности: чемпионату по сервировке столов. Как вы уже поняли, фильм входит в мою программу «В это трудно поверить» на Beat Film Festival.
Важное отличие: в «Накрывай!» речь не про Средний Запад, а про западное побережье, про Южную Калифорнию. А значит, тут приходит в голову уже другое писательское имя — Джоан Дидион с ее первой книжкой, посвященной, грубо говоря, тому, как жители и особенно жительницы калифорнийской субурбии сходят с ума от скуки и от того, что им нечего больше хотеть. Герои «Накрывай!», в отличие от некоторых героев Дидион, не склонны к насилию; их обсессия интересна своей экстравагантностью и неожиданной способностью становиться метафорой. Их главная цель — победить в ярмарочном соревновании по сервировке столов. Правила просты: есть тема (условно, «Океан») и есть стол. На столе нет еды, но есть тщательно продуманная композиция из приборов и выдуманное меню, под которое она подобрана. Если вилка лежит на миллиметр левее нужного — штрафной балл. Слишком смелое решение жюри вряд ли поймет. Слишком типовое вряд ли заметит.
Ну и дальше появляются герои. Домохозяйка в возрасте, которая тратит на поиск правильных приборов и деталей все свободное время. Мать и дочь, которые раньше соревновались друг с другом, а теперь объединились, но все время ругаются. Педантка, которая заставила своими столами весь дом, чем сводит с ума мужа. Две женщины, которые придумывают свой стол в бассейне вместе с товарками по аквааэробике. Экспериментаторка, которая придумала выстроить стол про океан вокруг темы мусора. И так далее, и так далее — все женщины, кроме одного обаятельного безработного увальня, которому не победить, потому что нет денег, но который все равно участвует в конкурсе, чтобы бороться с одолевающей депрессией. Все эти люди очень яркие, а конкурс, за который они иной раз готовы глотку перегрызть, такой странный, что фильм получается дико смешной — но абсолютно не экзотизирующий: режиссер Скотт Гоулик, конечно, держит в уме сатиру, но в итоге снимает почти что шекспировскую драму, удивительным образом организуя многофигурную композицию так, что она совершенно не разваливается.
Да, конечно, это во многом про то, что делает с людьми идеология позднего капитализма, в которой сочетаются ультраконсюмеризм и культ конкуренции. Но не только. Раз уж текст получился с неймдроппингом, прибегну к еще одной цитате: «Он делает то же самое, что с другими людьми, обладающими другим темпераментом и другими обычаями, делают «Король Лир» и «Преступление и наказание»: поднимает те же самые темы — смерти, мужественности, ярости, гордости, утраты, милосердия, удачи — и, организуя их в некую завершенную структуру, представляет их в перспективе, определенным образом обозначивающей их внутреннюю сущность».
Так писал великий антрополог Клиффорд Гирц о петушиных боях. А на самом деле — о любом спорте. В том числе, как следует из фильма «Накрывай!», — о чемпионате по сервировке столов.
В кинотеатрах это прекрасное кино мы покажем трижды, причем на первый показ в «Иллюзионе» уже солд-аут. Но еще можно успеть на следующей неделе в «Октябрь» или в любой момент до 20 июня посмотреть фильм на «Кинопоиске». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/set
У великого писателя Дэвида Фостера Уоллеса есть прекрасный репортаж с ярмарки штата Иллинойс — Уоллес, сам уроженец американского Среднего Запада, обозревает удивительные ярмарочные активности и досуги (от чертова колеса до лакомств вроде мороженого во фритюре) и рассуждает о том, как весь этот бедлам отражает собственно американское сознание. Это, как часто бывает у Уоллеса, одновременно очень смешной и очень умный текст, который на самом неожиданном примере вскрывает парадоксы человеческого. Ровно то же самое — и на почти таком же высшем уровне — делает фильм «Накрывай!», который близко присматривается к одной конкретной ярмарочной активности: чемпионату по сервировке столов. Как вы уже поняли, фильм входит в мою программу «В это трудно поверить» на Beat Film Festival.
Важное отличие: в «Накрывай!» речь не про Средний Запад, а про западное побережье, про Южную Калифорнию. А значит, тут приходит в голову уже другое писательское имя — Джоан Дидион с ее первой книжкой, посвященной, грубо говоря, тому, как жители и особенно жительницы калифорнийской субурбии сходят с ума от скуки и от того, что им нечего больше хотеть. Герои «Накрывай!», в отличие от некоторых героев Дидион, не склонны к насилию; их обсессия интересна своей экстравагантностью и неожиданной способностью становиться метафорой. Их главная цель — победить в ярмарочном соревновании по сервировке столов. Правила просты: есть тема (условно, «Океан») и есть стол. На столе нет еды, но есть тщательно продуманная композиция из приборов и выдуманное меню, под которое она подобрана. Если вилка лежит на миллиметр левее нужного — штрафной балл. Слишком смелое решение жюри вряд ли поймет. Слишком типовое вряд ли заметит.
Ну и дальше появляются герои. Домохозяйка в возрасте, которая тратит на поиск правильных приборов и деталей все свободное время. Мать и дочь, которые раньше соревновались друг с другом, а теперь объединились, но все время ругаются. Педантка, которая заставила своими столами весь дом, чем сводит с ума мужа. Две женщины, которые придумывают свой стол в бассейне вместе с товарками по аквааэробике. Экспериментаторка, которая придумала выстроить стол про океан вокруг темы мусора. И так далее, и так далее — все женщины, кроме одного обаятельного безработного увальня, которому не победить, потому что нет денег, но который все равно участвует в конкурсе, чтобы бороться с одолевающей депрессией. Все эти люди очень яркие, а конкурс, за который они иной раз готовы глотку перегрызть, такой странный, что фильм получается дико смешной — но абсолютно не экзотизирующий: режиссер Скотт Гоулик, конечно, держит в уме сатиру, но в итоге снимает почти что шекспировскую драму, удивительным образом организуя многофигурную композицию так, что она совершенно не разваливается.
Да, конечно, это во многом про то, что делает с людьми идеология позднего капитализма, в которой сочетаются ультраконсюмеризм и культ конкуренции. Но не только. Раз уж текст получился с неймдроппингом, прибегну к еще одной цитате: «Он делает то же самое, что с другими людьми, обладающими другим темпераментом и другими обычаями, делают «Король Лир» и «Преступление и наказание»: поднимает те же самые темы — смерти, мужественности, ярости, гордости, утраты, милосердия, удачи — и, организуя их в некую завершенную структуру, представляет их в перспективе, определенным образом обозначивающей их внутреннюю сущность».
Так писал великий антрополог Клиффорд Гирц о петушиных боях. А на самом деле — о любом спорте. В том числе, как следует из фильма «Накрывай!», — о чемпионате по сервировке столов.
В кинотеатрах это прекрасное кино мы покажем трижды, причем на первый показ в «Иллюзионе» уже солд-аут. Но еще можно успеть на следующей неделе в «Октябрь» или в любой момент до 20 июня посмотреть фильм на «Кинопоиске». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/set
Beat Film Festival
Накрывай!
Гомерически смешной фильм про самый странный спорт на свете: как «Король тигров», только про сервировку
«Ди Би Купер: как угнать “Боинг” и исчезнуть»: история самого удивительного самолетного угона — и журналистское расследование эпохи постправды
В недавно вышедшей по-русски книжке «Призраки моей жизни» Марк Фишер пишет, среди прочего, про семидесятые как ключевое для современной западной истории десятилетие, когда неолиберализм вытеснил концепцию социального государства и начал доказывать, что так и было надо. По Фишеру, если я правильно запомнил, именно поэтому семидесятые как бы замалчиваются; то, что вокруг них сформировался куда менее влиятельный культурный миф, чем вокруг соседних шестидестых и восьмидесятых, неслучайно. Между тем семидесятые были во многих отношениях временем исключительной свободы — например, в области поп-культуры, секса или вот авиационной безопасности. Угнать самолет в те годы было правда очень просто — этим пользовались и политические радикалы (см. деятельность пропалестинских группировок), и, так сказать, простые люди.
24 ноября 1971 года человек, зарегистрировавшийся на рейс под именем Дэн Купер, поднялся на борт пассажирского самолета, летевшего из Портленда в Сиэттл. Он сел на последний ряд, подозвал стюардессу, сообщил, что у него с собой бомба, и показал что-то на нее похожее в чемодане. Купер потребовал 200 тысяч долларов, чтобы никто не пострадал (примерно 1,3 миллиона долларов по нынешнему курсу), — и четыре парашюта. Самолет приземлился в Сиэттле, Куперу передали деньги, он отпустил пассажиров, самолет полетел на юг. Где-то над лесами штата Орегон Купер открыл дверь и выпрыгнул за борт. Его так и не нашли; как его звали на самом деле — до сих пор неизвестно. Это единственное дело об авиапиратстве в истории коммерческих полетов, в котором преступника так и не нашли.
История сама по себе тянет на кино — но создатели фильма «Ди Би Купер: как угнать “Боинг” и исчезнуть» подходят к ней тоньше. Сначала — да, все как положено: пилоты, стюардесса, которая всю дорогу общалась с угонщиком, диспетчеры и следователь ФБР вспоминают, как оно все было. А потом… Собственно, это в некотором роде фильм, в котором важны спойлеры. Поэтому скажем так: сначала кажется, что нам расскажут, кем на самом деле был Ди Би Купер. Потом оказывается, что куда важнее другое — почему людям так хотелось им быть. История Купера изящно соединяется с историей американских 1970-х: само преступление при всей его причудливости оказывается даже менее интересным, чем возникший вокруг него культурный миф. Куперу — человеку, который угнал самолет и получил за это денег, — посвящали песни и книжки; вокруг него возникла целая туристическая индустрия; он стал символом борьбы маленького человека с большими корпорациями и государством, то есть в некотором смысле с тем самым неолиберализмом. И как любой подобный символ, Ди Би Купер в некотором смысле жив до сих пор. Фильм классно показывает, в каком именно смысле, — а еще это образец журналистского расследования в эпоху постправды: если на вопрос в принципе невозможно выяснить правильный ответ, это не значит, что его не надо задавать.
Как вы уже догадались, мы показываем этот фильм в рамках моей программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival. Сегодня — сразу два сеанса в «Октябре», в среду в новом пространстве ДК «Рассвет» я чего-то перед показом скажу, а еще через неделю фильм можно посмотреть в уютном зале ЦДК. И как всегда, можно никуда не ходить — а просто включить «Кинопоиск». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/the-mystery-of-db-cooper
В недавно вышедшей по-русски книжке «Призраки моей жизни» Марк Фишер пишет, среди прочего, про семидесятые как ключевое для современной западной истории десятилетие, когда неолиберализм вытеснил концепцию социального государства и начал доказывать, что так и было надо. По Фишеру, если я правильно запомнил, именно поэтому семидесятые как бы замалчиваются; то, что вокруг них сформировался куда менее влиятельный культурный миф, чем вокруг соседних шестидестых и восьмидесятых, неслучайно. Между тем семидесятые были во многих отношениях временем исключительной свободы — например, в области поп-культуры, секса или вот авиационной безопасности. Угнать самолет в те годы было правда очень просто — этим пользовались и политические радикалы (см. деятельность пропалестинских группировок), и, так сказать, простые люди.
24 ноября 1971 года человек, зарегистрировавшийся на рейс под именем Дэн Купер, поднялся на борт пассажирского самолета, летевшего из Портленда в Сиэттл. Он сел на последний ряд, подозвал стюардессу, сообщил, что у него с собой бомба, и показал что-то на нее похожее в чемодане. Купер потребовал 200 тысяч долларов, чтобы никто не пострадал (примерно 1,3 миллиона долларов по нынешнему курсу), — и четыре парашюта. Самолет приземлился в Сиэттле, Куперу передали деньги, он отпустил пассажиров, самолет полетел на юг. Где-то над лесами штата Орегон Купер открыл дверь и выпрыгнул за борт. Его так и не нашли; как его звали на самом деле — до сих пор неизвестно. Это единственное дело об авиапиратстве в истории коммерческих полетов, в котором преступника так и не нашли.
История сама по себе тянет на кино — но создатели фильма «Ди Би Купер: как угнать “Боинг” и исчезнуть» подходят к ней тоньше. Сначала — да, все как положено: пилоты, стюардесса, которая всю дорогу общалась с угонщиком, диспетчеры и следователь ФБР вспоминают, как оно все было. А потом… Собственно, это в некотором роде фильм, в котором важны спойлеры. Поэтому скажем так: сначала кажется, что нам расскажут, кем на самом деле был Ди Би Купер. Потом оказывается, что куда важнее другое — почему людям так хотелось им быть. История Купера изящно соединяется с историей американских 1970-х: само преступление при всей его причудливости оказывается даже менее интересным, чем возникший вокруг него культурный миф. Куперу — человеку, который угнал самолет и получил за это денег, — посвящали песни и книжки; вокруг него возникла целая туристическая индустрия; он стал символом борьбы маленького человека с большими корпорациями и государством, то есть в некотором смысле с тем самым неолиберализмом. И как любой подобный символ, Ди Би Купер в некотором смысле жив до сих пор. Фильм классно показывает, в каком именно смысле, — а еще это образец журналистского расследования в эпоху постправды: если на вопрос в принципе невозможно выяснить правильный ответ, это не значит, что его не надо задавать.
Как вы уже догадались, мы показываем этот фильм в рамках моей программы «В это трудно поверить» на Beat Film Festival. Сегодня — сразу два сеанса в «Октябре», в среду в новом пространстве ДК «Рассвет» я чего-то перед показом скажу, а еще через неделю фильм можно посмотреть в уютном зале ЦДК. И как всегда, можно никуда не ходить — а просто включить «Кинопоиск». Все нужные ссылки — здесь: https://beatfilmfestival.ru/movies/the-mystery-of-db-cooper
Beat Film Festival
Ди Би Купер: Как угнать «боинг» и исчезнуть
Постправдивое журналистское расследование самого загадочного авиаугона в истории
«Что-то вроде рая» — бесконечно красивый фильм об американском городе престарелых: жизнь есть боль, и это хорошо
В штате Флорида, где много крокодилов, ночных клубов и полей для гольфа, есть городок на 80 тысяч под названием Вилладжес — реализованная утопия для тех, кто хочет провести последние годы пенсии в комфорте. Это огромный город престарелых, в который переселяются с концами — продают дома, вкладывают накопленное и переезжают в домики под южным солнцем, чтобы ходить на аквааэробику, танцевать, делать укладку, вместе с ровесниками разгадывать кроссворды в кафе, жить улыбаясь и не торопясь. Здесь все как будто придумано так, чтобы никто не думал о смерти, — и вместе с тем все здесь дышит ей, именно потому что все ее бежит.
В общем, Вилладжес — это такой экзистенциальный апофеоз консюмеризма, попытка завалить неотвратимое комфортом по расписанию. В этом удивительном мире, где есть даже кружок для женщин по имени Элейн, снимает свой фильм «Что-то вроде рая» режиссер Лэнс Оппенхайм — и быстро выясняется, что в этой тщательно отретушированной картинке много прорех, сквозь которые и пробивается настоящая жизнь. Вот семейная пара, где жена полностью готова встроиться в спокойную старость, а муж вдруг впадает в буйную психоделическую молодость — и крушит окружающий сусальный пейзаж внутри своей головы. Вот женщина, потерявшая многолетнего партнера, вместе с которым они должны были оказаться в Вилладжес, — и антидот не помогает, боль сильнее. Вот, наконец, старик-дожник, который лучше всех обнаруживает сюрреалистическую театрализованность происходящего, поскольку сам играет роль: ночами спит в трейлере, а днем бродит по городу в поисках женщины, обеспечившей бы его деньгами и крышей над головой.
Самого этого поворота — снять фильм про то, что в страдании и есть существо жизни, в городе для стариков, — было бы достаточно, чтобы сделать «Что-то вроде рая» интересным. По-настоящему выдающимся его делает картинка. Это, кажется, самый красивый документальный фильм в жанре верите — камера следует за героями и снимает то, что с ними происходит, — который я видел. Некоторые из кадров из Вилладжес, сделанные Оппенхаймом, хочется показывать в галереях современного искусства. В общем, если вы дочитали текст до этого места и еще размышляете, — просто посмотрите трейлер. А я пока добавлю еще пару цитат уважаемых людей:
Антон Желнов: «Beat Film Festival предъявил нам документальную “Магнолию”». (не уверен в этом сравнении, но хозяин барин — А. Г.)
Ксения Рождественская: «Фильм спродюсирован Дарреном Аронофски, но он мрачнее, ярче и страшнее всего, что когда-либо делал сам Аронофски».
Кажется, это главный хит моей программы «В это трудно поверить» — и, наверное, заслуженно. Еще будут три показа: завтра и в следующее воскресенье, 20 июня, в «Октябре» — а еще в этот вторник, 15 июня, под открытым небом в «Музеоне». Если случится солдаут, что вполне вероятно, — фильм можно посмотреть на «Кинопоиске». Детали, как обычно, по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/some-kind-of-heaven
(Если что — это последний фильм из моей программы на Beat и, соответственно, последний пост про нее. Возвращаемся к вещанию в обычном режиме; постараюсь сохранить набранный темп.)
В штате Флорида, где много крокодилов, ночных клубов и полей для гольфа, есть городок на 80 тысяч под названием Вилладжес — реализованная утопия для тех, кто хочет провести последние годы пенсии в комфорте. Это огромный город престарелых, в который переселяются с концами — продают дома, вкладывают накопленное и переезжают в домики под южным солнцем, чтобы ходить на аквааэробику, танцевать, делать укладку, вместе с ровесниками разгадывать кроссворды в кафе, жить улыбаясь и не торопясь. Здесь все как будто придумано так, чтобы никто не думал о смерти, — и вместе с тем все здесь дышит ей, именно потому что все ее бежит.
В общем, Вилладжес — это такой экзистенциальный апофеоз консюмеризма, попытка завалить неотвратимое комфортом по расписанию. В этом удивительном мире, где есть даже кружок для женщин по имени Элейн, снимает свой фильм «Что-то вроде рая» режиссер Лэнс Оппенхайм — и быстро выясняется, что в этой тщательно отретушированной картинке много прорех, сквозь которые и пробивается настоящая жизнь. Вот семейная пара, где жена полностью готова встроиться в спокойную старость, а муж вдруг впадает в буйную психоделическую молодость — и крушит окружающий сусальный пейзаж внутри своей головы. Вот женщина, потерявшая многолетнего партнера, вместе с которым они должны были оказаться в Вилладжес, — и антидот не помогает, боль сильнее. Вот, наконец, старик-дожник, который лучше всех обнаруживает сюрреалистическую театрализованность происходящего, поскольку сам играет роль: ночами спит в трейлере, а днем бродит по городу в поисках женщины, обеспечившей бы его деньгами и крышей над головой.
Самого этого поворота — снять фильм про то, что в страдании и есть существо жизни, в городе для стариков, — было бы достаточно, чтобы сделать «Что-то вроде рая» интересным. По-настоящему выдающимся его делает картинка. Это, кажется, самый красивый документальный фильм в жанре верите — камера следует за героями и снимает то, что с ними происходит, — который я видел. Некоторые из кадров из Вилладжес, сделанные Оппенхаймом, хочется показывать в галереях современного искусства. В общем, если вы дочитали текст до этого места и еще размышляете, — просто посмотрите трейлер. А я пока добавлю еще пару цитат уважаемых людей:
Антон Желнов: «Beat Film Festival предъявил нам документальную “Магнолию”». (не уверен в этом сравнении, но хозяин барин — А. Г.)
Ксения Рождественская: «Фильм спродюсирован Дарреном Аронофски, но он мрачнее, ярче и страшнее всего, что когда-либо делал сам Аронофски».
Кажется, это главный хит моей программы «В это трудно поверить» — и, наверное, заслуженно. Еще будут три показа: завтра и в следующее воскресенье, 20 июня, в «Октябре» — а еще в этот вторник, 15 июня, под открытым небом в «Музеоне». Если случится солдаут, что вполне вероятно, — фильм можно посмотреть на «Кинопоиске». Детали, как обычно, по ссылке: https://beatfilmfestival.ru/movies/some-kind-of-heaven
(Если что — это последний фильм из моей программы на Beat и, соответственно, последний пост про нее. Возвращаемся к вещанию в обычном режиме; постараюсь сохранить набранный темп.)
Beat Film Festival
Что-то вроде рая
Бунт и поиски себя в утопическом солнечном городе для стариков — фестивальный хит, спродюсированный Дарреном Аронофски
Экстази, перфекционизм, революция: создатели «Терминатора-2» вспоминают, как снимали фильм
Попробую вернуться к постоянному вещанию — благо есть что рассказать и о написанном, и прочитанном / прослушанном / просмотренном.
В этом году исполняется 30 лет «Терминатору-2» Джеймса Кэмерона, одному из моих любимых фильмов вообще, который для меня без всякой постмодернистской иронии стоит в одном ряду с «Сиянием» Кубрика, «Персоной» Бергмана, «Крыльями» Шепитько, ну и так далее. Почему так — сюжет для другого текста, а может, и для сеанса психотерапии. В конце концов, сам Джеймс Кэмерон говорит, что «Терминатор-2» — это история мальчика и отца, которого у него никогда не было. Мой отец умер через полтора года после выхода фильма; посмотрел я «Терминатора-2», скорее всего, уже после; и не исключаю, что проняло меня не в последнюю очередь именно поэтому.
Впрочем, сейчас не об этом. Говорит это Кэмерон в совершенно роскошном материале, вышедшем к юбилею второго «Терминатора» в издании The Ringer. Это устная история создания фильма: все главные участники «Терминатора» (за исключением Линды Хэмилтон, но тут есть фрагменты ее интервью другим изданиям) травят байки про то, как они делали фильм и что было потом. Куча великолепных сюжетов; очень смешно, а местами вполне себе и пронзительно.
Выделю то, что мне больше всего запомнилось (наверное, хардкорные фанаты фильма все это и так знают, но я не знал):
— Все началось с того, что продюсер фильма выкупил права на первого «Терминатора» и эту, так сказать, вселенную. Стоило это ему 15 миллионов долларов. Только потом он связался с Кэмероном и предложил ему написать сценарий.
— Кэмерон первым делом придумал робота из жидкого металла. А потом придумал, что роботов должно быть два: один хороший, другой плохой. Причем поначалу предполагалось, что обоих играет Шварценеггер. К счастью, режиссера убедили, что это будет скучновато.
— Великая история про сценарий первого «Терминатора»: Кэмерон как-то раз писал его, наевшись экстази, и по радио заиграла песня Стинга «Русские тоже любят своих детей». В этот момент режиссер подумал, что идея ядерной войны противоположна самой идее жизни. Так родился образ мальчика по имени Джон Коннор.
— Кэмерон заканчивал сценарий и чуть не опоздал на самолет, на котором огромная тусовка голливудских людей вместе летела в Канны в мае 1990-го. Он вошел в салон последним, ожидавшие его звезды и магнаты смотрели злобно. Проходя по салону, Кэмерон вручил Шварценеггеру готовый распечатанный сценарий. Актеру понравилось, но он понял не все — например, не он не знал значения слова «полисплав». И еще у него вызвал недоумение ход с тем, что терминатор никого не убивает.
— Эдварда Ферлонга, который сыграл мальчика Джона, нашли случайно. Он не был актером и просто тусовался в клубе для мальчиков в Пасадене, где его заметила кастинг-директор фильма.
— Линда Хэмилтон так мощно натренировалась к роли Сара Коннор, что это вдохновило даже Шварценеггера (у которого и так не было особых проблем с физической формой).
— Кэмерон — адский перфекционист, который вообще не думает про бюджет. Когда делали сцену, в которой Сара ползет вдоль окон, где взрываются стекла, режиссер провел один из дублей, даже не включая камеру. Просто чтобы посмотреть, правильно ли все взрывается. Мужик, который играл приемного отца Джона Коннора, две недели учился глотать меч для сцены, где его убивает плохой терминатор-полицейский. Когда ее снимали, он четыре часа лежал на полу в одной позе, пока Кэмерон не получил кадр с телом и пакетом молока, из которого вытекает жидкость и смешивается с кровью. Актер потом несколько дней не мог ходить, но Кэмерон послал ему бутылку дорого шампанского.
Попробую вернуться к постоянному вещанию — благо есть что рассказать и о написанном, и прочитанном / прослушанном / просмотренном.
В этом году исполняется 30 лет «Терминатору-2» Джеймса Кэмерона, одному из моих любимых фильмов вообще, который для меня без всякой постмодернистской иронии стоит в одном ряду с «Сиянием» Кубрика, «Персоной» Бергмана, «Крыльями» Шепитько, ну и так далее. Почему так — сюжет для другого текста, а может, и для сеанса психотерапии. В конце концов, сам Джеймс Кэмерон говорит, что «Терминатор-2» — это история мальчика и отца, которого у него никогда не было. Мой отец умер через полтора года после выхода фильма; посмотрел я «Терминатора-2», скорее всего, уже после; и не исключаю, что проняло меня не в последнюю очередь именно поэтому.
Впрочем, сейчас не об этом. Говорит это Кэмерон в совершенно роскошном материале, вышедшем к юбилею второго «Терминатора» в издании The Ringer. Это устная история создания фильма: все главные участники «Терминатора» (за исключением Линды Хэмилтон, но тут есть фрагменты ее интервью другим изданиям) травят байки про то, как они делали фильм и что было потом. Куча великолепных сюжетов; очень смешно, а местами вполне себе и пронзительно.
Выделю то, что мне больше всего запомнилось (наверное, хардкорные фанаты фильма все это и так знают, но я не знал):
— Все началось с того, что продюсер фильма выкупил права на первого «Терминатора» и эту, так сказать, вселенную. Стоило это ему 15 миллионов долларов. Только потом он связался с Кэмероном и предложил ему написать сценарий.
— Кэмерон первым делом придумал робота из жидкого металла. А потом придумал, что роботов должно быть два: один хороший, другой плохой. Причем поначалу предполагалось, что обоих играет Шварценеггер. К счастью, режиссера убедили, что это будет скучновато.
— Великая история про сценарий первого «Терминатора»: Кэмерон как-то раз писал его, наевшись экстази, и по радио заиграла песня Стинга «Русские тоже любят своих детей». В этот момент режиссер подумал, что идея ядерной войны противоположна самой идее жизни. Так родился образ мальчика по имени Джон Коннор.
— Кэмерон заканчивал сценарий и чуть не опоздал на самолет, на котором огромная тусовка голливудских людей вместе летела в Канны в мае 1990-го. Он вошел в салон последним, ожидавшие его звезды и магнаты смотрели злобно. Проходя по салону, Кэмерон вручил Шварценеггеру готовый распечатанный сценарий. Актеру понравилось, но он понял не все — например, не он не знал значения слова «полисплав». И еще у него вызвал недоумение ход с тем, что терминатор никого не убивает.
— Эдварда Ферлонга, который сыграл мальчика Джона, нашли случайно. Он не был актером и просто тусовался в клубе для мальчиков в Пасадене, где его заметила кастинг-директор фильма.
— Линда Хэмилтон так мощно натренировалась к роли Сара Коннор, что это вдохновило даже Шварценеггера (у которого и так не было особых проблем с физической формой).
— Кэмерон — адский перфекционист, который вообще не думает про бюджет. Когда делали сцену, в которой Сара ползет вдоль окон, где взрываются стекла, режиссер провел один из дублей, даже не включая камеру. Просто чтобы посмотреть, правильно ли все взрывается. Мужик, который играл приемного отца Джона Коннора, две недели учился глотать меч для сцены, где его убивает плохой терминатор-полицейский. Когда ее снимали, он четыре часа лежал на полу в одной позе, пока Кэмерон не получил кадр с телом и пакетом молока, из которого вытекает жидкость и смешивается с кровью. Актер потом несколько дней не мог ходить, но Кэмерон послал ему бутылку дорого шампанского.
— Когда студия начала продвигать фильм, они решили, что надо выпустить музыкальный клип. Пошли к Шварценеггеру. Он говорит: хорошо, но это должна быть самая популярная группа в мире; мне все равно, какая именно. Открывают чарты — там Guns N’Roses. Для музыкантов устроили спецпоказ. Они дико впечатлились. Все получилось. При этом 13-летний Ферлонг слушал Слик Рика, и съемки клипа с Guns N’Roses вообще не казались ему чем-то важным.
Ну и так далее — это даже еще не все. Пьеса читается на одном дыхании. И фильм после этого, конечно, хочется пересмотреть, хотя и так знаешь его наизусть.
https://www.theringer.com/movies/2021/6/30/22555687/terminator-2-judgement-day-t2-oral-history
Ну и так далее — это даже еще не все. Пьеса читается на одном дыхании. И фильм после этого, конечно, хочется пересмотреть, хотя и так знаешь его наизусть.
https://www.theringer.com/movies/2021/6/30/22555687/terminator-2-judgement-day-t2-oral-history
The Ringer
The Tin Man Gets His Heart: An Oral History of ‘Terminator 2: Judgment Day’
Three decades ago, James Cameron, Arnold Schwarzenegger, and Linda Hamilton joined forces again to make the biggest, baddest, most eye-popping sequel ever. Here’s the story of how the machines took over Hollywood.
«Не надо стесняться» — веселая книга о наших поп-хитах, о России и о нас самих
Мы вместе с Институтом музыкальных инициатив (ИМИ) и «Афишей» выпустили книгу «Не надо стесняться». Это устная история 169 песен, которые знают все: от «Лондон, гудбай» и «Посмотри в глаза» до «Skibidi» и «Cadillac». Про каждую мы поговорили с ее создателями: певцами и певицами, продюсерами, композиторами, поэтами, клипмейкерами.
Эта книжка — мой passion project, так что, раз уж это мой канал, я расскажу его личную историю.
В 2011 году, когда я работал в журнале «Афиша», мы открыли для себя давно, в общем-то, известный жанр устной истории. Изобретен он был на номере про историю российских медиа. Олег Кашин взял великое интервью у Сергея Доренко, великий интеллектуал и стилист Александр Тимофеевский прекрасно написал про то, как создавался язык «Коммерсанта», объем одного материала составил рекордные 118 полос, в сдачную ночь напились все, кроме меня, а длилась она до часу дня. Нам понравилось. Читателям тоже. Было решено сделать из номера книгу — и развить жанр в журнале.
В какой-то момент решили, что следующая устная история будет посвящена местным поп-хитам. Курировал этот материал, естественно, я. Мы начали, по-моему, в сентябре; номер должен был выйти в конце декабря. Три с половиной месяца — так много для журнала с двухнедельным циклом, так мало для материала, где надо взять сотню с лишним интервью у людей, многие из которых под афишей понимают главным образом бумажку с их лицом и датой концерта на столбе. Возникла эпическая гугл-переписка в нескольких томах — мы несколько раз переваливали в новую цепочку, оттарабанив максимальные для одной 999 писем; участники вспоминают эту эпистолярию до сих пор.
Я ездил в студию к Игорю Матвиенко и на репетиционную базы группы «Винтаж» рядом с какой-то железнодорожной станцией. Елена Ванина в ночи звонила Вере Брежневой — ее звал к телефону муж, которым тогда еще был не Константин Меладзе. Дмитрий Маликов, еще не написавший свой легендарный твит про «тяжеловато», признался нашему редактору Кате Дементьевой, что давно мечтал дать интервью «Афише». Корреспондентка Наташа Кострова три месяца пыталась встретиться с Иваном Шаповаловым — безрезультатно. Корреспондентка Марина Перфилова три месяца пыталась дозвониться до чувака из группы «Нэнси», который каждый раз заново назначал точную время и дату разговора и каждый раз не брал трубку.
В общем, было весело. Тем временем настал декабрь 2011 года. Номер сдавался на второй-третьей неделе — то есть ровно в тот момент, когда впервые за двадцать лет все вокруг вдруг поверили в неизбежность революции. Пока мои друзья-коллеги планировали первый протестный митинг на Болотной площади в фейсбук-чате, я часами сидел в верстальщицкой программе Quark CopyDesk в мирах Ларисы Черниковой, Богдана Титомира, группы «Руки вверх!» и песни «Черные глаза», иногда выныривая в тот же фейсбук, где происходил невиданный гражданский подъем. Классно было и там, и там.
Номер вышел. Чуть позже вышла книжка по мотивам номера про медиа — с небольшими добавлениями. Была мысль сделать и книгу про поп-музыку, но наш арт-директор Михаил Сметана строго сказал, что без интервью Пугачевой она выйти не может. А интервью с Пугачевой сделать было нереально. Идею как-то замяли. Но вся эта история осталась занозой в моем сердце. Это был самый мощный и самый веселый профессиональный опыт в моей жизни, и мне хотелось его как-то сохранить не только в номере журнала, которые мало кто хранит, и не только в интернете, где все бренно (посмотрите хотя бы архив «Афиши» на сайте «Афиши»).
Заноза сидела в моем сердце семь лет. В 2019 году появился Институт музыкальных инициатив, и его директор Данил Перушев позвал меня с ним помогать. Среди прочего, обсуждалась издательская программа. А что если превратить в книгу тот легендарный номер «Афиши»? — предложил я. Даня согласился; потом, помню, еще спросил — типа успеем ли к non/fiction в ноябре 2019-го, явно не до конца понимая, во что ввязывается. Спасибо ему и ИМИ бесконечное — без них на такое предприятие, конечно, никто бы не решился.
Мы вместе с Институтом музыкальных инициатив (ИМИ) и «Афишей» выпустили книгу «Не надо стесняться». Это устная история 169 песен, которые знают все: от «Лондон, гудбай» и «Посмотри в глаза» до «Skibidi» и «Cadillac». Про каждую мы поговорили с ее создателями: певцами и певицами, продюсерами, композиторами, поэтами, клипмейкерами.
Эта книжка — мой passion project, так что, раз уж это мой канал, я расскажу его личную историю.
В 2011 году, когда я работал в журнале «Афиша», мы открыли для себя давно, в общем-то, известный жанр устной истории. Изобретен он был на номере про историю российских медиа. Олег Кашин взял великое интервью у Сергея Доренко, великий интеллектуал и стилист Александр Тимофеевский прекрасно написал про то, как создавался язык «Коммерсанта», объем одного материала составил рекордные 118 полос, в сдачную ночь напились все, кроме меня, а длилась она до часу дня. Нам понравилось. Читателям тоже. Было решено сделать из номера книгу — и развить жанр в журнале.
В какой-то момент решили, что следующая устная история будет посвящена местным поп-хитам. Курировал этот материал, естественно, я. Мы начали, по-моему, в сентябре; номер должен был выйти в конце декабря. Три с половиной месяца — так много для журнала с двухнедельным циклом, так мало для материала, где надо взять сотню с лишним интервью у людей, многие из которых под афишей понимают главным образом бумажку с их лицом и датой концерта на столбе. Возникла эпическая гугл-переписка в нескольких томах — мы несколько раз переваливали в новую цепочку, оттарабанив максимальные для одной 999 писем; участники вспоминают эту эпистолярию до сих пор.
Я ездил в студию к Игорю Матвиенко и на репетиционную базы группы «Винтаж» рядом с какой-то железнодорожной станцией. Елена Ванина в ночи звонила Вере Брежневой — ее звал к телефону муж, которым тогда еще был не Константин Меладзе. Дмитрий Маликов, еще не написавший свой легендарный твит про «тяжеловато», признался нашему редактору Кате Дементьевой, что давно мечтал дать интервью «Афише». Корреспондентка Наташа Кострова три месяца пыталась встретиться с Иваном Шаповаловым — безрезультатно. Корреспондентка Марина Перфилова три месяца пыталась дозвониться до чувака из группы «Нэнси», который каждый раз заново назначал точную время и дату разговора и каждый раз не брал трубку.
В общем, было весело. Тем временем настал декабрь 2011 года. Номер сдавался на второй-третьей неделе — то есть ровно в тот момент, когда впервые за двадцать лет все вокруг вдруг поверили в неизбежность революции. Пока мои друзья-коллеги планировали первый протестный митинг на Болотной площади в фейсбук-чате, я часами сидел в верстальщицкой программе Quark CopyDesk в мирах Ларисы Черниковой, Богдана Титомира, группы «Руки вверх!» и песни «Черные глаза», иногда выныривая в тот же фейсбук, где происходил невиданный гражданский подъем. Классно было и там, и там.
Номер вышел. Чуть позже вышла книжка по мотивам номера про медиа — с небольшими добавлениями. Была мысль сделать и книгу про поп-музыку, но наш арт-директор Михаил Сметана строго сказал, что без интервью Пугачевой она выйти не может. А интервью с Пугачевой сделать было нереально. Идею как-то замяли. Но вся эта история осталась занозой в моем сердце. Это был самый мощный и самый веселый профессиональный опыт в моей жизни, и мне хотелось его как-то сохранить не только в номере журнала, которые мало кто хранит, и не только в интернете, где все бренно (посмотрите хотя бы архив «Афиши» на сайте «Афиши»).
Заноза сидела в моем сердце семь лет. В 2019 году появился Институт музыкальных инициатив, и его директор Данил Перушев позвал меня с ним помогать. Среди прочего, обсуждалась издательская программа. А что если превратить в книгу тот легендарный номер «Афиши»? — предложил я. Даня согласился; потом, помню, еще спросил — типа успеем ли к non/fiction в ноябре 2019-го, явно не до конца понимая, во что ввязывается. Спасибо ему и ИМИ бесконечное — без них на такое предприятие, конечно, никто бы не решился.
Не надо стесняться
Книга о 169 постсоветских поп-хитах, которые знает наизусть почти каждый житель России (хоть и не всегда по своей воле). О каждой песне рассказывают создатели ее успеха: исполнители, композиторы, поэты, продюсеры, клипмейкеры
Мы опять собрали команду. Опять завели переписку — в этот раз в телеграме. Обновили список песен — добавили те, что вышли за последние 10 лет, плюс те из прошлых лет, что не попали в номер, но должны были попасть в книгу (например, песня «Третье сентября» в 2011 году еще не была мемом). И взялись за работу. Шуфутинский принимал нашего корреспондента в поселок Сапожок. Jah Khalib рассказывал про масонов и рептилоидов. Дробыш весело матерился и вспоминал, как написал песню «Одиночество — сволочь» на отрывном календаре. Монеточка отреклась от иронии. Автор песни «Ах, какая женщина!» ответил на наши вопросы письменно — на 15 страниц. Пугачева так и не дала нам интервью, зато про нее прекрасно написали критики Денис Бояринов и Мария Кувшинова.
Все это есть в книжке, которая получилась в результате. Всего набралось 169 песен — по сравнению с 99-ю, что были в номере «Афиши».
Там есть байки Жанны Фриске про гастроли в Нефтеюганске и в военных госпиталях. Там есть рассказы Максима Фадееева про то, как он придумал всех своих подопечных. Там есть одно из первых интервью Александра Дулова — человека, который создал группу «Банд'эрос» и написал все ее хиты. Там есть целых два разговора с Филиппом Киркоровым. Там есть воспоминания соседей Михаила Круга по его дому в Твери. Там есть разговор с человеком, который написал песни «Серые глаза», «Электричка» и «Ясный мой свет» (это один человек). Там есть люди, которых знают абсолютно все говорящие на русском языке, — и есть люди, которых почти никто не знает, зато они написали песни, которые знают абсолютно все.
Я думал, что книга выйдет в начале весны, но по техническим причинам начало сначала стало концом, потом началом лета, потом августом, когда, как принято считать, в Москве никого нет и никто ничего не покупает, не читает, не смотрит, не слушает. Я бузил и истерил, не понимая, что так на самом деле хочет бог журналистики. И вот почему.
Тогда, осенью 2011-го, номер «Афиши» заканчивался песней «Чумачечая весна». Казалось, что это история про то, как поп-музыка когда-то была классной, а потом перестали. Сдавая тот номер, мы не знали, что уже несколько месяцев как живет песня, которая изменит все — и сделает поп-музыку классной снова, переформатировав грядущее десятилетие. Я говорю, конечно, о песне Ивана Дорна «Стыцамэн».
Когда стало ясно, что есть шанс на то, что книга выйдет, я придумал ей название. Ну то есть не придумал, а позаимствовал — «Не надо стесняться». Ваня как лучший человек на свете согласился нам его одолжить. Осенью 2019-го мы встретились в московской гостинице и обсудили, как все начиналось, — а еще я впервые услышал слово «метамодернизм» и сделал морду кирпичом, как будто я его, конечно, знаю.
Сегодня — первый, ну окей, полуторный день продаж книги «Не надо стесняться». Сегодня тот наш разговор с Ваней публикует «Медуза». Сегодня песне «Стыцамэн» исполняется ровно десять лет. Вот что имел в виду бог журналистики.
Наша книжка весит 1740 грамм. В ней миллион семьсот пятьдесят тысяч знаков (с именным указателем — больше). Еще в ней есть портреты главных поп-героев авторства главных журнальных фотографов последних трех десятилетий. Для меня это, конечно, еще и памятник той «Афише» начала 2010-х, которую мы делали с Илюшей, Леной, Катей, Наташей, Олей и всеми-всеми-всеми. Она заслужила этот памятник.
Все выходные данные книги (включая список песен и даже частичное объяснение, почему он такой) и информация о том, где ее можно купить, — здесь.
Вот как выглядят некоторые главы и интервью из книги:
— Мой разговор с Иваном Дорном про «Стыцамэна» и его последствия
— Разговор с Михаилом Шуфутинским про «Третье сентября» и не только
— Глава про песню «Нас не догонят», для которой Паша Гриншпун в 2020 году все-таки достал Ивана Шаповалова, и это отдельная сага
Что тут еще скажешь? Этот день настал.
Все это есть в книжке, которая получилась в результате. Всего набралось 169 песен — по сравнению с 99-ю, что были в номере «Афиши».
Там есть байки Жанны Фриске про гастроли в Нефтеюганске и в военных госпиталях. Там есть рассказы Максима Фадееева про то, как он придумал всех своих подопечных. Там есть одно из первых интервью Александра Дулова — человека, который создал группу «Банд'эрос» и написал все ее хиты. Там есть целых два разговора с Филиппом Киркоровым. Там есть воспоминания соседей Михаила Круга по его дому в Твери. Там есть разговор с человеком, который написал песни «Серые глаза», «Электричка» и «Ясный мой свет» (это один человек). Там есть люди, которых знают абсолютно все говорящие на русском языке, — и есть люди, которых почти никто не знает, зато они написали песни, которые знают абсолютно все.
Я думал, что книга выйдет в начале весны, но по техническим причинам начало сначала стало концом, потом началом лета, потом августом, когда, как принято считать, в Москве никого нет и никто ничего не покупает, не читает, не смотрит, не слушает. Я бузил и истерил, не понимая, что так на самом деле хочет бог журналистики. И вот почему.
Тогда, осенью 2011-го, номер «Афиши» заканчивался песней «Чумачечая весна». Казалось, что это история про то, как поп-музыка когда-то была классной, а потом перестали. Сдавая тот номер, мы не знали, что уже несколько месяцев как живет песня, которая изменит все — и сделает поп-музыку классной снова, переформатировав грядущее десятилетие. Я говорю, конечно, о песне Ивана Дорна «Стыцамэн».
Когда стало ясно, что есть шанс на то, что книга выйдет, я придумал ей название. Ну то есть не придумал, а позаимствовал — «Не надо стесняться». Ваня как лучший человек на свете согласился нам его одолжить. Осенью 2019-го мы встретились в московской гостинице и обсудили, как все начиналось, — а еще я впервые услышал слово «метамодернизм» и сделал морду кирпичом, как будто я его, конечно, знаю.
Сегодня — первый, ну окей, полуторный день продаж книги «Не надо стесняться». Сегодня тот наш разговор с Ваней публикует «Медуза». Сегодня песне «Стыцамэн» исполняется ровно десять лет. Вот что имел в виду бог журналистики.
Наша книжка весит 1740 грамм. В ней миллион семьсот пятьдесят тысяч знаков (с именным указателем — больше). Еще в ней есть портреты главных поп-героев авторства главных журнальных фотографов последних трех десятилетий. Для меня это, конечно, еще и памятник той «Афише» начала 2010-х, которую мы делали с Илюшей, Леной, Катей, Наташей, Олей и всеми-всеми-всеми. Она заслужила этот памятник.
Все выходные данные книги (включая список песен и даже частичное объяснение, почему он такой) и информация о том, где ее можно купить, — здесь.
Вот как выглядят некоторые главы и интервью из книги:
— Мой разговор с Иваном Дорном про «Стыцамэна» и его последствия
— Разговор с Михаилом Шуфутинским про «Третье сентября» и не только
— Глава про песню «Нас не догонят», для которой Паша Гриншпун в 2020 году все-таки достал Ивана Шаповалова, и это отдельная сага
Что тут еще скажешь? Этот день настал.
Не надо стесняться
Книга о 169 постсоветских поп-хитах, которые знает наизусть почти каждый житель России (хоть и не всегда по своей воле). О каждой песне рассказывают создатели ее успеха: исполнители, композиторы, поэты, продюсеры, клипмейкеры
«Новейшая история России в 14 бутылках водки» Дениса Пузырева — образцовый расследовательский нонфикшн про Россию
Когда в начале 1990-х консервные заводы в Северной Осетии перестали приносить прибыль и встали, одного из директоров вдруг осенила гениальная идея: переоборудовать их под выпуск водки, товара, на который в России есть спрос всегда, а в смутные времена — особенно. Сказано — сделано. Дешевая осетинская водка сразу стала пользоваться большим спросом по всей стране — а когда республиканское руководство отодвинуло того самого директора и визионера и прибрало заводы к рукам, местные бизнесмены быстро нашли другие источники сырья. В Осетию начали цистернами везти спирт из Украины, оформляя его по документам как транзитный груз (тогда он не облагался пошлинами). На станции в небольшом городке Ардоне образовалась целая спиртовая биржа: люди и грузовики стояли в очереди к цистернам; со дна спирт, который не брал индустриальный насос ведрами вычерпывали дети. В какой-то момент в производстве водки было занято больше трети населения республики; большая часть работала нелегально и не платила налоги. Когда президент Северной Осетии создал при местном правительстве департамент спиртоводочной промышленности, его руководителя застрелили на следующий день после назначения.
Таких историй в книге Дениса Пузырева «Новейшая история России в 14 бутылках водки» — десятки.
Вообще, это всегда очень интересно — найти новый угол зрения на что-то, что, казалось бы, привычно, знакомо и рассказано. Я вот сейчас занимаюсь разработкой документального сериала про футбольный клуб «Спартак» в 90-х — и надо сказать, что эти самые девяностые в таком ракурсе выглядят немного по-другому; из рифм и несовпадений складывается новое прочтение эпохи. Ну а Пузырев, бывший алкогольный корреспондент медиахолдинга РБК, смотрит на всю постсоветскую историю России через бутылку — и оказывается, что там есть все ключевые сюжеты времени. Патологическое возрождение дворянства в начале 90-х? Пожалуйста, вот судьба бренда «Смирнофф». Борьба за могучее советское наследие? Пожалуйста, вот драматический сюжет про «Столичную», переплетенный с большой политикой. Региональный сепаратизм и дикий капитализм? Собственно, вот Осетия. Лихие бандитские года? Вот татарские ОПГ, война бандитов и ОМОНа за ликероводочный завод, похищения, трупы. Возвращение государства при Путине? Вот загадочный и могучий человек по имени Игорь Чуян, для которого хорошо бы подошел мем «Его боялись даже чеченцы».
Конечно, логично, что на водочном рынке все это находится. Я вот почти не пью водку — но даже для меня отдельные бренды намертво ассоциируются с определенным временем и определенной публикой. Есть эпоха «Гжелки» и эпоха «Путинки», есть люди «Белуги» и люди «Столичной». Логично — но ведь надо было до этого додуматься, это собрать и это написать; и написать замечательно. Расследовательская журналистика в России слишком часто сводится к труднопродирабельным текстам, где перечислены связи между разными ООО, а читатель не понимает, что это значит на русском и где там найти эмоцию. Так вот, книга Пузырева — образец текста, который в каком-то смысле именно что сводится к пересказу того, как менялись составы акционеров разных компаний, но благодаря авторскому стилю и умению приземлять бизнес-данные на реальные человеческие судьбы читается то как детектив, то как боевик, то как политическая комедия про авантюристов.
На самом деле, в моей редакторской практике был один сюжет, в котором не меньше дичи и который в общем смысле тоже рассказывает историю о том, как в постсоветские времена высокодоходную индустрию сначала прибрали к рукам бандиты, а потом — силовики, причем вторые сопротивлялись попыткам оздоровления рынка чуть ли не сильнее первых. Это сюжет про похоронную индустрию — я имею в виду тот самый материал Ивана Голунова, за который его, как поначалу было принято считать, пытались посадить в тюрьму по ложному обвинению. Но водка — это, конечно, более, что называется, зрительский материал. Все-таки кладбища — это грустно. А алкоголь — это весело.
Когда в начале 1990-х консервные заводы в Северной Осетии перестали приносить прибыль и встали, одного из директоров вдруг осенила гениальная идея: переоборудовать их под выпуск водки, товара, на который в России есть спрос всегда, а в смутные времена — особенно. Сказано — сделано. Дешевая осетинская водка сразу стала пользоваться большим спросом по всей стране — а когда республиканское руководство отодвинуло того самого директора и визионера и прибрало заводы к рукам, местные бизнесмены быстро нашли другие источники сырья. В Осетию начали цистернами везти спирт из Украины, оформляя его по документам как транзитный груз (тогда он не облагался пошлинами). На станции в небольшом городке Ардоне образовалась целая спиртовая биржа: люди и грузовики стояли в очереди к цистернам; со дна спирт, который не брал индустриальный насос ведрами вычерпывали дети. В какой-то момент в производстве водки было занято больше трети населения республики; большая часть работала нелегально и не платила налоги. Когда президент Северной Осетии создал при местном правительстве департамент спиртоводочной промышленности, его руководителя застрелили на следующий день после назначения.
Таких историй в книге Дениса Пузырева «Новейшая история России в 14 бутылках водки» — десятки.
Вообще, это всегда очень интересно — найти новый угол зрения на что-то, что, казалось бы, привычно, знакомо и рассказано. Я вот сейчас занимаюсь разработкой документального сериала про футбольный клуб «Спартак» в 90-х — и надо сказать, что эти самые девяностые в таком ракурсе выглядят немного по-другому; из рифм и несовпадений складывается новое прочтение эпохи. Ну а Пузырев, бывший алкогольный корреспондент медиахолдинга РБК, смотрит на всю постсоветскую историю России через бутылку — и оказывается, что там есть все ключевые сюжеты времени. Патологическое возрождение дворянства в начале 90-х? Пожалуйста, вот судьба бренда «Смирнофф». Борьба за могучее советское наследие? Пожалуйста, вот драматический сюжет про «Столичную», переплетенный с большой политикой. Региональный сепаратизм и дикий капитализм? Собственно, вот Осетия. Лихие бандитские года? Вот татарские ОПГ, война бандитов и ОМОНа за ликероводочный завод, похищения, трупы. Возвращение государства при Путине? Вот загадочный и могучий человек по имени Игорь Чуян, для которого хорошо бы подошел мем «Его боялись даже чеченцы».
Конечно, логично, что на водочном рынке все это находится. Я вот почти не пью водку — но даже для меня отдельные бренды намертво ассоциируются с определенным временем и определенной публикой. Есть эпоха «Гжелки» и эпоха «Путинки», есть люди «Белуги» и люди «Столичной». Логично — но ведь надо было до этого додуматься, это собрать и это написать; и написать замечательно. Расследовательская журналистика в России слишком часто сводится к труднопродирабельным текстам, где перечислены связи между разными ООО, а читатель не понимает, что это значит на русском и где там найти эмоцию. Так вот, книга Пузырева — образец текста, который в каком-то смысле именно что сводится к пересказу того, как менялись составы акционеров разных компаний, но благодаря авторскому стилю и умению приземлять бизнес-данные на реальные человеческие судьбы читается то как детектив, то как боевик, то как политическая комедия про авантюристов.
На самом деле, в моей редакторской практике был один сюжет, в котором не меньше дичи и который в общем смысле тоже рассказывает историю о том, как в постсоветские времена высокодоходную индустрию сначала прибрали к рукам бандиты, а потом — силовики, причем вторые сопротивлялись попыткам оздоровления рынка чуть ли не сильнее первых. Это сюжет про похоронную индустрию — я имею в виду тот самый материал Ивана Голунова, за который его, как поначалу было принято считать, пытались посадить в тюрьму по ложному обвинению. Но водка — это, конечно, более, что называется, зрительский материал. Все-таки кладбища — это грустно. А алкоголь — это весело.
bookmate.ru
Электронные книги онлайн - читать и слушать - Букмейт
В библиотеке электронных книг Букмейта легко найти книги современных и классических авторов, аудиокниги и комиксы. Читайте электронные книги онлайн и делитесь цитатами и впечатлениями с друзьями.
Немецкий художник минировал магазины и требовал выкуп, назвавшись Дядюшкой Скруджем. Пока его ловили, он стал звездой
Одной июньской ночью 1992 года в фарфоровом отделе дорогого супермаркета в Гамбурге раздался взрыв. После этого администрация магазина получила письмо: вымогатель требовал миллион марок, сообщив, что готов взрывать и новые бомбы, которые нанесут ещ больше ущерба. В случае своего согласия на выплату выкупа администрация магазина должна была поместить в местной газете объявление с текстом: «Дядюшка Скрудж передает привет племянникам».
Администрация магазина так и сделала. Деньги предполагалось принести в определенную точку в лесу. Когда туда явились полицейские с деньгами, они обнаружили, что на телеграфный столб прикреплен холщовый мешок с магнитами. Они должны были положить деньги в мешок и прикрепить мешок к проходящему мимо поезду из Берлина в Росток. В первый раз полицейские просто привязали мешок к поезду, и когда злоумышленник нажал на кнопку, деактивирующую магниты, ничего не произошло. Через несколько недель все повторилось; полицейские, выпрыгнувшие из поезда, пытались поймать преступника, но ничего не вышло. Впрочем, тот тоже остался недоволен — только 4 тысячи марок в мешке были настоящими.
Полиция быстро поняла: у злоумышленника тот же почерк, что у человека, который в 1988 году взорвал супермаркет KDW в Берлине и потом получил полмиллиона марок. Полиция, а потом и журналисты стали называть его дядюшкой Скруджем. (В Германии комиксы про Дональда Дака и его родственников очень популярны — причем у них своя атмосфера. Немецкого Скруджа зовут Дагобер, он говорит велеречивым языком и часто цитирует Гете и Ницше.)
На самом деле мужчину звали Арно Функе, и он хотел рисовать комиксы или карикатуры. Но его годами не брали на работу, он погрузился в депрессию, развелся и с трудом сводил концы с концами, рисуя рекламные объявления и раскрашивая мотоциклы. Тогда он переоборудовал кухню в химическую лабораторию и превратился в вымогателя.
Тут, конечно, вспоминается сериал «Breaking Bad»: хороший, ну или во всяком случае обычный человек от отчаяния начинает заниматься криминалом — и вскоре понимает, что это его заводит. Став Дядюшкой Скруджем, Функе превратился в национальную знаменитость. Про него рассказывали в телевизоре и по радио, писали песни; выпускались садовые гномы-Скруджи и майки «Я — дядюшка Скрудж». Немцам нравилась изобретательность вымогателя — соцопросы показывали, что ему симпатизируют больше, чем полиции.
Полиция тем временем была в растерянности: преступник был умнее тех, кто его ловил. Власти объявили награду в 100 тысяч марок за информацию о Скрудже, но это ничего не дало. Следователь по делу заявил журналу Bild, что в Германии орудует целая банда активистов, протестующих таким образом против консюмеризма. Полицейские регулярно пытались поймать Скруджа в момент передачи денег, но он все время ускользал. Когда как-то раз полицейский, гнавшийся за уезжавшим на велосипеде Функе, поскользнулся на собачьем говне и упал, смеялась вся страна.
Популярность придавала Функе сил и смелости. Когда в 1992-м он прочитал, что полиция не считает, что Скрудж может взорвать бомбу в часы работы магазина, он разозлился и взорвал маленькую бомбу в Ганновере — были раненые; Скрудж отправил письмо в магазин, обвинив полицию, что так играет в покер с человеческими жизнями.
Каждую свою операцию Скрудж превращал в голливудское приключение, обманывая полицию все более и более зрелищным образом. В апреле 1993 гола он потребовал оставить деньги в двух сумках, которые нужно было положить в контейнеры для песка в одном из районов Берлина. Полиция положила в сумки бумагу и детектор движения, а потом села в засаду. Через несколько часов детекторы сработали, хотя к контейнерам никто не подходил. Когда контейнеры открыли, сумки были вскрыты. Выяснилось, что преступник изготовил точную копию контейнера для песка и поставил ее над водосточным люком — пришел на место через канализацию и так же ушел.
Одной июньской ночью 1992 года в фарфоровом отделе дорогого супермаркета в Гамбурге раздался взрыв. После этого администрация магазина получила письмо: вымогатель требовал миллион марок, сообщив, что готов взрывать и новые бомбы, которые нанесут ещ больше ущерба. В случае своего согласия на выплату выкупа администрация магазина должна была поместить в местной газете объявление с текстом: «Дядюшка Скрудж передает привет племянникам».
Администрация магазина так и сделала. Деньги предполагалось принести в определенную точку в лесу. Когда туда явились полицейские с деньгами, они обнаружили, что на телеграфный столб прикреплен холщовый мешок с магнитами. Они должны были положить деньги в мешок и прикрепить мешок к проходящему мимо поезду из Берлина в Росток. В первый раз полицейские просто привязали мешок к поезду, и когда злоумышленник нажал на кнопку, деактивирующую магниты, ничего не произошло. Через несколько недель все повторилось; полицейские, выпрыгнувшие из поезда, пытались поймать преступника, но ничего не вышло. Впрочем, тот тоже остался недоволен — только 4 тысячи марок в мешке были настоящими.
Полиция быстро поняла: у злоумышленника тот же почерк, что у человека, который в 1988 году взорвал супермаркет KDW в Берлине и потом получил полмиллиона марок. Полиция, а потом и журналисты стали называть его дядюшкой Скруджем. (В Германии комиксы про Дональда Дака и его родственников очень популярны — причем у них своя атмосфера. Немецкого Скруджа зовут Дагобер, он говорит велеречивым языком и часто цитирует Гете и Ницше.)
На самом деле мужчину звали Арно Функе, и он хотел рисовать комиксы или карикатуры. Но его годами не брали на работу, он погрузился в депрессию, развелся и с трудом сводил концы с концами, рисуя рекламные объявления и раскрашивая мотоциклы. Тогда он переоборудовал кухню в химическую лабораторию и превратился в вымогателя.
Тут, конечно, вспоминается сериал «Breaking Bad»: хороший, ну или во всяком случае обычный человек от отчаяния начинает заниматься криминалом — и вскоре понимает, что это его заводит. Став Дядюшкой Скруджем, Функе превратился в национальную знаменитость. Про него рассказывали в телевизоре и по радио, писали песни; выпускались садовые гномы-Скруджи и майки «Я — дядюшка Скрудж». Немцам нравилась изобретательность вымогателя — соцопросы показывали, что ему симпатизируют больше, чем полиции.
Полиция тем временем была в растерянности: преступник был умнее тех, кто его ловил. Власти объявили награду в 100 тысяч марок за информацию о Скрудже, но это ничего не дало. Следователь по делу заявил журналу Bild, что в Германии орудует целая банда активистов, протестующих таким образом против консюмеризма. Полицейские регулярно пытались поймать Скруджа в момент передачи денег, но он все время ускользал. Когда как-то раз полицейский, гнавшийся за уезжавшим на велосипеде Функе, поскользнулся на собачьем говне и упал, смеялась вся страна.
Популярность придавала Функе сил и смелости. Когда в 1992-м он прочитал, что полиция не считает, что Скрудж может взорвать бомбу в часы работы магазина, он разозлился и взорвал маленькую бомбу в Ганновере — были раненые; Скрудж отправил письмо в магазин, обвинив полицию, что так играет в покер с человеческими жизнями.
Каждую свою операцию Скрудж превращал в голливудское приключение, обманывая полицию все более и более зрелищным образом. В апреле 1993 гола он потребовал оставить деньги в двух сумках, которые нужно было положить в контейнеры для песка в одном из районов Берлина. Полиция положила в сумки бумагу и детектор движения, а потом села в засаду. Через несколько часов детекторы сработали, хотя к контейнерам никто не подходил. Когда контейнеры открыли, сумки были вскрыты. Выяснилось, что преступник изготовил точную копию контейнера для песка и поставил ее над водосточным люком — пришел на место через канализацию и так же ушел.
Немецкое общество любителей Дональда Дака указало полиции на то, что похожую операцию проворачивал Скрудж в одном из комиксов; следовательно после этого по некоторым сведениям стал штудировать книжки про Скруджа в поисках зацепок.
Свою самую амбициозную операцию Дядюшка Скрудж провел в январе 1994 года. Явившись на место встречи на заброшенной железной дороге, полицейские обнаружили на путях игрушечный вагон, который построил Функе. Они положили в него мешок с 1,4 миллионом марок, и вагон на батарее уехал в ночь. Полиция преследовала его на вертолетах, но Функе установил на путях фейерверки — полицейские приняли их за стрельбу и отвлеклись. Все бы хорошо, но через километр поезд сошел с рельс, и деньги рассыпались. Функе пришлось сбежать без них.
Собственно, это было главной проблемой с Дядюшкой Скруджем: все его игры с полицией совершенно не приносили ему дохода. Он жил на пособие и кредиты, жалуясь соседям на свое плачевное положение.
В какой-то момент общаться с Скруджем, когда он звонил в дирекцию супермаркетов, стала полицейский психолог. Она решила сменить тактику, привлечь эксперта по переговорам с захватчиками заложников и попытаться разговаривать с преступником уважительно, чтобы он задержался в телефонной будке подольше — тогда звонок можно будет локализовать. Полицейские знали, что Скрудж предпочитает звонить из будок, где закрывается дверь, а вокруг много свободного пространства. Они нашли в Берлин полторы тысячи будок и расставили наряды так, чтобы до каждой из них можно было добраться за три минуты.
Скрудж и его новые собеседники и правда стали больше доверять друг другу; они даже шутили и смеялись. Вскоре полиция смогла составить портрет Скруджа, а потом в какой-то момент поймала Функе в телефонной будке в Потсдаме. В берлинской полиции это отметили шумной вечеринке с шампанским и танцами вокруг патрульных машин. В штаб-квартире полиции Гамбурга и сейчас существует постоянная экспозиция про Скруджа и его ухищрения. В ней, в частности, представлена маленькая подводная лодка (помните заставку «Утиных историй»?). Функе, правда, ее так и не использовал.
Сейчас Арно Функе 71 год. Он отсидел больше шести лет — после чего наконец исполнил свою мечту и стал карикатуристом. Теперь его печатают журналы, которые когда-то не отвечали на его письма. А преступления Дядюшки Скруджа, который атаковал корпорации и изымал у них деньги, — один из символов немецких 1990-х, когда после объединения двух Германий страну накрыл неолиберализм.
Тот случай, когда удивляешься, что это не кино. Уверен, что права на экранизацию материала The New Yorker уже купили.
https://www.newyorker.com/news/dispatch/the-strange-story-of-dagobert-the-ducktales-bandit
Свою самую амбициозную операцию Дядюшка Скрудж провел в январе 1994 года. Явившись на место встречи на заброшенной железной дороге, полицейские обнаружили на путях игрушечный вагон, который построил Функе. Они положили в него мешок с 1,4 миллионом марок, и вагон на батарее уехал в ночь. Полиция преследовала его на вертолетах, но Функе установил на путях фейерверки — полицейские приняли их за стрельбу и отвлеклись. Все бы хорошо, но через километр поезд сошел с рельс, и деньги рассыпались. Функе пришлось сбежать без них.
Собственно, это было главной проблемой с Дядюшкой Скруджем: все его игры с полицией совершенно не приносили ему дохода. Он жил на пособие и кредиты, жалуясь соседям на свое плачевное положение.
В какой-то момент общаться с Скруджем, когда он звонил в дирекцию супермаркетов, стала полицейский психолог. Она решила сменить тактику, привлечь эксперта по переговорам с захватчиками заложников и попытаться разговаривать с преступником уважительно, чтобы он задержался в телефонной будке подольше — тогда звонок можно будет локализовать. Полицейские знали, что Скрудж предпочитает звонить из будок, где закрывается дверь, а вокруг много свободного пространства. Они нашли в Берлин полторы тысячи будок и расставили наряды так, чтобы до каждой из них можно было добраться за три минуты.
Скрудж и его новые собеседники и правда стали больше доверять друг другу; они даже шутили и смеялись. Вскоре полиция смогла составить портрет Скруджа, а потом в какой-то момент поймала Функе в телефонной будке в Потсдаме. В берлинской полиции это отметили шумной вечеринке с шампанским и танцами вокруг патрульных машин. В штаб-квартире полиции Гамбурга и сейчас существует постоянная экспозиция про Скруджа и его ухищрения. В ней, в частности, представлена маленькая подводная лодка (помните заставку «Утиных историй»?). Функе, правда, ее так и не использовал.
Сейчас Арно Функе 71 год. Он отсидел больше шести лет — после чего наконец исполнил свою мечту и стал карикатуристом. Теперь его печатают журналы, которые когда-то не отвечали на его письма. А преступления Дядюшки Скруджа, который атаковал корпорации и изымал у них деньги, — один из символов немецких 1990-х, когда после объединения двух Германий страну накрыл неолиберализм.
Тот случай, когда удивляешься, что это не кино. Уверен, что права на экранизацию материала The New Yorker уже купили.
https://www.newyorker.com/news/dispatch/the-strange-story-of-dagobert-the-ducktales-bandit
The New Yorker
The Strange Story of Dagobert, the “DuckTales” Bandit
In the nineties, a frustrated artist in Berlin went on a crime spree—building bombs, extorting high-end stores, and styling his persona after Scrooge McDuck. He soon became a German folk hero.
Объявление технического характера: теперь этот канал есть и в «Яндекс-Дзене». Если вам удобно им пользоваться, можно подписаться. Если вам удобнее телеграм — оставайтесь с нами, в «Дзене» будет (и уже частично есть) то же самое, что и здесь, только чуть больше картинок.
Кратко поясню, зачем я это делаю:
а) Это дополнительная причина что-то сюда писать. Как могли заметить постоянные читатели канала, в последние месяцы он оживал, только когда я рассказывал про свои проекты. У меня просто не получалось заставить себя писать сюда про классные тексты, которые я прочитал.
Появление канала на «Дзене» как раз-таки заставляет это делать. К сожалению, деньги в нашем мире позднего капитализма все еще являются лучшим видом мотивации.
б) Как наверняка тоже могли заметить постоянные читатели канала, на «Дзен» сейчас в той или иной форме мигрируют многие хорошо и осмысленно пишущие люди, с некоторыми из которых я имею честь быть знакомым. Я не знаю, поможет ли это сделать платформу лучше и хотя бы немного спасти ее от засилья бездарных текстов и конспирологическихнабросов, которые пугают многих медиаграмотных пользователей, пытающихся с «Дзеном» познакомиться. Но попытка, я считаю, правильная. И компания хорошая. Почему бы не поучаствовать.
Еще раз: в этом канале будет появляться более-менее все то же самое, что и в «Дзене». Но если вам удобнее читать там — добро пожаловать.
Кратко поясню, зачем я это делаю:
а) Это дополнительная причина что-то сюда писать. Как могли заметить постоянные читатели канала, в последние месяцы он оживал, только когда я рассказывал про свои проекты. У меня просто не получалось заставить себя писать сюда про классные тексты, которые я прочитал.
Появление канала на «Дзене» как раз-таки заставляет это делать. К сожалению, деньги в нашем мире позднего капитализма все еще являются лучшим видом мотивации.
б) Как наверняка тоже могли заметить постоянные читатели канала, на «Дзен» сейчас в той или иной форме мигрируют многие хорошо и осмысленно пишущие люди, с некоторыми из которых я имею честь быть знакомым. Я не знаю, поможет ли это сделать платформу лучше и хотя бы немного спасти ее от засилья бездарных текстов и конспирологическихнабросов, которые пугают многих медиаграмотных пользователей, пытающихся с «Дзеном» познакомиться. Но попытка, я считаю, правильная. И компания хорошая. Почему бы не поучаствовать.
Еще раз: в этом канале будет появляться более-менее все то же самое, что и в «Дзене». Но если вам удобнее читать там — добро пожаловать.
Дзен
Александр Горбачев | Дзен
Канал автора «Александр Горбачев» в Дзен ⭐: Меня зовут Александр Горбачев, я журналист, редактор, сценарист и пр. Сейчас — Lorem Ipsum, ИМИ, «Холод», Stereotactic; раньше — «Афиша» и «Медуза». Это канал об удивительных историях из реальной жизни, которые…
Вышел наш подкаст «Научи меня плохому»: умные и веселые разговоры про то, как попса делает нас и Россию такими, какие мы есть
Когда обозначились масштабы книжки «Не надо стесняться», стало ясно, что просто выпустить весь этот материал и никак с ним дополнительно не поработать было бы глупо. А как с ним поработать? Вуаля: теперь у Института музыкальных инициатив (как у всякой приличной институции) и у меня (как у всякого приличного человека) есть свой подкаст — собственно, про постсоветскую популярную музыку.
Подкаст называется «Научи меня плохому» (спасибо любимым «СБПЧ» за название и джингл) — и в каком-то смысле это такой опыт прочтения и обдумывания книжки. Мы ведем его вместе с музыкальным журналистом и диджеем Андреем Клингом, который на 12 лет меня младше, — то есть у нас довольно разные опыты переживания российской поп-культуры, и соотнести их друг с другом — это один из сюжетов разговора. Но все-таки не главный.
Главный вот какой. Если «Не надо стесняться» — это такая, выражаясь сериальным языком, горизонталь, состоящая из 169 выстроенных в ряд эпизодов, которые относительно независимы друг от друга, то в «Научи меня плохому» мы пытаемся превратить историю постсоветской поп-музыки в вертикаль. То есть разглядеть в ней сквозные сюжеты, посмотреть, как они меняются, — и сделать из этого какие-то выводы про культуру, Россию и про нас самих.
Что это за сюжеты? Например, первый выпуск посвящен стыду: мы пытаемся понять, почему здешняя поп-музыка часто считается чем-то пошлым и непристойным (в отличие от нездешней), — и в какой-то момент приходим к любопытному, по-моему, объяснению через парадоксы постсоветского национального строительство; впрочем, это объяснение не единственное. Дальше будут обсуждаться стиль, отношения с Западом, сексуальность, юмор и многое другое; среди цитируемых источников – Карл Маннгейм, Михаил Бахтин, Андрей Зорин, Артур Шопенгауэр, Андрей Шенталь и многие другие.
Значит ли это, что это бубубу-подкаст? Хотелось бы верить, что нет. Во-первых, все-таки попса — это весело, и обсуждать ее тоже весело. Во-вторых, замыкая круг, разговор строится во многом вокруг того, как эстрада проникала в нашу с Андреем жизнь, — и делала она это зачастую тоже весьма комическим образом. В первом выпуске есть мемуар о выступлении «Отпетых мошеннников» на турецком курорте; дальше будут рассказываться детсадовские стишки про Богдана Титомира на горшке; ну и так далее.
Первый эпизод подкаста доступен на Apple Podcasts и во всех прочих местах; там же висит трейлер, в котором сказано то же, что в этом посте, только быстрее и веселее. Будем выходить каждую неделю. Слушайте, оценивайте, пишите отзывы (публично или мне напрямую), ну и что там еще принято делать в таких случаях.
https://nns.i-m-i.ru/?section=podcast
Когда обозначились масштабы книжки «Не надо стесняться», стало ясно, что просто выпустить весь этот материал и никак с ним дополнительно не поработать было бы глупо. А как с ним поработать? Вуаля: теперь у Института музыкальных инициатив (как у всякой приличной институции) и у меня (как у всякого приличного человека) есть свой подкаст — собственно, про постсоветскую популярную музыку.
Подкаст называется «Научи меня плохому» (спасибо любимым «СБПЧ» за название и джингл) — и в каком-то смысле это такой опыт прочтения и обдумывания книжки. Мы ведем его вместе с музыкальным журналистом и диджеем Андреем Клингом, который на 12 лет меня младше, — то есть у нас довольно разные опыты переживания российской поп-культуры, и соотнести их друг с другом — это один из сюжетов разговора. Но все-таки не главный.
Главный вот какой. Если «Не надо стесняться» — это такая, выражаясь сериальным языком, горизонталь, состоящая из 169 выстроенных в ряд эпизодов, которые относительно независимы друг от друга, то в «Научи меня плохому» мы пытаемся превратить историю постсоветской поп-музыки в вертикаль. То есть разглядеть в ней сквозные сюжеты, посмотреть, как они меняются, — и сделать из этого какие-то выводы про культуру, Россию и про нас самих.
Что это за сюжеты? Например, первый выпуск посвящен стыду: мы пытаемся понять, почему здешняя поп-музыка часто считается чем-то пошлым и непристойным (в отличие от нездешней), — и в какой-то момент приходим к любопытному, по-моему, объяснению через парадоксы постсоветского национального строительство; впрочем, это объяснение не единственное. Дальше будут обсуждаться стиль, отношения с Западом, сексуальность, юмор и многое другое; среди цитируемых источников – Карл Маннгейм, Михаил Бахтин, Андрей Зорин, Артур Шопенгауэр, Андрей Шенталь и многие другие.
Значит ли это, что это бубубу-подкаст? Хотелось бы верить, что нет. Во-первых, все-таки попса — это весело, и обсуждать ее тоже весело. Во-вторых, замыкая круг, разговор строится во многом вокруг того, как эстрада проникала в нашу с Андреем жизнь, — и делала она это зачастую тоже весьма комическим образом. В первом выпуске есть мемуар о выступлении «Отпетых мошеннников» на турецком курорте; дальше будут рассказываться детсадовские стишки про Богдана Титомира на горшке; ну и так далее.
Первый эпизод подкаста доступен на Apple Podcasts и во всех прочих местах; там же висит трейлер, в котором сказано то же, что в этом посте, только быстрее и веселее. Будем выходить каждую неделю. Слушайте, оценивайте, пишите отзывы (публично или мне напрямую), ну и что там еще принято делать в таких случаях.
https://nns.i-m-i.ru/?section=podcast
Podcast.ru
Научи меня плохому – Podcast.ru
«Научи меня плохому» — подкаст ИМИ (Института музыкальных инициатив) о сюжетах и смыслах постсоветской поп-музыки. Почему попсы принято стесняться? Как эстрада говорит о сексе — и как это влияет на ее слушателей? Как через поп-хиты Россия создает свой образ…
Forwarded from Медуза — LIVE
Почему все вечеринки заканчиваются танцами под Меладзе?🎤💃
ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА
Институт музыкальных инициатив (ИМИ) выпустил книгу «Не надо стесняться» — о 169 постсоветских поп-хитах, которые знает наизусть почти каждый житель России.
Главы книги описывают три десятилетия — от 1991 года до наших дней, песни распределены по году выхода. Авторы «Не надо стесняться» попросили рассказать об этих хитах композиторов, поэтов, продюсеров, клипмейкеров или самих исполнителей.
Редактор книги — журналист Александр Горбачев. Редактор «Медузы» Наталья Гредина поговорила с ним об этой работе, а также о том, можно ли считать Земфиру попсой — и как в книгу попали песни бизнесмена Михаила Гуцериева.
https://mdza.io/5gkZ7PTcHO0
ДАННОЕ СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА
Институт музыкальных инициатив (ИМИ) выпустил книгу «Не надо стесняться» — о 169 постсоветских поп-хитах, которые знает наизусть почти каждый житель России.
Главы книги описывают три десятилетия — от 1991 года до наших дней, песни распределены по году выхода. Авторы «Не надо стесняться» попросили рассказать об этих хитах композиторов, поэтов, продюсеров, клипмейкеров или самих исполнителей.
Редактор книги — журналист Александр Горбачев. Редактор «Медузы» Наталья Гредина поговорила с ним об этой работе, а также о том, можно ли считать Земфиру попсой — и как в книгу попали песни бизнесмена Михаила Гуцериева.
https://mdza.io/5gkZ7PTcHO0
Meduza
Почему все вечеринки заканчиваются танцами под Меладзе?
Институт музыкальных инициатив (ИМИ) выпустил книгу «Не надо стесняться» — о 169 постсоветских поп-хитах, которые знает наизусть почти каждый житель России. В нее вошли статьи, собранные журналом «Афиша» для номера о российской поп-музыке в 2011 году, а также…
Три хороших подкаста про современную историю России
Пару недель назад начал выходит «Научи меня плохому» — подкаст по мотивам книжки «Не надо стесняться», в которым мы с Андреем Клингом обсуждаем смыслы и сюжеты постсоветской поп-музыки: стыд, смена поколений (темы первых двух выпусков), стиль, смех, секс и так далее. Буду рад, если кому-то здесь захочется послушать. А чтобы не ограничиваться саморекламой — вот мои рекомендации по чужим покдастам.
— «Эпоха крайностей». История современной российской культуры и политики, рассказанная через издательство Ad Marginem, которое в 1990-х издавало на русском французских постструктуралистов, в 2000-х перевернуло расклад сил в русской прозе, выпустив Проханова, Прилепина, Лимонова, Сорокина и кого только не, а в 2010-х переключилось на осмысление современного искусства и автофикшн. Блестяще найденная оптика — то есть это действительно про то, без чего нас невозможно представить, но при этом через такой фокус, в котором все начинает выглядеть интереснее и сложнее. Плюс роскошные главные герои в лице Александра Иванова и Михаила Котомина — остальные спикеры тоже хороши, но кто разок услышал прогон Иванова про дрист, вряд ли это забудет. К интонациям ведущего Кости Сперанского надо привыкнуть, но это того стоит.
— «Сахаров». Из всех проектов, приуроченных к юбилею академика, диссидента и последнего безупречного советского / российского политика, этот понравился мне больше всего. Даша Данилова из «МБХ Медиа» (она же делала подкаст «Пачка сигарет», который совсем великий) строит повествование вокруг нескольких ключевых развилок в жизни Сахарова — от выбора специальности до объявления голодовки — и разговаривает с теми, кто лично знал Сахарова и Боннэр и принимал участие в их жизни. Никаких структурных выкрутасов, но они и тут не требуются; отдельный плюс — спокойный тон изложения без лишней экзальтации.
— «Модернизация». Собственно, это следующий проект студии «Утопия», которая сделала вышеупомянутую «Эпоху крайностей»: тот же ведущий, те же редакторы, близкий метод: складная устная история, которая составлена из реплик собеседников, проложенных экскурсами и пояснениями ведущего. Правда, другая тема: уличные протесты 2000-х (или даже конкретнее — то, что было до Болотной площади 2011 года). То есть — нацболы, «Солидарность», «Стратегия-31», «Русские марши», «Синие ведерки» и гражданское объединение вокруг борьбы с лесными пожарами лета 2010-го. Эта рекомендация — с оговорками: выпуски немилосердно длинные, и, наверное, людям, которые этого всего не помнят, не будет особенно интересно погружаться в детали разногласий между Лимоновым и Каспаровым, Каспаровым и Литвинович etc.; эпизод про лесные пожары не смог дослушать даже я, который как раз все помнит. Но все-таки это очень полезная архивация современности, которая, во-первых, опровергает распространенное (в том числе и во мне) ощущение, что нулевые были совершенно политически пустой эпохой, а во-вторых — дает голоса не самым очевидным людям. То есть авторы не поговорили, например, с Яшиным, зато поговорили со всякими националистами, которых в либеральной среде считают нерукопожатными, и это дает особую, интересную оптику.
Пару недель назад начал выходит «Научи меня плохому» — подкаст по мотивам книжки «Не надо стесняться», в которым мы с Андреем Клингом обсуждаем смыслы и сюжеты постсоветской поп-музыки: стыд, смена поколений (темы первых двух выпусков), стиль, смех, секс и так далее. Буду рад, если кому-то здесь захочется послушать. А чтобы не ограничиваться саморекламой — вот мои рекомендации по чужим покдастам.
— «Эпоха крайностей». История современной российской культуры и политики, рассказанная через издательство Ad Marginem, которое в 1990-х издавало на русском французских постструктуралистов, в 2000-х перевернуло расклад сил в русской прозе, выпустив Проханова, Прилепина, Лимонова, Сорокина и кого только не, а в 2010-х переключилось на осмысление современного искусства и автофикшн. Блестяще найденная оптика — то есть это действительно про то, без чего нас невозможно представить, но при этом через такой фокус, в котором все начинает выглядеть интереснее и сложнее. Плюс роскошные главные герои в лице Александра Иванова и Михаила Котомина — остальные спикеры тоже хороши, но кто разок услышал прогон Иванова про дрист, вряд ли это забудет. К интонациям ведущего Кости Сперанского надо привыкнуть, но это того стоит.
— «Сахаров». Из всех проектов, приуроченных к юбилею академика, диссидента и последнего безупречного советского / российского политика, этот понравился мне больше всего. Даша Данилова из «МБХ Медиа» (она же делала подкаст «Пачка сигарет», который совсем великий) строит повествование вокруг нескольких ключевых развилок в жизни Сахарова — от выбора специальности до объявления голодовки — и разговаривает с теми, кто лично знал Сахарова и Боннэр и принимал участие в их жизни. Никаких структурных выкрутасов, но они и тут не требуются; отдельный плюс — спокойный тон изложения без лишней экзальтации.
— «Модернизация». Собственно, это следующий проект студии «Утопия», которая сделала вышеупомянутую «Эпоху крайностей»: тот же ведущий, те же редакторы, близкий метод: складная устная история, которая составлена из реплик собеседников, проложенных экскурсами и пояснениями ведущего. Правда, другая тема: уличные протесты 2000-х (или даже конкретнее — то, что было до Болотной площади 2011 года). То есть — нацболы, «Солидарность», «Стратегия-31», «Русские марши», «Синие ведерки» и гражданское объединение вокруг борьбы с лесными пожарами лета 2010-го. Эта рекомендация — с оговорками: выпуски немилосердно длинные, и, наверное, людям, которые этого всего не помнят, не будет особенно интересно погружаться в детали разногласий между Лимоновым и Каспаровым, Каспаровым и Литвинович etc.; эпизод про лесные пожары не смог дослушать даже я, который как раз все помнит. Но все-таки это очень полезная архивация современности, которая, во-первых, опровергает распространенное (в том числе и во мне) ощущение, что нулевые были совершенно политически пустой эпохой, а во-вторых — дает голоса не самым очевидным людям. То есть авторы не поговорили, например, с Яшиным, зато поговорили со всякими националистами, которых в либеральной среде считают нерукопожатными, и это дает особую, интересную оптику.
Институт музыкальных инициатив (ИМИ)
♫ Научи меня плохому • Подкасты ♫ Институт музыкальных инициатив (ИМИ)
♫ «Научи меня плохому» — подкаст ИМИ о сюжетах и смыслах российской поп-музыки. Почему попсы принято стесняться? Как эстрада говорит о сексе — и как это влияет на ее слушателей? Как через поп-хиты Россия создает свой образ на Западе? Как связаны русскоязычный…
Летом 2020 года тысячи американцев получили по почте пакетики с непонятными семенами. Откуда они взялись?
Год назад все мировые СМИ написали про странную историю. Тысячи жителей Великобритании и США начали получать через Amazon маленькие посылки из Китая. В их описании было указано, что это какая-то ювелирная безделушка, но внутри посылок находились не браслеты и сережки, а пакеты с непонятными семенами. При этом получатели никаких семян не заказывали.
Когда обнаружилось, что это не единичная аберрация, а происходит в огромных масштабах (одна женщина получила 519 посылок), начался медиахайп и паника. К Китаю в Америке в последние годы относятся с большим подозрением — и массовая рассылка семян по произвольным американским адресам в разгар пандемии породила самые алармистские версии. Так или иначе они сводились к тому, что это какое-то биологическое оружие — например, суперсорняки, которые изведут все американское сельское хозяйство. Доходило и до совсем уж отъехавших гипотез — например, что это русские хакеры таким образом проверяют американские адреса, чтобы потом засылать фальшивые избирательные бюллетени по почте.
Когда семена превратились в медиафеномен, получившие их люди начали сдавать посылки полиция. Та передавала их в американские органы биологического контроля. Нашлись, впрочем, и люди, которые просто посадили семена у себя дома. У мужчины из Арканзаса вырос на подоконнике странный бело-зеленый фрукт. Есть его семья не стала; растение изъяла полиция; мужик стал местной знаменитостью — он давал интервью даже изданиям из Франции.
В итоге в сентябре прошлого года Amazon просто запретил импорт семян и растений в США. Потихоньку все закончилось. Год спустя журналист The Atlantic решил выяснить, что же это было.
Ну то есть как. На самом деле, если оставить алармизм, правдоподобное объяснение нашлось довольно быстро. Это был брашинг — такой метод накрутки рейтинга интернет-магазинов. Сейчас площадки зачастую не разрешают оставить отзыв о продавце, ничего не купив. Поэтому, чтобы накрутить рейтинг, покупаются какие-то супермелкие ненужные вещи, отсылаются в страны, где нужно иметь хороший рейтинг, и на эти доставки пишутся фейковые отзывы. Именно так считало американское аграрное ведомство USDA. В тексте The Atlantic есть отдельная милая часть про SMM-менеджерку USDA, которая день за днем очень вежливо отвечала на сообщения типа «НАС АТАКУЕТ КИТАЙ!!!» или «ЭТО ТЕРРОРИЗМ!»: «Мы предполагаем, что это не терроризм, а просто брашинг».
После этого корреспондент пошел к Amazon, чтобы подтвердить эту версию и получить подробности. А Amazon ему и говорит: у нас нет причин предполагать, что это брашинг. По нашим данным, это просто заказы, которые были доставлены с задержкой на несколько месяцев из-за китайских локдаунов.
Чего? Тысячи людей заказали посылки и просто забыли об этом?
Ну нет, так не бывает, — подумал корреспондент и попросил своих героев и героинь, чьи истории о получении семян он описывал в текстах, поднять свои истории заказов на Amazon, чтобы доказать компании, что она ошибается. И что бы вы думали. У всех этих людей действительно нашлись заказы на семена, сделанные в феврале-марте.
То есть схема такая: пришел ковид, наступили локдауны. Люди начали думать, чем им заняться, сидя дома. Кто-то начал покупать кулинарные книги, а кто-то — заказывать семена растений. О том, что они заказывали их в Китае, люди просто не знали — кто ж смотрит в интернет-магазине детали о производителе. Стоило все это копейки и вылетало из головы так же быстро, как в нее приходило. Семена задержались в пути из-за жестких китайских локдаунов. И в итоге приехали все одновременно в июне-июле.
И даже у 519 посылок есть объяснение — сама женщина, конечно, столько не заказывала, но она могла их получить благодаря многочисленным фейсбук-группам обмена подарками, в которых она состоит.
Год назад все мировые СМИ написали про странную историю. Тысячи жителей Великобритании и США начали получать через Amazon маленькие посылки из Китая. В их описании было указано, что это какая-то ювелирная безделушка, но внутри посылок находились не браслеты и сережки, а пакеты с непонятными семенами. При этом получатели никаких семян не заказывали.
Когда обнаружилось, что это не единичная аберрация, а происходит в огромных масштабах (одна женщина получила 519 посылок), начался медиахайп и паника. К Китаю в Америке в последние годы относятся с большим подозрением — и массовая рассылка семян по произвольным американским адресам в разгар пандемии породила самые алармистские версии. Так или иначе они сводились к тому, что это какое-то биологическое оружие — например, суперсорняки, которые изведут все американское сельское хозяйство. Доходило и до совсем уж отъехавших гипотез — например, что это русские хакеры таким образом проверяют американские адреса, чтобы потом засылать фальшивые избирательные бюллетени по почте.
Когда семена превратились в медиафеномен, получившие их люди начали сдавать посылки полиция. Та передавала их в американские органы биологического контроля. Нашлись, впрочем, и люди, которые просто посадили семена у себя дома. У мужчины из Арканзаса вырос на подоконнике странный бело-зеленый фрукт. Есть его семья не стала; растение изъяла полиция; мужик стал местной знаменитостью — он давал интервью даже изданиям из Франции.
В итоге в сентябре прошлого года Amazon просто запретил импорт семян и растений в США. Потихоньку все закончилось. Год спустя журналист The Atlantic решил выяснить, что же это было.
Ну то есть как. На самом деле, если оставить алармизм, правдоподобное объяснение нашлось довольно быстро. Это был брашинг — такой метод накрутки рейтинга интернет-магазинов. Сейчас площадки зачастую не разрешают оставить отзыв о продавце, ничего не купив. Поэтому, чтобы накрутить рейтинг, покупаются какие-то супермелкие ненужные вещи, отсылаются в страны, где нужно иметь хороший рейтинг, и на эти доставки пишутся фейковые отзывы. Именно так считало американское аграрное ведомство USDA. В тексте The Atlantic есть отдельная милая часть про SMM-менеджерку USDA, которая день за днем очень вежливо отвечала на сообщения типа «НАС АТАКУЕТ КИТАЙ!!!» или «ЭТО ТЕРРОРИЗМ!»: «Мы предполагаем, что это не терроризм, а просто брашинг».
После этого корреспондент пошел к Amazon, чтобы подтвердить эту версию и получить подробности. А Amazon ему и говорит: у нас нет причин предполагать, что это брашинг. По нашим данным, это просто заказы, которые были доставлены с задержкой на несколько месяцев из-за китайских локдаунов.
Чего? Тысячи людей заказали посылки и просто забыли об этом?
Ну нет, так не бывает, — подумал корреспондент и попросил своих героев и героинь, чьи истории о получении семян он описывал в текстах, поднять свои истории заказов на Amazon, чтобы доказать компании, что она ошибается. И что бы вы думали. У всех этих людей действительно нашлись заказы на семена, сделанные в феврале-марте.
То есть схема такая: пришел ковид, наступили локдауны. Люди начали думать, чем им заняться, сидя дома. Кто-то начал покупать кулинарные книги, а кто-то — заказывать семена растений. О том, что они заказывали их в Китае, люди просто не знали — кто ж смотрит в интернет-магазине детали о производителе. Стоило все это копейки и вылетало из головы так же быстро, как в нее приходило. Семена задержались в пути из-за жестких китайских локдаунов. И в итоге приехали все одновременно в июне-июле.
И даже у 519 посылок есть объяснение — сама женщина, конечно, столько не заказывала, но она могла их получить благодаря многочисленным фейсбук-группам обмена подарками, в которых она состоит.
Ну то есть — тысячи людей действительно заказали посылки, действительно про них забыли и впали в панику, когда им начали говорить по телевизору, что это Китай хочет уничтожить американское сельское хозяйство. Очень красивая история про то, как медиа формируют содержимое нашей головы.
https://www.theatlantic.com/science/archive/2021/07/unsolicited-seeds-china-brushing/619417/
https://www.theatlantic.com/science/archive/2021/07/unsolicited-seeds-china-brushing/619417/
The Atlantic
The Truth Behind the Amazon Mystery Seeds
Why did so many Americans receive strange packages they didn’t think they’d ordered?
«Леди и “Дейл”»: фантасмагорическая история трансгендерной женщины, которая собиралась изменить американскую автоиндустрию, но попала в тюрьму для мужчин
В 1973 году после Войны судного дня арабские страны объявили эмбарго на поставки нефти Западу — и тем самым всерьез и надолго изменили баланс сил в мировой политике. Особенно непросто пришлось США, которые к тому времени стали страной личного автотранспорта: бензин резко подорожал, к тому же его не хватало. На заправках стали выстраиваться очереди, а среди машин внезапно начали особенно высоко цениться те, которые расходовали меньше топлива.
И тут появилась компания Twentieth Century Motor Car Corporation, которая обещала спасти американских автомобилистов с помощью «Дейла» — машины на трех колесах, которая и выглядела эффектно, и ехала крайне экономично. Во всяком случае, так рассказывала создательница фирмы — Элизабет Кармайкл, харизматичная женщина двухметрового роста, которая, сидя в своем калифорнийском офисе и закуривая одну сигарету за другой, обещала бросить вызов детройтской «большой тройке», проповедовала либертарианство (собственно, и бизнес она назвала в честь компании из романа Айн Рэнд), критиковала государство и расписывала планы по захвату мирового авторынка. Устоять против этого было сложно: Кармайкл попала на газетные передовицы и обложки журналов как будущее американского бизнеса.
Вскоре машины «Дейл» начали продавать авансом — то есть будущие владельцы платили депозит за машину, которую им должны были вручить когда-нибудь потом. Однако штат Калифорния запрещал такие бизнес-методы, и вскоре у компании начались проблемы. А тут еще и журналисты разнюхали, что у «Дейла» хороший маркетинг и модный дизайн — но в том, что эта машина может безопасно ездить по реальным дорогам, не уверены даже ее разработчики. Окончательно же история превратилась в скандал, когда выяснилось, что до конца 1960-х Элизабет Кармайкл звали Джерри Дин Майкл и она была мужчиной, которого ФБР разыскивала за подделку национальной валюты. Покойный муж Джим, две университетские степени, о которых она рассказывала журналистам, — все это было неправдой.
После этого фокус общественного внимания окончательно сместился с автомобиля на Кармайкл. Когда руководство «Дейла» начали судить, Кармайкл в основном спрашивали о смене пола, а не о сущности дела. В 1970-х американское общество не было готово принять трансгендерность как один из вариантов нормы — но Кармайкл хотя бы удалось добиться того, что суд формально признал ее женщиной. Когда дело дошло до приговора, Кармайкл — как она уже много раз делала, когда была мужчиной — вместе с семьей сбежала из Калифорнии, чтобы избежать тюрьмы.
Истории Кармайкл посвящен документальный сериал «Леди и “Дейл”», который в этом году вышел на HBO (тут важно добавить, что его спродюсировали братья Дюпласс). Кратко наметив всю эту историю с «Дейлом», сериал сразу уходит вглубь — в личную историю Джерри Дин Майкла, который оказывается, с одной стороны, серийным мошенником (бросил жену в Германии, где служил после войны; потом бросил еще двух жен в Америке; подделывал доллары и проворачивал хитрые мошеннические схемы), а с другой — прекрасным любящим отцом: в 1959-м он женился в четвертый раз, и этот брак был по-настоящему счастливым; у супругов было пять детей; они все вместе бегали из штата к штат, скрываясь от ФБР; и когда отец сообщил семье, что решил совершить трансгендерный переход, все спокойно приняли этот факт — и начали называть папу мамой, а маму — тетей.
В 1973 году после Войны судного дня арабские страны объявили эмбарго на поставки нефти Западу — и тем самым всерьез и надолго изменили баланс сил в мировой политике. Особенно непросто пришлось США, которые к тому времени стали страной личного автотранспорта: бензин резко подорожал, к тому же его не хватало. На заправках стали выстраиваться очереди, а среди машин внезапно начали особенно высоко цениться те, которые расходовали меньше топлива.
И тут появилась компания Twentieth Century Motor Car Corporation, которая обещала спасти американских автомобилистов с помощью «Дейла» — машины на трех колесах, которая и выглядела эффектно, и ехала крайне экономично. Во всяком случае, так рассказывала создательница фирмы — Элизабет Кармайкл, харизматичная женщина двухметрового роста, которая, сидя в своем калифорнийском офисе и закуривая одну сигарету за другой, обещала бросить вызов детройтской «большой тройке», проповедовала либертарианство (собственно, и бизнес она назвала в честь компании из романа Айн Рэнд), критиковала государство и расписывала планы по захвату мирового авторынка. Устоять против этого было сложно: Кармайкл попала на газетные передовицы и обложки журналов как будущее американского бизнеса.
Вскоре машины «Дейл» начали продавать авансом — то есть будущие владельцы платили депозит за машину, которую им должны были вручить когда-нибудь потом. Однако штат Калифорния запрещал такие бизнес-методы, и вскоре у компании начались проблемы. А тут еще и журналисты разнюхали, что у «Дейла» хороший маркетинг и модный дизайн — но в том, что эта машина может безопасно ездить по реальным дорогам, не уверены даже ее разработчики. Окончательно же история превратилась в скандал, когда выяснилось, что до конца 1960-х Элизабет Кармайкл звали Джерри Дин Майкл и она была мужчиной, которого ФБР разыскивала за подделку национальной валюты. Покойный муж Джим, две университетские степени, о которых она рассказывала журналистам, — все это было неправдой.
После этого фокус общественного внимания окончательно сместился с автомобиля на Кармайкл. Когда руководство «Дейла» начали судить, Кармайкл в основном спрашивали о смене пола, а не о сущности дела. В 1970-х американское общество не было готово принять трансгендерность как один из вариантов нормы — но Кармайкл хотя бы удалось добиться того, что суд формально признал ее женщиной. Когда дело дошло до приговора, Кармайкл — как она уже много раз делала, когда была мужчиной — вместе с семьей сбежала из Калифорнии, чтобы избежать тюрьмы.
Истории Кармайкл посвящен документальный сериал «Леди и “Дейл”», который в этом году вышел на HBO (тут важно добавить, что его спродюсировали братья Дюпласс). Кратко наметив всю эту историю с «Дейлом», сериал сразу уходит вглубь — в личную историю Джерри Дин Майкла, который оказывается, с одной стороны, серийным мошенником (бросил жену в Германии, где служил после войны; потом бросил еще двух жен в Америке; подделывал доллары и проворачивал хитрые мошеннические схемы), а с другой — прекрасным любящим отцом: в 1959-м он женился в четвертый раз, и этот брак был по-настоящему счастливым; у супругов было пять детей; они все вместе бегали из штата к штат, скрываясь от ФБР; и когда отец сообщил семье, что решил совершить трансгендерный переход, все спокойно приняли этот факт — и начали называть папу мамой, а маму — тетей.
То есть тут возникают очень интересные качели. По сути главная героиня является своей собственной антагонисткой: с одной стороны, она авантюристка и мошенница; с другой — смелая харизматичная женщина, которая одной из первых дала трансгендерам публичную видимость и была прекрасной матерью. И поначалу кажется, что авторы сериала эти качели и используют: первая серия — скорее про мошенника; вторая — скорее про бизнес-визионерку. Но вот дальше, к сожалению, качели уходят — и начинается безоглядная апологетика главной героини. О том, что Кармайкл облапошила кучу людей, как-то перестают говорить — и остается только история о том, как лицемерное американское общество зачморило трансгендерную женщину. Подключаются современные эксперты, которые оценивают всю эту историю с позиций нынешней повестки, а главными антагонистами становятся журналисты, которые делали про Кармайкл расследования, — тут особенно помогает то, что калифорнийский телевизионщик, разоблачивший «Дейл», похож на жабу, имеет вполне пещерные взгляды и к тому же приходится отцом одиозному ведущему канала Fox Такеру Карлсону. Ну такое. То есть сочувствия к моралистам 1970-х мало, но сложность героини по дороге куда-то потерялась.
Закончилась вся эта история так: Кармайкл с семьей сбежали в маленький городок в Техасе, осели там и опять сделали бизнес — продавали цветы на перекрестках, нанимая на работу бездомных и деклассированных элементах и помогая этим людям как-то освоиться в жизни (правда, все это вне легального поля — разумеется, опять находится журналист, который сделал про это расследование и показан как некий вредитель). В 1989 году по телевизору показали передачу о том, что Кармайкл до сих пор в розыске, — и соседи ее тут же выдали. 18-месячный тюремный срок Кармайкл отбывала в одиночной камере в мужской тюрьме (кошмар, конечно). Она умерла от рака в 2004-м, до самого конца сохранив очень близкие и теплые отношения со своими родственниками.
Во всей этой истории есть еще один аспект, который в сериале никак особенно не отыгран, хотя вообще-то, если смотреть из сейчас, поразителен. Это то, как капитализм слежки (мой неловкий перевод выражения surveillance capitalism) изменил нашу находимость для государства. Вот Кармайкл — в 1961-м ее (еще как Джерри Майкла) арестовали за подделку банкнот, в 1962-м она с семьей сбежала, много лет жили в разных штатах, а потом и вовсе стала звездой экрана, пока ее не распознали. То же самое ей удалось провернуть в конце 1970-х — и Кармайкл спокойно жила себе в Техасе, пока ее не показали по телевизору. Сейчас такое представить себе, конечно, невозможно.
https://www.kinopoisk.ru/series/1410257/
Закончилась вся эта история так: Кармайкл с семьей сбежали в маленький городок в Техасе, осели там и опять сделали бизнес — продавали цветы на перекрестках, нанимая на работу бездомных и деклассированных элементах и помогая этим людям как-то освоиться в жизни (правда, все это вне легального поля — разумеется, опять находится журналист, который сделал про это расследование и показан как некий вредитель). В 1989 году по телевизору показали передачу о том, что Кармайкл до сих пор в розыске, — и соседи ее тут же выдали. 18-месячный тюремный срок Кармайкл отбывала в одиночной камере в мужской тюрьме (кошмар, конечно). Она умерла от рака в 2004-м, до самого конца сохранив очень близкие и теплые отношения со своими родственниками.
Во всей этой истории есть еще один аспект, который в сериале никак особенно не отыгран, хотя вообще-то, если смотреть из сейчас, поразителен. Это то, как капитализм слежки (мой неловкий перевод выражения surveillance capitalism) изменил нашу находимость для государства. Вот Кармайкл — в 1961-м ее (еще как Джерри Майкла) арестовали за подделку банкнот, в 1962-м она с семьей сбежала, много лет жили в разных штатах, а потом и вовсе стала звездой экрана, пока ее не распознали. То же самое ей удалось провернуть в конце 1970-х — и Кармайкл спокойно жила себе в Техасе, пока ее не показали по телевизору. Сейчас такое представить себе, конечно, невозможно.
https://www.kinopoisk.ru/series/1410257/
Кинопоиск
«Леди и «Дейл»» (The Lady and the Dale, 2021)
История о предпринимательнице Элизабет Кармайкл, которая во время энергетического кризиса в США запатентовала трехколесный спорткар с низким расходом топлива. Проект получил финансирование, но вскоре женщина испарилась (с полученными деньгами, разумеется).…
«Шумахер» на Netflix: плохой фильм про великого гонщика, который можно было бы сделать гораздо лучше
«Формула-1» для меня началась с того, на чем она для многих закончилась. 1 мая 1994 года: вертолет кружит над поворотом Тамбурелло, где лежит разбитый в мясо болид Айртона Сенны, вокруг которого суетятся стюарды и врачи, — а девятилетний я смотрю это по телевизору. Про гонки я тогда, кажется, ничего не знал, но напряжение случившегося почувствовал — особенно когда через несколько дней эфир канала Eurosport был полностью посвящен прямой трансляции похорон Сенны. Что-то в этом меня заворожило — и я начал смотреть гонки.
То есть «Формула-1» началась для меня как эпоха Шумахера — и я сразу его невзлюбил. Борзый, заносчивый, подозрительный, немецкий — у Дэймона Хилла и машина была покрасивее (синий цвет — мой любимый), и сам он казался куда более обаятельным парнем. В 1994 и 1995 годах, пока Шумахер выигрывал, я болел против него. А потом он перешел в «Феррари».
Тут тоже надо пояснить, как это выглядело в моих детских глазах. Это сейчас принято говорить: мол, вот, если пилот переходит в «Феррари» — это сразу другой уровень, другая ответственность, другая известность, бу-бу-бу. Тогда я видел это совсем по-другому. «Феррари» была безнадежным середняком, а Шумахер — двукратным чемпионом мира: это он делал команду интересной, а не наоборот. Красная машина при это поначалу по-прежнему отказывалась ехать — и тут Шумахер начал творить на ней настоящие чудеса, выжимать победы и подиумы на в лучшем случае третьем по силе болиде чемпионата. На титул он не претендовал — но следить за ним было куда интереснее, чем за Хиллом, который без сопротивления ехал к чемпионству.
И это меня вдруг резко переключило. В 1996 году я начал болеть за Шумахера. И вот уже 25 лет болею за «Феррари». Болею прямо всерьез — это надо понимать в свете дальнейшего (правда, был небольшой перерыв где-то между 2002 и 2008 годом). Воскресное пробуждение в 8 утра, чтобы смотреть гонку в Японии, — по-прежнему одно из самых уютных воспоминаний детства: все спят, ты тихо включаешь телевизор, завариваешь чай, насыпаешь что-нибудь погрызть, садишься в кресло… Я и сейчас так делаю с тем же удовольствием.
Соответственно, по Шумахеру я угорал тоже по полной программе. Пересматривал лучшие гонки уже во взрослом возрасте. Читал две биографии, и не по одному разу (книга Джеймса Аллена – хорошая; книга Кристофера Хилтона – тупой пересказ квалификаций и гонок). Читал в обеденные перерывы историческую рубрику на сайте F1News. И так далее. Так что когда Netflix показал мне, что там скоро выйдет фильм «Шумахер», я чуть ли не впервые попросил меня об этом уведомить отдельно. И правда очень ждал. Тем более что некое ультимативное кино про Шумахера давно просилось — а тут и момент оптимальный: как «Last Dance» в каком-то смысле защищал наследие Джордана от посягательств нового Короля, так и сейчас главный рекорд немца, семь чемпионств, под угрозой от Льюиса Хэмилтона; самое время напомнить, кто тут реальный батя.
В общем, для начала я как типовой фанат перечислю то, чего в фильме нет.
— Нет авантюрной истории про то, как молодого таланта после первой гонки переманили в «Беннетон», хотя он подписал контракт с «Джорданом». И киношной истории про то, как Бертран Гашо сел в лондонский СИЗО после конфликта с таксистом и так освободил Шумахеру место, тоже нет.
— Нет объяснения, почему Шумахер не пошел на похороны Сенны, — и рассказа о том, в чем его обвиняли в те дни (и обвиняют до сих пор).
— Не упоминаются подозрения вокруг «Бенеттона» 1994 года и спрятанного в машине трекшн-контроля (это обсуждается до сих пор).
— Нет феноменальной испанской гонки 1994 года, когда у Шумахера заклинило коробку на пятой передаче, но это не помешало ему приехать на подиум.
— Нет сюжета про конфликт с ФИА в 1994 году, максимально странную дисквалификацию на две гонки и вообще усилия администрации «Формулы-1» по созданию интриги в чемпионате. Фильм делает вид, что Шумахер и Хилл просто боролись на равных до последнего этапа.
«Формула-1» для меня началась с того, на чем она для многих закончилась. 1 мая 1994 года: вертолет кружит над поворотом Тамбурелло, где лежит разбитый в мясо болид Айртона Сенны, вокруг которого суетятся стюарды и врачи, — а девятилетний я смотрю это по телевизору. Про гонки я тогда, кажется, ничего не знал, но напряжение случившегося почувствовал — особенно когда через несколько дней эфир канала Eurosport был полностью посвящен прямой трансляции похорон Сенны. Что-то в этом меня заворожило — и я начал смотреть гонки.
То есть «Формула-1» началась для меня как эпоха Шумахера — и я сразу его невзлюбил. Борзый, заносчивый, подозрительный, немецкий — у Дэймона Хилла и машина была покрасивее (синий цвет — мой любимый), и сам он казался куда более обаятельным парнем. В 1994 и 1995 годах, пока Шумахер выигрывал, я болел против него. А потом он перешел в «Феррари».
Тут тоже надо пояснить, как это выглядело в моих детских глазах. Это сейчас принято говорить: мол, вот, если пилот переходит в «Феррари» — это сразу другой уровень, другая ответственность, другая известность, бу-бу-бу. Тогда я видел это совсем по-другому. «Феррари» была безнадежным середняком, а Шумахер — двукратным чемпионом мира: это он делал команду интересной, а не наоборот. Красная машина при это поначалу по-прежнему отказывалась ехать — и тут Шумахер начал творить на ней настоящие чудеса, выжимать победы и подиумы на в лучшем случае третьем по силе болиде чемпионата. На титул он не претендовал — но следить за ним было куда интереснее, чем за Хиллом, который без сопротивления ехал к чемпионству.
И это меня вдруг резко переключило. В 1996 году я начал болеть за Шумахера. И вот уже 25 лет болею за «Феррари». Болею прямо всерьез — это надо понимать в свете дальнейшего (правда, был небольшой перерыв где-то между 2002 и 2008 годом). Воскресное пробуждение в 8 утра, чтобы смотреть гонку в Японии, — по-прежнему одно из самых уютных воспоминаний детства: все спят, ты тихо включаешь телевизор, завариваешь чай, насыпаешь что-нибудь погрызть, садишься в кресло… Я и сейчас так делаю с тем же удовольствием.
Соответственно, по Шумахеру я угорал тоже по полной программе. Пересматривал лучшие гонки уже во взрослом возрасте. Читал две биографии, и не по одному разу (книга Джеймса Аллена – хорошая; книга Кристофера Хилтона – тупой пересказ квалификаций и гонок). Читал в обеденные перерывы историческую рубрику на сайте F1News. И так далее. Так что когда Netflix показал мне, что там скоро выйдет фильм «Шумахер», я чуть ли не впервые попросил меня об этом уведомить отдельно. И правда очень ждал. Тем более что некое ультимативное кино про Шумахера давно просилось — а тут и момент оптимальный: как «Last Dance» в каком-то смысле защищал наследие Джордана от посягательств нового Короля, так и сейчас главный рекорд немца, семь чемпионств, под угрозой от Льюиса Хэмилтона; самое время напомнить, кто тут реальный батя.
В общем, для начала я как типовой фанат перечислю то, чего в фильме нет.
— Нет авантюрной истории про то, как молодого таланта после первой гонки переманили в «Беннетон», хотя он подписал контракт с «Джорданом». И киношной истории про то, как Бертран Гашо сел в лондонский СИЗО после конфликта с таксистом и так освободил Шумахеру место, тоже нет.
— Нет объяснения, почему Шумахер не пошел на похороны Сенны, — и рассказа о том, в чем его обвиняли в те дни (и обвиняют до сих пор).
— Не упоминаются подозрения вокруг «Бенеттона» 1994 года и спрятанного в машине трекшн-контроля (это обсуждается до сих пор).
— Нет феноменальной испанской гонки 1994 года, когда у Шумахера заклинило коробку на пятой передаче, но это не помешало ему приехать на подиум.
— Нет сюжета про конфликт с ФИА в 1994 году, максимально странную дисквалификацию на две гонки и вообще усилия администрации «Формулы-1» по созданию интриги в чемпионате. Фильм делает вид, что Шумахер и Хилл просто боролись на равных до последнего этапа.
— Нет про огромные деньги, которые Шумахер получил, переходя в «Феррари». Что еще важнее, не упомянуто, что его условием при переходе было то, что он приводит за собой команду — и прежде всего Росса Брауна.
— Есть история про полученный в Сильверстоуне в 1999 году перелом, но вообще не рассказано про то, что было дальше: как Эдди Ирвайн чуть не выиграл чемпионат для «Феррари»; как Шумахер не хотел возвращаться, но потом администратор команды позвонил ему домой, и жена сказала, что он ушел играть в футбол; как вернувшийся на последние две гонки Михаэль пытался помочь Ирвайну (или не пытался — тут есть разные мнения) — и как попутно «Феррари» выиграла первый за два почти десятка лет Кубок конструкторов. Честно говоря, 1999-й — мой любимый чемпионат из тех, что я смотрел.
— Вообще не упомянут Рубенс Баррикелло, ставший партнером Шумахера по «Феррари» после Ирвайна, и уж тем более не упомянуты освистанные болельщиками финиши Гран-при Австрии 2001 и 2002 года, когда Баррикелло пропускал Шумахера на первое место по приказу команды.
— Ральф Шумахер появляется как спикер, но про то, как он пришел в «Формулу-1» и как два брата поддерживали друг друга и рубились между собой за победы, ничего нет.
— Нет про Шумахера как тактика — и про все его многочисленные победы, одержанные за счет стратегии пит-стопов и безупречного штампования нужного времени кругов между ними.
— Нет про соперничество с Фернандо Алонсо, который был по отношению к Шумахеру примерно тем же, кем Шумахер был по отношению с Сенной. Стоит ли говорить, что про Монтойю тоже ни слова.
— Нет про Монако-2006, когда уже семикратный чемпион Шумахер остановил машину в квалификации, чтобы не дать Алонсо перебить в свое время, — и получил огромный скандал и дисквалификацию.
— Нет последней гонки Шумахера за «Феррари» — великого Гран-при Бразилии 2006 года с прорывом почти на подиум с последнего места, кучей классных обгонов и быстрейшем круге гонки, установленном на последнем круге.
— Возвращение в «Мерседес» есть, но нет даже попытки найти в нем спортивный смысл — а ведь существует красивая теория, что это гениальный доводчик Шумахер довел машину до такого уровня, что пришедший после него Хэмилтон начал штамповать победы без сопротивления.
Пока хватит.
Можно, конечно, сказать, что это фанатская точка зрения: это же фильм, одна цельная история со своей драматургия, понятно, что туда не влезут все подробности. И я вообще-то полностью поддерживаю такой подход. Проблема в том, что в «Шумахере» никакой драматургии нет вообще. Это фактически семейный альбом. Главные спикеры тут — родные и близкие гонщика, и похоже, что режиссеры просто следовали их указаниям. В итоге это история про великодушного парня из немецкой провинции, который пришел в «Формулу-1» и все выиграл, а параллельно был душевнейшим человеком и прекрасным семьянином. Конфликта никакого нет вообще – и хотя ключевые эпизоды, сделавшие Шумахеру репутацию, вроде Хереса-1997 (попытка выбить Вильнева в борьбе за титул) и Спа-1998 (почти драка с Култхардом) присутствуют, никакой внутренней драматической логики в них не простроено: просто герой разок психанул и все. Часто возникает ощущение, что спикеры отвечают на какие-то претензии в адрес гонщика, но сам предмет этих претензий не проговорен и не показан. Доходит до того, что менеджер Шумахера Вилли Вебер на полном серьезе говорит про 1997 год: ну, Михаэль — козерог, а они никогда не извиняются.
По-человечески можно, конечно, понять, почему так получилось. В 2013 году Шумахер неудачно упал, катаясь на горных лыжах; с тех пор великий гонщик пребывает в вегетативном состоянии и, видимо, никогда из него н выйдет — по репликам близких в последние 10 минут это становится окончательно понятно. В такой тяжелой ситуации одобрять фильм, который показал бы Шумахера во всей его противоречивости, — ну, в общем, понятно, почему Коринне Шумахер могла не зайти эта идея.
— Есть история про полученный в Сильверстоуне в 1999 году перелом, но вообще не рассказано про то, что было дальше: как Эдди Ирвайн чуть не выиграл чемпионат для «Феррари»; как Шумахер не хотел возвращаться, но потом администратор команды позвонил ему домой, и жена сказала, что он ушел играть в футбол; как вернувшийся на последние две гонки Михаэль пытался помочь Ирвайну (или не пытался — тут есть разные мнения) — и как попутно «Феррари» выиграла первый за два почти десятка лет Кубок конструкторов. Честно говоря, 1999-й — мой любимый чемпионат из тех, что я смотрел.
— Вообще не упомянут Рубенс Баррикелло, ставший партнером Шумахера по «Феррари» после Ирвайна, и уж тем более не упомянуты освистанные болельщиками финиши Гран-при Австрии 2001 и 2002 года, когда Баррикелло пропускал Шумахера на первое место по приказу команды.
— Ральф Шумахер появляется как спикер, но про то, как он пришел в «Формулу-1» и как два брата поддерживали друг друга и рубились между собой за победы, ничего нет.
— Нет про Шумахера как тактика — и про все его многочисленные победы, одержанные за счет стратегии пит-стопов и безупречного штампования нужного времени кругов между ними.
— Нет про соперничество с Фернандо Алонсо, который был по отношению к Шумахеру примерно тем же, кем Шумахер был по отношению с Сенной. Стоит ли говорить, что про Монтойю тоже ни слова.
— Нет про Монако-2006, когда уже семикратный чемпион Шумахер остановил машину в квалификации, чтобы не дать Алонсо перебить в свое время, — и получил огромный скандал и дисквалификацию.
— Нет последней гонки Шумахера за «Феррари» — великого Гран-при Бразилии 2006 года с прорывом почти на подиум с последнего места, кучей классных обгонов и быстрейшем круге гонки, установленном на последнем круге.
— Возвращение в «Мерседес» есть, но нет даже попытки найти в нем спортивный смысл — а ведь существует красивая теория, что это гениальный доводчик Шумахер довел машину до такого уровня, что пришедший после него Хэмилтон начал штамповать победы без сопротивления.
Пока хватит.
Можно, конечно, сказать, что это фанатская точка зрения: это же фильм, одна цельная история со своей драматургия, понятно, что туда не влезут все подробности. И я вообще-то полностью поддерживаю такой подход. Проблема в том, что в «Шумахере» никакой драматургии нет вообще. Это фактически семейный альбом. Главные спикеры тут — родные и близкие гонщика, и похоже, что режиссеры просто следовали их указаниям. В итоге это история про великодушного парня из немецкой провинции, который пришел в «Формулу-1» и все выиграл, а параллельно был душевнейшим человеком и прекрасным семьянином. Конфликта никакого нет вообще – и хотя ключевые эпизоды, сделавшие Шумахеру репутацию, вроде Хереса-1997 (попытка выбить Вильнева в борьбе за титул) и Спа-1998 (почти драка с Култхардом) присутствуют, никакой внутренней драматической логики в них не простроено: просто герой разок психанул и все. Часто возникает ощущение, что спикеры отвечают на какие-то претензии в адрес гонщика, но сам предмет этих претензий не проговорен и не показан. Доходит до того, что менеджер Шумахера Вилли Вебер на полном серьезе говорит про 1997 год: ну, Михаэль — козерог, а они никогда не извиняются.
По-человечески можно, конечно, понять, почему так получилось. В 2013 году Шумахер неудачно упал, катаясь на горных лыжах; с тех пор великий гонщик пребывает в вегетативном состоянии и, видимо, никогда из него н выйдет — по репликам близких в последние 10 минут это становится окончательно понятно. В такой тяжелой ситуации одобрять фильм, который показал бы Шумахера во всей его противоречивости, — ну, в общем, понятно, почему Коринне Шумахер могла не зайти эта идея.